Текст книги "Лирика в школьном изучении. Г. Р. Державин, А. С. Пушкин, М. Ю. Лермонтов"

В изображении кудесника, вдохновленного богами и исполняющего волю божью, подчеркнута его независимость, неподвластность князю. С образом волхва связана и важная для творчества Пушкина тема неизбежности судьбы, тщетности попыток человека обмануть роковое предначертание и роковой ход событий. Обращаясь к монологу кудесника, важно подчеркнуть, что «любимец богов» обладает своим, отличным от автора-повествователя, голосом. Волхв является живым свидетелем исторических событий – военной славы Олега. В автохарактеристике «Песни о вещем Олеге» Пушкин отмечал, что отраженное в произведении «происшествие само по себе в своей простоте имеет много поэтического» (9, с.97). Здесь автор «Песни», конечно, имел в виду прежде всего сюжет произведения. Но и слова кудесника, в которых звучит мотив преодоления Олегом-победителем и стихий, и недругов-врагов, исполнены подлинной поэзии. Нарисованные кудесником картины-видения отличаются художественной выразительностью благодаря эпитетам: постоянным («синего моря») и метафорическим («обманчивый вал», «роковой непогоды», «лукавый кинжал»). Картины, в которых устами кудесника воссоздается прошедшее и настоящее, выразительны и в звуковом отношении: «и пращ, и стрела», «грозной броней», «незримый хранитель». Звуковой рисунок 6 строфы дополняется и настойчивым повторением шипящих ч, щ, ш, ж. Во всем монологе кудесника велика ритмико-синтаксическая роль повторяющегося союза «и», который выделяет наиболее важные в смысловом отношении слова: «Правдив и свободен их вещий язык / И с волей небесною дружен…» (4 строфа); «И волны и суша покорны тебе…» (5 строфа); «И синего моря обманчивый вал / В часы роковой непогоды, / И пращ, и стрела, и лукавый кинжал / Щадят победителя годы…» (6 строфа); «…И холод и сеча ему ничего…» (7 строфа). Итак, в бо́льшей части своего монолога кудесник выступает как свидетель и певец славы Олега-воителя. Само же вдохновенное пророчество звучит в начале монолога кудесника и в конце его. Стихи, в которых содержится предсказание, объединены их местоположением в конце строф и союзом «но» в начале строки: «Грядущие годы таятся во мгле; / Но вижу твой жребий на светлом челе» (4 строфа); «И холод и сеча ему ничего. Но примешь ты смерть от коня своего»(7 строфа). В самом начале вдохновенного монолога кудесника предсказание носит еще отвлеченный характер («грядущие годы таятся во мгле»), но затем завеса будущего времени снимается и предсказание обретает характер точного ответа на вопрос князя. Исследователи творчества Пушкина подчеркивают, что угадывание язычниками судьбы человека по челу (метапоскопия) было хорошо известно поэту. Именно по челу предсказывает судьбу Олега кудесник. И если в первой части стихотворения чело князя «светлое», то в начале второй части «чело и взор омрачилися думой».

Ключом к анализу второй части «Песни» (8–10 строфы) явится пушкинская характеристика Олега, в которой отмечается и «товарищеская любовь старого князя к своему коню и заботливость о его судьбе», и «трогательное простодушие» героя произведения. Эта часть произведения характеризуется целостностью, носит завершенный характер. Мотив прощания Олега с конем подчеркивается здесь повторением слова «Прощай», обращенного к «верному другу», побудительным предложением «Теперь отдыхай! Уж не ступит нога / В твое позлащенное стремя», емким эпитетом «прощальной рукой». Если в первой части «Песни» преобладает повествовательно-описательная интонация, которая лишь однажды прерывается интонацией вопрошения – обращением Олега к кудеснику, предвосхищающим конфликт, то во второй части, передавая переживания князя, автор прибегает к восклицательно-побудительной интонации («Теперь отдыхай!..»; «Вы, отроки-други, возьмите коня!»). Нельзя не отметить, что в палитре чувств, характеризующих поведение Олега в третьей части «Песни», интонация восклицания не только сохраняется, но приобретает еще большую весомость.

