Текст книги "Тайна нефритового голубя"

5 июля 1977 года. Уговор

Когда совсем стемнело, Ирина проявила отснятую пленку. Почти все семьдесят два кадра: и те, что она делала в монастыре, и на пляже, и сегодняшние с Шуриком вышли четкими, контрастными. Фотографии она решила напечатать ночью, а завтра, при встрече с Шуриком, показать ему парочку самых интимных.

– Потребую у него иконку, и если этот мямля вдруг заартачится, начнет денег просить, пригрожу, что приклею фотографии на забор при входе на танцплощадку и еще там, где народа бывает побольше.

То, что на фотографиях вместе с Шуриком истринские жители увидят и ее подружку, Ирину ничуть не заботило.

– Нравственный облик всяких там Катек и Шуриков – это ерунда, – думала она. – Все равно через полтора месяца, в день отъезда из Истры я эти фотографии: и с Танькой голенькой на пляже и с Катькой, да и другие такие же, которые, наверняка, успею наделать, расклею где-нибудь поближе к школе – пусть местные вундеркинды повеселятся.

Повесив пленку для просушки, Ирина вышла на улицу. Темнело. Она села на лавочку у забора перед домом и начала перебирать в памяти события, произошедшие за последние три дня.

После того, как Шурик неожиданно подтвердил существование загадочной иконки, якобы выкранной им из музея, она чуть ли не была готова поверить в историю, рассказанную слепым дедом. Вчера он попросил ее спуститься за ним в подвал дома, где показал тайник, находившийся в стене за изразцом с изображением летящего голубя. Голубь засветился светло-зеленым светом, как только старик поднес к нему металлическую иконку. Стоявшая рядом Ирина, почувствовала тепло в кармане джинсов, где держала вторую такую же.

– Андрей Панкратыч, иконка, что вы мне дали, нагрелась, – сказала она, неуверенно ее доставая.

– Дай мне ее! – потребовал старик, и когда Ирина вернула иконку, рассмеялся довольно. А после стал рассказывать.

Он говорил, что в Новоиерусалимском монастыре, в подземельях Воскресенского собора есть точно такой же тайник, как в этом подвале. С точно таким же изразцом на дверце. Только в монастыре тайник двойной. Рядом с этой дверцей есть еще одна. Открыть ее можно только при помощи ключа-складня, который получится после соединения двух его иконок с третьей – центральной. Она исчезла тридцать шесть лет назад и где находилась, для Андрея Панкратовича было неведомо. А теперь оказалась в руках этого парня.

По словам деда, в том тайнике, о котором кроме него никому не известно, нет драгоценностей, но в нем хранится волшебный нефритовый голубь. Стоит только повернуть его вокруг своей оси, как голубь исполнит любое желание человека, сделавшего это. Волшебная птица не может вернуть молодость, не способна уберечь от насильственной смерти, но в ее силах не дать человеку стареть, предохранить ото всех болезней, даровать талант, силу, красоту…

Андрей Панкратович утверждал, что живет уже три с лишним века. Когда-то давно он испросил у голубя долголетие для себя и с тех пор до недавнего времени чувствовал, что годы его жизни словно затормозили свое течение по сравнению с жизнью других людей. Но в последнее время он начал чувствовать, что стареет. Становилось тяжелей работать, ходить, хотелось дольше спать и меньше двигаться. Волшебство иссякало, и ему было необходимо вновь дотронуться до нефритового голубя, чтобы продлить жизнь и, может быть, вернуть себе зрение.

Держа Ирину за руки, словно боясь, что девушка убежит, он просил ее верить ему, обещал взять с собой в монастырь, показать тайник, разрешить дотронуться до голубя…

Однако чем дольше говорил он, тем сильнее убеждалась Ирина, что перед ней сумасшедший. Она поддакивала, говорила, что верит каждому его слову, но хотела только побыстрее выбраться из сырого подвала и чтобы ей перестали морочить голову.

Теперь выяснилось, что и третья иконка, и тайник в монастыре существуют на самом деле. Правда, от этого история Панкратыча не казалась правдивей, но, как сладко было думать, что волшебная птица существует не только в его воображении!

Ирина размечталась. Она представила, что нефритовый голубь исполняет ее желания, и она вмиг приобретает фантастическую способность лишь усилием мысли подчинять себе всех, кого только захочет.

