Текст книги "Психология доверия"

Е. Уварова отмечает ряд издержек в поведении человека, страдающего недоверчивостью.

Интимофобия – стремление избегать близких и доверительных отношений с кем бы то ни было (и в особенности – с противоположным полом). При этом интимофоб не чувствует себя ущербным, он успешно работает, социально активен, у него полно поверхностных контактов. Более того, отсутствие теплых дружеских связей он может считать собственным достоинством, которое увеличивает его защищенность (по принципу: «Если у вас нет собаки, ее не отравит сосед»).

Нежелание строить долговременные планы. Самые выпуклые в этом отношении примеры – экономические. Например, недоверие к собственному работодателю (и неуверенность в стабильности собственной работы) приводит к тому, что человек не строит перспективных планов своего развития – чем он собирается заниматься через месяц, через год, как он видит свою жизнь в дальнейшем, – лишь бы удержаться на данном месте.

Страх перемен. Для тех, кто испытывает недостаток доверия к миру и к себе, любые перемены – к худшему. Недоверчивые стремятся словно бы законсервироваться в ситуации, достигнуть некоего баланса и в нем остаться. Это означает неготовность к форс-мажорным ситуациям (которые попросту переживаются как трагедия), неготовность контактировать с окружающими.

Излишняя склонность к обобщениям. Если неудачный роман – «все мужики мерзавцы», если конфликт с престарелой соседкой – «все бабки ненормальные», если не приняли на интересную работу – «у них все только по знакомству». Это тоже своего рода защитная реакция, возникающая вследствие неудач, поскольку обобщения позволяют не анализировать ситуацию, не ворошить ее и тем самым не бередить свои раны.

Устранять недоверие надо постепенно:

1) постараться припомнить, с чем связан болезненный опыт недоверия, какие ситуации его спровоцировали;

2) сделать список своих стереотипов-обобщений и постараться найти контрпримеры, основанные на личном опыте или опыте знакомых;

3) составить список позитивных примеров (когда люди не обманывали ваше доверие).

Роль воспитания. Доверию учатся в детстве. И самый важный период обучения – от рождения до одного года. Бессознательное чувство доверия к людям зарождается у младенца в любовном общении матери и ребенка через телесный контакт. А как отмечает Э. Эриксон, чувство базового доверия младенца к миру – это начало его личности и основа гармоничного общения с людьми, истоки его умения присоединяться к людям и одновременно выделять себя как личность.

«Я полагаю, – пишет Э. Эриксон, – что матери формируют чувство доверия у своих детей благодаря такому обращению, которое по своей сути состоит из чуткой заботы об индивидуальных потребностях ребенка и отчетливого ощущения того, что она сама – тот человек, которому можно доверять, в том понимании слова “доверие”, которое существует в данной культуре применительно к данному стилю жизни. Благодаря этому у ребенка закладывается основа для чувства “все хорошо”; для появления чувства тождества; для становления тем, кем он станет согласно надеждам других» (цит. по: Хьелл Л., Зиглер Д., 1997).

Одна из серьезнейших ошибок родителей при воспитании – это проявление недоверия по отношению к детям. Ребенок, как правило, воспринимает это очень тяжело. Даже если была какая-то ситуация, в которой он повел себя не лучшим образом и не оправдал родительских ожиданий, нельзя лишать его шанса исправиться. Только полное доверие в сложных и спорных ситуациях поможет сохранить контакт с ребенком. Можно возразить на это: «Тогда он начнет совершать неблаговидные поступки, не боясь, что родители разочаруются в нем и перестанут ему доверять». Этого допускать, конечно же, нельзя. Необходимо сразу поговорить с ребенком, объяснить, что так поступать нехорошо, и взять с него слово, что это не повторится. Если ребенок дорожит мнением старших, то он сдержит обещание.

