Текст книги "И море, и Гомер – всё движется любовью…"

Лучший из редакторов

Борис Деревянко. День рождения. Годы проходят, а работа в «Вечерке» помнится. Повторяю пост, написанный в прошлом году, к его 80-летию. Ничего не хочу изменять.

Сегодня, 6 октября 2018 года исполнилось бы 80 лет Борису Деревянко, редактору «Комсомольской искры», затем «Вечерней Одессы», моему лучшему редактору.

Эта фотография Миши Рыбака в моём альбоме – из любимых. Борис Деревянко, Юрий Михайлик и я, выскочив из «Комсомольской искры» идем по Пушкинской принять то ли 50 грамм коньяка, то ли по чашке кофе.

Мы веселы, энергичны, мы делаем лучшую в области (в этом мы все были убеждены тогда, а я и сейчас убеждён) газету. И никакие беды нам не страшны.

Этой фотографии полвека. Кто из нас мог думать тогда о восьмидесятилетии? Это возраст патриархов, о котором и не мечтали. Но вот в ноябре этого года в Австралии отметит 80-летие Юра Михайлик, мне в декабре – 82 года, а Деревянко не дали отметить шестидесятилетие.

В 1965 году, придя в «Комсомольскую искру», я познакомился с Борисом. Он работал в отделе сельской молодежи, меня приняли на полставки в отдел культуры (точнее – такого отдела не было, был идеологический отдел, которым руководил Саша Варламов, но внутри были как бы подотделы).

Прошло несколько лет. Деревянко стал редактором, а я и.о. заведующим отделом. А как же иначе? Еврей, беспартийный, инженер по образованию… Впрочем, меня это устраивало. И Деревянко тоже. Так мы прошли вместе почти тридцать лет.

Оглядываясь назад, могу сказать, что Борис был редактором от Бога. Он многому научился у своих редакторов – Э. Григорьянца, И. Лисаковского, у ответсекретарей – З. Могилевского, В. Брудного.

Он научился высоко ставить планку – газета должна быть читаемой, обсуждаемой, газета должна быть неудобной власти.

Во имя этого он легко, как бы с улицы, брал в штат сотрудников, если их рекомендовал отдел. Так я привел Диму Романова, Сёму Лившина, Юру Макарова… И они стали костяком газеты.

Многие вспоминают, что у Деревянко был трудный характер. Это так. Но главное для него была работа, и во имя работы он мог «обуздывать» себя, поддерживать других

Если бы я попытался вспомнить всех людей, о ком я знаю, кому он помогал, нужно было бы писать книгу. Только одного назову – легендарного капитана «Одессы» Вадима Никитина, которого просто уничтожало начальство пароходства. И посадить были готовы. Из зависти. А ведь именно «Вечерка» добилась, что Вадим Никитин вновь поднялся на капитанский мостик.

Часто, почти всегда Борис Деревянко шел против волны. И как редактор, и как депутат, и как личность. Был трудный день в его жизни, в первый день ГКЧП он растерялся. Но уже на второй день он собрался. И не простил себе эту слабину.

Всегда ли, во всех своих решениях, заявлениях он был прав? Нет, конечно же… Думаю, что в споре с другим Борисом, с Борей Литваком, он не был прав… Но как тут не вспомнить слова Булата Окуджавы: «А безгрешных не знает природа…»

Для многих Деревянко – это страстный любитель футбола, для людей политики – убежденный сторонник децентрализации власти, для меня – неутомимый читатель книг. Есть такое понятие – человек, сделавший сам себя. Это про Деревянко. Но его сделали и книги.

И неутомимый работник. Приходил в редакцию утром и работал до позднего вечера. Я жил рядом, в соседнем доме, вечером выходишь, поднимаешь глаза, единственный кабинет, где горел допоздна свет – первые окна на восьмом этаже.

Преступление, которое потрясло город 21 год назад, как часто у нас бывает, не раскрыто, посадили киллера, хоть многие сомневались что того, кто стрелял. А заказчиков так и не нашли. Или не искали.

Помню, каждый вечер в приёмной Деревянко очередь моряков к нему на прием. Он занимался расследованием разворовывания ЧМП. Возможно, думаю я и сегодня, это последнее расследование и послужило причиной его гибели.

В моей жизни были замечательные редактора газет. Игорь Лисаковский, Игорь Беленьков, Вадим Мартынюк, Олег Приступенко, Игорь Розов.

