Текст книги "Отрок. Внук сотника: Внук сотника. Бешеный лис. Покоренная сила"

Что ж, в решении, по меньшей мере, двух задач из трех я могу рассчитывать на поддержку. Тем лучше – легче их решать, не выходя из образа пацана. Пусть старый думает, что я ни о чем не догадываюсь».

Следующие несколько дней Мишка выстругивал для близнецов деревянные кинжалы, потом тренировки пошли уже по методике, которую способен разработать человек ХХI века – мало умеющий, зато почти обо всем хоть чего-то, но знающий. Немой не возражал.

* * *

Так у Мишки появилась своя команда, пока только из двух человек, но, даже и такая малочисленная, она добавила хлопот выше крыши. Например, «спортзал» появился именно из-за близнецов.

Организовать его Мишке пришлось не от хорошей жизни. Его вечный противник Ероха доставал Кузьку и Демку не меньше, чем самого Мишку – они ведь тоже были внуками сотника Корнея. От Мишки он постепенно отвязался, поскольку начал чувствительно получать сдачи, и стал отыгрываться на близнецах, бывших на год моложе и, следовательно, слабее. И вот однажды, окруженные пятерыми приятелями Ерохи, и чувствуя, что дело идет к крепкой трепке, близнецы схватились за ножи, благо после летних тренировок на пастбище они с ними никогда не расставались.

Слава богу, именно в этот момент рядом проходила тетка Алена – шестипудовая бабища богатырского роста, никогда не упускавшая случая применить физическое воздействие, что называется, невзирая на лица. Бывало, и взрослым мужикам от нее доставалось, а уж пацанью… А тут еще в руках у Алены, как на грех, оказалось коромысло, и побоище получилось прямо-таки эпическим.

Пришлось пообещать научить Кузьку и Демку кулачному бою, иначе они либо Ероху, либо кого-нибудь из его компании непременно порезали бы. От прежних благополучных времен, когда на подворье у деда Корнея проживало до тридцати человек сразу, осталось несколько неиспользуемых помещений, пустующих или заваленных всяким хламом. Мишка с помощью близнецов очистил один из таких сарайчиков и превратил его в спортзал.

Установил турник, подвесил мешок с песком, к потолку прикрепил лесенку, по которой можно было передвигаться, перебирая руками перекладины. Названия последнего снаряда Мишка так вспомнить и не смог, но делу это не мешало. На задней стене сарая начертил контур человеческой фигуры – для метания ножей.

Особой его гордостью стал тренажер, скопированный из старого американского кинофильма «Спартак» с Керком Дугласом в главной роли. Это была свободно вращающаяся вокруг вертикальной оси крестовина, к концам поперечной перекладины которой на веревках крепились мешочки с мелким гравием. При ударе по одному из концов поперечины вся конструкция резко проворачивалась и мешочек, размером с кулак, по совершенно непредсказуемой траектории летел в голову или туловище тому, кто нанес удар, приведший тренажер в действие. В кино, правда, вместо мешочка с гравием была показана металлическая гиря на цепи, но столь радикальное средство тренинга Мишка применять просто побоялся.

Раздумывал Мишка и над созданием макивары33
  Макивара – специальный тренажёр для отработки ударов, применяется в контактных единоборствах.


[Закрыть], но по зрелом размышлении пришел к выводу, что впечатлений от просмотра фильмов о восточных единоборствах для правильного использования этого снаряда недостаточно, и ограничился обычным боксерским мешком и боксерской грушей.

Уговорить кузенов на занятия оказалось не слишком трудно. Во-первых, их подкупило сообщение, что от висения на руках быстрее прибавляется рост. Об этом Мишка действительно где-то читал. Во-вторых, Кузька, получив при первой же пробе «киношного» тренажера мешочком в ухо, почему-то не огорчился, а преисполнился пламенного энтузиазма. Теперь его любимым делом было лупить по разным концам поперечины и, увернувшись от мешка, бить кулаком в обмотанную рогожей верхнюю часть крестовины, на которой он собственноручно намалевал рожу, уверяя, что это – точный портрет Ерохи.

