Текст книги "АртХаос. Повесть и рассказы"

Матвей посмотрел на меня и на секунду задумался, словно засомневался, стоит ли меня посвящать в свои тайны. Но градус делал свое дело, все сомнения были практически сразу отметены.

– Познакомился я там с одним мужиком. Спасибо за это Сереге Кварцевому – представил меня как надо, – снова заговорил художник, – тот мужик был то ли учредителем банка, то ли акционером – не суть. Так вот, нажрались мы с ним знатно. Он мне все говорил, что в искусстве не разбирается, что ему если нравится картина, то нравится. И плевать он хотел на стили и на направления. Короче, слово за слово, давай, говорит, нарисуй меня. Не вопрос! Ну и накидал карандашом его харю на ватмане.

– И что? – поинтересовался я.

– А что…А ничего, только этому мужику очень понравилось, – Матвей снова протянул мне половину бутерброда, а я снова отказался, – талант же не пропьешь, хоть стремиться к этому надо.

В этот момент громко хлопнула входная дверь, в кабак ввалились трое, больше всего с виду напоминавших подвыпивших чиновников мелкого пошиба. Но с минуту потоптавшись у входа, оценивая уровень заведения, сразу вышли.

– Да и валите, – тихо напутствовал их Матвей, – фуа-гра и лобстеров не подаем!

– Так что с мужиком-то? Заплатил? – поинтересовался я.

– Заплатил, заплатил, – поспешил заверить меня Матвей и почему-то перешел на полушепот, – я таких денег сроду не видел. Хотя, по правде скажу, не портрет, а хрень какая-то. Я в тот момент уже косой был, руки тряслись. А мужику я объяснил, что это абстракция и так лучше раскрывается его внутренний мир. Клиент пищал от восторга.

– Сколько заплатил-то?

– Не помню, – пожал плечами художник, – помню только, что много. Потом он уже по трезвухе мне еще пару картин заказал. Я и написал в том же ключе. А дальше понеслось. Ко мне повалили всякие там фирмачи. Это я потом понял, что они друг перед другом выеживались. Если у одного есть моя картина, то и другому срочно нужна. И заплатить за это надо побольше. Статус они так свой поддерживали.

– Повторить? – Юрич кивнул на почти опустевший графинчик.

– А давай! – Матвей перевел взгляд на меня. – Хочу состояние зафиксировать, вышел на нужный уровень.

Я не возражал. Главное, чтобы планку не сорвало.

– А потом пришли они! – как-то странно сказал Матвей. – Представились хорошими людьми, предложили деньги. У меня уже и самого бабла хватало, но таким людям лучше не отказывать. Я это быстро понял.

Я долил остатки водки по рюмкам, а Юрич тем временем поставил перед нами новый графин. Только на этот раз водка показалось мне какой-то мутноватой. Да и черт с ним!

– Короче, эти люди поставили жесткие условия – пишу я редко и только для них, – выпив, Матвей снова стукнул по столешнице пустой рюмкой, – они платили много, но еще больше получали при перепродаже. В десятки, если не в сотни раз.

– То есть, они просто брали твои картины и выставляли на аукцион?

–Что-то типа того, – лениво потянувшись, ответил Матвей,– только так было раза три всего. И я должен был молчать про то, что на заказ работал. Знаю, что они так еще с кем-то работали.

А вот это было действительно интересно. Матвей явно не хотел называть вещи своими именами, но было и так понятно. Такую схему удобно использовать для ухода от налогов, легализации капиталов, перекачки денег за бугор. Кто-то перекладывал деньги из одного кармана в другой. И все это под благовидным предлогом любви к искусству. Практически не придраться.

– Был у меня дружок – Серега! – продолжал Матвей. – Я тебе про него говорил. Он тоже так деньгу зашибал. Но только вообще втемную. Ему говорили, что написать, он и писал. А потом оказывалось, что его картины продавались на западе под видом дореволюционных русских мастеров. Так Серега молчать не стал, за что и поплатился.

Матвей глубоко вздохнул.

– А ты не боишься, что я тебя сдам? – спросил я.

