Текст книги "Авалон-2314"

* * *

Камера предварительного заключения оказалась коробкой с обшитыми стальными листами стенами. Надо полагать, железо здесь было нужно не для того, чтобы преступник не прогрыз стену, а для того, чтобы экранировать радиоволны.

Забавно начинается новая жизнь. Прежде, когда законы были гораздо суровее – во всяком случае, за убийство давали, как правило, не три года исправительных работ, – мне в тюрьму попадать не доводилось. А сейчас – пожалуйста…

Что скажет Никита? Что подумает Кирилл? А Вита? У меня с ней свидание вечером. Вряд ли к тому времени меня вытащат из этой коробки.

Интересно, есть ли в моих имплантатах хоть какая-то база данных? Я обратился к системе. Ничего! Во встроенных накопителях памяти было зарезервировано много свободного пространства, но почти все диски – по привычке я называл зоны памяти именно так – были пусты. Одиноко болталась лишь папка с музыкой, которую прислал мне Кирилл. Но слушать музыку мысленно, через имплантаты, все равно что напевать про себя. Занятие не слишком здоровое.

Благодаря довольно-таки комфортному заточению – мебель в камере стояла вполне приличная, пластиковая, плюс питьевой фонтанчик, да и воздух свежий – у меня появилось время поразмыслить над случившимся. Насколько характерны убийства для современного общества? Этого я не знал. По логике, продвинувшиеся так далеко вперед люди должны научиться уважать жизнь других. Ведь они даже воскрешают предков… Но процесс убийства стал обратимым. Сейчас убить – почти то же самое, что сильно избить кого-то, твердо зная, что вреда здоровья противника это не принесет, только боль. Плюс расходы государства по воскрешению личности. Убийство из разряда уголовного преступления переходит в раздел злостного хулиганства с экономическими последствиями.

А почему за него так мало дают? Всего три года исправительных работ? Может быть, все зависит от способа и цели убийства? И от того, кто и кого убил? Скажем, люди двадцатого века могут стрелять друг в друга сколько угодно – им не привыкать… Если следовать логике наших потомков, конечно. И если у них действительно такая логика.

Но дело даже не в этом. Почему Крушинин оказался там же, где и я? Давно ли его воскресили? Кому понадобилась его временная смерть? Нет ответа. Трагическая случайность – слишком простое объяснение. Не разумнее ли допустить, что и меня, и Крушинина в Киселево заманили? С помощью воздействия на подсознание, например. Ведь логично предположить, что тот, кто может воскресить человека вместе со всей его памятью, может эту память и подправить…

Додумать мне не дали. Клацнул электрический замок на двери камеры, вошел Никита.

– Что случилось, папа?

– Замели. Дело шьют, – усмехнулся я.

– Ты что, в самом деле кого-то грохнул?

– Зачем?! Никого я не трогал. Поехал прогуляться за город. И вот…

Из-за плеча сына выглянула некрасивая девушка-следователь, которая любила, когда ее называли комиссаром.

– Любые ваши показания могут быть истолкованы против вас, гражданин Гончаров, – сообщила она. – Беседа с сыном записывается.

– Не сомневался.

– Пройдемте в комнату для допросов. Там я задам вам еще несколько вопросов и отпущу до выяснения обстоятельств дела. Гражданина Никиту Гончарова попрошу подождать нас в холле. Вы убедились, что с вашим отцом все в порядке, гражданин Гончаров?

– Можно сказать, да, – ответил Никита. – С тобой все в порядке, отец?

– Не знаю. Наверное. Ты поступил на работу?

– Да. Меня приняли.

– Вот и отлично.

– Еще бы, – подтвердила следователь. – Иначе поручительство гражданина Гончарова-младшего не было бы принято во внимание судом. Полные гражданские права имеют только работающие граждане.

– Полагаю, нашлись бы желающие поручиться за моего отца, – нахмурился Никита. – Он не одинок в мире.

– Может быть, – не стала спорить комиссар. – Оставьте нас, гражданин Гончаров. Мне нужно побеседовать с подозреваемым.

Никита ушел дальше по коридору, мы с девушкой-комиссаром вошли в кабинет, где меня допрашивали.

