Текст книги "Российские колокола"

Песнь восьмая

1

 
Лето всё в осаде продержала
Ольга злополучный этот город.
Но дрались с отчаяньем последним
Жители его, поскольку знали
Руку беспощадную княгини
И свою провинность перед нею,
Перед нею, молодой вдовицей,
И её сынишкой – сиротою.
 

2

 
И прискучила осада Ольге,
Ибо унизительно бессилье
Видеть оком ярым ненавистных
И не закогтить, не растерзать их.
И припомнила тогда княгиня,
Что славна отнюдь не делом ратным,
А своей премудростью лукавой,
И решила вновь пойти на хитрость.
 

3

 
И сказала икоростелянам:
«Все другие города мне сдались,
Откупились самой малой данью;
Вы одни упрямитесь, безумцы…»
Отвечали икоростеляне:
– Мы бы рады были откупиться.
Только не возьмёшь ведь, не захочешь,
А желаешь отомстить за мужа. —
 

4

 
И сказала икоростелянам:
«Я уже сыта. Довольно мести.
Надоело мне бивачить в поле.
Заплатите. Ув е д у дружину».
Осаждённые воспряли духом:
– И меха, и мёд не пожалеем… —
«Не жадна я. Со двора достанет
Воробьёв и голубей – всех по три».
 

5

 
И опять наивные древляне
Хитроумной Ольге дались в сети,
Вроде глуповатых этих пташек
Прямиком в ловушку угодили.
Радуясь, что кончится осада,
И что дети их остались живы,
По дворам по икоростелянским
Наловили приживал пернатых.
 

6

 
Привезли их в клетках и корзинах
Тонкого древлянского плетенья
И с возов трескучий хор сгрузили,
Что чирикал, гулил без умолку.
«Всё, – сказала Ольга, – мы уходим.
Полно враждовать. Повоевали.
А из ваших птичек приготовим
Напоследок знатное жаркое…»
 

7

 
И опять поверили древляне
Ольгиному ласковому слову.
И, хотя оставили дозорных,
Но легли спокойно, почивали.
И раздала воинам княгиня
Взятых птиц, и каждому велела
Привязать обернутый в тряпицу
Уголёк с погасшего кострища.
 

8

 
А когда потом рукой взмахнула,
Ратники их выпустили разом,
И рванулась стая из ладоней,
И направилась к Икоростелю.
И, не ведая, что смертный ужас
На дворы на отчие приносят,
Разлетелись голуби по вышкам,
Воробьи нырнули под застрехи.
 

9

 
И почудилось мужам дозорным,
Что в иссине-чёрном позднем небе
Звёздный дождь обрушился на город —
Погружённый в сон Икоростель.
Только миг, и запылали кровли,
И пошёл плясать от голубятней
По высоким теремам и избам
Яростный, чудовищный огонь.
 

Песнь девятая

1

 
Всё стояла и стояла Ольга,
Всё ждала на свой вопрос ответа.
«Худ о. Паче Игоревой смерти…» —
Прошептала. Худ о было ей.
Отомстила вроде бы? Да пусто!
Воздала как будто бы с лихвою?
Только сердцу нет успокоения,
А ещё страшней, тупее боль.
 

2

 
Ольга, Ольга, кто тебя утешит,
Кто тебя, премудрую, наставит,
Снимет хворь с души твоей, очистит,
Если всех на свете ты умней?
Впрочем, и для мудрых есть спасенье,
Впрочем, и они не безнадежны,
Ибо мудрых через их лукавство
Уловляет праведный Господь.
 

3

 
Ко Царьграду, в Греческие земли,
Как-то раз отправилась княгиня.
И княгиню принял император,
Правивший в то время Константин.
И, увидев – как она красива,
И, услышав – как она разумна,
Константин сказал:
– Достойна с нами
Царствовать над нашею землей.
 