Слишком активная опека со стороны родителей – это тоже своего рода недоверие. Чаще всего осуществляют ее мамы. Им все время кажется, что ребенок еще недостаточно взрослый и не может быть самостоятельным. Они стремятся все время контролировать свое чадо. Дети не могут и шага ступить без разрешения. Это рождает протест со стороны ребенка. Он начинает думать, что сам ни на что не способен, что он глупый, неумелый. Начинаются проблемы со сверстниками, которые дразнят его из-за несамостоятельности. Естественно, что после этого ребенку трудно не обзавестись комплексами. Достаточно велика вероятность того, что в конечном итоге он вырастет вялым, безынициативным человеком, не способным и шагу ступить без родителей. Вряд ли его жизнь от этого станет счастливой.

Несмотря на всю любовь и заботу, родителям следует избегать тотального контроля. Однако необходимо поверить, что ребенок на многое способен и самостоятельно. Нужно лишь дать ему простор для деятельности, возможность проявить инициативу, и он избежит множества проблем в будущем.

По материалам Интернета (sunhome.ru)

Условием формирования чувства доверия у ребенка должно быть доверие к нему со стороны взрослого. При этом очень важно, чтобы чувство доверия сохранялось и в отсутствии непосредственного контакта. Согласно Эриксону, «доверие включает в себя не только то, что некто научается надеяться, полагаться на тех, кто извне обеспечивает его жизнь, но и доверие к самому себе, веру в способность своих собственных органов справляться с побуждениями. Такой человек способен чувствовать себя настолько полным доверия, что обеспечивающие его жизнь окружающие не должны постоянно стоять при нем на часах» (1996).

Подобное поведение возникает очень рано, когда младенец может переносить отсутствие матери без чрезмерного страдания и тревоги по поводу «отделения» от нее.

В младенчестве ребенок полностью зависим от родителей. И если ребенок в силу каких-то причин не защищен в это трудное для него время, доверие у него не рождается. При этом чрезвычайно важно, чтобы мать сама была в согласии с миром, в котором она живет. Ее недоверие к миру бессознательно передастся и ребенку.

Однако В. П. Зинченко (2001) утверждает, что «чувство доверия не зависит от количества пищи или проявлений родительской нежности (а у взрослого – от словесных уверений в ней); скорее оно связано со способностью матери передать своему ребенку чувство узнаваемости, постоянства и тождества переживаний. Это очень интересное и тонкое соображение, которое не так-то легко понять. Дело ведь не только в подкреплении пищевого рефлекса, не в помощи матери в его совершенствовании в постнатальный период. Дело даже не в удовлетворении потребности, которой в настоящем смысле этого слова у младенца еще нет. У него есть объективная нужда, а не субъективная потребность, не говоря уже о мотиве».

Возникающее у младенца чувство доверия не рационально. Как пишет В. П. Зинченко, «это еще не отношение к действительности, а отношение в действительности, т. е. реальное, в том числе и реально переживаемое, а не воображенное отношение, не вымышленное, не отрефлексированное чувство». Оно возникает после трех недель жизни при непосредственном контакте с матерью, и о нем достоверно можно судить по «комплексу оживления» ребенка, когда у него появляется настоящая улыбка.

Кризис доверия/недоверия в течение первого года жизни по Э. Эриксону. Ненадежность матери и отвергание ею ребенка приводят к кризису доверия у младенца. Его следствие – появление страха, подозрительности, опасений за свое благополучие. Возникшая установка распространяется как на мир в целом, так и на отдельных людей. Как пишет Э. Эриксон, кризис доверия/недоверия не всегда находит полное разрешение в течение первого или второго года жизни. Он будет проявляться и на более поздних стадиях психического и личностного развития.

Э. Эриксон отмечает, что чувство недоверия может усилиться, когда родители придерживаются противоположных принципов и методов воспитания, или чувствуют себя неуверенно в роли родителей, или их система ценностей находится в противоречии с общепринятым в данной культуре стилем жизни. Все это может создавать для ребенка атмосферу неопределенности, двусмысленности, в результате чего у него возникает и растет чувство недоверия. Если ребенка часто стыдят или наказывают за проявление стыда, у него развивается боязнь людей и недоверчивость.

