Текст книги "Судьба Застолья"

Правда, этим теплым майским вечером скульптор решил заняться созданием не композиций, а фигурок. Всего двух фигурок, прототипами которых должны были стать хитрый человек из организации, название которой лучше не произносить, Дмитрий Вильгельмович Гидаспов и совладелец ресторана «Фазан и сазан» Артур Арутюнянович Новиков.

Фотографий прототипов у Шубы не было, но хитрого человека Гидаспова он однажды уже лепил, а бильярдный шар Артур Новиков был не менее колоритной личностью, чем напарник Костикова Николай Гаврилыч, которого водитель Слива предложил использовать в роли сборщика в задуманной скульптором композиции «Люди опасной профессии».

Общался он с этой парочкой только вчера; хоть и был неслабо поддатый, но лица незваных гостей стояли перед глазами. Да пусть даже и не очень похожими внешне выйдут из-под его пальцев Дмитрий Вильгельмович и Артур Арутюнянович, главное – кого именно будет представлять себе скульптор во время «оживления» их копий, которым предстоит стать живчиками!

Помнится, подполковник Заводнов, увидев слепленную Шубой композицию «Охотники на привале», прямо-таки восхищался фигуркой Гидаспова. Что ж, почему бы вновь не вспомнить его впалые глазницы, едкий взгляд серых глаз, узкий аристократический нос, полоску усов над растянутыми в ухмылочке тонкими губами, острый подбородок. С этим, сложным в плане лепки лицом скульптор справился сравнительно быстро – даже сам удивился.

Еще больше удивился, когда у него даже с третьей попытки не получилось сотворить уменьшенную копию лица Артура. Притомившийся Шуба отложил пластилин и отправился на кухню, открыл и бутылку импортного пива и неторопливо выцедил ее, закусывая большими дольками пересоленых чипсов, которые продавались в цилиндрической баночке с пластмассовой крышкой. В таких баночках, очень удобных для перевозки куда-либо, как раз помещались композиции с одной фигуркой, к примеру «Мороз Красный нос», в которой рыболов-зимник сидел на своем ящике над лунками на плавающей льдине.

Попивая пивко, Шуба не столько давал отдых пальцам, сколько размышлял, почему же не выходит лицо Артура, и когда бутылка опустела, догадался, в чем дело. За всю свою пластилиновую практику скульптор ни разу не лепил лысого человека. И хотя в Застолье существовал «короткостриженый» Влад Мохов, но как раз его-то Шуба не лепил, но создал условия, чтобы тот превратился в живчика. Почему-то именно его, Влада Мохова представлял себе скульптор, начиная лепить Артура Новикова! Возможно потому, что в реальной жизни они были очень похожи друг на друга. Не как братья, а как ровесники-соратники, что ли? Возможно, как для простых людей были одинаковы бритоголовые, так называемые, братки.

Вновь берясь за пластилин телесного цвета и, разминая его для создания физиономии Артура, скульптор постарался выбросить из головы Влада Мохова. Он принялся лепить и вспоминать эпизод, когда, приехав в «Фазан и сазан», чтобы вернуть должок совладельцу ресторана, увидел Артура за одним столиком вместе с Викторией Ким.

Нет, Артур специально не отбивал у Сереги возлюбленную, собственно, на тот момент между инкассатором и кассиршей универсама любовь дала такую трещину, через которую не перепрыгнуть. И все же не успела Вика расстаться с Серегой, как тут же переметнулась именно к Артуру. К этому бильярдному шару!

Вспомнил Костиков и другой эпизод, связанный с Артуром Новиковым, в котором они однажды представили, как сложились бы их отношения, доведись им быть соседями по дому и учиться в одном классе. Сергей и Артур сошлись на том, что «поубивать друг друга, конечно же, не поубивали, но уму-разуму научили бы», но к общему знаменателю так и не пришли – у каждого был свой «разум», свои жизненные ценности…

Еще Шуба вспомнил встречу с Артуром Новиковым в чебуречной на Сухаревой башне. Ох, и ловко же тогда обставили мажора и двух его охранников-бугаев, простые парни Серега Костиков и Славка Баукин!