– Пффф … – хмыкнул Матвей, роняя слюни, – а смысл, кому я теперь нужен? В газету напишешь? Так я тебе еще и спасибо скажу, пиар и есть пиар. Да и те заказчики – один на нарах, двое в штатах.

И тут Матвей хитро прищурился и посмотрел мне прямо в глаза.

– А вот тебя сдать – это другое дело. Вот сейчас скрутим тебя с Юричем, а потом позвоним куда следует.

Я напрягся. Матвею хватило бы и щелбана, чтобы он ушел в свободное плаванье. Старичков-шахматистов я вообще в расчет не брал. Но вот с Юричем могли быть проблемы. По бармену было видно, что в кабацких потасовках он изрядно поднаторел. Тут бы пришлось рассчитывать только на свою скорость.

– Но ты же не он! – внезапно рассмеялся Матвей, разряжая обстановку. – Мы же договорились. Вот если бы это был он, то тогда да…Тогда точно бы сдали. Правда, Юрич?

– Что сдали бы? – не понял бармен, услышавший только свою фамилию.

– Да так, ничего, – Козырев заговорщицки подмигнул, – я же говорю, что во многом поддерживаю тебя…То есть, его!

– Кого его? – опять не понял Юрич.

– Егоооо! – протянул Матвей, многозначительно подняв вверх указательный палец. – Его! Ик! Вершителя творческих душ!

– Да ну тебя, идиота, художника на всю голову, – беззлобно выругался Юрич и снова отошел к противоположному концу стойки.

– Радуйся, обидел художника, отобрал конфетку у ребенка, – в шутку упрекнул бармена Матвей, – Леха, а ты чего не наливаешь?

Пока я в очередной раз разливал водку, Матвей пододвинулся поближе.

– Ты правда хочешь знать мое мнение?

Я промолчал.

– Так вот что я тебе скажу. Современное искусство должно работать с восприятием реципиента, оно должно быть актуальным здесь и сейчас. Можно говорить про то, что само общество больно, а искусство всего лишь его отражение, но это только отчасти. Самое страшное в том, что в современном искусстве засилье вырожденцев. И это будет похуже жидорептилоидов. Понимаешь, о чем я?

– Не очень, – честно ответил я, подвигая к Матвею наполненную рюмку.

Матвей почесал затылок, затем посмотрел на рюмку, потом на меня, потом снова на рюмку.

– Ну, как тебе объяснить-то? Вот, к примеру, есть Малевич. Все знают его «Черный квадрат». И Малевича ценят не за то, что это черный и это квадрат, а за то, что он вообще до этого додумался. Правда, был еще такой Альфонс Алле, который еще раньше нарисовал черный прямоугольник и назвал его «Битва негров в пещере глубокой ночью».

Нужно было отдать должное Козыреву. В таком состоянии он вполне интересно изъяснялся, мне даже показалась, что его речь становится чище и осмысленней.

– Так почему же Малевич, а не этот твой Алле? – удивился я.

– Вот! – Матвей словно ждал этого вопроса. – Алле, хоть и считается родоначальником концептуализма и современной монохромной живописи, но он делал это все ради шутки. Его забавляла реакция светской публики. Вот представь себе абсолютно белую картину. Представил? Так он дал ей название «Первое причастие хлоритически-бледных девушек в снежную пору». Или красный прямоугольник «Уборка урожая помидоров на берегу Красного моря апоплексическими кардиналами». Сейчас бы его назвали троллем!

– Да уж, – усмехнулся я, поднимая рюмку, – это не просто тролль, а троллище.

– Если Алле прикалывался и открыто говорил об этом, то Малевич назвал это искусством и авторским взглядом. И ему поверили! – в голосе Матвея восхищение переплеталось с иронией.

– Интересная история, – кивнул я, проведя пальцем по ободку рюмки, – получается, что придумал этот твой Алле, а все лавры достались Малевичу.

Матвей вздохнул. По нему было видно, что он пытается сообразить, в каком ключе продолжить разговор.

