Текст книги "Как брать интервью"

Интервью с террористом

Террористы – люди, уничтожающие невинных граждан, женщин, детей. Когда произошли трагедии на Дубровке и в Беслане, террористы были в эфире. Среди заложников на Дубровке была наша сотрудница, она говорила с нами по телефону. У нее взял мобильный один из террористов. Что было бы, если бы Матвей Ганапольский принял решение разъединиться? А если бы террорист ее за это пристрелил? Если бы мы попытались их обмануть и сказали бы «Говорите, вы в прямом эфире», а эфир на самом деле был бы не прямой, что бы тогда они сделали, как отреагировали на вранье?

Я как главный редактор считаю, что Матвей поступил правильно, потому что я сам бы так поступил, и, скорее всего, я не отключу террориста, если похожая ситуация, не дай бог, повторится. Правда, Матвей считает, что поступил неправильно. Но технология в принципе должна быть другая. Понятно, что террористам, захватившим заложников, нужен эфир. Заложники – товар для получения эфира, поэтому необходимо, чтобы штаб по освобождению заложников давал журналистам сигнал, что мы предоставляем террористам свой эфир, а штаб выторговывает заложников. Вот позвонил бы человек из штаба и сказал: «Леш, у тебя 15 минут, террорист, такой-то номер, я тебе даю добро». Но во время «Норд-Оста» никакого штаба не было. Я просил: «Дайте мне офицера для переговоров». Никого не было. Во время Беслана было по-другому. Террористам дали возможность сказать, за это они отдали Аушеву семерых детей в возрасте до года.

Знаете, есть очень важная история. После 11 сентября ведущие американские журналы договорились не помещать на обложках фотографии, где люди выпрыгивают из окон башен, не показывать разбившихся. А потом был теракт на вокзале в Испании, где погибло очень много людей, и все испанские журналы поместили фотографии разорванных тел, такая вышла мясорубка. Я встречался с главредами журналов, спрашивал: «Ну ребята, зачем?» Они ответили: «Понимаешь, почему у нас миллионы вышли на митинг с осуждением терроризма? Потому что недостаточно просто рассказать о террористах и их действиях. Надо показать, дать видео, фотографии раненых детей, искалеченных и погибших! Общество должно не только прочитать, но и увидеть, к чему приводит терроризм». Поэтому в интервью они помещают и страшные фотографии, чтобы еще больше усилить ненависть к террористам. И американцы по-своему правы, и испанцы по-своему правы. Журналист может расставить любые акценты, но для того, чтобы сказать, что террорист – зверь, совершенно не нужно брать у него интервью. Сразу после 11 сентября бен Ладен начал распространять на кассетах свое обращение. И тогда Кондолиза Райс пригласила к себе владельцев трех крупных телеканалов и попросила их полностью этих обращений не давать. Мотивировка была такой: в этих обращениях мог быть зашифрован сигнал к новым терактам. Американцы разрезали обращение на куски, поменяли их местами, перебили дикторским текстом и в таком виде дали его в эфир.

Интервью с бен Ладеном – вызов мне как журналисту. Он действительно существовал, я знаком с людьми, которые знали его лично. Хотелось бы, чтобы слушатель понял мотивировку, зачем все это человек делал, какова была его цель. Кто слышал о бен Ладене до 11 сентября? Да никто. 10 сентября мне было бы неинтересно с ним говорить. Конечно, престижно было бы попасть к нему и взять интервью, но вряд ли такое интервью состоялось бы. Выйдите на улицу, спросите: «Чего хотел бен Ладен? Разрушить мир? А дальше?» Пусть бы объяснил, зачем убивает невинных людей.

В России беда с интервьюерами

В 1990-х этот жанр развивался, а в 2000-х стал непрестижным. У кого брать интервью? У тех, у кого 10 раз брали? У этих нельзя, те не хотят, а эти сами диктуют, что брать. Например, человек, который ведет новости, скажем, на Втором канале, вдруг поворачивается к гостю и начинает брать у него интервью. А это неправильно, это разные жанры. Я, например, очень плохой ньюсмейкер, я не могу сделать хороший выпуск, тем более его прочитать, но я замечательный интервьюер. Я не понимаю, почему мои коллеги с телеэкранов считают, что, если они посадили мальчика или девочку к ньюсмейкеру, это хорошо. Ведь они не интервьюеры, они подставки для микрофонов. Сидят, кивают. Люди забыли, что это отдельная профессия. Мы встречались с Ларри Кингом после его интервью с Путиным, я спросил: «Ларри, почему интервью с Путиным такое скучное? Ну никакое». Он ответил: «Ну вы же интервьюер, должны понять. Когда он сказал “она утонула”, я понял, что мы вошли в историю. А дальше мне было неинтересно».