4

 
И, уразумев, чего он хочет,
Догадалась Ольга, как слукавить,
Только бы царю не даться в руки
И свою свободу сохранить.
«Я – язычница, – ему сказала, —
Если хочешь окрестить, согласна;
Только сам крести, своей рукою.
А иначе вовсе не крещусь».
 

5

 
Константин совместно с патриархом
Во Христову веру окрестили
Эту хитроумнейшую Ольгу.
А потом сказал ей император,
Что намерен взять себе в жену.
«Как же? – возразила, – ты отец мне…»
Улыбнулся Константин с досадой:
– Эх, перехитрила ты меня!
 

6

 
Мудрая, слукавила княгиня.
Но, от Константина увернувшись,
Угодила под Господню руку,
Под опеку светлую Христа.
И, не чаявшая горней власти,
Чудного живого обновленья,
Ибо иго Господа есть благо,
Прозревая, увидала свет.
 

7

 
И, как нам поведал Летописец,
Ольга предвозвестницей явилась,
Ясною денницей перед солнцем,
Зорькой христианской перед светом,
Первое познанье наше Бога,
Нашего с Ним примиренья утро.
И была жива – за Русь молилась,
И по смерти молится за Русь.
 

8

 
И простил ей милосердный Боже,
Прегрешений не вменил блаженной,
Но, потомков, в слепоте упорных,
Не оставил нас без наказанья.
Ольгиного сына – Святослава —
Взяли на порогах на Днепровских,
Вынесли с ладьёю печенеги.
Череп князя чашей служит им.
 

9

 
И, когда на Русь свалилось горе,
Злей какого люди не слыхали,
Разве, в баньках заперев, не жгли нас?
Разве нас не резали татары?
А пылающие вражьи стрелы
Под застрехи к нам не залетали?
Заступись за грешников, Сын Божий,
Отмоли нас у Господней кары.
 

II. Под Змеиною горой…

 
Добрынюшке-то матушка говаривала,
Да и Никитичу-то матушка наказывала:
– Ты не езди-ка далече во чисто поле,
На тую гору да сорочинскую,
Не топчи-ка младыих змеёнышей,
Ты не выручай-ка полонов да русскиих,
Не купайся, Добрыня во Пучай-реке,
Та Пучай-река очень свирепая,
А середняя-то струйка как огонь сечёт!
 

Былина «Добрыня и Змей»

Призвание варягов

 
Русь глядела на север, на юг и на запад,
А с востока текли на неё племена,
И наживы, и гари дурманящий запах
На раздолье степном обрывал стремена.
 
 
В разоренье жила, в стыдобе и позоре,
Вечно предана, продана, вечно в беде;
И струилось слезами горчайшее горе
У печальных мужей по седой бороде.
 
 
И коптила быков, да не ведала сыти.
Вороваты, продажны и лживы князья;
И варягов зело умоляла:
– Придите!
Нам без власти разумной да честной – нельзя!
 
 
А варяги, что морем ходили бездомно,
Не считая смертей, не пугаясь утрат,
Не надеясь на поле, на падшие зёрна,
Были сами надёжны, как друг или брат.
 
 
И дубовым кормилом в ночи шевелили,
То звезду расплескав, то луны зачерпнув,
И волна, рассечённая, брызг изобильем
Освежала орла деревянного клюв.
 
 
А под солнцем по борту щитами сияли,
И победные копья стояли торчком,
И не смели к могучим приблизиться дали,
И спешил расступится лесной окоём.
 
 
И на зов поспешали, суровые, в силе,
Потому, что и Киев в крови, и Валдай,
Потому, что варягов на Русь пригласили,
И зарю распахнули. И крик:
– Воладай!
 
 
Днепр играет по борту лохмотьями пены.
И разбиты хазары у стен вековых.
А варяги суровы, горды и надменны,
И уже презирают холопов своих.
 

Печали святогора

 
Шлем в ручей обронил. Меч сменял на топор.
А копьём обветшалую кровлю подпёр.
Всё на свете проспал, проиграл, прокутил.
На Савраску взобрался и вовсе без сил.
На коне выезжает седой Святогор.
Старику и трава, и деревья – в укор.
 