После перечитывания второй части «Песни» учащиеся отметят, что любовь князя к «верному другу» находит выражение в проникновенных обращениях «мой товарищ, мой верный слуга». В сцене прощания с конем, которая происходит сразу же после предсказания, слиты воедино три времени: прошлое со знаками заботы князя о коне («позлащенное стремя»), настоящее, в котором подчеркнута боль расставания («И верного друга прощальной рукой / И гладит и треплет по шее крутой») и будущее, которое намечено в насыщенных яркими деталями проникновенных словах Олега, обращенных к отрокам: «Покройте попоной, мохнатым ковром; / В мой луг под уздцы отведите; / Купайте, кормите отборным зерном; / Водой ключевою поите». Сцена прощания с конем превосходно запечатлена на иллюстрации В. М. Васнецова, который назвал свой рисунок словами из «Песни» «Прощай, мой товарищ, мой верный слуга…». Художник так удачно расположил на иллюстрации героев «Песни», что «прочтение» рисунка не вызовет трудностей у читателя. В самом центре рисунка В. М. Васнецов запечатлел Олега, склонившего голову к шее коня. Грациозен конь, в очертании фигуры которого удачно подчеркнут пушкинский мотив «шеи крутой». Статичность иллюстрации преодолевается изображением отроков, один из которых готов увести коня, а другой, изображенный слева, уже держит под уздцы нового коня.

В сцене прощания с конем проявляется «трогательное простодушие» князя. Он делает попытку избежать смерти сразу же после того, как услышал предсказание кудесника. Пытаясь изменить судьбу, он защищается от смерти расставанием с конем. Но ведь кудесник, предвидя «жребий» Олега, говорил о «грядущих годах», которые «таятся во мгле»: и смерть князя по предсказанию должна была наступить нескоро. Но Олег воспринимает предсказание излишне прямо, не видя всей глубины прорицания кудесника. Возможно, противопоставляя свою волю предсказанию кудесника, Олег стремится избежать не смерти вообще, а смерти от своего любимого коня.

События, изображенные в третьей части произведения, отделены от событий первой и второй частей значительным временным промежутком. Знаком длительности времени является знаменательная портретная деталь – седина кудрей, которая подчеркивает и старость Олега, и старость дружинников, пирующих с ним. Восприятие этих событий не затруднит учащихся. Внимание учеников следует сосредоточить на звуковой выразительности картины пира, которая создается повторами звука «р» в его контактном соединении с согласными звуками «д», «т», «п», «г» («др», «пр», «тр», «рг»), повторами звуков «з-с», а также звуковыми перекличками «пир – при», «они – они».

Большая роль в третьей части принадлежит мотиву воспоминаний. Прежде всего воспоминания Олега дополняют представления о коне, которые сложились у читателя из слов кудесника в первой части «Песни» («смирный», «мчится»; «И холод и сеча ему ничего») и прощальных слов князя в центральной части стихотворения. Учащиеся откликнутся и на те его качества в изображении коня, которые дорисовывают образ «верного друга» в третьей части «Песни»: это легкость его бега, в характеристике коня появляются и такие новые его качества, которые подчеркнуты определительными прилагательными «ретивый», «бурный, игривый». При этом слова «ретивый – игривый» рифмуются, чем подчеркивается их организующая и эвфоническая роль в стихе.