«О, как бы это было здорово!» – думала Ирина, и воображение рисовало перед ней сцены, подобные недавнему «аттракциону сластей». Она видела, как в ее власти один за другим оказываются знакомые парни и девчата, как она мимоходом, по-царски, повелевает ими, и как они беспрекословно ей подчиняются.

«Уж я бы оставила о себе память в этом городишке! Уж я бы…»

Мечтания были прерваны послышавшимся со стороны дороги смехом. Приближались четверо: соседка Таня в обнимку с незнакомым Ирине высоким парнем и Ольга Греческий профиль с Сергеем Петляевым.

– Петля, можно тебя на минуточку? – крикнула Ирина, не вставая с лавочки и не меняя позы.

– Не ходи к ней, – достаточно громко, чтобы услышала Ирина, сказала Ольга, но парень, что-то буркнув, отцепил от себя ее руку и, заметно шатаясь, подошел к лавочке. В руке он держал открытую бутылку.

– Зачем я вам, сударыня, понадобился?

– У меня дело к тебе, Петля.

– О?

– В долгу не останусь.

– О!

– Я завтра ровно в час дня встречаюсь у кинотеатра с одним парнем. Он мне должен кое-что – боюсь, может не отдать. Так вот, не мог бы ты меня подстраховать и помочь, если этот годик начнет сопли жевать?

– Дерябнешь? – Петляев показал на бутылку. Ирина молча взяла ее и сделала три довольно больших глотка жженно-сладкой гадости. Возвращая бутылку, она успела прочесть название на оранжевой этикетке: «Сахра».

– Ну, что, Петля, могу я на тебя рассчитывать? – Ирина с трудом сдержалась, чтобы не икнуть.

– Что значит «в долгу не останусь»?

– А что ты хочешь?

Петляев, в свою очередь приложился к горлышку. Скосив глаза на Ирину, пил долго, маленькими глотками, пока не выпил все до капли. Потом отбросил бутылку под ближайший куст.

– Я хочу все, что ты можешь мне дать, – сказал он. И повторил: – Дать!

– Если поможешь, я тебе дам, – сказала Ирина. Она встала с лавочки и заговорщически ему подмигнула, отчего Сергею Петляеву мучительно захотелось сейчас же схватить ее, завалить на землю и подчинить своей мужской силе.

– Завтра ровно в час дня. Но если я не позову, не подходи, – она открыла калитку и, сказав на прощание «пока», пошла в дом.

Сергей, подождав, пока за ней не закроется дверь, вернулся к поджидавшей на дороге Ольге. Таня и его друг Лексий успели уйти далеко вперед, и догонять их не было смысла. Тем более Сергей ничуть не сомневался, что не пройдет и несколько минут, как эта парочка свернет с дороги, чтобы выбрать место посуше, и вряд ли тогда им понравится присутствие посторонних. Пора было и ему с Ольгой подходящее местечко подыскать, а то в прошлый раз у нее дома в самый что ни на есть замечательный момент мамаша в комнату пожаловала. Дура жирная!

А завтра можно будет и на Ирину переключиться…

6 июля 1977 года. Шпана

«Зачем она старику понадобилась? – призадумался Шурик, разглядывая иконку с медленно тускнеющим голубем на ее верхней грани. Он пришел в монастырь, отыскал тайник и сейчас все никак не мог решить: взять иконку без разрешения брата или оставить на прежнем месте. – Старик этот, Панкратыч, на психа вполне смахивающий, за нее бешеные деньги обещал. Откуда они у него – у слепого, деньги-то? Скорее всего, нет их. Да и сколько обычная, не золотая, пусть хоть и старинная иконка, может стоить? Вот Ирина мне глазки строила, как бы себя обещая, это да! За это я не то, что иконку, полмузея готов выкрасть».

Мысли о Ирине и Кате снова нахлынули на него.

«Наверняка немногим, даже, скорее всего, никому из моих знакомых не удавалось оказаться в том положении, в котором я побывал вчера, – думал он. – Девчонки специально меня мучили, но это было так приятно… А ведь Ирина еще и фотографировала! Надо будет поинтересоваться у нее насчет пленки и лучше всего ее забрать и самому фотографии сделать. Но как же все-таки Ирина прекрасна! Отдам иконку не раньше, чем с ней пересплю. Тем более она мне на это намекнула. А перед Андреем потом извинюсь, объясню, что к чему. Думаю, он меня поймет и простит – все же брат как-никак».