– Не совсем так. Малевич велик тем, что первым взглянул на серьезное искусство под таким углом. Он заложил основы супрематизма, это он доказал, что можно создать настоящий шедевр даже из простейших геометрических объектов. Видел его картину «Скачет красная конница»? Вроде бы ничего сложного, но как смотрится! В его исполнении авангард прекрасен! Нет ничего лишнего, все лаконично, но зритель при этом, вольно или невольно, ищет разгадку замысла художника.

Тут мне снова вспомнился анекдот про синие занавески.

– Философия Малевича сделала настоящий прорыв. И не только в живописи, – рассуждал Матвей, – он задал свой вектор в декоративном искусстве, дизайне, архитектуре. Даже когда начались гонения на авангард, Малевич оставался неприкасаемым. И все по одной причине – он гений! Таких единицы.

На пару секунд Матвей замолчал, чтобы перевести дух.

– За любым явлением в искусстве сразу следует волна последователей. И проблема в том, что подавляющее большинство этих последователей просто топчется на месте. Может, с точки зрения техники все и неплохо, но вот движения вперед нет. А это застой. Чтобы не укладываться в рамки уже устоявшегося жанра, многие пытаются искать новизну. Вот тогда-то и появляются всякие извращения и откровенные уродства.

– Ага, а если кому-то не понравится, то всегда можно сказать – я художник, я так вижу.

– Меня самого от этой фразы тошнит, – скривился Матвей.

– Слушай, – я попробовал несколько отклониться от темы, – вот ты говоришь, что нужно придумывать новые формы, новые направления, а как же тогда старые мастера?

– А что старые мастера? Со старыми мастерами все в порядке. Это уже история.

– Я не про историю. Я про то, что если так разобраться, то все старые мастера работали в одном и том же ключе. Но при этом все они считаются великими. Взять хотя бы Тициана, Рубенса, Брейгеля, – я начал перечислять первых же пришедших на ум художников.

– А какого именно Брейгеля ты имеешь в виду? – тут же спросил Матвей.

Мне этот вопрос показался неуместным, я равнодушно пожал плечами:

– Да какая разница. Допустим, старший. Ну, или младший. Я же просто для примера привел.

Матвей панибратски похлопал меня по плечу.

– Вообще-то, их трое было – Питер Брейгель-старший, Питер Брейгель-младший и Ян Брейгель.

– Да мне до буя, хоть триста семьдесят восемь, – чуть ли не рявкнул я, – купи себе медаль по поводу, что знаешь всю историю семейства Брейгелей. Так и назови – Брейгель Первой Степени.

Вот никогда не любил, когда мне так знаниями тыкали в лицо. Знаешь – молодец, но не надо нотации читать.

– Это я так, на всякий случай прояснить – тут же пошел на попятную художник.

Я ничего не ответил. А вместо этого снова налил и себе, и Матвею. Но ждать его не стал, а выпил в одиночку.

– Просто я хотел сказать, что тебе, возможно, не хватает знаний – начал как можно осторожней Козырев.

Матвей приподнял рюмку, но тут же поставил ее на место. Сейчас он уже был каким-то другим. Если бы я не знал, то мог бы подумать, что он абсолютно трезв.

– Ты …Он действует интуитивно, – Матвей смотрел рассеянным взглядом куда-то мне за спину, – не скажу, что это плохо. Очень даже хорошо. Не помню ни одного раза, чтобы он ошибся. Хотя, может, я и не про все знаю. Но можно было бы еще лучше. Творческий человек всегда нуждается в хорошем творческом пинке. Тогда он начинает по-настоящему созидать. Даже если это созидание в разрушении.

– Созидание в разрушении?!…

– Я бы мог помочь, – Матвей словно не слышал моего вопроса, – я мог быть полезным. В качестве консультанта.

– Консультанта чего? – я даже несколько опешил от такого предложения.

Старички тем временем начали укладывать шахматные фигуры в коробку, тихонечко обсуждая перипетии прошедшей баталии.

