Текст книги "Закон Мёрфи в СССР"

Конечно, за Исаковым заехала «Чайка». В «Чайке» за рулем сидел некто с лицом непримечательным, но мне весьма знакомым. Его фамилия была Ершов, и мы как-то имели с ним неприятный разговор, но я обиды не держал – работа у него была и есть такая, неприятные разговоры разговаривать… И вещи неприятные делать. По крайней мере, можно было быть уверенным – Исаков в надежных руках.

* * *

Я заявился в корпункт сразу после того, как получил нагоняй от главврача: он лично пришел посмотреть на наглого Белозора, который сбежал за три дня до выписки, а теперь требует справку и больничный. Но увидев меня – растаял. Оказывается, я написал пару месяцев назад статью про сына этого умнейшего и по-врачебному безжалостного седого дядьки! Бравый десантник сейчас находился в Афгане, служил в Витебской дивизии ВДВ, и фото парня в «Комсомолке» и пара строк про его армейское житье-бытье для отца были бальзамом на душу. В общем – получил я больничный и выписку.

Так что Старовойтов смотрел на меня хоть и с подозрением, но без доли враждебности:

– Объясни мне вот что, Белозор, – начал он. – Ты ведь в партии не состоишь до сих пор?

– Не состою, – мотнул головой я и тут же поморщился: не с моей травмой башкой размахивать!

– Тогда какого хрена из республиканского ЦК интересуются твоим санаторно-курортным лечением? Это и так – нонсенс, центральное издание – и беспартийный журналист!

– Ценный сотрудник? – пожал плечами я. – Но в санаторий я бы съездил, почему нет. Задолбался, знаете ли!

– То есть после Афгана ты не задолбался, а сейчас, когда родная редакция просит помощи – задолбался? – всплеснул руками Старовойтов.

Вот же черт, я впервые обратил внимание на сходство директора корпункта с Исаковым: оба загорелые, белозубые, чернобровые, только Михаил Иванович Старовойтов всё-таки постарше и седины значительно больше… А так – ну чисто братья!

– А что редакция? – уточнил я. – Я кому-то в Москве понадобился?

– Именно! Требуют мастер-класс по журналистским расследованиям. Ты у нас просто идеально для этого подходишь, плюс главред сменился – хочет с тобой познакомиться…

– А старый не хотел?

– А тебе не плевать? Ты хоть знаешь, кого главредом «Комсомолки» поставили? – Старовойтов пребывал в странном возбуждении.

– И кого же?

– Аркадия Ваксберга! – увидев моё ошарашенное выражение лица, директор корпункта довольно осклабился. – Вот и езжай в свой санаторий с этой мыслью. А в Москву как раз в ноябре попадешь, после отдыха. Можешь даже в Минск не заезжать – договоримся, там обещали под тебя подстроиться. В пределах разумного, конечно…

Выходил я из корпункта в совершенно очумелом состоянии. Аркадий Ваксберг – главный редактор «Комсомольской правды»? Я даже не знаю, что круче – это или тандем Романова и Машерова у руля СССР… Вот тебе и круги на воде!

Глава 3, в которой стучат колеса

– Чуф-ф-ф-ф! – сказал поезд, и девчата забеспокоились.

– А он без нас не уедет? А давайте уже пойдем в вагон?

– А циво он так делаит «цю-ю-уф»?

– Гера, а ты точно взял билеты?

Я точно взял билеты. Просто в осенней одежде очень много карманов, а учитывая еще и пресловутые восхитительные штаны – их количество и вовсе удваивается. Потому я хладнокровно поставил дамские чемоданы на перрон, скинул туда же свой рюкзак и принялся методично обыскивать одежду. Нашел червонец, четыре конфеты «рачки» – это меня в корпункте угостили, еще – скрепку, резинку для волос, маленького пластмассового пупсика, мелочь россыпью, спички, какие-то бумажечки, огрызок простого карандаша…

– Гера!!! – глаза Таси постепенно окрашивались в цвет крыжовника, а значит – пора было кончать цирк.

Действительно – билеты нашлись в заднем кармане штанов и появились на свет Божий немедленно.

– Вуаля!

– Паяц! – сказала Таисия и выдернула у меня из рук проездные документы.

