Текст книги "Плюшевые самураи (сборник)"

Острое решение

Механизатор Зюзиков брел по раскисшей земле, с трудом сохраняя равновесие. Земля была скользкой, под ватник задувал холодный ветер, но Паше все равно было хорошо. Он отлично потрудился и славно отдохнул.

Коровник остался позади, свинарник словно бы промелькнул в тумане – а ведь длинный, зараза! Легко идти, когда на душе спокойно, когда сердцу весело. Даже встреча с Зинкой Зюзикова не пугала. Где он, а где Зинка? Идти еще, и идти…

Карман приятно согревали триста рублей. Пусть Зинка подавится. Не будет ныть, что сожитель – никчема, не в состоянии зашибить копейку. Вот она – копейка! И ни одна, а даже… Сколько в трехстах рублях копеек? Зюзиков остановился, напряженно задумавшись. Три миллиона? Или три тысячи? Если в килограмме – тысяча граммов, когда продавщица Манька не обвешивает, если в центнере – сто кило, а в литре – две поллитровки, или десять полноценных стопок, сколько копеек в трех розовых бумажках? Эх, задачка на сообразительность!

Стоять на месте было тяжело. Все время бросало в разные стороны. Механизатор отошел с дороги к огромной, еще прошлогодней скирде из посеревшей от солнца и дождей соломы и попытался на нее опереться. Да только скирда – не стенка. Паша долго приноравливался, потом ухватился за свисающую откуда-то сверху веревку.

Тонко пискнуло. Зюзиков не боялся мышей, и только проворчал себе под нос:

– Но-но, нечего тут пищать! Человек думает! Человек – это звучит гордо, тварь дрожащая!

Громогласная тирада далась Зюзикову нелегко. Он даже запыхался.

– Я не пищу, – отозвался тонкий голосок. – Я пытаюсь привлечь ваше внимание, повелитель!

Зюзиков заорал пронзительно. Так, что было слышно на другом конце деревни. Правда, крик оборвался быстро – непривычные к экстремальным нагрузкам голосовые связки отказались повиноваться. Ведь Паша не пел в хоре, не занимался китайской дыхательной гимнастикой, как его сосед Лопатин, и даже говорил крайне редко и, преимущественно, матом. Но, несмотря на смятенное состояние души, веревку механизатор не выпустил.

– Отпусти, повелитель, а? – попросил все тот же голосок.

Подняв глаза, Паша увидел на верхушке скирды мохнатое тельце.

– Обезьяна? Говорящая? – просипел Зюзиков.

– Да, да, – радостно согласилось мохнатое существо.

– Обезьяна – это хорошо. Обезьяны в наших краях больших денег стоят, – рассуждал Паша, отчаянно хрипя. – Я тебя сдам в зверинец. Ты-то на сколько копеек потянешь? А?

Приятно, что ничего страшного не произошло. Подумаешь, говорящая обезьяна! Паша утер пот со лба свободной рукой и подтянул обезьяну поближе к себе – рассмотреть. Та тонко запищала и взмолилась:

– Не надо меня в зверинец, повелитель!

Зюзикову было приятно, что глупая тварь зовет его повелителем. Но отпускать ее за здорово живешь? Нет уж…

– Холодно будет тебе. Зима на носу, – степенно объяснил обезьяне Зюзиков. – Тебе в зверинце лучше будет. Бананы там всякие, яблоки. Я вон, думаешь, каждый день бананы ем? А тебе все время давать будут. Вам это положено.

– Отпусти хвост, а? – обезьяна зло ощерилась.

– Смотри у меня – будешь скалиться, и по зубам недолго получить, – предупредил Паша. – За хвост я тебя удержу. А за что еще вас берут – за шкирку там, или за лапу – я не знаю. Ошейника-то у тебя нет? Вот дома я тебе ошейник прилажу…

– Нет! – диким голосом заорала обезьяна, заставив Зюзикова в который раз за вечер вспомнить Маньку из магазина. – Только не ошейник! Я тебе все сделаю! Хочешь – будешь каждый день бананы есть?

Зюзиков усмехнулся, сплюнул сквозь зубы.

– В зверинец, что ли, с собой возьмешь? Не надо. Как-нибудь сам по себе я проживу… Мне бананы без надобности – не люблю я их, дрянь-закуска. Если б ты мне водочку на каждый день предложила… И тоже нельзя. Зинка со свету сживет. Для печени, опять же, вредно.

– А если когда захочется? – спросила обезьяна.

– В смысле?

