Текст книги "Блудные братья"

Часть первая
Блудные братья I

1.

Первый раунд – короткие пять минут – как и положено, был разведкой сил и способностей противников. В зрелищном смысле ничего особенного он не представлял, более напоминая собой замысловатый танец с редкими, в одно легкое касание, ударами, и не ударами даже, а намеками на удары, обозначенными угрозами без сколько-нибудь зримого воплощения. Публика скучала. Кое-кто бесцельно бродил между кресел, кое-кто начинал посвистывать. Потом начался спектакль – два договорных круга по два раунда каждый, единственная цель которых – доставить удовольствие тем, кто означенного удовольствия жаждет.

(…– Значит, так, – деловито сказал Рыжий Черт. – Сначала ты, Зверь, гоняешь Серпа по рингу. Два раунда и ни секундой больше. И чтобы без глупостей. Серп, мать твою, не вздумай своевольничать, как в прошлый раз, ты меня понял?

– Понял, – пробурчал Серп Люцифера, без грима и боевого костюма выглядевший вполне миролюбиво и даже застенчиво. – Что уж я, по-твоему…

– Люди придут развлечься, – с нажимом сказал Рыжий Черт. – И двадцать минут вы будете их развлекать. Как два коверных клоуна.

– Может, я какой-нибудь стишок забавный продекламирую? – фыркнул Зверь-Казак.

– Нет, в другой раз, – осадил его Рыжий Черт. – У нас там девочки будут в антрактах, они за тебя и споют, и спляшут. А твое дело – после того, как отровняешь Серпа, самому два раунда получать от него той же монетой.

– Вообще-то наш рейтинг вдвое выше, – с сомнением заметил Толстый Оскар, менеджер Серпа.

– Сказал тоже – вдвое! – захохотал Ахонга, менеджер Зверя. – У нас рейтинг попросту нулевой. Мы же, лунная холера, новички…

– Зато мы старше, – добавил Зверь-Казак.

– Плевать на рейтинг, – отмахнулся Рыжий Черт. – Все должно быть честно. Пришли двое мужиков подраться. Пришла толпа народу поглядеть, как они подерутся. Так не превращайте драку в грязную потасовку. Сделайте из нее зрелище. Доставьте людям радость, удовлетворите их тягу к прекрасному… Ты чего, Зверь, косоротишься?

– Так, ничего, – проворчал тот. – Просто у меня свои представления о прекрасном.

– Тогда какого хрена ты сюда явился? – рявкнул Рыжий.

– А и сам не знаю, – честно признал Зверь-Казак.

– Ладно, – буркнул Рыжий. – Придумаешь – расскажешь. Сценарий ясен?

– Вполне, – сказал Оскар, хотя и был явно недоволен.

– Чего яснее, лунная холера, – проговорил Ахонга.

– Тогда отметьтесь под контрактом.

Менеджеры, церемонно уступая один другому место у столика, приложили к листу пластиковой бумаги личные перстни.

– Вы двое, – продолжал Рыжий Черт. – Пожмите клешни и поклянитесь, что не держите зла, не имеете личных счетов и не исполняете тайных обязательств по отношению друг к другу.

– Клянусь, – сказал Серп Люцифера, стеснительно улыбнулся и протянул руку.

– Чтоб я сгорел, – сказал Зверь-Казак.

– Вот, хорошо, – промолвил Рыжий Черт. – А уж после пятого раунда я закрываю контракт, и делайте что хотите. Хотите – целуйтесь, хотите – кусайтесь. В общем, разбирайтесь между собой. И пусть победит этот самый… сильнейший. Только чтобы без смертоубийств мне!..)