А я что? А я ничего! Просто никак не привыкну, что снарядиться для поездки молодому холостому мужчине – это одно, а трём красавицам – совсем другое. Мне-то что? Нищему собраться только подпоясаться! А девчатам – купальник надо (температуру моря обещали +18 – +19, для северянок это что-то вроде кипятка), платья – надо (в рестораны ходить и по Набережной гулять, всем троим), ботинки и костюм для горного туризма – надо (вдруг Вася с Асей с кем-то подружатся и можно будет их оставить и сходить в горы), зимняя одежда – тоже надо (в ноябре возвращаться будем, а это не шутки) и так далее, и так далее…

– Значит, у вас пятое, шестое, седьмое места… Ага, самая маленькая – без места, – кивнула проводница. – Проходите в вагон, вон еще пассажиры бегут!

Я торжествующе посмотрел на пару взрослых и солидных опоздунов: несмотря на количество детей и чемоданов, мы были не последние!

* * *

Ни в одном американском фильме начала двадцать первого века я не видел плацкартов. Я вообще не видел там вагона, где можно поспать. Только сидячие – этого добра в голливудском кино хватает! Это странно: США – огромная страна, и я никогда не поверю, что все триста с гаком миллионов американцев передвигаются только машинами и самолетами! Наверняка ездят там в своих американских плацкартах, просто от нас их скрывают ввиду неприглядности и бесконечного загнивания… С другой стороны – нью-йоркское метро они показывать не стесняются, так что же там такое таится, в пассажирских американских вагонах? Портал в преисподнюю?

Сравнить наши советские поезда с американскими было бы здорово, потому что там, в родной незалежной Беларуси я катался до берегов Черного моря на точь-в-точь таких же плацкартных вагонах Беларускай Чыгункi. Ну да, года эдак с 2015 «гравитационные» клозеты стали заменять на вакуумные, в вагонах появились кондиционеры, но в целом…

Бордовые или синие полки, раскладной столик, занавеска на гибкой держалке, которая втыкается в пазы рамы окна, твердые матрацы, практически невесомые подушки, кипяток из титана, сытные запахи, разговоры и, конечно – граненые стаканы с чаем в подстаканниках! Вот есть у меня к ним слабость, очень они мне нравятся.

А девочкам – Асе с Васей – нравился поезд: весь, целиком и полностью. Они всё щупали и везде лазили, и всё стремились облизать и везде втиснуться, и со всеми поздороваться и познакомиться. Не выпускать их из нашего купе было делом нетривиальным, но мы пока справлялись.

Когда проводница прошлась по вагонам и собрала билеты, я принялся за дело. Пользуясь своим ростом, достал матрац, подушки и принялся заправлять постели. Это лучше было сделать сразу – проверено! Я надевал наволочки и расправлял углы «конвертика» из простыни машинально, особенно не задумываясь. В будущей жизни на поездах приходилось ездить очень, очень часто, так что работа эта была привычная.

– Так ловко у тебя получается! – прокомментировала Тася. – Этому где-то учат?

– Папа научил. Мы с ним как-то вместе… Хм! – это ведь был МОЙ папа, а не белозоровский.

Таисия подумала, что я вспомнил покойного отца, и мне взгрустнулось, а потому – обняла за талию и прижалась к спине: она сидела на нижней полке, а я нависал над купе и топтался в проходе. Но мой-то отец был жив! Поступил в МГУ, учится там уже второй год, ругается с преподавателями, всё сдает на пятёрки, а потом курит, ржёт и Гашека читает. И Битлов слушает. Интересно, они с мамой уже познакомились или еще нет? Вообще – это было бы забавно: посмотреть, как сей гигант мысли и исполин духа проводил молодые годы! Я то помнил его уже ого-го: взрослым мужчиной, правильным и строгим. Но он ведь не всегда был таким, верно?

Эх, доберусь я до Москвы!

– Гея, а циво так поезд говоит: пити-пити-питу-биду-бидах? – спросила Ася.

– Потому что колеса стучат о стыки рельс. Там есть маленький зазор, где две длинные железяки крепятся друг к другу, и вот когда он попадает под колесо – то стучит.

