Текст книги "Блудные братья"

Прелюдия

Гравитр лег на борт. Ослепительный луч солнца прострелил кабину насквозь и короткой вспышкой разбился о морскую гладь далеко внизу. Кратов завозился в глубоко всосавшем его кресле и припал к окну. Под гравитром тянулась от горизонта до горизонта узкая полоса чистого белого песка, к которой приступала непроницаемая зеленая поросль. Где-то там, под пологом сплетенных ветвей, скрывались и дома, и люди.

– Назовите имя стоянки, – прошелестел голос автопилота.

– Откуда же мне знать… – замялся Кратов. – Давайте, что ли, на ближайшую.

– Иду на стоянку «Коралловый берег», – уведомил его автопилот строго и, как показалось Кратову, недоумевающе.

На стоянке «Коралловый берег» ему не встретилось ни души, хотя и торчали, зарывшись лапами в чисто-белый песок, несколько пустых гравитров, причем один был наполовину разобран. Откуда-то из-за деревьев доносились голоса, журчание бегущей воды и размеренный стук твердого по еще более твердому. «Свободен», – сказал Кратов автопилоту, и на гребне кабины зажегся зеленый огонек. Увязая в песке по щиколотку, Кратов двинулся на голоса. Он сделал десяток шагов, беззлобно выругался и снял сандалии. Как выяснилось, зря: песок оказался горячим. Об удобствах вновь прибывших здесь, очевидно, заботились мало… Оглядевшись, Кратов вынужден был с удовольствием взять свои подозрения обратно: от посадочной площадки между деревьями змеилась выложенная плитами дорожка. Плиты из янтарно-желтого камня были приятно прохладными.

Вскоре перед ним возникла мелкая, быстрая и даже на беглый взгляд чрезвычайно холодная речушка, с отчаянным шумом и брызгами катившаяся по разноцветной гальке в сторону моря. Дорожка оканчивалась где-то на середине воды и продолжалась уже на том берегу. Кому-то, заведовавшему устройством площадки «Коралловый берег», стукнуло в голову из обычного маршрута для пеших перемещений устроить испытание мужества и выносливости… «Ну, этим нас так просто не возьмешь», – процедил сквозь зубы Кратов и осторожно макнул пятку в мутные ледяные струи. Ему не понравилось испытанное ощущение (пятка моментально утратила чувствительность, словно ее откусили напрочь), но отступать, а тем более вторично влезать в гравитр и двигаться к другой, возможно – более комфортабельной площадке не хотелось.

Он закатал штанины и, мысленно застонав, вошел в воду по колено.

За его спиной затрещали кусты…

Кратов обернулся – и замер, стараясь не производить резких движений.

Из зарослей выбирался угольно-черный, лохматый, с устрашающе пригнутыми рожищами и налитыми кровью зенками, як. Не уделяя Кратову ни малейшего внимания, он вступил в речушку – течение нарушилось, сбилось в водовороты, – окунул в воду огромную свирепую морду и шумно начал пить. Затем всей тушей пал на мелководье и с наслаждением завозился в облаке рыжего взбаламученного песка. Яку, вне всякого сомнения, было жарко. Здесь ему был далеко не Памир.

Поколебавшись, Кратов быстро пересек речку и выбрался на противоположный берег. Ему вовсе не улыбалось поиграть в корриду посреди холодного потока. Пока он размышлял, не надо ли кого предупредить об опасности (дикое животное, без сопровождающего, в населенной местности, с неясными намерениями…) и представляет ли як собой таковую опасность, навстречу ему из зарослей выскочил жилистый подросток, весь наряд которого состоял из необъятной вьетнамской шляпы-«нон» и просторных шорт. Взгляд подростка блуждал.

– Дракона не видали? – спросил он Кратова срывающимся голосом.

– Дракона – нет, – признался тот с кривой ухмылкой. – А вот яка…

– Спасибо! – сказал подросток с неожиданным энтузиазмом. – Теперь уж я и сам вижу! Дракон, Дракоша! – вскричал он, кидаясь к черному чудовищу. – Иди ко мне, Дракошенька мой ласковый, я тебе хворостиночкой по заднице по толстой, чтобы не прятался!..

