Текст книги "Час Черной звезды"

Евгений Малинин
Час Черной звезды

Он – не рожок под пальцами судьбы,

Чтоб петь, смотря, какой откроют клапан…

Шекспир. Гамлет

Пролог

Сорока, дважды кургузо подпрыгнув, сорвалась с нижней ветки дуба и метнулась к огромной куче хвороста, наваленной в глубине лесной чащи, под старой седой елью. Однако над самой кучей она вдруг истошно заверещала и, резко изменив направление полета, скрылась в ветвях старой березы, стоявшей метрах в четырех от кучи. Над лесной чащей снова повисла тишина, но спустя несколько секунд послышался слабый шорох, и из-под хвороста медленно выползла большая черная тень. Матерый волк на секунду замер, подняв к едва народившимся звездам седую морду, но вместо тоскливого полуночного воя неожиданно раздалось глухое неразборчивое ворчание:

– Час Волчьей звезды… В самом начале… Пора посмотреть, что делают изверги…

Волк опустил морду к земле и неторопливо потрусил в глубь леса. Через два десятка минут волк появился на опушке небольшой поляны, посреди которой стоял дом, срубленный из толстенных бревен. Как и несколько часов назад, когда волк обнаружил это жилье, три окна по фасаду дома бросали в ночь желтоватые отсветы масляной лампы, а четвертое, рядом с входной дверью, было темным. В нижней части углового освещенного окна можно было рассмотреть чуть покачивающуюся тень.

Волк неслышно прокрался к этому окну и, опершись на стену дома передними лапами, заглянул в него. Занавески были чуть раздернуты, и в эту небольшую щель он увидел, что за грубым самодельным столом сидит крупный мужчина… изверг… и что-то медленно хлебает из грубой деревянной чашки, прикусывая от большого ломтя темного хлеба. Изверг ел сосредоточенно, но не жадно, поднимая временами голову, словно слушая кого-то невидимого волку. Через несколько секунд стало ясно, кого он слушает. Мимо стола, за которым сидел изверг, прошла женщина… извергиня… с маленьким ребенком на руках. Волк сосредоточился, стараясь разобрать, о чем изверг разговаривает со своей прохаживающейся по комнате подругой… Окно по летнему времени было без второй рамы, так что острый волчий слух позволял хорошо расслышать весь разговор:

– …нет, завтра останусь дома. Пару-тройку дней не буду никуда выходить…

– Почему?.. – удивилась в ответ извергиня. – Погоды стоят хорошие, самое время косить, а через пару-тройку дней могут и дожди зарядить – останемся без сена, чем скотину кормить будем?!

Изверг отодвинул чашку от себя, бросил в рот остаток горбушки, сосредоточенно прожевал, проглотил и только после этого ответил:

– Не останемся… Я эти дни потом наверстаю, а сейчас мне некоторое время надо побыть дома… – Он помолчал, побарабанил пальцами по столешнице, а затем, как бы нехотя, добавил: – Оборотень в нашем лесу появился.

Волк насторожился, его чутко подрагивавшие уши замерли, он стал похож на темное изваяние. Извергиня перестала ходить по комнате, и ее чуть дрогнувший голос переспросил:

– С чего ты взял?..

– Ни с чего, – усмехнулся изверг криво, – я просто их чую… Сегодня вечером возвращался с покоса и почуял – здесь он!

– Но в наших краях их уже давно не видели… Говорят, они только в крайском замке и остались, а замок обложен.

– Значит, плохо обложен… – начал изверг и вдруг замер на полуслове. Его голова стала медленно поворачиваться в сторону окна, но волк быстро опустился на землю и прижался всем телом к бревнам стены.

Послышался звук отодвигаемого стула, а затем голос изверга:

– Вот сейчас мне кажется, оборотень за нашим окном!..

– Ты что?! – В голосе извергини сквозило отчаянное недоверие. – Оборотень не может стоять под нашим окном, они же отлично чувствуют светлые клинки и сразу уходят!!!