– А-а-а-а! – с понимающим видом закивала Ася. – Тепей ясно!

– А если бы этого зазора не было – то не стучало бы? – уточнила Вася.

– Именно! – и я рассказал историю – про Америку, где рельсы были безстыковые, но народу это не понравилось, ибо романтики никакой, и правление железнодорожной компании приказало напилить пазов, чтобы колеса снова стучали.

И стук вернулся, и пассажиры были довольны. А вообще – стыки нужны, потому что летом металл от жары расширяется, зимой – сужается. Разница между максимальной и минимальной длиной рельсы на километр составляет около 12 сантиметров – вот зачем стыки! А безстыковые нужно делать из какой-то жутко сложной стали, а потому…

– А потому садись пить чай, – сказала Тася и развернула бумажный пакет с выпечкой от Пантелеевны.

Это был очень сильный аргумент, потому как запахло просто одуряюще. И рельсы тут же отошли на второй план.

* * *

Оно и в мое время границы между Беларусью и Россией особо не существовало, а в СССР и вовсе деление на республики было скорее где-то на уровне документов и флагов, ну и местного колорита, понятное дело. Но найти местный колорит по разные стороны границ Брянской и Гомельской областей – это было дело гиблое.

Народ выходил покурить на каждой мало-мальски продолжительной станции, и я тоже решил размять ноги. Городок назывался Понеча, и тут между железнодорожниками шли очень оживленные переговоры. Отойдя подальше от курильщиков – как раз к окну нашей секции, откуда выглядывали взволнованные мордашки девчоночек, я помахал им, мол – не уедет без меня поезд, и прислушался:

– С четырнадцатого перегнали? – спросил женский веселый голос.

– Всё нормально с четырнадцатым. Света, поставь чайник! – откликнулся хриплый мужской.

Беседа при этом транслировалась сквозь динамики, по громкой связи, на весь вокзал и все перроны.

– Закипел твой чай, пить не с чем!

– Передай Васе, чтоб ватрушки принес… – заскрипело из рупоров громкоговорителей.

– Передам. Гриша, у тебя на двенадцатом товарный, займись!

Мне кажется, или очень-важные-переговоры на очень-важном-железнодорожном-узле должны вестись как-то по-другому? Конечно, эхо и шипение из динамиков добавляли этому трёпу официальности, но если прислушаться…

– Пассажирский с третьего выпусти, Вась!

– Сейчас выпущу, на меня тоже чашку найди, Света, ладно? – этот ватрушечный Вася был явно помоложе Гриши.

– Есть чашка, выпускай пассажирский!

Я увидел, как проводники у вагонов зашевелились. Вообще-то, никто особенно не удивлялся таким пустопорожним разговорам, и у меня возникло три мысли: либо никто их не слушает, либо все давно привыкли, либо я сошел с ума.

– С третьего пути отправляется пассажирский поезд номер такой-то сообщением Минск-Адлер… – заголосила официальным голосом Света из громкоговорителя. – С третьего пути…

Все живо засуетились и сунулись в вагон, я зашел последним, услышав на прощание:

– Вася, где ватрушки? Ватрушки возьми в диспетчерскую, как пассажирский отправишь!

Дети долго не могли уснуть, перевозбужденные, а потом вырубились валетом на нижней полке и уснули аки ангелы Божьи. Мы с Тасей сидели на напротив них, пили чай и говорили о пустяках, и смотрели в черноту за окном, где мелькали мерцающие огни далеких деревень.

А в полночь поезд остановился в Брянске, и весь вагон синхронно сделал ХР-Р-Р-Р-Р!!! Наверное, стыки между рельсами обладали еще и противохрапным лечебным свойством, иначе этот феномен я объяснить не мог.

* * *

Скучно детям стало уже утром: к людям мы им приставать не давали, играть в Бразилию, где много диких обезьян – тоже. Потому – настало время действовать. Жестом фокусника я извлек из чемодана собственноручно напиленную и отшлифованную «Дженгу» – «Башню» то есть.

– О-о-о-о! – сказали дети.

