Текст книги "Закон Мёрфи в СССР"

Этот южный юноша едва не упал и, чтобы удержать равновесие, ухватился за какого-то немолодого отдыхающего. Почему отдыхающего? Местный никогда бы не надел на себя шорты. Во-первых – поздняя осень на дворе, какого хрена? Только какой-нибудь северянин из Нового Уренгоя или Архангельска на такое способен. Во-вторых – не принято тут шорты вне пляжа носить. Аргумент примерно следующий: «Ш-Ш-ШТАНЫ не имеешь, что ли?»

На остановке троллейбус притормозил, зашипела дверь, и люди начали выходить.

– Нам на следующей! – сказал Эрнест.

Дверь закрылась, за окном снова замелькали стволы платанов и уютные двух-и-трёхэтажные кирпичные и каменные домики имперской еще постройки.

– Украли! – раздался удивленный голос. – У меня украли карманные часы!

Жертвой курортного воришки стал тот самый мужчина в шортах! Он всё ругался и возмущался – по делу, кто спорит – а я никак не мог понять, что в этом во всём более удивительное: наличие в восьмидесятых годах у затрапезного дядечки карманных часов (судя по градусу возмущения – «брегет», не иначе), или – тот факт, что карманные часы он носил в шортах, или – талант режиссера-постановщика, который пропадал в безвестном анакопийском карманнике.

«Не картошку везешь!» – ну надо же!

* * *

– Это что? – спросил я, глядя на железную дверь и вывеску «Спортивный комплекс „Динамо“».

Нет, я знал что такое «Динамо», более того – сорок лет спустя я ходил сюда в тренажерку, которая размещалась в помещении бывшего борцовского зала, но на кой хрен Эрнест меня сюда привел – вот что было сутью вопроса!

– Федерация дворового бокса, слыхал? Твои земляки, белорусы, кстати, изобрели! Кто дольше выстоит в ринге – вот основная тема! Не хочешь попробовать?

– Так ты меня сюда позвал, чтобы рожу набить? – поинтересовался я.

– Хе-хе-хе, – Эрнест даже руки потер от предвкушения. – Ты поставил меня в неловкую позицию перед девушкой, а я поставлю тебе фингал под глазом! Как тебе размен?

Надеюсь, мне удавалось делать вид сомневающегося интеллигента:

– Ну, не знаю… А где, говоришь, изобрели этот «дворовой бокс»?

– В Дубровице, Гомельская область, Белорусская ССР! Такой захолустный занюханный городишко на Днепре, его еще называют «городом разбитых хлебальников»!

– …когда выходишь в Дубровице с танцплощадки, то смотришь высоко на звезды, чтобы… – продекламировал я известную городскую прибаутку.

Прощать ему пренебрежительные слова о горячо любимой родной провинции я не собирался. Его мысли сегодня сосредоточены на фингале? Что ж, тут еще не читали Коэльо и Ошо, и, возможно, не прочитают никогда… Ой, то есть – возможно, советские граждане не знают, что мысли имеют свойство материализоваться.

– Чтобы что? Зачем в Дубровице смотрят на звезды? – не на шутку заинтересовался Эрнест.

Настало моё время улыбаться и разглагольствовать:

– Хе… Это я тебе скажу, когда мы будем выходить с ринга, соседушко! Нам ли бояться смотреть на звезды?

* * *

Эрнест чуть не добился своей цели в первые же секунды боя! Я был очень, очень близок к тому, чтобы получить-таки бланш под левый глаз – едва успел отдернуть голову, и смазанный кросс пришелся в скулу. Хорошо хоть – не в бровь!

Он работал кулаками как паровая зернодробилка, орудовал будь здоров! А еще и выплясывал на ринге в стиле «порхай как бабочка»! Определенно, москвич в бою был эффектен. Я даже растерялся поначалу, ограничиваясь нырками, уклонами, блоками и подставкой под его удары многострадальных предплечий, и огрызаясь быстрыми короткими выпадами – не такими убийственными, как мне бы хотелось. Всё-таки я привык иметь дело с противниками, длина рук которых существенно уступала моей, а с Эрнестом мы были практически одного роста…

В какой-то момент я понял: ему не хватает ног! Он совершенно точно посещал какую-нибудь из московских подпольных школ каратэ, и теперь постоянно дёргался, ограничивая свою технику ведения боя исключительно руками.

