Текст книги "Блудные братья"

– Я слегка изменила их натуральный цвет, – созналась Идменк. – Чтобы не слишком выделяться среди эльдорадок. На самом деле они у меня – в тон глазам.

– О! – воскликнул Кратов. – К бесу эльдорадок! Не можешь ли ты вернуть своей прическе природный вид? Я обожаю женщин с сиреневыми волосами.

– Юффиэй, – строго сказала Идменк. – Женщин с сиреневыми волосами не бывает. Я не женщина, я юффиэй.

– Я всю жизнь мечтал встретить юффиэй, – поправился Кратов. – Настоящую, без подделки. Для этого мне пришлось надолго застрять на опостылевшей планетке Эльдорадо. Ты слышала такое слово – «фея»? Очень созвучно, не правда ли?

– Меня это тоже поразило. Я долго думала над этим.

– И что ты придумала?

– Мы очень похожи… несмотря ни на что. Ваши мужчины почти так же безобразны, как и наши. Ваши женщины почти так же прекрасны. Просто у вас, людей, половая дивергенция выражена не настолько контрастно, как у нас. Между мужчинами и женщинами больше сходства, чем между юффатаг и юффиэй…

– Даже я не знаю такого слова – «дивергенция», – покривил душой Кратов.

– У меня хорошее разностороннее образование. Ты не ожидал? Это здесь я вынужденно бездельничаю… Так вот, все мои наблюдения за людьми и юфмангами говорят о том, что, наверное, наши расы не так далеки, как кажется. Наверное, есть нечто, нас единящее, и о чем мы пока не ведаем.

– Мы очень близки, – сказал Кратов, привлекая ее к себе. – Особенно сейчас.

– Если забыть про кривые конечности и различия в температурном балансе, выяснится, что мы невероятно похожи. Возьмем меня. Даже ты, знаток галактических рас, не сразу смог отличить меня от женщины. У меня две молочные железы и одно лоно, расположенные так, что ты не заблудился. И эрогенные зоны у меня там же, где ты и ожидал. Мне было хорошо, легко и удобно любить тебя, как и тебе – меня. Если ты, конечно, не солгал…

– Я не солгал.

Идменк вздохнула у него в руках.

– И все же я чужая, – сказала она. – Я думаю по-другому. Я лишь делаю вид, что думаю, как человек. И поступаю как человек лишь оттого, что нахожусь рядом с тобой. На самом деле… это дается мне не без труда.

– Но я тебе не отвратителен?

– Нет. Ты мне не отвратителен. У тебя есть три огромных преимущества перед юффатаг.

– Какие же? – с интересом спросил Кратов.

– Во-первых, тебя очень много. В тебя можно зарыться, – она немедленно попыталась это сделать, – по тебе можно путешествовать. Тебя можно изучать, как карту, и каждый раз находить что-то новое. Например, этот шрам я заметила только сейчас. Наверное, тебе есть что рассказать о его истории.

– Да уж, конечно…

– Кое-что в тебе устроено не так, как у юффатаг, и ведет себя иначе. Вот я дотронулась, и оно ожило. Как будто это зверек, который существует независимо от тебя. Ты на вид очень сдержанный и серьезный, а у него довольно бурный темперамент, его так легко вывести из себя!

– Просто у тебя холодная ладошка.

– Во-вторых, у меня холодная ладошка, а ты весь очень горячий. Это важно для меня, потому что только сейчас я, кажется, по-настоящему согрелась с той минуты, как прибыла в Тритою, с ее сыростью, слякотью и нескончаемым холодным ветром с моря. Мы, юфманги, всю жизнь проводим в жарких недрах своего мира, и нам ни к чему такая высокая температура тела, как вам, живущим на поверхности ваших планет, в суровых природных условиях.

– Расскажи это туарегам в Сахаре, – усмехнулся Кратов. – Ну, а что же в-третьих?

– Ты очень нежный, – сказала Идменк. – Ты обращаешься со мной так, будто я – цветок ветролетки, который лишается своего убранства от самого легкого дыхания. У вас есть похожее растение, одуванчик, но ветролетка намного краше и уязвимее. Ветролетке нельзя иначе, она растет в старых подземных выработках, где нет сильного тока воздуха, а ведь ей нужно разбрасывать семена… Ты словно боишься повредить мне неосторожным жестом, словом, взглядом. На самом деле я не такая хрупкая, как кажусь, но… мне приятно ощущать себя такой.