Но был Борис Деревянко.

Лучший из редакторов.

Дик

3 октября – день рождения моего друга, прекрасного фотографа Эдика Гершберга.

Ему исполнилось сегодня бы 87 лет. Но, увы,17 ноября 2017 года завершилась его земная жизнь.

Много раз показывал его фотографии, был инициатором его выставки в Музее современного искусства Одессы.

К каталогу, изданному музеем, написал о нем эту статью.

Когда мы были молодые…

Как приятно иногда оглянуться и увидеть всех молодыми. Преисполненными планов, романтичными и ироничными, неунывающими. Да, они были такими. Одесские художники шестидесятых годов. И такими остались на фотографиях Ильи Гершберга.

Нужно ведь всего ничего. Оказаться в том месте, где происходит событие, и запечатлеть его на плёнке. Именно это и удалось И. Гершбергу. Поэтому перед нами и панорама портретов главных действующих лиц одесского художественного андерграунда и самое главное событие – «Заборная выставка», и первый «квартирник» – в доме Аллы Шевчук вывешены картины Владимира Стрельникова…

Несколько слов об авторе этой фотовыставки. Он мой друг, я могу быть необъективен, и всё же… Я всегда считал Эдика Гершберга замечательным мастером.

Кстати, об имени. По паспорту он Илья, но дома родители звали его Эдик, мы, друзья, – Дик. Такое вот разнообразие имен.

Гершберг окончил Одесский политехнический институт. Инженер-литейщик. Уже в институте, а было это давно, я видел у него в руках фотоаппарат.

Позже он познакомился с Дмитрием Зюбрицким, вошел в фотоклуб «Одесса», работал на «Полиграфмаше». Был активным фотохудожником, много снимал, участвовал в выставках – областных, международных – натюрморты, ню, пейзажи. Много экспериментировал с печатью, добивался большей объемности фотографии. Своеобразной школой был чешский журнал «Фотография» и общение с замечательным московским фотографом Александром Виханским.

С начала 60-х годов я брал Дика к одесским художникам, – на «среды» к Олегу Соколову, на «лотереи» к Ануфриевым… Вначале он испытывал некоторую неловкость при фотосъёмке художников и их натурщиц. Но потом он преодолел свою застенчивость и начал делать портретную галерею одесских нонконформистов и тех, кто не вписывался в гладкую схему соцреализма.

Мне удалось уговорить Гершберга бросить «Полиграфмаш» и полностью «отдаться» фотографии. Он возглавил фотолабораторию в Одесском театрально-художественном училище и читал там лекции по фотомастерству. Уехав в Израиль в 1991 году, он и там продолжал фотографировать, став корреспондентом газеты «Время», а с 1992 года газеты «Вести». И там выставки. Последняя – в этом году в музее русского искусства имени Цетлиных в Рамат-Гане.

Вернусь в шестидесятые-восьмидесятые. Молодые прекрасные лица одесских художников. Нет у меня ностальгии по прошлому. Но молодость прекрасна вне политических, социальных условий. Думаю, это можно ощутить на снимках.

Некоторые комментарии к фотографиям выставки.

В своем архиве Илья Гершберг обнаружил ещё одну фотографию «Заборной выставки». И дело не только в том, что можно увидеть больше работ Сычева и Хруща, появилась гордая надпись, о которой мы все забыли – «Это выставка!»

«Квартирники». Мне кажется, что первой квартирной выставкой быа выставка Володи Стрельникова в квартире Аллы Шевчук в переулке Чайковского. Посмотрите, как густо развешаны картины. Квартира была большая.

А выставка деревянных кукол Эсфири Серпионовой проходила на улице Горького. Именно там Гершберг усадил Эсфирь, Люду Ястреб и меня (верхний ряд), ниже – Витя Маринюк и Валик Хрущ.

С Люсиком Межбергом, Мишей Черешней Илья дружил, в Аню Зильберман в юности был влюблен. Нужно ли удивляться, что так много их снимков сохранилось в его архиве. Но радует то, что есть фотографии художников, редко участвовавших в тусовках – это и Виктор Рисович, и Шурик Рихтер, Костя Скопцов и Петя Штивельман. И Надя Гайдук, уже жившая в Москве, но постоянно приезжавшая в Одессу к родителям, дружившая со всеми нонконформистами. Нади, увы, не стало в феврале 2016 года…

Не только художники, но их жены, подруги. Это и жена Люсика Межберга – Ася Муртазина, и жена Вити Маринюка (после кончины Люды Ястреб) Лена Марущак, и моя – Валентина Голубовская.