Башня была значительно меньше, чем стандартная, с плашками по пять сантиметров в длину. Однако, тряска в поезде и некоторая детская неуклюжесть вкупе с необходимостью после обрушения очередной конструкции ползать по всему вагону и собирать кубики – всё это добавляло драматизма игровому процессу. За нами с интересом наблюдали попутчики с боковушек и проходящие мимо пассажиры и работники поезда. Проводницы иногда останавливались и ахали, когда высоченная, балансирующая на одной-двух деталях башня грозила рухнуть.

Маленькие девочки народ такой: даже самая лучшая игра им со временем приедается. Таисия, как опытная мамочка-путешественница, приготовила целый аттракцион для своих миниатюрных миленьких копий. Например – вкладыши из номеров журнала «Веселые картинки», с вырезалками в стиле «наряди меня». Там была девочка в трусах и майке – под заголовком «Если ты идешь в гости», и три мальчика-богатыря, для которых можно было вырезать мечи, панцири и даже бороды с усами, а еще – молдавские и грузинские национальные костюмы, которые ни для богатырей, ни «если ты идешь в гости» – не подходили. Но девчат это не смущало – в дело шло всё.

В общем, путешествие с детьми оказалось процессом не менее увлекательным, чем без них. По крайней мере, про отсутствие гаджетов и интернета я на время забыл. Но поездка вырисовывалась гораздо более суетливой, чем в одиночку – определенно. Мне даже стало казаться, что так мы и приедем в Адлер, под хихиканья и писки, и копошение – без проблем и переживаний. Ан нет – не получилось.

Нельзя ведь просто так взять – и доехать без приключений.

* * *

На Воронеже в вагон зашли двое: высокий красивый парень в импортной кожаной куртке, джинсах и кроссовках–«кимрах» и суетливый кудрявый черноволосый мужчина неопределенного возраста – в костюме в полосочку. Парень, проходя мимо нашего купе, бросил оценивающий взгляд на Тасю, одобрительно прищурился, перебросил спортивную сумку из руки в руку и пружинистой походкой прошествовал дальше.

А кудрявый мимо не прошел:

– Разрешите, я саквояж поставлю? Это моя верхняя полка, – сказал он.

Зараза! Знал ведь, что нужно все четыре места выкупать, кой хрен не выкупил? Делать нечего – пришлось перекладывать наше имущество и уступать товарищу место. Однако он располагаться наверху не торопился. Сел прямо на матрас с застеленным бельем и спросил:

– А вы вместе едете?

Дети насторожились, Тася осмотрела его с ног до головы и ответила:

– Вместе. А вы с какой целью интересуетесь?

– А я к мужчине вашему разговор имею… – он повернулся ко мне и выдал одним быстрым разборчивым словом: – Картишки-нарды-шашки-домино? Тысяча-преферанс-подкидной?

– Шахматы, – сказал я. – Дворовой бокс.

– Биатлон, – добавила Тася.

– У-у-у-у, как всё серьезно! – поцокал языком кудрявый. – Тогда я по вагону пройдусь, а саквояжик тут постоит.

Он поднялся, достал из саквояжа колоду карт и сунул ее в нагрудный карман, потом достал вторую – точно такую же, и отправил ее в карман боковой. И вправду пошел по вагону. Вскоре послышался голос:

– О, молодые люди, а я тут еду, скучно стало, подумал – может, в картишки кто перекинуться хочет? Тысяча-преферанс-подкидной? Или там – нарды-шашки-домино?..

Кажется, кто-то повелся, и там, в конце вагона, раздался шумный и энергичный разговор.

– Это кто? – спросила Тася.

– Проходимец, – ответил я.

* * *

К вечеру проходимец решил вернуться. Он был явно доволен собой, а карманы его пиджака казались туго набитыми. Из конца вагона голоса продолжали слышаться – только звучали они разочарованно и досадливо. Кудрявый в пиджаке, не снимая одежды, накрылся простыней – с головой, и делал вид, что спит, или и вправду – спал.

Перед самым Ростовом ночью началась ходьба по вагону – те, из последнего купе, что-то оживленно рассказывали проводнице, та обещала вызвать милицию. Детей они не разбудили, а меня – очень даже, потому, спустившись с верхней полки, я прошел в тамбур: посмотреть на Ростов.