– Следствию стали известны новые факты, – сообщила Круглова, глядя мне прямо в глаза. – Вы посещали церковь. Ставили там свечи.

– Неужели и это преступление? – Я начал раздражаться.

– Нет. Но выглядит странно. Вы словно замаливали свои грехи.

– А по-вашему, у меня нет грехов? И, если на то пошло, у вас нет? Вы готовы бросить камень?

– Какой камень?

– Первый.

– Ах, вы в этом смысле… – Комиссар нервно дернула плечом, ее некрасивое лицо исказилось. – Я на службе и попрошу оставить ваши намеки, гражданин Гончаров. Вы обвиняетесь в совершении преступления, а не я. Свечи вы ставили до того, как был убит Крушинин. Значит, планировали убийство заранее?

– Никого и никогда не убивал, – повторил я. – И не планировал.

– Готовы ли вы подвергнуться сканированию памяти?

– Не знаю, что это значит. После консультации с внуком – возможно, буду готов. Пока никаких гарантий не даю.

Круглова нахмурилась:

– Что ж, срок вашего задержания подошел к концу. Но я получила в суде разрешение прикрепить к вам виртуального сопровождающего. Куда бы вы ни пошли, он будет с вами. Как в реальном пространстве, так и в виртуальном. Все ваши разговоры будут записываться, вы не сможете замести следы.

– Это законно?

– Конечно.

– Тогда что я могу иметь против? Прикрепляйте.

– Сделано. Вы свободны. В комиссариат полиции вы должны являться по первому требованию, в противном случае снова можете быть подвергнуты аресту.

– Мне, надо полагать, не следует уезжать из города?

– Почему? – Круглова впервые за время нашей беседы удивилась и от этого стала немного симпатичнее. – Отправляйтесь хоть на Луну. Но будьте готовы связаться с комиссариатом в любое время. Допросить вас я могу и в виртуальном пространстве. А если следствие потребует технических манипуляций, вы можете явиться в любой комиссариат в пределах Солнечной системы, даже на Марсе. Только полагаю, до Марса вы в ближайшее время не доберетесь. Билет дорог.

– Спасибо за пояснения. С вами было приятно работать, госпожа Круглова.

– Комиссар, – поправила меня девушка.

– Комиссар Круглова, – улыбнулся я.

Следователь не улыбнулась мне в ответ. То ли из-за служебного рвения, то ли потому, что не хотела лишний раз показывать кривые зубы. На самом деле мне стало жаль несчастную девушку. Хотя, может быть, у нее за плечами сто лет допросов?.. А если так, то еще жальче…

* * *

В Улан-Баторе Хонгр прежде ни разу не был – в точку базирования он, как и Минтимер, прибыл в баллистической капсуле. Город оказался большим, но большим в старом понимании – много зданий, громоздящихся неподалеку друг от друга, совсем мало небоскребов. Одна стеклянная башня стояла неподалеку от вокзала трансконтинентальной струнной дороги, другая – поодаль, возле холма, сливаясь с ним. В целом же казалось, что город словно и не вышел из двадцать второго века – та же архитектура, те же люди на улицах.

Сверившись с навигатором, Хонгр пересел в городское такси и отправился в салон мобильной техники на Третьей Русской улице. Большой ангар, покрытый полупрозрачными солнечными батареями, вмещал порядком автомобилей, воздушных катеров, личных мобилей и мотоциклов. Двухколесная техника сразу бросалась в глаза, да и для горных дорог мотоцикл весьма подходил, но Хонгр решил, что на мотоцикле он будет выглядеть несолидно. К тому же, хотя на мотоциклах и есть автопилот, полноценно отдохнуть в седле вряд ли удастся, поэтому мимо «Хонд» и «Харлеев» пришлось пройти.

Воздушные катера стоили дорого, но не это было главным препятствием для покупки – слишком четко отслеживались транспортной системой все полеты. Интеллект летательных аппаратов сопоставим с человеческим, они никогда не теряют связи с диспетчером. Присутствие постоянного соглядатая Хонгру было ни к чему, равно как и полеты по расписанию. А раскодировать управление и стереть данные с управляющего блока можно, только имея специальные навыки, да и то ненадолго – вычислят и поймают. Неподключенный к системе управления воздушный катер – летающая бомба.