 
И выглядывал люд из бревенчатых изб:
Мол, и мы погулять да развлечься могли б,
Мол, и нам богатырский знаком аппетит.
Да и сон богатырский кому повредит?
И по что нам такого кормить, ублажать,
Если не с чем уда лому двинуть на рать?
 
 
Хоть и свалит шеренгу, ладонью рубя,
Семерых не нанижет, коль нету копья,
А поскольку в пропаже высокий шелом,
Нечем даже боднуться с нахальным врагом.
Где ты половцев страх и ногайцев гроза?
И молчит Святогор, и отводит глаза.
 
 
Стыдно вспомнить, как буйствовал в пьяном поту,
Как из пола кухонного выдрал плиту
И под голые крики: «Пожар!.. Караул!..»
На соседскую баньку в сердцах зашвырнул.
Из хоромов на площадь повытолкав пир,
Медовуху бадейкой трёхвёдерной пил.
 
 
А с женою, ему телесами под стать,
Развалил на дубовых подпорах кровать.
Догадался, скромняга, на печь перелечь,
Покряхтела под ними и рухнула печь.
В степь ночную сбежали:
– Земля, потерпи! —
И под вечер проснулись в объятьях степи.
 
 
Эй, Савраска, полегче в дозоре ступай,
Закраснелся цветами земной каравай.
Загудела пчелиной работой заря,
Чтобы пасечник борти проведал не зря.
А врагов не подпустит суровая мгла,
Та, что хмурой чертой по степи пролегла.
 

«Под Змеиною горой…» (2009)

 
Под Змеиною горой
В логове змеином
Жили ветер гулевой
С непутёвым сыном.
То-то страсть у них была
Связывать, кто волен,
И срывать колокола
С белых колоколен.
И в размахе чёрных крыл
Проносились в туче,
И когтями каждый рыл
Огненные кручи.
И чернел от сажи гусь,
Распростившись с далью,
И закашливалась Русь
Ядовитой гарью,
И глядела на врагов
С грустной укоризной.
…
Синева без берегов
Над моей Отчизной!
 

Гость

 
Синева у небес отгостила,
Потянулось прощанье на юг.
И полапал речушку Ярила
Так, что хрустнул излучины лук.
Крыша крыльями хлопнула, взмыла,
К перепёлкам спорхнула на луг.
А в разломе жестоком стропила
Ветер золотом выстелил вдруг.
 
 
Что за ветер? Повадкою странен,
Постучался в оконный откос
Зычно так, будто цепом крестьянин
На подворье молотит овёс.
До забытого всеми погоста
Гул домчался. Расслышали, чай?
– Эй, хозяин, заморского гостя
На пороге высоком встречай!
 
 
И по древней, по дедовской вере,
Не промешкав, на первый же стук
Отворились скрипучие двери,
Вспыхнул свет в очаге и потух.
С полки на пол свалилось лукошко.
Пёс ощерил косматую пасть.
И, метнувшись по горнице, кошка
На трубу сатаною взвилась.
 
 
Подан страннику ковшик водицы,
Приготовлены ужин, ночлег.
Отвечали шагам половицы,
Что, казалось, умолкли навек.
Печь, что в праздности чревом рассохлась,
Как безмужняя баба-вдова,
Пепел выдула, битые стёкла,
Зажевала сырые дрова.
 
 
Не иначе порадует хлебом
Вся в разломах и трещинах печь,
Если к речке склонившимся вербам
От потравы хоть струйку сберечь,
Если суслик хоть малую горстку
На кутейный уступит замес,
А пчела – поминального воску,
А чулан – решето для чудес.
 
 
Может быть, оживёт и деревня,
Если мёртвый задвигался дом,
А в саду зашептались деревья,
И нырнул журавель за ведром?..
Но, по кровлям худым прокатившись,
Заглянув за хлева и в амбар,
Ветер сделался пасмурней, тише;
Дунул, плюнул и в поле пропал!
 