К кинотеатру Шурик подошел без двадцати час и скоро очень об этом пожалел. Трое парней, из тех, кого он причислял к категории шпаны, обступили его и нагло потребовали поделиться десятью копейками. Шурик ненавидел такие ситуации, однако, не было еще ни одного лета, чтобы он хоть раз в них не оказывался. И если раньше, когда ему было лет десять, он готов был припустить от шпаны наутек, то сейчас, это выглядело бы как-то не солидно. Деньги у него с собой были – рубля три, но расставаться с ними и даже с теми же десятью копейками он не собирался. Оставалось или драться или придумать что-нибудь, чтобы эти козлы отстали. Вот только что?

– У меня нет денег! – сказал он, помолчав немного, и с вызовом посмотрел в глаза самому высокому их них и, по-видимому, самому старшему. С татуировкой на шее и на пальцах, разминающих сигарету.

– Врешь, – сказали двое других почти в один голос. Шурик промолчал, понимая, что вступать в спор бесполезно.

– А ты попрыгай – может, звякнет чего, – усмехнулся татуированный, и Шурик понял, что драки не избежать. Он сжал кулаки и уже хотел наброситься на этого, основного, но тут, стоявший слева, ловко запустил руку в слегка оттопыривающийся нагрудный карман его рубашки и выхватил оттуда иконку.

– Дай сюда, сво… – заорал Шурик, но поперхнулся от удара в солнечное сплетение. Он схватился за грудь и, стиснув зубы, занес руку для ответного удара, и тут же ему в щеку чуть ниже левого глаза врезался кулак с зажатой и торчащей между пальцев его же иконкой. Падая, он все же махнул кулаком, отчаянно пытаясь достать высокого, но тот увернулся и добавил ему ногой по коленке.

Этот удар оказался самым болезненным. Упав на пыльный асфальт, Шурик схватился за колено и заголосил на всю округу.

– Сматываем! – крикнул высокий.

Когда Шурик поднялся на ноги, его обидчиков и след простыл. Зато рядом оказались две сердобольно-участливые бабульки (где только они были раньше!) и запричитали, заохали, что вот, мол, до чего молодежь докатилась, среди белого дня убить готовы. У обоих в руках были матерчатые сумки доверху наполненные пустыми бутылками, и палки, которыми они грозно тыкали в Шурика, словно это он и был бандит и убийца.

Он помнил этих бабок по прошлому лету, когда одно время сам собирал в парке бутылки из-под пива и водки, а потом сдавал их по гривеннику в приемный пункт стеклопосуды. Если Шурик, не дай Бог, встречал бабок у приемного пункта, они обязательно начинали стыдить его, обзывали бутылочником и вот так же, чуть ли не в лицо совали, наверное, те же самые палки.

– Пошли вы к черту, крысы старые! – рявкнул он и сплюнул им под ноги кровавый сгусток, отчего бабки подняли еще больший шум. Шурик же кое-как поднялся на ноги и перепачканный, с окровавленной щекой, захромал домой.

За последние два дня жизнь, словно разноцветный кубик повернулась к нему неизвестными ранее сторонами, и стороны эти оказались раскрашены не совсем в те, или даже совсем не в те цвета, которые ему хотелось бы видеть. Всего за два дня он успел стать мужчиной, рабом, вором, «боксерской грушей», и теперь в жизни у него появилась цель – отомстить своим обидчикам и вернуть иконку.

* * *

– Что опаздываешь, сударыня? – раздался сзади насмешливый голос.

Ирина обернулась и увидала Сергея. Она и в самом деле опоздала на встречу. До трех ночи печатала Ирина фотографии, потом промывала и глянцевала их и когда, ложась спать, сняла с окна не пропускающее свет одеяло, очень удивилась, что уже совсем светло.

Фотографии получились что надо. Печатать она умела замечательно. Если требовалось, вытягивала, всегда вовремя подогревала воду и ни секунды не просрочивала процесс проявления. Несколько фотографий она сделала в двух экземплярах. Две из них отложила, чтобы взять с собой и показать Шурику.

Потом Ирина решила немного вздремнуть и умудрилась проспать полдня. К кинотеатру она подошла лишь в половине второго и Шурика, в силу неизвестных ей обстоятельств, там не застала. Зато Петля, как и договаривались, ее поджидал, причем не один, а вместе с Терей и Власом, которые, покуривая в сторонке, чему-то довольно ухмылялись.