Джипы выглядели солидно и тоже неплохо подходили для горных дорог. Большие колеса, прочные корпуса, мощные очертания… Но джип Хонгру не хотелось. Может быть, джипы не привлекали его потому, что напоминали военную технику, а душа хотела праздника.

И праздник нашелся. В дальнем углу ангара стоял открытый «Мазерати» стального цвета. Хонгр заметил автомобиль и понял, что всегда мечтал о таком. Стремительные, хищные очертания, широкие колеса, мощный и в то же время изящный корпус, яркий красный трезубец на капоте…

– На «Мазерати» скидка, – объявил продавец-консультант, появившийся перед Хонгром словно из ниоткуда. – Их производит наш завод в Улан-Баторе.

– В Улан-Баторе? – поразился Хонгр.

– Итальянцы и русские теперь клепают мобили, – с оттенком легкого презрения сообщил консультант. – В Европе на такой машине просто негде ездить – все застроено, все ползают между домов по струнам-паутинкам. Дороги остались только в Азии да в Австралии. В Африке и Южной Америке сплошь заповедники, в Европе и Северной Америке – муравейники. На юге Китая и на полуостровах тоже не развернешься, но Монголия, Тибет и Сибирь способны предоставить дороги для этого роскошного автомобиля, чуда автомобилестроения нашего века. Расход водорода – полтора литра на сто километров, мощность – четыреста лошадиных сил, просвет между днищем и дорогой изменяется. Несмотря на то что «Мазерати» – спортивный, можно сказать, гоночный автомобиль, он способен преображаться в вездеход. Система климат-контроля с воздушной квазикрышей, разумеется, тоже есть. Продемонстрировать?

– Чуть позже. А почему вы измеряете мощность в лошадиных силах, а не в киловаттах? – поинтересовался Хонгр.

– Это же «Мазерати»! Компания, основанная в начале двадцатого века! Тогда о киловаттах слыхом не слыхивали. Все ездили на лошадях.

– Правда? – заинтересовался Хонгр. Он представил своего кумира, Че Гевару, на лошади – образ вышел вполне гармоничным. Потом вообразил его же в автомобиле – никаких противоречий. Наверное, и в самом деле ездили и так, и эдак…

Цена автомобиля оказалась высокой, но приемлемой. Соратники обеспечили Хонгру достаточную кредитную линию для того, чтобы он мог позволить себе большие траты. Поэтому спустя десять минут революционер смог испытать забытые ощущения поездки за рулем.

Конечно, «Мазерати» мог управляться автопилотом, более того, в некоторых случаях автопилот имел приоритет – общество не могло позволить водителю-новичку совершить аварию. Но пока автомобиль не угрожал окружающим, на нем можно было ехать как угодно. И разгоняясь до двухсот километров в час, и в левом ряду, и резко тормозя, и набирая скорость.

Водородные заправки в Улан-Баторе имелись только в двух местах. Навигатор автомобиля снабдил Хонгра необходимой информацией, и скоро пятидесятилитровый бак «Мазерати» был полон – хватит, чтобы доехать до Москвы. Но в Москву Хонгр пока не собирался…

Теперь можно было и приодеться – не являться же в гости в охотничьем костюме цвета хаки? Заехав в один из модных бутиков в центре города, Хонгр купил голубые джинсы, белую хлопчатобумажную рубашку и легкие удобные мокасины серого цвета. Даже дышать стало легче – городской воздух был горячим, а сложная система кондиционирования воздуха над открытым автомобилем только усугубляла контраст.

Оставалось найти цветы. Магазин в подвале, на который указала навигационная система, предлагал широкий выбор. Хонгр решил остановиться на классических розах – правда, не голландских, а северокорейских. Продавец предложил поместить цветы в стазис, но Хонгр отказался – до дома Александра ехать каких-то десять километров по ровной дороге. Жил приятель Лилии на окраине, в коттедже.