Монолог Ильи

 
Довольно спать богатырю,
Работы просит силушка.
Любую нечисть оборю,
Да вот сперва уговорю
Твои сучки, дубинушка!
 
 
И снова смаргиваю щепы
Косым ударом топора;
Не выдержат стальные крепы —
Шеломы посбиваю с репы,
Унять кромешников пора.
 
 
Пущу шаги звенящим лугом,
Дубину на плечо взвалив.
Под горку, в горку, по яругам
Пройду тропой, где зверь не пуган,
На крик и стон родной земли.
 
 
Лугами тёмными пройду,
Полями невесёлыми,
В пути замыслив на ходу
Дубиной расплескать беду,
Стоящую озёрами.
 
 
По городам, где Змий Поганый
Глухую поселил беду,
По деревенькам бездыханным,
По чёрным выжженным полянам
С дубиной на плече пройду.
 
 
И перед лесом, тёмным, хмурым,
Стоящим сразу под горой,
Чтоб не споткнуться на смех курам,
Я помолюсь на дальний Муром,
Готовясь к схватке боевой.
 
 
Не выдаст правая рука,
И левая потешится.
Уж бить – так бить наверняка!
Намну, поганому, бока
Разбойничку… Почешется!
 

Тоже Божья тварь…

 
Под ногами ощущая землю,
Чуя небеса над головой:
«Нет! – кричу склубившемуся Змею, —
Понапрасну, зверушка, не вой.
Не топчи траву когтистой лапой,
Пламенем дубраву не круши
И девчонок нашенских не лапай
В сумрачной ореховой глуши.
Ну, а если учинишь насилье
У слезящейся Плакун-реки,
Чёрные пообрываю крылья,
Огненные вырву языки.
И уже не взвоешь, не залаешь,
Но, влача хвостистый свой позор,
То-то побежишь, заковыляешь,
Уползёшь в ночные бездны гор.
И, к пещерному склонившись устью,
Как случалось не однажды встарь,
Вслед тебе вздохну с наивной грустью:
„Тоже жалко, тоже – Божья тварь…“»
 

Песня Садко

 
Ильмень-озеро, выпей сушь,
Ильмень-озеро, сведай дичь,
Разыщи, где свивался уж,
Расскажи, где скрывался сыч.
Дай мне жаркой грозы настой,
На простор впусти корабли
И русалочьей красотой
Губы, губы мне опали.
Ильмень-озеро, отвечай,
Ильмень-озеро, говори:
Или сам не пришёлся, чай?
Или скудны мои дары?
Или песне моей не рад?
Или чёрный пасёшь недуг?
Или я для тебя не брат?
Или ты для меня не друг?
Голова твоя рыбья, Царь,
Не сумеет уразуметь,
Что Краснава – красна с лица,
А душою – черна как смерть.
Ты не ведаешь, рыбья кость,
Что, заехавший далеко,
Я на родине только гость,
Новгородский купец Садко.
Что отмерены мне шелка,
Что отсчитаны мне рубли,
Что гуляют, к щеке щека,
По морям мои корабли.
И не жареного гуся,
Не сердитых небес Перун,
Прихватил с собою гусляр
Удалую седмицу струн.
Ильмень-озеро, я спою,
Ильмень-озеро, на мотив,
На который кладут зарю,
Кровли храмов позолотив.
 

Нищая артель

 
Нас из глины, из глины слепили.
Потому и таращим глаза,
И бредём вереницей – слепые,
С кем-то ссорясь, кому-то грозя.
Умилением бельма слезятся,
Приоткрыты слюнявые рты
И на брань, и на смех оборванца,
И на окрик чумной пустоты.
О ночлеге ли жалобно просим
Или ищем пролома в стене,
Но, привратницей изгнаны в осень,
Ковыляем по мёртвой стерне.
Лишь бы в рот не забили подошву
И увядших не вырвали век,
И, шутя, не поставил подножку
Мимохожий дурной человек.
Поводырь наш и трезв, да не слишком.
Над убогой артелью смеясь,
Шебутной и зловредный мальчишка
Завалил-таки братию в грязь.
Так бредём, спотыкаясь и плача,
Подбородки худые задрав,
И чужая нам светит удача
Сквозь листву разогретых дубрав.
И, обобраны лихостью ветра,
Ковыляем – слепец за слепцом…
Но нежнейшую музыку света
Сладко чуять дрожащим лицом.
 