– Ну, как захочется тебе водки – так она у тебя и появится?

– Утону я, – вздохнул Зюзиков. – Водки мне все время хочется, от жизни тяжелой. Столько водки в мире нет. Ладно, холодать стало. Пошли, хвостатая!

Обезьяна заверещала, цепляясь за старую солому. Да только разве за солому уцепишься? Паша упорно тащил верещащую тварь за хвост. Обезьяна волочилась по грязи, пачкая мохнатую шкурку.

– Эй, Зюзиков! – прокричала обезьяна, когда механизатор направился прямиком через глубокую, отливающую антрацитом лужу. – Не прикидывайся пьяным! Прости, погорячился! Я для тебя все сделаю!

– Прямо-таки все? – хмыкнул Паша. – И что это ты себя в мужском роде называешь? Ты же обезьяна!

– Я мальчик, – попыталось схитрить мохнатое существо.

– Какой, на хрен, мальчик? Ты обезьяна! – возмутился Зюзиков. – Нешто ж я ребенка стал бы за хвост по грязи тащить? Да и нет у детей хвостов!

– Я обезьяна-мальчик! Обезьяна мужского пола!

– Ну, мне-то, по большому счету, все равно… Я, знаешь, к обезьянам ровно дышу… И насчет «все для тебя сделаю» – это ты зря… Я и обидеться могу. За кого ты, вообще, меня принимаешь!

– Стандартный договор! – поднимая головку над лужей и отплевываясь от грязи, крикнула обезьянка. – Зюзиков, стандартный договор!

– Чего? – не понял механизатор. – И откуда ты фамилию мою знаешь, животное?

– Да уж выяснил, – клацая зубами посреди лужи, заявила мокрая обезьяна. – А стандартный договор – это удача! Удача во всем и всегда! Деньги будешь находить, в лотерею выигрывать, пить бросишь! Что захочешь, практически. В пределах разумного, конечно. Звезду с неба не достану, вечной жизни не обещаю. Но и скорой смерти не будет.

Паша поморщился.

– Плетешь ты невесть что… Разве ж желания исполняются?

– Да!

– Врешь, – вздохнул Зюзиков, крепче наматывая хвост на руку.

– Не вру! Правда! Представь – идешь сейчас по дороге, находишь пачку долларов! Десять тысяч!

– Хм… Это сколько ж в копейках будет? Сомнительно что-то, что у нас на дороге такие пачки валяются, – вздохнул механизатор. – Пошли, пожалуй. Надо тебе кличку дать, кстати. А то без клички плохо. Назову-ка я тебя Манька. В честь одной не очень приятной женщины.

– Я мальчик! – скрипнула зубами обезьяна.

– Ты – обезьяна, – констатировал Паша, дергая вредную тварь за хвост.

– Зюзиков! Задумайся хоть на минуту! Дом двухэтажный! Автомобиль «мерседес». На председателя колхоза поплевывать свысока будешь. Вся деревня почти на тебя работать станет!

Паша поскользнулся в грязи на границе лужи и грязно выругался.

– Дороги замостят! Асфальт везде! Магазин рядом с твоим домом построят!

– Асфальт – это хорошо, – задумался механизатор.

– Согласись!

– На что согласиться, Манька-дура? – спросил Паша. – Я в сказки ведь не верю. Думаешь, отпущу тебя? Нашла дурака!

– Если веришь мне…

– Я и людям не верю, а животным – тем более.

– Если хочешь, чтобы твои желания исполнялись, удача тебе всюду сопутствовала – только согласись мысленно, чтобы я стал свободен! Ну, согласись, пожалуйста! Только помни – сосед твой, Лопатин, втрое больше тебя удачи иметь будет. Тебе удача – и ему удача.

– Ему-то за что? – равнодушно поинтересовался механизатор.

– Так положено.

– Тогда лучше, чтобы председателю фартило. Или учительнице, Татьяне Ивановне… А Лопатин – сволочь, чмо болотное.

– Нет, только Лопатин. В том и соль, чтобы зеркалом враг твой был. Положено так.

Зюзиков, не переставая широко шагать, начал рассуждать:

– Хм… Если бы и правда, удача во всем, так – и хрен с ним, с Лопатиным… И не нужна ты тогда мне…

Паша осекся. Обезьяньего хвоста в руках не было. Как и самой обезьяны.