– Представляешь, Петля, проспала! – начала оправдываться Ирина, но он, улыбнувшись, перебил ее:

– Проспала, так проспала, ничего страшного. Я тебе в следующий разок помогу. Главное, чтобы ты о своем обещании не позабыла.

– Ничего я не позабыла. Хочешь меня как женщину? – спросила она в лоб.

– Х-хочу, – оскалился он.

– Хорошо. Как дело сделаем, так и чик-чирикнемся. Ты не пожалеешь, – и, резко отвернувшись, Ирина пошла прочь.

6 июля 1977 года. Дальний родственник

Шурик весь день просидел дома, вновь и вновь вырисовывая йодную сеточку на распухшей коленке и разглядывая в зеркало синяк и рану под глазом. Какие только варианты мести ни измышлял он своим обидчикам!

Одному, конечно, с тремя было не справиться. Не то что с тремя, даже один на один с любым из них вступать в драку он по возможности не стал бы. Эти парни были и выше и покрепче его. Особенно тот, с татуировкой на шее. Но для чего же тогда у Шурика столько друзей! В субботу из Москвы в Истру собирались приехать Митлз, Джон, Проп, Зольдат. Хотя, какая от Зольдата польза? На него дунешь – упадет. Но, наверняка, еще кто-нибудь подтянется. И Андрей говорил, что, скорее всего, приедет в пятницу. Надо будет сразу же рассказать ему про иконку.

Потом Шурик вспомнил еще об одном своем родственнике – тоже троюродном брате Олеге, которого все звали Лексий. Он родился и жил в Истре и считался хулиганом, каких поискать. В последние год-два Шурик и Андрей общались с Лексием мало, но раньше встречались почти каждый день: купались, ловили в монастырских прудах рыбу, ездили за грибами, а ночами три брата частенько ходили на Фаворы воровать на дачных участках клубнику, вишню, яблоки.

«А ведь Лексий вполне и один может решить мои проблемы», – подумал Шурик и, надев черные очки, чтобы хоть немного прикрыть синяк, отправился к родственнику.

Лексий был дома. Валялся в черном тренировочном костюме на диване и лениво перебирая струны на потертой, светло-желтой гитаре.

– О, братан пожаловал! – сказал Лексий, как всегда слегка картавя и, не вставая, вяло пожал Шурику руку. – С кем это ты бился?

– В том-то и дело, что не бился, – Шурик снял очки и осторожно дотронулся до синяка. – Даже ни разу ударить не смог.

– Как это?

– Трое приколебались у кинотеатра, с понтом десять копеек на билет не хватает. Ну, ты сам эти расклады лучше меня знаешь.

– Так сказал бы, что ты мой брат. Меня пол-Истры знает.

– Не смог я ничего сказать. Глазом моргнуть не успел…

– Как тебе вокруг него орнамент нарисовали, – с ухмылкой закончил Лексий.

– Иконку они у меня отобрали. Козлы.

– Что за иконку? – заинтересовался Лексий. – Ты садись, чего стоишь-то. – Он отложил гитару, встал с кровати, заглянул под нее и вытащил оттуда темно-зеленого цвета поллитровую бутылку, закупоренную скрученной газетой. – Давай махнем граммов по сто. Отец сам гонит.

Шурик сначала поморщился, но потом согласно кивнул. Лексий взял с подоконника стакан, дунул в него и вручил Шурику:

– Так что за иконку они у тебя отобрали? – спросил он, вытащив зубами газету-пробку.

– Андрея это иконка. Я ее показать одной…, одному человеку должен был. Он большие деньги за нее обещал. Без Андрея я бы, конечно, ее в любом случае отдавать не стал бы… Хорош-хорош! Куда ты столько льешь-то! – вскрикнул Шурик, увидя, что стакан наполнен почти до краев. – Я столько не осилю.

– Осилишь, – подбодрил Лексий.

– Нет, только половину. Сам же говорил – по сто, – Шурик резко выдохнул и, поднеся стакан к губам, быстро сделал три глотка. – Крепкая, черт! – он передал стакан брату.

– Закусывай вон – огурцами, – Лексий снял крышку с большой эмалированной кастрюли, где лежали пупыристые в пол-ладошки огурчики. – Они мытые.

Он плеснул в стакан еще немного самогонки и тоже выпил.