Матрёна Иванна

 
Под стать простоте сарафанной
Платка чесучовый лоскут…
Старшую – Матрёной Иванной,
Матрёшками – прочих зовут.
 
 
Неважно, которых годочков,
Умели бы в прятки играть.
Глазёнки продрала и – дочка.
Пелёнки стирала и – мать.
 
 
Народец смешной деревянный
Всегдашних исполнен забот —
Детишек рожать и поляной
Распевный водить хоровод.
 
 
И всякой к обеду – по ложке,
И всякой под сердце – дитя.
И шьют распашные одёжки,
Иголкой по стёжке ведя.
 
 
И пялятся дружно в окошко
На санную даль за рекой,
Где утро выходит – матрёшка
Из ночи – матрёшки другой.
 
 
И в смене времён непрестанной,
Всех скопом под сердцем нося,
Добрейшей Матрёной Иванной
Склоняются к ним небеса.
 

III. Колокола
(Поэма)

И была здесь злая и великая сеча для немцев и чуди, и слышен был треск ломающихся копий и звук от ударов мечей, так что и лёд на замёрзшем озере подломился, и не видно было льда, потому что он покрылся кровью.

Н.М. Карамзин

 
Рубите избы, правьте косы,
Коптите впрок окорока.
Я – ваш язык медноголосый.
Вы слышите?.. Колокола!
Клюкой игумновой разбужен,
С полатей скатываюсь бос,
Бегу, расталкивая служек,
На колокольню! На помост!
Кричу, захлёбываясь стужей…
Беда, беда пришла на Русь…
И свищет колокольный ужас
По куполам – как раззвонюсь!
Пожаров красноклювых гуси
Вытягивают шеи! Мгла!
Свирель молчит, разбиты гусли.
Вы слышите?.. Колокола!
 

1

 
Спешили рыцари-магнаты;
Огнём и тяжестью мечей
Крестили Русь… Блистали латы
Из-под летящих епанчей.
В галоп, в галоп!.. На перегоне
Рога мелькали под луной;
И пламя изрыгали кони
Из пастей, взнузданных бронёй.
А следом… Угл и на рассвете.
Раскинув руки, за прудом
Крестьянка на снегу… И дети,
В колодце схваченные льдом.
 

2

 
Гудела Русь колоколами!..
И, Божий гнев смягчить дабы,
Стучалась истовыми лбами
Святым угодникам в гробы.
С гонцом, пригнувшимся над гривой,
Копытила просёлков грязь…
– От нелюдей бранелюбивых
Оборони, надёжа-князь!
 

3

 
Но ведь была весна, и было
Синё-высоко на Руси.
Мотала головой кобыла,
Резвясь у снежной полосы.
В опочивальне князь удалый,
Обласкан первым вешним сном,
Спал сладко… И звонарь – ударил!
Аж колокольня ходуном!
 

4

 
И прокатился гром набатный!
Тревоги колокол святой
В курные избы и в палаты
Вломился медною пятой!
И боевым вскипел задором
Посадский люд. А у реки
Союзных городов полки
Уже вставали за собором.
Гудели под стеной костры
В отраду прибывавшей силе:
Владимир, Суздаль… И в котлы
Стряпухи дотемна звонили.
 

5

 
От новгородских чутких башен,
Полками выпрямив версту,
Воителем входил в весну
Мужик-народ, землёй пропахший.
Над строем плыли топоры.
Качались ратники верхами,
Коней тяжёлыми руками
Удерживая до поры.
За кряжем князь укрыл дружину
На озере Чудском, в глуши.
А пахари на лёд сошли…
Псам окаянным на поживу?
 