Вместе с тем мотив воспоминаний непосредственно связывает эпизод предсказания с исполнением пророчества. Олег выезжает «со двора» посмотреть на благородные кости коня и, наступив на череп, умирает от укуса «гробовой» змеи. Эмоциональный возглас Олега: «Так вот где таилась погибель моя! / Мне смертию кость угрожала!» – явно противопоставлен его бездействию. Словно зачарованный угрозой, он не делает попыток спастись от укуса змеи. В этом эпизоде подчеркнут «мотив осознанной героем неизбежности гибели/смерти» (7, с.94). Этот мотив усиливается настойчивым обращением поэта в третьей части стихотворения к образу «кургана – холма». Слово «курган», включенное в запоминающееся сравнение «И кудри их белы, как утренний снег / Над славною главою кургана…», используется лишь однажды и воспринимается как символ близкой смерти. Трижды упоминается в заключительной части и слово «холм», которое близко по своему значению к слову «курган». Далеко не случайно изображение «холма» тесно соединяется и с «непробудным сном» коня, и с тем, что возле него лежат «благородные кости», и с образами князя Игоря и Ольги, которые «на холме сидят» «на тризне плачевной Олега». В заключительной части «Песни» дважды упоминается и слово «тризна» – обрядовое угощение с вином («ковши круговые, запенясь, шипят») в память умершего после похорон, причем тризна, «уже недалекая», сначала упоминается в словах князя, а затем уже говорится о «тризне плачевной», изображением которой завершается произведение. Стоит обратить внимание на иллюстрацию В. М. Васнецова, где изображен холм, на котором сидят князь Игорь и Ольга, и сопоставить ее с картиной «Баян», написанной в 1910 году. Если на живописном полотне, очень близком по своей композиции цветному рисунку к «Песни», запечатлен курган, поросший травой и кустарником, то на иллюстрации изображен холм, который только что насыпан, – «Олегова могила», о которой пишет Н. М. Карамзин в «Истории Государства Российского».

В заключение ученики сопоставят летописное предание или фрагмент из «Истории» Карамзина с текстом «Песни о вещем Олеге» и решат вопрос, как и в чем Пушкин обогащает исторические источники. Заслуживает внимания и вопрос, какие отзвуки размышлений поэта о себе и своей судьбе нашли отражение в стихотворении.

Аналитическое описание художественного текста, связанное с систематизацией элементов произведения, и анализ произведения не разделены какой-то непроходимой гранью. Описание является ступенью постижения целостности произведения и прокладывает путь к постижению функции художественных приемов, то есть к исполнению, свершению.

Литература

1. Томашевский Б. В. Пушкин: Работы разных лет. – М.: Книга, 1990.

2. Карамзин Н. М. Избранные стать и письма. – М.: 1982.

3. Карамзин Н. М. История Государства Российского. В трех книгах. Кн. 1. – М.: Книга, 1988.

4. Пушкин А. С. Песнь о вещем Олеге. Рисунки А. Бубнова. – М.: Детгиз, 1961.

5. Пушкин А. С. Полное собрание сочинений в десяти томах. Том Х. – М.: Наука, 1979.

6. Хализев В. Е. Теория литературы. – М.: Высшая школа, 2004.

7. Сигида Л. И. «Песнь о вещем Олеге» / Лирика А. С. Пушкина: комментарий к одному стихотворению. / Отв. ред. Н. И. Михайлова. – М.: Наука, 2006.

8. Пушкин А. С. Полное собрание сочинений: В 16-ти т., 20-ти кн./Ред. кол.: М. Горький, Д. Д. Благой, С. М. Бонди и др. – Т. 2 (2). – М.; Л.: Изд-во АН СССР, 1937–1950.

9. Пушкин А. С. Полное собрание сочинений в десяти томах. Том Х. – М.: Наука, 1979.