За этими воспоминания быстрые пальцы скульптора создали-таки голову совладельца ресторана «Фазан и сазан» Артура Новикова. Слепить же «ручки-ножки-огуречик», облаченные в костюмы и обувку, соответствующие вчерашним Дмитрию Вильгельмовичу и Артуру Арутюняновичу, для Сереги Костикова было делом техники, хотя и потребовало немало времени.

Уставший и проголодавшийся за работой скульптор позволил себе выпить водки, закусить маринованным помидорчиком и открыть еще одну бутылку пива. Сильно усугублять алкоголем он не собирался – завтра с утра на маршрут сборщиком. Да и время было уже позднее. Но прежде, чем лечь спать, следовало довершить задуманное днем.

В недалеком будущем копии Гидаспова и Артура ждало Застолье. Но не та, обжитая коренными живчиками территория, а новая, которую скульптор собирался создать в ближайшие пару дней. Одновременно с ними на этой территории должны были появиться новые живчики. Шуба замыслил вновь поэкспериментировать. Начать же эксперимент можно было и сегодня.

Заявившиеся домой к Костикову, господин Гидаспов с Артуром заставили его немало поволноваться. Шуба приготовился сделать ответный ход. Все прототипы живчиков, в том числе и он сам, так или иначе реагировали на происходящее с их уменьшенными копиями в Застолье. Они видели их в своих снах. Для большинства эти сны были позитивными, потому что скучать живчикам в Застолье не приходилось ни днем, ни ночью, тем более со временем ночью редко кто из них оставался в одиночестве.

Шуба мог только догадываться, что чувствовал так называемый маньяк-песенник, когда его копия, живчик по имени Тёзка ночевал в свинарнике в обществе свиней с привязанными к столбу руками. С мозгами у Тёзки и раньше было не все в порядке, так еще пришлось увидеть во сне самого себя в таком ужасном положении… Может, потому и выбросился из окна маньяк-песенник?

Лепить свинарник для господина Гидаспова и Артура скульптор не собирался. Он просто поместил их в коробочки из-под чипсов, служившие для перевозки готовых композиций. В пластмассовых крышечках скульптор проделал иголкой дырочки – для проникновения воздуха, а для отправления естественных надобностей быстро слепил два ведра и к ним – крышки. Прежде, чем закрыть крышками коробочки, Шуба сконцентрировался и от души несколько раз чихнул сверху на пластилиновые фигурки. Не прошло и минуты, как фигурки зашевелились – собственно, на это Шуба и рассчитывал.

Объяснять что-либо живчикам Серега Костиков на этот раз не стал – успеется. Пусть пока миниатюрные Гидаспов и Новиков побудут в неведении. В коробочках были голые стены, пол и полупрозрачный потолок, в них можно было стоять во весь рост и лежать. Шубе было очень интересно, что почувствуют прототипы новоиспеченных живчиков, увидев их во сне сегодня ночью?

* * *

Утром Шуба так же не удосужил себя общением с живчиками-новичками. Убедившись, что Гидаспов и Артур шевелятся, он поместил коробочки в пакет, переложил полотенцем, чтобы не кантовать и убрал в сумку, с которой ходил на работу. За подкладкой на днище той самой сумки покоился, маячок-таблетка, как он подозревал, подающий сигналы о его местонахождении заинтересованным людям. Вот и пусть себе покоится.

Утренний маршрут Костикова затянулся, слишком многим сберегательным банкам в эту пятницу понадобилась денежная наличность. За рулем инкассаторского броневика был Краснов, старшим маршрута – Николай Гаврилыч. Костиков привычно разносил сумки с деньгами по сбербанкам, общался с кассиршами и периодически просил у них разрешения воспользоваться городским телефоном.