– Бывает, – вздохнул Зюзиков. – Еще и не такое бывает… А долларов найти неплохо было бы. Хотя бы сто… Или все-таки десять тысяч? Это сколько – десять пачек? Нет, столько не найдешь…

Сделав еще несколько шагов, Паша заметил в траве на обочине почти чистую, только сильно промокшую пачку купюр.

– Гы! – только и смог сказать Зюзиков. – Сплю, наверное?

Подобрал пачку, рассмотрел.

– Ван хандрид долларс… Сто долларов, стало быть. Пачка. Сто штук. Сто на сто – тысяча. Обманула, обезьяна подлая! Ну, ничего – Зинка все равно удивится!

Спрятав три бумажки в карман ватника, на водку, механизатор положил остальное к рублям.

– Сапоги себе купит. И дубленку. Ну, и мне какой-нибудь плащ, – размышлял Паша.

О широте своей души Зюзиков едва не пожалел – Зинка встретила его на пороге с чугунной сковородкой в руках.

– Я с заработка, Зина! – обратился к подруге Паша.

– Пропил все, наверное.

– Нет, не пропил. Держи.

Паша сунул сожительнице пачку зеленых купюр. Зина ахнула и схватилась за голову, не выпуская из рук сковороду.

– Посадят тебя, сволочь! Ты убил кого-то? Кассу ограбил?

– На улице нашел, – счастливо вздохнул Зюзиков. – И еще будут.

Зина хотела ударить гражданского мужа, но передумала.

– Пойдем спать, Павел, – тихо сказала она, словно против своей воли. – А утром я тебе за пивом сбегаю…

– Вот это жизнь! – подумал Зюзиков, засыпая. – Жаль, что все мне только снится.

Проснувшись, однако, на следующий день с головной болью, Паша увидел на столе три бутылки пива и Зину в белом фартуке, жарящую картошку.

– Были доллары? – прохрипел спросонья Паша, откупоривая первую бутылку.

– Были, – кивнула Зина. – Я уже сто баксов в сберкассе обменяла. Настоящие. Повезло тебе вчера!

– И обезьяна была?

Зина жалостливо взглянула на Зюзикова.

– Обезьяна? Скорее уж, белочка…

– Белочка? – задумался Паша. – Нет, не белочка… Хвост гладкий…

Больше к теме загадочного животного Паша и Зина не возвращались. А расписались в районном загсе, купили два грузовика кирпичей и начали строить новый дом – благо, размеры подворья позволяли. Пить Зюзиков почти бросил.

Дом рос, как на дрожжах. Счастье, казалось, сыпалось на Зюзиковых со всех сторон. Купит Зина лотерею – если не главный приз, то пару тысяч всегда выиграет. Пойдет Паша по улице погулять – хоть сто рублей, а найдет. Или кольцо золотое. Или цепочку порванную. И откуда в деревне столько денег да золота?

Начальство уважительно относиться стало. Председатель бригадиром поставил, должность оказалась хорошей. Работать меньше можно было, а получал Зюзиков гораздо больше. Украсть возможность была всегда, деталь на машину, или там корма…

Одно не давало Паше покою. Лопатин богател гораздо быстрее. Его председатель сразу взял к себе заместителем. Зина у Зюзикова похорошела, а жена Степки, Лариса, стала такой красавицей, что Паша не мог спокойно мимо пройти. Но взгляд упорно отворачивал. Знал – затащить Ларису в постель труда не составит, та совсем не против была бы, да только и Лопатин тогда с его женой вдоволь натешится. Обезьяна ведь как говорила? Втрое больше… А отдавать Зину заклятому врагу Зюзикову совсем не хотелось.

Когда Паша, провернув несколько выгодных сделок с комбикормами и удобрениями, купил себе новую «десятку», Лопатин уже ездил на джипе «Чероки». К тому времени, как двухэтажный дом Зюзиковых был отстроен, ненавистный сосед отгрохал такой особняк, что у односельчан дыхание захватывало. Мраморные лестницы, лифт на третий этаж, пирс в выкопанный по заказу Лопатина пруд…

– Не могу я так жить, Зина, – признался Паша супруге.

– Тебе-то что? – полируя длинные ногти, поинтересовалась Зина. – Живем, как люди. Домработница вон есть готовит, полы моет… Садовника, что ли, завести?

– Ага! У Лопатина сейчас шофер, садовник и кухарка. А заведу я садовника – он вообще толпу слуг наймет!

– Да при чем здесь Лопатин?

– Обезьяна…

– И слышать ничего не хочу о твоей обезьяне!

Зюзиков помрачнел. Хорошо, конечно. Только не совсем. А точнее, совсем не. Не получал Паша от жизни удовольствия! Даже когда сильно напивался.