Довольный покупками, Хонгр расслабился, можно даже сказать – разнежился. Он чувствовал себя бойцом на пенсии, командиром большого отряда в стране победившей революции. Даже мини-гранату не стал перекладывать из кармана куртки в новые брюки, а автомат еще утром остался на базе. Да и что проку от автомата в городе, где камеры наблюдения на каждом шагу?

Расслабился Хонгр непозволительно. Когда он удобно устроился за рулем, ворохом бросив пятнадцать роз на заднее сиденье, по капоту автомобиля застучали отлакированные ноготки. Хонгр поднял глаза и увидел стройную блондинку в облегающем зеленом платье, с усмешкой разглядывающую его.

– Подвезете? – поинтересовалась девушка. – Или я помешаю вашему романтическому свиданию?

Мозг Хонгра заработал с утроенной силой. Кто это? Почему она подошла к нему? Зачем? В чем может быть подвох? Не видел ли он эту девушку прежде?

Ах, если бы она была просто искательницей приключений, обратившей внимание на стильного парня в дорогом красивом автомобиле. Но в такие случайности Хонгр не верил. Нет, к девушке могут подойти на улице просто так – да и то не совсем «просто так». К нему – вряд ли.

И тем не менее роль нужно было играть до конца.

– Подвезу, – натянуто улыбнулся он. – Куда?

– Здесь близко. Коттедж Александра Парамонова. Не слыхали о таком?

Хонгру стало еще более не по себе, но он не подал вида.

– Именно к нему и еду.

– Вот и отлично! – широко улыбнулась девушка. – Как удачно, что я вас встретила. Тащиться на мобиле слишком скучно и утомительно. Тем более что ездовая струна кончается в полукилометре от коттеджа Александра. Нет ничего тоскливее плетущегося на своих маленьких колесиках лишенного ездовой струны мобиля. Как вы думаете?

– Думаю, есть вещи гораздо более грустные. Но описанный вами мобиль мне стало жаль.

– Пожалейте лучше меня. Точнее, поздравьте – ведь теперь мне не придется страдать, я встретила вас. У меня интуиция, представляете?

– Да уж, – Хонгр скрипнул зубами.

* * *

Вечерело. Мы с Никитой шли по улице пешком. Башню, в которой я жил, отделяло от комиссариата полиции каких-то два километра. Кабинки мобилей плыли над нами. Сын заверил меня, что на голову нам ни один из них не спрыгнет. Мало того, что в наших имплантатах постоянно работали опознавательные маячки, мобили имели чуткие датчики движения, тепла и объема – спрыгивать на кошку или собаку (не всем диким зверькам еще внедрили поисковые имплантаты-опознаватели) тоже не годится.

– Ты, как всегда, загадочен, папа, – заметил Никита. – Спрашивать тебя, видел ли ты этого Крушинина, знал ли о нем, я не буду – наша беседа записывается. Но дело очень странное.

– Мне тоже так показалось, – я усмехнулся. – Скажу тебе не для протокола – я не убивал ни Крушинина, ни кого-то еще. Во-первых, это было бы самой настоящей глупостью, а во-вторых, я и понятия о нем никакого не имел до того, как меня арестовали. Надо будет рассказать Кириллу, что произошло.

– Ему ты доверяешь больше, чем мне?

Я обнял сына за плечи:

– Что ты, Никита? О чем речь? Все мы родственники, и я вкладываю в это понятие определенный смысл – не знаю уж, принято ли так теперь. Только Кирилл освоился в этом обществе гораздо больше, чем мы. Я вообще ничего пока не знаю, да и ты, подозреваю, осведомлен не обо всех тонкостях современной жизни, хоть и устроился на работу. Кстати, поздравляю тебя от всей души! Кирилл тоже знает не все – ведь он не родился здесь, однако опыта у него гораздо больше.

– Наверное, ты прав. Знаешь, мне тяжело осваиваться в новом мире. А ты словно сразу погрузился. Путешествуешь в вирте, знакомишься с людьми…

– Откуда ты знаешь?

– Кирилл рассказал.

– Кстати, отчего он хочет называть всех родственников по имени?

– Современная этика. Прежде всего так лучше для нас.

– Чем?