Позвонил капитану Клюеву и «обрадовал», что в самом деле нашел в своей сумке незнакомый и очень подозрительный предмет. Борисыч попросил подробно рассказать, как выглядит предмет, и вынужден был признать, что, скорее всего, это действительно специальный маячок-определитель. На вопрос Костикова, на каком основании этот маячок подбросили в его сумку и законно ли это, милиционер ответил, что, конечно же, противозаконно, но посоветовал «не возбухать», вести себя, как ни в чем ни бывало, а чтобы не засвечивать местоположение близких людей, посидеть два-три дня у себя дома, в крайнем случае, смотаться на рыбалку в какое-нибудь привычное место.

Советы капитана милиции полностью совпадали с планами Костикова, Борисыч словно мысли его читал. Поэтому Серега уже без колебаний позвонил Даше Завидоновой и явно огорчил сообщением, что не сможет с ней встретиться ни сегодня вечером, ни в выходные. Выдумывать какие-то причины не стал, сказал, что очень и очень занят важным делом. Даша, полушутя, поинтересовалась, не таким ли важным, как разоблачение маньяка-песенника? И он ответил, что почти таким же, чем, кажется, еще и озаботил девушку.

Позвонил Шуба и другу Максиму, вспомнив, что в эти выходные действительно планировал с ним поехать ловить рыбу на какой-то платный водоем. Оказалось, что Макс к поездке подготовился вполне серьезно и сам с минуты на минуту собирался звонить Костикову и уточнить, все ли у того в порядке. Вот тут Шубе пришлось юлить и врать, что еще со вчерашнего дня плохо себя чувствует из-за усиленного алкогольного возлияния, к которому его принудил писатель-фантаст Игорь Акимов. На справедливое возмущение Макса, Шуба умолял и убеждал простить его – горького пьяницу, и обещал непременно составить ему компанию в следующие выходные. В итоге друг рыболов смилостивился и простил Шубу, пригрозив, что в следующий раз не примет никаких отговорок, а просто приедет к нему домой, возьмет за шкирку и вывезет на природу.

Последний звонок был Акимову. В двух словах передав разговор с Максом, Шуба обратился к писателю-фантасту с просьбой. Дело было срочное и серьезное, но с Игорем они уже не раз проходили, что называется, огонь и воду, поэтому писатель обещал исполнить все четко, по-взрослому.

Когда все ценности были развезены по своему назначению, Костиков предложил заехать пообедать и не куда-нибудь, а в закусочную «Хобби». Николай Гаврилович возражать не стал, Краснов же обрадовался, потому как закусочную эту давно знал и меню «Хобби» отдавал должное уважение.

К дверям закусочной Серега Костиков подходил с некоторым волнением. Позавчера вечером он передал большую часть своих композиций хозяину «Хобби» Гагику Георгиевичу, чтобы тот выставил их на всеобщее обозрение, организовал, так сказать, минивернисаж под названием «Наивное искусство». Теперь скульптор сгорал от любопытства, что из этой затеи вышло.

Костиков ни разу не посещал «Хобби» поздно вечером и, тем более, ночью и не знал, какая обстановка царит в закусочной в эти поздние часы. Днем же здесь витал обычный легкий гул, присущий большинству подобных заведений столицы. Люди опасной профессии Костиков и Краснов, войдя в закусочную, неожиданно услышали взрыв веселый смеха. За ним еще один и еще. Смеялись посетители, собравшиеся вокруг стеклянной витрины, в которой, как помнил Шуба, были выставлены пластмассовые модели кораблей. Но если раньше посетители задерживались перед кораблями лишь на несколько секунд, иногда чтобы уважительно покивать, восхищаясь терпению создавшего их моделиста, то теперь обходили витрину по кругу, и улыбки не покидали их лиц.

На время забыв про обед, Краснов поспешил к ним присоединиться и вскоре разделил общее веселье. Шуба, догадавшийся о причине происходящего, задержался, было, напротив повешенного на стену меню, но не выдержал и тоже подошел к витрине.