Согласно Эриксону, поведенческими последствиями подобного неблагополучного развития могут быть острая депрессия у младенцев и паранойя[29]29
  Данное психическое расстройство характеризуется длительными периодами необоснованного недоверия к окружающим.


[Закрыть] у взрослых.

Благополучное разрешение кризиса доверия имеет важные последствия для развития личности ребенка в дальнейшем. Укрепление доверия к матери дает ребенку возможность переносить неудачи и связанные с ними состояния фрустрации, которые он неизбежно будет переживать на протяжении следующих, порой драматических стадий своего развития. Без этого доверчивый ребенок становится в будущем недоверчивым, болезненно подозрительным взрослым.

Э. Эриксон отмечает, что здоровое развитие младенца не является результатом исключительно чувства доверия, но обусловлено оптимальным соотношением у него доверия и недоверия. Ведь понять, чему не следует доверять, так же важно, как и понять, чему доверять необходимо. В случае положительного разрешения конфликта доверия/недоверия формируется психологическое качество, или психологическое новообразование, которое Эриксон обозначает термином «надежда». Младенческая или детская надежда может переходить во взрослую веру – в бога, идолов, кумиров и т. п.

Доверие/недоверие являются почвой для достижения ребенком определенной автономии от взрослого, начала формирования собственного Я, они лежат в основе формирующегося самоконтроля, самосознания, управления собой.

Концепция Э. Эриксона о раннем происхождении чувств глубокого доверия/ недоверия является лишь гипотезой, причем труднодоказуемой. Как отмечает М. И. Лисина, «доказать в экспериментальном исследовании идею Эриксона о роли младенческого переживания для определения степени “доверия” у взрослого человека практически невозможно. Для этого пришлось бы показать, что последующие годы уже никак не влияют на формирование доверчивости, что необычайно трудно методически, не говоря о полной недопустимости преднамеренного создания в опытах условий неблагоприятных для развития ребенка» (1997). Но несмотря на это, концепция Эриксона признана большинством специалистов в области психологии развития ребенка.

Вопросы социальной адаптации ребенка и доверия к взрослому рассмотрены в работах: А. В. Сидоренкова и М. Ю. Вишневкина, 2001; Е. О. Смирнова, 1974; Н. В. Волкова и Б. С. Волков, 1994.

Глас народа

Chaotic_anna. Для себя я сделала только один вывод: не ругать детей, что бы они ни рассказывали. Если это что-то плохое, то объяснить, что впредь так делать не нужно. Объяснить, какие последствия могут последовать за данным действом, но не орать и не говорить: «Ты что, совсем дурак? Что ты наделал?» Или что-то подобное… Это отталкивает. После таких фраз дети закрываются навсегда.

ЛюдаМила. У меня очень строгая мать, и с ней у нас никогда даже не предполагалось доверительных разговоров. Если иногда мне хотелось поделиться своими горестями, то сначала она меня жалела, а при первом удобном случае вспоминала: «Вот, ты такая-сякая, с тобой…» и моими же словами, что я виновата.

Когда у меня родился сын, я дала себе слово, что никогда не буду вести себя как мать. Мы с сыном были друзьями, и он со мной делился всеми детскими и взрослыми секретами.

Развитию в семье у преддошкольников доверия к миру посвятила свое исследование В. А. Бормотова (2000). Она отмечает, что семья является первичным и важнейшим звеном в цепи социальных организаций, где ребенок прежде всего познает окружающий мир, усваивает нравственные нормы, правильное отношение к людям. Семья является для ребенка преддошкольного возраста безальтернативным микросоциумом, микромоделью всего мира, зеркалом человеческих отношений, первым коллективом.