– Уходят?! Сказки!.. – коротко бросил изверг, и волк почувствовал, что он сделал длинный, мягкий шаг в сторону выхода из комнаты… из дома. Едва различимая в звездном свете тень метнулась к противоположному углу дома, к входной двери, и замерла под настилом крыльца. А из дома донесся напряженный, звенящий голос извергини:

– Не ходи! Оборотень не пойдет к нам в дом, а ты не ходи на двор!

– Я не позволю шляться по своему двору подлым перевертышам! – спокойно, даже чуть насмешливо ответил изверг. – Я прикончил их уже с десяток, прикончу и еще одного! И что мне может сделать оборотень, когда у меня в руке светлый клинок?!

– Не ходи!!! – вскрикнула извергиня высоким голосом, и в этом голосе вдруг просквозила истерика.

– Молчи! – рявкнул изверг. – И не мешай мне слушать ночь! Их в ночи очень хорошо слышно!

В доме скрипнула внутренняя дверь, и волк почувствовал, как огромное тело изверга грузно, но стремительно и тихо пересекло сени и замерло у входной двери… И еще он почувствовал кисловатый запах светлого клинка… Запах смерти!..

Все вокруг словно замерло. Ночь молчала. Звезды подмигивали из черноты неба, будто желая подсказать нечто важное застывшему под крыльцом волку, но не смели нарушить воцарившуюся тишину. Темные деревья замерли, запутав в своих ветвях все ветры Мира, чтобы те не могли шепнуть замершему перед входной дверью извергу, кто подстерегает его за порогом. Долгую минуту длилась эта тишина, выжидавшая, кто первым нарушит ее, кто первым не выдержит ее тяжести и сделает роковое движение, выдохнет опрометчивый хрип… Первым не выдержал… изверг!

Входная дверь неслышно… но это только извергу казалось, что неслышно!.. приоткрылась. В узкой, угольно-черной щели, словно призрак конца Мира, проплыл узкий, не слишком длинный светлый клинок. Щель чуть увеличилась, светлый клинок выплыл за порог дома, и под звездным светом появился кулак, сжимавший его рукоять. Прошло короткое мгновение, и за порог дома осторожно переступила нога изверга, а спустя еще секунду он сам застыл на крыльце. Его цепкие, с жестким прищуром глаза быстро обежали темный двор, останавливаясь на каждом подозрительном сгустке темноты. Клинок, выставленный вперед, караулил каждое постороннее движение, но вокруг все было неподвижным.

Волк, замерший под настилом крыльца до полной остановки дыхания, прикрыл глаза и сосредоточился на одной-единственной, столь необходимой сейчас мысли… на одном-единственном, столь необходимом сейчас действии – он осторожно тянул ниточку от своего разума к разуму изверга, чтобы попытаться отвлечь его, вернее, привлечь к… несуществующему! И через мгновение извергу вдруг показалось, что он уловил краем глаза короткое, резкое движение справа от себя, словно чуть более плотный, чем вся остальная ночь, комок темноты дернулся прочь от дома, к лесу, за пропадающие во мраке стволы… И замер!

Не сводя пристального взгляда с этого бесформенного сгустка темноты, изверг, осторожно переставляя ноги, спустился с крыльца на притоптанную траву двора и медленно двинулся вперед, неся перед собой матово светящийся клинок. Он успел сделать пять коротких шагов, когда на его спину беззвучно обрушилось мускулистое тело огромного хищника! Изверг, падая, еще попытался извернуться, ударить нападавшего своим страшным оружием, но мощные, всесокрушающие челюсти уже сомкнулись на его шее. Хищные клыки рвали кожу и мышцы, дробили позвонки, гасили разум, вырывали жизнь из большого, сильного тела!..

Светлый клинок выскочил из разжавшихся пальцев и отлетел в сторону, а волк, не обращая больше внимания ни на клинок, ни на дергающееся в агонии тело, бросился к входной двери и проскользнул внутрь дома.