– Ну, представь: идешь ты с девушкой, а к тебе подходит парень и начинает: «Дедушка! Дедушка!» А потом еще и выясняется, что ты ему не просто дед, а прапрадед. Перед девушкой неудобно…

Я рассмеялся.

– И оказывается, ко всему прочему, что она моя прапраправнучка. Ужас… А как в самом деле определить, родственник тебе человек или нет?

– Все мы родственники. В той или иной степени, – ответил Никита. – Мы научили чему-то своих детей, а они теперь учат нас. Странно, правда?

– Так было всегда – в той или иной степени. Диалектика! А сейчас молодежь любит учиться? Настоящая молодежь?

Никита пожал плечами:

– Много ли ее? Рождаемость сильно упала – причем я точно не знаю почему. Возможно, это связано с процессами сохранения вечной молодости… Так что больше молодежи воскрешенной – тех, кто умер молодым. Такие учиться, как правило, хотят. А настоящие дети разные, как и прежде. Но я видел не слишком много детей.

– Да, детишек мало. И, похоже, они воспринимают нынешнюю жизнь не как чудо, а как нечто само собой разумеющееся.

– Верно, – согласился Никита. – К воскрешенным отношение спокойное, без особых восторгов и без настороженности. Только ведь воскрешают далеко не каждого. В первую очередь тех, кто может быть полезен. Хотя декларируется принцип: «Мы вернем к жизни всех, кому хоть чем-то обязаны».

– Хороший принцип. Ты полагаешь, он не будет соблюдаться? Мне послышалась в твоих словах какая-то горечь.

Порыв ветра, вырвавшийся из узкого переулка, принес запах озона и несколько обрывков легкой, почти невесомой бумаги, один из которых облепил мои ноги. Никита помог мне стряхнуть бумагу, чихнул, проворчал что-то неразборчиво. Потом сказал вслух:

– Не знаю. Возможно, и так.

– Что так?

– Возможно, воскресят всех, кто не запятнал себя преступлениями против человечества, не причастен к террористическим организациям и тоталитарным сектам. Да и тех, кто запятнал, будут воскрешать и воспитывать. Но пока мы вынуждены работать, работать и работать.

– Ты представлял себе рай не так? – я улыбнулся.

– Вот именно!

– Ну, что я могу сказать тебе, сынок… Я ведь вообще не представляю себе этот рай. И хочу полететь на Луну.

– Кстати, ты еще ее не видел?

– В каком смысле? В вирте? Или по телевизору?

– В небе!

– Нет, я мало смотрел в небо.

– Тебя ждет сюрприз. Кажется, Луна растет и скоро будет полной – увидишь все, что надо.

– А именно? Лунные базы?

– Лучше посмотреть самому. Я когда первый раз увидел Луну, словно бы испытал просветление. Реально осознал, где нахожусь и что пути обратно уже нет. До этого как-то не верилось. А показал мне ее Кирилл.

– Кстати, тебя воскресили раньше Татьяны?

О своей жене сын не упоминал, и я, наконец, решил задать вопрос сам.

Никита хмыкнул:

– Почему ты решил, что она уже среди живых?

– Ну, не знаю… Кирилл живет с женой и с детьми…

– С женой. С детьми сейчас мало кто живет. – Никита сказал это почти раздраженно.

– Так ты пока один?

– Да.

– Поэтому и злишься?

– Папа, я тебя прошу! На что мне злиться? На то, что ты нужен проекту больше Татьяны? Ее обещали воскресить через пару месяцев. Необходимая информация уже имеется. Отчего авалонцы тянут с воскрешением, не знаю. Они не перед кем не отчитываются, только перед правительственными организациями, да и то… А вообще, семьи сейчас рушатся, люди меняются. Мир словно сошел с ума.

– Тебя это смущает?

– Да! Да!!!

Никита кричал. Прохожих на улицах было мало, тем, кто ехал в мобилях, было мало дела до того, что происходит внизу.

– Но ведь прошло много времени…

– И что? Это значит, что жена может изменять мужу, сидя в кресле в метре от него?

– То есть?

– Я имею в виду вирт! Практически каждый заводит там интрижки, «уходит от реальности»…

– По-моему, такое происходило еще в наше время. Кто не флиртовал в Сети?