Огромное влияние, которое семья оказывает на воспитание ребенка, определяется тем, что:

• это влияние носит глубоко эмоциональный характер, основываясь на родственной привязанности и любви, что особенно важно для детей преддошкольного возраста;

• воспитательные воздействия, оказываемые на ребенка в семье, характеризуются постоянством и длительностью, проявлением в различных жизненных ситуациях;

• в семье имеются огромные объективные возможности для систематического включения детей в социокультурную повседневную деятельность, что является важным условием развития личности.

Общение с родителями выполняет в эти годы важную задачу: своими лаской, вниманием, сочувствием родители обеспечивают безопасные условия для самостоятельного, активного освоения ребенком мира объектов и социальных отношений.

Доверие ребенка преддошкольного возраста проявляет меру его открытости, активности и самостоятельности в процессе общения и предметной деятельности. А. В. Бормотова пришла к выводу, что если до трех лет у ребенка не будет сформировано чувство доверия как относительно устойчивое переживание уверенности в себе и гармоничной данности мира, то культурное становление личности в последующие годы приобретает негативную направленность.

Для формирования чувства доверия у ребенка преддошкольного возраста в семье необходимо создать следующие педагогические условия (А. В. Бормотова, 2000):

1) расширить представления родителей для осознания и признания ими значимости преддошкольного возраста в формировании у ребенка чувства доверия;

2) стимулировать развитие способности родителей создавать семейное культурное пространство как ценностно-насыщенную среду, обеспечивающую формирование чувства доверия;

3) наполнить содержание общения родителей с детьми эстетическими ценностями (элементы художественного, литературного, музыкального искусства);

4) ввести игровые модели общения «взрослый – ребенок», раскрывающие гуманные способы родительских отношений с ребенком и методы формирования чувства доверия в игровых ситуациях, игровых упражнениях, социально-эмоциональных играх в практику семейного воспитания;

5) смоделировать в семье предметно-игровую среду как культурное пространство, обеспечивающее самореализацию ребенком и другими членами семьи чувства доверия к себе и друг к другу;

6) осуществлять постоянную рефлексивную деятельность родителей в аспекте их отношений с ребенком как системы чувств, проявляющей чувство доверия.

Учет этих условий при проведении А. В. Бормотовой педагогического эксперимента привел к положительным сдвигам. Уровень развития чувства доверия у детей преддошкольного возраста по всем показателям повысился. Дети легко адаптировались к условиям дошкольных учреждений: быстро устанавливали контакт с воспитателями и детьми группы, отличались доброжелательностью в отношениях к сверстникам.

Подростковый возраст, как показано эмпирическим путем О. В. Голубь (2004), является сензитивным периодом для формирования внутриличностного интегративного образования – доверия к себе как условия субъектности. Доверие к себе формируется на основе доверия к подростку окружающих значимых взрослых людей.

Доверие к себе формируется на протяжении всего подросткового возраста. Оно обретает свою целостность и относительную самостоятельность лишь к концу подросткового возраста и начинает выполнять функции, связанные с подлинной саморегуляцией. Существует определенная динамика при становлении доверия к себе в субъективном внутриличностном пространстве значений в подростковом возрасте: у десятилетних детей в определении феномена «доверие к себе» превалируют межличностные качества; в двенадцатилетнем возрасте формируется значимость дифференциации феномена доверия к себе от других близких ему феноменов; у четырнадцатилетних подростков дифференциация феноменов имеет более устойчивые тенденции.

О. В. Голубь доказано, что доверие к себе является важнейшим условием становления личности как самостоятельного подлинного субъекта жизнедеятельности. Овладение способностью к подлинной саморегуляции и самоорганизации своей жизни происходит посредством становления оптимального уровня доверия к себе.

Биологические основы доверчивости/подозрительности. В. П. Зинченко (2001) считает, что поскольку доверие возникает в «круговороте общения» между людьми, оно не является врожденным. Автор, конечно, прав, поскольку доверие всегда ситуативно. Другое дело – доверчивость/недоверчивость (подозрительность) как свойство человека. Здесь есть основания полагать, что доверчивость может быть обусловлена генетически предопределенным гормональным фоном.