– Уж каким только, но нежным никто еще меня не называл, – пробормотал Кратов.

– Пускай это будет мой подарок тебе на память.

– Спасибо… – Кратов попытался согнать с лица глупую счастливую улыбку. «Сказано же: сдержанный и серьезный…» – Какие у тебя еще нечаянные подарки для меня?

– О, этого сколько угодно! – успокоила его Идменк. – Я даже не уверена, что все они тебе понравятся. Меня не так много, как тебя, но, как всякая юффиэй, я тоже полна неожиданностей. Например, тебе нужно знать, что я… как это говорят у людей… мадам… леди… мужняя жена.

На сей раз Кратову без труда удалось избавиться от улыбки блаженства.

– То есть я, получается, участвую в адюльтере? – спросил он.

– Что такое «адюльтер»?

– То, чем мы сейчас занимаемся. Ты – неверная жена, а я – осквернитель супружеской чести…

– Я слышала, что среди людей эти понятия довольно расплывчаты.

– Ты совершенно права, но до полной сексуальной свободы мы еще не созрели, и посягать на чужую жену все еще считается нехорошим поступком. Особенно, когда законный супруг об этом не знает… Кстати, где твой супруг?

– Здесь, в Тритое.

– Час от часу не легче! Мне нужно быть готовым в любой момент собрать свои тряпки и сигануть в окно! И когда же он возвращается?

– Не он, – сказала Идменк. – А я. Мой муж сейчас трудится, и будет трудиться до рассвета. Потом он вернется в свой номер и найдет меня там. Это я должна буду собрать свои одежды и бегом лететь через весь город, на проспект Буканеров, чтобы оказаться в нашем семейном гнезде к его приходу.

– Про «Хилтон-Стар» он не знает?

– Разумеется, нет.

– А если узнает?

– Наверное, убьет меня.

– Убьет?!

– Ну, не тебя же ему убивать. Ты – посторонний, не наш. Ты вне наших законов и традиций. Откуда тебе знать, что у нас во всем бывает виновата жена?

– И ему это простят?

– Ему – простят. Мне – нет.

– Но разве у вас женщины не выбирают?

– У нас – нет.

– А тебе, наверное, хочется выбирать?

– Я думаю над этим. Я экспериментирую. Тебя же я выбрала…

– Ну, не совсем. Все же, это именно я вызвался проводить тебя в ту жуткую непогодь.

– Я могла отказаться, – неуверенно произнесла Идменк. Помолчав, она призналась: – Хотя, пожалуй, не могла. Было темно, холодно и страшно.

– Послушай, если ты хочешь выбирать… научиться выбирать, тебе следует побывать на Земле.

– А как же мой муж?

– Наверное, тебе придется убежать от него, – сказал Кратов.

Идменк окинула его слегка рассеянным взглядом.

– Я думаю над этим, – наконец сказала она.

Они надолго замолчали. Пальчики Идменк, словно живые ледышки-сосульки, блуждали по его телу как бы сами по себе. Ощущение было немыслимо приятным. Хотелось откинуться, расслабиться, растечься по ложу, как медуза, ни о чем не думать, а просто лежать с закрытыми глазами и твердить про себя, как заклинание: «Только не уходи… не уходи…» Надеяться, что это невероятное блаженство никогда не закончится. И точно знать, что оно неминуемо закончится, и очень скоро. А когда-нибудь закончится навсегда.

«Я не хочу терять эту женщину», – внезапно родилась в нем простая и болезненно отчетливая мысль. Быть может, впервые за многие годы. «Я не хочу ее терять», – повторил он, будто проверяя себя.

Это была правда.

«Не отнимайте у меня эту женщину».

– Что? – переспросила Идменк.

Кажется, он произнес последнюю фразу вслух.

– Я не хочу тебя никому отдавать, – сказал он, обнимая ее со всей силой, какую только мог себе позволить употребить.

– Мне говорили, что земные мужчины эгоисты, – проворчала Идменк. – Я никуда от тебя не уйду еще долгих… полчаса.