За окном мелькали величественные холмистые пейзажи, тут и там сквозь тьму проглядывали хаты станиц.

 
– … Четвертые сутки пылают станицы,
Горит под ногами Донская земля…
 

– пропел я под нос, всматриваясь в ночную тьму.

– Позвольте, скоро станция, надо милицию встретить, – проговорила проводница. – Ну, и не уходите далеко – мало ли, понятые нужны будут.

– А что случилось?

– Да кто-то кошелек увёл у шахтеров…

– А-а-а-а!

Ну, у меня в голове два и два сразу сложилось: или продулись в карты проходимцу и теперь пытаются понять, как женам дома объяснять отсутствие денег, или – он и правду еще и подрезал у них кошель. В любом случае – его причастность к этому инциденту не вызывала сомнений. Однако – тащить его за ноги с верхней полки я точно не собирался. Другой вопрос – не сопрет ли он еще что-нибудь и у нас?

Белорусские «злодзеи», насколько мне было известно, руководствовались принципом «воук не палюе там, дзе жыве»[1]1
  «Волк не охотится там, где живёт» – принцип, по которому не стоит заводить отношения с одноклассницами, пускать немецкие железнодорожные составы под откос рядом с родной деревней и воровать в том же купе, в котором едешь в поезде.


[Закрыть], но про ростовских я понятия не имел, как с этим у них обстоят дела.

Так что я решил вернуться – на всякий случай. И, черт возьми, проходимца-то уже на месте не было! Саквояжа его – тоже! Тася открыла глаза и встревоженно смотрела на меня:

– Гера, что происходит?

– Глянь – деньги-документы на месте?

Она пошарила руками под своей подушкой и кивнула:

– Ага. Наше – всё здесь.

А всё мое – всегда со мной, болтается в нагрудном кармане рубашки, застегнутое на пуговицу… В общем, я решил разыскать странного попутчика, на всякий случай.

– Куда тип этот пошел – не видела? – уточнил я.

– Видела. В сторону купе проводников… А что случилось? – громко прошептала она.

– Кого-то в вагоне обворовали.

– Ого!

Интересно – я ведь только-только вернулся оттуда, из тамбура – куда он мог деться? Ответ был только один: туалет! Но проводница ведь закрыла его – станция скоро… Размышляя таким образом, я покинул купе и вернулся в тамбур, на секунду притормозив у дверей клозета. Оттуда не доносилось ни звука.

Поезд в это время уже тормозил на станции, мелькали огни ростовского вокзала. Дернувшись в последний раз, состав застыл, проводница протерла тряпкой дверные ручки и опустила лесенку, я спустился сразу рядом за ней, вдыхая холодный ночной воздух и осматриваясь. С неба накрапывало, по перрону торопился наряд транспортной милиции.

– Сюда, сюда, в наш вагон! – замахала проводница. – Пойдемте.

– Разрешите? – корректно попросил один из стражей порядка.

Я отошел чуть в сторонку и пропустил милиционеров внутрь. На посадочной платформе кроме меня находились разве что проводники из других вагонов, которые держали в руках мощные сигнальные фонари и переговаривались друг с другом. Пробежал начальник поезда – высокий сутулый мужчина в железнодорожной форменке – и тоже вскочил в наш вагон.

Вдруг прямо над моей головой послышалось какое-то скрежетание и шевеление, и с огромным удивлением я увидал сначала туфли, а потом и полосатые брюки того самого проходимца, который пытался вылезти наружу сквозь окно туалета! Это вообще – физически возможно?

– Давай, – говорю. – Спускайся. Я тут тебя подстрахую.

– Спасибо, добрый человек, – сказал кудрявый, повиснув на кончиках пальцев. – Откуда ты там вообще взялся?

Но спуститься – спустился. Как будто у него был другой выход!

* * *

Глава 4, в которой появляется великолепный Эрнест

Республика Апсара – выдуманная, город Анакопия – тоже. В их описании используются мотивы нескольких причерноморских городов и южных стран/народов.