В ряде исследований выявлена связь доверчивости с гормонами. Так, сотрудники Утрехтского университета в Нидерландах и Кейптаунского университета в ЮАР под руководством П. Боса (Bos) установили влияние тестостерона на доверчивость. Двадцати четырем молодым женщинам предъявлялись фотографии незнакомых людей с нейтральным выражением лица до и после приема 0,5 мг тестостерона или плацебо с целью определения того, внушают или нет доверие люди на этих фотографиях. Уровень тестостерона после его приема повышался у испытуемых в 10 раз по сравнению с фоном.

У недоверчивых прием тестостерона не привел к повышению недоверчивости, но оказал заметное влияние на доверчивых женщин. Они перестали доверять всем без разбора, их доверчивость по сравнению с группой, получавшей плацебо, снизилась в 2 раза.

Дельгадо из Рутгерского университета опубликовал в 2008 г. статью «Обманешь меня первый раз – это твоя заслуга, обманешь второй – дело в окситоцине». В этой статье он доказывает, что окситоцин – пептидный гормон – увеличивает доверчивость. Показано также, что у людей повышается уровень окситоцина (одного из так называемых гормонов удовольствия), когда им оказывают доверие. Аналогичный вывод ранее сделали и другие исследователи (Kosfield et al., 2003; Zak et al., 2003).

Имеются и другие данные, показывающие роль биологического фактора в проявлении доверчивости.

Две группы психологов и антропологов из Швеции и США независимо друг от друга провели почти идентичные исследования. В обоих случаях для оценки соотношения роли генов и воспитания сравнивалось поведение одно– и разнояйцовых близнецов, а для оценки степени альтруизма и кооперации использовалась классическая «игра на доверие».

Две группы ученых узнали о существовании конкурентов только тогда, когда все эксперименты были уже проведены и все данные собраны. Вместо того чтобы писать наперегонки свои статьи и бороться за приоритет, ученые поступили так, как подобает специалистам, изучающим кооперативное поведение, – они скооперировались и опубликовали совместную статью (Cesarini et al., 2008). Благо, и результаты у них получились очень похожие.

«Игра на доверие», которая в последнее время широко применяется в психологических исследованиях и считается весьма надежным тестом на кооперативность, состоит в следующем. В игре участвуют двое незнакомых людей. Игроки не видят друг друга и играют друг с другом только один раз, поэтому у них нет никаких оснований рассчитывать на благодарность или опасаться мести партнера. Тем самым полностью исключается элемент «реципрокности». Первому игроку («доверяющему») выдается некая сумма реальных денег. Игрок может оставить ее всю себе, а может какую-то часть (или всю сумму) пожертвовать в пользу второго игрока. Пожертвованная сумма утраивается экспериментаторами и вручается второму игроку («благодарящему»). После этого «благодарящий» может оставить себе все деньги, а может какую-то часть передать первому игроку. На этом игра заканчивается.

С точки зрения классической теории игр, самая выгодная стратегия для обоих игроков – это оставить себе все полученные деньги. «Доверяющий», в принципе, мог бы рискнуть и пожертвовать часть денег «благодарящему», рассчитывая на его доброту. Но для благодарящего оптимальной стратегией в этом случае будет ничего не возвращать. Вернув часть денег, «благодарящий» только потерпит убыток, не получив ничего взамен. «Доверяющий», понимая это, должен сообразить, что рисковать нет никакого смысла.

Но так обстоит дело только с точки зрения теории игр, которая учитывает прямые корыстные интересы игроков и пренебрегает более тонкими аспектами мотивации человеческого поведения. Многочисленные эксперименты показали, что реальные люди обычно и «доверяют», и «благодарят», причем порой весьма щедро.