Ее любопытные пальцы коснулись его кожи чуть ниже левой лопатки.

– Зачем тебе это? – осведомилась она.

– Что – это? – не понял Кратов.

– Ты – как гористый континент, со своими кряжами, перевалами и ущельями. И даже рудными залежами. Ты полон тайн. Зачем тебе металлический осколок под кожей? Это след какого-то тяжелого боевого ранения?

– Металлический осколок?! О чем ты говоришь?..

Идменк хихикнула.

– Мы так и будем беседовать одними вопросами? – Она увидела выражение кратовского лица и объяснила: – У тебя под кожей, возможно – прямо в мышечной ткани, небольшой кусочек инородного вещества. Крохотная бляшка, меньше половины ногтя моего мизинца, – Идменк показала, какого размера эта бляшка, а Кратов тупо проследовал взглядом за ее пальцами. – И эта штуковинка содержит металл, хотя и в очень незначительном количестве.

– Как ты узнала? – не сдержал очередного вопроса Кратов.

– Мы, юфманги, обладаем обостренной кожной чувствительностью ко всякого рода скрытым примесям, – терпеливо сказала Идменк. – А в особенности к металлам. Мы же гномы, нам положено чуять рудные залежи на сто саженей под ногами.

– Во мне не должно быть никаких рудных залежей, – озадаченно проговорил Кратов.

– Прости, я тебя расстроила, – сказала Идменк. – Похоже, ты полон тайн даже для самого себя…

Кратов закинул руку за спину и попытался нащупать инородное тело. Идменк бережно взяла его ладонь и подвела к нужному участку кожи.

– Вот здесь, – сказала она.

Наощупь ничего не чувствовалось.

– Ты не ошиблась?

Идменк надменно вздернула точеный носик.

Кратов тихонько выругался страшным плоддерским ругательством.

– Что такое «иоп фашумат»? – спросила Идменк с невинным любопытством.

– Э-э… не вздумай это где-нибудь повторить, – поспешно сказал Кратов и потянулся за видеобраслетом.

3.

В перерыве между раундами, пока второй секундант, молчаливый мулат Доминик, разминал Кратову онемевшие плечи и шею, Ахонга склонился к его уху и тихонько спросил:

– У тебя есть какие-то виды на выигрыш?

Забавно, но возле ринга вся их взаимная уважительность рассеивалась, как туман, и они без каких-либо усилий переходили на «ты».

– Угу, – промычал Кратов из-под маски.

– Ты не мог бы завалить его в этом раунде?

Кратов с трудом – шея, как показалось, отчетливо заскрипела! – повернул голову и постарался изобразить взглядом недоумение. Это было нелегко после пропущенных ударов: в мозгу все еще клубился туман беспамятства, все тело наполнено было пустотой, как прихотливых очертаний воздушный шарик.

– Ты что, поставил на меня?! – спросил он свирепо и невнятно.

– Боже упаси, как можно! – Ахонга даже замахал руками. – Просто мне нужно через час быть в Концерт-холле. Там Озма выступает, а я со своими ребятишками обеспечиваю внешнюю охрану.

Кратов встряхнул руками – мышцы гудели и взывали о милосердии. Милосердия ждать не приходилось.

– Ладно, попробую, – сказал он. – Но сильно не надейся.