Мишка тоже азартно избивал мешок, чертом прыгал около крутящейся крестовины, до изнеможения упражнялся на турнике, но сомнения в том, что он учит братьев тому, чему нужно, и так, как нужно, его не оставляли.

Наконец дожили до «светлого денечка» – высочайшего посещения «спортзала» Корнеем Агеичем в сопровождении Немого. Комментируя каждое свое действие универсальным «Кхе!», дед потыкал кулаком в мешок с песком, попробовал, не шатается ли турник, постучал костяшками пальцев по лбу нарисованного на стене контура и впал в задумчивость, разглядывая прикрепленную к потолку лесенку.

В это время Немой со всей дури двинул кулаком по вращающейся крестовине и, получив в ответ по морде, настолько обалдел, что Мишка чуть ли не впервые в жизни узрел на его физиономии хоть какое-то выражение. Дед сразу оживился:

– А ну-ка, Андрюха, вдарь еще!

Немой вдарил. На этот раз мешочек пошел низом и приложил его куда-то в район печени. Немой слегка скособочился и с некоторым уважением поглядел на конструкцию, увенчанную портретом Ерохи, выполненным в сюрреалистической манере.

– Кхе! Ловко придумано! А ну, еще!

На этот раз Немой не сплоховал и, отбив локтем летящий в него снаряд, двинул кулаком по «портрету». В сарае аж гул пошел; живой Ероха наверняка был бы убит наповал.

Дальше занятия продолжились под руководством деда, и Мишка в очередной раз убедился в вопиющем незнании отечественной истории. Несмотря на полное отсутствие на Руси чего-либо, напоминающего монастырь Шаолинь, русские ратники приемами рукопашного боя отнюдь не пренебрегали. То, что преподавал отрокам дед Корней, не было в чистом виде борьбой или боксом. Ближе всего, в Мишкином понимании, это было к греческому панкратиону, разве что дед не позволял кусаться и царапаться.

Впрочем, в настоящем бою, по его словам, можно все: чем супостата приложил, то и хорошо. Действительно, в реальной схватке победу не по очкам засчитывают, выражение «победа или смерть» из пропагандистской фразы превращается в суровую прозу жизни. Или смерти.

Занятия шли всю зиму. После возвращения отроков из школы отца Михаила дед загонял их в сарай и, сидя на лавке у стены, беспощадно командовал упражнениями на снарядах или спаррингами, а когда физическая нагрузка или уровень мордобойности казались ему недостаточными, подключал к делу Немого. Спарринг с Немым для мальчишек заканчивался всегда одинаково: ударом, пробивающим любую защиту, от которого невозможно увернуться. Кузьке, правда, однажды увернуться удалось: Немой просто-напросто не ожидал, что для спасения от его кулака парень треснется головой о стенку сарая так, что потеряет сознание.

После окончания тренировки начиналось самое ужасное: со всеми свежими и не очень гематомами, растяжениями, ушибами, сотрясениями и прочими удовольствиями ребят отправляли на хозяйственные работы. Философия деда Корнея была проста: что бы с тобой ни приключилось, пока ты держишься на ногах, ты дееспособен по полной программе. Боль и недомогания надо уметь преодолевать. Умей собраться после тяжелого удара, умей быстро прийти в себя после потери сознания, умей действовать одной рукой, если вторая тебе не подчиняется – и так далее, и тому подобное. Садизм, да и только.

Но зато весной! Как-то так получилось, что за всю зиму ни Мишке, ни близнецам схлестнуться с Ерохой не пришлось. Впрочем, после тренировок под дедовым руководством и работ по хозяйству братьям было не до гуляния по улицам. Возможно, Ероха, школу не посещавший, решил, что Корнеевы внуки от него прячутся, возможно по какой-то другой причине, но однажды, когда уже начал сходить снег, он с пятью приятелями подстерег их по дороге от церкви к дому.

– Ну что, недоноски? Скоро снова моих коров пасти будете?

Соотношение один к двум давало ему полную уверенность в безнаказанности и в том, что потеха удастся на славу. Мишка испугался. Не того, что их побьют – если это даже и случится, желание развлекаться подобным образом они у Ерохи сумеют отбить надолго. Он испугался того, что близнецы в случае неблагоприятного развития ситуации снова схватятся за ножи. Впрочем, они могли это сделать и с самого начала – чтобы уравнять шансы. Что ни говори, а научившись метать острое железо, ребята сделались опасными, как скорпионы.

