Текст книги "Смертельный дубль"

30

– Убедительно, – кивнул Жаверов после паузы. – Но это не единственное убедительное объяснение…

– Однако наиболее убедительное! – упорствовал Носиков.

– Стоит признать, что ход мыслей у вас, вообще, правильный, – пробормотал майор, явно рассуждая вслух скорее с самим собой, чем с артистом. – Чтение детективов все-таки может приносить свои плоды… Да, так нередко бывает с психически неуравновешенными людьми, я имею в виду не вас, товарищ Носиков, – с улыбкой посмотрел Жаверов на осекшегося было актера. – Я как раз про вашу версию… Действительно, сколько всего таких внутренне неуравновешенных, мы даже не можем знать. Не исключено, что гораздо больше, чем кажется… Но у большинства, допустим, всю жизнь получается сдерживать свои опасные для окружающих наклонности. Однако если такой сдерживающий себя субъект вдруг столкнется с каким-то, скажем, убийством, самоубийством, несчастным случаем – в общем, с чьей-либо неестественной смертью в своем кругу: профессиональном, например… Или даже просто-напросто станет свидетелем чего-либо подобного… То, что он впервые соприкоснется в реальности с чем-то, о чем раньше только тайно размышлял, может форсировать его неуравновешенность, вывести его из-под контроля… Так, обыватель, нередко воспринимаемый всеми как тихий, незаметный, безобидный человек, вступает, высокопарно выражаясь, на путь зла… История криминалистики изобилует такими примерами.

– Ого! – воскликнул Носиков. – Вот это речь. Вы, товарищ майор, часом, не читаете лекции? Имели бы успех.

– Мне не до лекций, – серьезно сказал Жаверов. – Да и что, по-вашему, важнее: поймать вашего мосфильмовского убийцу или прочесть тысячу лекций?

– Да я так только, товарищ майор, – виновато отозвался Носиков. – К слову просто пришлось… Но, возвращаясь к вашей или, я бы сказал, нашей общей версии. Из нее следует, что убийца все-таки один. Вряд ли в одном и том же месте в одно и то же время оказалось два таких неуравновешенных типа…

– Не соглашусь с вами, – покачал головой Жаверов. – Для следствия не существует слов «вряд ли». Это как в теории вероятности, слышали? Жизнь настолько многообразна, что в ней возможны самые удивительные совпадения… И – да, случаются такие вещи, в которых наша с вами любимая «бритва Оккама» не работает, – предупредительно добавил майор.

– Ну и как применить это к нашему случаю? – задумался актер. – Что один псих убил Баклажанова под влиянием самоубийства Топоркова, а другой псих уже под влиянием убийства Баклажанова убил Войномирова… Прямо дикость какая-то получается, даже на уровне текста…

– Как вы сказали? – заинтересованно посмотрел на него Жаверов.

– На уровне текста, – повторил Носиков. – Ну, это наше, профессиональное… То есть ту фразу, которую я сейчас сказал: «убил… убил… убийство… убийство…» – такую фразу немыслимо было бы произнести с экрана или со сцены. Слишком запутанно получается – никто ничего не поймет. А в психологическом смысле – никто не поверит. Вот и я не верю. Не верю в двух убийц, товарищ майор, ну вот хоть убейте!

– Вы опять впали в тавтологию, – улыбнулся Жаверов. – Успокойтесь, я вас убивать не буду. Вы не верите – и правильно делаете… Кстати, в призрака вы ведь тоже не верите?

– Ну, товарищ майор! – укоризненно протянул Носиков. – Во-первых, как вы можете, уже немного зная меня, думать, что я способен в такое поверить? А во-вторых, вы уже в прошлый раз спрашивали.

– Да, тогда извините, – задумчиво кивнул Жаверов. – Я обычно хорошо запоминаю все разговоры со свидетелями, но вы-то не свидетель, поэтому…

– К сожалению, – вздохнул артист.

– Что – к сожалению?