– Я бы мог более четко объяснить некоторые явления в современном искусстве, – начал объяснять Матвей, но сам при этом все-таки искоса поглядывал на наполненную рюмку, – со мной было бы проще подобраться к интересующей личности, я бы помог лучше понимать этих людей. Если говорить с ними на одном языке, то им от этого будет только страшней. А страх может стать мощным катализатором творческой энергии. Только в экстремальной ситуации человек может очень быстро создать что-то по-настоящему выдающееся. Ик! Я так считаю.

Немного поразмыслив, Козырев добавил:

– И дело не только в эффективности, еще и эстетики станет больше.

Художник даже в злодеяниях хочет оставаться художником.

Странная инициатива. Матвей рассказал о себе много интересного, видимо, взамен он хотел услышать что-то подобное и от меня. Но я спешить с этим точно не буду. Сейчас он может наговорить что угодно, а утром побежит в полицию. Я и так зашел с ним слишком далеко, приоткрыв пару карт из своей колоды, хотя до козырей мы пока еще не добрались.

– Зачем тебе это? – тихо спросил я, отводя взгляд в сторону. Смотреть в глаза собеседнику не хотелось, я судорожно пытался понять, чего именно он от меня хочет.

– Хочу поучаствовать в твоем грандиозном творческом эксперименте, – Матвей специально сделал упор на слово «твоем».

– Не понимаю, о чем ты, – ответил я так, словно хотел сказать обратное, – но я подумаю.

Шахматист, который делал замечание по поводу Сталина, втиснулся к барной стойке между мной и Матвеем.

– Юрич, благодарим за гостеприимство, – старичок протянул бармену несколько купюр, – ждите нас теперь уже на следующий недели.

– Всегда рад, – уголки губ Юрича дернулись, по всей видимости изображая учтивую улыбку.

Молча приподняв перед нами шляпу, старик поспешно удалился, догоняя своего приятеля.

– Ты только что спрашивал про старых мастеров. Мне интересно было, кого из них ты имеешь в виду, – поднял застоявшуюся без дела рюмку Козырев, – понимаешь, во времена тех самых мастеров очень ценился реализм. Они на него и упирали. Но вот с появлением фотоаппарата все изменилось. Зачем заказывать портрет, если можно сделать фото? Сейчас многие художники работают в той манере, в которой они способны работать. Есть удобная для этого ширма – авторский стиль! Повозил кистью по полотну и все сваливаешь на собственное видение.

– Тогда вообще зачем нужны эти художественные школы и академии, если каждый рисует так, как ему вздумается? – я задал вполне логичный вопрос. – Ведь каждый творит то, что ему по душе, что голоса в голове подсказывают.

– Знаешь что? – возмутился Матвей. – Не надо всю творческую интеллигенцию под одну гребенку грести. А профессиональное образование необходимо! На одной только шизофрении настоящим художником не станешь. Однодневкой – да, это возможно, но не признанным мастером. Художественное образование необходимо для того, чтобы человек прочувствовал весь путь от черточек-палочек до реалистичности. И это нужно не для проформы. Это позволит художнику обрести самого себя, так он сможет найти для себя место в искусстве.

Козырев одним махом осушил почти полный стакан томатного сока. Пил он жадно, не обращая внимания на падающие с подбородка красные капли.

– Понимаешь, хорошие художники есть. И их немало, на самом деле, – Матвей как-то погрустнел, – но на их выставки мало кто ходит. Народ на распиаренные «эвенты» прет. Даже если человек хочет разобраться в искусстве, составить свое мнение, то ему зачастую подсовывают полное дерьмо. В итоге все познания в живописи у многих образованных и вполне вменяемых людей сводятся к шутке о Моне-Мане.

– Какой еще шутке? – честно говоря, с профессиональным юмором художников я был знаком слабо.

– Есть один бородатый анекдот, – как бы нехотя ответил Матвей, – как отличить Моне от Мане? Мане – это люди, Моне – это пятна.

– Да уж, – шутка не показалась мне особо смешной.

– А знаешь что? – неожиданно встрепенулся Козырев. – Я понял, я хочу тебя написать!

Не скажу, что предложение Матвея вогнало меня в ступор, но удивиться заставило.

– Э, зачем? – единственное, что в тот момент смог сказать я.