В Музее западного и восточного искусства сфотографированы Олег Соколов с Еленой Шелестовой, в Художественном – Виталий Абрамов, а в галерее «Тирс», ставшей первой попыткой создания Музея современного искусства Одессы, Феликс Кохрихт, что-то объясняющий группе слушателей. Среди которых его соратница по этому музею Рита Ануфриева.

Не только одесскую фотографию Осика Островского прислал Гершберг, но и трагическую – похороны Островского в Израиле. Я впервые увидел, как хоронят в пустыне, был поражён этим снимком.

Ряд этих фотографий сделан при мне. Расскажу об одной съёмке – в мастерской Люсика Дульфана. Я предупредил его, что приду не один, а с фотографом, снять несколько картин перед его выставкой для статьи. Я не учел психологии знаменитого выдумщика Дульфана. Он подготовился, оделся, как восточный купец, стоял в наполеоновских позах и меньше всего хотел, чтобы фотографировали картины. Это был спектакль одного актёра перед одним фотографом. Упустить такую возможность было нельзя. Дульфан – это Дульфан, непредсказуемый и всегда неожиданный.

Обратите внимание на фотографию, где Володя Стрельников около своей работы. Такая же композиция была и в фотографии Саши Ануфриева – возле картины. Гершберг потом их отпечатал в большом формате (кажется, 40х60), и художники уже по фото расписывали свои картины. Насколько помнится, такая, выполненная в четыре руки, фотография хранится у Вити Маринюка.

«Когда мы были молодые и чушь прекрасную несли…» – пели Никитины. Можно сделать ударение на слове «чушь», я бы советовал – на слове «прекрасную». Когда мы были молодыми, легко и задорно мы пытались перевернуть мир. Что-то вышло, что-то не получилось. Вглядитесь в эти фотографии, в лица этих людей. Прекрасных, свободных духом и помыслами, людей.

Такими их сохранила для нас фотокамера Ильи (Эдика, Дика) Гершберга. Спасибо ему!

Комментарий из 2019 года.

Онкология есть онкология и в Израиле. Не побороли, и Илья Моисеевич Гершберг умер в 2017 году.

В Хайфе была большая посмертная выставка.

Сейчас его жена разбирает архив, время от времени присылает мне найденные фотографии. Эдик никогда не жалел плёнку. Варианты. Потом печатал один кадр. Оказывается, и все остальные сейчас востребованы.

Его дочь готовит сайт, где будут все фотографии отца.

Никогда не спрашивал Эдика – почему он уехал в начале 90-х, казалось и так понятным, две девочки-близняшки, их нужно поставить на ноги, а экономика рухнула.

Всё оказалось сложнее. В детстве, в эвакуации, в Сибири, пойдя в школу, мальчик столкнулся с махровым антисемитизмом. И эта психотравма не давала спокойно жить. Представить, что подобное повторится с его девочками, не хотел и не мог. Прислал мне три странички своих воспоминаний. Я опубликовал их в журнале «Алеф».

Здесь же хочу поделиться одним уточнением. Я по памяти писал, что «Заборная выставка» в Одессе состоялась в начале лета 1967 года. «Википедия» дает дату – 8 мая. И вот недавно мне довелось переговорить с человеком, причастным к выставке. И я узнал точную дату – 24 мая 1967 года.

Талант сострадания

Был на празднике, только вернулся, а слёзы в глазах.

Впрочем, это уже было придумано до меня – праздник со слезами на глазах. Как впрочем, и смех сквозь слёзы.

Но это все про сегодняшний день, когда во Всемирном клубе одесситов презентовали страницу о Георгии Голубенко на сайте «Они оставили след в истории Одессы».

Нужно ли напоминать, кто такой Георгий Андреевич Голубенко, для многих из нас – Гарик Голубенко?

Это он сказал, написал – «Одесса – это не просто город, это – улыбка Бога»

Это ему принадлежит девиз Клуба и газеты «Всемирные одесские новости» – «Одесситы всех стран, соединяйтесь!»

Это он был художественным руководителем театров «Комедиум» и «Ришелье».

Большое видится на расстоянии. Пять лет назад, 1 декабря 2014 года перестало биться его сердце.

