Текст книги "Бунт при Бетельгейзе"

В первые два дня Эдвард прятался в соседней камере, но стоны доносились и туда. А потом рабочие с грехом пополам заделали проделанную буйным коском дыру, и Цитрусу пришлось терпеть развлечения Дылды с утра до вечера и даже ночью. Наконец он не выдержал:

– Слушай, ты, кролик, когда-нибудь прекратится это безобразие?!

– Что, я тебе мешаю, да? – немного виновато поинтересовался Дылда.

– Да, ты мне очень мешаешь. Я, между прочим, думаю…

– О чем? Разве можно всё время думать?

– Еще как! Да и вообще, что значит «о чем»?! Мне что же, по-твоему, и подумать не о чем? В общем, определи для себя часы свиданий. Переносить вопли этой дуры круглые сутки я не намерен.

– Не называй ее так, – насупился Дылда.

– Это еще почему?

– Потому что она хорошая, – он засопел, обхватил свою подругу громадной лапищей и прижал к себе. Резиновая женщина издала громкий стон. Это стало последней каплей. Эдвард вскочил на ноги, затряс кулаками:

– Проклятый извращенец! Когда я покупал ее тебе, не думал, что ты будешь проводить с ней всё время! И вообще, – он обернулся к двери и заорал во весь голос: – Когда нас будут кормить?! За три дня я видел паек А7 два раза! И один раз давали несъедобную протеиновую баланду с сухарями! Вы что, хотите, чтобы мы здесь подохли с голодухи?

– Да, кушать очень хочется, – грустно подтвердил Дылда. – Но знаешь, как на астероидах говорят… Лучше грызть паек А7, чем подохнуть насовсем.

– А ты вообще заткнись! – накинулся на него Эдвард. – Тебе бы только жрать и трахаться! С утра до ночи! И вообще, у тебя масса вон какая. Ты можешь вообще ничего не есть, свой жир поглощать! А мне надо подпитывать мозг!

– Мне тоже надо мозг подпитывать, – обиделся великан. – Если меня не кормить, я буду плохо себя чувствовать!

– Мы хотим жрать, мерзавцы! – закричал Эдик. Он разбушевался не на шутку, подбежал к раковине и попытался оторвать ее от стены – вцепился в нее крюком и ладонью правой руки, потом принялся пинать ни в чем не повинный унитаз. Тот в конце концов завалился набок, и из подведенной к нему трубы забил фонтан. – Жрать! Жрать! Жрать! – орал Цитрус, бился о дверь в припадке голодной ярости и стучал по сенсору вызова охраны.

Буйство его не осталось без внимания. Вскоре в коридоре загремели шаги. Ключ повернулся в замке. На пороге камеры нарисовался начальник пересыльной колонии. Багровея, он наблюдал безобразие – валяющийся в углу камеры унитаз, залитый водой пол и мокрые стены.

– Ладно, подонок, – проворчал он, смерив Цитруса свирепым взглядом, – повезло тебе сегодня. Нам позвонил судья Цуккермейстнер. Узнал, что мы собираемся вернуть твое дело на доследование. Кричал, что если ты снова окажешься в его ведении, нас ждут огромные неприятности. Не знаю, как тебе удалось с ним подружиться, но, похоже, вы и вправду с ним кореша по жизни!

– Это точно, – ответил Эдик, – главное, что у нас с господином Цуккермейстнером имеется уважение друг к другу. А без этого, как известно, никакой дружбы не бывает.

– Ты подонок из подонков, Цитрус, – констатировал тюремщик. – Самый изворотливый негодяй из всех, что я знаю. Но проблемы мне не нужны. Поэтому я отправляю тебя дальше по маршруту, на Бетельгейзе. Но хочу, чтобы ты знал. Я тоже человек общительный. И друзей у меня много. Некоторые из моих друзей тебя еще встретят. Смекаешь?

– Сдается мне, гражданин начальник, что вы мне угрожаете. Запугиваете заключенных. Нехорошо. Ай, как нехорошо. Думаю, судье Цуккермейстнеру будет интересно узнать о том, что здесь творится.

– Да уж, – поддакнул Дылда.

Начальник зыркнул на него свирепо. Великан сидел на верхнем ярусе нар в обнимку со своей резиновой подружкой и щурил маленькие глазки, всем своим видом выражая недовольство.