6

 
Армяк, тулуп: к плечу – плечо,
Взбодрённое морозцем ранним,
Не на потеху, а для брани
Сбивало стенку мужичьё.
Проворно строились, без крика.
Кто побойчей, вставал вперёд.
Упругими волнами скрипа
Под войском прогибался лёд.
Переминались ополченцы…
На битюгах – по целине
В крестовой рыцарской броне,
Взрывая снег, скакали немцы.
 

7

 
Строй лучников внезапно ожил.
Но через тучу светлых стрел,
Как вепрь – через весенний дождик,
Ливонский орден пролетел.
Как пара рек подземных сшиблись
Две страшных силы. За бугром
Отдалось. В небесах ошиблись?
Без молнии раздался гром?
Отброшенный ударом копий,
Передовой смешался ряд…
Антихристы!.. И голос скорби
Поднялся горлом как набат.
И клич прошёл над нашим войском,
И – хлынул мутною волной
Гневящегося беспокойства
Перед кровавою виной.
 

8

 
Стеной на дьявола восстали!
По скулам выгнав желваки,
Как проросли – не отступали
Прижимистые мужики.
В дубьё и петлями арканов,
И косами, взмахнув вольней,
Срывали чёрных истуканов
С железных пляшущих коней.
Но вот один, другой промешкал.
А грудь открыта – по копью
Сползают, с дикою усмешкой
Оплошку угадав свою.
 

9

 
В мученьях, разодрав покровы,
На церкви дальние крестясь,
Полёг народ… Теперь вы – вдовы!
Пора дружину в дело, князь!
Князь, поспеши!.. Звоню, лютую
В кольце сомкнувшихся врагов,
Бросая булаву литую
На чернь магистерских рогов!
Не выдай!.. И вдали блеснули
Мечи в былинной наготе.
И лязг. И звон. И в диком гуле
Колокола святые – те!
 

10

 
Упёрлись рыцари быками.
Но дрогнула твердыня вод,
И, разбегаясь пауками,
Пошёл трещать под ними лёд.
И грянули с коней тяжёлых,
Прочь выпуская повода…
Как будто прокатили жёрнов,
На лёд нахлынула вода.
Под тяжестью вооруженья
Скользили в темень! В некуда!..
Как выбраться из окруженья
Взыгравшего весною льда?!
 

11

 
Возликовала, славя Бога,
И князя чествовала Русь;
Как с поля снег – сошла тревога,
Успеется… Полезут пусть!
И по базарам новгородским
Хвалилась хлебом и вином,
Брюхатая Толстым и Горьким,
Иваном Грозным и Петром.
 

12

 
Куда идёшь, родная, нынче,
Закинув лапти на плечо?
И по снежку тебе привычно,
И по песку не горячо.
В тайге скиталась ли с медведем,
К морям ли утицей плыла,
Рвались с подвесов буйной медью
Тебе вдогон – колокола!
А всё душою незлобива,
А всё к расслабленным добра.
Споёшь ли – подпевает нива,
Вздохнёшь ли – загудит гора.
Насадишь лес по бурелому,
К заветным выйдешь берегам…
Не верь волшбе и слуху злому.
Ты слышишь?.. Верь колоколам!
 

IV. Полонянка

И бысть плачь и вопль по всъмъ градомъ и по сёломъ… на Русскую землю приидоша бесчисленное мно жество, яко прузи траву поядающие, тако и сии сыроядци христианский родъ потребляющее.