Доминик хлопнул его по загривку. Грянул гонг, и Кратов оторвался от сиденья. Как раз вовремя, потому что Африканский Носорог, красивый темнокожий гигант в красном трико, с обнаженным потным торсом, с места прыгнул на него, надеясь сразу же и оглушить. Кратов мягко откатился, уходя от страшного удара, и принял боевую стойку «краб-отшельник». Поскольку Носорог был выше его на полголовы, такая стойка должна была доставить ему максимум неудобств или по меньшей мере вывести из себя. Так и случилось: шипя, как масло на сковороде, Носорог пытался достать противника своими изумительными длинными руками, но всюду натыкался на непробиваемый блок (отчего плечи и шея Кратова понемногу превращались в хорошую отбивную). Его знаменитые прыжки с места на высоту человеческого роста тоже теряли всякий смысл. «Работай! – орал Ахонга со своего места. – Не спи, старый хрен, не давай ему тебя задолбить, как жабу!» Но и Кратов утрачивал всякий простор для маневра, сосредоточив все внимание на этой взбесившейся мельнице из четырех… восьми… двадцати крыльев, что так желала нашинковать его, да помельче. Зрители орали и топотали: Африканский Носорог им нравился, он был моложе и, несмотря на псевдоним, стройнее. Особенно неравнодушны к нему были девочки в возрастном интервале от четырнадцати до тридцати, то есть самая оручая и визгливая часть аудитории. «Ри-но! Ри-но!! Ри-но!!!» – неслось над трибунами (Кратов лишь после третьего раунда догадался, что означает этот неумолчный вопль, и как сумел разъяснил Ахонге: кто-то из особенно грамотных фэнов прознал, что в классической биологии носорог называется «rhinoceros»). Кратовские болельщики были постарше и, к сожалению, посдержаннее. На каждый удачный прием своего кумира они реагировали ординарным «А-а!!!» и радостным свистом. Носорог кое-что соображал в капоэйре, но мельница его явно сбавляла обороты… Восьмой раунд закончился, и Кратов, с видимым усилием разогнувшись, хватаясь за канаты – с самой небольшой долей притворства! – потащился в свой угол. В ушах у него звенело. Доминик содрал шлем, оставив только маску, и вылил ему на темя чуть ли не полведра воды. «Что с тобой? – допытывался Ахонга. – Ты в норме? Достоишь до конца? Или с тебя хватит?» – «Я его прикончу», – проговорил Кратов распухшими губами. «Зачем тебе это? Зачем?! Тебе все еще интересно, лунная холера?! Ты уже похож на кусок свинины!» Доминик неожиданно отодвинул менеджера и отверз уста. «Все хорошо, – сказал он. – Ты самый сильный. Он сопляк против тебя. Вали его прямо сейчас». Ахонга несколько секунд беззвучно разевал рот. «Ладно, – наконец выдавил он. – Господь знает, кому помогает. Если ты выиграешь, все деньги твои. Потому что я такой бойни года три уже не видел…» – «Я его бесплатно прикончу», – упрямо пробубнил Кратов и встал. Ног он не ощущал, все тело трепетало и плыло, как дирижабль… Африканский Носорог шел навстречу, бодро покачивая согнутыми в локтях мощными лапами, свежий, прекрасно отдохнувший, готовый драться еще сто раундов кряду. Кратов без подготовки, коротко и страшно ударил его в голову. Попал, и сам тому удивился… Носорог рухнул, как подрубленный. «Ри-и-ино!!!» – надсаживались девицы. «Ка-зак! Ка-зак!! Ка-за-ак!!!» – вдруг проснулись кратовские фэны. Носорог перекатился через себя, опасаясь добивания, и напрасно: сейчас Кратову не хватило бы на это сил. Он встал, и от его нарочитой свежести не сохранилось и следа, всякий мог видеть, какой ценой досталась ему эта прыть в предыдущем раунде… Кратов надвигался на него медленно, невыносимо медленно, с полгода примерно… а надвинувшись, снова прямо и бесхитростно пробил выставленный блок. Носорог всем весом упал на канаты и, отброшенный ими, ракетой полетел на Кратова. То ли ничего уже не соображая, то ли так и задумал… Кратов попросту срубил его на лету, и Носорог уже не встал. «Ка-за-ааааак!!!» – ревели трибуны как резаные. «Ааааааа!!!» – вопил Ахонга. Доминик молча улыбался. Рефери бесцеремонно пихнул Кратова к секундантам. Все кончилось. Полуголые девицы из кордебалета обступили его, размахивая флагами федеральных цветов и блескучими гирляндами. «Ты выиграл! – стонал Ахонга. – Ты соображаешь, какой у тебя сейчас рейтинг, лунная холера? Да ты… да я… мы с тобой можем чемпиона вызвать!.. Все денежки выкачать из этого сраного города!..» Кратов ничего не соображал. Все силы ушли на то, чтобы стоять по возможности прямо и не слишком сильно раскачиваться. Кажется, к нему подвели такого же невменяемого Носорога, и он даже потрепал соперника по влажному загривку. Кажется, на ринг вылез действующий чемпион континента Большой Грифон, как обычно, во всем черном, и пообещал сожрать победителя на завтрак, если тот осмелится его вызвать. Кажется, рядом из ничего образовался Рыжий Черт и негромко посоветовал отшить чемпиона в самой унизительной форме, и Кратов, послушный, как марионетка, равнодушно показал Большому Грифону большой итальянский кукиш…

4.