Зверь-Казак, коротко стриженный, голый по пояс, в широких синих шароварах, туго перетянутый в талии красным кушаком и размалеванный до полной неузнаваемости, в подобающей псевдониму зверовидной маске, с ходу подловил Серпа на прием, оторвал от помоста и, зарычав, с маху шваркнул оземь. Прием был красивый, из классического дзюдо, к тому же проведен был в хорошем темпе, да еще двухметровым верзилой с мускулами Кинг-Конга, и публика одобрительно загудела. Серп Люцифера, в черном трико, с двумя черными косичками и пышными черными бакенбардами, привольно выбивавшимися из-под красной полумаски, тотчас же поднялся, но невооруженным глазом видно было, что он поплыл. И Зверь снова завалил его старым славянским приемом «ножницы», напрыгнув сбоку изумительно высоко и легко для своего веса. Ясно было, что на этот огромный зал, специально построенный для гладиаторских ристалищ, наползает сенсация. Руки многих потянулись ко вделанным в подлокотники терминалам – изменить ставки. На ринг пулей выскочили девчушки в легких до чрезвычайности нарядах, состоящих лишь из разрозненных ленточек, и пустились исполнять эротический танец, но на них не обращали большого внимания… После того, как в начале третьего раунда Серп вывалился за канаты и смял судейскую бригаду, динамический рейтинг Зверя вырос втрое, хотя прежде мало кто слышал это имя на этой планете и в ее окрестностях.

– Артисты! – шепотом гаркнул Ахонга. – Любо посмотреть, лунная холера! – и он полез за своим блокнотом для зарисовок.

Толстый Оскар промолчал, но на сей раз его круглую серую физиономию украшала улыбка довольства.

– Хорошо, – коротко кинул Рыжий Черт, жуя тлеющую сигару.

Ему следовало поддерживать свой образ прожженного дельца, и он тоже работал на совесть…

Тем временем Серп поднялся из своего угла, трудно мотая взлохмаченной головой, словно оглушенный бык, и вдруг тараном воткнулся в броневые щитки, что заменяли Зверю брюшной пресс. Похоже, он и сам не ожидал достигнутого этим эффекта, потому что несколько мгновений тупо следовал за летевшим через весь ринг Зверем, а уж возле канатов очухался и стал умело и безжалостно того метелить. Зрители застонали…

– Так, все, – сказал Рыжий Черт и наложил на контракт свой перстень. – Да пребудет воля твоя… и далее по тексту.

Он упрятал бумагу в непроницаемый для всех видов сканирующего излучения бювар, для верности подложил его себе под задницу и обратил проясневший взор к рингу. Впервые за все время поединка в его глазах засветилось искреннее любопытство. Серп упруго, словно и не было убийственных четырех раундов, вскочил навстречу явно подуставшему Зверю и – класс есть класс! – срубил его в прыжке. Терминалы уже не работали, ничего изменить было нельзя, рейтинг следовало оправдывать, и Серп Люцифера, выждав, когда противник привстанет на колено, снова завалил его коротким нисходящим цуки. Рефери, весь в белом, взмыленный не хуже бойцов, скомандовал отойти, и Серп отошел. Но Зверь еще не скис, хотя разница в возрасте – шестнадцать лет! старик! рухлядь! – давала себя знать, дыхания почти не было, перед глазами все плыло. Последний удар Серпа был силен, силен по-настоящему и направлен точно… Зверь оторвал голову от помоста, что по правилам означало его готовность продолжать схватку. Серп отодвинул рефери плечом и двинулся добивать. Не дойдя одного шага до распростертого Зверя, он получил внезапный, не так чтобы сильный и потому особенно обидный удар в колено, потерял равновесие, клюнул головой. И тут уж Зверь-Казак, мягко перекатившись через себя, достал его в челюсть сначала одной ногой, а затем сразу другой…

2.

– Зачем вам это, доктор Кратов? – спросил Ахонга, стягивая с того легкие перчатки и принимаясь за маску, что не столько защищала, сколько превращала вполне обычное, не лишенное известной привлекательности лицо в дикую, кровожадную рожу. – Вы взрослый человек, состоятельный, не так чтобы глупый. К чему вам эти лишние приключения и, что особенно неприятно, побитая морда?

– Мне? – переспросил Кратов. – Мне это интересно. Я развлекаюсь.

– Надо думать, теперь-то вы развлеклись в полной мере?

Кратов потрогал стремительно заплывающий глаз.

– Как вам сказать, – хмыкнул он. – Кое-какие эпизоды были явно лишними.

Ахонга убрал маску и придирчиво исследовал его лицо.

– Надо было закрываться получше, – проворчал он. – Не мальчик все же. Да и Серп – не девочка… Ну ничего, лунная холера. Как говорите вы, казаки, до свадьбы заживет.