– К сожалению, не свидетель.

– Не жалейте, товарищ Носиков, – пристально посмотрел на него майор. – Наш убийца, насколько мы пока можем судить, не трогает женщин, даже свидетельниц. А вот за сохранность мужчины-свидетеля я бы лично не поручился…

31

– Так я вас снова спрашиваю, – сурово продолжал полковник Видов, – скольких еще киноработников мы лишимся, пока вы не распутаете это дело?

– Не могу сказать, – невозмутимо повторил майор Жаверов. – Мои предложения вы даже рассматривать не хотите, а сами требуете…

– Во-первых, лично я все равно не мог бы дать вам таких полномочий, – перебил Видов, – даже если бы захотел…

– Я это понимаю.

– Во-вторых, я бы не захотел в любом случае, будь я даже самим генсеком.

– Ну зачем так высоко забираться? – протянул Жаверов. – Для того чтобы дать подобную санкцию, необязательно даже быть главой МВД.

– Отставить иронию! – хлопнул ладонью по столу Видов.

– Есть отставить иронию! – вытянулся майор.

– Я бы на вашем месте не шутил, товарищ Жаверов, – строго посмотрел на него полковник. – У вас два убийства нераскрытых – причем каких! Погибли два кинорежиссера – не из последних, насколько я могу судить. Светила нашей, так сказать, экранной мысли… А вы, вместо того чтобы заниматься нормальным следствием, предлагаете какие-то экстраординарные меры. Хотите накрыть медным тазом всю нашу кинематографию, да еще и угрожаете: иначе, мол, пеняйте на себя…

– Разрешите возразить, – мягко отозвался Жаверов. – Во-первых, «Мосфильм» – далеко не вся наша советская кинематография. Даже московская – не вся. Здесь есть еще студия имени Горького, на которой, к счастью, все спокойно… Во-вторых, никаким тазом я, конечно, ничего накрывать не хочу. В-третьих, случай явно ненормальный – патологический, прямо скажем, случай. Вы ведь не станете этого отрицать? Так что нормальным, как вы выразились, следствием здесь можно ничего и не добиться…

– Демагогию разводите, товарищ майор, – с кислым видом произнес полковник. – И что вы вообще желаете сказать? Хотите проводить ненормальное следствие? Впрочем, если вы и впрямь намереваетесь посадить огромную киностудию на карантин – ведь, по сути, вы предлагаете именно это! – то такое и впрямь не экстраординарно, а именно ненормально…

– Карантин, как вы остроумно назвали, – это только одна из возможных мер…

– Да поймите вы, что это как раз невозможно! Остановить кинопроизводство на главной киностудии страны, пусть даже из-за двух убийств… Да даже если б там террористический акт приключился, и то было бы немыслимо…

– Ну, это вы уж загнули, товарищ полковник, – усомнился Жаверов.

– Ладно, – отмахнулся Видов, – у нас, слава Ленину, не капитализм, чтобы теракты происходили… Но я об этом и говорю: что бы у нас в стране ни случалось, это никогда не доходит до того, чтобы прибегать к настолько радикальным мерам… Так что ни мы, ни кто-либо не может и не станет останавливать работу «Мосфильма»…

– Я говорил только о частичной остановке, – возразил майор.

– И частично тоже не станем, – отрезал Видов.

– Ну, хорошо, а установить охрану? Здесь-то что такого уж экстраординарного?

– Да где людей взять, майор? – повысил голос полковник. – Может, еще весь МУР прикажете бросить на нужды одного вашего «Мосфильма»?

– Я говорю об охране, а не о том, чтобы сыскарей туда посылать! – Жаверов тоже начал раздражаться.

– Видимо, сыскарей все-таки придется, – хмыкнул Видов. – На замену вам.