Як вздел блестящую, будто лакированную, морду из воды и взревел – не то в радости от встречи с хозяином, не то в предчувствии наказания. На ближних кустах затрепетала листва.

– Напрасно вы животное мучите, – сказал Кратов с укоризной. – Здесь ему не климат. Вы вот без штанов бегаете, а бедный зверь, небось, свою шкуру не скинет…

– Ну, это не совсем як, – солидно заметил подросток. – Это бубос. Видите, как у него рога устроены? И шерсть на пузе мягкая – ему же на снегу не лежать! Странно, что вы приняли его именно за яка, а не, скажем, за гаура.

– Яков я видал, – сказал Кратов. – А что такое гаур, не знаю. И про бубосов никогда не слыхал.

– Гаур – близкий родственник яка, только крупнее, – охотно пояснил паренек, одновременно пытаясь поднять Дракона из воды чувствительными тычками под ребра. – И он местный: на континенте еще осталось небольшое дикое стадо, примерно пятьдесят голов. Да какое-то количество одомашненных, их здесь называют «гаялы». А бубосы, во-первых, еще крупнее гауров, и во-вторых, водятся только здесь.

– Отчего же такая честь этому острову? – удивился Кратов.

– По правде говоря, это я их придумал и вывел, – скромно сообщил подросток. – Поэтому в природе они не встречаются. Это не животные, а бионты.

– Есть какая-то разница? – осторожно спросил Кратов.

– Небольшая, в происхождении. Животные возникли в результате эволюции. Бионтов мы создаем сами.

– Ага, – сказал Кратов озадаченно. – Так вы здесь еще и число сущностей приумножаете…

– Меня зовут Майрон, – сказал юнец. – Пойдемте, я вас провожу.

– Константин, – представился Кратов. – Только я еще не сказал, куда мне нужно попасть.

– На Ферму, куда же еще! – фыркнул Майрон. – Здесь же ничего нет, кроме Фермы.

Дракон наконец соблаговолил восстать – вода стекала с него потоками, речушка с облегчением вернулась в привычное русло. Огромный бык, не разбирая пути, вломился было в кустарник – на переплетенных ветвях одновременно присутствовали соблазнительного вида крупные черные ягоды и безобразно острые шипы, бубосу, впрочем, угрожать совершенно не гожие, но для людей доставлявшие серьезное неудобство. Майрон истошно заорал и со звоном шлепнул Дракона по шерстистой холке. Для этого ему пришлось приподняться на цыпочки… Утробно взмычав, бубос вернулся на дорожку. Кратов шел в некотором отдалении, внимательно глядя под ноги. Хотя бубос и был существом в значительной мере рукотворным, лепешки он оставлял вполне натуральных свойств и соответствующих размеров.

– Если по правде, то габитус начинала конструировать Рисса, – болтал Майрон. – Но не справилась. Она как раз перед тем начиталась волшебных сказок и бредила единорогом. У нее и получилась банальная антилопа… А нам нужен был очень большой бык, вроде того, каким прикинулся Зевс, чтобы увезти Европу на Крит, или вроде Критского быка…

– Разве это не одно и то же?

– Конечно, нет! Зевс – это одно, а Критский бык – совсем другое. Хотя, возможно, они там встречались… – Майрон хихикнул: – Спутать бога с быком!..

– Ну, это нетрудно. Зевс порой вел себя совершенно по-скотски…

– Возможно. Но это вопрос морали, а не генезиса… Риссу мы уволили. Реву было!.. А я взял за основу яка, кое-что добавил от гаура, купрея и бантенга, облегчил шерсть, утяжелил рога, придумал название. И получился вот такой бубос!

– Можно глупый вопрос?

– А сумеете? – засмеялся Майрон.

– Что – сумею?! – опешил Кратов.

– Ну, задать глупый вопрос? У вас такой вид, что настоящих глупостей ждать не приходится. Наверняка какой-нибудь подвох…

Кратов подумал.

– Пожалуй, – согласился он. – Уж кем-кем, а дураком я лет десять как не выгляжу… Но вопрос действительно глупый: зачем нужно было создавать бубоса, когда есть яки, гауры и эти… бантенги?