В сенях было темно, пахло извержачьим теплом и… маленьким ребенком. А вот кислого запаха светлого клинка не было! Волк, бесшумно переставляя мощные лапы, прошел к двери, ведущей в горницу, и замер, прислушиваясь. За дверью, прямо за ее полотном, было слышно напряженное дыхание. Волк довольно ощерился и правой лапой толкнул незапертую дверь. Тяжелое, сбитое из толстых досок полотно медленно отворилось. Сразу за дверным проемом стояла извергиня, и ребенок все еще лежал у нее на руках. Увидев стоящего за дверью волка, извергиня, продолжая удерживать кулек с ребенком одной рукой, вскинула вторую к губам, словно стараясь поймать крик, рвущийся с губ, а волк, приспустив углы губ так, чтобы виднее были мощные, чуть желтоватые клыки и вымазанная кровью морда, шагнул вперед, через порог.

Извергиня, не сводя отчаянного взгляда со своего жуткого гостя, отпрянула назад, к столу, стоявшему у противоположной стены комнаты. Однако волк не спешил нападать, сделав по комнате пару шагов, он, казалось, внимательно изучал замершую перед ним женщину, словно не зная, как с ней поступить. Впрочем, раздумывал он недолго, остановившись посреди комнаты, волк повел головой чуть в сторону, и извергиня услышала тихий, нечленораздельный, но вполне понятный приказ:

– Положи извержонка!..

На лице женщины появилось недоумение, как будто она не ожидала услышать от волка человеческую речь, но это недоумение тут же сменилось еще большим ужасом. Ее глаза заметались по комнате, словно она искала место, где можно было бы спрятать кулек с ребенком, где страшный, беспощадный хищник не смог бы его достать, но волк снова заговорил, и на сей раз гораздо чище:

– Положи своего извержонка, я его не трону!

Взгляд извергини замер, упертый в волчью морду, а затем она, не отрывая зрачков от темных, зеленовато светящихся волчьих глаз, сделала короткий шаг в сторону и аккуратно положила сверток с ребенком на скамью.

Едва извергиня выпрямилась, как последовал новый жесткий приказ:

– Раздевайся!

Теперь уже обе женские руки взметнулись вверх и обхватили горло, а в глазах извергини заплескался совсем уж беспредельный ужас.

– Ты слышала приказ хозяина?! – Рык волка стал угрожающим, и хищник сделал еще один короткий шаг вперед.

Извергиня покачнулась, а затем ее глаза остекленели, потеряли осмысленное выражение, а пальцы начали судорожно рвать с тела платье. Через минуту она уже стояла перед зверем совершенно обнаженная, безвольно свесив руки вдоль тела.

– Повернись ко мне спиной!

Коротко переступив босыми ступнями, извергиня выполнила приказ, и в поле ее зрения попал маленький, чуть попискивающий сверток. В глазах женщины снова зажглось понимание… затем растерянность… затем страх…

В это время волк за ее спиной резко и совершенно бесшумно подпрыгнул, в самой высокой точке своего прыжка перевернулся через голову, и на пол опустились уже не волчьи лапы, а босые человеческие ноги.

Однако извергиня не слышала, как эти ноги коснулись дощатого пола, она продолжала смотреть на своего ребенка, с ужасом пытаясь понять, что же будет с ним через несколько минут. И в этот момент на ее шею сзади легла тяжелая мужская ладонь! Извергиня вздрогнула, но не двинулась с места, а сомкнувшая пальцы ладонь резко толкнула ее вперед и вниз, согнула в поясе, ударила грудью и животом о плохо оструганную столешницу, прижала к ней, вывернув лицо в сторону. Вторая, столь же тяжелая мужская рука завела ее левую руку за спину, так что ей стало невозможно пошевелиться, а затем стоявший позади нее мужчина…

Ее насиловали долго… очень долго… бесконечно долго… Плотно прижатая к шершавой, плохо оструганной столешнице, она терлась о нее щекой, грудью, животом, и крошечные занозы впивались ей под кожу, быстро ставшую бесчувственной. Извергиня кусала себе губы, давила свой стон… свои рыдания, чтобы не обозлить насильника, чтобы он забыл о маленьком попискивающем кулечке, лежащем на лавке!

Но он не забыл!