– Мы богаты, – припевал и приплясывал Ахонга в раздевалке. – Мы несусветно богаты. Я могу послать все к лунной холере и ехать на архипелаг Криммельфорс. И все девушки будут любить старого Ахонгу. Потому что он богат… – Он вдруг замолчал, что-то прикидывая. – Я даже могу не ехать охранять Озму, – объявил он. – Что мне эти гроши?

– Не болтай, – буркнул Доминик, хлопотавший возле Кратова. – Пошли-ка лучше кого-нибудь за Лолитой.

– Нет, надо ехать, – сказал Ахонга. – Гроши мне, конечно, не нужны. Но и дурная репутация тоже ни к чему. И потом – лишний раз послушать Озму бесплатно… – Его внимание снова переключилось на Кратова. – Знаете, доктор, я такого лет десять не видел. Вы хотя бы помните, что творилось?

– Помню, – безотчетно отозвался тот. – А когда творилось? И что?

– Ну, в двенадцатом раунде! Например, когда вы зажали бедолагу Носорога в углу и раз десять, не меньше, съездили ему ногой по мордасам?

– Двенадцатый раунд? – ошеломленно переспросил Кратов. – Я думал, все кончилось в девятом, – он осторожно повращал головой. – И я никого не бил ногой по мордасам.

Доминик, склонившись, заглянул ему в глаза.

– Плохо дело, – сказал он.

– Я что-то пропустил? – упавшим голосом осведомился Кратов.

– Похоже, что так, – произнес Ахонга озабоченно. – Есть подозрение, что вы, доктор, так и не вышли из того нокдауна.

– Я свалил его двумя ударами, – сказал Кратов. – И это все, что я помню.

– Значит, самое интересное происходило без вас, – заключил Ахонга. – И то, что Зверь-Казак впервые выглядел настоящим зверем, вы не оцените по достоинству.

– Можно просмотреть запись, – сказал Доминик.

– И мой блокнот с зарисовками, – добавил Ахонга. – Гляньте-ка на эту жуткую рожу в этой жуткой позе. Как вы думаете, кто это?

Кратов посмотрел на него жалобным взглядом. Напрягать воображение было свыше его сил.

– Это вы, – сказал Ахонга с непонятной интонацией. Он поднес видеобраслет к лицу: – Лолита, за дело! И прихвати-ка с собой нейроскан…

– Я совсем отупел, – пожаловался Кратов. – Каждый пропущенный удар выбивал из меня по два месяца высшего образования зараз.

– Ну, если вы сознаете этот факт, значит, еще не все потеряно, – проворчал Ахонга. – Тот же Большой Грифон, наверное, и не заметил, как обратился в то, что он сейчас есть… Так я поехал?

– Куда? – не понял Кратов.

– На концерт Озмы, – терпеливо разъяснил Ахонга. – В Концерт-холле выступает Озма, и я туда сейчас еду. – Он помолчал. – Я бы и вас с собой взял, да есть подозрение, что вы упадете в самый неподходящий момент. Мы лучше с вами завтра поедем. Для развлечения и… э-э… интеллектуальной реабилитации я оставляю вам свой красный блокнот. А синий беру с собой, на Озму. Вернусь через два часа. Вы понимаете, о чем я говорю? Я вернусь и отвезу вас в лучший ресторан. За это время Лолита приведет в порядок вашу физиономию – если сможет. А вы окончательно очухаетесь, – Ахонга снова сделал паузу. – Если сможете. Некоторые не смогли…

– Ложитесь на живот, – сказал Доминик грубовато. – Вы помните, как вас зовут?