– Вопрос не глупый, – возразил Майрон. – А философский. Мы здесь философией не очень-то увлекаемся. Да и рано мне. Мне ведь еще только осенью стукнет пятнадцать, а основы главных учений изучают с семнадцати…

– Всяких монстров конструировать, стало быть, не рано, – проворчал Кратов.

– Это разве монстр! – пренебрежительно хмыкнул Майрон. – Обычный, хорошо сбалансированный бионт. Побывали бы вы здесь в канун Дня всех святых!

– Я себе представляю…

Натоптанную и ухоженную дорогу пересекала другая, узкая и вовсе некомфортабельная. Она выходила из самой чащи, там же и терялась. Над ней нависали нетронутые ветви. Типичная звериная тропа… Кратов на миг задержался, чтобы разглядеть, какой зверь мог ее проложить. «Нет, нет, нам прямо», – сказал Майрон чуть более поспешно, чем следовало бы.

– И все же, – проговорил Кратов. – Зачем вам, коллега Майрон, понадобился не существующий в натуральном облике гигантский бык?

– Сказать по правде, бубос мне и впрямь не нужен, – признался тот. – Это промежуточный этап. И если он окажется жизнестойким, да еще способным к самовоспроизводству, то тем самым свою задачу он выполнит полностью. Мы просто отвезем его на континент и выпустим, пусть пасется на приволье. А уж после бубоса, задачки довольно тривиальной, я займусь реликтовым шерстистым носорогом. Тем более что банк ДНК у нас по этому виду накоплен солидный.

– Еще более глупый вопрос, – сказал Кратов. – Этот ваш бубос – какой-никакой, а все же бык, на нем при очень уж большой нужде пахать можно, а в какой-нибудь трудновообразимой ситуации полного выхода из строя всей легкой промышленности – чесать шерсть и вязать носки. Но кому может понадобиться шерстистый носорог, скотина, по слухам, тупая, своенравная и абсолютно бесполезная для хозяйства?

Майрон не успел ответить. Кустарники кончились, взорам открылась большая поляна с несколькими деревянными строениями на сваях. Дракон неожиданно взревел и неуклюжими прыжками пустился наутек.

– После этой скотины шерстистый носорог меня уже ничем не удивит! – в сердцах промолвил подросток. – Тем более что в моей власти сделать его разумным и кротким. Он будет смирно стоять там, где его поставят, трескать траву под ногами и приветливо кланяться прохожим! – добавил Майрон с ожесточением. Потом виновато оглянулся на Кратова (тот едва успел согнать с лица неуместную улыбку). – Я вам еще нужен?

– Разумеется, – сказал тот. – Но в общечеловеческом смысле и не сейчас.

– Тогда я пойду ловить этого… этого… пока он не растоптал чью-нибудь делянку.

Придерживая шляпу, Майрон устремился вдогонку за бубосом. Какое-то время Кратов любовался его бегом, мысленно неся какой-то старческий вздор, вроде «М-да, и я в его годы… А нынче уж не тот стал… Да, были люди в наше время…» Потом, гоня навязчивое желание закряхтеть, раскатал штанины и обулся. Теперь только слепой мог принять его за местного жителя. Проходившие – а по большей части пробегавшие или пролетавшие мимо на гравискейтах – обитатели Фермы оглядывались на него, и один даже упал. Все они были дети в возрасте от семи до пятнадцати (то есть никто ни черта не смыслил в философии), все дочерна загорелые и все поголовно в шляпах-«нон».

* * *

– Вы голодны, сеньор? – подергала его за рукав крохотная мулатка. Ее «нон» был сдвинут на спину, курчавые волосы были для чего-то выкрашены в белый цвет. – Пойдемте со мной.