И постепенно приходит осознание, что это не просто остроумный человек, КВНщик, шоумен, а писатель. Прозаик и драматург, создавший новый образ Одессы.

Легенда Одессы держится на трёх китах.

Пушкин одесской главой «Онегина» дал прописку Одессе на карте мировой литературы.

Бабель в «Одесских рассказах» обессмертил одесский юмор и одесскую жовиальность.

Вроде бы наступили мрачные времена, когда всевозможные власти попытались нивелировать образ города до тривиального областного центра. Почему у них ничего не получилось – читайте книгу новых одесских рассказов Георгия Голубенко «Рыжий город»(иллюстрации Резо Габриадзе). И вы поймёте, что этот город населяют люди, не менее рыжие, чем его аура.

«Давайте всё-таки будем любить и помнить этот удивительный город, построенный из рыжего камня, купающийся в ослепительном рыжем солнце. – писал Голубенко, – Это рыжий город, дарящий людям юмор, а значит надежду и оптимизм».

Чтоб вы не забыли эти слова, они отлиты на мемориальной доске Георгию Андреевичу Голубенко на доме, где он жил, на Ришельевской, 13.

За пять лет, что нет Гарика, его жена Таня подготовила большой том сочинений мужа «Одесский декамерон» (художник Михаил Рева), куда вошли и известные рассказы, и новые, над которыми Гарик работал, и пьесы, и воспоминания друзей о Георгии Андреевиче. На сайте, а он уже сегодня открыт в сети, прекрасно написанный Валерием Хаитом очерк жизни и творчества Голубенко, множество фотографий, сцена «Зеркало», написанная Голубенко в исполнении Якова Левинзона и воспоминания Михаила Жванецкого, Юрия Роста, Игоря Кнеллера, Юрия Михайлика, Игоря Покровского, Ефима Аглицкого…

Мой текст, не уместившийся на сайте, приведу, как он напечатан в книге «Одесский декамерон»:

Талант сострадания

Понимаю, что многие будут писать о Гарике, как о великолепном драматурге, прозаике, юмористе. И правильно. Человек, который ощутил, что Одесса – это улыбка Бога, заслуживает и не таких похвал.

Познакомил меня с Георгием Голубенко в незапамятные времена Юра Михайлик, с которым мы сидели в одном кабинете в редакции «Комсомольской искры». Тогда Гарик был одним из популярных КВНщиков и в нём ещё трудно было распознать будущего писателя. Да и не старался тогда. Всем предлагал писать что либо для газеты. Семён Лившин, Юрий Макаров живо откликнулись. Гарика трудный хлеб газетчика не привлёк.

Встреч было много. Ездил я с командой КВН в Москву, был в Одессе на премьере «Старых домов», не пропустил ни одного нового спектакля в театре «Ришелье»… Помню многочасовую прогулку по городу, в которую вовлёк меня и Юлю Женевскую Гарик, обсуждая с нами вышедшую в «Вечерке» рецензию, где были критические замечания по спектаклю. Но речь на этой прогулке шла скорее не о спектакле, не о рецензии, а о кодексе чести, о пределах частной и публичной критики друзей. Есть, что вспомнить…

Но я не об этом хочу рассказать. Не раз я встречал Гарика в кабинете Бориса Литвака на встречах по различным поводам. Это был всё тот же Георгий Андреевич. То ироничный, то грустный, то весёлый. Но однажды Боря позвал нас с собой в тренажёрный зал, куда для лечащихся детей только привезли и установили новое, чуть ли не космическое оборудование.

Дети были возбуждены. Боря был взволнован. Что-то у детей не получалось. И вот тут случайно я взглянул на Гарика. В его глазах были слёзы. Я отвернулся, мне стало неудобно… подсматривать.

Уже позднее, в кабинете я рассказал Борису, что меня ошеломила реакция Гарика.

– Талант сострадания, – сформулировал Борис Давидович. – он не у каждого есть. А у Гарика его с избытком. Поэтому именно он у нас во главе благотворительного фонда «Будущее».

Естественно, и после этого мы многажды встречались с Гариком. Он возил меня к своим врачам, когда у меня были проблемы, встречались на спектаклях, на концертах (как-никак он закончил консерваторию). естественно, и на Президентских советах Всемирного клуба одесситов. Видел, как он прищурив глаза, смеялся, как читал свои рассказы из книги «Рыжий город». Как даёт автографы благодарным слушателям и читателям.