Кратов кивнул. Он почувствовал легкое прикосновение ампулы к предплечью. Туман и пустота понемногу отступали. Зато наваливалась неодолимая дремота… «Ничего, – сказал Доминик. – Сейчас все пройдет». Его шершавые ладони разминали кратовскую спину. Затем без какого-либо перехода их бесцеремонность сменилась на нежное, но вряд ли более слабое касание женских ладоней. «Привет, Лола, – пробормотал Кратов. – Простите, я, кажется, без штанов…» – «Освежеванной туше ни к чему шкура, – ласково проворковала Лолита. – Господи, что они с вами сделали! Что вы сами делаете с собой! И зачем? Ради денег?» – «Нет, – ответил Кратов. – Ради познания…» – «Найдите себе женщину. Возьмите ее в жены. Пускай она родит вам десять детей. Таких же умных, как вы, и красивых, как она. И бросьте вы этот бизнес, потому что может статься, что к концу карьеры у вас нечем будет думать и нечем делать детей…» – «Я так и поступлю», – пообещал Кратов. Или подумал, что пообещал… «Вам даже не нужно долго искать, – продолжала Лолита. – Я так прямо сейчас готова…» – «Осторожнее, – встрял Доминик. – Этот парень с Земли». – «Угу, – сказал Кратов. – На Земле выбирают женщины. После таких слов мне следовало бы покорно вздохнуть и протянуть вам плетку…» – «И вы всегда принимали такой выбор?» – спросила Лолита недоверчиво. «Конечно, нет, – сказал Кратов. – За это на меня даже наложили заклятье… почти двадцать лет назад». – «За такой срок все давно выветрилось, – засмеялась Лолита. – И потом, вам вовсе не обязательно возвращаться на эту вашу дурацкую Землю! Оставайтесь в Тритое и выбирайте кого хотите. Например, меня». Этот странный разговор, в котором добрую половину реплик, причем наверняка самых остроумных, Кратов явно не произносил вслух, тянулся и никак не мог прийти к завершению. Всех выручил нейроскан, на время лишивший Кратова возможности отвечать…

5.

…Однако рядом уже была не Лолита, а другая женщина. В блестящей черной накидке с опущенным на лицо черным капюшоном, из-под которого выбивался случайный локон удивительных сиреневых волос. «Идменк?!» Вместо ответа она протянула хрупкую, прохладную руку и коснулась его разбитого лица. И сразу отступила всякая боль. И, кажется, вернулось то, о чем он забыл и о чем, наверное, не хотел бы и вспоминать. Голова Африканского Носорога, что с каждым ударом запрокидывалась все сильнее и, наверное, могла бы оторваться вовсе и улететь в первые ряды, не упади он на колени – что позволило рефери прыгнуть между бойцами и прервать эту ужасную, убийственную серию ударов… Толчки бессмысленной, звериной ярости в натянутых жилах – сплошной, ничем не разбавленный адреналин вместо крови… Кляксы света под сомкнутыми веками и ни слабой тени боли после каждого соприкосновения с невесомым, неощутимым кулаком противника… И снова грязно-серое, пляшущее на расстоянии удара лицо Носорога со странно скошенными к переносице глазами… Носорог рушится спиной на канаты и, словно камень из катапульты, летит навстречу – рука просто выброшена перед собой, он натыкается на нее подбородком… глаза по-прежнему сведены в кучку… и здесь все заканчивается, и уж тогда-то вся боль мира лавиной обваливается на его расшибленное тело… «Я так не хочу, – пробормотал он плохо повинующимися губами. – Так нельзя. Это мерзко… я сам себе омерзителен». Женщина в накидке улыбнулась – он по-прежнему не видел ее лица, но по каким-то неясным, мельчайшим признакам… отблеск призрачного света на жемчужных зубах… игра теней на высоких скулах… сразу угадал, что она улыбнулась, – и снова ничего не сказала (за ней смутно угадывались еще две фигуры, если верить очертаниям – тоже женские, но они не принимали в происходящем никакого участия, всего лишь стояли так же молча и недвижимо, словно ждали своего часа). Ее рука все еще лежала на его лбу, и он хотел бы, чтобы это длилось вечно, но по щемящей тоске под сердцем, по слезам на щеках, по тому, как ослабевало это целительное, желанное касание, уже понял, что никакое счастье в этом мире, под этими звездами, не длится вечно… И вот она отступила за границу света и растворилась в сумерках, как и не была. «Нет, не уходи, все что угодно, только не это, Господи, я не хочу тебя терять!..» Он попытался подняться, чтобы догнать уходящую, вернуть, хотя бы присоединиться к ней – тело не повиновалось. Две другие женщины наконец приблизились к нему, будто желая утешить, умалить значение утраты своей любовью. И хотя он продолжал бороться с собственным бессилием, не собираясь покоряться, вселенская боль, что еще недавно представлялась невыносимой, уже отступала…

6.