Моделей кораблей за стеклом больше не было, все три полки занимали композиции «наивного искусства». На нижней – по рыболовно-охотничьей тематике, на средней – простенькие хулиганские сценки по темам «Бытовуха», «Активный отдых», «Ученье – свет» и тому подобное. На верхней, самой престижной полке красовались тоже хулиганские композиции, но «с секретом». Секрет заключался в том, что если с одной стороны творения скульптора выглядели вполне целомудренно, то с противоположной взору наблюдателя открывался самый что ни на есть разврат. Эти-то композиции «с секретом» и вызывали веселье посетителей.

Шубе даже неловко стало. Одно дело поржать в компании подвыпивших друзей, вертящих в руках такие композиции, как «На диване», «У кого подберезовичек, у того и праздничек», «Анна Каренина и находчивый грибник», и совсем другое, когда то же самое могут увидеть люди трезвые и серьезные, а тем более, дети, не достигшие подходящего возраста. Погорячился хозяин «Хобби», выставляя «хулиганские сюрпризы» на всеобщее обозрение, как бы не обрушились на его голову неприятности.

– Дорогой! – тут как тут оказался Гагик Георгиевич. – Как я рад тебя видеть! Проголодался? Милости прошу, дорогой, милости прошу. Я свое обещание помню, сегодня обедаешь за счет заведения!

– Со мной друг, – слегка растерялся Костиков.

– Твой друг – мой друг, дорогой! Проходи со своим другом, и выбирайте, что пожелаете. Не стесняйтесь!

Сообщению шепотом на ушко, что сегодня можно пообедать на халяву, Краснов не поверил, на что Серега, не отличавшийся прожорливостью, лишь пожал плечами и помимо традиционной «похлебки русской» попросил на раздаче еще и «ассорти мясное на сковороде», и «форель, запеченную на гриле, с овощами». Кружка пива – как само собой разумеющееся, но к ней инкассатор добавил два пакетика фисташек, и это уже стало для водителя Краснова подозрительным. На его подносе уже заняли место тарелка грибного супа, полпорции сметаны, «Бифштекс, запеченный в тесте, с яичницей» и стакан апельсинового сока. Увидев, что на кассе с Костикова не взяли ни копейки и лишь приветливо улыбнулись, Краснов едва дар речи не потерял, но все-таки смог из себя выдавить:

– Шуба, так ты не шутил, что ли про халяву?

– Не стесняйтесь, сегодня вы кушаете за счет заведения, – улыбнулась и ему кассирша.

Краснов никогда ложной скромностью не заморачивался, но не возвращать же обратно выбранные блюда, чтобы заменить на более дорогие! В итоге он пристроил к уже взятым блюдам порцию блинчиков с мясом, овощной салат, свеклу под майонезом, жульен и еще один стакан сока. Хотел бы взять больше, но и без того на переполненном подносе тарелки стояли вкривь и вкось.

Естественно, все набранное ни инкассатор, ни водитель осилить не смогли, объелись. И теперь удивлялись, ну, зачем было жадничать?

– Как жаль, жаль, что желудки у людей такие маленькие! – появился рядом с их столиком хозяин закусочной.

– Ой, и не говорите, Гагик Георгиевич, – погладил себя по животу Костиков.

– Все в порядке, дорогой? И у твоего друга все в порядке? Вот и замечательно! А каков твой вернисаж, дорогой! Каково наивное искусство! Смотри, как люди радуются! – лицо Гагика Георгиевича сияло.

– Да, вернисаж прикольный, – сказал Краснов и сыто рыгнул.

– А вы не боитесь, что найдутся недовольные. Скажут, что слишком уж откровенное искусство выставлено на всеобщее обозрение? – спросил Костиков. – Могут и жалобу в какие-нибудь инстанции накатать…

– Пусть будет жалоба, дорогой! Пусть будет. Жалоба в какие-нибудь такие-нибудь инстанции – самая лучшая реклама. А я дня через два самое интересное со всеобщего обозрения уберу и помещу в другую витрину и в другом зале, который открывается только ночью, и в который тех кто жалуется, не допускаются.

– Вот это правильно, – сказал Костиков и напомнил:

– Гагик Георгиевич, вы в прошлый раз обещали найти свою фотографию для сюжета будущей композиции…

– Есть фотография, дорогой, есть! А вот сюжета нет! Никак не могу сюжет с самим собой придумать.