Слегка растерявшийся Кратов проследовал за ней под навес над длинным столом из грубо оструганных досок, от которых исходил изысканный незнакомый аромат (позднее Кратов узнал, что ему посчастливилось попирать своим седалищем бесценное сандаловое дерево). Пока он соображал, как пользоваться древним рукомойником с носиком-пипкой, мулатка притащила блюдо с курятиной и клейким рисом и миску салата из молодых побегов какого-то растения. Одобрительно крякнув, Кратов умостился на такой же грубой скамье, обильно залил курятину пахучим ядовито-желтым соусом, принюхался и нашел все довольно аппетитным. Пока он подыскивал верные слова благодарности, пигалица улетела – впрочем, ненадолго. Вернулась она с котелком еще дымящейся вареной кукурузы и рукодельной корзинкой, полной самых экзотических плодов, среди которых Кратову известны были только грейпфрут (всего один, зато размером с небольшой арбуз), карамбола, зиаузиа и хонгби. «Э-э…» – начал было он и снова опоздал. Мулаточка убежала, сверкая розовыми пятками. Вздохнув, Кратов занялся курицей (которая по ближайшем рассмотрении, а также по результатам дегустации, оказалась не курицей, а каким-то фазаном). Он уже наполовину освободил блюдо, когда появилась его нежданная кормилица, водрузила перед ним кувшин и стакан, а затем устроилась напротив на коленках, умостив кофейную рожицу на кулачки и с любопытством хлопая глазенками.

– Спасибо, милая, – наконец улучил момент Кратов.

– Угу, – сказала она.

– Тебя, часом, не Риссой кличут?

– Не-а.

– А как?

– Меня кличут Мерседес, сеньор, – хихикнула кроха.

– Значит, единорогами не ты занимаешься?

– Я занимаюсь тем, что растет, цветет и плодоносит, – важно пояснила Мерседес. – А Рисса – дура! – заявила она категорично.

– Отчего же, позволь спросить, она дура?

– Майрон ее выгнал, а она – в слезы! Ничего теперь делать не хочет. Переживает… – Отведя взгляд в сторону, Мерседес прибавила со вздохом: – Но единорог и вправду был красивенький…

– Как погляжу, у вас тут все носятся, как угорелые… за бубосами гоняются… а ты со мной прохлаждаешься.

– Я сегодня старшая по кухне, – сказала Мерседес, состроив печальную гримаску. – Только не надо здесь курить, – неожиданно прибавила она.

– Я и не собираюсь, – удивился Кратов. – А что, бывают гости, которые курят?

– Не-а! Это я так, на всякий случай. Курить вообще вредно, сеньор.

– Отчего же?

– Не знаю. Так все говорят.

Кратов налил себе из кувшина и пригубил.

– Ты это пробовала? – спросил он с опаской.

– Пить пиво тоже вредно, – пожала плечиками Мерседес. – Но бывают гости, которые пьют.

– Я как раз один из этих непонятных типов, – сообщил Кратов, доливая.

– Вы, наверное, какой-нибудь важный сеньор инспектор, – сказала Мерседес со странной интонацией.

– Разве я похож на инспектора?!

Мулатка подумала.

– Не очень, – признала она.

– А ты видала хоть одного живого инспектора?

– Не-а!

– Почему же ты решила, что я – это он?

– Потому что вы, сеньор, ни на кого не похожи.

– Занятно, – пробормотал Кратов. – И все же я не инспектор. – Порывшись в корзинке, он вытащил с самого дна приплюснутый плод, похожий на румяную булочку. – Ха! – сказал он. – Вот уж не ожидал встретить здесь такое…

– Вы знаете, что это?

– Еще бы, – горделиво промолвил он. – Это, голубушка, акрор, иначе говоря – «райское яблоко» из садов прекраснейшего виконта Лойцхи…

– Это акрор с нашей делянки, сеньор, – возразила Мерседес, как показалось Кратову, несколько разочарованно.

«Нешто похвастаться? – подумал Кратов. – Все же, кое-что, чем Земля обязана лично мне…»

– А вот это я не знаю что такое, – сказал он, беря другой плод.

– Померанец! – воскликнула мулаточка с притворным негодованием.

– Апельсин, что ли?

– Почти как апельсин, но не апельсин. Хотя иногда его так и называют: горький апельсин…

– То есть, Зевс, конечно, бык, но не Критский бык… Никогда не видел.

– А вы кого-то ищете, сеньор?

– Угадала.

– Риссу, что ли? – наморщила она носик-кнопку.

– Не угадала.

– А мне не скажете?

– Не скажу, – Мерседес пренебрежительно оттопырила нижнюю губу, и он счел за благо прибавить: – Ты славный человечек, но непременно разболтаешь.

– Ага, – вынуждена была согласиться она.

– А я хочу сделать сюрприз.