Кратов лежал на спине, слабый и беззащитный, как дитя, наконец-то избавившийся от боли и отупения, и с щенячьей влюбленностью взирал на мир. Мрачный Доминик стоял над ним, сложив руки на груди, и жевал огромную сигару. Милое лицо Лолиты исполнено было сочувствия и материнской нежности. «Ничего страшного, – сказала она, бросая косые взгляды на экран нейроскана. – Стукнули по головке. Сильно стукнули. Много раз стукнули. Головушка у нас крепкая, чугунная. Все пройдет…»

Когда вернулся Ахонга, Кратов был практически в форме. Он лежал на животе, свежий, влажный после бассейна, растертый ароматическими маслами, и с любопытством листал красный блокнот.

– Как прошел концерт? – спросил он.

– Это же Озма, – вздохнул Ахонга. – Когда она запела «Finis mundi», десять тысяч рыдало, а еще десять блаженно улыбалось. Лично я и рыдал и улыбался.

– И никого не в состоянии были защитить, – добавил Кратов.

– Надеюсь, что не существует монстра, готового посягнуть на здоровье и благополучие божественной Озмы. Вы можете вообразить кого-то, способного на подобное святотатство?

– Это кто? – Кратов ткнул пальцем в расхристанное, бешеное чудовище, запечатленное безжалостным стилом Ахонги на одной из страничек блокнота.

– Это тоже вы, – кротко сказал тот. – Конец девятого раунда.

Кратов смущенно хмыкнул.

– Мне не нравится, когда я чего-то не помню, – заметил он. – И уж меньше всего мне нравится то, как я здесь выгляжу.

– Носорог сильно вас ударил. По лицу. А вы как-то говорили, что не выносите этого.

– М-да… – Кратов захлопнул красный блокнот. – Ну их к дьяволу, этих зверовидных ублюдков. Я желаю погрузиться в мир света и любви. Покажите мне свои свежие трофеи.

Конфузливо скалясь, Ахонга протянул ему синий блокнот.

– Где вы учились рисовать? – спросил Кратов.

– Ну, я не всегда был менеджером, – спесиво заявил Ахонга. – У меня приличные родители. Они дали мне хорошее образование. Я изучал не только изобразительные искусства в Академии живописи, но и много музицировал. Верите ли, у меня абсолютный слух… что делает меня особенно восприимчивым к голосу Озмы. А когда выступают эти новомодные засранцы, – добавил он с неожиданным остервенением, – у меня кожа сыпью покрывается! Озма – это… это нечто святое.

– Красивая девушка, – вежливо сказал Кратов.

– Это она и есть.

– Я представлял ее иначе…

– Ну, в прошлом году она была пышнокудрой брюнеткой восточного типа. А нынче это златовласая фея. – Ахонга помолчал. По его испятнанному дикарской татуировкой лицу блуждало выражение чистого блаженства. – Она имеет право быть кем угодно…

– А это кто?

– Дредноут-Джексон, вы его не знаете. Он работает со мной в охранном бизнесе. Тоже, изволите видеть, ревет, подлец! А ведь росту в нем добрых восемь футов и весу, как в упитанной горилле!..

– Вот этот, я вижу, не ревет.

– Меня тоже поразило его самообладание. Странный тип. Лицо необычное, глаза желтые, как у персидского кота… Но знаете, доктор Кратов, мне показалось, что внутренне он рыдает. Не глазами – всем существом. А глазами просто не умеет. Не научили… не то, что нас с вами. Увы, я не смог передать это его состояние своей жалкой рукой.

– Можно мне взять ваш блокнот?

– Зачем?! – изумился Ахонга.

– Хочу показать друзьям. Среди них есть истинные ценители.

Ахонга иронически сощурился:

– А не помогут ли они мне устроить персональную выставку в Академическом манеже?

7.

Обычно благодушный и всем ласково улыбающийся, Понтефракт выглядел на сей раз крайне озабоченным. И его можно было понять.