– Как хотите, товарищ полковник, – равнодушно отозвался майор. – Я бы даже просил вас об этом… Если кто-то теми же средствами, что и я, добьется там большего успеха, буду только рад…

– Вы так уверены в своей правоте? – покачал головой Видов. – Вот вы говорите: пусть кто-то другой добьется там большего… А слышится другое: мол, пусть кто-то другой, так же как и я, обломает там себе зубы, и этот проклятый полковник убедится, что я был прав… Так, товарищ Жаверов?

– Что вы, товарищ полковник, – слегка улыбнулся майор. – Я вас «проклятым» никогда не называл…

– Ну, раз вы такой вежливый, – вздохнул Видов, – отстранять вас от этого дела я пока не буду… Идите.

32

Примерно через неделю после убийства Войномирова режиссер Мумин, снимающий картину в седьмом павильоне, с трудом открыл глаза и понял, что сидит в знакомом ему кресле.

«Так, что это? – спросонья подумал Мумин. – Кресло… Ах, ну да, это наш павильон… Я заснул?.. Вроде, съемочный день уже закончился…»

Осознав это за какую-то пару секунд, Мумин хотел встать с кресла, но вдруг осекся и замер.

Прямо рядом с ним, в точно таком же кресле, сидел незнакомый режиссеру человек в старинном фраке. «Что за черт?» – подумал Мумин и только открыл рот, чтобы спросить у незнакомца, кто он такой, как тот сам заговорил звучным голосом на весь павильон:

– Как же быть? Чтоб не скучать с людьми, надо приучить себя смотреть на глупость и коварство! Вот все, на чем вертится свет!

Мумин недоуменно посмотрел на незнакомца, пожал плечами, встал с кресла, но едва сделал шаг в сторону, как услышал резкий окрик, похожий на тот, каким запомнился Павел Кадочников в «Подвиге разведчика»:

– Сядьте! – Мумин вздрогнул и обернулся к незнакомцу. – Сядьте, а то пожалеете, – внушительно произнес неизвестный. – Предупреждаю: здесь уже никого нет. Вас никто не услышит, а бежать от меня бессмысленно…

Мумин скептически посмотрел на него:

– Если вы думаете, что я вас боюсь, то ничего подобного.

– Прекрасно, тогда садитесь. – Теперь тон незнакомца стал почти любезным.

Мумин снова пожал плечами и сел обратно в кресло:

– Ну-с? Что же вам угодно?

– Мгновенно в мир перелететь другой, – вновь пафосно задекламировал муминский визави, – покуда ум былым еще не тяготится; покуда с смертию легка еще борьба – но это счастие не всем дает судьба.

– Да-да, «Маскарад», – спокойно произнес Мумин. – Что же дальше?

Незнакомец посмотрел на него с интересом:

– Браво-браво, Сергей Аполлинарьевич. То, что вы сразу опознали цитату, делает вам честь…

– Я знаю «Маскарад» почти наизусть, – как о чем-то само собой разумеющемся поведал Мумин. – Я же его снимал.

– Что ж, вы – настоящий режиссер, – одобрительно кивнул незнакомец. – Не то что некоторые… Однако и у вас были ошибки. Причем, я бы сказал, непростительные ошибки.

– В самом деле? – вскинул на него взгляд Мумин. – Что ж, ничего удивительного. Ошибки бывают у всех.

– Однако далеко не у всех они непростительные, – уточнил незнакомец. – Вы согласны?

– Пожалуй, – хмыкнул Мумин. – И какие же в таком случае непростительные ошибки были у меня? Поведайте хоть об одной.

– Об одной и речь, – сказал незнакомец. – Вы взяли на роль Арбенина этого самого Мордоворотова! Такое трудно простить…

– Что вы говорите! – иронически воскликнул Мумин. – Кого же, по-вашему, следовало брать?

– Меня, – без ложной скромности ответил визави.