Когда оборотень наконец разжал свою хватку и отступил назад, когда ее тело безвольно сползло со стола и улеглось на нечистые доски пола, широко раскинув руки и поджав ноги, она услышала спокойный, чуть брезгливый голос:

– Теперь ты носишь в себе моего сына. Ты выносишь и родишь полуизверга, вернее, многоликого!.. И воспитаешь его, как свое собственное дитя! Смотри, не обижай его и не причиняй ему вреда. Я буду следить за тобой, и если с моим сыном что-нибудь случится, я убью твоего извержонка и заставлю тебя съесть его!.. Сырым! Можешь не рассказывать моему сыну о том, кто он, придет время, и он сам почувствует свою силу, он сам поймет, что ему делать дальше!.. Береги его!

Она не слышала, как оборотень вышел из ее дома, но легкий холодок, пробежавший по полу, по ее обнаженному, лишенному сил телу, дал ей понять, что она осталась одна.

Глава 1

И стаял час Вепря, и наступил час Волчьей звезды. Ночное небо было сплошь затянуто тучами, и на притихшую землю легла безлунная, беззвездная тьма. И тишина… Только редкие, жесткие порывы ветра несли с собой тревожный шепот листьев, да изредка коротко вскрикивала мелкая живность, попавшая в лапы ночному хищнику. Когда час Волчьей звезды набрал полную силу, во тьме, ставшей совершенно непроглядной, проклюнулся отдаленный топот копыт, и вместе с ним далеко-далеко тревожным, колеблющимся бликом промелькнул красноватый отблеск пылающего факела.

Один из двух стражников, стоявших в карауле у входа в обитель Матери всего сущего, чуть приподнялся на цыпочках и, убедившись, что это действительно приближающийся огонь, а не обман его усталых глаз, бросил быстрый взгляд на своего более опытного товарища. Тот, однако, продолжал стоять, не шевелясь, его совершенно не интересовал приближающийся топот копыт и разрывающий мрак ночи огонь. Несколько минут спустя внизу, на узкой каменистой дороге, остановилась странная низкая повозка, запряженная вороной парой и сопровождаемая двумя всадниками на черных лошадях. Всадники были с ног до головы укрыты черными плащами, один из них держал в высоко поднятой руке пылающий факел, а второй – длинное копье с тяжелым, матово поблескивающим наконечником.

Несколько секунд эта группа была совершенно неподвижна, а затем тяжелый наконечник копья медленно опустился и ударил плашмя в низкий бортик открытой повозки. Дерево отозвалось странным, глухим и в то же время каким-то жалобным звуком, и в тон ему прозвучал глухой, чуть надтреснутый голос:

– Выходи!

И снова несколько секунд ничего не происходило, только пламя факела металось из стороны в сторону в совершенно неподвижном воздухе, едва слышно потрескивая и выметывая в ночное небо яркие трепещущие искры. Затем медленно и неуклюже из повозки выбрался высокий мужчина. Спустившись на землю, он выпрямился и неторопливо поднял непокрытую голову… И тут стало видно, что глаза его завязаны плотной черной тканью, а запястья и лодыжки скованы тонкими, но, по всей видимости, прочными цепочками. Впрочем, цепочки были достаточной длины, чтобы не слишком стеснять его движения.

Мужчина повел головой из стороны в сторону, словно оглядывая завязанными глазами пропадающую в темноте местность, но это его движение тут же прервал глухой голос всадника:

– Поднимайся… Тропинка прямо перед тобой!..

Мгновение помедлив, мужчина уверенно шагнул вперед, точно на узкую, едва заметную в жесткой густой траве тропинку, взбегавшую от дорожной петли, огибавшей скалистый выступ, к гулкому провалу пещеры, служившей входом в обитель Матери всего сущего.

Два-три мгновения фигура поднимавшегося мужчины еще мелькала в отблесках факельного пламени, а затем совершенно слилась с окружающей темнотой, и только редкий перестук скатывавшихся на дорогу камешков подсказывал, что восхождение продолжается. Часовой, тот, что был помоложе, замер у входа, подражая своему старшему товарищу и мысленно недоумевая, как человеку с завязанными глазами удается продвигаться по этой крутой и узкой тропе. Десять минут спустя перед часовыми выросла высокая мужская фигура и, позвякивая цепочками ручных и ножных пут, шагнула к провалу пещеры. Часовые, как это было предписано, скрестили перед мужчиной свои копья, а голос, идущий из глубины пещеры гулко, с противным подвыванием произнес:

– Кто ты, потревоживший покой Матери всего сущего?