– Эге! – сказал вслух я.

– Чего – эге? – удивился Эрнест, от неожиданности даже отскочив назад.

Конечно, отвечать я ему не стал. Я стал ему на ногу, на самые кончики пальцев, а потом, уклоняясь от выброшенной вперед левой руки, поднырнул под нее, вошел в клинч и от души припечатал сначала слева – в печень, а потом справа – апперкотом – в подбородок.

В подбородок не попал – соседушко всё-таки был парень резкий, успел отдернуть голову. И пресс у него был что надо – дух выбить не получилось. Но зато самый кончик носа его пострадал, и кровь мощным потоком полилась ему на грудь, живот и шорты-боксёры.

– На звёзды в Дубровице после танцев смотрят для того, Эрнест, – проговорил я, поднимая руку и останавливая бой. – Чтобы кровь из разбитого носа не заляпала штиблеты.

– Так ты… – он шмыгнул носом очень забавно и попытался потереть глаза боксерскими перчатками – они слезились.

– Так я из Дубровицы.

– И…

– «Полтос», – сказал я. – Не стану же я с собой таскать значок, я же не пижон какой-нибудь, а?

– А-а-а-а… – в глазах московского мажора появилось, кажется, уважительное выражение.

Уже в раздевалке, когда мы приняли душ и одевались в цивильное, он спросил:

– А ты в Москву в ближайшее время не собираешься? У нас там отделение Федерации на три тысячи человек! Нам «Динамо» помещение предоставляет по выходным… Приехал бы, рассказал о зарождении движения, мы бы с тобой матч-реванш провели…

Ес-с-с-с! Я постарался, чтобы торжество не слишком явно отразилось на моем лице.

– Пожалуй, что и собираюсь. Меня в МГУ на семинар звали в начале ноября…

– Вот! Отлично! Я тебе сейчас напишу телефон и адрес, где меня искать!.. Хотя, зачем сейчас? На ужине встретимся, ага?

– Ага.

Было ли мне стыдно, что я втерся к нему в доверие и собираюсь использовать в рамках журналистского расследования? Ни капельки!

Глава 8, в которой дерутся две обезьяны

Случай с обезьянами – реальный, остальное – выдумка, ничего такого не было. Или было)

Для того, чтобы подняться к Институту патологии, при котором располагался Анакопийский обезьяний питомник, требовалось долго-долго мерять шагами жутко крутые ступеньки чудовищно высокой лестницы. А еще – затащить туда Асю и Васю. Ну, то есть, сначала они бодро скакали вперед и вверх, реагируя на каждую шевелящуюся ветку в духе:

– А это обезьянка уже?

– Нет, обезьянки наверху… Ху-у-у-у! – но довольно быстро запыхались.

Таисия чувствовала себя вполне прилично – биатлонистка, однако! Это я к кардионагрузкам был не очень привычен, предпочитая силовые тренировки, а потому – страдал. Ну, и, как представитель половины человечества, которая привыкла считать себя сильной, я не мог позволить своей женщине нести на руках детей! А потому – взгромоздил Аську на плечи, Ваську – ухватил за ручку и перся по лестнице с упрямством носорога.

Потного, красного, задыхающегося носорога, который всей душой ненавидит обезьян. Благо, через каждые пятьдесят ступенек имелась площадка с лавочками, так что перед финальной частью подъема можно было перевести дух.

– Ма-а-ам, а что любят обезьянки?

– Орехи, фрукты… – задумчиво протянула Тася и растерянно начала шарить в своей сумке.

Она не подумала про угощение для приматов, а я-то в будущем уже тут бывал, а потому пошевелил ногами и набедренные карманы зашелестели и захрупали.

– Это что? – прищурилась моя ненаглядная. – Со мной идёт самый предусмотрительный мужчина всех времен и народов?

– Алекс – Юстасу! В карманах белозоровых штанов помещается до трехсот грамм орехов типа фундук!