– Вы вылетаете сегодня же, – объявил тюремщик, – собирайте вещи. Корабль отправляется через час.

– Отличная новость, – обрадовался Цитрус.

– Ты еще пожалеешь, что на свет родился, – пообещал начальник напоследок.

– Да, да, мне многие об этом говорили, – улыбнулся Эдвард. – К несчастью, все они уже покинули этот лучший из миров…

За ними пришли через полчаса. Эдик вышел из камеры с мешком за плечами, поигрывая в кармане игральными костями. Дылда, кроме мешка, нес за спиной резиновую подружку – руки завязаны узлом на шее, ноги на талии. Головой она поминутно тыкалась великану в затылок. Складывалось впечатление, что девушка целует дружка в шею. При виде этого зрелища коски, которых построили в коридоре, порядком развеселились.

Дылда глядел на них угрюмо. Эдвард уже научился улавливать настроения своего друга, поэтому ткнул здоровяка кулаком под ребра:

– Только не сейчас…

– А когда? – пробормотал Дылда.

– Я скажу когда. Договорились?

– Ладно.

Он опустил глаза в пол, стараясь не обращать внимания на хохочущих преступников. Коски между тем продолжали отпускать в адрес великана «и его девки» сальные шуточки.

Осужденных загнали в трюм транспортного корабля – обширный круглый зал с гладкими стенами. Никаких кресел, смягчающих перегрузки, и, уж конечно, никаких спецприспособлений для облегчения участи астронавтов, вроде барокамер и воздушных одеял.

– Как баранов повезут! – процедил один из косков.

– Как бы не так, – откликнулся другой, – животных в лучших условиях возят.

– Лягте на пол, – посоветовал кто-то. – Легче будет.

Цитрус лег на спину, подложив ладонь правой руки под голову. Дылда снял со спины резиновую подружку, положил ее на пол и бухнулся сверху. Что снова стало поводом для всеобщего веселья и шуток.

– А хорошо, что я ее не сдул, – заметил великан.

– Я-то думал, ты просто хочешь развлечься в дороге, – мрачно буркнул Цитрус. – И не желаешь тратить время, надувая и сдувая свою куклу.

Относительно Дылды и его подружки коски прекратили упражняться в остроумии только в тот момент когда корабль отстыковался от станции и, быстро набирая ход, помчался к системе Бетельгейзе. Тяжелая перегрузка вжала заключенных в пол. И все сразу почувствовали, какой он жесткий. Только Дылде, блаженно лежащему на своей подружке, всё было нипочем. Он поглядел на Цитруса, тот кряхтел от боли в мышцах, и поинтересовался:

– Что-то не так?

– Заткнись, придурок! – выдавил Эдвард сквозь зубы – челюсти не двигались. Ему захотелось придушить добродушного великана. – Не видишь, хреново мне.

Перегрузки прекратились, когда корабль завершил разгон и лег на курс. Ахая и охая, коски поднимались с пола. Сразу возникли свары на почве того, что кто-то как-то не так на кого-то посмотрел. Несколько заключенных подрались. Парочка рангунов так отделала одного бедолагу, что он остался валяться без сознания посреди трюма. Никто не посмел вмешиваться – рангуны среди заключенных составляли солидный процент. К тому же они стояли друг за дружку горой. Поэтому их опасались и не любили.

Цитрус, постанывая, растирал поясницу, по которой, казалось, проехала колонна тяжелых танков. Неподалеку он заметил сидящего в гордом одиночестве лемурийца. Способность представителей этой расы впадать в боевой раж и ничего потом не помнить о происходящем пугала. От лемурийцев старались держаться подальше даже самые лютые коски.

«Хорошо бы заполучить его в свою команду, – подумал Эдвард, – тогда бы ко мне точно никто не сунулся… Хорошо-то хорошо, но вдруг я скажу что-нибудь не то, и он разорвет меня на куски. Попытаться заручиться поддержкой лемурийца может только отчаянный псих».