– А иконка-то, что – золотая?

– Скорее всего, медная, – сказал Шурик, хрустя огурцом, – Андрей ее…, нашел где-то, – в последнюю секунду он подумал, что совсем не обязательно рассказывать, пусть даже и Лексию, о краже.

– И кто же ее купить собирался?

– Какая разница, Лексий? Иконку вернуть сначала надо, а потом уже о купле-продаже разговаривать, – вспылил Шурик. – Скажи лучше – помочь сможешь?

– Если темнить не будешь – смогу.

– Да не собираюсь я темнить, – махнул рукой Шурик. – Я сам в этой истории разобраться не могу. Понимаешь, я у одной девчонки был. Короче, дрючил ее…

– О!!!

– Слушай, не перебивай. Так вот, когда мы того… дрючились, в самый интересный момент в комнату вошел слепой дед, а Ирина возьми и скажи ему: «Вот, мол, тот самый парень, у которого ваша иконка».

– Что за Ирина? – насторожился Лексий. – Дачница?

– Не знаю, может, и дачница. На Песчаной улице живет.

– Так я ее знаю. Они с матерью у слепого Панкратыча комнату на лето сняли. Мне Танька рассказывала.

– Что за Танька? – в свою очередь насторожился Шурик.

– Моя одноклассница. Я ее в прошлом году женщиной сделал. Ее дом как раз рядом с домом слепого.

– Постой, Лексий, а не в нее ли Монах влюбился?

– Братан? – удивился тот.

– Ага.

– Во дела! – Лексий хлопнул себя по коленкам. – Все-таки, что ни говори, а родная кровь, это вам не просто так. Я, конечно, в Таньку не влюблен, но она мне очень даже небезразлична. Ты сам-то ее видел?

– Да, на танцах, – сказал Шурик несколько растерянно.

– Погоди-ка, – Лексий убежал в комнату и через минуту вернулся со стопкой фотографий в руках. – Сейчас мы ее тебе покажем, – он перебрал несколько фотографий и протянул одну Шурику. – Ну-ка, взгляни, есть здесь она?

На фотографии, что Шурик взял в руки, среди трех десятков парней и девушек в школьной форме, он сразу узнал Лексия, стоявшего в верхнем ряду и на полголовы возвышавшегося над одноклассниками. С невозмутимым выражением лица он держал руки на плечах двух девушек, и одна из них была та самая Таня.

– Эта она, Лексий, – сказал Шурик как бы даже с укором, – и наш брат Андрей действительно в нее влюбился.

– Да ради бога, братан! Пусть любит, я ему в этом деле не помеха! Она симпатичная, и родители у нее богатенькие трех коров _ держат, а молоко дачникам продают. Единственное, что по секрету тебе скажу… – Лексий посмотрел на Шурика. – Болтать не будешь?

– Не буду, – вздохнул тот.

– Ты главное братану ничего не говори. У нас ведь с ней только вчера вечером случка была.

– Случка? – не понял Шурик.

– Ну, другими словами, мы тоже дрючились…

– Врешь!

– Да пошел ты. Какой мне смысл врать? Может, Андрюха ее и любит – дурачок, только я сомневаюсь, что она отвечает ему взаимностью. Говорю тебе – вчера ночью у нее дома.

– Слушай, Лексий, а много у тебя баб было?

– Ха! Да почти весь наш класс, – сказал он с гордостью, – вот смотри: эта – Ленка, – стал он тыкать пальцем в одноклассниц на фотографии, – эта – Олька Греческий профиль. С ней сейчас Петлюра гуляет…

– Петлюра?

– Ну да, Петля.

– С тебя ростом и с татуировкой на шее?

– Ростом поменьше, конечно, но тоже высокий. А на шее у него, вот здесь, как раз петля выколота.

– Так, значит, это он с дружками меня и избил.

– Ну, ты дал, е… – выругался Лексий. Он машинально откупорил бутылку, налил полстакана, выпил и, снова до половины его наполнив, протянул Шурику.

– Я и так уже слегка подкосел, – сказал Шурик. Стакан, однако, взял и, понюхав, поморщился.

– Зря нюхаешь – это тебе не духи. И зря с Петлюрой связался. Я его очень хорошо знаю – много дел вместе провернули.

– Каких дел? – удивился Шурик, но сразу понял, что задал глупый вопрос и в один глоток опорожнил стакан. Уже ставя его на подоконник, он как-то сразу почувствовал, что и в самом деле опьянел.