Стихотворения А. С. Пушкина. IX класс

Cтихотворения А. С. Пушкина, текстуально изучаемые в 9 классе, разнообразны по тематике и жанру. Они созданы в разные периоды творчества поэта. Возможны разные пути изучения пушкинских стихотворений. Хронологический подход будет определяться временем создания стихотворений, и тогда они изучаются в следующей последовательности: «К Чаадаеву» (1818), «К морю» (1824), «Сожженное письмо» (1825), «Храни меня, мой талисман» (1825), «Если жизнь тебя обманет…» (1825), «Пророк» (1826), «Поэт» (1827), «Осень (Отрывок)» (1833), «Я памятник себе воздвиг нерукотворный…» (1836). Такой порядок изучения стихотворений будет естественным и в том случае, если они будут рассматриваться попутно с биографией поэта. Легко представить себе и тематические блоки, но при этом не все пушкинские стихи, названные выше, соединятся с тем или иным мотивом (например, любовной лирикой или темой поэта и поэзии). Например, стихотворение «К Чаадаеву» как образец гражданской лирики или стихотворение «Если жизнь тебя обманет…» как философское стихотворение потребуют индивидуального изучения.

Шедеврами любовной лирики А. С. Пушкина являются стихотворения «Сожженное письмо» и «Храни меня, мой талисман», которые непосредственно связаны с фактами его биографии. В 1823 году поэт познакомился с Елизаветой Ксаверьевной Воронцовой, женой новороссийского генерал-губернатора и полномочного наместника Бессарабии М. С. Воронцова, под начальством которого он находился в Одессе. Пушкин стал постоянным посетителем одесского салона Воронцовой и страстно влюбился в нее. По воспоминаниям В. Соллогуба, «Воронцова была одной из привлекательнейших женщин своего времени. Все ее существо было проникнуто такою мягкою, очаровательною женской грацией, что легко себе объяснить, как такие люди, как Пушкин, без памяти влюблялись в нее». С именем Е. К. Воронцовой, увлечение которой оставило глубокий след в жизни и творчестве поэта, связан не только цикл стихотворений («Все кончено, меж нами связи нет», «Приют любви, он вечно полон», «Пускай увенчанный любовью красоты», «Все в жертву памяти твоей» и др.), но и свыше тридцати рисунков, созданных с натуры и по памяти с 1823 года по 1829 год. Перед отъездом Пушкина в Михайловское Воронцова подарила ему свой портрет в золотом медальоне и перстень-талисман с сердоликом, которыми очень дорожил поэт. Перстень был на нем и в день его последней дуэли. Существуют сведения о переписке Воронцовой и Пушкина в михайловский период его жизни. Биограф поэта П. В. Анненков свидетельствует: «Сестра поэта, О. С. Павлищева, говорила нам, что когда приходило из Одессы письмо с печатью, изукрашенною точно такими же кабалистическими знаками, какие находились и на перстне ее брата, – последний запирался в своей комнате, никуда не выходил и никого не принимал к себе».

Обращение к чтению и анализу стихотворений «Сожженное письмо» и «Храни меня, мой талисман» неизбежно коснется отдельных фактов взаимоотношений поэта и Воронцовой.

Интонационное своеобразие стихотворения «Сожженное письмо» во многом определяется его синтаксической организацией. После чтения стихотворения словесником ученики обратят внимание на интонационно-выразительную роль пушкинских знаков препинания. Несложный статистический анализ, проведенный школьниками, позволит им прийти к выводу, что стихотворение, состоящее из 15 стихов, включает в себя 13 предложений: 5 – восклицательных, 8 – повествовательных, причем шесть из них завершаются многоточием (при этом еще три многоточия расположились внутри предложения, занимающего срединное место в стихотворении – в седьмом и восьмом стихе). Школьники без труда придут к выводу, что партитуру чтения, его интонационную насыщенность определят как восклицательные предложения, в которых передается эмоциональное отношение лирического героя к действительности, его непосредственные эмоциональные реакции, так и интонационно насыщенные повествовательно-описательные предложения, которые в «Сожженном письме» зачастую обозначают незавершенность или прерванность высказывания и которые настоятельно требуют соблюдения пауз в звучании стиха. Предварительный синтаксический анализ определит характер первого чтения стихотворения учащимися, которое будет одним из этапов постижения художественного смысла «Сожженного письма».