Большинство представителей галактических рас держались вместе, сбились в кучки. Лохмоухих таргарийцев, рассудительных и хитрых, здесь было не очень много. Представители расы чешуйчатых, зеленоватые рептилии, переговаривались полушепотом – такие у них были голоса. Из безгубых ртов то и дело появлялись раздвоенные язычки. Несколько бородавочников булькали поодаль. Вокруг них, как и рядом с лемурийцем, было полно свободного пространства. Даже в отдалении чувствовалась распространяющаяся от них нестерпимая вонь. Цитрус представил, как будут ругаться уборщики, которым предстоит драить это помещение. Если, конечно, на транспортнике принят ручной труд заключенных вместо механических уборщиков. Насколько Эдик знал, обслуживание их обходилось в кругленькую сумму, и многие предпочитали использовать дешевую рабочую силу.

Довольно много среди заключенных было представителей расы скатов – существ с плоскими лицами и способностью накапливать в организме электричество. Они обладали дурным характером и часто шли против закона. Их маленькие желтые глазки вращались неестественно быстро, разглядывая остальных. Несколько скатов уже вступили в перепалку с рептилиями – их извечными противниками. Еще до того, как земляне включили их системы в область цивилизованного космоса, скаты и рептилии воевали между собой за право обладания несколькими богатыми полезными ресурсами планетами.

«Вот так и выглядит подлинный интернационализм, – подумал Цитрус. В разношерстную толпу он вглядывался со страхом и некоторой долей отвращения. – Перед законом все равны. Будь ты зеленая рептилия или лохматая обезьяна – всё равно тебя отправят отбывать наказание на Бетельгейзе. Если повезет. А если нет – прямая дорога на плутониевые рудники. А еще власти постоянно вопят о правах человека и прочих разумных тварей…»

Тут Цитрус заметил, что один из косков, Рангун, смотрит на него слишком внимательно. Увидев, что Эдвард отметил его интерес, рангун поспешно отвернулся.

«Так, это нехорошо, – занервничал Цитрус, – как бы мохнатый не оказался еще одним убийцей».

Он потянул Дылду за руку.

– Будь настороже!

– А в чем дело? – насупился великан. Похоже, его не на шутку рассердили насмешки косков, и он пребывал в дурном настроении.

– Видишь того типа? – Эдвард указал на лохматого рангуна, габаритами не уступающего Дылде.

– Вижу. Ну и что?

– Тебе не кажется, что он смотрит на нас странно? – Дылда прищурил и без того маленькие глазки, вглядываясь в рангунью физиономию.

– Пожалуй, так, – согласился он. – Чего этой обезьяне от нас надо?

– Беспредельщик, – авторитетно заявил Эдвард. – Не иначе, хочет отнять твою резиновую подружку.

– Быть не может! – выдохнул Дылда. – Рангуны ведь не любят наших женщин. Разве только некоторых. Для них в подружках главное – волосатость. А моя девочка такая гладенькая…

Цитрус покачал головой.

– Рангуны бывают всякие. Нутром чую, этот – извращенец. Так что поглядывай за ним внимательно. А я пока вздремну.

Дылда прижал к себе надувную куклу покрепче и вперился недоброжелательным взглядом в рангуна. Тот даже отвел глаза. За безопасность во время сна теперь можно было не беспокоиться.

Цитрус совсем уже было собрался заснуть, как вдруг послышался низкий гул, и в стенах раздвинулись створки, обнажая огромные иллюминаторы во всю стену.

– Пошла пропаганда, – прошипела одна из рептилии.

– Запугивают, – коск со шрамом через все лицо, сидящий неподалеку, сплюнул в сердцах.

– А что, красиво, – улыбнулся Цитрус.

– Это сейчас тебе красиво, – одернул его коск, – скоро будут поджилки трястись. Они ж это специально делают, чтобы запугать нас. Гляди туда…

– Куда? – Эдвард в недоумении уставился на яркую звезду на горизонте и вращающиеся вокруг нее многочисленные точки, похожие на мушиный рой.

– Туда, – проворчал коск, глянув на него недобро, – в скопление астероидов. Ту звезду видишь? Бетельгейзе, будь она неладна. Я там лучшие годы оставил. Самая сучья колония из всех.

– А мне говорили… – начал Цитрус.

– Напарили тебя, однорукий, – коск скривился. Крикнул: – Эй, парни, у нас тут, похоже, новичок.

Дылда на всякий случай приподнялся, резиновую подружку отодвинул за спину.

– Ты по первой ходке, так?

– Ну, так, – ответил Эдвард настороженно. Всеобщее внимание, проявленное к его скромной персоне, ему сильно не понравилось.