– Значит вы с ним как бы друзья? – брезгливо спросил он.

– Угадал, друзья, – картавая «р» растянулась на полдлины слова, и это вдруг очень разозлило Шурика. Он резко встал, собираясь съязвить по поводу дефекта речи Лексия, но удержался, махнул рукой и пошел к выходу.

6 июля 1977 года. Друзья

Лексий не стал удерживать Шурика. Он думал о Сергее Петляеве по прозвищу Петля. Серега был старше его года на полтора, но с четвертого класса они учились вместе, так как Петляев остался на второй год. До его появления Лексий считался среди ребят самым сильным в классе. Чтобы утвердить лидерство, он и Петля подрались в первый же день знакомства. Силы оказались примерно равны, и чтобы больше никогда не выяснять между собой отношений, они подружились, став грозой уже не только для одноклассников.

Лексий вспомнил, как однажды Петля сагитировал его идти бить стекла в доме географички Елены Петровны. Они оба ее ненавидели. Петля за постоянные придирки на уроках и частые вызовы в школу родителей, а Лексий за несправедливую двойку.

В начальных классах он хорошо учился и даже иногда по итогам за четверть становился отличником. География же была его любимым предметом до тех пор, пока однажды Елена Петровна не вызвала его к доске и не попросила ответить, глядя на карту, «какую дорогу лучше выбрать велосипедисту, чтобы доехать из пункта „А“ в пункт „В“?» Лексий неплохо разбирался в картах и, наверное, был лучшим велосипедистом среди сверстников. Согласно указанных учительницей маршрутов, велосипедист должен был выбрать: ехать ли в горку, обозначенную волнистыми линиями или же по берегу реки, где крохотными точками был показан песок. Кто же из велосипедистов не знает, что уж лучше медленно ехать в горку, чем, увязая в песке, тащить велосипед на своем горбу. Естественно он показал дорогу в горку, на что Елена Петровна, торжествующе (во всяком случае, так показалось Лексию) чуть ли не ткнула его носом в обозначающие подъем волнистые линии и поставила ему в дневник огромную жирную двойку с восклицательным знаком.

До сих пор он помнил, как обидно ему стало тогда! Лексий принял предложение Сереги Петляева, и они отправились бить стекла в доме географички. Лексий попал и разбил стекло при первом же броске, а камень Сереги угодил в стену. Тогда Петляев предложил подойти поближе, чтобы сделать залп наверняка. И на этот раз Лексий угодил в цель, а его друг промахнулся. И тут сзади на них набросился какой-то мужик и схватил Серегу. Лексий убежал и весь вечер просидел дома, замирая от страха, когда на улице слышались шаги.

На следующий день Серега пришел в школу с синячищем под глазом и с разбитыми губами. Лексия он не выдал…

Но и еще вспомнил Лексий слезы на глазах своей сестры Настюхи. Курносенькая, с миндалевидными карими глазами и светлыми-светлыми волосами, она была младше Лексия на три года и пошла в пятый класс, когда он с Петляевым – в восьмой. Первого сентября, чтобы не идти на ненавистную им обоим географию, Лексий и Петля после второго урока сбежали из школы, купили в складчину бутылку сухого вина и пошли к Лексию домой играть в «Буру».

Играли по десять копеек. Никто не мухлевал, но Лексию как никогда не везло. К тому времени, когда бутылка опустела, он успел проиграть полтора рубля и побежал в магазин покупать на эти деньги еще одну бутылку. Петляев остался в доме.

Вернувшись, Лексий наткнулся в коридоре на валявшиеся на полу портфель и школьную юбку сестры. Он ворвался в комнату и увидел в углу зареванную Настюху в растрепанной белой рубашке, обеими руками вцепившуюся в волосы его друга, уперевшегося ей головой в живот и стаскивающего с одиннадцатилетней девчонки трусы.

– Олег, спаси меня! – закричала она, наверное, из последних сил. Он бросился к Петле, намереваясь разбить о его голову бутылку, но тот успел извернуться ужом, а в следующую секунду уже приставил лезвие выкидного ножа к горлу Лексия.

– Уж больно строптивая твоя сеструха, даже полапать нельзя, – сказал Петляев, пытаясь выдавить улыбку, хотя голос его дрожал. Потом отпрыгнул назад и выскочил из комнаты, оставив Лексия стоять с зажатой в руке бутылкой и сидящую на полу полураздетую плачущую Настю.