– Спокойно, соколы ясные, работаем, как с деревяшками. Если положим их голыми руками, это уже навсегда, они нас стороной обходить будут, а не мы их. Запомните: за нож хватается только слабак, а мы же не слабаки?

– Их шестеро.

В голосе Демки не было страха, только констатация факта, это Мишку немного приободрило.

– Кузька, Ероху мне отдашь или сам хочешь?

– Сам хочу!

– Демка, Мешок с твоей стороны, как разбежится, бей по ногам.

– Знаю!

– Не ждем, вперед!

Ерохина команда ожидала чего угодно, только не нападения. Первый Мишкин противник так ничего предпринять и не успел, только громко лязгнул зубами, когда кулак врезался ему в подбородок. Чистый нокаут! Второй успел замахнуться, но тут же скорчился от удара ногой в промежность. Мишка оглянулся. Борька-Мешок лежал на животе и как раз подтягивал под себя ноги, чтобы подняться на четвереньки, а Демка молотил, действительно как деревяшку, Пашку, прижатого спиной к забору и, видимо, только поэтому не падавшего на землю.

Кузька – артистическая натура – как всегда, соригинальничал: обхватив Ероху руками и ногами, он повис на своем противнике как клещ и методично бил его головой в лицо. Еще один Ерохин приятель, Филька, не придумал ничего лучше, как попытаться оторвать Кузьку от Ерохи, обхватив его руками за туловище сзади. Получив затылком по носу, он отшатнулся и на какое-то время потерял всякий интерес к происходящему.

Ероха, поняв наконец, что Кузьку ему не отодрать, просто упал вперед, подмяв его под себя. Кузька ударился о землю спиной и затылком, руки его разжались, и Ероха, приподнявшись, уже занес кулак для удара, когда Мишка от всей души врезал ему ногой по ребрам. На этом силовая часть противостояния закончилась, и началось чистое издевательство.

Демка оседлал стоящего на четвереньках толстяка Борьку и, кажется, собирался прокатиться на нем по улице. Кузька, хоть и нетвердо стоя на ногах, пинал корчащегося на земле Ероху, остальные противники лежали, только один Филька стоял посреди всего этого побоища, держась руками за разбитый нос. Мишка уже было собрался врезать и ему, но тут зацепился за что-то периферийным зрением.

Повернув голову, он успел заметить уходящих за угол деда и Немого. На том месте, где они только что находились, стоял соседский малец Прошка, которого несколько раз ловили на том, что он подсматривал за тем, как Мишка с близнецами тренируется. Мишка поманил его рукой, но Прошку явно терзали сомнения.

– Не бойся, не трону, иди сюда!

Прошка еще немного подумал, потом подошел, но было видно, что он готов задать стрекача в любой момент.

– Не бойся, не трону, – еще раз, на всякий случай, повторил Мишка. – Это ты деда с Немым позвал?

– Ага, я сразу догадался, что Ероха с дружками вас тут поджидают, они сами говорили…

– Так догадался или говорили?

– Говорили, ну а я и догадался.

– И дед с Немым с самого начала все видели?

– Нет, они еще раньше подошли, но не показывались.

– Так если раньше подошли, значит, с самого начала видели?

– Ага!

– А что говорили?

– Так он же – немой!

– Ну ладно, дед говорил что-нибудь?

– Ага.

– Что?

– Сначала сказал: «За ножи бы не взялись».

– А потом?

– А потом сказал: «Первыми нападать надо».

– А потом? Да что из тебя все клещами тянуть надо? Говори все сразу: что дед еще сказал?

– «Ядрена Матрена», это когда ты Ероху ногой…

– И все?

– Все. Ой, нет! Он еще сказал: «Пошли, Андрюха».

«Мои поздравления, сэр Майкл! Выпускной экзамен мордобойного колледжа имени лорда Корнея Ратнинского успешно сдан. Экзаменационная комиссия удалилась для написания протокола и заполнения дипломных корочек. Неужели они были так уверены в результате или все-таки рассчитывали вмешаться, если дело обернется скверно? Но как вы, сэр, совпали мыслями с лордом Корнеем! Стратегия, блин».