В ответ последовало молчание, словно мужчина с повязкой на глазах не услышал или не понял вопроса, но спустя несколько секунд последовал ответ:

– Я – Ратмир из стаи восточных волков, дважды посвященный Миру. – Голос отвечавшего был ровен и спокоен.

– Зачем ты тревожишь покой Матери всего сущего, дважды посвященный Миру Ратмир из стаи восточных волков? – донеслось из глубины пещеры.

– Я хочу, чтобы Мать всего сущего испытала меня!.. – на этот раз уже без паузы ответил Ратмир.

– Обратись к Миру явному и Миру тайному… – Голос, доносившийся из пещеры, стал глуше, словно произносивший положенные слова удалялся от входа. – Пусть тебя сначала испытают они!..

– Я уже обращался к Миру явному и Миру тайному, – не повышая голоса, отозвался дважды посвященный волхв. – Они испытали меня и посвятили в свои тайны. Теперь я хочу, чтобы Мать всего сущего испытала и посвятила меня. Это будет третье посвящение!..

И снова наступило короткое молчание, после которого из темного провала пещеры донеслось совсем уж далекое:

– Входи, дважды посвященный Миру Ратмир из стаи восточных волков, и помни – ты сам этого хотел!

Копья, скрещенные перед Ратмиром, сами собой разошлись в стороны, и он шагнул в темный провал пещеры мимо вытянувшихся в струнку стражников.

Несмотря на то что внутри пещеры царила абсолютная темнота и, кроме того, на глазах дважды посвященного волхва лежала плотная повязка, он отлично ощущал окружающее его пространство. Он чувствовал, что простор темного ночного неба остался за спиной, отрезанный от него каменным сводом пещеры. Он прекрасно понимал, что стены неровного, явно естественного происхождения, тоннеля быстро сближаются, превращая пещеру в узкий, хотя и вполне проходимый для сильного и ловкого мужчины, лаз. Он продвигался по этому лазу быстро и уверенно, словно был здесь уже не в первый раз… Проход в теле скалы начал постепенно уходить вниз, и движение Ратмира замедлилось – теперь надо было внимательно следить за тем, куда можно поставить ногу и за что ухватиться пальцами. Вскоре лаз, по которому он продвигался, стал практически вертикальным, так что его движение превратилось в медленное и осторожное сползание по скальной стене. И все-таки он без особого труда спустился до небольшой площадки, на которой можно было остановиться и оглядеться.

Ратмир развернулся, оперся спиной о стену, по которой только что спустился, и, сосредоточившись, попробовал определить дальнейшее направление движения.

Площадка, на которой он оказался, была дном довольно большого каменного мешка, из которого, казалось, не было никакого выхода, однако дважды посвященный волхв, не торопясь, очень внимательно «ощупывал» окружающее его пространство. Перед его внутренним взором проплывал неровно обколотый камень – темный гранит в чуть более светлых, словно вплавленных в его тело прожилках. Стены каменного мешка казались монолитными, без трещин и каверн, и только в одном месте из этого монолита выступала огромная каменная глыба, словно какой-то великан прислонил ее к стене пещеры и забыл забрать.

Ратмир шагнул к этой глыбе, на несколько секунд замер, словно прислушиваясь к своим внутренним ощущениям, а затем крепко уперся ногами в пол и навалился на нее плечом. Несколько секунд ничего не происходило, но вдруг огромный камень медленно, словно бы неохотно сдвинулся с места и заскользил вдоль стены. Между стеной и откатывающимся камнем блеснула полоска света, а в следующее мгновение открылся довольно широкий проход в стене, освещенный ровным желтоватым светом.