– Юстас – Алексу! Идите сюда, Алекс, я вас поцелую!

– О-о-о-о, нет, давайте отложим целования до тех пор, пока я не просохну… – пот так и лил с моей башки, несмотря на комфортные плюс шестнадцать.

– Гляди, Белозор, пожалеешь! – погрозила мне Тася. – Просить будешь – не дождешься!

– Ой, всё! – сказал я.

– Э-э-э-эй! В каком смысле? Это же я должна была…

– Бе-бе-бе! – сказал я, подхватил девчонок и быстро-быстро поднялся наверх, как будто и не было никаких ступенек.

Плоть слаба, дух животворит!

* * *

Мне обезьяны, если честно, не нравились. Они орут, воняют, страшненько выглядят и ведут себя как… Как настоящее быдло.

У них там в каждой клетке был пахан, который отбирал вкусные вещи у всех остальных, сидел, выпятив причиндалы, покрикивал и раздавал лещи. И неважно – макаки резусы это были, павианы-гамадрилы или какие еще приматы – схема была одна и та же. Строгая иерархия, вожак с причиндалами или, если его нет – старшая и страшная самка, самая дикая. Ниже их по социальной лестнице – шустрые и умные прихвостни, подбирающие крохи с барского стола, и на самом дне – отщепенцы, которых все хреначат и отпихивают.

Благо, наши, человеческие детки в такие тонкости не влезали: протягивали орешки милым смешным обезьянкам.

– Ути какой маленький! Какие у него пальчики! А как его мама гладит по волосикам!

К клеткам с павианами мы их не подпускали, а резусы, зеленые и японские макаки своими крохотными ручонками помешать не могли. Мне резусы надоели, и я пошел к анубисам. Анубисы выглядели как черти: черные, с собачьими рожами, злыми глазами, величиной с хорошую дворнягу. Я увидел обезьяншу с мелким на груди и протянул им горсть орехов.

– О! – сказала обезьянша, ухватила сразу четыре и сунула их себе за щеки. – У-у-у…

С чего это она – я понял быстро. Черной молнией налетел вожак, отлупил своенравную женщину, выпихнул ее прочь с хлебного места и – черт бы его побрал – высунул свою морду и одну из рук сквозь прутья, ухватил меня когтистыми пальцами за предплечье, содрав кожу до крови, и потянул мою ладонь с орехами себе в пасть.

– О, курва! – я от неожиданности размахнулся и врезал нахалу пощёчину свободной, левой рукой – по самой морде.

Дац! Получилось звонко! Обезьян заорал и отскочил вглубь клетки, матеря меня по чем свет стоит и раздавая пинки всем своим подданным. Ор выше гор, скандал и буря в стакане! Тут же подбежал кто-то из сотрудников в белом халате:

– Что вы себе позволяете! Да как вы смеете!..

Однако, увидев рану у меня, а не у обезьяны, успокоился внезапно и сказал:

– Не бойтесь, они у нас все привитые, практически стерильные, – и пошел по своим делам.

Ладно, я – дебил, полез в драку с обезьяном. Ладно, они молодцы, что животных привили и бубонной чумой, сифилисом, лихорадкой Эбола и черной оспой я теперь не заболею. Но обычную антисанитарию никто не отменял, вон у них там сколько всякой гадости в клетках! Я беспомощно озирался, пытаясь понять, где могу хотя бы промыть царапины, и тут увидел обычный такой кран, который торчал из стены одного из хозкорпусов института.

Пока девочки не заметили моего отсутствия, мигом рванул туда, открутил вентиль и сунул руку под напор холодной воды. А потом как-то резко понял, что нахожусь в месте, не менее провинциальном, чем Дубровица: несмотря на институты, университеты, санатории и черноморское побережье, Анакопия была большой деревней, и встретить одного и того же человека семь раз за неделю в совершенно разных местах было здесь, видимо, практикой самой обычной.

За моей спиной послышались шаги и негромкие голоса:

– … ну, хотя бы некондиция, Самвел Равшанович… Ну, ящика четыре-пять, сезон заканчивается, туристов не будет, чем животных кормить-то?