Но чтение должно отозваться не только на интонационно-фразовую организацию произведения, но и на его ритмическую структуру. Тогда объектом наблюдений учеников станут строки стихов, насыщенные внутристиховыми паузами – цезурами. В шестистопном ямбе цезура (так называемая большая цезура) обычно стоит после третьей стопы. Так, на две равные половины стих делится во 2-ой, 3-ей, 4-ой, 6-ой, 8-ой, 12-ой, 14-ой и 15-ой строках. А в остальных строках стихотворения поэт уходит от постоянной канонической цезуры: он вносит вариации в организацию стиха, прибегая к свободной цезуре. Уже в первом стихе две интонационно-фразовых паузы: привычная – после третьей стопы, и дополнительная – после четвертой стопы, которая останавливает внимание читателя на недосказанном «Она велела…», определяющем характер всего последующего взволнованного монолога поэта. Учащиеся самостоятельно найдут строки стихов со свободной цезурой (5-ый, 7-ой, 10-ый, 11-ый стихи, а в 13-ом стихе, как и в первом, сразу две внутристиховых паузы). К наблюдениям над цезурой примкнут и наблюдения над переносом, которым насыщены четыре заключительных строки стихотворения. В этих стихах интонационно-фразовое членение не совпадает с метрическим членением: предложение, начатое в одном стихе, переносится в следующий стих. Но такой перенос не освобождает исполнителя стихотворения от обязательного сохранения структурной концевой паузы в конце стиха. Мелодику чтения стихотворения естественно определят и пиррихии (сочетания безударных слогов в длинных словах), которые сообщают характеру речи непринужденную изменчивость. В большинстве шестистопных стихов «Сожженного письма» количество ударных слогов сокращается до пяти или даже до четырех. Наконец, обращает на себя внимание и особенности рифмы в стихотворении, которая всегда связана не только с ритмом, но и со звуковой организацией стиха в целом и, в частности, с его интонацией. Рифма, завершая стих, всегда предполагает междустрочную паузу. Учащиеся отметят, что по характеру расположения в строках в пушкинском стихотворении главенствует парная рифма, в которой чередуются рифмы с женскими и мужскими окончаниями. Внимание к ритмической структуре стиха, наряду с синтаксической организацией текста, в итоге и должны определить правильное в интонационном отношении чтение стихотворения учащимися, что непосредственно подводит их к истолкованию стихотворения. Высокая торжественность, трагическая величественность интонации ведет школьников к постижению пафоса стихотворения, в котором переплелись отчаяние поэта и его примирение с судьбой.

Жизнь души и сердца находит воплощение в «Сожженном письме» в отдельных мгновениях, которые поразили ощущения поэта: это прощание с «письмом любви», его уничтожение в «пламени жадном» и прощальный взгляд на «пепел милый». Эти мгновения органически вплетаются в общее течение времени, которое пронизывает стихотворение от его начала до его завершения и придает ему поэтическую выразительность: «как долго медлил…», «час настал», «Минуту!..», «Свершилось!», «Останься век со мной…». Временна́я градация, основанная на семантике уменьшения, находит художественно оправданное завершение в многозначном слове «век» и усиливает звучание стиха. Взволнованность, смятенность чувств лирического героя выразительно передают и слова-отражения, которые во многом определяют композиционный строй стихотворения:

 
прощай – прощай
письмо любви – письмо любви
огонь – пламя
листы – листы
пепел – пепел
грудь – груди
радости – отрада.
 