– Не зачем, а для чего! – с торжественным видом сообщил Матвей. Сейчас он снова был похож на творческого забулдыгу, вся его трезвость куда-то улетучилась. – Для истории, мой друг! И сделать это нужно прямо сейчас, но в более аутентичной обстановке. Ик! Моя мастерская как раз тут рядом. Заодно и обсудим детали нашего будущего сотрудничества. У меня чуйка, это будет не картина, а шедевр! Я даже название придумал – «Связанный демон».

– БДСМ какой-то, – усмехнулся стоящий рядом Юрич.

Оказывается, бармен был свидетелем нашего разговора. И это меня не радовало. Что конкретно он услышал и какие выводы успел сделать?

Юрич словно прочитал мои мысли:

– Да я краем уха только, про демона связанного. Название необычное.

– Есть провокация, а есть искусство! И одно без другого не существует! – продолжал хорохориться Матвей.

– Ты только что говорил обратное! – заметил я.

– А это уже неважно, что я говорил недавно! – Козырев явно поймал кураж. – Сейчас важен настрой, атмосфера. Ты чувствуешь?

Матвей замер с поднятым вверх указательным пальцем.

– Предвкушение! – художник громко втянул воздух через ноздри. – Оно уже здесь.

Или алкоголь начинал действовать, или Юрич чего-то подмешал, но идея постепенно начинала мне нравиться. По крайней мере, настроение Матвея начало передаваться и мне.

– А действительно, почему демон, да еще и связанный? – это меня сейчас волновало больше всего.

– Это диалектика. Понимаешь? Единство и борьба противоположностей. Это такая метафора, это потаенная сущность, рвущаяся наружу, но все еще скованная рамками приличия и общественной моралью.

Матвей ткнул пальцем на графин.

– Надо бы допить, – Козырев повернулся к бармену, – любезнейший Юрич, а оформи нам бутылочку на вынос. Хотя нет! Давай сразу две, чтобы потом не бегать, а то время позднее. И закуску какую-нибудь организуй нам с собой.

Я тем временем разлил остатки водки, что называется, с горкой. А на дне графина еще оставалось какое-то количество прозрачной жидкости. Все мои колебания рассеял сам Матвей, допив водку прямо из горла и сразу же протянув руку к наполненной рюмке. Не расплескать водку он просто не мог. Добрая половина содержимого рюмки оказалась на барной стойке.

На этот раз Юрич сделал вид, что ничего не заметил. Бармен деловито укладывал бутерброды в целлофановый пакет с названием какого-то сетевого бренда. Туда же последовали и банка шпрот с парой уже примятых помидоров.

– Эх, хорошее тут все-таки место, – Матвей снова похвалил забегаловку, – знаю еще парочку таких заведений. Есть очень похожее местечко на «китайгородщине». Правда, там пошумнее, народа постоянно много. «Второе дыхание» называется. Или просто – «Втордых».

– Его закрыли, – сообщил я, – уже, наверное, года три как.

– Да? – расстроено переспросил Матвей. – Очень жалко. Душевное место там было.

– Слушай, а почему у тебя подпись в виде красного ромбика? За «мясных» болеешь? – неожиданно для себя самого спросил я.

Козырев воровато оглянулся по сторонам, словно опасался, что его кто-то увидит и услышит.

– Это не просто ромбик, это бубна. Масть. Как-то само собой получилось. У меня с детства как-то буба с козырями ассоциировалась.

Еще раз убедившись, что Юрич занят делом, Матвей наконец-то поднял рюмку, но чокаться не стал.

– Давай уж за «Втордых»! – тихо предложил Матвей, чтобы не обидеть местного бармена.

Выпили.

Юрич через барную стойку передал пакет с выпивкой и снедью. Пакет чуть не выскользнул из рук Матвей, но тот каким-то чудом умудрился перехватить собранные припасы у самого пола.

Я потянулся во внутренний карман куртки за бумажником, но Козырев меня остановил.

– Я плачу! – сказал он таким тоном, словно я только что чуть не нанес ему страшное оскорбление.