– Обезьяна! Отпустил, тварь неблагодарную! – ругался Паша, слоняясь по просторным комнатам огромного дома.

Когда Паша купил себе джип и нанял садовника, Лопатин приобрел вертолет и завел трех телохранителей. Ездил он теперь не иначе, как в сопровождении милицейской машины.

– Удавлюсь, – думал Зюзиков, распивая сам с собой вторую бутылку армянского коньяка. – Захотеть, что ли, удавиться? Не выход. Это же не удача, а глупость. Глупости мои Лопатину не передаются в тройном размере… Лучше – найду ту обезьяну, да удавлю ее…

Прихватив бутылку, Паша отправился к изъеденной мышами и ветром скирде.

– Здесь она, если не сдохла, – бормотал он себе под нос. – Здесь! Куда она по полям ушла бы? Сидит, солому жрет!

Подойдя к скирде, Паша позвал:

– Обезьяна!

– Чего тебе? – отозвался со скирды низкий и довольно противный голос. Зюзикову даже не по себе стало – принадлежал он какому-то крупному зверю.

– Это ты, обезьяна?

– Тебе не все равно? – спросило мохнатое существо, вылезая из скирды и отряхивая с себя солому. Было оно раза в два больше прежней обезьяны. И мех другого цвета – не рыжий, а темный, с седыми подпалинами.

– Ну… Ты можешь обратно все сделать? – спросил Паша.

– Обратно? То есть?

– Чтобы мне удача так не перла. И чтобы Лопатин, наконец, в заднице оказался. Он ведь тупой. Ему и везет только потому, что мне везет. В условиях конкурентной борьбы я его задавлю. Как таракана!

– Ой ли?

– Точно говорю!

Обезьяна задумалась, с интересом посмотрела на Зюзикова.

– Так дело не пойдет. Средства на тебя истрачены, думаешь, можно так вот взять, и назад отыграть?

– А нет?

– Наверное, нет…

– Ну, должен же быть какой-то выход?

– Выход всегда имеется, – гадко ухмыльнулась обезьяна. Ухмылка на зверином лице смотрелась просто отвратительно.

Зюзиков постарался ухватить обезьяну за хвост, чтобы аргументировать свою позицию сильнее, но та не далась, поспешно отпрыгнув в сторону.

– Я тебе не Манька! – хихикнула она. – Мы из разных ведомств!

– Она в цирке работала, а ты, наверное, неудавшийся эксперимент военных?

– Вроде того…

– И какой ты предлагаешь выход?

– А ты соломку разрой, – предложила обезьяна, указывая мускулистой лапой на угол скирды. – Может, найдешь какое решение…

Зюзиков порылся в скирде, наткнулся на что-то твердое, выудил на свет старый ржавый топор.

– Ну и что?

– Ничего в голову не приходит? – хмыкнула обезьяна.

– Топор. Что тут может в голову прийти…

Обезьяна покачала головой.

– Ты, прямо, вроде и не простой русский человек, Павел! Все святым прикинуться норовишь?

– Это в каком смысле? – взвешивая топор в руке, недобро воззрился на животное Зюзиков. – Ты, мохнатая образина, будешь мне такие слова говорить?

– Книжки в детстве читал?

– Читал. Я и сейчас читаю иногда…

– Проблема «соседу больше чем тебе» решена уже давно. Американский фантаст, известный очень, про желания что-то придумывал… Когда с соседом делиться надо… Вроде как пожелай себе женщину, которую можешь удовлетворить, а сосед обломается. Потому как ему больше достанется. Только в нашем случае это ведь не поможет?

– Не пойму я, о чем ты… С женщинами – отдельная история. Я любовницу найду, сволочь Лопатин ее себе переманивает. Хоть не смотри на девчонок. А что – он богаче, и спортом занимается…

– И вообще – лучше тебя, – твердо заявила обезьяна.

– Вот я тебя сейчас! – крикнул Паша, замахиваясь на зверюгу топором.

– Мысль работает в правильном направлении! – радостно взвизгнула обезьяна, ретируясь на скирду. – Один великий русский писатель замечательно описал применение топора! Книжки читай, Зюзиков, если додуматься не можешь, как от соседа избавиться!

– Убить? – не поверил Паша.

– Почему нет? Очень острое решение!

– Но ведь тогда…

– Что тогда? Тебе обещали удачу на всю жизнь? Обещали. Соседу втрое больше обещали? Так пусть и будет ему удача. А нет соседа – нет проблемы!