– Почему? Неужели у вас в жизни нет какого-нибудь увлечения, хобби?

– Вот мое хобби, дорогой! – развел руками Гагик Георгиевич. – Вот мое жизненное увлечение!

– Ну, так и давайте я слеплю вас, допустим, в белоснежном костюме повара, – предложил скульптор. – Представьте, как вы сидите за большущим столом, заставленным фирменными блюдами вашего заведения. Среди которых можно было бы узнать и горшочки с жарким, и бифштекс с яичницей, и ассорти на сковороде, и всякие блинчики с салатиками…

– Замечательная мысль, дорогой! – возликовал Гагик Георгиевич. – Великолепная мысль!

– Конечно! Мы эту композицию поместим в витрину, на самое выгодное место. Чтобы посетители и вас узнавали, и на фирменные блюда облизывались, которые потом смогли бы заказать…

– Замечательная мысль! Просто замечательная, дорогой!

После окончания работы, перед самым выходом из здания отделения инкассации Костиков еще раз позвонил Игорю Акимову и, узнав, что у приятеля все идет по плану, назначил точное время и место встречи.

Они с Игорем были ровесники, примерно одного роста и телосложения, светловолосые, но стрижка у писателя была покороче, и еще он носил очки. Шуба в этот день был в кроссовках, синих джинсах и светлой футболке, на голове бейсболка, на плече неизменная сумка с несколькими отделениями, в самом просторным из которых находились две небольшие коробочки из-под чипсов.

Игорь, одетый так же, как и он сам, но с непокрытой головой, в солнцезащитных очках и со внушительным рюкзаком за спиной, поджидал его на переходе станции метро «Китай-город». Шуба ему даже не кивнул, прошел мимо и спустился по ступенькам на платформу, с которой поезда «оранжевой» ветки уходили в сторону Коньково. Они вошли в разные двери последнего вагона подошедшего поезда и там встретились. Молча, по-деловому пожали друг другу руки, после чего инкассатор надел на голову писателя свою бейсболку, а сам водрузил на нос его очки. Затем конспираторы обменялись сумкой и рюкзаком, оказавшимся тяжеленным. Спохватившись, Шуба расстегнул молнию на сумке, уже висевшей на плече Игоря, и извлек из нее пакет с двумя коробочками из-под чипсов.

Костиков вышел через одну остановку на «Сухаревской», Акимов поехал дальше. Таков был план, согласно которому Игорь, «замаскированный» под приятеля-инкассатора, должен был приехать к нему домой в Коньково и там включить телевизор, оставить сумку с «маячком» и убраться восвояси.

Сам Шуба, чтобы совсем уж перестраховаться, выйдя из метро, сел в троллейбус, следующий в сторону Красных ворот, проехал одну остановку и пешком дворами дошел до дома, в котором были две квартиры Владислава Мохова. В той, где теперь находилось заведение «Кошачья берлога», скульптору нечего было делать, его ждала квартира потаенная – с Застольем и обитающими в нем живчиками.

Шуба отсутствовал в потаенной квартире больше двух суток и успел соскучиться по своим «детишкам». Скучал даже по Владмоху с Машкой, а были еще Никодим, Федот, Зинаида, Тимофей, Тамара.

Все они были на месте, все, судя по первому взгляду, живы-здоровы! Даже никто не размахивал руками – в отчаянии или просто, чтобы привлечь к себе внимание.

– Привет, мелкота! Как жизнь? – вопрос бы риторический, все равно ответов скульптор не услышал бы, но, судя по спокойным жестам коменданта Никодима и глашатая Федота, ничего критичного за время его отсутствия в Застолье не произошло. Тем не менее, Федот выразительно похлопал рукой по лежавшей на столе тетради, через которую живчики уже привыкли общаться с Вышним.

– Хорошо, Федот, хорошо. Сейчас, вещи распакую и займусь вами и вашими просьбами.