Мне оставалось только молчаливо согласиться.

Поручкавшись на прощание с Юричем, Матвей, слегка пошатываясь, направился к выходу. У самой двери он остановился, развернулся и призывно махнул рукой.

– Давай, потопали уже! Нас дело ждет!

Нехотя я все-таки оторвался от барной стойки. За столько времени бок немного затек и теперь неприятно ныл. От резкого рывка в голове даже слегка зашумело.

Кивком поблагодарив бармена за гостеприимство, я двинул вслед за Матвеем.

Похоже, сегодня мне предстоит отдать свою дань изобразительному искусству.

Может, меня ждут лавры величайшего натурщика, сравнимые со славой самой Галы? Той самой, которая была женой Дали.

Ха-ха!

Я все чаще думаю,

что я по знаку зодиака – дикобраз.

Странные какие-то люди. «Сталинка» в престижном районе, солидная публика, очень чистый и ухоженный подъезд, а позвонить в управляющую компанию, чтобы домофон починили, уже который день не могут. Видимо, состоятельным и занятым людям, а другие тут уже не живут, некогда решать такие вопросы. Нет инициативной группы из бабушек, которые чуть что поднимают шум. Сейчас в этом доме каждый считает, что кто-то другой обязательно в скором времени решит проблему.

Я стоял на площадке между этажами, облокотившись на стену, и с сигаретой в руке беззастенчиво нарушал правила пожарной безопасности. Угрызения совести меня по этому поводу не мучили. Тут, как я понял, была организована полуофициальная курилка. Кто-то из жильцов даже притащил массивную хрустальную пепельницу, которая, по всей видимости, в прошлой жизни была салатницей.

Сразу же подниматься в нужную мне квартиру я не стал. Все равно там мне не разрешат курить, а выходить на продуваемый со всех сторон балкон мне как-то не улыбалось. Уж лучше тут постою, в тепле и уюте. Постою и подумаю.

Сальери? Бугага! В этом что-то даже есть, мне нравится. Откуда я знаю про Сальери? Знаю – и все! У меня свои каналы. Кстати, Сальери не только оперы пописывал и дирижерской палочкой махал, так еще и на педагогическом поприще отличился. Лист, Шуберт, Бетховен – слыхали про таких? Так все они – его ученики. Матерый был человечище. Возможно, что и я кого-нибудь чему-нибудь научу. Не факт, конечно, что хорошему, но я приложу максимум усилий.

Я уже было хотел выбить щелчком остатки табака из сигареты, но вовремя спохватился. Я же так делаю только на улице. Свинячить в помещении не хотелось.

Аккуратно затушив окурок, я еще раз посмотрел в окно, перед тем как спуститься на пролет ниже. Автомобильный поток не такой уж и плотный, людей на улице немного, солнышко светит. В кафешке напротив у окна парочка милуется. Урбанистическая идиллия просто.

Прямо напротив подъезда резко затормозил черный, видавший виды, джип. Значок я не рассмотрел, а по кузову определить марку мне было сложно. Что-то старенькое и наверняка японское. Как-то они нагло припарковались, с этой стороны останавливаться даже нельзя, не то, что парковаться. Почему-то сразу подумалось, что это менты. Да, именно менты – ну не получается у меня их полицейскими называть, все не могу привыкнуть к смене вывески.

Из машины вышли трое.

Троица оперативно о чем-то договорилась возле машины, после чего двое направились к подъезду, а лысый остался топтаться на месте. На стреме, что ли?

Внизу гулко хлопнула входная дверь, послышались торопливые шаги. Значит, визитеры решили не вызывать лифт, а подняться по лестнице. Выше третьего этажа они, скорее всего, не пойдут. Я, по крайней мере, не стал бы. Но мне-то как раз нужно было на третий этаж!

На втором этаже парочка не стала задерживаться, а пошла дальше. Если они все-таки идут выше, то мне нечего бояться, а если им на третий этаж надо, то мне, на всякий случай, лучше тихонечко постоять тут.

Худшие опасения оправдывались.

– Так, вот и двадцать шестая, звони давай! – послышался негромкий, но уверенный голос.