– Минька, ты его что, убил? – прервал Мишкины размышления Прошка.

– Кого?

– Афоню. Вон лежит и не шевелится, и бледный весь.

– Ну всего-то ты не видишь, только морду.

Мишка взял Афоню за руку, нащупал пульс.

«Живой, слава богу, но крепко я его приложил. Как бы сотрясения мозга не было, надо его как-то в себя приводить».

– Прошка, возьми его шапку, зачерпни воды в канаве.

– Так грязная, нельзя ее пить, мне маманя говорила что…

– Да не пить! На голову вылить, чтоб в себя пришел.

– Ага, сейчас.

Прошка зачерпнул полную шапку и щедро плеснул Афоне в лицо. Весенняя вода была ледяной, парень залупал глазами и замычал что-то нечленораздельное.

«Блин, челюсть, что ли, сломана? Это хреново, челюстно-лицевой хирургии ЗДЕСЬ, кажется, нет. Неприятностей не оберемся. Ну вы и Геракакел, сэр, с одного удара! Пошли дурака Богу молиться, он челюсть сломает, но не себе».

Мишка помог Афоне сесть, и тот выплюнул себе на колени сгусток крови и выбитый зуб.

– Минька, ты шо, ш ума шошел?

– Пока нет, но сейчас сойду и еще тебе добавлю!

– Ошшань, шука! Я ошшу вше шкашу, он чефя…

– Скажи, скажи, он тебе еще добавит. Встать можешь?

– Шаш вштану, ох…

Афоню потряс приступ рвоты. Мишка брезгливо отстранился, огляделся по сторонам. Демка отъехал верхом на Борьке уже довольно далеко. Около забора возился, пытаясь подняться, Пашка. Филька брел по улице, все еще держась за расквашенный нос, ни Ерохи, ни Кузьки не было видно.

«Ероха сбежал! Бросил своих и сбежал, а Кузька за ним погнался! Вот это фортель – Кузька гонится за Ерохой! Мир перевернулся. “Ура! Мы ломим, гнутся шведы!”».

Рядом сидел, держась руками за пах, еще один из Ерохиной компании; как его зовут, Мишка забыл.

– Эй ты, придурок! Тебе, тебе говорю! Хватит за яйца держаться, вставай!

– Ы-ы-ы…

– Вставай, я сказал! Сейчас еще схлопочешь, мало одного раза?

– Ы-ы-ы…

Пришлось подойти и отвесить страдальцу подзатыльник.

– Не нада-а-а!

– Вставай, балбес! Попрыгай, помогает.

Пацан со стонами и оханьем поднялся наконец на ноги.

– Минь, а что, правда помогает? – поинтересовался Прошка.

«Ну до чего же любознательная молодежь пошла. Естествоиспытатель Прохор, тудыть тебя».

– Хочешь попробовать?

– Не, не хочу.

– Ну и не лезь тогда.

Мишка повернулся к предыдущему «собеседнику».

– Ну что, очухался, болезный? Ну-ка, помоги Афоню поднять! Поставленного вертикально Афоню ощутимо шатало, он что-то шипел, брызгая кровавыми слюнями, но новых приступов рвоты не было, и Мишка решил, что сотрясения мозга, возможно, нет.

– Отведи его домой. Понял?

– Угу.

– Узнаю, что бросил по дороге, вообще все отобью, не только яйца! Понял?

– Угу.

– Если понял, повтори.

– Чего еще повторять-то… Ой, чего дерешься?

– Повтори!

– Отвести домой, если брошу, все отобьешь.

– Умница, сразу бы так. Вперед!

Мишка обернулся к Пашке, как раз поднявшемуся с земли, перебирая руками по забору.

– Пашка! Сам домой дойдешь?

– Гнида! Я тебя еще поймаю, кровью умоешься!

– Зачем ловить? Я здесь.

– Погоди, паскуда, еще встретимся, кишки на плетень мотать буду!

– Встреча уже произошла, получи!

Пашка снова шмякнулся о забор и сполз на землю.

– Еще хочешь?