– Какой же сюрприз?! Вы даже не прячетесь! – Мерседес вполне взрослым оценивающим взглядом исследовала его стати. – Вас и не спрятать, сеньор, разве что в загоне для бубосов…

– Видишь ли… Тот, кого я ищу, может не узнать меня в лицо.

Карие глазенки распахнулись во всю ширь.

– Вы, наверное, прибыли его убить!

Кратов поперхнулся горьким апельсином.

– Бог знает что ты городишь, – сказал он, продышавшись. – Кто же способен убить живого человека?

– Мы смотрели кино, – рассудительно проговорила Мерседес. – Называется «Ляг и лежи, пока я не ушел»… или что-то в этом роде. Один красивый сеньор в белом костюме и белой шляпе приехал издалека, чтобы убить другого сеньора, который еще раньше, много лет назад, убил его родителей. Так что этот второй сеньор никак не мог знать первого в лицо. Очень похоже?

– Ну, мои родители, хвала небесам, живы-здоровы, – сказал Кратов. – И это же кино о незапамятных временах.

– Или вот еще, – продолжала Мерседес. – Называется слишком коротко, чтобы я запомнила… – Она вдруг прикрыла глаза и поднесла ладонь к трепетавшему на ветру соцветию какого-то сорняка, что отчаянно пробивался к свету из-под скамьи. То ли соцветие было переспелым, то ли ветерок налетел… но Кратову на миг почудилось, будто зеленая плеть потянулась к исцарапанным пальчикам, как собачонка тянется лизнуть руку хозяина… Мерседес спокойно отняла ладошку и продолжала как ни в чем не бывало: – У одного молодого сеньора другой сеньор отравил отца, чтобы стать королем и любить его матушку. Я так и не поняла, чего он хотел сильнее, но только молодой сеньор, который был принцем…

– Я слышал эту историю, – перебил ее Кратов.

– Так вы ищете кого-то из учителей? Или у вас здесь ребенок… о котором вы долгое время не знали? Мы смотрели кино, называется «Там, где солнце садится в океан и плещутся русалки». Один сеньор любил молодую сеньориту, но она была из бедной семьи, а он – из богатой. Поэтому им запрещали встречаться: тогда так было принято…

– Я действительно ищу одного из взрослых, – терпеливо сказал Кратов. – А детей у меня нет.

Он поймал себя на том, что уже второй раз за последние несколько дней вынужден в этом сознаваться.

– Нет детей?! – поразилась Мерседес. – Но ведь вы уже довольно немолодой сеньор! Когда же вы хотите заняться своей семьей?!

– Я… размышляю над этим, – соврал Кратов.

«А и в самом деле, – подумал он. – Какого черта я медлю?»

И вдруг до него дошло, что его, пожалуй, впервые в жизни назвали стариком.

* * *

– Это Ферма, – хмуро сказал долговязый юнец в бейсболке, что сразу выделяло его среди общей массы обитателей острова, и комбинезоне на три размера больше, чем следовало бы, на голое пузо. – Взрослые не должны здесь появляться до наступления сумерек. Таков уговор.

– Прости, я не знал об уговоре, – сказал Кратов.

– Я просто извещаю вас, – продолжал юнец скучным голосом. Серьезное выражение лица делало его похожим на старичка. – Ничего нет страшного в том, что вы прибыли. Просто нужно было уведомить окружную администрацию. А они или сообщили бы вам об уговоре, или сообщили нам о том, что вы едете. Майрон сказал мне, что Дракон вас напугал.

– Майрон преувеличил, – мягко возразил Кратов. – Бык по имени Дракон не мог меня напугать. В свое время меня не пугали и настоящие драконы, с огнем и крылышками.

– Все равно. Были случаи, когда приезжие пугались бионтов. Это Ферма, и здесь порой происходят необычные вещи.

– В общем, я готов к необычным вещам.

– Мерседес сказала мне, что вы ищете кого-то из учителей.

– Это правда.

– Но учителя появятся лишь к вечеру. – Помолчав, он добавил: – Хотя вы можете связаться с ними по браслету.

– Ничего, я подожду вечера, – сказал Кратов. – Если, конечно, меня не подвергнут принудительной депортации.

Он ожидал, что подросток непременно попросит перевести последнюю фразу на человеческий язык, но ошибся.