Двадцать шестая – я как раз туда собирался!

Звонок залился чем-то похожим на соловьиную трель. Помню, много лет назад, когда я еще был маленьким, а деревья большими, такие звонки стояли чуть ли не в каждой второй квартире.

Дверь открылась только через минуту, когда визитеры начали нетерпеливо трезвонить в третий раз.

– Здравствуйте, Сергей Петрович Бригов, следственный комитет, – сразу же начал тот, который поглавней, – нам необходимо задать вам несколько вопросов. Можно пройти?

Ого! Следственный комитет! Что-то подсказывает, что мне лучше покинуть это место, и как можно скорее.

Хозяин квартиры ничего не ответил, а просто пустил следователей в дом.

После того как дверь захлопнулась, я выждал несколько секунд, после чего начал потихоньку спускаться. У двадцать шестой квартиры я задерживаться не стал, хотя так и хотелось поподслушивать, о чем они там говорят.

Ускорился я только на втором этаже, судорожно придумывая, как мне проскользнуть мимо лысого, оставшегося караулить у подъезда.

На ходу я достал телефон. Толкнув от себя дверь, я сразу хлебнул холодного воздуха.

– Да говорю же, уже еду! Скоро буду! Готовьте документы, часть из них у Долгова! – я начал громко наговаривать в трубку все, что пришло в голову. Метод древний, но действенный. Ты вроде и на виду, но в то же время и не при делах, ты чем-то важным занят. Главное, сделать умное лицо и усилено раздувать щеки.

Но предосторожность оказалась излишней.

Лысый сидел на капоте и ошалело глядел по сторонам. На голове виднелась небольшая ранка, из которой тонкой струйкой на лоб стекала кровь. Тут же на асфальте валялась расколотая на две половины небольшая кофейная чашка.

Рядом с лысым суетилась какая-то тетка, пытаясь оказать пострадавшему первую медицинскую помощь:

– Кто-нибудь, вызовите скорую!

Видимо, мадам не знала, как с мобильного телефона набрать номер скорой помощи.

Разбираться в ситуации я не стал. Раз уж подъездная стража не выполняет своих прямых обязанностей, то я, пожалуй, пойду.

Некогда с вами тут возиться! Мне еще Моцарта травить!

Я одиночка.

Осталось только определиться –

– волк или псих.

Говорят, что полезно периодически переворачивать все с ног на голову. Нет, я не про подмену понятий, я в буквальном смысле. Я про то, что время от времени нужно стоять на голове или висеть вверх ногами. Ведь это улучшит приток крови к голове, а значит, соображалка начнет работать куда веселее и продуктивнее. Так что, если занимаешься какой-то умственной деятельностью, то, будь любезен, иногда принимать положение с разворотом на сто восемьдесят градусов относительно земли.

Но во всем надо знать меру!

Передоз в этом деле ничего хорошего не сулит.

Это только в фильмах вырубленный герой может сутки провисеть в таком положении, а потом очухаться, хитро извернуться и сделать салат «Витаминный» из своих недругов. На деле же все происходит совсем по-другому. Справочник «Судебная медицина» в таких случаях говорит о сердечной или легочной недостаточности. Или о том, и другом в комплекте. Сколько так человек может провисеть – это уже зависит от особенностей организма. Но уже минут через пятнадцать начнутся дикие головные боли. По крайней мере, это обещает все тот же справочник.

Сергей Валерьянович Углов висел уже минут пять.

Как-то очень быстро он прекратил изгибаться и дергаться. Его тушка все больше напоминала нависшую над краем каплю.

Оказывается, это не так-то уж и сложно – найти замороженную стройку в ближайшем Подмосковье, проникнуть туда и с помощью подъемного крана подвесить человека на высоте четвертого этажа.

А сейчас я стоял и любовался результатом своих трудов.

Эх, чертовски красиво получилось.

Холод весеннего утра, окрашенные рассветным маревом облака, возвышающиеся вдали башни Москва-Сити…И он такой висит, покачивается.