Из тверской летописи

Пахарь

 
Не запела ещё птаха,
Ещё ветер не подул,
Как заслышал в поле Пахарь
Кочевой бегущий гул…
Понудив быка сурово,
Зашагал из края в край:
– Копьями поганых снова
Обернётся урожай?
Рухлядь посгребут в охапку?..
Ну, а полюшко врагу
Не умчать, как лисью шапку,
Подхвативши на скаку…
 
 
На рогаль сохи бодливой
Грудью приналёг слегка.
Рядом внучек с веткой ивы
Шёл, постёгивал быка.
Грязновато-мутным валом,
Словно в паводок вода,
На восходе бледно-алом
Через Русь текла Орда.
Мчались скошенные набок
И росли до облаков
Тени от мохнатых шапок
И железных шишаков,
Поднимались клубы праха,
Перемешанного с тьмой…
 
 
И велел мальчонке Пахарь
Отогнать быка домой.
 
 
Приложил к землице ухо,
Чутко вслушался в рассвет.
И услышал, что разруха
За Ордою скачет вслед.
И услышал – поприжала,
И услышал – носит мгла
Красный колокол пожара,
Похорон колокола.
Степь. Кулик над степью свищет.
Клики войск. Щитов удар…
 
 
Что ещё он там услышал?
Но зерно земле отдал.
 

Ольха

 
Искусней любых рукоделий
С прожилками лист лопуха.
Мне все имена надоели,
Твоё непривычно – Ольха!
Царица весёлости птичьей,
Почувствовал нежность, смеюсь…
Не сказка, а древний обычай,
Где ты – полонянкою, Русь.
Не сказка, а горькая небыль.
Свет ясного солнца померк,
Тревогой ударился в небо
Степей лошадиный набег.
Спастись от беды невозможно,
И Русь в забытьи – на века.
Грохочет безглазая кожа
На чёрной лесине древка.
Снимаются с озера птицы,
Ветшает покинутый кров,
Густеет в коровьем копытце
Не дождик, а тёмная кровь;
Леса захлебнулись пожаром,
Орда унавозила брод…
Не ветер поёт по амбарам,
А голод когтями скребёт!
И головы мёртвых, как дыни,
Долбит на пиру вороньё.
И вновь на галопе ордынец
Бросает и ловит копьё!
Спастись от беды невозможно,
Но выстоять, выдержать лишь…
Грустишь с лопухом подорожным,
С Ольхой придорожной грустишь.
Царица весёлости птичьей.
Почувствовал нежность, смеюсь…
Не сказка, а древний обычай,
Где ты – полонянкою, Русь.
 

Меч князя

Брань славна луче есть мира студна.

Юрий Всеволодович, великий князь Владимирский

 
Поле боя – спящий лагерь,
Оба войска полегло…
Над усопшим князем Ангел
Светлое простёр крыло,
Одесную к изголовью
Преклонил чудесный взгляд.
Суверенною рекою
Русский двинулся отряд.
 
 
На щитах угрюмых воев,
На хребте понурой рати
Белолик и обескровлен
Князь в кроваво-красном платье.
От плеча в деснице мёртвой
Меч уложен лебединый
Над мужицкою пехотой
В частоколе вил и ливней.
 
 
Дивной славой меч горит,
Проплывая над рядами.
И пророчит: «Не преданье,
Так страдание сплотит.
Чем на вкус поганей зелье,
Тем вернее приворот…
Не сплотило Русь веселье?
Чаша горькая спасёт!..»
 

Самарканд

 
Шкатулки взяты в торока,
Иконы с золотым окладом,
Сафьян, парча… Над Самаркандом
Верблюдицами облака,
 
 
Размеренно переступая,
Роняют колокольцев звон…
Отчизна! Матерь! Русь святая!
От Волги твой кровавый стон!
 
 
Пришла с благословеньем к сыну,
Несла в котомке образа…
Почтеннейшему армянину
Сбывает честь твою базар.
 
 
Царица в рубище рабыни,
Запроданная в дом рабу…
Торговец грузит на арбу
Пропёкшиеся крепко дыни.
 
 
Кумыс, сверкающий на солнце,
Из пиалы широкой пьёт,
Халатом вытирает рот…
Пьёт!.. Вытирает!.. И смеётся!
 
 
Но меч, отточенный страданьем,
Над благоверным занесён;
Вот набежала тень… О давнем,
О неизбывном – грустный сон!