– Раз так, – ответил коск, – надо тебе погоняло грамотное изобрести.

Толпа каторжников одобрительно загудела.

– У меня уже есть погоняло, – ответил Эдик, – Цитрус я.

– Нет, паря, так не годится, – коск положил тяжелую ладонь ему на плечо, – погоняло тебе может дать только тот, кто в авторитете. Вот меня, к примеру, Меченый зовут. Смекаешь почему?

Эдвард уставился на шрам, уродующий и без того лютую физиономию. Спохватился, отвел взгляд.

– Да ладно, не тушуйся, – сказал Меченый, – правильно подхватил. Все так и есть. Меченый я и есть Меченый. А тебе, – он хмыкнул: – Погоняло будет – Рука. Потому как есть ты однорукий, с крючишком жалким вместо пальчиков.

– Здорово, Рука! – заорал кто-то. Коски ответили дружным гоготанием. Даже лемуриец улыбнулся одной стороной рта, а уж как радовались рангуны, издавая рев в несколько десятков глоток.

– Ты теперь, коск, навечно Рука, – сообщил Меченый, – если уж попал на астероиды, это клеймо на всю жизнь. Будет у тебя во всех анкетах значиться, что ты не простой гражданин, а гражданин с изъяном.

Цитрус огляделся кругом с робостью. Смеялись почти все, но он отметил для себя, что коски смеются беззлобно. Просто еще один бедолага среди них – таких же невезучих от рождения. Поэтому Эдвард присоединился ко всеобщему веселью, хлопнул Меченого по спине и гаркнул:

– Лады, Рука так Рука. Принимается.

Тот, однако, радости не выказал. Вскрикнул, как подстреленный, согнулся пополам и рухнул на пол с протяжным криком.

– Эй, ты чего? – опешил Эдик.

– Не обращай внимания, паря, – обратился к нему один из косков. – Невралгия у него позвоночная. Чуть не так двинется – сразу адская боль и в обморок брыкается. Злой потом дюже. Придет в себя – шлепнет тебя, не иначе.

– Что же делать? – засуетился Цитрус.

– Как что? – удивился коск. – Да придуши его, пока он в бессознанке, и вся недолга…

– Я… я не могу, – испугался Эдик.

– Тут я тебе ничего посоветовать не сумею, тут уж как знаешь. Либо ты его – либо он тебя, – коск пожал плечами.

– Дылда, – крикнул Цитрус, – а ну-ка, задуши его, пока он в себя не пришел!

Великан пожал плечами, подошел, приподнял Меченого за воротник, взялся за горло…

– Да ты чего?! – заорал коск. – Пусти авторитета. Пошутил я.

– Дылда, отпусти его, – попросил Эдик.

– Ну, ты вообще, – коск покрутил пальцем у виска. – Беспредельщики вы беспонтовые, как я погляжу. Тяжело вам у нас будет.

– Просто мы шуток не понимаем, – сообщил Эдик. Он показал на Дылду. – Друг мой, бывший космодесантник. На боевом задании контуженный. Я… – он скорбно потупился, – с самого детства такой. Вырос на безлюдной планете. С металлическими роботами, вечными, как проституция. Откуда мне было научиться думать как люди и понимать их юмор? А-а-а, – изобразил он смех, которым конструкторы наделили роботов старой модификации, чтобы хоть немного очеловечить угловатые консервные банки.

– Так бы сразу и сказал, – пробормотал коск, отвернулся и сделал большие глаза – мол, у этих двоих точно не все дома.

Коски теперь смотрели на Эдварда и Дылду с опаской. Попытка убить Меченого порядком подпортила репутацию новенького и его громадного друга.

«Никогда не знаешь, как поступить правильно, – размышлял Цитрус, трогая бритую голову, – малейшая оплошность – и все псу под хвост. Даже моя великолепная импровизация не спасла дела. Есть подозрение, что теперь нас все ненавидят».

Он уставился в иллюминатор – Бетельгейзе была еще очень далеко, но даже отсюда можно было различить, как колотятся друг о дружку громадные астероиды, распадаясь на куски. На одном из них им придется мотать срок! Эдварду сразу так поплохело, что он предпочел улечься спать.

– Следи за ним, – сказал он Дылде, едва заметно кивнув на рангуна. – Сукин сын не дремлет. Наверняка только и думает о том, как бы заполучить твою подружку в личное пользование! Он ни перед чем не остановится!

