Текст книги "Крылья для демона"

– И хрустальные трусы не потерять? – он навалился на нее, кровать скрипнула.

– Ты не…

– Что? – он придавил ее одной рукой, второй попробовал скинуть пиджак.

– Ты!.. – Дашка взбрыкнула, Артем ткнулся губами в шею, зарылся в волосах. Пиджак, наконец, упал. Вдруг плечо взорвалось болью. Укусила! Дашка оттолкнулась двумя руками. – При отце меня трахнешь?! – зашвырнула в него подушкой.

– Легкий петтинг, мы ж взрослые! – Артем потер плечо. – Кусаться-то зачем?

– Кусаться?! – Дашка замахнулась. – Молотком бы!

– Вроде пили вместе, с американцами дрались… – Артем легко уклонился, пуфик ударился о полку, фарфоровый олень тяжело вонзился в пол. – Тише, тише! Все тут разнесешь.

– Не твоя забота – мне здесь жить. Надо будет, вымету – и тебя в том числе.

– И не узнаешь, из хрусталя ли мои трусы, – хихикнул Артем, шлепок по рукам – он ухватил ее за талию. – Тише, все! – я не буду.

– Пусти!

Он попробовал поймать губы.

– Ар… – она неожиданно «сдулась». Окончание поглотил смех, – …тем! – Плечи затряслись. Артем, чувствуя неладное, посмотрел назад.

– Вот сука-то! – он едва не задохнулся: кот трясет хвостом, глядя сквозь стену; по пиджаку – вонючее пятно. – Вот сука-а. – Артем дернулся, но Дашка повисла на плече. Кот деловито загреб с ковра мусор. Артем простонал. – Ромкин костюм!..

– Да? – Дашка округлила глаза. – Я думала, только девчонки тряпками меняются.

– Мы еще и девчонками меняемся, – пробурчал Артем, мысленно сплюнул. – Ай, ладно. Пусти.

– Подожди.

– Чего? – переспросил он угрюмо.

– Просто… – она вдруг качнулась и неловко коснулась губами щеки, руки расцепились, Дашка отскочила на другой конец дивана. Остался ее запах и легкий холодок у самых губ. Артем машинально дотронулся лица.

– Что это?..

– Легкий петтинг – как ты хотел.

– Совсем уж легкий… – Артем неожиданно догадался. – Даш, ты что, не целовалась никогда? – он ошарашено посмотрел на тонкую фигурку. – Студентка, где Красная книга? Хотя за таким папашей не заржавеет. Не каждый былинный гвоздь решится повторить опыт после сарая. Первопроходец, блин!

– С чего?! – резко парировала Дашка, поверх белизны проступил румянец.

– Ну, просто… – Артем развел руками.

– Непросто!

– Да, неважно, Даш.

– Не дам… – Даша «споткнулась», они одновременно рассмеялись. Сзади догнала вонь, Мардын, встряхивая лапы, достойно вышел к косяку.

– Скотина! – прокомментировал Артем.

– Мужчина! – усмехнулась Дашка, соскользнула с дивана, ловко ухватила пиджак, по качественной итальянской ткани побежало. – Ой. – Артем со вздохом помог, на ковер пролилось совсем немного. Дашка, охнув, вспомнила. – Ботинки… в прихожей!

– О, черт! – Артем дернулся, кот сиганул под диван.

– Ну, можно без пиджака, – Дашка поднесла куль к носу, поморщилась. – У тебя же куртка есть… Хочешь, постираю? – Артем отмахнулся:

– Да ну его! Сам.

– Кот-то мой, – заупрямилась Дашка, вынесла пиджак, держа на кончиках пальцев. Артем остался один. Вот тебе и приключение: избит, обоссан, наверное, уволен. Шлёма у Моленки соловьем заливается, тенор хренов. А думали художник… В коридоре загремела посуда, с плеском «посыпалась» вода. Папаша тут как тут:

– Что там? – раздался недовольный басок, мгновеньем позже, злорадно. – А! Быстро – уже на постирушках?

– Па-а!

– Чего «папа»? Да, подожди – сам принесу. Хорош зятек… – заскрипели половицы. Что-то рано о «зятьке». Но странно – не напрягало, даже забавно. Артем вернулся к полке, наугад вытащил томик: «Своими руками» – такие книги дарили в именины, лишь бы пустили к торту. Зашелестели под пальцами страницы, ускоренный мультик из черно-белых полярников, на глаза попался квадратик. Артем вытряхнул его, с любопытством рассмотрел. Фотка, старенькая, пожелтевшая с краев. Чудный ребенок вцепился в табурет под новогодней елкой. Платьишко-снежинка, огромные глаза предано смотрят в камеру. В ручонках – пластмассовый Дед Мороз, до боли знакомый с детства. Как сейчас: папка раскрывает волшебный ящик, из-под вороха «дождя» кукла показывалась первой. «Дед» открывал парад стеклянных шариков. Можно поклясться, над кошкиным дерьмом запахло хвоей и мандаринами. Да, «дождь» делали из дипольных отражателей[8]8
  Дипольные отражатели – полоски фольги, предназначенные, при массовом использовании, для постановки помех радиолокационным системам наведения.