– Землю жрать будешь, паскуда, на брюхе ползать…

«Вот это характер! Наш человек, такого бы в свою команду…»

– Ладно, уговорил. В любое время и в любом месте, когда захочешь. Только захочешь ли?

– Выть будешь, как пес, ноги мне лизать…

– Демка! Слезай, пошли Кузю искать!

* * *

Так Мишка досрочно решил первую задачу – стать сильнее всех своих сверстников. Физически, возможно, кто-то из них и превосходил его силой, но по боевым качествам Мишка стал первым. Учить сыновей военному делу в Ратном начинали с двенадцати лет, так что формально дед правил не нарушил. Нож оружием не считался, скорее – хозяйственным инструментом, верхом умели, лучше или хуже, ездить все мальчишки, а что касается кулачных боев, то, осуждая их на словах, особенно если случались серьезные травмы, мужская часть населения втихомолку это дело приветствовала – воина надо готовить с детства.

А «спортзал» так и остался. Уже не каждый день, но хотя бы пару раз в неделю дед гонял отроков на тренировки, заставляя поддерживать форму.

Глава 3

Лето 1124 года.

Окрестности села Ратное

Как Мишка и предполагал, пасти коров ему больше не пришлось: стоило только сойти снегу, и он, вместе с дедом, перебрался на пасеку, поселившись там в поставленной за зиму избушке, помогая деду в работе и, время от времени, поражая сам себя фантастическим сочетанием вопиющего невежества и совершенно неожиданных теоретических познаний в области пчеловодства.

Так, для него оказалось совершеннейшим сюрпризом то обстоятельство, что пчелы собирают не только нектар, но и цветочную пыльцу. Как сказал дед, эти разноцветные горошинки, с булавочную головку величиной, пользовались огромным спросом у лекарей, и купцы платили за них серебром, забирая, сколько бы не предложили.

Зато дед не знал, что вылетевший рой можно догнать и, когда он повиснет живым шаром на ветке дерева, стряхнуть в какую-нибудь емкость, например, в берестяной туесок. Когда Мишка в первый раз принес на пасеку такую добычу, оказалось, что селить новую пчелиную семью некуда. Немедленно Немой и Лавр были мобилизованы на поиски и заготовку дуплистых деревьев, кроме того, дед довел до них строжайшее указание о повышении бдительности и мерах, кои следует предпринять, если кто вдруг углядит вылетевший рой. Мишка же втихаря занялся изготовлением улья, которого, как водится, вживую никогда в жизни не видел, руками не щупал, но устройство которого, главным образом из телепередач, знал. Или думал, что знает.

Вот так, преследуя однажды ещё один пчелиный рой, Мишка зацепил краем глаза что-то чужеродное, неуместное в этом лесу, что-то такое, чего здесь находиться не должно, но пробежал мимо – рой был важнее. На следующий день он попытался повторить свой вчерашний маршрут. Что-то привлекшее внимание, но не зафиксированное сознанием, не давало покоя, как попавший в обувь камешек. Побродив с полчаса по лесу и уже собираясь повернуть назад, Мишка наконец набрел на это «что-то».

Из травы на него пялился пустыми глазницами человеческий череп в покрытом ржавчиной воинском шлеме. Тут же нашлась и обвисшая на ребрах кольчуга, пояс с серебряными бляхами, но почему-то без меча, только с одним кинжалом, легкое копьецо. Невдалеке белел костями конский скелет в остатках дорогой сбруи, украшенной серебряными бляшками с таким же рисунком, как и на поясе.

На любого нормального человека вид непогребенного покойника производит удручающее впечатление, но главное потрясение Мишка испытал, когда, неосторожно отгибая высокую траву, толкнул шлем. Тот откатился в сторону, и на землю выпала толстая темно-русая коса. Скелет был женским! Сразу стали понятными и отсутствие меча, и несерьезная легкость, и тонкость копья, и… самострел, притороченный вместе с седельными сумками на спине лошадиного скелета.