С того дня Лексий перестал общаться с Петляевым. Сергей пытался наладить отношения, несколько раз заговаривал с ним, как ни в чем не бывало, но Лексий всегда на это отворачивался и отходил в сторону. Впрочем, буквально через две недели Петляев попал на скамью подсудимых за то, что пырнул-таки своим выкидным ножичком пожилого дачника, когда тот поймал его за воровством яблок. К счастью для Петляева, ранил он дачника несерьезно, однако суд состоялся и парню дали три года.

Не прошло и месяца, как Петля прислал Лексию из зоны письмо. Рассказывал про свою нелегкую, но отчаянную жизнь, просил прислать курева и извинялся перед ним и Настей за тот памятный случай. Лексий, никогда раньше писем не писавший, ему ответил и посылку с папиросами послал. И потом посылал еще под каждый Новый год и обязательно на первое сентября…

Недавно Сергей Петляев вернулся, и они встретились как друзья, словно не было в свое время стычки из-за Насти. С Петлей было интересно. Он травил анекдоты, пел блатные песни, рассказывал бесконечные истории про жизнь в зоне.

Но с каждой встречей с ним, с каждой пьянкой Лексий видел, а скорее чувствовал, что его школьный друг очень изменился. От него словно веяло чем-то звериным. Даже его улыбка, при которой было заметно отсутствие нескольких крайних зубов, казалась волчьей. Очень не нравилось Лексию, что вокруг Петли, словно куры вокруг петуха, собирались такие, по его мнению, подленькие людишки, как Влас, Теря, Колюня. Лексий все больше от него отстранялся, но не мог еще решить для себя, как относиться к Петляеву…

– Олежа, – услышал он и поднял голову. Настя, держа в руках распечатанный конверт, перешагнула порог и вошла в комнату. – Смотри, вот уже в третий раз нахожу в ящике письмо без обратного адреса и без подписи, но со стихами. Кто бы это мог прислать, а?

– Стишки-то, небось, все про любовь? Дай-ка, посмотрю, – Лексий попытался выхватить у сестры листок бумаги.

– Фигушки! – Настя увернулась и шлепнула его конвертом по пальцам. – Не протягивай пашоны, а то отбросишь кони.

– Что! Ты где это таких словечек набралась?

– Наберешься тут, когда родной брат с уголовниками водится, – в голосе девушки проскользнула злость.

– Молчи! Не твое это дело!

– Олежа, ты что, все забыл, да?

– Ничего я, Настюха, не забыл, – вздохнул Лексий. – Ты не боись, все будет нормально.

– Ага, нормально…

– Покажи конверт – хочу почерк сравнить. – Настя бросила конверт брату на колени. – Нет, не он, – сказал Лексий после минутного изучения почерка.

– Постой, ты, что же думал, что это твой Петлюра мне стихи пишет? Совсем что ли охалпел!

– Да нет, Настюха, это я так, на всякий случай, – он взял с пола бутылку, посмотрел в горлышко – много ли там осталось и поставил обратно.

– Как думаешь, – неуверенно начала Настя, – не мог ли это Андрюша написать? Только прошу тебя – не надо шуточек!

– Какой Андрюша? – удивился Олег. – Братан что ли наш – Монах?

– Что вы его все Монахом зовете? Разве Андрюша похож на монаха?

– Да нет, не похож. Просто, помню, он нас с Шуриком, как каких-нибудь паломников, по всем окрестным разрушенным церквям таскал. Мы на великах и в Бужарово ездили, и в Полевшину, и в Дарну, и даже в Холмы. Андрей вдоль и поперек эти церкви излазил. А уж про монастырь и скит я вообще молчу.

– Он что, в бога верит?

– Не знаю, в кого он там верит. Зато знаю, что он с Танькой Федоровой кадрится.

– Не может быть! – чуть ли не закричала Настя. – Олег, ведь ты же с ней гуляешь!

– Представляешь, какое совпадение! – развел он руками. – Но мне эти гуляния как-то до лампочки, а Андрюха – романтик, небось, втюрился по-настоящему.

– Какие же вы все… – вскрикнула Настя и, выхватив конверт, убежала.

«Что это с ней?» – подумал Олег, снова беря в руки гитару и ложась на диван.