Эти лексические повторы, охватывая все пространство стихотворения, усиливают переживание. Речевое пространство создают и постоянно используемые поэтом инверсии: «медлил я», «радости мои», «пламя жадное», «молением моим», «перстня верного», «пепел милый», «отрада бедная», «в судьбе моей унылой». Инверсия, которая строится на «игре» порядком слов, придает стиху бо́льшую выразительность. В процессе разбора стихотворения не может не привлечь внимания партитура чувств лирического героя, которая находит воплощение не только в емких коротких предложениях («ничему душа моя не внемлет», «…грудь моя стеснилась»), но и в метко найденных определениях, характеризующих отношение лирического героя к любимой женщине («заветные черты», «пепел милый»), и в отдельных словах, ёмко передающих переживания поэта (радость, моление, унылая судьба, горестная грудь).

Комментарий к стихотворению целесообразно закончить обращением к последнему, пятнадцатому, стиху, который завершается многоточием. Возможно, поэт имел намерение закончить стихотворение, поскольку его беловой автограф имел помету «Отрывок», который у Пушкина приобретает жанровые очертания и является сознательным художественным приемом. Но к работе над стихотворением поэт больше не обращался, может быть, понимая, что и в уже написанных строках заключаются богатые художественные возможности, а сам образ-переживание, воссозданный в стихотворении, имеет завершенный, цельный характер. По-видимому, последнее предложение стихотворения носит метафорический характер: в нем поэт имеет в виду не собственно пепел, а золотой медальон, в который могло быть что-то вложено (например, пепел). (1, с.91).

Перед заключительным чтением «Сожженного письма» целесообразно обратиться к фотоальбому «В краю великих вдохновений» (М.:Планета,1975) и продемонстрировать фотографии, запечатлевшие кабинет Пушкина в Михайловском (Кабинет поэта. У камина в кабинете Александра Сергеевича). В литературоведении высказывается точка зрения, что стихотворение «Сожженное письмо» являет собой пример сценичности пушкинской лирики и что монолог поэта развертывается в нескольких мизансценах, одной из которых является уничтожение письма. Восприятие учениками фотографических изображений (в частности, фотографии «У камина в кабинете Александра Сергеевича», на которой запечатлен горящий камин) приблизит их к пониманию мизансцены и к постижению эмоциональной атмосферы всего стихотворения.

С именем Е. К. Воронцовой связано и стихотворение «Храни меня, мой талисман». В нем содержится конкретное указание на памятный для поэта день вручения Елизаветой Воронцовой заветного перстня-талисмана: «Ты в день печали был мне дан». Друг Пушкина В. Ф. Вяземская, которая провожала поэта в день его отъезда из Одессы в Михайловское, так пишет об этом дне: «Я была единственной поверенной его огорчений и свидетелем его слабости, так как он был в отчаянии от того, что покидает Одессу, в особенности из-за некоего чувства, которое разрослось в нем за последние дни…». В стихотворении-воспоминании содержатся и другие автобиографические пометы, которые характеризуются недосказанностью, неопределенностью, но внимательный читатель, погружаясь в художественный текст, поймет смысл драматических строк Пушкина. Нельзя не вспомнить в связи с этим слова известного пушкиниста А. Слонимского, что любое стихотворение поэта содержит «автобиографическое зерно». Но внимание учащихся следует обратить не только на запечатленные в стихотворении факты «внутренней биографии» поэта, но и на характер образа-переживания, отображенного в пушкинском шедевре. Лирический герой остро переживает тяжесть разлуки, его одолевает тоска, сердце наполняется тревожными предчувствиями. Переживания опального поэта тесно соединяются с прошлым, недавно пережитым, со «скучным покоем» настоящего, с готовностью противостоять тревогам будущего. Не случайно поэт постоянно вспоминает о магическом талисмане, который спасает от бед, который сохраняет жизнь. Талисман, к которому настойчиво обращается поэт, является в стихотворении поэтическим символом надежды. По словам Б. В. Томашевского, в пушкинском стихотворении «начальный стих является замыкающим для всех остальных строф». В этих словах литературоведа лаконично определяется композиционное своеобразие стихотворения, в котором настойчиво повторяются строка «Храни меня, мой талисман». Выразительность повторяющегося стиха усиливают повторы сонорных согласных р, н, м, н, м, л, м, н. Благодаря повторению этого стиха в каждой строфе пушкинское стихотворение приобретает форму заклинания, которое произносится с целью повлиять на судьбу. По своей форме заклинание близко к заговору, к старинной народной «магической» поэзии. Обращаясь к жанровой специфике стихотворения, многие исследователи называют его элегией, проникнутой грустью, раздумьем, размышлением. С другой стороны, Б. В. Томашевский, обративший внимание на охватную рифмовку стихотворения (АВВА), относит его к романсной форме (2, с. 360). Вместе с тем, в статье «Строфика Пушкина» он же подчеркивает, что стихотворение написано в форме стансов (2, с. 307). В русской поэзии стансами принято называть небольшое стихотворение, каждая строфа которого состоит из четырех стихов четырехстопного ямба и заключает в себе ясно выраженную законченную мысль. Школьники выскажут свое мнение о жанре стихотворения. Возможно, они поддержат точку зрения о жанровой полифонии стихотворения и найдут в нем черты заклинания (заговора), элегии, романсной формы, стансов. Завершенность отдельных строф, характерная для стансов, позволяет обратиться к школьникам с вопросами: какую строфу пушкинского стихотворения вам хотелось бы прокомментировать? Какая строфа вам особенно запомнилась? Завершится разбор стихотворения выразительным чтением. Жанровая специфика стансов предполагает, что в выразительном чтении после каждого станса предполагается некоторая пауза для обдумывания произнесенного.