– Так-так. – Режиссер забарабанил пальцами по подлокотнику кресла. – А вы, значит, актер?.. Хотя и так понятно: раз декламируете из «Маскарада», значит, вероятно, актер… Да только мне вы неизвестны, и когда я снимал пресловутый «Маскарад», то о вас тоже ничего…

– Вы меня пробовали, – перебил незнакомец. И добавил: – Еще когда я был живым…

33

– Когда вы были живым, значит, – задумчиво произнес Мумин. – Стало быть, сейчас вы уже не тот? Омертвели, что ли?

– Проще говоря – умер, – сказал незнакомец.

– Интересно, – хмыкнул режиссер. – С того, стало быть, света к нам прибыли? И с какой, позвольте спросить, надобностью?

– С надобностью мести, – проговорил незнакомец, и глаза его словно бы полыхнули зловещим огнем.

– Вот как? – усмехнулся Мумин. – Так вам следовало выучить роль не Арбенина, а графа Монте-Кристо.

– Этот роман, как вы прекрасно знаете, у нас не экранизировали, – укоризненно сказал визави.

– Да, вы правы, – подтвердил режиссер. – И тогда вы нашли мстителя в русской литературе, а именно – в «Маскараде», который как раз был экранизирован… Но Арбенин мстил из ревности, а у вас, как я понимаю, несколько другая цель. Вы, кажется, желаете отомстить мне, верно?

– Вы поразительно догадливы! – иронически воскликнул незнакомец.

– Стало быть, ревность тут ни при чем, – заключил Мумин. – Если вы только не приревновали меня же к моей собственной жене. Потому что каких-либо других вариантов…

– Ну хватит! – резко оборвал незнакомец. – Я вижу, вы все прекрасно понимаете и только тянете время. Корчите из себя этакого невозмутимого…

– Вас это раздражает? – осведомился режиссер. – Позвольте, я закурю?

– Пожалуйста, – буркнул визави. – Как говорится, приговоренный к смерти имеет право на последнее желание.

– Ах, так вы меня уже приговорили? – хмыкнул Мумин, поджигая сигарету. – А согласно вашим воззрениям, приговоренный имеет право знать, за что ему сулят смерть?

– Я уже сказал, – сухо возразил незнакомец. – Вы взяли на Арбенина не меня, а Мордоворотова.

– Голубчик, – протянул режиссер, – ну так вы бы пришли ко мне, когда я ставил «Маскарад», и убедили бы меня, что я должен снимать именно вас… Вы же этого не сделали. Стало быть, и вины моей в этом непростительном, по вашему мнению, промахе никакой нет…

– Я приходил к вам! – повысил голос незнакомец. – На кинопробы.

– Ах вот оно что! – кивнул Мумин, с наслаждением затягиваясь. – Какие в таком случае могут быть возражения? Через кинопробы на одну и ту же роль иной раз проходит чуть ли не сотня артистов… И что же, все, кому отказали, должны, по-вашему, мстить? Это же просто нонсенс, дорогой мой, неужели вы сами не видите?

– Я вам не дорогой, – угрюмо сказал визави. – Я всего лишь был наиболее подходящим исполнителем роли Арбенина.

– Поразительное самомнение, – покачал головой режиссер. – Впрочем, не обижайтесь, давайте назовем это самоуверенностью… Что ж, в ином случае самоуверенность может и помогать, но чаще она все-таки вредит… Хорошо, ну продекламируйте тогда еще что-нибудь из Арбенина, если нетрудно?..

– А много ли хотел я от любви твоей? – моментально отозвался на эту просьбу незнакомец. – Улыбку нежную, приветный взгляд очей – и что ж нашел, коварство и измену, возможно ли! Меня продать! Меня за поцелуй глупца… меня, который по слову первому был душу рад отдать, мне изменить? Мне? И так скоро!..

– Что ж, спасибо, – хмыкнул Мумин, вдавливая окурок в подлокотник. – Скажу вам как на духу, как принципиальный человек принципиальному человеку: вы меня сейчас убедили, что я совершенно не напрасно не взял вас тогда на роль…

– Хотите сказать, ваш Мордоворотов сыграл лучше? – с яростью крикнул незнакомец.