Распаковывать рюкзак Шуба отправился на кухню. В нем оказалось двадцать коробок пластилина, бутылка водки, десяток банок пива, батон белого и буханка черного хлеба, батон сырокопченой колбасы, две пачки пельменей, две банки рыбных консервов, пачка сливочного масла и четыре пакетика различных супов быстрого приготовления, чай, сахар. Игорь Акимов купил все в точности, о чем попросил по телефону Костиков. Такого запаса пропитания, если не шиковать, ему хватило бы и на неделю. Тем более что после обеда в закусочной «Хобби» сегодня есть он точно не собирался. Разве что усугубить баночку пива.

В извлеченной пинцетом с главного Застолья стола тетрадочке, размером с ноготь большого пальца первая запись была, конечно же, от Владмоха. Привычно воспользовавшись увеличительным стеклом, Вышний прочитал его послание, в котором, как всегда, перечислялись «особые требования» в плане предоставления лично ему напитков и деликатесов. Отдельным пунктом было написано: «Мне необходим личный спиннинг с катушкой и набором блесен. Ты должен понять меня, как рыбак рыбака. В долгу не останусь».

И еще ниже: «Дружище, а что в мире творится? В моем мире?»

Вышний, он же Серега Костиков усмехнулся. Действительно, у таких людей, как Влад Мохов и Артур Новиков был свой мир, сильно разнящийся с миром, в котором жили Костиков и его коллеги-инкассаторы, писатель Акимов и капитан милиции Клюев… Другое мировоззрение, другие ценности… Даже в Застолье Владмох умудрился обеспечить себе отдельный мир-остров. Обеспечил, благодаря скульптору, но ведь обеспечил и теперь живет, глядя на остальных живчиков с личной территории. Вот и сейчас он тоже был на острове, как всегда вместе с послушной Машкой.

– В твоем мире, Владмох, ничего особенного не творится, – склонился над островом Вышний. – Если не считать, что господин Новиков превратил твою официальную квартиру в бордель под названием «Кошачья берлога».

Насколько мог судить Шуба, это известие не сильно встревожило хозяина острова-скалы, который, покинув сожительницу, поспешил сесть в лодку и взяться за весла. Что-то необычное в облике Владмоха привлекло внимание скульптора и, приглядевшись, он сообразил, что назвать того лысым теперь уже было нельзя. Короткостриженым – тоже. С тех пор, как Владислав Мохов появился в Застолье, прошло полтора месяца, но зарос он, будто не обращался к парикмахеру гораздо дольше.

Шуба вдруг вспомнил, что и сам, пусть и сравнительно недолго пробыл в Застолье, но все равно волосы у него отрасли довольно сильно. И не только у него, а у всех мужчин-живчиков. Никодим, Федот и Тимофей, так вообще помимо усов отпустили еще и бороды. Кстати, по возвращении в нормальный мир, то есть, после воссоединения с самим собой, слишком излишнюю волосатость Серега не заметил.

Наверное, и у женщин Застолья волосы тоже росли в ускоренном темпе, просто это не так бросалось в глаза. Вышний присмотрелся к Зинаиде и Тамаре, хлопотавшим на кухне. Видя это, женщины оставили дела, встали рядом и уперли руки в бока, словно собираясь что-то продемонстрировать наблюдателю. И тут до скульптора дошло, что Зинаида с Тамарой уже демонстрируют – свои животы! Совсем не таких женщин в свое время лепил Шуба, точнее, не с такими округлыми животиками. Выходило, что и та и другая действительно в положении, более того, – беременность протекает в ускоренном темпе.

Может, время в Застолье течет по-другому, гораздо быстрее, чем время реальное? Почему бы и нет? Но тогда не исключено, что месяца через полтора Зинаида с Тамарой станут мамами, и у него, скульптора Шубы в Застолье появятся «внучатки»…

Шуба вновь взялся за увеличительно стекло и тетрадь с записями живчиков. Так оно и есть! Тамара прямым текстом написала, что она с Зинаидой ждут прибавления в семействе, в связи с чем им уже сейчас необходимы более свободная одежда, в скором времени понадобятся пеленки-распашонки, дополнительные туалетные принадлежности и тому подобное… На этом фоне требования-просьбы Владмоха и других мужчин выглядели пустяковыми. Тем не менее, какими бы они ни были, пальцам скульптора предстояла та еще работенка.