– Да никакой я не казак! – засмеялся Кратов.

– Ерунда, – сказал Ахонга. – В России – все казаки. Я читал.

– Я не из России, – возразил Кратов. – Этнически я, безусловно, славянин. Но происхождение свое веду из монгольских полупустынь.

– Что же вы раньше мне не сказали? – расстроился Ахонга. – Я бы заявил вас на поединок под псевдонимом Зверь-Монгол…

– Да не похож я на монгола! – взвыл Кратов.

– Кого это волнует? – пожал плечами Ахонга. – Я тоже не похож на типичного «ахонга». Видите, какие у меня уши? А зубы? Разве у воина племени ахонга бывают такие зубы?!

– Разумеется, не бывают, – вынужден был согласиться Кратов.

– Тем не менее в боевом бизнесе все знают меня под этим именем. И что, кто-нибудь из блюстителей традиций явился предъявлять мне претензии? Скажу вам по секрету, – он пригнулся к самому уху Кратова. – Меня и зовут-то Иезус Менелик Африва.

– И что же? – осторожно осведомился Кратов.

– А то, – сказал Ахонга. – Что никакой я не ахонга, а бидхиба.

– Действительно, – смущенно промолвил Кратов. – Как это я сразу не догадался…

Ахонга хлопнул его по влажному загривку – измочаленные мышцы болезненно загудели.

– Снимайте штаны, доктор, – сказал он. – Я сделаю вам легкий массаж. Потом вы чем-нибудь прикроете свои достоинства, и я позову Лолиту, чтобы она хоть как-то привела в порядок вашу побитую морду. – Он оценивающе, словно работорговец на товар, глядел, как Кратов со вздохами и охами избавляется от маскарадного костюма. – Впрочем, это и не обязательно…

– Как же, как не обязательно?! – вскричал Кратов. – Мне вечером на приеме быть!

– Я не про морду, – игриво пояснил Ахонга. – Я про достоинства… Расскажите мне лучше, – сказал он, втыкая железные пальцы в начинающую деревенеть спину Кратова, – как вам удалось уделать бедолагу Серпа и тем самым обогатить старого нищего Ахонгу? Ведь он же, лунная холера, моложе, сильнее и лучше вас во всех отношениях. Я имею в виду – как боец. Как доктор наук вы, несомненно, его превосходите.

– Я хитрее, – признался Кратов. Снова коснулся рассеченной брови и добавил: – И он меня разозлил.

3.