А я уже не мог забыть его глаза, полные слёз. И уже всё иначе виделось. И тривиальные слова – смех сквозь слёзы – обретали человеческий смысл.

* * *

Вернусь к сайту «Они оставили след в истории Одессы»

Замечательную страницу, посвящённую Голубенко, сделала Елена Антропова, вот уже 11 лет вместе с Леонидом Рукманом, Леонидом Вагнером и мной, осуществляющая этот проект. Уже более 1000 фамилий известных одесситов, выставлено на этот сайт, становящийся нашей одесской Википедией. С одним отличием. Все тексты подписаны авторами, которые отвечают за правильность всех сведений. И на этот сайт всегда дает ссылки Гугл.

Подчёркиваю это потому, что уверен теперь у Георгия Андреевича Голубенко станет ещё больше поклонников, читателей и почитателей.

А ведь Одесса – это действительно улыбка Бога. Верующие, неверующие, не будем рушить наш город.

Красавица

Думаю, что мне везло. Вокруг всегда было множество ярких, острых людей. И главное – очень разных, со своими судьбами, страстями, увлечениями…

Сегодня – день рождения Юлии Женевской.

Мы рядом около сорока лет. Помню её высокой, худой девушкой, принёсшей первые тексты в «Вечерку».

Морская семья, и сама, кроме универа, уже выдержавшая испытание морем, она осталась в журналистике, причем, выбрала не сферу новостей, а культуру…

А может, культура выбрала её. За заливистый смех и отличное чувство юмора, за уменье сопереживать музыке, опере, танцу… Я бы сказал – за верность тем, кого полюбила.

Юля была хорошей ученицей. А ведь учиться было у кого. Иронии у Романова и Лившина, чувству стиля у Барановского, самоотдаче у Деревянко…

«Вечерка» оказалась надёжной школой жизни.

А параллельно возник Всемирный клуб одесситов. И его газета «Всемирные одесские новости». Когда мне Михаил Жванецкий предложил создать газету клуба, правда без штата, без зарплаты, я, естественно, согласился и пригласил к себе в заместители, так же без штата и зарплаты, Юлию Женевскую.

И вот в ночь с 6 на 7 ноября 1990 года, ещё в СССР мы выпустили нулевой номер одесской, международной газеты.

Её, спелёнутую, мы вынесли на сцену театра музкомедии, где шло представление, презентация Всемирного клуба одесситов.

Сколько радостей было связано с газетой…

В памяти публикации Юли из первых номеров. Это и театр «Ришелье», и гастроли в Одессе профессора Венской консерватории Доры Шварцберг, и прощание в клубе с уезжавшими Аглицкими, интервью с Вадимом Жуком, Юрой Ростом, Павлом Верниковым…

Но, как пел когда-то Юрий Михайлик:

«Но нету счастья без конца, а мне его отпущено, от Воронцовского дворца до памятника Пушкину…»

Так получилось и у нас. Борис Федорович Деревянко решил, что это неправильно, что два его сотрудника делают ещё и «свою» газету. И предложил нам влить Всемирные одесские новости в «Вечерку». Мы не согласились, вышли из кабинета, подумали и написали два заявления об уходе… Решение было трудным. Никаких запасных аэродромов у нас не было. Но мы написали. Но Деревянко подписал.

И так начались новые витки жизни.

Меня Игорь Розов пригласил в «Одесский вестник» заместителем редактора.

Юлю Женевскую Леонид Капелюшный пригласил в газету «Слово» заведующей отделом культуры.

Жизнь продолжалась. Кстати, и с Борисом Деревянко мы не рассорились. Ведь у каждого поступка была своя логика.

Я радовался, когда Женевская потом стала директором Всемирного клуба одесситов, её дружбе со Жванецким.

Но она вновь вернулась в журналистику, возглавив на одном из этапов «Одесский вестник».

И при этом воспитывала прекрасного сына.

И составляла и редактировала книги.

И была счастлива в браке с Юрием Петренко.

Как это приятно осознавать, что человек состоялся.

Есть женщины, боящиеся, что не дай Бог, упомянут их возраст. Мне кажется, пока влюбляются мужчины, пока горят глаза, пока не исчезает ирония и самоирония, возраста нет. Есть козни статистики, шутки паспортисток

Если меня сегодня на полиграфе будут пытать – сколько лет Юлии Владимировне Женевской, дам честное пионерское – двадцать три года.