На шее у покойницы поблескивала золотая цепочка. Преодолевая внутреннее сопротивление, Мишка оттянул ворот кольчуги и вытащил оберег – оправленный в золото острый осколок кремня – «громовая стрела». Все стало еще непонятнее. Громовая стрела – знак бога Перуна, а здешние язычники поклоняются Велесу. Женщина в воинском облачении, явно не бедная, одна, совершенно очевидно, приехавшая издалека. Травм или следов, оставленных оружием, вроде бы не видно, наверное, заблудилась, попала в метель. Снегом занесло так, что хищники не добрались, иначе кости были бы растащены далеко вокруг.

«Вот вам, сэр, одна из трагедий, сюжета которой, вы, скорее всего, не узнаете никогда. Только финал, а он печален. К кому ж ты ехала? Кому сообщить о твоей смерти? Блин, придется изображать напуганного мальчишку: “Деда! Деда! Там покойник в лесу!”»

 
Прибежали в избу дети,
Второпях зовут отца:
Тятя! Тятя! Наши сети
Притащили мертвеца!
 

Может, самому похоронить? Вот ведь как интересно: был бы мужик, даже не задумался бы, а с женщиной хочется поступить как-то… по-джентельменски, что ли. Чтоб лишние глаза не пялились. Нет, все равно придется на пасеку за лопатой идти, дед спросит: зачем? Да и не зарывают своих поклонники Перуна, а сжигают».

Дед, на удивление, отнесся к языческим обычаям весьма лояльно. Вместе с Мишкой устроил погребальный костер, а когда огонь угас, сгреб пепел и все, что не сгорело, в кучку, и велел забросать место кремации землей так, чтобы получился маленький холмик – миниатюрная копия кургана. Может, откупался таким образом – все ценное, кроме «громовой стрелы», он тщательно собрал и унес с собой.

А ценного оказалось много. Кроме шлема и кольчуги, хоть и заржавевших, но стоивших очень и очень недешево, серебряных блях с пояса и сбруи, были еще и массивный золотой перстень с камнем, объемистый кошель с серебряными монетами, несколько чисто женских вещиц из драгоценных металлов: полированное серебряное зеркальце, золотой гребень, золотой браслет, височные кольца, ожерелье из бронзовых бубенчиков…

Мишку же пленил самострел, какими-то сложными ассоциативными связями напомнивший ему армейский АКМ из ТОЙ жизни. За эмоциями потащились прагматические размышления.

В тот день Мишка впервые вспомнил дедовы рассказы о Младшей страже. Возрождение старой традиции – вполне реальный путь к созданию своей многочисленной команды, которая может стать кадровым резервом на всю оставшуюся жизнь. Вспомнить хотя бы тот же комсомол: связи и знакомства, сохранившиеся со времен молодости, продолжали действовать даже тогда, когда уже не стало ни комсомола, ни страны, в которой он был…

«Пожалуй, дело реальное, во всяком случае, пацаны на живое оружие косяком попрут, и дисциплину терпеть станут, и командиром меня признают. Ну а дальше посмотрим; чтоб от такой структуры я ничего поиметь не смог? Ну уж, дудки!»

Гладко было на бумаге… Взвести самострел Мишка не смог – не хватало сил. Может, и имелось у той женщины какое-то приспособление для натягивания тетивы, но на месте ее смерти ничего подобного не обнаружилось – потеряла, или еще что-то… Пришлось напрягать инженерную мысль, основывающуюся, главным образом, на еще школьных знаниях из области классической механики.

Для начала Мишка попробовал определить силу натяжения тетивы. Закрепив самострел на дереве, повис на тетиве всем своим весом. Ничего не вышло. Потом, соорудив веревочную подвеску, начал добавлять дополнительный груз и, наконец, добился своего: самострел взвелся и встал на стопор. Оказалось, что для этого требуется усилие, примерно в два с половиной раза превышающее вес самого Мишки. Со всей остротой встал вопрос о рычаге. Прикидывая так и сяк, делая деревянные модели, Мишке, в результате почти двухнедельных усилий, удалось создать требуемую конструкцию. По расчетам выходило, что придуманный механизм сможет приводить самострел в боевое положение, если на рычаг, закрепленный сбоку, надавливать ногой.

Теперь все это требовалось как-то воплотить в металле. Без дипломатических переговоров было не обойтись, опять приходилось обращаться к деду. Однако жизнь снова внесла свои коррективы в Мишкины планы, да еще такие коррективы, что, как говорится, не дай бог!