«Игра на доверие» зарекомендовала себя как хороший тест, позволяющий оценивать влияние различных факторов на «доверчивость» и «благодарность». Например, ранее было показано, что у людей повышается уровень окситоцина (одного из гормонов удовольствия), когда им оказывают доверие; выяснилось также, что искусственное увеличение уровня окситоцина ведет к росту «доверчивости».

Шведы привлекли к участию в эксперименте 658 человек (71 пару разнояйцовых однополых и 258 пар однояйцовых близнецов), а американцы – 706 (75 пар разнояйцовых однополых и 278 пар однояйцовых). Методики немного различались. В Швеции каждый испытуемый играл в «игру на доверие» с представителем другой близнецовой пары, выигранные деньги получал спустя несколько дней, а «благодарящий» должен был заранее решить, как он отреагирует на ту или иную полученную от «доверяющего» сумму. В Америке испытуемые играли с посторонними людьми, не имеющими близнецов; деньги получали сразу, а «благодарящий» принимал решение лишь после того, как узнавал о решении «доверяющего». Тот факт, что, несмотря на эти различия, результаты получились сходными, подтверждает их надежность.

Сравнение поведения одно– и разнояйцовых близнецов, а также неродственных людей в «игре на доверие» позволило ученым оценить степень влияния на «доверчивость» и «благодарность» следующих трех групп факторов:

1) генетические факторы. У однояйцовых близнецов все гены полностью идентичны. У разнояйцовых близнецов, как у обычных братьев и сестер, абсолютно идентична в среднем лишь половина генома, а во второй половине могут быть различия по полиморфным локусам. Наконец, у неродственных людей различия могут быть во всех полиморфных локусах;

2) общие внешние факторы – те условия воспитания, которые являются одинаковыми для близнецов, воспитываемых в одной семье. Ранее высказывалось предположение, что родители могут более «одинаково» воспитывать однояйцовых близнецов, чем разнояйцовых, усиливая тем самым сходство первых и различие вторых. Но это предположение не подтвердилось: было показано, что в тех случаях, когда родители по ошибке считают своих разнояйцовых детей однояйцовыми, это не приводит к увеличению сходства в поведении близнецов;

3) различающиеся внешние факторы – в эту группу попадают все прочие условия воспитания, жизненный опыт, а заодно и всевозможные случайности и даже неточности и ошибки в проведении эксперимента.

Оказалось, что три группы факторов влияют на степень «доверчивости» в пропорции 0,20/0,12/0,68 у шведов и 0,10/0,08/0,82 у американцев; на степень «благодарности» – в пропорции 0,18/0,17/0,66 у шведов и 0,17/0,12/0,71 у американцев.

Таким образом, самое большое влияние оказывают различающиеся внешние факторы в комплексе со всеми случайностями и ошибками; на втором месте – гены, на третьем – общие внешние факторы. Применение дополнительных статистических процедур позволило показать, что ролью последних вообще можно пренебречь без особых потерь – модели, объясняющие наблюдаемую вариабельность только на основе генов и различающихся факторов, справляются со своей задачей ненамного хуже, чем модели, учитывающие все три группы факторов. Однако если исключить из модели гены или различающиеся факторы, «качество» модели снижается очень резко.

Таким образом, наблюдаемые различия по степени «доверчивости» и «благодарности» как минимум на 10–20 % предопределены генетически. Это очень серьезный вывод, имеющий далеко идущие последствия. Значит, не все зависит от воспитания и опыта – кое-что осталось и на долю генов. Есть люди, от рождения более склонные доверять другим и вознаграждать за оказанное доверие, и есть недоверчивые от природы, не склонные тратить много ресурсов на выражение благодарности.

Это означает также, что биологическая эволюция альтруизма в человечестве еще не закончена. В популяции сохранился полиморфизм по генам, определяющим большую или меньшую склонность к кооперативному поведению и взаимному доверию. По-видимому, в разных природных, социальных и экономических условиях естественный отбор благоприятствует то доверчивым кооператорам, то недоверчивым эгоистам, и переменчивость этих условий способствует сохранению полиморфизма. Есть и другой вариант объяснения, основанный не на переменчивости условий, а на частотно-зависимом «балансирующем» отборе.