– И намного, – безжалостно ответил режиссер.

– Смерть, помоги! – воскликнул незнакомец и вскочил с кресла.

34

Мумин оставался невозмутим, и незнакомец, не предприняв ничего, уселся обратно в свое кресло.

Режиссер закурил следующую сигарету, уже не спрашивая позволения.

– А можно ли узнать вашу фамилию? – спросил он, внимательно изучая лицо нервного актера.

– Вы и так знаете, – огрызнулся последний.

– Поверьте, не знаю, – пожал плечами Мумин. – То есть я ее, видимо, слышал, если вы были у меня на кинопробах, но теперь, ей-же-ей, забыл…

– Топорков, – буркнул актер.

– Понятно, – бесстрастно ответил режиссер.

– Что, первый раз слышите? – не выдержал Топорков.

– Вероятно, не первый…

– Вероятно?!

– Молодой человек, а что вы так нервничаете? Я за свою долгую, слава Ленину, работу в кино пробовал, может, тысячу артистов… Как же тут всех упомнишь?

– И о том Топоркове, который недавно покончил с собой, тоже не знаете? – ехидно воскликнул актер.

– Знаю, знаю, – кивнул Мумин. – Ваш родственник, что ли?

– Это я и есть! – громовым голосом прокричал Топорков и вновь стал на ноги.

– Стало быть, выжили? – без удивления уточнил режиссер.

– Я явился к вам в виде призрака, неужели вы еще не поняли? – свирепо проскрежетал Топорков.

– Вы либо сумасшедший, либо пытаетесь свести с ума меня, – пожал плечами Мумин. – Предупреждаю сразу: второе вам не удастся, как ни старайтесь.

– Если вы всерьез считаете меня сумасшедшим, – сквозь зубы процедил актер, – то тем более низким выглядит это ваше издевательство сейчас надо мной…

– Я ни над кем не издеваюсь, – покачал головой режиссер. – Этим как раз вы занимаетесь. Не даете мне уйти из павильона, угрожаете расправой…

– А то, что вы якобы не слышали о призраке, который убил двоих ваших коллег, это как назвать?!

– О коллегах я слышал, – мрачно сказал Мумин. – Но никакому призраку их смерть никто не приписывает, уж поверьте… Так, стало быть, вы – тот самый?

– А вы только догадались, да? – всплеснул руками Топорков и с ненавистью посмотрел на режиссера.

– Если бы я догадался раньше, я бы сообщил в милицию, – хмыкнул Мумин.

Оставив это замечание без комментариев, Топорков поинтересовался:

– Ну, а насчет вашей участи вы когда намереваетесь догадаться?

– Вы же, кажется, еще десять минут назад сказали, что убьете меня. Какие же тут догадки?

– Но вы ведь мне не поверили.

– И до сих пор не верю, – усмехнулся Мумин.

– По-моему, вы просто хотите показать, что не боитесь смерти, – заключил Топорков.

– Вам я ничего не хочу показать, – отрезал режиссер. – Но смерти я действительно не боюсь. Я прожил насыщенную жизнь – занимался своим делом, ставил много фильмов… Если я и впрямь умру сегодня… что ж, немного жаль будет, что не доснял картину… Но основная часть уже сделана, так что, не сомневаюсь, мне найдется замена, и фильм все-таки будет закончен. Выходит, что и здесь жалеть особенно не о чем…

– А о самой жизни? – угрюмо спросил Топорков.

– Жаль, конечно, но не сильно. Я это переживу, – улыбнулся собственному каламбуру Мумин. – Если дотянете до моих годов, то, может, меня поймете… Когда за плечами столько плодотворных лет и ты понимаешь, что лучшее в любом случае позади…

– Довольно! – перебил актер. – Не пытайтесь убедить меня, что я доставлю вам удовольствие тем, что убью вас.

– А вам очень хочется доставить мне неудовольствие? – улыбнулся режиссер.