Когда Кратов, укутавшись в просторный, с капюшоном, плащ на манер средневекового монаха, покинул контору Ахонги и вышел на улицы Тритои, столицы этой части Эльдорадо, уже вечерело. Моросил обязательный в это время суток дождик. Высоко над проспектом Буканеров в разрыве туч взошли три луны – пепельная Ведьма, красновато-желтая Цыганка и самая далекая, сумрачно-синяя Сомнамбула. Впрочем, к цветовой гамме ничего существенного они не прибавляли (но, судя по грохоту, доносившемуся со стороны набережной Тойфельфиш, их одновременное присутствие аукнулось Тритое грандиозным приливом). Проспект, заполненный праздношатающимися, и без того полыхал. Трепещущие крылья защитных полей, накрывавших лавки торговцев и менял, были затейливо, в меру фантазии владельца, раскрашены, а то и упакованы в призрачные фигуры. Над столиком проскописта по прозвищу Вижу Насквозь восставал пятиметровый, более похожий на обритую наголо гориллу, джинн в просторных штанах (это сразу напомнило Кратову его собственный наряд – казацкие шаровары) и ежеминутно тыкал пальцем вниз, едва ли не в лысину хозяина, а на отвислом брюхе вспыхивала стилизованная под арабику надпись на местном диалекте астролинга: «Он Видит Насквозь!..» Сквозь лоснящуюся джиннову громаду между теснящихся влажных стен домов, по которым скакали тусклые блики от огромного информационного табло (именно сейчас там воспламенились многометровые буквы: «Зверь-Казак уделал Люциферову Сенокосилку!..», затем проявилась оскаленная, в разводах желтой краски и темной крови, рожа победителя – Кратов стыдливо заозирался) пролетали, проплывали и проползали буйно иллюминированные гравитры. Из подвальчика китайского ресторана высовывалась зеленоватая драконья башка с разнопестрым гребнем, время от времени бесшумно изрыгая языки холодного розового пламени. Кратов вдруг ощутил, что проголодался (от голодной смерти его могли спасти исключительно: сомовья уха с постной ветчиной, маленькие каракатицы, зажаренные с ростками бамбука, или даже «куродзукури», то есть те же каракатицы, но соленые и в собственном соку, и, пожалуй, порция каких-нибудь пельмешков «цзяоцзы») и некоторое время боролся с соблазном отдаться на милость зазывно вращавшихся драконьих очей. Пока он разрывался между чувством и долгом, его тело уже угодило во власть чар синего в крапинку тираннозавра. Последний намахивал изящной девичьей лапкой, лакейским жестом приглашая посетить забегаловку «Классная Отрава от Виава». Это злачное место действительно содержал виав с Дельты Телескопа, почти неотличимый от человека, особенно издали, особенно в сумерках (Кратову никогда и в голову бы не пришло, что виавы, эта старейшая и мудрейшая галактическая раса, вдруг окажутся склонны к подобным безрассудствам!). Виав лично выступал в качестве шеф-повара, а обслуживали в основном карлики-юфманги, бородатые и косолапые, невообразимо похожие на гномов из толкиновского эпоса о кольцах власти. Собственно говоря, таковыми они и являлись, отчего-то пожелав сменить шахты и туннели родной планеты Яльифра на вольное бытие Эльдорадо, и здесь жестоко притесняя, по слухам, своих жен. Каковые, по тем же слухам, на уродливых гномиц отнюдь похожи не были, а более сходны были обликом с легкими луговыми феями… Всякий раз проходя между лап перегородившего весь проспект тираннозавра, Кратов испытывал сильнейшее желание зайти-таки и классно отравиться (он подозревал, что лукавый виав не погнушался и психодинамической обработкой потенциальных клиентов, что воспрещалось законами Тритои и как-то там даже преследовалось), но всякий же раз ему на это не хватало свободных получаса. Уворачиваясь от грозных на вид, но, разумеется, совершенно неосязаемых щупальцев хохочущего, истерически меняющего окраску двенадцатинога, что как умел рекламировал услуги фантастического! незабываемого! ментоэротического массажа до уровня подкорки, Кратов уже знал, что снова опаздывает. Ему оставалось лишь глотать слюнки да провожать завистливым оком тех, кто не стеснен был во времени и мог без зазрения совести предаться гастрономическим и иным забавам.

Свернув в темный тупичок, он был встречен тремя костлявыми фигурами, которые при виде него радостно зазвенели цепями, забренчали костьми и заполоскали истлевшими обрывками саванов.

– Кошелек или бессмертная душа? – глумливо вопросила ближайшая, колодезным журавлем нависая над Кратовым.

– Тридцать энектов и ни цехином больше, – буркнул тот.

– Живи еще три дня, путник! – проскрежетали призраки и разразились леденящим хохотом.

Никаких энектов в пользу потусторонних сил, однако же, пожертвовано не было. Кратов просто прошел сквозь это своеобычное заграждение и очутился у старинной, должно быть – сделанной еще из завезенного с Земли настоящего дуба, кое-где побитой мхом двери. Он приложил ладонь к третьей плашке слева и стал ждать. За его спиной призраки с гнусным хихиканьем шугали какого-то приблудного бедолагу, внезапно обретя плоть и больно стегаясь раскаленными плетками.

Дверь со скрипом отворилась. Из-за нее наружу не проникало ни единого лучика света, но стоило Кратову пересечь вполне привычную перепонку «заговоренного», точь-в-точь как на космических кораблях, прохода, и он очутился в другом мире. И этот мир ничем не напоминал экзотический сумбур и нарочитую архаику Эльдорадо.

И в который уже раз он испытал странное чувство сожаления. Словно ему не хотелось оставлять тот мир и попадать в этот. В общем-то родной для него, привычный, предсказуемый. И порядком, как видно, поднадоевший.