– И мне за это ничего не будет?

– Во всяком случае, удачи твоей отсутствие Лопатина никак не коснется!

Зюзиков думал.

– У него три телохранителя…

– А у тебя – удача! Неужто думаешь, не встретишь его на узкой дорожке? Твой сосед, между прочим, сюда идет!

Со стороны свинарника к скирде действительно кто-то шел.

– И без телохранителей?

– Он Анечке из поссовета свидание назначил. Она девочка романтичная, просто в машину не сядет. Ей нужны встречи при луне. Вот этот козел машину подальше поставил, чтобы жена не засекла, и пешком идет.

– Сволочь! – побагровел Зюзиков. – Он и к Анюте подобрался! Я ж ее только в углу председательского кабинета один раз зажал и поцеловал два раза…

Кудрявая шевелюра Лопатина плыла над ветхим забором свинарника. Зюзиков поднял топор, обрушивая его на голову ненавистного соседа.

Лопатин упал без крика. Рухнул, как куль с мукой.

– Можешь не проверять. Готов, – ухмыльнулась обезьяна. – Удача тебе не изменила.

– И все? Так просто? – не поверил Паша. – Я могу делать, что хочу? Желать, что хочу? А ему ничего не достанется?

– Ему – точно не достанется. А тебе… Тебе, может, и достанется. Воздастся. Потом. Вне рамок соглашения, так сказать… Но пока можешь наслаждаться. В полную силу! Что я могу поделать, если жизнь тебе укорачивать запретили?

Обезьяна вновь жутко усмехнулась. В лунном свете на покатом мохнатом черепе блеснули небольшие, едва видные рога.

– Это от военных экспериментов, наверное, – с запоздалым раскаянием подумал Зюзиков. – Генная инженерия. У обычных обезьян ведь рога не растут!

Но что-то подсказывало новоявленному миллионеру и первому парню на деревне, что военные здесь не при чем. И от этого Зюзикову было очень тоскливо.

Анечка

– Пи. Пи. Дзынь. Бум.

Сканер, считывающий информацию с ценников, пищал уныло, занудно. Кассовый аппарат дребезжал. Аня устала и хотела домой. Смена длилась уже десять часов. Отдых – только в небольшие перерывы, когда работу брали на себя другие кассы.

Достать из корзинки продукты. Каждый товар обработать сканером, выбить чек, отложить пустую корзинку в сторону…

– Вы мне двадцать копеек недодали, девушка!

– Извините. Пожалуйста.

– Пи. Пи. Пи. Пи. Дзынь-дзынь. Бум.

– Девяносто шесть рублей семьдесят копеек.

– Вот.

– Сдача, пожалуйста.

– А тридцать копеек?

– Извините. У меня нет. Подождите, пожалуйста.

Старухи вредные. И пятак требуют, из горла рвут. А может, и не вредные. Пенсия у них маленькая, приходится экономить…

– Я, как попрошайка, возле тебя стоять должна? За тридцать копеек? Ах ты, нахалка молодая! Да подавись ты ими!

Девушка опешила от волны ненависти.

– Зачем вы так? У меня правда нет.

– У, проклятая! Глаза нарисовала, губки подкрасила, коленки напоказ выставила! Чтоб тебе пусто было!

Ане стало обидно до слез. Но она ничего не сказала. Только подумала про себя: «Чтоб тебе самой пусто было».

Старуха вдруг охнула, схватилась за сердце и начала оседать на пол.

Очередь загудела.

– Довели пожилую женщину!

– Эта змея сама на девчонку бросалась!

– Нельзя так о старом человеке, хоть она и неправа была.

– Доктора, доктора скорее!

– Аптечка у вас есть?

– Нитроглицерин ей под язык!

Аня сидела, не шевелясь.

– Что смотришь? – крикнул Ане менеджер Кирилл, подбегая к лежащей на полу старухе. – Закрывай кассу, звони в «скорую».

Медики приехали, когда уже было поздно. Почти час мертвая старуха лежала у кассы, что служило магазину не слишком хорошей рекламой. Потом приехала спецмашина и забрала тело в морг.

– Пять процентов выручки недобрали, – скрипел зубами Кирилл. – Ты что, рубль не могла ей дать?

– Откуда же я знала? – оправдывалась девушка.

Другие кассирши поддерживали ее. Каждому рублей не напасешься.

– Надо было знать, – бушевал Кирилл.