Ратмир, оставив камень в покое, выпрямился, и в то же мгновение огромная каменная глыба медленно двинулась обратно на прежнее место. Однако дважды посвященный волхв уже шагнул в совсем короткий тоннель, ведущий в очень большую пещеру, освещенную масляными светильниками, укрепленными на стенах. Пройдя тоннель, Ратмир остановился на пороге пещеры и, не снимая повязки, огляделся. Голые каменные стены, поблескивающие неровными гранитными сколами, уходили высоко вверх, к слабо освещенному куполу. Пол пещеры был грубо выровнен и имел в самой середине зала небольшое возвышение в виде узкой и длинной плиты, верхняя грань которой была отполирована. Рядом с этим возвышением стоял резной каменный столик, а на нем – небольшая, вырезанная из темного камня чаша, до краев наполненная темно-коричневой жидкостью. У противоположной стены пещеры, прямо напротив входа, возвышалось довольно грубое… нет, скорее, примитивное изваяние – коленопреклоненная женщина, держащая в руках… волчонка. Изваяние это было настолько огромным, что его верхняя часть пропадала под самым куполом, так что голова каменной женщины, склоненная, словно бы под тяжестью этого купола, оказывалась прямо над каменным возвышением.

Чтобы рассмотреть убранство зала, Ратмиру хватило одной минуты, и как только он закончил этот осмотр, по залу прокатился шепот:

– Ты просил у Матери всего сущего испытания!.. Испей ее слезу, ложись на ее ложе и отдайся в ее власть, но помни – если ты не пройдешь этого испытания, твоя сущность прервется… навсегда!

Дважды посвященный волхв качнулся вперед, собираясь сделать первый шаг, но замер на несколько мгновений, словно сомневаясь в своем решении. Однако он быстро преодолел свое внезапное сомнение и… сделал этот первый шаг. А дальше было проще, как будто все напряжение, копившееся в нем все то время, которое он потратил, чтобы добраться до обители Матери всего сущего, вдруг оставило его. Необыкновенная легкость развернулась в его груди так, что даже его сосредоточенное, окаменевшее лицо вдруг оттаяло, и губы чуть раздвинулись в едва заметной улыбке.

Ратмир подошел к возвышению, одним движением распустил шнурок, удерживавший плащ у горла, и тот плавно упал к его ногам. Затем таким же коротким движением он сбросил с глаз повязку и уже въяве увидел зал обители Матери всего сущего. Но рассматривать этот зал он не стал. Опустившись на каменную плиту, он взял в руки каменную чашу и долгую минуту вглядывался в маслянисто поблескивающую темную жидкость. Затем он поднес чашу к лицу и мгновенно уловил давно знакомый запах.

«Вех!!! – мелькнуло в его голове, а затем мысль сформировалась четче. – Болотный вех!.. Смерть!!!»

В чаше плескался смертельный яд, который был назван слезами Матери всего сущего! Так вот в чем заключалось испытание третьего посвящения!

Рука Ратмира дрогнула, и в этот миг снова раздался шепот:

– Пей и ложись… И помни, если ты сможешь вернуться с той стороны Бытия, ты должен будешь предъявить материальное доказательство своего пребывания там… Материальное доказательство… – Шепот стих, а затем, словно отдаленное эхо, до ушей Ратмира донеслось едва различимо: – Материальное доказательство!..

Ратмир наклонился над тяжелой резной чашей и медленно испил до дна сладковатую темно-коричневую жидкость.

Затем он вытянулся на полированной, странно теплой поверхности каменного возвышения и расслабился.

С минуту ничего не происходило, только безразличное лицо огромной, высеченной из камня женщины нависало над ним, как некое обезличенное напоминание об оставшейся в прошлом жизни. А затем в его желудке незаметно возникло слабое жжение. Это жжение начало медленно растекаться по всему телу, и оно странно деревенело, словно теряя влагу, отдавая распространявшемуся по жилам яду свои соки. И только рот вдруг наполнился горьковатой слюной, которую волхв никак не мог проглотить. А затем свет в незакрытых глазах Ратмира померк, и…