Любимые интервьюеры

Лучшими интервьюерами я считаю Познера, Канделаки и себя. Не буду говорить, в каком именно порядке. Канделаки замечательный интервьюер. Да, она в своих передачах делает не политические интервью, а разговаривает с собеседниками на легкие, светские темы. Однако я уверен, что, если посажу ее на «Эхе» против кого угодно: чиновника, политика, министра, президента, – она все равно будет делать замечательные, серьезные интервью… если будет так же готовиться, так же подходить к делу, так же чувствовать клиента. Энергетика у нее есть, внимание, любопытство. Коля Сванидзе великолепно делает «Исторические хроники», а интервью у него получаются какими-то обычными. Из его книги о Медведеве я ничего нового не узнал, но я прекрасно понимаю, что это не вина Колина, а беда. Он задал все нужные вопросы, только потом все вырезали.

Интервью с Путиным

Путина я интервьюировал в 1997 году. Сейчас зову постоянно, а он отвечает: «Я у вас уже был». И в августе 2008-го то же самое сказал. Мы посмеялись, потому что он помнил, по какому вопросу был 11 лет назад. Он тогда работал начальником контрольного управления президента. Ему поручили выяснить, каким образом танки, отправленные на утилизацию в Мурманск, оказались в Нагорном Карабахе. Это вообще было его первое интервью в Москве, и естественно, что он его запомнил.

Темы интервью

Когда я прошу об интервью, то предлагаю тему, например:

«Давайте поговорим об СНГ». Тогда мне понятно, к чему готовиться. Я не могу спрашивать, когда выпадет снег или где купить елку. Или тогда давайте договоримся, что мы будем обсуждать Новый год.

Вот интервью с Лавровым. Я говорю: «Сергей, давай поговорим о российско-американских отношениях». Меня сейчас не волнует ни Африка, ни Китай. И я готовлюсь, вгрызаюсь в тему. А брать интервью ради того, чтобы взять интервью, мне неинтересно. Я вырос из тех штанишек. И прыгать до потолка от радости, если я задал вопрос, к примеру, президенту Чили, не буду. Солянки у меня быть не может, только конкретика. А «народные», так называемые наболевшие вопросы – это горячая линия. Включил и пошел. А вот если мы будем делать интервью с Чубайсом, тема будет определена четко: либо про нанотехнологии, либо про мировой кризис. И тогда Чубайс будет готовиться, он понимает, что ему будут задавать профессиональные вопросы. Вопросы типа «Когда выпадет снег?» или «Где купить елку?» гораздо удобнее. Но я спрашиваю то, что меня волнует. Я против политкорректности. Я считаю, есть вежливость и профессионализм. Все остальное искусственное.

Подготовка

Если бы у меня было через неделю интервью с министром культуры Авдеевым, я бы сейчас набрасывал темы – Большой театр, реконструкция, национальные языки, авторские права, электронные книги. Я встречался бы с людьми, спрашивал и так далее.

Перед встречей с министром финансов США Генри Полсоном в апреле 2008-го, когда еще никто не знал о кризисе, я поговорил с зампредом Центробанка Улюкаевым, с двумя крупными банкирами, с Алексеем Кудриным, они меня здорово поднатаскали.

Когда я ездил брать интервью у президента Литвы, я перед этим встретился в МИДе с человеком, который курирует Литву, пообщался с литовской диаспорой в Москве, поговорил с депутатами, которые хорошо разбираются в российско-литовских отношениях, словом, подготовился.

Рубашка в клетку

На интервью я всегда прихожу без галстука, всегда в клетчатой рубашке и часто без пиджака. Хотя если вы заглянете в мой шкаф на «Эхе», там целых два пиджака, один в клетку, другой парадный. На интервью надо чувствовать себя удобно, а пиджак мне неудобен и галстук меня душит. Если мне скажут: «Протокол требует», то я приду в пиджаке, но, если это будет интервью без телевидения, попрошу разрешения снять пиджак. И объясню, что я чувствую себя стесненно, это такая фобия, болезнь. К тому же я не умею их носить.