Адлерский вокзал – этот, старый – нравился мне гораздо больше выстроенного к зимней Олимпиаде 2014 года чудовища из стекла и металла, которое, хотя и было внутри довольно комфортным и технологичным, внешне представляло из себя гибрид Звезды Смерти и Сиднейского оперного театра. Этот же, пятидесятых годов постройки вокзальчик, был миленьким, уютным, очень южным, утопающим в субтропической зелени. Имелось тут что-то вроде портика, а еще – колонны, тротуарная плиточка с проросшей сквозь швы травкой, лавочки в тени раскидистых деревьев… Даже тепло на душе становилось, глядя на этот приятный образчик советской курортной архитектуры.

А еще – вокзал был шумным, суетливым, поражающим воображение разноязыким многоголосьем. Девочки откровенно растерялись, стоя на перроне и оглядываясь по сторонам. Я же просто радовался теплому воздуху и зелени: мне доводилось бывать здесь, в будущем, и вся эта суматоха и буйство жизни ни капельки не смущали.

– Как насчет поехать электричкой? – уточнил я на всякий случай.

Телепаться по серпантину аки г… голавль в проруби, пользуясь услугами местных бомбил мне не улыбалось. Тащиться на ЛАЗе или «Икарусе» по горам – тоже. Крутые подъемы и спуски, извилистые участки пути, лихой нрав джигитов-водителей и выходящие на трассу флегматичные коровы, буйволы, козы, собаки и снежные люди (но это не точно) не добавляли привлекательности автомобильному транспорту.

– Смотри: электричка до Анакопии – через два часа, – указала Тася на табло. – Устанем ждать! Давай автобусом?

– А дети…

– Что – дети? – южный ветер трепал ее распущенные волосы, девушка улыбалась.

– Не укачает? Горы, серпантин…

– Этих-то? – подняла бровь Таисия.

«Эти», отбросив растерянность и сомнения, уже залезли на ближайшую магнолию, пытаясь достать одного из местных котиков, который из-под полуприкрытых век смотрел на двух дикарок, подкрадывающихся к нему по толстой ветке, помогая одна другой.

Вдруг за моей спиной послышался топот ног, шумное дыхание и молодой мужской голос:

– Постойте! Постойте!

Я вроде как и не шел никуда, но уверенность, что обращаются ко мне, была всеобъемлющей. А потому – развернулся на каблуках и воззрился на того самого красавца в джинсах и кожанке. Оказавшись со мной лицом к лицу, он малость оторопел, а потом собрался с мыслями:

– Вы мне жизнь спасли! – сказал он. – Этот гад у меня портмоне вытащил, а там… В общем – не сносить бы мне головы, открутили бы как есть и сказали бы, что так и было… Я вам по гроб жизни обязан! Вас как зовут?

– Герман, – если честно, к подобным красавчикам – показушно-маскулинным, с роскошной шевелюрой и чертами лица настоящего мачо – у меня всегда имелось некое предубеждение.

Наверное, это была зависть? Или – классовая ненависть?

– Герман? Очень приятно, – он ухватил мою руку и принялся ее энергично трясти. – А меня Эрнест зовут! Слушайте, а вы куда едете?

– В Анакопию, – зачем-то ответил я правду. – В санаторий.

– «Самшитовая роща» или «Белая Русь»? Обычно ваши или туда или сюда…

– «Белая Русь», – он начинал меня порядком напрягать своими вопросами.

– И мне туда! За мной машина приедет, давайте вместе, Герман, а? Очень хочется вас отблагодарить…

– Мы, – я обвел широким жестом девчонок. – Вместе.

Тася как раз отвлеклась на дочек, снимая их с дерева, и этот Эрнест задержался на ее фигуре таким оценивающим взглядом, что мне захотелось ему от души врезать в ухо. Или по бейцам.

– О-о-о-о, ну я понял, Герман! – его улыбка стала масленой. – Наш человек! Как вы, однако, быстро сориентировались! Уже в поезде успели… Ну, не прощаюсь тогда – там увидимся, я вас найду, так и знайте – и тогда не отвертитесь!

Очень панибратски хлопнув меня по плечу, Эрнест пружинящей походкой пошел к стоянке, где его ждала… Черная «Волга», конечно! Водитель – полный кавказец с золотым зубом – расцеловал этого субъекта в обе щеки и усадил на переднее сидение.