Однажды утром на тропинке, ведущей к пасеке, появилась телега, нагруженная домашним скарбом, которую тащили Немой и дядька Лавр. Сзади телегу подталкивали мать и Кузьма с Демьяном. Рядом с телегой шли жена Лавра – тетка Татьяна и Мишкины старшие сестры, держа за руки младших близнецов. То, что в телегу не запрягли лошадь, удивления не вызывало – на пасеке коням лучше не появляться. Пчелы не переносят запаха лошадиного пота, могут зажалить скотину насмерть. Но вот то, что все семейство, собрав вещички, подалось из села, вызывало самые нехорошие предположения.

Впрочем, долго терзаться догадками Мишке с дедом не пришлось, все объяснили лишь два слова, которые даже не сказал, а выдохнул Лавр:

– Моровое поветрие.

Эпидемия! Как объяснил дядька Лавр, в ближайшей деревне, находившейся примерно в половине пешего дневного перехода от Ратного, пластом лежат уже почти все. Весть эту принесли беженцы, которых в село не пустили, да они и сами не очень-то набивались. Сообщили об опасности и пошли дальше.

Было это с неделю назад, а вчера вечером у дедова подворья появилась Юлька, заходить не стала, а крикнула матери с улицы, что в селе появились сразу четверо больных. Дядька Лавр долго раздумывать не стал, за пару часов погрузили все, что можно было увезти на трех имеющихся телегах, забрали скотину и, не дожидаясь утра, отправились на пасеку к деду.

«Юлька… не заходила во двор, покричала издали, значит, уже побывала около больных, боялась заразить. Господи, если Ты и в правду есть, помоги ей, не дай умереть…

Откуда такие мысли, сэр? Вам всего тринадцать лет! Заткнись, мудак! Мне – пятьдесят с лишним, и я ничем и никому не могу помочь. Даже если бы ТАМ я был врачом, неизвестно, помогли бы мне мои знания или нет, а вот ей действительно еще нет двенадцати, и она, вместе с матерью, будет ходить от одного инфекционного больного к другому и даже не подумает смыться из села, чтоб спастись. И никакой клятвы Гиппократа, никаких наград или привилегий. Делай, что должен, и будет то, что будет. Вот на таких Юльках Держава больше тысячи лет и продержалась, а потом пришли борцы за “общечеловеческие ценности”, мать их всех!

Что ж делать-то? Ничего. Просто ждать. Вы ведь, сэр, даже молиться по-настоящему – искренне – не можете, так что учитесь у женщин. Они чуть ли не каждый год своих мужчин на рать провожают. И ждут, ждут, ждут…»

Жизнь продолжалась. Мужи в три топора за несколько дней поставили поодаль от пасеки сруб, близнецы в поте лица таскали с реки булыжники – сначала для печи, потом для кузнечного горна, Мишку поставили пасти небольшое семейное стадо, и вообще, было такое впечатление, что устраиваются здесь чуть ли не навсегда.

По вечерам за столом разговоры шли исключительно на хозяйственные темы: чем крыть крышу у новой избы, где раздобыть глины для раствора, сколько времени осталось до покоса. Об эпидемии, о возвращении в село, об оставшихся там друзьях и родственниках, словно сговорившись, не произносили ни слова.

Когда в кузнице, устроенной под навесом, запыхтели мехи и застучал молот, совершенно неожиданно для Мишки оказалась востребованной его идея с косой-литовкой. Лавр зазвал Мишку в кузницу и начал расспрашивать о подробностях. Мишка, как мог, отвечал, а на следующий день уже строгал ручку и благодарил Бога за то, что однажды из чистого любопытства поинтересовался тем, как устроена рогулька (или как там она называется), за которую держится одной рукой косарь.

Экспериментировать тоже пришлось на себе, натирая кровавые мозоли и то загоняя лезвие в землю, то впустую промахивая им в воздухе. Зато когда приноровился и дело пошло, посмотреть на новый способ косьбы собралась вся семья. Получалось и вправду производительнее, чем горбушей или серпом, к тому же, стоя прямо, косить мог и дед, несмотря на деревяшку вместо правой ноги, поэтому через пару дней Мишка уже выступал в роли инструктора. Скажи ему кто-нибудь ТАМ – в прошлой жизни, что он будет учить прирожденных землепашцев косить, Мишка даже за шутку это не посчитал бы, просто решил бы, что имеет дело с психом.