«И все равно вышло не так уж плохо»”, – отстраненно думала Аня. – «Покупателей меньше. Глаза не так болят».

– Премии лишу, – грозил Кирилл. – Всех нас премии из-за тебя лишат.

– Я здесь при чем?

– Одеваться скромнее надо. Старую ведьму твоя мини-юбка смутила.

«Юбка моя ему не нравится. Чтоб тебя самого из менеджеров выгнали», – отстраненно подумала девушка. – «То меня зажать пытался в темном коридоре, и под эту самую юбку лез, а теперь орет. Известно, как в менеджеры пробился. Глазки хозяйке строил. И, может, не только глазки. Вот бы обломался ты, когда вечером очередной раз к ней пошел… Или муж вас застукал».

На следующее утро магазин облетела новость: Кирилла уволили. На его место назначили Люду Панарину, которая прежде тоже работала кассиром. Дольше всех. Кирилл, по слухам, лежал в больнице с переломом челюсти.

Люда бегала по магазину счастливая. Сверкали гладкие коленки в лайкровых колготках без единой затяжки. Касса Люды пустовала, поэтому оставшимся трем девушкам приходилось работать практически без перерыва.

«Хоть бы ты колготки порвала, что ли», – подумала Аня. – «Начальница».

Не прошло и минуты, как Люда зацепилась за полку, на которой стояли бутылки с вином, разорвала на колене колготки, поранила ногу, да еще и скинула на пол бутылку «Мартини» стоимостью триста двадцать рублей. Бутылка разбилась вдребезги.

Аня испугалась. Даже со стороны видно было, что на ней лица нет.

– Да что ты, дурочка? – испуганно улыбнулась Люда, заметив остекленевший взгляд Ани. – Подумаешь, колготки… И нога заживет. А «Мартини» – на счастье. Ну, отдам зарплату за сегодняшний день. По закупочной цене вермут этот не так много стоит.

– Конечно, – пробормотала Аня. Перевела взгляд на мужика из очереди, заглядывающего маслеными глазками в разрез ее блузки. Вспыхнула. Бросила мысленно:

– Чтоб ты жвачкой своей подавился, животное!

Через пять минут мужика увезли на скорой.

Панарина, подойдя к Ане, аккуратно спросила:

– Может, Анечка, Кирилл был прав? Тебе и правда нужно одеваться скромнее?

– Может быть, – ответила Аня.

Зла не осталось. Было страшно.

В магазине Аня старалась ни о чем не думать. По дороге домой глядела себе под ноги, боялась поднять глаза.

Дома на полную катушку орал магнитофон. Братик развлекается. И в армию его не берут, и работать не хочет. Только и делает, что музыку слушает.

– Приглуши, – попросила Аня. – Голова болит.

– Так иди в свою комнату. У тебя комната есть, – огрызнулся Вадим.

– Мне и там слышно.

– Дверь закрой.

«Отдохнуть бы от тебя пару лет», – подумала Аня. Испугалась мысли, но ничего не произошло.

Участковый с какими-то людьми в форме и понятыми, взятыми из соседей, пришли только через час. Рылись в вещах брата, нашли пакетики с белым порошком. Брата забрали, магнитофон замолчал.

– Адвоката хорошего наймите. Может, отделается двумя годами, – тихо сказал участковый Ане. Они учились в одной школе, и он девушке симпатизировал.

– А если нет?

– Может загреметь лет на пять, – ответил милиционер.

Мать всю ночь плакала. Отец сидел до полуночи, как потерянный. Заснул под телевизором.

С утра Аня подошла к Люде, попросила:

– Отпусти после обеда. Надо уйти.

– Залетела, что ли? – спросила непосредственная Людмила. – Нужно решать проблему?

– Почти.

– Сегодня – никак. Завтра, может, придет новая девочка на кассу. Тогда отпущу. День потерпишь?

– Не потерплю.

– Все равно отпустить не могу.

«Дрянь», – подумала Аня. – «Мало тебе колготок разорванных. Окосела бы ты, что ли. Хоть ненадолго».

Через пять минут Люду укусила оса. В глаз. Глаз распух и совсем перестал видеть. С Аней случилась истерика. На все вопросы подруг она, лязгая зубами, отвечала:

– Ос очень боюсь. Смотреть на них не могу.

Люда, решив, что во избежание эксцессов вроде истерик Аню все же лучше отпустить, дала разрешение уйти после обеда.

«Она все-таки хорошая», – подумала Аня. – «А я – сволочь. Что со мной такое творится?»