– А это кто был? – уточнила Тася, пытаясь сохранить невозмутимое выражение лица и удерживая при этом поперек туловища хохочущую до визга Аську. – Если б не знала, что ты круглый сирота – подумала бы, что брат твой.

– А? Не-е-е-ет! – хотя, черт возьми, действительно некоторое сходство с Белозором у этого Эрнеста, пожалуй, прослеживалось, но верить в сие не хотелось. – Ну, нет же!

Только Герман был явно проще, провинциальнее, массивнее, и лицо – не такое изящное. А этот – весь холёный, лощеный, гладко выбритый, причесанный волосок к волоску, и это после суток в поезде – фу!

Пока мы шли к автобусу, я всё думал о том, что же такое вёз Эрнест в своем портмоне, и как ему так быстро удалось договориться с транспортной милицией, что украденную вещь отдали и не стали использовать в качестве вещдока? Да и меня в общем-то опросили за пять минут – и от Ростова поезд без опозданий отправился дальше по маршруту… Я не очень-то хорошо разбираюсь в милицейских процедурах, тем более – нынешних, но произошедшее в вагоне поезда Минск-Адлер явно не подходило под лекала стандартного делопроизводства.

Мутный он тип, не менее мутный, чем тот кудрявый, которого я принял в свои объятия из туалетного окна! Но гражданин в полосатом костюме оказался мошенником явным: мелким вором, возможно – шулером… А этот – этот, кажется, был птицей другого полета. Про таких кино снимают.

* * *

Красный пригородный «Икарус» – благословение богов по сравнению с ЛАЗом – должен был вот-вот отправиться. Не слишком большая очередь из пассажиров толпилась у передней входной двери, где стоял пожилой мужчина в кепке и с длинным носом. Может, апсарец, может – грузин или армянин, на первый взгляд определить было сложно.

– Рубл! – говорил он.

Человек давал ему рубль и проходил в салон. На шее у кавказца висела кожаная сумка, из которой торчали хвосты лент с билетами, но на проездные документы всем было начхать.

– Рубл! Рубл… Рубл. – один за другим пассажиры занимали свои места, пока очередь не дошла до долговязого рыжего дядечки в очках, которые висели на его носу – тоже весьма выдающемся.

– А билетик? – въедливым тоном спросил рыжий дядечка.

– Э! – сказал билетер. – Слушай, возьми сколько тебе надо!

И широким жестом размотал катушку с лентой, предоставляя товарищу самому определить необходимое для спокойной поездки количество билетов. Бумажные полосы взвились в воздух и затрепетали на ветру, билетер глумливо ухмыльнулся одними уголками губ. Зашипев нечто невразумительное, въедливый пассажир оторвал себе свой билетик и столкнулся с еще одной проблемой: всем было феерически плевать на то, у кого какое место. Народ рассаживался как Бог на душу положит – и был вполне доволен сложившейся практикой.

Завидев детей, кавказский билетер разулыбался, дал каждой из них по капельку недозрелой мандаринке, а Тасе протянул два бумажных пакетика:

– Вы первый раз в Апсару едете? Очень хорошо, мо-лод-цы! Там у нас – рай! Но пакетики возьмите, детям… – всё-таки он был апсарец. – Так, вот эти передние места освободите, пускай дети сядут!

Апсарцы говорят почти без акцента. Зато – с интонацией. То есть на самом деле монолог был примерно в таком ключе: «там – у нас – Р-Р-Р-РАЙ!»

Ну и реакция на детей его выдала. Коренные жители этой небольшой, но гордой республики очень позитивно воспринимали маленьких детей. Своих, чужих, чернявых, белявых – неважно. Угостить мандаринкой, подсадить в автобусе, просто – сделать комплимент в стиле «ай, молодец» – это было вполне в их стиле. А еще они пили не пьянея, жить не могли без специй и кукурузной мамалыги-абысты, и наотрез отказывались считать свою Родину автономной, вопреки всему продолжая намекать на особый, «договорной» статус Советской Социалистической Республики Апсара аж с 1921 года – и имели на это массу резонов.

Интересный народ, в общем. Колоритный. Для Таси все эти заходы были в новинку, для меня – дело довольно привычное.

– Итабуп идудзен, – сказал я и пакетики взял на всякий случай.