– Да, вы ведь этого заслужили, – серьезно ответил Топорков. – Одну минуту…

Он встал с кресла и пододвинул прямо к Мумину стоящий неподалеку столик. Затем протянул руку за ближайшую декорацию, достал оттуда прозрачную чашку, наполненную чем-то белым, и со стуком поставил ее на столик.

35

– И что это такое? – неприязненно покосился на чашку режиссер.

– Снова недоумеваете? – сверлил его взглядом исподлобья Топорков.

– Ну, вижу, что молоко… или сливки, – неохотно отозвался Мумин.

– Вообще-то мороженое, – выдавил актер.

Режиссер усмехнулся:

– На мороженое что-то не похоже…

– Оно растаяло. Я его заранее принес из буфета, и вот…

– И что – вот?

– И вот хочу, чтобы вы его съели. Не то чтобы хочу – требую.

– По-моему, его проще выпить… – хмыкнул Мумин.

– Значит, выпейте.

– …Но делать этого я, разумеется, не стану, – закончил режиссер.

– Тогда я вас заставлю.

– Каким образом?

– С применением силы.

– Вот, значит, на что вы готовы… Голубчик, но зачем вам это? Я понимаю, вы считаете себя Арбениным. Но неужели меня вы можете посчитать Ниной? Смешно ведь…

– По-моему, вам должно быть не до смеха, – покачал головой Топорков.

– Тем более Арбенин отравил свою Нину совсем по-другому, – продолжал Мумин. – Она сама попросила мороженого, и он, мучаясь сомнениями, все-таки всыпал туда яд… Кстати, вы тоже добавили сюда что-то ядовитое?

– Естественно, – подтвердил актер.

– Ну так вот, во-первых, я у вас ничего не просил – ни чашку мороженого, ни рюмку коньяка, ни стакана воды… Во-вторых, Арбенин, отравив жену, жалел, что она съела все мороженое и ничего не оставила ему, дабы он тоже умер вслед за нею… А насчет вас… что-то я сомневаюсь, что вы доедите или допьете после меня остатки этой пакости…

– Вы правы, – скривил губы Топорков. – Не скрою, я брезглив и не стал бы ничего доедать и допивать ни за кем, тем более за таким антипатичным мне субъектом, как вы… Но я предусмотрел ход ваших мыслей и… – Тут актер снова метнулся к ближайшей декорации и, словно фокусник, вынул оттуда аналогичную чашку с растаявшим мороженым.

Топорков поставил ее на столик, после чего победно посмотрел на Мумина.

– И эта порция тоже с ядом? – недоверчиво спросил режиссер.

– Нет, с ядом только одна, – неожиданно сказал Топорков.

– Вот как? – вскинул брови Мумин. – Что-то я не совсем…

– Я предлагаю вам своего рода дуэль, – пояснил актер. – Что-то вроде русской рулетки. Мы оба съедим или выпьем, в общем, опустошим эти чашки, после чего один из нас умрет. Как видите, мы будем на равных…

– Мы не будем на равных, – перебил режиссер. – Это ваша, и только ваша сумасбродная затея, в которой я совершенно не желаю участвовать…

– Повторяю, вне зависимости от ваших желаний вам придется участвовать. Я и без того пошел на уступки.

– Одну минуту! – воскликнул Мумин. – А почему же вы сразу не достали две чашки?

– Надо было сразу, конечно, – согласился Топорков. – Я просто подумал: может, вы не будете ломаться, сразу выпьете…

– …и вам не придется играть со мной в рулетку, – кивнул режиссер. – Ну а если бы я выпил, а яда там не оказалось?

– Значит, вы бы выиграли, – вздохнул Топорков.

– Но и вы бы не проиграли, поскольку едва ли стали бы пожирать мороженое с ядом, убедившись, что ненавистный вам я остался в живых.

– Не стал бы, – согласился актер. – Но теперь уж давайте на равных. Играть так играть.