– Заявку через свое ведомство напиши, Афанасьевич! Ты ведь доктор наук, а? – он это произнес примерно так, как в моё время произносили «тыжпрограммист».

– …Самвел Равшанович, ну, уважьте? Мы отблагодарим… – я даже зубами скрипнул: это ведь был тот самый Самвел, начальник с фруктовых складов!

Какого черта научный работник перед ним унижается? Ну, то есть понятно – у Самвела есть фрукты, а здесь, в институте, их почему-то нет… Но почему так-то, а? Почему натуральный завсклада чувствует себя барином, а доктор наук, работающий в учреждении всесоюзного значения и явно играющий тут не последнюю роль, теперь стоит в позе просителя?

– Знаешь, Афанасьич, – тон складского начальника стал и вовсе фамильярным. – В АГУ на биологическом мальчик учится, Погосян его фамилия… Его бы по распределению куда-то ближе к Анакопии, например – к вам, младшим научным сотрудником… Ну, и на практику зимнюю – тоже бы как-то чтоб он дома был, понимаешь? У вас ведь берут практикантов?

– Родственник ваш? – обреченно уточнил неведомый мне Афанасьич.

– Однофамилец, – усмехнулся Самвел. – Арсен Самвелович Погосян.

– А…

– Давай, машину вечером пришлю, что надо?.. И после зимней сессии тоже пришлю, как раз Арсенчик пригонит, он водить умеет…

Они так и шли дальше по дорожке: кладовщик широко шагал, помахивая руками и неся впереди себя объемное пузо, а доктор наук семенил, согнувшись в три погибели. Иерархия?

– Ты чего тут под краном плещешься? Мы там тебя с девчатами ищем-бегаем… А это что у тебя такое? Ну Гера-а-а, ну только на секунду отвлеклась, а ты… Что случилось-то? – Тася смотрела на меня с укоризной, и вместе с тем – в предвкушении очередной охренительной истории.

– Подрался с обезьяном! – гордо сказал я. – Защищал мать и дитя от произвола криминального авторитета. Тутошние работнички сказали – он привит и не заразен.

– А ты? – спросила она, доставая из сумочки флакон с духами.

– Что – я? Ащ-щ-щ-щ-щ! – Тася напшикала парфюмом на мои тяжкие раны и, довольная произведенным эффектом, злорадно улыбнулась.

– Ты – не заразен? А то мне с тобой еще жить, надо бы знать – вдруг я тоже на обезьян скоро кидаться начну?

– Ой, всё! – только и смог сказать я.

Второй раз за день!

* * *

Последние дни пребывания в санатории «Белая Русь» запомнились целым калейдоскопом эмоций: мы с Тасей всё-таки поднялись к развалинам Анакопийской цитадели, оставив детей под присмотром воспитателей, и я сделал пару отличных снимков, а еще – побывали в монастыре и карстовых пещерах, покатались на фуникулере…

В перерывах между процедурами и походами я носился по городу как угорелый: знание имен Самвела Равшановича Погосяна и того самого батоно Тариэла Автандиловича Папуашвили из парткома позволяло мне делать вид, что я в теме. Пользуясь информацией по схеме, которую мне поведал феномен моего подсознания – товарищ Каневский, я мог наполнять кассеты моего диктофона совершенно жуткими подробностями – иногда внаглую записывая беседу то с одним, то с другим типом, иногда – надиктовывая самостоятельно. Я, черт побери, даже не знал, что мне теперь со всем этим делать! Всевозможные заместители заместителей, водители, грузчики и товароведы, разомлев от шуршащей десятирублевки и развесив уши от упоминания знакомых имен, легко «кололись» и рассказывали, к кому нужно обратиться, чтобы достать тот или иной объем чая, лимонов, мандаринов, сухофруктов – чего угодно, вполне официально и по заниженным ценам!

И это страна, где и у стен есть уши? Живут, ёлки, в счастливом неведении и не подозревая, что в кармане у собеседника может быть диктофон! Типа, отошел за полквартала или пересел в дальний угол кафе – и всё, никто не услышит, конспирация на уровне… Наши-то смартфонные детки в будущем ведут себя гора-а-здо осторожнее! Хотя тоже – не все. Вон, некоторые непотребства на камеру творят и думают, что никто не увидит.