– Я! – возмущенно заявил Никита. – Я всегда был верен своей жене! И не понимал тех, кто волочится за женщинами в блогах и чатах! А сейчас люди занимаются в вирте сексом! И получается даже лучше, чем в реальности!

– Ты-то откуда знаешь? – поинтересовался я.

– Знакомые рассказывали, – смущенно бросил Никита.

– Может быть, все не так страшно…

– Нет! У меня ощущение, что я не воскрес, а сошел с ума под конец жизни. И сейчас нахожусь в сумасшедшем доме. Ты, всегда спокойный и сдержанный, убиваешь кого-то!

– Я никого не убивал, сын. Да и насчет спокойствия и выдержанности – мы слишком долго не виделись, плохое успело забыться.

Черный металлический шарик с несколькими окошками, похожий на небольшой вертолет – сверху у него с огромной скоростью вращались короткие лопасти, – завис перед нами.

– Все в порядке, граждане? – шарик заговорил приятным женским голосом. – К нам поступил сигнал – никто из вас не обижает другого?

– Нет, – ответил Никита. – Мы с отцом спорили на отвлеченные темы.

– Все хорошо, – подтвердил я.

Шарик взмыл вверх, в розовое небо, но не улетел, а завис над нашими головами.

– Следит, – сказал Никита. – Механический шпик. Их полно в городе. Имеют собственный интеллект, но больше опираются на жалобы граждан и команды операторов. Картинку, которую они передают, обрабатывают в одном из специальных центров. Мне сперва предложили работать в таком – сказали, что, как бывший летчик, я имею необходимое умение концентрироваться, следить за приборами. Но я не захотел шпионить за прохожими.

– Это ведь обыкновенная полицейская работа? Защита правопорядка? – спросил я. – Или шпионят с какими-то особенными целями?

– Откуда я знаю? – фыркнул Никита. – В любом случае мне такой вид деятельности не пришелся по душе.

– А этот шарик… Вертолетик… Он имеет какое-то оружие?

– Зачем? Он снимает и докладывает. Любой человек идентифицируется мгновенно. Чем бы незаконным ты ни занимался, можешь быть уверен – тебя вычислят и поймают. Такие шарики не могут помочь разве что в драках, когда людям уже все равно, что за ними следят шпики. Но драки здесь случаются редко. Проще и приятнее набить друг другу морду в вирте.

Мы дошли до подножия башни, где располагалась моя квартира. Окна западной стороны горели ярко-алым огнем – в них отражалось багровое солнце, касавшееся крыш домов на западе.

– Поднимешься? – спросил я. – Выпьем чаю.

Никита замялся:

– Меня ждут.

– Зачем ты тогда провожал меня?

– Тогда еще не ждали.

– Получил мысленное сообщение?

– Вроде того.

Я сделал заметку: нужно осваивать современные коммуникационные технологии. Общаться с помощью имплантатов без звука и так, чтобы этого не было видно со стороны, я еще не мог.

– Женщина?

– Нет, – раздраженно ответил Никита.

– То есть?

– Мне надо выполнить кое-какую работу в вирте.

– Ладно, не хочешь говорить – не надо.

– Давай лучше встретимся в вирте через пару часов. Если хочешь. Ты ведь тоже наверняка туда войдешь?

– Да, я познакомился с одной девушкой…

Никита и бровью не повел. Давно привык, что мы с мамой не живем вместе, – не маленький. Совсем не маленький… И скрываться от него я не собирался.

– Смотри, чтобы она не оказалась твоей правнучкой, – через пару секунд он все же не удержался от комментария. – Кажется, ты этого опасался?

– Да, такая ситуация была бы мне неприятна, – согласился я. – Но, полагаю, прежде чем дело дойдет до серьезного, я успею это выяснить.

– Ты просто не представляешь, как быстро сейчас все происходит, – Никита хмыкнул. – Ладно, счастливо, успехов. Ты не обиделся? Я что-то не в себе сегодня. Устал.

– Бывает, сынок. У тебя выдался тяжелый день. Рад, что тебя приняли на работу.