Ошарашенно на меня смотрела не только Таисия, но и половина автобуса, состоящая из местных. Они всё пытались рассмотреть в моей полесской роже кавказские черты, но тщетно! Выучить слова благодарности на языке страны, куда едешь в командировку или на отдых – что может быть более естественным? Я еще и пожрать-попить попросить могу, тоже дело нужное! Ну, и выматерить – это как водится.

Никаких пропускных пунктов и проволочных заграждений, которые так сильно портили жизнь в будущем, между РСФСР и Апсарской Автономной ССР не было: автобус выехал из Адлера, миновал мост через горную речку со смешным «собачьим» названием, которая еще не скоро станет пограничной, и по невероятно живописным и максимально извилистым дорогам Апсары устремился к столице – Анакопии.

Пакетики всё-таки понадобились. Только не деткам, а рыжему дядьке, который скорчился под задними сидениями и время от времени протягивал руку, умоляя кого-нибудь из пассажиров поделиться с ним свободной емкостью. Емкости у народа быстро кончились – его потребности превышали возможности попутчиков, потому – пришлось отдать ему наши пакетики. Потому что дети страдать и не собирались: они не отлипали от окон, пялясь на зеленое солнечное великолепие, блуждающих там и сям коров и бескрайнее море до самого горизонта.

Ну что ж, как говорится, от осинки не родятся апельсинки, если мать валькирия, то и дочкам в общем-то полагается…

* * *

Анакопия предстала перед нами часа через два – город привольно раскинулся между двумя мысами, у подножия гор, омываемых Черным морем. В гавань как раз заходил огромный белоснежный пароход, виднелось несколько небольших парусов – рыбацкий промысел тут был довольно популярным приработком. Со склона Арбаики – хребта, который местные звали, конечно, Арабикой, пытался сверкать куполами, лишенными позолоты, древний монастырь. На вершине Анакопийской горы можно было увидеть остатки древней цитадели. Прямо над трассой, по которой колесил наш автобус, пролетали вагонетки канатной дороги – почти пустые в связи с тем, что курортный сезон подошел к концу, и туристы разъехались восвояси.

– Ах! – сказала Тася.

Вид действительно впечатлял. Нет, моя северяночка уже купалась в теплых морях: «Артек», спортивные сборы и всё такое прочее, но в Апсару прибыла впервые, и потому имела полное право восторгаться и ахать. Белозор, впрочем, тоже тут никогда не бывал, он до моего появления вообще мало где бывал и являлся потрясающим домоседом: уезжал из Дубровицы только на учебу, в армию и в Москву – в архив. Но кто его теперь спрашивал? Тело есть биоробот, управляемый привидением. Это привидение теперь я, так что я и решаю!

– На Гераклею кто едет? – трубным гласом вопросил водитель.

– Мы! – очнулся я и попросил, невольно копируя местную манеру: – На «Белой Руси» остановку сделайте?

– Сделаем! – откликнулся водитель.

– Ы-ы-ы-ть на «Самшы-ы-ы-ытовой роще» тоже! – прорычал из-под задних сидений рыжий дядечка, у которого только что закончился последний пакетик.

* * *

На этапе регистрации я потерялся. Это был какой-то бюрократический ад, так что мне ничего не оставалось, как усадить детей на лавочку и играть с ними в «ладушки» по очереди, предоставив разбираться с бумагами, путевками и санаторными картами человеку куда более практичному, а именно: Таисии Александровне Морозовой. Она отправилась оформлять документы на себя и девочек, а я уже потом, по ее следам должен был добиться правды и заселения.

Погода откровенно радовала: очень приятные плюс двадцать после промозглых минских пятнадцати градусов, солнышко, проглядывающее через облачка, эвкалиптовые и хвойные запахи, морской бриз…

– Гея, а циво мама идёт с тем кьясивым дядей? – спросила Ася, отвлекаясь от «ладушек».

– С каким еще… Та-а-а-ак! – во мне вскипела лютая ярость: очень близко к Таисии шествовал не кто иной, как Эрнест, что-то самозабвенно вещая и помахивая своей кожаной курткой, под которой обнаружился мускулистый торс, затянутый в красную тенниску.