На выполнение заказов живчиков ушло часа два – лепил скульптор быстро, с вдохновением, и лишь когда последняя блесна для спиннинга, предназначенного Владмоху, была сделана, Шуба сконцентрировался и несколько раз чихнул на свои творения.

Как всегда, живчики незамедлительно принялись разбирать вброс Вышнего, и первым оказался Владмох. Судя по реакции, новым спиннингом и сопутствующими причиндалами заядлый рыбак оказался доволен. Он отнес снасти и кое-что из продуктов в лодку, после чего схватился за тетрадь, которую Вышний после прочтения вернул на стол.

Через три минуты Шуба прочитал послание:

«Я когда-нибудь вообще вернусь в свое нормальное состояние?» – и ответил:

– Когда-нибудь обязательно вернешься.

Несмотря на потраченные усилия при лепке, аппетит скульптор себе так и не нагнал, все-таки слишком сытно пообедал в закусочной Гагика Георгиевича. Но отказаться от баночки пива, позволить себе не мог. Утолив жажду, вновь взялся за пластилин. Теперь работа предстояла более масштабная и, соответственно, продолжительная. Ни много ни мало, Шуба намеревался увеличить территорию Застолья не меньше, чем на одну треть. Площадкой для нее должна была послужить одна из досок кухонного стола, который Шуба частично разобрал.

Он трудился, не покладая рук, до полуночи, пока буквально не вырубился. Проснувшись в субботу ни свет, ни заря, даже не умывшись, покинул квартиру, чтобы в близлежащих дворах набрать разных камней. Справиться с этой задачей в центре Москвы оказалось не так-то просто, но к счастью Шубы, неподалеку от дома Владмоха шло строительство, и там ему удалось набрать необходимый материал, хотя обломков кирпичей оказалось намного больше чем камней. Но это было не так важно, все равно в итоге почти они должны были оказаться под слоем пластилина различной толщины.

Вернувшись домой, Шуба выгрузил трофеи в наполненную теплой водой ванну – чтобы позже смыть с них уличную грязь. После чего позволил себе позавтракать чаем и бутербродом с колбасой и вновь занялся лепкой.

Он назвал создаваемую территорию «Глухоманью». Сдвинув влево, почти до самого края стола цивильную территорию, он расположил Глухомань к ней впритык справа, чтобы северная и восточная части всего Застолья упирались в стены комнаты, а южную и западную части омывала удлинившаяся бурлящая, непреодолимая река.

На территории Глухомани не подразумевалось никаких строений, – исключительно природный ландшафт. Благодаря собранным камням и обломкам кирпичей, большая часть создаваемой местности получилась довольно неровной – с высокими замшелыми валунами и скалами, между которых впервые попавший сюда живчик мог бы и заблудиться.

Лишь дальняя неширокая часть Глухомани, примыкающая к полосе камыша, за которым находилось озеро, была сравнительно плоской. По задумке скульптора она представляла собой болото: мох, кочки, редкие низенькие березки. Скульптор не решил для себя, будет ли болото непроходимым, – с трясиной, в которую можно провалиться и утонуть. Зато оставил на кочках богатую россыпь красных и кое-где оранжевых точечек – клюква и морошка.

По краю болота березки и елочки были ростом чуть повыше, и под ними виднелись шляпки подберезовиков. Подосиновики и белые росли почти по всей остальной дикой территории. Высокие и толстые деревья скульптор вообще не лепил, хотя бы из тех соображений, чтобы живчики не надумали соорудить из них подобие моста через речку с целью покинуть Застолье. Он, правда, надеялся, что такая мысль никому кроме Владмоха в голову не придет, а один он с такой задачей все равно бы не справился, но мало ли…

Помимо ельника и березовой рощи в Глухомани появился орешник со спелыми плодами. Орехи, как и клюква с морошкой – вещь полезная. Густые, непроходимые заросли высокого колючего малинника – с крупными спелыми ягодами отгородили Глухомань от цивильной территории, точнее – от скотного двора. Чтобы пробить в малиннике проход потребовались бы топоры, лопаты, немало времени и сил, и это скульптора очень даже устраивало.