Как стать крутым интервьюером

Во-первых, надо готовиться. Вот сидит сейчас, скажем, девочка на «Вестях». Но она же не задает вопросы, она всего лишь стойка для микрофона. У нее в ухе наушник. Когда редактор диктует ведущему вопросы, он не чувствует энергетики, которая исходит от клиента. Я своим ведущим на RTVI запретил использовать наушник. Я говорю: «Не, ребята, вы мне порушите радио, сами давайте, пусть будут накладки». Во-вторых, интервьюер должен быть любопытен, хоть что-то в клиенте должно быть интересным. В-третьих, нужно обладать собственной энергетикой, чтобы быть интересным клиенту. Даже если я понимаю, что человек никогда мне не ответит на какой-то вопрос, я все равно попробую его задать. Сразу после выборов был у нас американский посол. Мы его спросили, за кого он голосовал. Он ответил: «Это тайна, не скажу». Я снова спросил, почему такие результаты. Он сказал: «Потому что у нас появилась надежда». Это не значит, что он голосовал за Обаму, но он назвал мотивировку большинства американцев, к которому, по-моему, причисляет и себя. Нужно уметь ставить вопрос. Журналисты меня постоянно в лоб спрашивают, за кого я голосовал. Я пока никому не ответил. Пробуйте.

Андрей Максимов

На телевидении вел программы «Времечко», «Личные вещи» и многие другие. Был главным редактором и ведущим программы «Ночной полет» (провел 1998 эфиров). Лауреат пяти премий ТЭФИ. Член Академии Российского телевидения.

Ведущий программы «Наблюдатель» на канале «Культура» (ТЭФИ, 2015 г.). В течение 16 лет вел программу «Дежурный по стране» с Михаилом Жванецким (канал «Россия-1»), с момента создания передачи по апрель 2018 г.

Автор более 50 книг, в том числе романы «Так любят люди», «Кто вам сказал, что вы живы?», книга по психофилософии «Удовольствие жить и другие привычки нормальных людей», книга стихов «Любовь и другие подробности».

Работает в театре как режиссер и драматург. Поставил около 20 спектаклей. Последние премьеры: «Маскарад маркиза де Сада» в постановке Романа Виктюка и «Любовь у трона» – этой пьесой Максимова в его собственной постановке открылась Симоновская сцена театра Вахтангова.

Образование: заочно окончил факультет журналистики МГУ им. М. В. Ломоносова.

Задачи интервью и беседы

Есть три цели любого интервью, любой беседы: дать информацию, получить информацию и получить удовольствие. Вот и всё. Больше целей и для общения двух влюбленных и для интервью журналиста с президентом нет и никогда не будет.

Обычная беседа тоже ограничена рамками. У меня был только один случай в жизни, когда спор растянулся на два вечера. Мы спорили с человеком о Боге. В два часа ночи он сказал, что доспорим завтра. На следующий день вечером встретились у него дома (он был тогда с женой, и я был с женой) и продолжили беседу. Но так редко бывает. Ограничено временем всё.

Я делаю спектакль – это тоже беседа. У меня нет никакого другого оружия, кроме разговора. С артистами, с сыном, с гостями программы «Наблюдатель» я разговариваю одинаково. Никакой принципиальной разницы нету. Есть еще такая история, когда у меня берут интервью. Бывает часто, когда я спорю. Бывает, когда я пытаюсь доказать какую-то свою позицию.

Маска

Надо ли маску надевать или нет? Что это значит? Я вообще разговариваю так, а когда включается камера, должен разговаривать эдак? То есть по-другому, то есть не так, как я привык? То есть надевать маску. Мне кажется, это не нужно.

Что касается человека, которого ты интервьюируешь, то иногда необходимо снять с него маску, если тебе нужен доверительный разговор. Как сделать так, чтобы собеседник стал самим собой? Расслабился? Я, когда читаю лекции по общению, всегда спрашиваю: «Из чего сделана маска? Из какого материала?» С моей точки зрения, она сделана из воска. Она сделана из какого-то материала, который растапливается теплом. Это такой принципиальный момент. Это действует не на всякого. Но, если человек чувствует, что ты к нему расположен, если он понимает, что стал центром твоего мира, понимает, что то, что он говорит, тебе интересно, маска может быть растоплена. Но надо иметь в виду, что, если дальше ты сорвался, обхамил его или он понял, что ты к нему неискренно относишься, он надевает следующую маску, она уже из чугуна. Ее уже нельзя снять. То есть если ты один раз обманул человека, он закрывается от тебя, и всё.