Хорошо ли, плохо ли внедрял он «передовую технологию», правильно или неправильно, но внутрисемейный статус Мишки эта история изменила. Однажды вечером, когда, еле двигаясь от усталости, он приплелся с покоса, дядька Лавр, со словами «а ну, давай-ка, муж честной», повлек его за мужской стол. Мишка даже решил, что это шутка, ему только-только должно было исполниться тринадцать, он все еще жил на женской половине дома…

– Давай, давай! – приободрил его Лавр. – Вместе работали, вместе и есть садимся.

Мать безмолвно добавила четвертую ложку, дед ограничился своим любимым «Кхе!», а Немой, как и всегда, остался совершенно невозмутим.

– Жуй, Минька, – бодро напутствовал племянника Лавр, – да подумай: что бы еще такого полезного придумать. К деду не ходи, а давай сразу ко мне, вместе помудрим.

– Но-но, мудрецы! – Деду такой подход явно не понравился. – Что, думаете, я совсем из ума выжил?

– Ну что ты, батюшка! – сразу пошел на попятный Лавр. – Просто не хочу тебя от дела попусту отвлекать, вдруг не получится ничего. А так мы попробуем, если что выйдет, сразу тебе покажем.

– Попусту, попусту… Да помню я, что он про эту штуку еще в прошлом году толковал! Вот взяли бы да тогда и попробовали, а то опять я во всем виноват!

– Да кто ж про виноватость говорит? Батюшка, мы же со всем уважением…

– Говорить не говорил, но подумал! С уважением они… Михайла, а ты и впрямь еще чего-то выдумал?

«Сказать про самострел? Нет, дед явно ждет чего-нибудь по хозяйству. Вообще-то Лавр прав: деда из дискуссий надо исключать – творческой жилки в нем ни на грош, а консерватизма – выше крыши. А Лавра интересует не столько результат, сколько процесс творчества, хотя и результат – тоже дело важное. Прав был Александр Сергеевич: “Нас мало избранных – счастливцев праздных, пренебрегающих презренной пользой”. Продам-ка я деду улей, а с Лавром потом займемся».

– Выдумал, деда, для пчел.

– Что – для пчел?

– Домик, я уже и делать начал, но пока не закончил.

– Что ж им, плохо в колодах живется?

– Им-то, наверное, хорошо, но я про тебя думал. Чтобы удобнее было и чтобы деревья из лесу не таскать.

– Тогда давай доедай, и пойдем, покажешь. Где он у тебя?

В принцип устройства улья дед «въехал» почти сразу. Несколько раз вытащил и вставил рамки, снял и поставил крышку, потом выдал резюме:

– Лавруха, вместе с Михайлой, как только докосим на тех полянах, быстро доделываете эту штуку, первую же семью, какая вылетит, селим сюда!

«Наконец-то можно будет день-два провести с дядькой Лавром, без дедова пригляда, и потолковать о… Стоит ли начинать сразу с самострела? Может, сначала лучше заинтересовать дядьку чем-то, что его по-настоящему увлечет? Какую-нибудь механическую штуку, над которой надо покорпеть. Проведем вместе достаточно много времени, совместное творчество всегда сближает. Тогда легче будет уговорить его на модернизацию самострела. Если все сделаю правильно, он просто-напросто воспримет это как еще одну интересную техническую задачу».

Через несколько дней, помогая Лавру доделывать улей, Мишка начал осуществлять свой план соблазнения изобретателя-самоучки.

– Дядька Лавр, я, вообще-то, давеча о другом рассказать хотел, но деду это неинтересно, он не дослушает и запретит. Я конную косилку придумал.

– Конную? Это как же?

Мишка притащил макет, сделанный из щепочек и воска.

– Вот передок от телеги. От того колеса, на котором едем, крутится другое колесо. К нему прикрепляется вот эта штука, вроде как гребень, и он ходит туда-сюда. А второй такой же гребень – неподвижный. Трава попадает между зубьями и срезается.