Он скинул набрякший влагой плащ прямо на пол – заботиться было не о чем, непременно явится автомат-домоправитель и подберет. А заодно высушит и вычистит… Зашагал, не выбирая дороги, по упругим, ворсистым коврам с бесценными узорами, точно зная, что ничего этим узорам не сделается и не пройдет и десяти минут, как от грязных следов даже воспоминаний не останется.

Полупрозрачные створки разошлись перед ним, упреждая едва наметившееся поползновение распахнуть их грубым толчком.

Его уже ждали. И он не опоздал.

– Виват! – сказал чернобородый и лохматый великан Бруно Понтефракт, салютуя наполненным бокалом. – Зверь-Казак уделал Люциферову Сенокосилку и решил предаться излюбленным порокам… Да вы становитесь пунктуальны, доктор Кратов!

Дремавший в кресле у камина Абель Агбайаби, желтоликий, иссушенный годами, похожий на языческого идола из слоновой кости, приподнял веки и коротко кивнул лысой, слабо опушенной головой.

Из соседней комнаты, рука об руку, не прекращая беседы, появились еще двое.

Впереди выступал закованный в шипастую броню, естественную пополам с декоративной, трехметровый арахноморф расы Офуахт, чье имя для земного уха звучало как тридцатисекундная последовательность разнотональных свистков, соединенная шипом и придыханиями, а переводилось приблизительно как «Тот, Кто Взнуздал Грозовую Тучу и Свил Гнездо Из Молний». Для краткости он позволял именовать себя Грозоездник. Утыканное жестким желтым волосом брюхо Грозоездника волочилось между восьми суставчатых лап. Еще две лапы были вскинуты в приветственном жесте, а жвалы у ротового отверстия предельно разведены, что должно было означать крайнюю степень радушия.

Вместе с ним собрание почтил своим присутствием упрятанный в защитную капсулу на гравиплатформе, взиравший на окружавших из-за трехслойного фильтра, меняющего плотность в зависимости от освещения, ихтиоморф-клилкеш с непереводимым, но вполне произносимым звукоподражательным именем Блукхооп. Капсула сходна была с перламутровым яйцом полутора метров в диаметре и высотой около двух. Наполнял ее минеральный раствор, совпадавший по составу с естественной средой обитания на планете Фамфооп. Что там было внутри, не знал никто, и потому истинный габитус ихтиоморфа оставался загадкой для его собеседников. А спросить впрямую всем, даже простосердечному Грозоеднику, казалось неуместным… Иногда из-за мутной пелены к прозрачному окошку вдруг всплывал равнодушный глаз-блюдечко, порой возникали толстые вывороченные губы с двумя парами усиков в углах рта, а иной раз мелькала белесая кисейная пелерина, растянутая между жесткими костяными лучами – не то плавник, не то хвост… В данный момент Блукхооп попросту плыл в своем яйце-скафандре по воздуху сбоку и чуть выше Грозоездника, легко касаясь его передней лапы трубчатым манипулятором. Никаких эмоций при виде Кратова он не обнаружил, никаких звуков приветственного свойства не издал. Лишь выглянул из своей капсулы на мгновение – зафиксировать факт прихода.

За Грозоездником и Блукхоопом, явно рассматривая их не как живые души, а скорее как самодвижущуюся домашнюю утварь, следовали три кошки – вначале обязательная для всех эльдорадских домов трехцветная, затем беспросветно-черная, замыкающая же была сиамского окраса.

Последним стремительно вышел как всегда изящный и загадочный Эрик Носов, почти подбежал к Кратову, тряхнул его руку, заглянул в лицо, сочувственно поцокал языком и так же стремительно унесся в пустовавшее кресло возле стены.

– Двадцать часов пять минут, – сказал Понтефракт и поставил бокал на круглый столик перед собой. – Все в сборе. Я включаю протоколирование. Возражений нет?

Выждав паузу, он плавно опустил палец на скрытый в столешнице сенсор.

Все взгляды последовали за его движением. Даже Блукхооп приник к окошку сначала одним глазом, затем другим и сосредоточенно плямкнул губами.

Прошла минута, а то и больше.

Кратов кашлянул и подсел к столику.

– Такое чувство, что совещание можно закрывать, – промолвил он.