Он увидел собственное тело, лежащее на теплом камне, окруженном странным, чуть переливающимся ореолом. И тело это показалось ему вдруг совершенно чуждым, не имеющим никакого отношения к нему, к человеку по имени Ратмир, происходящему из стаи восточных волков. Оно медленно уходило вниз… вернее, он сам медленно поднимался вверх к каменному куполу пещеры, к… каменному лицу, безразлично рассматривающему распростертое под ним тело! Он отлично видел это лицо с едва намеченной переносицей, маленькими, тонко очерченными губами и едва намеченными узкими глазами. Оно надвигалось, наваливалось и наконец обрушилось на него уже бесформенной каменной глыбой. И все вокруг исчезло, осталась только непрозрачная желтовато-серая муть…

Именно в этот момент Ратмир наконец понял, что не ощущает своего тела! Он был… бестелесен. Дважды посвященный волхв машинально протянул руку… хотя никакой руки у него вроде бы и не было, и почувствовал странно приятную прохладу непроницаемой для взгляда мути. Он прислушался, но ни единого звука вокруг не улавливалось, только зрение продолжало служить ему безотказно. Он видел, как темнело все вокруг, как освещение, если оно было, медленно угасало, как постепенно его накрывала беспросветная мгла. Теперь уже он не ощущал окружающего пространства не только обычными человеческими органами чувств, но и другими своими свойствами, не раз выручавшая его натренированность тела почему-то не срабатывала… впрочем, тела-то как раз и не было.

Между тем пространство вокруг него окончательно потемнело, сделалось черным и странно вязким, и тем не менее он чувствовал, что его движение не остановилось, даже немного ускорилось. А спустя еще несколько минут он вдруг вырвался из окружавшей его черноты, и огромный, причудливо расцвеченный звездами мир объял его со всех сторон! Вот только звезды, окружавшие его, были непривычны, незнакомы.

Ратмир с удивлением озирался по сторонам, пытаясь хоть как-то сориентироваться в этом незнакомом пространстве, и в этот момент он услышал спокойный, чуть насмешливый женский голос:

– Ты молод, полон сил, по тебе не скажешь, что нить твоей жизни прервана насильственно… Как ты оказался на Звездной тропе?.. Что занесло тебя сюда?..

Ратмир ответил не раздумывая и сам удивился этому ответу, казалось, он давно и тщательно обдумал его:

– Я пришел на Звездную тропу по своему желанию и собираюсь вернуться, как только узнаю то, что мне необходимо!

– Вот как?.. – Спрашивающая женщина не удивлялась, скорее, в ее голосе еще усилилась насмешливая нотка: – Ты вернешься, как только… Ну-ну! Ты, верно, не знаешь, что Звездная тропа – скользкий путь, сойти вниз по ней легко, а вот подняться назад редко кому удается!..

Последовало молчание, словно ведущая разговор женщина ожидала какого-то ответа от своего гостя, но Ратмир не знал, что отвечать, и женский голос зазвучал снова:

– Однако вернемся к твоим делам… Ты просил об испытании, что ж, я испытаю тебя, но сначала ты должен поговорить с…

Тут голос неожиданно оборвался. Несколько минут дважды посвященного волхва окружала полная тишина, а затем зазвучал совершенно другой голос, мужской, сразу же показавшийся Ратмиру знакомым:

– Ты вырос, волчонок… Ты стал настоящим мужчиной… Но я не рад тебя видеть, ты пришел на Звездную тропу слишком рано, а значит, ты был не слишком ловок или не слишком осторожен… Кто и как тебя… убил?..

Несколько секунд Ратмир молчал, пытаясь вспомнить, кому принадлежит этот голос, а затем медленно проговорил:

– Меня никто не убивал, уважаемый… Я пришел на Звездную тропу добровольно, я хочу, чтобы Мать всего сущего испытала меня…

– Третье посвящение!.. – догадался его невидимый собеседник и задумчиво добавил: – Ты действительно вырос, волчонок!..

Последовало короткое молчание, а затем Ратмир осторожно, чтобы не попасть ненароком в неудобное положение, спросил:

– Уважаемый, мне знаком твой голос, но я никак не могу вспомнить, где я мог его слышать?..