Эдвард повернулся на бок и через секунду заснул. Его редко мучили угрызения совести, поэтому засыпал он всегда стремительно. Правда, во сне к нему часто являлись кредиторы и требовали возвращения долгов. Но на этот раз всё было по-другому. Он увидел Швеллера. Босс преступного клана бежал за Цитрусом по улице в районе бородавочников и умолял его забрать в долг оторванную голову.

Проснулся Цитрус от дикого рыка и гулкого топота. Поначалу он подумал, что это Меченый очнулся и задумал его порешить. Но тут волосатая лапа с грохотом впечаталась в пол в каких-то пяти сантиметрах от его носа. С другой стороны, прищемив кожу на его ягодице, опустилась нога Дылды. Эдик взвизгнул, вскакивая, и успел увидеть, как рангун отправляется в свободный разбег к дальней стене зала. Коски испуганно шарахались в сторону, стараясь оказаться подальше от схватки. Они отскакивали от стен, взмывали к самому потолку – в корабле поддерживалась сила тяжести в одну пятую нормальной, и далеко не все успели к ней привыкнуть.

Должно быть, именно по причине слабого тяготения Дылда и не зашиб рангуна сразу. И тот снова кинулся на него. После чего началось форменное побоище. Каждый удар отшвыривал противника далеко в сторону, не причиняя особого вреда.

– Не тронь мою лапочку! – грозно вращая налитыми кровью глазами, хрипел Дылда.

– Ты не только дебил, но еще и извращенец! – шипел рангун. – На астероидах тебя не поймут, парень! Отвали и не мешай мне!

Коски, оправившиеся от первого испуга, начали подбадривать «своих». Несколько рангунов орали что-то на своем языке, возбужденно булькали бородавочники, люди кричали Дылде: «Врежь мохнатому!» Словом, становилось шумно.

Цитрус решил подлить масла в огонь. Он-то прекрасно знал, что вовсе не резиновая кукла Дылды стала предметом вожделения рангуна. Мохнатый хотел свернуть шею ему. И непременно свернул бы, если бы Эдик прозорливо не обзавелся могучим и доверчивым другом.

– Бей мохнатых! – во всю глотку заорал Эдвард. – Покажем им, кто на палубе хозяин!

– Мочи гадов лысых! – в свою очередь заорал рангун. Почему-то прокричал он это по-русски, а не на родном рангуньем. Может быть, чтобы представители других рас, и чешуйчатые, и таргарийцы, и бородавочники, его поняли. Люди доминировали в Галактике, и большинство «галактических меньшинств» их не жаловали.

– А! Это мы лысые гады! – вскричали несколько татуированных типов, по которым сразу было видно что они – каторжники со стажем.

– За базар ответишь, мохнатая морда! – один из косков рванул майку, обнажая синюю от наколок грудь.

Блеснули в свете ярких искусственных ламп острые заточки, невесть откуда появились легкие углепластиковые пруты, по крепости не уступающие стальной арматуре, только не такие тяжелые.

Рангуна кинулись бить всем скопом. Но представители негуманоидных рас не остались в стороне. Мелькали пруты и заточки, слышались звонкие плюхи, кряканье и звуки ударов. На палубу полилась кровь.

Кто-то в общей свалке закричал:

– Штопора грохнули, волки позорные! – Под потолком оглушающе взвыла сирена.

– Прекратить безобразие! – пролязгал суровый голос.

Команда надзирателей осталась без внимания. Напротив, драка разгорелась еще жарче – ненависть к обидчикам соединилась с неприязнью к тюремщикам, которые не вовремя напомнили о себе.

– На, на, на, это тебе за Штопора! Получите, гады! Убью! Убью! Убью! – раздавались дикие вопли посреди дикого побоища.

Эдика вовлекли в безумный водоворот, он отмахивался крюком, потом завладел прутом и стал охаживать им рангунов. Бил от души, в полную силу, метил по головам. Успел положить четверых, когда раздался тот же голос:

– Сейчас будут применены парализаторы! Всем лечь на пол, лицом вниз!

Таких, кто поспешил выполнить команду, не нашлось. Лучше уж получить заряд парализатора, чем подставить беззащитный затылок под удар углепластикового прута или бок под чью-то заточку.