Желательно сопроводить анализ стихотворения «Храни меня, мой талисман» демонстрацией портретов Е. К. Воронцовой. Внимание словесника могут привлечь портреты работы Ж. Э. Тельчера 1830 года (в альбоме «А. С. Пушкин и его время в изобразительном искусстве первой половины XIX века. Всесоюзный музей А. С. Пушкина. – Л.:1985), И. Сольферини (1834), гипсового профиля работы Луиджи Пихлера (1820-е годы) (последние два изображения репродуцированы в альбоме «Московская изобразительная Пушкиниана». М.:1986). Особый интерес представляют артистические портреты Воронцовой, созданные поэтом.

Чтению и разбору стихотворения «К Чаадаеву» предшествует краткий рассказ словесника о Петре Яковлевиче Чаадаеве (1794–1856), писателе, философе, авторе «Философических писем», корнете лейб-гвардии Гусарского полка. А. С. Пушкин познакомился с Чаадаевым летом 1816 года в Царском Селе, где в то время был расквартирован Гусарский полк. Один из ярких представителей передовой дворянской интеллигенции, блестяще образованный, обаятельный, утонченно-красивый, офицер, проявивший чудеса храбрости в походе 1812 года, Чаадаев стал кумиром молодого поэта. После окончания Лицея Пушкин часто встречался с Чаадаевым в Петербурге, вплоть до Южной ссылки. Их объединяла ненависть к рабству, вера в близкое торжество свободы. Беседы Пушкина и Чаадаева на политические темы нашли отражение в трех посланиях поэта – «К Чаадаеву» (1818), «В стране, где я забыл тревоги прежних лет» (1821), «К чему холодные сомненья» (1824) и в надписи «К портрету Чаадаева» (1820). «Среди петербургских знакомых и приятелей Пушкина, – подчёркивает А. Тыркова-Вильямс, – все толковали о политике, все жаждали конституции, все мечтали об освобождении крестьян, о вольности святой. Но никому не посвятил Пушкин таких насыщенных политической страстностью стихов, как Чаадаеву. Это не только единомыслие, это общность устремления, общность внутреннего духовного ритма, отразившегося и в стихах» (3, с.217).