Ведь для чего люди надевают маски в жизни? Не метафорически, а буквально. Есть две цели. Первая – то, для чего надевает маску хоккейный вратарь или люди, которые дерутся на рапирах, – для защиты. Вторая цель, для чего надевает маску артист комедия дель арте, – чтобы выглядеть другим. Вот ровно для этого же люди надевают маску в повседневной жизни. Для того, чтобы защититься, и для того, чтобы выглядеть другим. Дальше, если хочешь эту маску снять, надо действовать теплом.

Но надо понимать, что маску не обязательно всегда снимать. Если перед тобой живой человек, то нужно. А если видишь перед собой социальную функцию, тогда маску снимать не надо. Потому что очень часто, когда берут интервью у президента страны или начальника Сбербанка, этот человек интересует как социальная функция. И тогда он будет, конечно, надевать маску.

Человек – центр мира

Человек должен стать центром твоего мира. Это очень важно. И он должен понимать: то, что он говорит, тебе на самом деле очень интересно. Это невероятно трудно сыграть. И поэтому я, когда учу студентов, всегда говорю, что у журналиста должно быть очень важное качество – ему люди должны быть интересны. Он не должен их всех любить, это невозможно и не нужно, но они должны быть ему интересны.

Если человек тебе интересен, то он это чувствует. Если он тебе не интересен – не будь журналистом. Я говорю своим студентам: например, если вы сидите со своими друзьями или родственниками и вам ни с кем не хочется разговаривать, бросайте профессию. Если вы едете в такси и не беседуете с таксистом, бросайте профессию. Ты можешь быть Толстым, Лермонтовым или Достоевским, но ты не журналист, потому что журналисту люди должны быть интересны.

Отцы и дети

Я убежден: если мы говорим про интервью как про жанр жизни, очень важно, чтобы человек тебе был интересен. И незнакомый, и близкий. Это, например, очень важно, когда родители говорят с детьми. Потому что очень часто дети понимают, что не интересны родителям. И тогда они надевают маску. То есть папа говорит: «Иди делай уроки». Ребенок отвечает: «Хорошо». Ребенок надевает маску ученика, а папа – воспитателя.

На самом деле с детьми есть всего два варианта: родители видят в ребенке либо человека, либо объект для воспитания. В 90 случаях из 100 видят именно объект для воспитания. В 90 случаях из 100 папа с мамой знают, как надо детям. Они знают дорогу к счастью и тащат на эту дорогу своего ребенка. Он не тащится. Или тащится, чтобы они отстали. В 10 случаях из 100 родители видят, что ребенок – это человек, исходят из этого и соответственно с ним разговаривают.

Если родители хотят подружиться со своим ребенком, они должны не воспитывать его, а видеть в нем равного.

Спектакль – интервью

Мне очень интересно разбираться в людях. Собственно, ничего другого я в жизни не делаю.

В Школе современной пьесы прямо во время спектакля, на сцене, я брал интервью у простых людей. Спектакль ставил Иосиф Леонидович Райхельгауз. Это был спектакль без пьесы. Скажем, он сажал двух актеров: пожилого и молодого. Например, Альберта Филозова и Вадика Долганова и говорил: «Вы отец и сын, которые не виделись 20 лет. Вот и общайтесь». Так постепенно рождался спектакль из этюдов. Райхельгауз хотел, чтобы это действо начиналось с того, что будут приглашать звезду, сажать ее в зал, а я буду выходить на сцену и брать интервью. Я сказал: «Я уже столько брал интервью у звезд, давай буду брать интервью у простого человека и говорить с ним про любовь. Я буду предлагать желающим выйти на сцену и поговорить со мной». Райхельгауз волновался, что никто не выйдет. Выходили всегда.

Не было ни одного скучного интервью. Было не очень интересное, когда одна известная актриса просила меня поговорить с ее мамой. Мама специально готовилась, и это было скучно.

Было много разных историй, поразительных и невероятных. Например, вышла бабушка лет 70. Я спросил, счастливая ли у нее любовь. Я всегда начинал с этого вопроса. Она ответила: «Сейчас счастливая». И рассказала, что любила молодого человека, у них не сложилось, и они прожили жизнь отдельно. После смерти его первой жены, когда им обоим было под 70, он ей сделал предложение. Они стали жить вместе и живут как абсолютно счастливые люди.