Агбайаби сухо рассмеялся, будто закашлялся.

– И в самом деле, – сказал он.

– Идиотское положение, – продолжал Кратов. – Не самые праздные люди в Галактике собрались в одном и том же месте, чтобы из вечера в вечер раскланиваться, точить лясы о малозначащих вещах, слегка выпивать, – Понтефракт озадаченно покосился на свой бокал, – и расходиться ни с чем.

Грозоездник перебрал ходовыми лапами и издал серию свистков.

– Вы должны быть снисходительны, доктор Кратов, – зазвучал спокойный голос лингвара. – Во всяком случае, к своим собратьям по расе. У вас, людей, нет того опыта общения с эхайнами, что накопили мы, Офуахт. Вы не готовы к решению таких задач. И у вас не в избытке одно из самых замечательных качеств, которое хорошо в дуэлях с эхайнами.

– Терпение, – покивал Агбайаби. – Мы и вправду им не обременены. Наша ли в том вина? Век людской скоротечен. Вот мне, например, сто двадцать два года. И я здесь. Могу ли я, коллега Грозоездник, спокойно дожидаться, когда все разрешится само собой, ко всеобщему удовольствию и естественным порядком, если у меня каждый день на счету?

– Простите, доктор Агбайаби, – сказал арахноморф. – Я постоянно упускаю из виду, что вы, люди, даже не знаете дня своего ухода.

– Ухода – куда? – спросил Кратов.

Грозоездник вскинул передние лапы к высоким сводам.

– Туда, коллега, туда, – сказал он. – И отнюдь не в бескрайние просторы Галактики, а в хрустальные чертоги Создателя, держать ответ за дела свои…

– Я как специалист по психологии эхайнов имею заявить следующее, – ожил лингвар Блукхоопа. – Терпение вовсе не является характерной чертой поведения объектов моего профессионального интереса. Преобладающая доля их поведенческих реакций падает на агрессивную часть эмоционального спектра.

– И это тоже связано с их сроком физического существования, – сказал Грозоездник. – Эхайны столь же недолговечны, как и люди.

– Это то немногое, что нас роднит, – усмехнулся Понтефракт.

– На самом деле вас роднит гораздо большее, – заметил Блукхооп.

– Разумеется, – сказал Агбайаби. – Они, как и мы, вертикальные гуманоиды, ведущие происхождение от теплокровных позвоночных. Они двуполы…

– Я имел в виду не это, – промолвил Блукхооп.

Агбайаби с терпеливой улыбкой ждал продолжения, но оно не последовало.

– Эхайны нетерпеливы, – сказал Грозоездник. – Зато терпеливы мы. Мы можем не торопиться. Мы можем вспомнить нашу историю, возобновить производство тяжелых осадных станций и заключить планеты агрессоров в неодолимое кольцо блокады. И ждать, покуда, изнуренные лишениями, они не сдадутся. Спокойно ждать так долго, как никто из них не в состоянии…

– На это потребуется какое-то время, – заметил Агбайаби. – Которого давно уже нет.

– Терпение, конечно, замечательное качество, – сказал Кратов слегка раздраженно. – Но вот все мы здесь собираемся, коротаем досуг, чего-то терпеливо ждем… а в эту минуту десант эхайнов высаживается на очередную планету в том уголке Галактики, где мы меньше всего их ожидаем, и огнем и мечом диктует свою волю беззащитным жителям. Что я вам это объясняю, коллега Грозоездник? А их пиратские корабли перехватывают наши лайнеры. И жестоко, беспричинно уничтожают вместе с экипажем и пассажирами…

– Мы не можем разместить во всех обитаемых мирах вооруженные отряды Галактического Братства, – сказал Понтефракт.

– За неимением таковых отрядов, – кивнул Агбайаби. – Да, мы оказались не слишком подготовлены к такому повороту событий. Воевать мы не любим и не желаем. Мы желаем договариваться.

– А эхайны не желают, – сказал Кратов. – Они как раз желают заниматься разбоем и бандитизмом повсюду, где только им заблагорассудится.