Следовало бы населить Глухомань какой-нибудь живностью. Но лепить что-то крупное, к примеру, семейство лосей, у скульптора уже не было сил, да он и не знал, справится ли с этой задачей. Пришлось слепить несколько зайцев, благо имелся опыт с домашними кроликами, которые, как вспомнил Шуба, на цивильной территории успели дать потомство. Остаток сил скульптор потратил на лепку трех ужей – пусть для правдоподобности отождествления с дикой природой по болоту ползают.

Больше трудиться в одно мгновение пролетевший субботний день, Шуба не мог: не разгибалась спина, очень устали пальцы и вообще руки, а уж как он проголодался, даже говорить нечего! Зато Глухомань была практически закончена, и завтра пальцы скульптора ждала другая, более утонченная работа.

Только теперь Серега вспомнил о живчиках, заточенных в одиночные камеры-коробки из-под чипсов! Копии господина Гидаспова и Артура он создал почти два дня назад, и с тех пор у них не только маковой росинки во рту не было, но и глотка воды тоже. С какой бы неприязнью не относился Костиков в жизни к этим двум личностям, скопированные с них живчики были ни в чем не виноваты.

Не прошло и минуты, как он переправил пинцетом в камеры-коробочки по бутылке воды и по половине буханки черного хлеба, заимствованных из запасов живчиков-аборигенов. И – все. С голоду узники не помрут, а без чего-то еще обойдутся. Всматриваться, как тот и другой себя чувствуют, тем более, объясняться с ними Шуба не стал, главное – шевелятся. Тем более, на следующий день он собирался выпустить их на волю.

В отличие от новеньких живчиков, Шуба поужинал довольно плотно. Сварил сразу целую пачку пельменей – понимал, что все не осилит, но оставшееся можно было употребить завтра, поджарив на сковородке – еще вкуснее. К пельменям, обильно приправленным сливочным маслом, открыл банку «сайры атлантической в собственном соку». Сайрой скульптор закусывал водку, а пивом запивал слегка пересоленые пельмени…

* * *

Владмох сделал размашистый заброс, блесна описала широкую дугу, приводнилась на приличном расстоянии от лодки, и после недолгой паузы, рыболов принялся неторопливо вращать ручку инерционной катушки. Вот кончик его спиннинга вздрогнул, а после мощной подсечки и вовсе согнулся в дугу. Началось единоборство рыболова и его потенциального трофея.

Поклевка-подсечка-вываживание – вот ради чего так любят и ценят свое увлечение истинные рыболовы, к которым причислял себя и Серега Костиков. Не без зависти и даже ревности наблюдал он с высоты своего роста за действиями живчика Владмоха, решившего ранним воскресным утром испробовать в действии новую рыболовную снасть, изготовленную накануне пальцами Вышнего – его пальцами.

Сереге Костикову, находившемуся в теле и сознании живчика Шубы, довелось спиннинговать в водах единственного озера Застолья, и на личном опыте убедиться, какие монстры обитают в его глубинах. Можно даже сказать, что он испытал это на собственной шкуре, – когда крючок блесны, подцепившей огромную щуку, пробил кисть рыболова, и если бы не вовремя подоспевшие на лодке на помощь девушки-живчики Катя и Машка, Шуба наверняка бы погиб. Не исключено, что вместе с ним мог лишиться своей сущности и сам Серега Костиков.

Где в настоящее время находилась Катя Жайворонок, копия которой, покинув Застолье, перестала быть живчиком и заняла место в стационарной композиции «Русская баня», он не знал, возможно, что и соседней квартире, имеющей одну стену с квартирой потаенной. Машка спала в островном жилище Владмоха, как продолжали спать в своих коморках другие оставшиеся в Застолье живчики. И лишь Владмох продолжал бороться с попавшейся на крючок рыбиной.