Перед словесником всегда открыты возможности разных подходов к анализу литературных произведений, в том числе и к анализу лирики. Подвижность и вариативность путей анализа всегда зависит и от жизненного материала, положенного в основу произведения, и от особенностей историко-литературного процесса, и от неповторимой творческой индивидуальности художника слова, и от рода и жанра писательского создания, и от творческой истории произведения. Объектами анализа могут стать и стиль, и композиция, и система образов, и художественная деталь, тема и идея, изображение времени и пространства в литературном произведении. Но выбор пути анализа прежде всего определяется неповторимой спецификой конкретного произведения, особенностями его художественной формы и идейного содержания.

Возможным началом анализа стихотворения «К Чаадаеву» после его чтения в классе явится обращение к интонации как важнейшему средству художественной коммуникации, как средству художественного общения художника слова с читателем. В письменной речи особенности интонации передаются при помощи синтаксической структуры фраз, порядка слов, пунктуации. Анализ интонационного строя стихотворения «К Чаадаеву» школьники начнут с графики художественного текста, в частности с обращения к знакам препинания, которым принадлежит важная роль в организации текста, поскольку они регулируют качество его осмысленного чтения и устного произнесения. В результате несложных подсчетов школьники придут к выводу, что стихотворение состоит из четырех предложений: двух повествовательных, занимающих бо́льшую половину текста стихотворения (12 стихов), и двух восклицательных, которые завершают стихотворение (9 стихов). Интонационная структура дает возможность утверждать двухчастность стихотворения и определить путь его исследования – от анализа первой части к анализу второй части.

В первой части стихотворения, которая перечитывается и комментируется по четверостишиям, преобладает доверительная интонация дружеской беседы.

Как понимать строки первого четверостишия? В них рисуется идеал мирной, идиллической жизни, говорится о надеждах и «тихой славе», известности. Но представлениям, высказанным в первом стихе, противостоит следующий стих, в котором эти представления названы «обманом». Строка – «Недолго нежил нас обман» – насыщена сонорными согласными, но их звучности противостоят взрывные согласные д, г, б. Сочетание звуков вторит смыслу строфы, сильнее подчеркивает мотив разочарования и оттеняет эмоциональную окрашенность стихов. Художественную гармонию первой строфы дополняет искусно найденное сравнение («Исчезли юные забавы, / Как сон, как утренний туман»), которое усиливает образ призрачного «обмана».

Вторая строфа стихотворения открывается противительным союзом «но», который подчеркивает резкий смысловой контраст между первой и второй строфами. В центе второй строфы, как отмечает Ю. М. Лотман, «стоит образ человека, полного страстей, с кипучей энергией и силой чувств» (4, с. 205). Что дает основание для такого утверждения? Внимание учеников привлечет метафора «горит… желанье», которая выражает жгучее, пламенное чувство, и словосочетание «нетерпеливою душой», которое вызывает у читателя представление об искренних и высоких юношеских устремлениях. Не затруднит учеников и стилистика заключительного стиха второй строфы – «Отчизны внемлем призыванье», – в котором соединились слова, принадлежащие к традиционно-поэтической, высокой, торжественной лексике. Художественную выразительность стиха подчеркивает инверсия. Завершая комментирование второй строфы, нельзя не отметить, что пламенным желаниям лирического героя противостоит «власть», которая названа «роковой», и что вся строфа основана на антитезе: «горит желанье» – «гнет», «власть роковая» – «отчизна».

Третья строфа построена на параллелизме, в котором «минуты вольности святой» и «минуты верного свиданья» существуют слитно и нераздельно. Высокие гражданские мысли о «вольности святой» соединяются в четверостишии с чувствами, характерными для интимной лирики, которые находят выражение в словах «томленье», «любовник молодой», «минуты верного свиданья». Для поэта представление о личном счастье, любви, душевном благородстве сливается с преданностью отчизне и мечтой о ее освобождении от гнета «власти роковой».