– Такого уговора не было, – сказал юнец. – Вы можете погулять по территории Фермы. Только не очень приставайте с вопросами. Если хотите, можете приставать ко мне. Меня зовут Грегор, нынче я сменный администратор и самый свободный человек на острове.

– Константин, – назвался Кратов. – Как погляжу, у вас тут не любят вопросов.

– Любят, – сказал Грегор. – Но предпочитают задавать их сами.

– Ты выглядишь не очень счастливым.

– А вам, господин Константин, понравится приглядывать за толпой сорванцов, которые никого не хотят слушать?

– Мне приходилось приглядывать за толпами самых разнообразных сорванцов. Правда, это были сорванцы с высоким сознанием социальной ответственности. Но хлопот от этого не убавлялось.

– Некоторые забывают умываться, – ворчал Грегор. – Кое-кому приходится дать по шее, чтобы доел завтрак. Не всем нравится, как готовит Мерседес, но никто не хочет занять ее место… Здесь каждая царапина может нагноиться, если ее сразу не залечить.

– Полагаю, медик у вас – взрослый?

– Медик у нас – я, – мрачно пояснил Грегор. – Натурально, если речь идет о царапинах. Или об этих девчоночьих штучках…

– О каких штучках? – не понял Кратов.

Грегор посмотрел на него, как на идиота.

– Начиная с определенного возраста, у девчонок случаются такие девчоночьи штучки, – сказал он. – Это ни для кого не сюрприз… кроме вас…

– Я же не девчонка! – смущенно хмыкнул Кратов.

– …и они обычно уже знают, как себя обихаживать. Но некоторые по первости пугаются, нервничают и ведут себя, как набитые дуры. Например, просятся к мамочке. Их нужно успокоить. И я их успокаиваю. И уж скорее бы все это кончилось.

– Наверное, тебе не обязательно быть медиком, – осторожно заметил Кратов.

– Я имел в виду административные обязанности, – поправил его Грегор. – Если бы они сгорели синим пламенем, я бы не заревел. Все остальное меня не тяготит. – Он тоскливо вздохнул. – Медиком мне быть обязательно. Потому что я хочу быть медиком. Я могу объяснить самой глупой девчонке, что с ней творится и как ей при этом нужно себя вести. И сделаю это так, что ни я не буду краснеть, ни она. Вот вы, господин Константин, сумеете?

Кратов отрицательно покачал головой.

– А я умею, – сказал Грегор без намека на бахвальство. – Но пока что я валяю дурака и корчу из себя губернатора острова, и у меня стоит вся работа.

– Ты тоже занимаешься… э-э… разведением бионтов?

– Можно сказать и так. Но мои бионты не скачут по острову, как ненормальные, не стучат в окна по ночам и не пугают малолеток. Хотя единорог мне нравился, – признался Грегор. – Мои бионты умещаются в капле питательного раствора. Причем все сразу.

– И они так же безобидны, как и малы?

– Натурально. Я работаю под научным руководством доктора Спанкмайера из Ханойского вирусологического центра. Моя тема – повышение иммунной сопротивляемости человеческого организма к внешней вирусологической агрессии произвольной природы. Объяснить?

– Буду признателен.

– Наша с доктором Спанкмайером задача – чтобы вы никогда и ни в каких условиях ничем не заболели. Чтобы вашу внутреннюю иммунную защиту ничем нельзя было прошибить.

– Вообще-то, я к своему организму претензий не имею. Мне доводилось с ним бывать в очень странных местах, и он меня, как правило, не подводил.

– Я вижу, – проницательно сказал Грегор. – «Загар тысячи звезд»… Но вам повезло, что вы невосприимчивы к некоторым видам аллергенов. Другим людям повезло меньше. И есть еще такая неприятная штука – кванн.

– Это верно, – согласился Кратов. – Иммунной защиты от кванна пока не существует.

– Если мне… нам повезет, она появится.

– Ты хочешь сказать, что на этом острове, битком набитом детьми, ты проводишь эксперименты с культурой кванна?! – ахнул Кратов.

– Провожу, натурально. – Пасмурное лицо Грегора озарилось слабой улыбкой. – Чтобы вас успокоить, добавлю, что это ослабленная культура штамма «Горгона Икс Пять».