Генераторы поля, парализующего нервную систему, включились внезапно. Кто-то из косков рухнул на пол без сознания. Некоторые обмочились. Бородавочники начали нести всякую чушь – на них парализующее поле действовало, как наркотик. Лемуриец задергался в судорогах. Существа с тонкой душевной организацией, сыны Лемурии, плохо переносили потерю контроля над телом.

После удара парализатора в зал ворвались злые охранники. Судя по их виду, драка оторвала их от какого-то особенно важного дела – обеда, азартной игры или, быть может, коллективного просмотра порнофильмов.

Не церемонясь, они хватали полупарализованных косков, тащили их к специальным поручням у стен и приковывали наручниками. Рангуны помещались вместе с рангунами, таргарийцы – рядом с таргарийцами, рептилии с рептилиями, а люди – вместе с людьми. Остальные галактические расы, ввиду их немногочисленности, тасовали беспорядочно. Никого не волнует, если скат окажется рядом с ненавидимым им ретлианцем и слегка ударит по нему электрическим током. Всё это – просто забавные мелочи по сравнению с великой миссией – доставкой преступников к месту назначения. Рядом с Дылдой охранники пристегнули резиновую женщину. Они даже не заметили, что она неживая – тем более что охала и стонала девушка даже больше обычного.

Один из копов смерил ее сердитым взглядом:

– Совсем стыд потеряла, проститутка проклятая. Мало того, что в мужскую камеру пробралась, так еще голая! Дать бы тебе по наглой роже! Но я женщин не бью с детского сада.

Дылда промычал что-то нечленораздельное, заступаясь за подружку, и ему двинули дубинкой по ребрам чтобы не вякал.

Цитруса приковали к тому же поручню, что и Дылду. Между ними оказался высокий коск с резкими чертами лица. Несмотря на молодость, виски у него были седые. В отличие от многих других, одетых в тюремные робы, коск носил линялую борцовку и широкие спортивные штаны. На мускулистом плече каждый мог видеть татуировку – черного паука на паутине и под ним буквы – ПАУК. Сразу было видно – коск авторитетный, мотавший не один срок.

– Паук, – прочитал Дылда и улыбнулся добродушно. – И так ясно, что это паук.

Коск окинул его свирепым взглядом и проворчал:

– Повесить Автора Уголовного Кодекса.

– А-а-а, – протянул великан, – тогда понятно. А тебя как зовут? Паук, да?

– Седой меня кличут.

– Ага, Седой, – обрадовался Дылда.

– Улыбку спрячь! – проворчал коск. – Не то я тебе ее в глотку заколочу.

– Что?! – великан заморгал часто.

– Что слышал, придурок.

Седой обернулся к Цитрусу и процедил:

– Ведь из-за тебя, падла, весь этот шухер начался.

Эдвард вздрогнул, оглянулся – не слышат ли остальные. Он и так уже наделал дел. Если и другие коски решат, что он виноват в их проблемах, не сносить ему головы.

– Что ж, мне надо было самому горло под рангунью заточку подставить? – поинтересовался он. – Мне, вообще-то, жить хочется. Я еще молодой.

– Кипеш не надо было поднимать, – проворчал коск, продолжая сверлить Цитруса злым взглядом. – «Наших бьют, наших бьют»… Завел себе врага, мочи его по-тихому. А то спать улегся, на полудурка понадеялся…

Дылда обиженно засопел.

– Это кто тут полудурок?

– Все вы полудурки. Как погоняло твое? Рука, Меченый сказал? По первой, значит. Ты тоже, полудурок?

– Я уже два раза сидел, – обиделся великан. – Меня, кстати, Дылда называют, а совсем не полудурок.

– Такому, как ты, никакая наука впрок не идет, полудурок, – отрезал Седой. – Иначе вежливее бы с бугром базарил.

– А ты бугор? – заинтересовался Цитрус. – В первым раз так близко живого бугра рядом вижу…

– Дохлого видел, что ли? – нехорошо сощурился Седой.

Цитрусу очень некстати вспомнилась голова Швеллера за лобовым стеклом полицейского катера.

– Нет. Я к тому, что совсем бугров не знал раньше. Кроме тех, с кем работал, конечно. Тебе фамилии Швеллер или Иванов ничего не говорят?

– Кореша твои в авторитете, что ли?