Набрав в магазине пирожных, Аня побежала к подруге – толстой Лариске, приемщице на почте. Лариска не перетруждалась, работала на полставки, и во второй половине дня всегда была дома – если не бегала по магазинам. Муж Ларисы зарабатывал неплохо, и на почту та ходила не столько из-за зарплаты, сколько похвастаться перед коллегами новыми нарядами.

Пирожные Лариска жрала жадно, словно оголодала на сытных мужниных харчах. Аня, приучавшая себя не давать воли чувствам, старалась ничего об этом не думать. Отвернувшись от подруги к телевизору, она встретилась взглядом с маленькими, заплывшими глазками депутата, директора крупного завода Рюмина. К этому Рюмину она как-то хотела устроиться на работу, секретарем, но тот не взял. Рюмин рассказывал что-то, отчаянно брызгая слюной. Жирные щеки его колыхались.

«Чтоб ты лопнул, проклятый», – подумала Аня.

Депутат продолжал разглагольствовать. Аня, собравшаяся уже выложить подруге всю историю, решила сдержаться. Тоже взяла пирожное.

– Будем мы козлов всяких смотреть, – заявила Лариса, выдергивая шнур телевизора из розетки. – Включим лучше радио, музыку послушаем.

– Как стало известно нашему корреспонденту, при посадке разбился самолет, на которым летел депутат Рюмин. Члены экипажа и все пассажиры погибли, – взволнованно вещал диктор.

– По телевизору шла запись, – едва выговорила Аня. – Он летел в самолете. Вместе с невинными людьми.

Лариска хрюкнула, отправляя в рот очередное пирожное.

– Бог шельму метит. А люди – что люди? Каждый день кто-то погибает.

– Это я виновата, – призналась подруге Аня.

– Самолет, что ли, заминировала? – совершено спокойно спросила подруга.

– Нет. Захотела, чтобы он лопнул. А как бы он иначе лопнул? Вот его и раздавило в самолете.

Лариска покачала головой.

– Придумываешь, как всегда.

– Правда, – заплакала Аня. – Старуха умерла. Кириллу челюсть сломали. Мужик подавился. Людку оса укусила. Брата в тюрьму посадили. Они хоть рядом все были. Рюмин… Где я, а где Рюмин? И его достало!

Всхлипывая и путаясь, Аня рассказала Ларисе всю историю.

– Сочиняешь. Совпадения, – резюмировала та. – А если нет… Мне бы такую удачу! Посмотрела на врага – он лапки в сторону и отбросил. Любовницу бы мужнину извела. Сдается мне, любовницу он, гад, завел. Чтоб ему пусто было…

– Не говори так, – испугалась Аня. – Типун тебе на язык!

– Э, да что ты боишься! Сказки все. Суеверия. Ты к бабке сходи. Знахарке. Есть у меня на примете знакомая бабка. Очень помогает, скажу я тебе.

– Давай адрес, – попросила Аня.

Люба с трудом продиктовала адрес. Язык у нее начал побаливать. На Аню она смотрела с испугом.

Бабка жила на другом конце города. Аня постучалась к ней в квартиру, когда начало темнеть.

Едва Аня ступила на порог, старуха запричитала:

– Порча у тебя, девонька! Страшная порча!

– Кто навел?

– Подруга-змея. Что рядом с тобой работает, лицом бела, волосами черна. Знаешь такую?

– Нет.

– Думай. Ищи. А порчу я сниму, на того, кто навел, переведу. Сильна я порчу снимать…

– Да не порча у меня вовсе, – попыталась объяснить Аня.

– Ты думаешь, что не порча. Самая порча.

«Шарлатанка», – подумала Аня. – «И врать ей не стыдно. Чтоб у нее ноги отнялись. Ишь, семенит как противно».

Бабка присела на кресло, а встать и не смогла. Только замахала на Аню руками.

Всхлипывая, девушка бросилась по ночному городу прочь. Даже компании малолетних хулиганов шарахались от нее в сторону. Будто чувствовали беду.

«Что мне делать? Что делать?» – билась в голове девушки лихорадочная мысль. Знахарки – шарлатанки, к врачу с таким не пойдешь… Как избавиться от проклятия старухи?

По всему выходило – никак. Старуха умерла. Передала свой проклятый дар ей. Что же теперь, до самой смерти с ним мучаться?

Под подъездом Аню ждал Николай.

– Где была? – строго спросил он.

– Не твое дело, – тихо ответила девушка. Не тот человек Николай, чтобы с ним откровенничать. Не поверит, смеяться начнет.