– Слава богу, – с иронией заметил Кратов. – Я уж испугался, что это «Икс Шесть»…

– Такого штамма нет в природе, – хмуро возразил Грегор. Затем вдруг оживился: – А, понял, это вы так шутите. Так вот: «Горгона Икс Пять» хранится ничуть не хуже Кощеевой души, так что наружу ей никак не выбраться. – Выражение кратовского лица все еще трудно было назвать беззаботным, и Грегор добавил: – Да будет вам! Я работаю в основном с моделями, на фига мне сдался настоящий кванн…

За спиной у него уже минуты две переминался с ноги на ногу, старательно шмыгал носом, вздыхал и вообще разнообразно страдал на публику добрый молодец лет десяти с небольшим.

– Хорошо, господин губернатор, – сказал Кратов. – Теперь быстренько скажите, что мне можно, а что нет, и я не стану вас более обременять своим присутствием.

– Странный вопрос, – хмыкнул Грегор. – Вы же взрослый, значит – делайте, что хотите. Ну, я не знаю… Купайтесь, загорайте. Только постарайтесь не покидать территорию Фермы.

– Это почему?

– А потому, что вся остальная территория как была, так и осталась дикими джунглями Индокитая. И здесь даже водятся ядовитые змеи. Вы умеете обращаться с ядовитыми змеями?

– И с неядовитыми тоже… не умею.

– Ну вот, видите! Так что если вас укусит какой-нибудь «элафе мандарина»… – Грегор замолчал и выжидательно посмотрел на Кратова.

– … я сей же секунд обращусь к вам, док, – закончил тот.

– Мимо, – равнодушно сказал Грегор. – Дайте ему по башке и протрите место укуса своим любимым одеколоном. С остальным защитные силы вашего организма управятся сами. Это мандариновый полоз, очень красивый, но совершенно безвредный. И с какой стати ему вас кусать? Разве вы крыса?

– Полагаю, нет, – сказал Кратов с облегчением.

* * *

Кем-то забытый гравискейт был небрежно прислонен к высокой жердяной ограде. Индикатор готовности на загнутом кверху носке (что делало его похожим на лыжу для могула или скорее на позабытую джинном персидскую туфлю семидесятого размера) едва заметно тлел.

– Можно я возьму это? – спросил Кратов в пространство.

Не дождавшись ответа, он подхватил скейт подмышку и бодро зашагал вдоль ограды. Оттуда доносились невнятные басовитые звуки темного происхождения. Жесткая, не то подстриженная, не то объеденная трава, хрустела под ногами. Какое-то время над головой кругами летала фантастических размеров красная с черным бабочка – Кратов даже попытался с нею заигрывать, – но вскорости отвлеклась на прилепившиеся к стволу дерева нежно-розовые цветы (каждый величиной с суповую тарелку и соответственно пахнущий, кстати, чем-то вроде перестоявших щей). А на место бабочки заступили мелкие, но чрезвычайно шумные, наглые и тоже ярко размалеванные мухи.

Для своих упражнений Кратов выбрал лужайку поровнее. Стыдливо озираясь, установил одну ногу на скейт, а другой легонько оттолкнулся. Снаряд дрогнул, ощутимо напрягся и приподнялся над примятой травой сантиметров на десять. На устойчивое парение это никак не походило. Да и равновесием здесь не пахло… Кратов спрыгнул и суетливо замахал руками, ловя с готовностью прянувший кверху скейт. Ему удалось это в самый последний момент.

Словно бы указывая на его место в иерархии интеллектуальных ценностей, из близлежащего леса донесся глумливый ослиный рев.

Все дело заключалось в настройке. Конечно, скейт был приготовлен для перемещения по воздуху подростков, чей вес не превышал тридцати пяти – сорока килограммов. То есть примерно втрое легче Кратова. Но как его переналадить, где вскрыть и на какие сенсоры после давить, было тайной за семью печатями.

Чувствуя себя полным болваном, Кратов вертел оказавшийся бесполезным снаряд в руках. Его потуги обрести свободу передвижения в масштабах крохотного клочка тропической территории на глазах обращались в прах. Как это ни выглядело постыдным, но человек, с легкостью управлявшийся с ЭМ-кораблями, взнуздавший транспортного биотехна, практически полностью восстановивший навыки лихаческого вождения гравитров, был абсолютно бессилен сладить с паршивой летательной доской, доступной и понятной любому ребенку. «Балда ты, братец», – подумал он, в сердцах сплюнул и наладился было брести назад, на Ферму.