– А я не знаю, рад ли, – ответил Никита. – Но я буду учиться. Мне хочется водить корабли к Луне. Правда, конкурс на вакансии пилотов огромен. Не один я был летчиком. Многие имеют опыт космических полетов и управляли куда более солидными аппаратами, чем пассажирский самолет.

– Ты сможешь, – улыбнулся я. – Заказать тебе такси? За мой счет.

– Папа, я давно не ребенок. А рейсовые мобили ходят между нашими башнями регулярно.

Никита поднял руку, и желтая четырехместная кабинка с симпатичной коротко стриженной светловолосой девушкой на переднем сиденье опустилась на землю рядом с нами. Пассажирка «автобуса» никак не отреагировала на вынужденную остановку. Собственно, в наше время тоже никому не приходило в голову удивляться, когда останавливается маршрутное такси. Никита сел сзади. Наверное, так здесь принято – занимать свободное место рядом с другим свободным. Я улыбнулся ему еще раз и подмигнул. Сын нахмурился, как будто я вел себя неприлично.

* * *

Импровизированный концерт собрал в общей сложности человек пятьдесят. Послушать песни подходили иностранцы, которых в центре Риги было полно. Они, по словам Ольги, платили особенно щедро. За час выступления Дима успел спеть почти все свои песни, некоторые – по нескольку раз. Оля собрала восемьдесят шесть евро. Для настоящего концерта сумма смешная, но ведь и рекламы не было, и билеты не продавались. А для уличного певца сто евро – целое состояние.

Половину денег пришлось перечислить официанту «Трех кружечек эля» в качестве оплаты по счету и гонорара за содействие, а также использование техники. Дима сначала возмущался тем, что платить приходится слишком много, но потом сообразил, что спорит из-за смехотворно малой суммы, и махнул рукой. Сорок евро – много для чаевых, но слишком мало для прибыли от концерта. Хотя, когда он был совсем молод, ему бы так, наверное, не показалось.

– А ты неплохой организатор, – хмыкнул Соловей, когда они с девушкой пошли обратно в гостиницу. – Не хочешь попробовать себя в продюсерской деятельности? Я помогу…

Сказал и вспомнил, где он и кто он. Зрители, слушавшие его несколько минут назад, уже казались певцу восторженными поклонниками, концерт взбодрил его, прямо-таки вернул в прошлое, когда он был богат и успешен и действительно мог замолвить за кого-то словечко. Хотя редко это делал – слово Димы Соловья слишком дорого стоило.

– Может быть, – мило улыбнулась Оля. – Боюсь, на номер в гостинице тоже придется зарабатывать. Если моя карточка заблокирована, денег у нас совсем нет. Даже пива с чипсами не купишь и пообедать будет негде.

– Дикость, – вздохнул Соловей. – И это называется общество будущего? Воскрешают человека и выбрасывают его на улицу? Крутись как хочешь… Ладно я. У меня талант, я не пропаду. А что делать другим?

– Так ведь самых талантливых и воскрешают. Кому нужна серая масса, быдло? – спросила Оля. – Потому и конкуренция так высока. Но ты пробьешься, мой герой!

– А то! – Дима обнял девушку за талию, потом опустил руку немного ниже. – Я и здесь буду стадионы собирать. Хавает пипл древнее творчество. Эта музыка будет вечной! Да мы еще и новых песен купим. На старом репертуаре работать сложно, если ты не Элтон Джон.

– В каком смысле Элтон Джон? – спросила Оля.

– Ну, в самом прямом. То есть, конечно, я имел в виду – если ты не сверхзвезда, а просто звезда. Неблагодарный народец быстро забывает своих кумиров. Стоит только пропасть с горизонта на пару лет – и начинай все заново.

– Мне кажется, тебя до сих пор любят. Вот, скажем, я.

– Ты не показатель. Нужны людские массы, – ответил Соловей. – Только на массах можно «рубить капусту».

По всей видимости, народу в Риге «рубить капусту» удавалось весьма успешно. Люди по улицам бродили разные, большинство, как отметил для себя Соловей, в дорогущих эксклюзивных шмотках, стоящих не одну сотню евро. Сам он на фоне многих парней выглядел просто оборванцем, что звезду несколько напрягало. Но ясно было, что за тридцать евро не оденешься, а подписание контракта, как это ни грустно, никак не происходило. Японо-турецкий продюсер шастал где-то в Бразилии с мулатками и не торопился заняться раскруткой перспективного певца из Москвы.