Или, скажем, совершенно шекспировская история.

Парень-осетин ехал по Москве на машине, увидел девушку, она ему очень понравилась, он вышел из машины, стали дружить. Дальше у них начался роман. Потом они поехали в Пятигорск на машине отдыхать. Однажды он заправлялся на бензоколонке и услышал про Беслан. Он помчался спасать. Так быстро мчался, что попал в автомобильную аварию. Оказался в реанимации. Девушка решила, что он ее бросил. Первое, что он сделал, когда пришел в себя, – взял телефон и позвонил девушке. Как потом выяснилось, они зачали своего сына ровно в тот момент, когда шел штурм школы в Беслане. То есть, когда там погибали дети, они зачинали новую жизнь. И это рассказывает обычный человек.

Интервью длились 15–20 минут. Опять же, почему они это всё рассказывают? Потому что чувствуют, что мне это интересно.

Система получения информации

В основе системы получения информации, которую я придумал, лежит добровольность. То есть человек хочет поговорить с вами, но не умеет. И тогда вы должны помочь ему дать необходимую вам информацию. Если он не хочет с вами разговаривать, то его невозможно заставить. Может быть, это умеют в КГБ. У них, наверное, есть свои какие-то методы, не знаю. Это другая история.

Интервью – самый распространенный вид межличностного вербального общения двух или нескольких свободных людей, в результате которого они получают друг от друга информацию. Свободных людей! Когда я стал вести психологические консультации, тоже по сути интервью, то оказалось, что я могу помогать людям в массе ситуаций. Но, когда мама присылает ребенка, который сам не хочет со мной разговаривать, он ничего не получит. Мама сказал ему «Надо идти», он идет. В этом случае толку не будет. Если человек не хочет с вами говорить, ничего не получится. Вот если хочет, но не умеет, ему можно помочь.

Психофилософия

Я придумал систему, которую назвал психофилософия. Она помогает помогать другим. Я исходил из того, что 100 % людей являются психологическими консультантами. Мы все даем советы. Вы лично, мама, жена. Не страшно вам?

Людям обычно не страшно. Они готовы советовать все что угодно, основываясь на собственном опыте, что категорически неверно, потому что Господь – Штучный Мастер. И даже опыт родителей может не пригодиться детям. Все, чем я отличаюсь от любого другого, это то, что советую, основываясь не на собственном опыте, а на основании системы, которую придумал.

У психофилософии есть много принципов, наиболее подробно они описаны в моей книге «Удовольствие жить и другие привычки нормальных людей»[2]2
  Максимов А. Удовольствие жить и другие привычки нормальных людей. – СПб.: Питер, 2018.


[Закрыть].

Какие основные? Ну, например, такой:, человек сам создает свою реальность и сам за нее отвечает. Если ты живешь плохо, у тебя нет работы, нет любви, надо смотреть не на окружающий мир, а на себя и пытаться понимать, что ты делаешь не так, отчего у тебя такой мир. То есть человек сам отвечает за мир, в котором живет.

Психофилософия исходит из того, что основным движителем человека по жизни являются его желания. Если человек не живет так, как ему хочется, надо понять почему.

Советы нужно давать. Все психологи скажут вам, что не нужно. А я скажу – нужно. Проблема заключается в том, что надо объяснить человеку, что он и только он отвечает за свою жизнь.

Человек всегда приходит к тебе в невротическом состоянии. Психофилософия называет это «человек в трудном состоянии», то есть ему плохо. Сначала ему надо дать возможность выговориться. Человек в трудном состоянии всегда – всегда! – живет не так, как ему хочется. Вот и надо постараться понять, почему так происходит.

Если человек пришел с тобой поговорить, значит, он хочет каких-то изменений в своей жизни. Именно поэтому один из принципов психофилософии – она никогда не навязывает свои услуги. Если человек к тебе пришел, значит, у него уже есть какой-то импульс. Он хочет что-то менять, но не знает что.

Почему он создает ту реальность? Почему он сам думает, что ему категорически не везет в любви? А что вы хотите от любви? Не думал никогда человек об этом. Вы хотите семьи или вы хотите приключений? Разные люди хотят разного. Выясняется, что человек хочет приключений, они у него есть, а он страдает, что у него нет семьи. У вас нет семьи, потому что вы хотите приключений. Либо меняйте ваше желание, либо не страдайте от того, что ваше желание исполняется.