– Вряд ли они отважатся напасть на Землю, – произнес Эрик Носов. – Мы, конечно, уже не те головорезы, что пару сотен лет тому назад. Но все же…

– Зато они могут напасть на наши колонии, – сказал Кратов. – И вырезать несколько миллионов, прежде чем мы расчехлим наше оружие…

– Так было, – сказал Грозоездник. – Когда мы прибыли на планету Оунзуш, там не было ни эхайнов, ни Офуахт. Живых Офуахт… И все горело. Вся планета – горела.

– Но воевать не хочется, – сказал Агбайбаби. – Ох, как все же нам не хочется воевать!

– Двенадцать планет, – сказал Носов. – Возможно, чуть больше. Средняя численность населения – миллиард. Что они перед мощью Галактического Братства?

– Да, я понимаю, – кивнул Агбайаби. – Акция устрашения. Атака сводными силами тех рас, что еще не распустили полностью свои армии. Скажем, Вифкенх или Ярхамда… ваших любимчиков, доктор Носов… Демонстративное разрушение нескольких военных баз. Показательный захват одной планеты.

– А что же, и захват! – сказал Носов с вызовом. – Имперские Хищники Ярхамда сделают это с таким блеском, с таким аристократическим шиком, что эти мясники эхайны пасти поразевают. И при этом не прольется ни капли невинной крови! – он помолчал, словно устыдившись своего неожиданного энтузиазма. – Ну, почти ни капли…

– Но после этого Галактическое Братство придется называть как-то иначе, – сказал Кратов. – Галактическая Империя… Каганат… но уж никак не Братство.

– Рано или поздно эхайны будут среди нас, – сказал Агбайаби. – Вот за этим круглым столом, – он постучал сморщенным кулачком по столешнице перед собой. – Никуда им не деться, вот в чем парадокс. И мы не хотим, чтобы они помнили о пережитом унижении.

– А как же быть с нами? – спросил Грозоездник. – Мы-то уже унижены.

– И мы, – отозвался из своего узилища Блукхооп.

– Да и мы, в общем, тоже, – сказал Носов. – Пассажирский лайнер «Равенна». Двести душ, женщины, дети… что еще нужно, чтобы разъярить человека? Исследовательская станция на Зефире. Сорок душ. И, предположительно, станция с галактическим маяком на Форпосте… Кучка безответственных наглецов… каких-то жалких десять миллиардов особей… которая плюет в лицо Галактическому Братству.

– Должны же быть какие-то причины этому шабашу! – воскликнул Понтефракт. – Мы просто их не знаем. Старые счеты, нарушенные табу… да мало ли что!

– Если бы знать причины, – сказал Агбайаби, – их можно было бы устранить. И скоренько сесть за стол договариваться.

– Вы правы, – сказал Блукхооп. – Причины должны быть. Кроме тех случаев, когда они могут отсутствовать.

– Что же тогда? – спросил Агбайаби.

– Эхайны, – Блукхооп назидательно воздел один из манипуляторов, – могут испытывать неприязнь ко всем, кто не эхайн.

– И выстроить на этом религиозный культ? – спросил Кратов.

– И выстроить на этом мировоззрение. То бишь не один, а ВСЕ культы. В том числе пресловутый «Кодекс Эхлидх», кодекс насилия. И объявить войну всей Галактике.

Наступило тягостное молчание.

– Господи, до чего же не хочется воевать! – снова сказал Агбайаби.

– Никто не хочет воевать, – сказал Грозоездник. – Даже мы, униженные. Война – предприятие отвратительное, противное самой природе разумного существа. Поэтому мы, исполнившись терпения, ждем озарений, открытий, нового поворота событий здесь, на Эльдорадо. Хотя наши инженеры восстанавливают древние проекты тяжелых осадных станций… А тысячи наших коллег точно так же ждут чуда и перемен в других уголках мироздания… куда могут заглянуть эхайны.

– Что им может понадобиться на Эльдорадо? – пожал плечами Кратов.

– Это типичный галактический перекресток, – сказал Понтефракт. – С явным преобладанием гуманоидных рас. Здесь легче не выделяться, проще затеряться. Аппарат социального контроля – в значительной степени дань формальности. Эхайны могут еще какое-то время уповать на фактор неожиданности и консервативность институтов Галактического Братства. Но если они не идиоты… не полные идиоты, то они должны понимать, что однажды мы решим защищать свои интересы. И они захотят узнать, где и как мы намерены это делать.