Плодоовощная мафия запустила в Апсару свои щупальца по очень простой причине: тут были фрукты и тут были овощи. Уверен – эти самые щупальца тут были ма-а-аленькие, как у той осьминожки из мультика. Представить страшно, что творилось, например, в Средней Азии или крупных республиках Закавказья! История с дефицитом и гнильторгом приобретала несколько другую окраску: если мы отправляем одним товарищам продукцию высшего сорта под видом некондиции, то совершенно очевидно, откуда у других товарищей такое количество гнилья на складах и прилавках!

Ну да, безалаберность, бесхозяйственность и «всё кругом колхозное, всё кругом моё» – это понятно. Но, как сказали бы в Бобруйске – это две большие разницы: пытаться сохранить и продать фрукты, похожие на фрукты, и работать с товаром, похожим на однородное месиво! Самое паршивое заключалось в том, что, насколько я помнил, на овощебазе у Постолаки с удовольствием закупались товарищи из Московского горкома, ОБХСС, МВД, КГБ и тэ дэ и тэ пэ… И товарищу Постолаки вручали грамоты и фотографировали его на фоне идеальных, один к одному выложенных на паллетах кочанчиков капустки и оранжевеньких мандаринок. Вот так вот, мол, нужно хозяйство вести… Заслуженный работник торговли СССР, на секундочку!

По всему выходило – цепочка взяток была просто чудовищной: разницу в ценах между «кондицией» и «некондицией» Постолаки использовал для того, чтобы финансово повязать каждое звено своей схемы. От завсклада товарища Погосяна до руководства Мосплодоовощторга… А те в свою очередь башляли еще выше – или ниже. Самвел, например, уговорил ответственного Заура, а товарищи из Мосплодоовощторга явно имели дело с важными товарищами из Мосгорсовета или Горкома…

Этот Постолаки явно развернулся бы в девяностые. Может, потому его и расстреляли – чтобы не развернулся? Или – чтобы не потянул за собой тех самых важных товарищей? Ничего, в этой истории у нас есть методы против Кости Сапрыкина! Службе Активных Мероприятий явно пригодится громкое раскрытое коррупционное дело – как раз по профилю Волкова. А мне в частности и «Комсомолке» в целом очень пригодится журналистское расследование…

А потому я пошел заказывать межгород – нужно было связаться с Исаковым. Он ведь теперь был моим куратором – если называть вещи своими именами, как заповедал незабвенный редакционный водила Юрий Анатольич.

– И на Мурманск еще закажи! – сказала Тася. – Там мама на пенсию выходит, хочу узнать, как она… Всю жизнь проработала, как бы не захандрила.

Мне было сложно представить себе, как будет хандрить Марья Ивановна – моя пока еще не тёща. Она ведь была такой же, как Тася – валькирией! Такие не хандрят, такие на пенсии организовывают бизнес или секцию по йоге, или на приусадебном участке начинают разводить археспор и эхинопсов… Но в любом случае – позвонить и вправду стоило, так что я побежал на переговорный пункт.

* * *

Комната моя была совершенно свободна: Эрнест съехал сразу после того, как добился всего, чего хотел от девушки – тренера. Как оказалось, таким, как он, закон не писан и заезд у них может окончиться когда угодно.

И, конечно, ко мне тут же подселили какого-то деда из Гродно. Дед был вполне приличный – не пьющий, не храпящий. Читал книжки, ходил на танцы и процедуры, мы с ним даже в шахматы пару раз играли. Он рад бы был общению, но я, понятное дело, больше с девчатами время проводил.

– Ну, бывай, соседушко! Адрес у тебя есть, номер телефона – тоже. Будешь в Москве – посмей только не позвонить! – вот что сказал Эрнест, когда закидывал не плечо свою модную спортивную сумку. – Я всё порешал тут, теперь пора возвращаться. Надеюсь, увидимся.

– Ага, – сказал я. – Удачи!

Кожанка у него появилась снова – новая, скрипучая. Ту, старую, всё-таки спёрли с забора, а он вмиг «достал» себе еще одну – кажется, даже итальянскую. Умеет, гад!