Чем больше кругом доверчивых альтруистов, тем выгоднее быть «недоверчивым», паразитируя на чужой доброте; но если паразитов становится много, их стратегия оказывается уже не столь выгодной, да и общество начинает воспринимать их как реальную угрозу и вырабатывать меры для обуздания эгоизма

Может показаться, что 10–20 % – это пустяк по сравнению с влиянием различающихся внешних условий. Однако авторы отмечают, что полученные ими оценки влияния генов на «доверчивость» и «благодарность», скорее всего, являются сильно заниженными.

Во-первых, в категорию различающихся внешних факторов попали все случайности и ошибки. На решение игрока могла повлиять какая-нибудь мелочь – случайно пришедшая в голову мысль, воспоминание, пролетевшая за окном муха и т. п. Если бы каждый испытуемый участвовал в нескольких играх с разными партнерами, результаты почти наверняка показали бы более значительную роль наследственности (а также и общих внешних факторов). Но в проведенных экспериментах каждый испытуемый участвовал только в одной игре с одним-единственным партнером.

Во-вторых, использованные учеными статистические модели основывались на предположении об отсутствии ассортативного скрещивания по исследуемым признакам (ассортативное скрещивание – предпочтительное скрещивание генетически сходных особей). Иными словами, предполагалось, что люди с равной вероятностью вступают в брак как с «доверчивыми и благодарными», так и с «недоверчивыми и неблагодарными» партнерами, независимо от того, к какой категории относятся они сами. Если же на самом деле «кооператоры» предпочитают вступать в брак с другими «кооператорами», а эгоисты – с эгоистами, то различия между разнояйцовыми близнецами по «генам доверчивости» в действительности меньше, чем предполагалось в моделях (поскольку их родители более сходны между собой по этим генам). Это должно было привести к занижению полученных оценок роли наследственности (влияние генов частично было интерпретировано как влияние воспитания). Одним словом, весьма вероятно, что в действительности гены обусловливают более 20 % имеющихся различий по степени «доверчивости и благодарности».

Авторы отмечают, что специалистам в области гуманитарных наук может показаться неожиданным вывод о том, что генетические различия сильнее влияют на вариабельность кооперативного поведения, чем различия в общих внешних факторах. Однако это вполне соответствует тем выводам, к которым пришли в последние годы специалисты по генетике поведения. В 2000 г. Эрик Туркхеймер сформулировал «три закона генетики поведения», второй из которых гласит, что эффект воспитания в одной и той же семье обычно менее значителен, чем влияние генов.

Все это выглядит довольно неутешительно для родителей: получается, что от воспитания в семье «кооперативные» качества ребенка зависят лишь в очень малой степени. Заметно большее влияние оказывают гены, еще большее – те внешние факторы и жизненный опыт, на которые семья повлиять не может.

Александр Марков // По материалам Интернета

Новое исследование, проведенное сотрудниками Университета Конкордии (Norman et al., 2011), показало, что интраназальное введение окситоцина может увеличить доверчивость и ее производные – экстравертность, открытость для новых идей и альтруизм.

Около 100 мужчин и женщин в возрастном диапазоне 18–35 лет были отобраны для участия в исследовании. Все участники были разделены на две группы: одна принимала окситоцин, другая – плацебо. Участникам окситоцин или плацебо вводились ингаляционно назальным спреем, и спустя 90 минут заполнялась анкета.

Те люди, которые получили интраназальный окситоцин, показали более высокие оценки доверчивости, экстравертности, альтруизма и открытости к новому, чем получавшие плацебо.

Ранее было показано, что под действием окситоцина люди становятся добрее, доверчивее, внимательнее к другим. Эти исследования, однако, не учитывали того обстоятельства, что альтруизм у людей с древнейших времен был парохиальным, т. е. направленным только на «своих». Новые эксперименты, проведенные голландскими психологами, показали, что положительные эффекты окситоцина распространяются на тех, кого человек считает «своими», но не на членов конкурирующих групп. Окситоцин усиливает любовь и доверие к «своим», но не улучшает отношения к «чужакам».