– Публика подтянется, – объявила Оля. – Мы разместим твои клипы в Сети, в вирте, и ты станешь гораздо популярнее.

– Разместить надо, – согласился Соловей. – Только как сделать, чтобы эти клипы качали и смотрели? Желающих влезть на вершину полно, только публикой востребованы не все.

Оля посмотрела на звезду с интересом:

– Ты практичен.

– Если бы я был непрактичен, так и тусил бы по помойкам.

– Помойкам?

– Я о всяких кружках самодеятельности и провинциальных клубах. Знаешь, что такое клуб?

– Место, где собираются джентльмены, – ответила Оля.

– И разное сельское быдло, гопники и хулиганы, – пояснил Дима. – Начинать-то приходилось с клубов, детка. Тебе с богатым папой такого и не снилось. Семечки, сигареты, дешевое пиво, драки. Мне один раз чуть нос не сломали за то, что я плохо пел. Они так решили, что плохо. А потом какая-то скотина вырывала у меня микрофон и пыталась петь сама, что-то про зоны и тюрьмы. Самое противное, когда кто-то не умеет петь и мешает.

Девушка погладила Диму по голове:

– Теперь тебя никто не посмеет обидеть. Я буду твоим директором.

– А как же японский продюсер?

– Продюсер – это продюсер. А я буду защищать твои интересы.

– А пока мне надо еще несколько раз спеть на улице, потому что у тебя совсем нет денег. Отец твой бабок точно не может подкинуть?

Простота Соловья Олю ничуть не смутила, и она ответила откровенностью на откровенность:

– Ты знаешь, папа был против моего общения с тобой. Поэтому, наверное, и блокировал карточку. А я не хочу просить, не хочу отзываться на его звонки. Потом, когда мы с тобой станем по-настоящему близки, ему ничего не останется, как признать наши отношения.

Соловей усмехнулся про себя: «Когда мы станем близки». Захотела… Хотя почему бы и нет? Красивая богатая девочка, которая еще и любит его без памяти, – что еще надо? В конце концов, он тут совсем один. Когда получится стать на ноги, можно будет менять свою жизнь. А пока надо плыть по течению, благо оно движется в нужном направлении. Жизнь должна быть полна радостей, пусть и мимолетных.

* * *

– А вы кто будете, загадочный незнакомец? – поинтересовалась девушка, устроившись в кресле рядом с водительским. – Я не видала вас у Парамонова прежде.

Хонгр не очень вежливо хмыкнул:

– В самом деле?

– Нет, определенно вы прежде там не бывали. Такого колоритного мужчину я бы запомнила.

– Что же во мне такого колоритного? – поинтересовался Хонгр. Камуфляж он снял, автомата на плече у него теперь не было. Самый обычный человек в обычной одежде.

– Даже не знаю, – задумчиво проговорила девушка. – Все!

– У Парамонова я прежде и правда не бывал, вы правы, – признался Хонгр. – Но вы меня знаете, верно?

– Вовсе нет. Почему вы считаете, что я лукавлю?

– Мне кажется, что подойти посреди города к незнакомому человеку и попросить его подвезти вас именно туда, куда он едет, – слишком неправдоподобно для случайности.

– Вы не верите в чудеса?

– Нет, прекрасная незнакомка, – в тон девушке ответил Хонгр, трогая автомобиль с места.

– Меня зовут Василиса, – объявила девушка. – Старинное русское имя. Как вы считаете, мне подходит?

– Вполне, – озадаченно протянул Хонгр.

Имя девушке и впрямь подходило: если пышные светлые волосы заплести в косы да надеть какой-нибудь русский национальный наряд – то хоть в театре играть, Снегурочку или Василису Премудрую. Хотя Василиса вроде бы была брюнеткой?

– Так вы не ответили на мой вопрос. Откуда вы? Как вас зовут? Чем вы зарабатываете на жизнь? Расскажите!