– Я покажу тебе, каким ты мог меня видеть… – неожиданно отозвался голос, и перед внутренним взором дважды посвященного волхва возникло призрачное, словно штриховой рисунок на стекле, лицо. Буйная, совершенно белая грива обрамляла высокий лоб, прорезанный глубокими морщинами, и переходила в столь же буйную белую бороду. Лицо со впалыми, в склеротических прожилках щеками выдавало глубокую старость, но темные, умные, с острым блеском глаза и воинственно изогнутый нос показывали все еще неукротимую внутреннюю энергию их обладателя.

Только секунду Ратмир вглядывался в это лицо, и память тут же подсказала ему:

«Вершитель!!! Вершитель Марк, предшественник теперешнего Вершителя Кануга!»

Ратмир видел его только раз, когда Марк, уже отошедший от дел и сдавший пост главы Совета посвященных своему преемнику, прощался с младшими учениками университета перед своим отъездом на родину. Но дважды посвященный волхв до сих пор помнил это прощание и тяжелую, морщинистую руку бывшего Вершителя на своем плече!

– Ты меня вспомнил… – проговорил Марк, и в его голосе чувствовалось удовлетворение. – А теперь изложи мне… свою главную заботу.

И снова наступило короткое молчание, но теперь уже Ратмир придержал разговор, раздумывая, как ответить на, казалось бы, простой вопрос собеседника.

– Я нашел в своей стае маленького мальчика… извержонка… – начал он осторожно, словно ступил на тонкий лед. – Его зовут Вотша, и он правнук Вата, одного из наших самых знаменитых воинов. Вата лишили многоликости… – Тут Ратмир вздохнул и продолжил быстро, не раздумывая и не осторожничая более: – Вата лишили многоликости, потому что его любила моя сестра и потому что он мешал стать вожаком стаи моему брату, Всеславу, внуку прежнего вожака! Возможно, сначала именно поэтому меня заинтересовал извержонок, и я… заглянул в его будущее. Так я узнал, что этот маленький изверг может стать причиной гибели всего нашего Мира или средством возвеличивания приютившей его стаи. Я уговорил брата, вожака стаи восточных волков, забрать Вотшу в княжий замок и… приручить его, привязать к княжеской семье…

– Значит, волчонок, ты умеешь заглядывать в будущее… – перебил его Вершитель Марк и после короткой паузы спросил: – И ты решил использовать свое умение для возвеличивания родной стаи?..

– Нет… – не раздумывая, ответил Ратмир. – Это не главное, хотя я и не противился бы возвеличиванию родной стаи. Но главное – я хотел сохранить наш Мир… Может быть, он не слишком хорош, может быть, в нем много зла и несправедливости, но он наш, мы еще можем попробовать его исправить, сделать светлым и справедливым для… всех! Поэтому я решил… в какой-то мере… изолировать Вотшу от Мира, может быть, приручить его к Миру, к моему Миру. Ведь если извержонка уничтожить сейчас, в наш Мир наверняка будет послан другой…

– Ты читал Первое Пророчество?.. – снова перебил его Вершитель, и на этот раз в его голосе проклюнулась тревога. – Ты знаешь о… Разрушителе?!

– Н-е-е-т… – растерянно протянул Ратмир и после секундной паузы задумчиво добавил: – Так, значит, есть пророчество о… Разрушителе?..

– Есть, – ответил Марк, – и ты с ним познакомишься, если Мать всего сущего отпустит тебя обратно в Мир.

– Я надеюсь пройти ее испытание, – не слишком уверенно проговорил дважды посвященный волхв. – Правда, мне еще надо достать какое-то материальное подтверждение моего пребывания на Звездной тропе…

– Хм… – В этом междометии можно было почувствовать задумчивую иронию. – Материальное подтверждение твоего пребывания на Звездной тропе?.. Право, не знаю, что материальное можно найти на Звездной тропе?.. – Голос Вершителя на секунду замолк, а затем Марк вдруг проговорил с некоторой усмешкой: – Хотя, возможно, я смогу тебе помочь. Если ты вернешься в Мир, у тебя будет доказательство того, что ты побывал за гранью Бытия. Они должны будут вспомнить эту… Вещь!..