В опытах на людях было показано, что в условиях напряженного соревнования окситоцин может усиливать чувство зависти к сопернику и злорадство в случае победы. Для проверки данной гипотезы авторы поставили три эксперимента. Все они проводились на мужчинах (на женщинах влияние окситоцина не изучают, потому что окситоцин, помимо прочего, стимулирует маточные сокращения при родах). За полчаса до начала эксперимента каждый испытуемый должен был закапать себе в нос выданный ему препарат; в половине случаев это был раствор окситоцина, в половине – водичка (плацебо). В первом эксперименте всех участников разделили на команды по три человека. Команды попарно участвовали в экономической игре, основанной на классической «дилемме заключенного» (так называют ситуацию, когда каждому выгодно вести себя эгоистично вне зависимости от действий партнеров, однако совокупный выигрыш всей группы оказывается максимальным при альтруистическом поведении всех участников). Каждому игроку выдали по 10 евро, и он должен был по своему усмотрению разделить эту сумму на три части. Первая часть доставалась ему целиком, вторая шла в «общественный фонд», третья – в «межгрупповой фонд». За каждый евро, внесенный в общественный фонд, все три члена команды получали по 0,5 евро. Таким образом, максимальный общий выигрыш достигается в том случае, если игроки отдадут в «общественный фонд» все свои деньги: тогда каждый заработает по 15 евро. За каждый евро, внесенный в «межгрупповой фонд», все члены команды тоже получали по 0,5 евро; кроме того, у каждого игрока другой команды отнимали такую же сумму. Вкладывание денег в «общественный фонд» рассматривалось как показатель «внутригрупповой любви». Деньги, внесенные в «межгрупповой фонд», служили мерилом «межгрупповой ненависти». После введения плацебо 52 % испытуемых больше всего денег оставили себе (проявили эгоизм), 20 % самую большую сумму внесли в «общественный фонд» (любовь к «своим»), 28 % отдали предпочтение «межгрупповому фонду» (ненависть к «чужим»). Под действием окситоцина только 17 % участников поступили как эгоисты, 58 % проявили любовь к «своим», 25 % – ненависть к «чужим». Обработав полученные результаты несколькими статистическими методами, авторы заключили, что окситоцин усиливает «внутригрупповую любовь» и практически не влияет на «межгрупповую ненависть». Кроме того, испытуемых попросили оценить, чего они ожидают от своих партнеров по команде и от противников в этой игровой ситуации. Их ответы позволили понять, как влияет окситоцин на доверие к «своим» и недоверие к «чужим». Оказалось, что доверие к «своим» (т. е. ожидание альтруистического поведения с их стороны) резко возросло под действием окситоцина. Недоверие к «чужим» (т. е. ожидание подлости с их стороны) не изменилось. Эти результаты показывают, что окситоцин по-разному влияет на отношение к «своим» и «чужим». Если бы люди под действием окситоцина в равной степени «добрели» по отношению ко всем окружающим, то следовало бы ожидать, что ненависть и недоверие к «чужим» снизятся. Но этого не произошло. Окситоцин улучшил отношение только к «своим».

Может быть, окситоцин по-разному влияет на людей с разным характером? Чтобы выяснить это, был поставлен второй эксперимент. Он отличался от первого только тем, что всех участников вначале протестировали, чтобы определить их склонность к альтруизму, и разделили по результатам тестирования на «эгоистов» и «альтруистов». Оказалось, что окситоцин влияет на обе группы совершенно одинаково: как у «альтруистов», так и у «эгоистов» введение окситоцина усилило любовь и доверие к «своим», но не повлияло на отношение к «чужим».

По материалам Интернета (psyfactor.org/news/oxytocin.htm)