– Я тебя уже сорок минут жду. В магазин зашел – отпросилась, говорят. Что случилось, скажи?

– Не скажу.

– Обидел кто?

– Старуха обидела.

– Мать?

– Дурак! Дурак непонимающий! Мать моя не старуха, – едва не заплакала Аня.

Николай глупо улыбнулся и пошел прочь, разговаривая сам с собой.

– Коля! Коля! – закричала девушка. – Подожди, Коленька!

Но Анин жених нес полную околесицу и пускал слюни на асфальт. Был совершенно невменяем. Ане оставалось только вызвать «скорую помощь». В который раз за последние дни.

«Самой себя проклясть?» – думала девушка. – «Смерти себе пожелать? Но не получится. Искренней надо быть. А я, подлая, хочу жить! И любить! И работать!»

Домой возвращаться было нельзя. Взглянешь косо на мать, огрызнешься в разговоре с отцом – и не станет их.

«Нужно только научиться не желать никому зла», – размышляла девушка. – «Так просто – не желать никому зла… Только ведь такого не бывает!»

Не на вокзале же ночевать? Тихой мышкой проскользнула Аня в свою комнату. Собрала вещи. Из дому надо бежать… Куда? Как? Переночевать, наверное, можно.

Спалось сладко. Словно и не было внезапно свалившегося дара. Словно не сошел с ума Николай, с которым они думали пожениться… Напротив, во сне недалекий обычно Коля говорил очень умные вещи, рассуждал, почти как профессор. А Аня не догадалась спросить, что же ей делать. Потому что о проблемах своих совсем не помнила.

– Спишь, что ли, корова?

Голос матери дребезжал. От бессилия, усталости, горя. Любимого сына держат в камере. А дочь разлеглась!

– Кто на работу идти будет? Поднимайся! Адвокату, я узнавала, придется десять тысяч платить. Самое малое. Выгонят тебя из магазина, если опаздывать станешь. И так еле устроили. Поднимайся, беспутная!

Аня покосилась на будильник. Половина восьмого. Действительно, только умыться и бежать. Краситься некогда. Опоздала. И еще, выходит, вся ее зарплата будет теперь уходить на выкуп непутевого братца? А как же новая кожаная курточка? И колготок только две пары, одни рвутся… Десять тысяч – деньги немалые. Они все вместе столько за три месяца не заработают.

Вины из-за того, что брата забрали в милицию, Аня не чувствовала. Пусть милиция пришла специально. Но наркотики Вадиму не они подсунули. Сам он их в дом принес.

Быстро одевшись и подхватив сумку с вещами, Аня бросилась к выходу.

– Эй! Что в сумке у тебя? – крикнула вслед мать.

– Ухожу я от вас.

– Как уходишь? Любовника себя нашла? Сбегаешь? Кому ты нужна, дура! Послушай мать…

– Не хочу я тебя слушать…

Мать разом охрипла. Хотела крикнуть что-то вслед, только открывала рот и сипела.

– Пи. Пи. Дзынь. Бум.

– Пи. Пи. Пи. Дзынь-дзынь. Бум.

– Пятьсот рублей, девушка.

– Сдача, пожалуйста.

– Сдачи не надо.

Аня подняла глаза. Крепкий мужичок-боровичок с тяжелой золотой цепью. Семьдесят рублей для него лишние? Хорошо живет. Ну и пусть живет.

Глазами опять за пазуху лезет. Да и пусть лезет. По крайней мере, честный.

– Вечером что сегодня делаешь, красавица?

– К жениху на показательный бой еду. Чемпион города по боксу.

– Хороший жених. Интересно бы познакомиться.

– Сдача, пожалуйста.

– Сказал же – сдачи не надо! – усмехнулся боровичок. – Красивая девушка. Возьмешь себе шоколадку.

Понятно. Жениха не испугался. Крутой, или опытный. Понимает, что нет никакого жениха. Ну и ладно.

А что вечером делать? Куда идти? Лариска к себе не пустит. Да и куда? У нее муж. Если бы он хоть в командировку уехал… Или… Нет, никаких или! В хорошую, прибыльную командировку! Только хорошие желания не исполняются. Везение Анечки одностороннее…

Может, броситься за боровичком, попросить: приюти хоть на неделю! Да только не выдержит она с ним неделю. А потом он и сам ее выгонит. Нет, окликнуть боровичка – что смертный приговор ему подписать. А он ведь неплохой, наверное, мужик. Нежадный.