– Самые близкие кореша, – сообщил Эдик. – Так ты их знаешь или нет?

– Швеллера знаю, слышал о нем недавно скорбные новости. Его какой-то фраер вроде как в прошлом году шлепнул, – буркнул Седой. – Со Швеллером я в Баранбау познакомился. В эту дыру я, вообще-то, совсем случайно попал. В другом месте я работал… А здесь залетел из-за своего горячего характера. Подрался на улице. С парочкой полицейских. Ну и взяли меня. Думал, малым сроком отделаюсь. Но после много чего раскрутили… Ну и накрутили мне, конечно.

– Не Цуккермейстнер ли, случаем, накрутил? – тут же спросил Цитрус.

– А ты подсадной, что ли, – нахмурился Седой, – что всех легавых по именам знаешь?

– Цуккермейстнер – судья. Он мне сто тридцать два года впаял, – почти с гордостью поделился подробностями своей судимости Эдвард.

– Сто тридцать два года? Тебе, фраерок? Ну и дела… Ты что ж такого натворил? Покушался на какого-нибудь шишкаря из сената?!

– Да у меня статей, как у собаки блох, – расправил плечи Цитрус. – Проще сказать, чего на меня не навесили. Точнее, я и сам не знаю. Потому как никак вспомнить не могу хотя бы одной статьи, по которым не проходил.

– По некоторым лучше не проходить, – Седой поглядел на Цитруса с подозрением, – извращенцев у нас не жалуют.

– Вот по этой статье я как раз и не проходил, – сообщил Эдик.

– Это какой «вот этой»?

– Развращение извращенцев. Сто пятьдесят шестая.

– Что?

– Да ничего. Это я пошутил. Нет, правда, извращенцем меня не назовешь. Я, признаться, к сексу вообще отношусь предосудительно. Это всё потому, что у меня был строгий отец. Если я только говорил что-то о сексе, меня немедленно пороли. Так что вырос я человеком чистым и непорочным.

– Сто тридцать два года – не фунт изюму, – проворчал Седой после недолгой паузы, откровения Цитруса вызвали у него некоторое замешательство.

– Такой срок дает какие-то преимущества? – осведомился Эдик с присущим ему практицизмом.

– А как же. Лет через десять можешь даже выбиться в авторитеты. Если заслужишь всеобщее уважение. А то и в смотрящие… Бежать-то тебе некуда, да и вообще, знакомства сведешь. Если доживешь, конечно. Тот рангун тебя за что замочить хотел?

– За бублики, – вздохнул Цитрус:

– Ты не хами авторитетным людям, – нахмурился Седой. – Парень ты болтливый, Рука, как я погляжу. У нас тут этого не любят. Настоящий коск должен быть суров и немногословен. Примерно, как я. Втыкаешь?

– Что втыкаю? – не понял Эдвард.

– И феню учи, – наставительно заметил Седой, – а то люди тебя понимать не будут. И сам не будешь понимать, кто и о чем базлает. Воткнул?

– Ага, воткнул, воткнул, – догадался Цитрус, – вести себя, значит, спокойно, уверенно… А-а-а! – завопил он вдруг благим матом.

Седой резко обернулся. В иллюминаторе разворачивалась поистине грандиозная картина. Громадный астероид, размером с пятиэтажный дом, вращаясь, несся на транспортник.

– Всё, мы в поясе, – сказал Седой.

Астероид врезался одним из острых углов в иллюминатор, так что корабль содрогнулся и, так же вращаясь, полетел прочь. На стекле от соприкосновения с космической громадиной осталась явная отметина.

– Мы все погибнем! – в ужасе выкрикнул Цитрус. За что удостоился множества презрительных взглядов.

– Да не ори ты! – поморщился Седой. – Что я тебе только что говорил? Веди себя спокойно. Это они специально иллюминаторы открыли. Чтобы показать нам, что с астероидов так просто не смыться. У транспортника броня в человеческий рост толщиной, обшивка из металла такой прочности, что тебе и не снилось.

– Но ил… иллюминатор…

– Бронированное стекло. Выдержит. Так что не дрейфь. Лучше скажи, ты где руку-то потерял?

– Меня копы ранили и в грязный подвал бросили. Началось заражение, гангрена. Вот и отпилили.