Такой с ней познакомился, такой она и остаётся, какое б ни было у нас тысячелетье на дворе.

Кое-что о книгах, писателях, читателях

Николай Глазков

Как-то неожиданно приходится отмечать столетие тех, кто был нашими современниками.

30 января 2019 года – 100 лет со дня рождения Николая Глазкова.

У него никогда не было официальной славы.

А вот народная любовь была.

Но опять-таки не всенародная, не Сергей Михалков, не Степан Щипачев, а то, про что говорили – широко известен в узких кругах…

Очень многие слышали этот стих. Не зная. кто автор:

 
«Я на мир взираю из под столика
Век двадцатый – век необычайный.
Чем столетье интересней для историка.
Тем для современника печальней».
 

Впервые я прочитал стихи Глазкова в 1959 году, в самиздатовском журнале «Синтаксис», который выпускал и подарил мне Алик Гинзбург. Значит, Коле Глазкову было уже тогда 40 лет, а он казался мне таким же молодым, как все авторы журнала.

С тех пор помню:

 
«Нам по сравненью с современной новью
Ужасным кажется средневековье
Однако и в монастырях угрюмых
Колокола имели форму рюмок.
Они звенели также, как фужеры
По будням редко, ну, а в праздник, часто
Товарищи, скажите, неужели.
Мы в наши дни откажемся от пьянства?»
 

Нужно ли удивляться, что такие стихи не попадали в официальную печать?

Родился Николай Глазков в Новгородской губернии, Отец Иван Николаевич был адвокатом, мать Лариса Александровна учительницей. В 1923 году, когда Коле было 4 года, семья переехала в Москву. В марте 1938 отца арестовали. А через три месяца расстреляли. Сын учился в педагогическом, но его выгнали из комсомола и института. Тем более повод был. Молодые люди затеяли неофутуристическое поэтическое объединение.

И даже течение изобрели – «небывализм».

 
«Тает снег, лежащий на крыше,
Ибо так установлено свыше»
 

И пошёл Коля Глазков работать. Грузчик, носильщик, пильщик дров…

Но в узких кругах его уже заприметили. Ему помогала Лиля Брик, просто давала деньги на жизнь. Ему Николай Асеев дал рекомендацию в литинститут.

Его запомнили сверстники – Слуцкий, Самойлов, Ксения Некрасова…

У Бориса Слуцкого есть про него стихи

 
«Это Коля Глазков. Это Коля.
Шумный, как перемена в школе,
Тихий, как контрольная в классе,
К детской принадлежащей расе»
 

Вот эту детскость Николай Глазков пронёс в себе многие годы.

Кому-то казалось – московский юродивый

Кто-то ощущал – неподдельный гений…

А он оставался самим собой. Ироническим поэтом, не вписывающимся в советские нормы.

На вопрос, почему он не как все, он отвечал стихами:

 
«А вы бы могли бы
Постичь изреченье:
Лишь дохлые рыбы
Плывут по теченью»
 

Что с того. что его нигде не печатали. Он сам делал тоненькие книжки, из перепечатанных на машинке стихов и гордо писал на них:

«САМСЕБЯИЗДАТ».

Так по сути и родилось слово – самиздат, которое он же позднее ставил на своих книжках.

И запоминались на годы, на десятилетия:

 
«мы – умы,
А вы – увы.»
 

Первая легальная книжка вышла в 1957 году, в оттепель. Но и она, и последующие бесконечно резались цензурой. При жизни у Глазкова вышло около 10 книг, но настоящие его стихи стали печататься лишь в перестройку.

А умер Николай Иванович Глазков 1 октября 1979 года, не дождавшись гласности.

Уверен, что очень многие мои читатели хорошо помнят его лицо,

Фильм «Андрей Рублев» Тарковского начинается кадрами, где мужичок, с привязанными крыльями сигает с криком: «Летююю!».

Так вот этого «летающего мужика» играл по просьбе Тарковского – Николай Глазков.

Не знаю, как вы, а мне стоит закрыть глаза – и я его вижу.

Один раз я слышал, как он читал стихи. Напрягусь и слышу:

 
«Мне говорят, что «Окна ТАСС»
Моих стихов полезнее.
Полезен также унитаз,
но это не поэзия»
 

Кто-то бы спорил? Я не буду!

У всей нашей современной иронической поэзии в учителях Николай Глазков.

А он всё ещё широко известен в узких кругах.

А может, я не прав?