Кстати, висеть он мог бы и поэлегантнее. Ведь известнейший скульптор, заслуженный художник России. Ну как же так? Хотя бы руки в бока упер или еще как-нибудь обыграл ситуацию, а то просто болтается.

Но все равно, господин Углов может гордиться этим творением. Это будет точно не хуже большинства его работ.

Художественный гений Сергея Валерьевича не получал трепетного отклика в сердцах рядовых обывателей. Многие и не пытались скрыть свое раздражение относительно назойливого творчества мастера. А что с них взять? Быдлота.

Но скульптор Углов не обращал внимания на завистливых критиканов, продолжая творить и одаривать своими работами тех, кто оказывался в зоне поражения. А отказать ему было необычайно сложно. Обласканный высокими кабинетами, он умел убеждать, что в отдельно взятом районе, округе или городе не обойтись без его творений.

Пропагандируемое им искусство с упорством бульдозера ползло в народ, сминая остатки здравого смысла. Да и делалось все это далеко не бесплатно – эпоха откатной жанровой живописи. Неооткатизм. Ведь установка даже небольшой скульптурки может стоить очень приличных денег. А художественную ценность как-нибудь потом обоснуют.

Висящего Углова было хорошо видно с пролегающей совсем рядом автострады. Скоро обязательно кто-то заметит. Ну, а если нет, то сам позвоню на пост охраны, пусть снимают и вызывают скорую. Душераздирающая история про окончательно замордованного скульптора не входила в мои планы.

Почему я выбрал именно этот способ? Дешево, надежно и практично. Этот способ используется с незапамятных времен.

Заметьте, я сознательно избегаю слова «пытка». Ведь это никакая не пытка, это возможность взглянуть на городской пейзаж под другим Угловым. Может быть, потом еще мне спасибо скажет. Хотя, конечно, вряд ли. Творческие люди очень часто бывают такими неблагодарными. Ты стараешься для них, стараешься, а они…А я ведь его даже не за яйца подвесил, а ведь многие бы одобрили.

Прямо-таки чувствую, как от такой черствости наворачивается скупая мужская слеза и сбегает по моей небритой щеке.

Эх, а все равно, красиво висит!

Здесь должен был быть афоризм.

Чащин без особого энтузиазма встретил предложение съездить в фонд развития искусства. Начальство сказало: «Надо!», а Чащин попробовал было ответить: «Хрен!», но подчиниться все-таки пришлось.

По правде говоря, это была идея Горобца. Что-что, а находить крупицу здравого смысла в потоке информации капитан умел. За это его Бригов и ценил больше всего. Если нужно было сделать какую-то монотонную аналитическую работу, то это точно к Димону. Только он мог так скрупулезно, раз за разом, перелопачивать килограммы макулатуры в поисках хоть какой-нибудь зацепки, хоть каких-нибудь аналогий и совпадений. И ему не нужно было объяснять, что именно надо искать. В этом деле Горобец руководствовался простым правилом – когда найду, тогда и пойму, что именно искал.

Так было и в этот раз.

Внимательный Горобец заметил, что в нескольких эпизодах фигурирует какой-то фонд развития современного и альтернативного искусства «Савва М». Именно при содействии этого фонда проходили мероприятия, на которых успел отметиться Сальери. А это уже давало какую-то пищу для размышлений.

Хотя Горобец и был автором идеи, но ехать наотрез отказался. Сославшись на накопившуюся бумажную работу, он спрятался за импровизированной баррикадой из папок с документами на своем столе. Гаевского просто брать не хотелось. Оставался только Чащин.

Офис фонда располагался в старом трехэтажном доме в районе Хитровки. Сам вид здания как-то не очень увязывался с современным искусством, тут больше была бы уместна библиотека или даже архив. Уж как-то по-купечески смотрелся этот дом, для полноты картины не хватало только извозчика, поджидающего барина возле подъезда.

Охранник на входе толком даже и не посмотрел удостоверение Бригова, а вежливо попросил подождать и куда-то позвонил по внутреннему телефону. Буквально через пару минут появилась девушка, которая так же вежливо попросила проследовать с ней на второй этаж.