– Неужели мы так похожи? – недоверчиво сказал Кратов.

– Вы даже не подозреваете, насколько вы близки, – проворчал Блукхооп.

4.

– Вы что, угодили в стиральную машину? – спросил Конрад, мрачно рассматривая побитое кратовское тело.

– Пытаюсь пробудить в себе атавизмы, – уклончиво сказал Кратов.

– Вы профессиональный боец?

– Скорее, любитель острых ощущений.

– Оно и видно… Не спорю, когда-то вы уделяли спорту изрядное внимание, но теперь ваши мышцы говорят мне иное, – Конрад пробежал сухими и тонкими, словно скрученными из стальной проволоки, пальцами по плечам Кратова. Тот невольно поежился. – Был длительный перерыв в тренировках… лет примерно с пяток… затем они возобновились, но носили нерегулярный и даже сумбурный характер. Да и в настоящее время нельзя сказать, что вы ведаете, что творите. И уж, разумеется, никаких следов профессиональных спортивных травм!

– Вам бы на Буканерах работать проскопистом, – промолвил Кратов. – Видите ли, я ставлю на себе некий эксперимент…

– Эксперимент! – поморщился Конрад. – Что бы вы из себя ни изображали, интеллект и образование несмываемо отпечатаны на вашем лице. Под гематомами и ссадинами этого не скрыть. Так что пока вы, с намертво впечатанным в подкорку уважением к личности и врожденным отвращением к насилию, будете играть в гладиатора, вас необратимо деформируют. Не знаю, господин Кратов, что за эксперимент вы над собой ставите, но пока он вам не на пользу… – Он обошел кругом, оценивая поле деятельности. – Там, где вы развлекаетесь, что – массаж не делают?

– Отчего же, – ревниво возразил Кратов. – Делают, и неплохой. Сам же Ахонга и делает.

– Знаю такого, – проворчал Конрад. – Дерьмо он, а не массажист. Жалкий дилетант. Как и всякий в своем деле на этой несуразной планете. Клянусь кошкой, целая планета дилетантов!.. Ну-ка, сделайте пару приседаний, – Кратов подчинился. – Как это у вас еще колени гнутся?!

– Должны быть планеты профессионалов, – заметил Понтефракт, скромно – в той мере, в какой это понятие было применимо к его гигантской фигуре – притулившийся в уголке комнаты, с неизменным бокалом и не зажженной сигарой. – Например, Титанум, мир экспертов по выживанию. Должны быть планеты бездельников. Например, Амрита. И, вне всякого сомнения, просто обязаны быть планеты дилетантов. Где каждый может заниматься чем хочет. Удовлетворить любую фантазию. И не опасаться, что какой-нибудь ретивый профи упрекнет его в дилетантизме.

– За каким же чертом вы сволокли сюда столько профессионалов? – удивился Конрад. – Гладиаторы, ящеры шипоносные…

– Что вы, что вы! – протестующе замахал сигарой Понтефракт. – Да разве же мы профессионалы! Смешно даже говорить об этом… Здесь только один профессионал, и это вы, Конни, а мы – так, аматёры, погулять вышли…

– Есть люди, которые стали бы спорить, – сказал тот снисходительно. – А я не стану. Я уважаю свое дело и знаю себе цену. – Он еще раз придирчиво окинул взором Кратова. – Свежие гематомы… осаднения… рубцы эти дурацкие… откуда у вас эти рубцы, сударь? На механическую травму не похоже, скорее на ожоги.

– Были времена, когда я сражался не с людьми, а со стихией, – уклончиво ответил Кратов.

– Хорошо, – сказал Конрад с интонацией, из которой явствовало, что напротив, все было из рук вон плохо, безнадежно и совершенно непоправимо. – Ложитесь и расслабьтесь. – Кратов привычно откинулся на спинку глубокого кресла, обитого белым бархатом, что приятно щекотал между лопаток и холодил кожу. Спинка плавно поплыла книзу, превращая кресло в ложе. – Правильно, что вы пришли ко мне, а не к какому-нибудь костоправу с Буканеров…