– Копы?! Так ты из-за них руку потерял?! – Седой вдруг заметно оживился.

– Ну да.

– Что ж ты молчал? Это меняет дело. Был ты просто новичок на астероидах. А теперь будешь мучеником режима. Слыхал про профсоюз косков?

Цитрус оживленно замотал головой.

– Это организация такая. На свободе они мусоны, а здесь – заключенные, которые вроде как права наши защищают.

– Про мусонов я слышал. У меня даже девушка была мусонка. Любила меня, как кошка. Ну и я ее, конечно, тоже…

– Да погоди ты, – перебил его Седой. – Слушай, базлать с тобой совсем без мазы. Только начну что-то важное задвигать, как ты тут же отсвечиваешь…

– Что? – переспросил Эдик.

– То. Феню учи! – строго повторил Седой. – Ну, так по поводу профсоюза косков. Им такие, как ты, очень нужны. Те, что из-за произвола легавых пострадали. Они тебя как яркий пример плохого обращения будут демонстрировать. Помогут срок скостить. Так что на свободу раньше выйдешь.

– Ну да?! – обрадовался Цитрус. – Вот это здорово.

– Ты только не тушуйся. Пусть о твоем случае все узнают. Где это видано, в самом деле, чтобы живому человеку руку отпиливали и никому ничего за это не было…

– Ну да, я им еще покажу, – пообещал Эдик. – Они еще узнают Цитруса.

– Как прилетим да разместимся по камерам, я тебя с нужными людьми сведу. Да и мне за то, что я такого ценного клиента подогнал, перепадет что наверняка. Ты только слушай меня. Знаешь, как на астероидах говорят. Кто бугра не слушал, мало спал и кушал. Подлетаем, – сказал Седой, глядя в иллюминатор. – Вот она, колония при Бетельгейзе.

– Говорят, тут самая лютая охрана, – вмешался один из косков, пристегнутый наручниками позади Эдварда. – Не люди, а настоящие цепные псы. Если бы не профсоюз, давно бы всех заключенных до смерти затравили.

Эдвард уставился в иллюминатор. Среди громадин астероидов болталась окруженная зеленым силовым полем величественная и словно изъеденная жуками картофелина. То есть, конечно, это была вовсе не картофелина, а самый крупный астероид, весь изъязвленный просверленными в его недрах подземными ходами. Колония при Бетельгейзе размещалась именно здесь. Внутри астероида. Попасть внутрь или вырваться наружу могли только специализированные транспортники. Попробовал бы кто-то из бандитов выручить своих товарищей – даже если он преодолел бы чудом пояс астероидов, используя секретные навигационные карты – сквозь силовое поле просочиться невозможно.

– Однако, не слишком-то мне здесь нравится, – заметил Эдвард. – Ни тебе лесов, ни полей… Воздуха, наверное, и то не хватает!

– Здесь всего не хватает, – хмыкнул Седой. – И воды, и воздуха, и площади. В избытке тут только золото.

– Как это? – заинтересовался Эдвард. – Ты хочешь сказать, что здесь много золотишка?

– Астероид просто напичкан золотой рудой. Потому и охрана такая лютая. А коски золото добывают.

– И мы будем? – спросил Эдик.

– Я – не буду, – мрачно ответил Седой. – Воры работать не идут. Воровка никогда не станет прачкой, а вора не заставишь спину гнуть… Слышал такую песенку? Работать против наших принципов. И ты вполне откосить можешь, потому как инвалид. А дружка твоего, полудурка, наверняка на тачку поставят. Эдакий бугай! И пожрать любит…

– Да, я люблю покушать, – согласился Дылда.

– Ну вот, будет пайку лишнюю зарабатывать… – игнорируя его, сообщил Цитрусу Седой. – Купят тебя тюремщики за лишнюю тарелку вонючей баланды.

Великан насупился. В словах авторитетного коска скрывалась какая-то поддевка, но он никак не мог взять в толк – какая именно. К тому же его немного пугал этот резкий в движениях коск. Что-то подсказывало Дылде, что связываться с ним не стоит. Если драться, то лучше бить сразу наповал. Иначе тот поднимется, и крышка. Дылда по опыту знал – такие даже грубого слова не прощают. Были неприятности в прошлую отсидку. Правда, все их удалось решить, задавив парочку авторитетных воров по-тихому, так что никто об этом не узнал.