Но судьба, вдоволь насладившись зрелищем его мук, внезапно сжалилась и послала избавление.

Избавление имело облик младой девы, что неспешной поступью возникла из-за угла изгороди. Единственным облачением девы был мокрый черный купальник, который, впрочем, к моменту встречи был снят, тщательно выжат и небрежно переброшен через плечо. А единственным украшением – ожерелье, состоявшее из грубовато обработанных раковин, подвешенных к простенькой платиновой цепочке. Самая большая раковина – аккуратно расправленные, нежнейшие, почти прозрачные «крылья ангела» – ниспадала между тем, что каких-нибудь года два спустя можно будет назвать «роскошными грудями». Кожа девушки, словно драгоценным лаком, покрыта была ровным шоколадным загаром и усеяна блестками водяных капель. Длинные русые, сильно выгоревшие волосы небрежно убраны назад. Блаженно прикрыв глаза и задрав к небу носик, избавление мурлыкало какую-то мелодию, одной рукой придерживая купальник, а другой помахивая в такт.

Первым побуждением Кратова было захлопнуть пасть, зажмурить гляделки, ни секунды не медля рухнуть на землю ничком, затаиться в траве и переждать, пока юная нимфа пройдет мимо и сгинет по своим нимфьим делам. Вторым побуждением – то же самое. Третьим…

Однако его уже заметили.

Нимфа остановилась, обратив на него взгляд, полный выжидательной укоризны. Нельзя было сказать, что она сильно испугалась… Затем рука ее плавно поднялась и как бы невзначай перекинула тугой жгут волос со спины вперед, слегка прикрыв одну маленькую, с молодое яблоко (и на вид такую же твердую) грудь, но оставив без попечения другую. Слабая видимость стыда была соблюдена.

– Я уже не смотрю, – торопливо сказал Кратов.

«И это чистая правда! – горестно подумал он. – Хотя ничего мне так не хотелось бы… Надеюсь, моя спина внушает доверие».

Позади него после паузы, которая длилась почти вечность, раздался звук глубокого выдоха. Потом что-то влажно зашуршало.

– Не нужно в панике врываться в поселок и вопить, что в окрестностях завелись… э-э… инспекторы, – продолжал Кратов убедительным, спокойным тоном (хотя, кажется, никто вопить и не собирался). – Нужно безмятежно заниматься своими делами. Если кто-то хотел купаться и гулять в одиночестве – пускай продолжает в том же духе. Но вообще-то мне нужна помощь.

– Можно смотреть, – тихим голосом сказала дева.

– Меня зовут Константин Кратов, – назвался тот, оборачиваясь. – Я – неучтенный взрослый. Иными словами, гость Фермы и ее администрации. Мне разрешено делать, что захочу. Купаться и загорать у меня большого желания нет. Я решил поучиться летать на этой фиговине. И… вот я здесь.

– Рисса, – глядя исподлобья, отозвалась дева. Сырой купальник был надет и старательно разглажен, чтобы не скрыть, упаси бог, а выгодно подчеркнуть все достоинства фигуры.

– Ага, – не удержался Кратов, стараясь сообщить своему голосу игриво-покровительственный тон, каким взрослые разговаривают с детьми, когда хотят и доверительной беседы, и соблюсти дистанцию. – Рисса-повелительница единорогов!

«Мог бы и промолчать», – подумал он в следующий миг.

– Вообще-то меня зовут Кларисса, – спокойно сказала она. – Но все куда-то торопятся и все упрощают… А Майрону я еще припомню, чтобы не болтал языком! – прибавила Рисса без особенного ожесточения.

«Еще бы! Лет через несколько…»

– Спасибо, что не заверещала, – сказал Кратов. – Все бы решили, что я подглядывал.

Рисса нахохлилась.

– А я ничего и не видел, – солгал он. Девица сделалась еще пасмурнее: что-что, а ощущать взгляды кожей она уже научилась. Кратов поспешно добавил: – Кроме «крыльев ангела». Очень красиво.