– Все изменилось, – сказал он мрачно. – И мы уже не можем пребывать в прежнем расслабленном состоянии, уповая, что опасность рассосется сама собой.

– Не следует сгущать краски, – проговорил Грозоездник. – Но ни к чему и разбавлять их розовым. Еще ничего не случилось.

– Но может случиться в любой момент, – возразил Понтефракт. – И мы даже не знаем, что именно это будет!

Эрик Носов, притулившийся в своем излюбленном кресле в дальнем углу помещения, сделал порывистое движение, будто намереваясь что-то сказать, но сдержался.

– Это не может быть ошибкой или случайным совпадением? – спросил Агбайаби.

– Увы, нет, – вздохнул Понтефракт. – Наши специалисты проанализировали не только этот рисунок, но и все, что было в блокноте. Несмотря на специфику стиля и явное отсутствие серьезной техники, художник в других своих зарисовках весьма точно воспроизводит оригинал. С какой стати ему было фантазировать в одном-единственном случае из двадцати?

– Он просто не мог знать специфических деталей, – провещал из своего аквариума Блукхооп. – Как следует из разъяснений доктора Кратова, этот человек бесконечно далек от нашей с вами проблематики. И все же он ясно указал эти детали на своем рисунке.

– Надбровные дуги, – кивнул Понтефракт. – Форма переносицы. Ушные раковины. Разрез и цвет глаз. Еще с десяток более мелких композитных особенностей… Это эхайн.

– Это эхайн, – негромко повторил Носов.

– Эхайн на концерте Озмы, – сказал Кратов. – Зачем?

– Мне страшно даже строить предположения, – признался Понтефракт.

– Ладно, – сказал Носов, досадливо морщась. Все посмотрели на него. – Вам всем страшно, а мне нет?.. Предположение первое: эхайн прибыл в Тритою с рутинной разведмиссией. Цель оной состоит в осмотре на месте, подготовке углубленного и массированного внедрения эхайнской агентуры в жизненно важные элементы местной социальной инфраструктуры. С тем, чтобы получить о ней исчерпывающее представление и попытаться экстраполировать извлеченную информацию. Это даст Эхайнору приближенную оценку военного потенциала Федерации и ее дальнейших намерений, а также возможность разрушительного воздействия на упомянутые болевые точки в момент вторжения… Такой вариант мы давно предвидели и к нему вполне готовы. Скажу больше: мы основательно предполагаем, что этот план уже осуществляется, хотя менее всего ожидали, что эхайны объявятся на Эльдорадо во плоти. Однако это смело, нагло, вызывающе – то есть вполне в духе Эхайнора. И в то же время столь осторожная и последовательная тактика для них нехарактерна. Кавалерийский наскок, атака с лету, бомбовые ковры, рассеиваемые с орбиты, – другое дело.

– Противно, – сказал Агбайаби. – Эдак придется на всех планетах Федерации установить контрольно-пропускные пункты.

– А заодно и попытаться проанализировать этнический состав всех новоприбывших за последние двадцать лет, – криво усмехнулся Носов. – И применительно ко всем проверить действие закона сохранения маршрута.

– Что еще за закон? – удивился Понтефракт.

– Это наша… гм… внутренняя терминология. Внутрицеховая версия закона сохранения материи. Если объект куда-то прибыл, значит, откуда-то он несомненно убыл. Остается выяснить, откуда именно – с Земли, с Магии… или с Эхайнуолы.

– Так, – пасмурно сказал Кратов. – Как следует из ваших слов, Эрик, вы имеете и другие предположения.

– Имеем, – сказал тот деловито. – Предположение второе: эхайн здесь по случаю и никакой разветвленной агентурной сети не представляет. То есть он прибыл с какой-то одной-единственной целью. Например, просто посмотреть на потенциального противника. Какой-нибудь военный функционер или шеф разведотдела сил вторжения… В этом случае никакой достоверной информации он не извлечет, а скорее будет введен в заблуждение – и распространит беспочвенные иллюзии на весь свой департамент. Что-де земляне – толпа неорганизованных раздолбаев, только тем и занятая, что скудоумными развлечениями, мелким бизнесом и поисками приключений на свои задницы.

– Мы и впрямь похожи на… то, что вы сказали? – озабоченно спросил Понтефракт.