Гад на прощанье лучезарно улыбнулся, и черная «Волга» увезла его с глаз долой. Были у меня сомнения: казалось, что-то он про меня понял, но… Дело в том, что, за всё время нашего совместного проживания этот самовлюбленный тип даже фамилию мою не спросил. Если и видел ее – то только в документах при оформлении. А так всё «соседушко», или в лучшем случае – «Гера». Хотя – даже учитывая его безалаберность, вряд ли он ни разу не услышал, как меня называли Белозором – на процедурах, например. Или – Аська с Васькой. Или – Таисия…

В общем – до того, как раскручу всю цепочку с Постолаки, видеть его снова мне не очень хотелось. Хотя, возможно, всё равно придется. Так или иначе, я связался с Исаковым перед самым отъездом:

– У меня кое-что есть, Владимир Александрович. Надо бы как-то материалы в Москву переправить, чтобы не потерялись, а то страшновато… Куда подойти? А почему – в Туапсе? В Туапсе я только проездом буду. Ах, это около вокзала…

– Аха-ха-ха, Белозор! – Исаков явно был рад меня слышать. – А я ведь зна-а-ал, знал, что ты в отпуске не усидишь! Я ждал, ждал какой-нибудь дичи! Что там на сей раз? Оружие, наркотики, торговля людьми?

– Мандарины, – сказал я. – И лимоны.

– Ох, мать! – испугался Исаков. – А сдюжишь?

– Сдюжишь – не сдюжишь, а причешут – заутюжишь! – невесть из каких глубин памяти – моей или Белозоровской – извлек я приговорку.

– Аха-ха! Ну давай, вынесешь свою передачку, человек будет со свежим номером «Комсомолки» в руках.

Вечером я засел писать текстовку расследования – понятно, что первой его части. Почерк был отвратительный – сказывалась привычка к клавиатуре, да еще и копирка между листами бумаги разборчивости не добавляла. Нужно было оставить один экземпляр себе – для Ваксберга, должен же я буду произвести правильное первое впечатление на главреда. А второй – передать с курьером в Москву, там ее вроде как обещали сунуть в камеру хранения на Белорусском вокзале. Скорее всего, Исаков маякнет Волкову, и тот сразу сунет туда свои загребущие лапы, ну да и черт с ним… Захочет поторопиться – потеряет даже не половину – две трети цепочки! Всех деталей ведь у меня пока нет, но общая канва намечалась впечатляющая…

Я писал в своей комнате, под аккомпанемент сопения соседа над книгой. Он мне не мешал, я ему тоже… В дверь тихонько постучали:

– Гера, ты тут? – это была Таисия. – К вам можно? Или выходи ко мне?

– Эх, как жаль, что я не Гера! – усмехнулся дед.

– А что? Вы тоже мужчина видный, очень даже! – вернула улыбку Тася. – Но я именно этого охламона люблю!

– Ну-ну! Эх, молодежь! – соседу явно понравилась смелость девушки.

Мы вышли в коридор:

– Слушай, мы с девочками, наверное, полетим самолетом в Мурманск. Из Сочи. Маме действительно грустно, просит внучек к ней привезти… Я думаю – почему нет, ну пропустят садик пару недель, зато с бабушкой пообщаются. Я потом их заберу, или мама сама прилетит к нам – в Минск. А ты – в Москву сразу?

– В Москву. Семинар, то, сё… А детям как – из субтропиков в Арктику? Акклиматизация там, не знаю…

– Ох уж это твое то-сё! – ткнула она меня пальчиком в грудь. – А за детей не беспокойся, это такие подруги – закаленные! И знаешь что? Я к тебе прилечу через пару дней, погуляем там, переночую – а потом на поезде уже в Минск поеду. Всё равно еще почти неделя отпуска!

– Ого! – удивился я. – Ну, идея – огонь, если честно! Я телеграмму дам или позвоню, где остановился, ага?

– Ага!

Но, учитывая все вводные, где-то в районе солнечного сплетения появилось тревожное чувство: может, не надо ей в Москву сейчас?