[Закрыть] – в полковых семьях уйма подобных причиндалов. Надо бы матери звякнуть… Зашуршало под диваном, Артем оглянулся.

– Незачет, братец, – усмехнулся он, когда кот вылез наполовину. Артем погрозил фотографией. – Лучше бы штаны обсосал. – Кот недоверчиво моргнул, вернулся под диван. Дверь в комнату открылась, Дашка заметила фотку.

– Копаешься?.. Не скучно? – она раскатала рукава халата, заглянула через плечо. – А-а… Где нашел?

– Тут, – Артем показал книжку. – Мама, что ли?

– Сам ты мама! – обиделась Дашка. – Я!

– Хм, – Артем перевернул квадратик, аккуратным почерком написано: «Дашеньке четыре годика». – А-а, – протянул он. – Извини, тупею.

– Заметно, – съязвила она.

– Края желтые – думал фотка старая, – попробовал оправдаться Артем.

– Лицо у тебя желтое, – улыбнулась Даша. – Я пиджак замочила, завтра заберешь.

«Ну вот, пока не выгоняют». Артем мысленно поблагодарил пушистого засранца.

– У меня в детстве такой же Дед Мороз был, – он протянул фотку девушке. – Я ему нос и щеки гуашью раскрашивал. Батя умилялся, а такой козлище вымахал…

– Ну, зачем так? – укорила Дашка.

– Когда электричка ближайшая, Даш?

Она прекратила подбирать шмотки, поглядела искоса.

– Торопишься?

– Нет, – признался он, в сырую хату к бабке не хотелось.

– Оставайся, скоро мама придет. – «Если такая, как папаша, лучше к старухе».

– Стрихнина к чаю предложит? – пошутил он.

– Стесняешься, что ли? – задела Дашка.

– Буду рожей идиллию портить, – пробурчал он.

– Не выйдешь рожей – выгонят! – язвительно пообещала Дашка.

– Прям так и выгонят? – Артем спрятал фото меж страниц. Рука потянулась во внутренний карман. Он вовремя опомнился. – О, черт, забыл совсем – пиджак… – Пожал плечами. – Я согласен.

– Я то как рада! – Дашка, картинно заломила руки. Волосы сбились на лицо, кончики мокрые, будто она плескалась вместе с пиджаком. Уловив внимание, осеклась. – Что? Опять?

Артем улыбнулся.

– Тебе идет с распущенными.

– Хм, – Дашка поправила локон. – По бабски…

– По-женски. С хвостом ты – только не обижайся – как подросток.

– Я и есть подросток.

– Ну, не скажи, – ухмыльнулся Артем. – Что-то я нащупал….

– Дурак!

– Дурак, – согласился Артем. – Но дурак находчивый.

– Тоже мне!..

* * *

Через час пришла мать; сявка радостно «зазвенела».

– Гнида, уймись! – потребовал высокий женский голос.

Значит, все-таки, имя – Артем осторожно приподнял голову.

– Вы чего так собаку назвали? – спросил он. Дашка оторвалась от его плеча, попробовала освободиться, Артем нехотя подчинился. Подумать только, целовался как пионер – без языка и рук. Так мило стукаться зубами. Даша подобрала поясок, кое-как поправила волосы.

– Само, как-то. Гнида и Гнида – папка животных обзывает. – Запахнув халат, она обернулась. – Я сейчас! – Артем, проводив колыхания занавески, опустил ноги на пол. Диван предательски заскрипел. Значит, мама… Смотрины эгегейского коня: зубы, шейка, под хвостом. Бивни не мешало бы помыть. Ай, ладно – перегар не лучше. Судя по солнцу – за полдень. Влюбленные часов не замечают. Влюбленные? – Артем ухмыльнулся. – После такой любви хорошо яйцами на лед. Право, словно дети!..

– Как дела, стрекоза? – приглушенно спросила мать.

Дашка вяло ответила.

– Нормально.

– Чего не в школе?

– Да… – потянула Даша, батя бодро выручил.

– А, приболела доча.

– Что так? – мамка разволновалась, не дожидаясь ответа, запричитала. – Торчишь целыми днями в парке. Холодно ведь еще! Отец, сколько говорить?! Оставишь вас одних…

– Да я не… – промямлила Дашка.

– Температура есть?

– Не… не знаю. Мам, как у тебя дела?

– Вы чего на меня смотрите? – молчание, перемежаемое поскуливанием Гниды. Мама надавила. – Ну?!! – Опять выступил отец:

– Светулек, ты не особливо шуми – у нас, вроде как, гость. – Мамаша опешила:

– Какой-то?

– Дорогой, Свитулька, дорогой! – ответил отец. Что-то скрипнуло, наверное, стул. Стукнула о пол обувь.

– Опять дружков привел? Мы же говорили, Гриша!

Сейчас папаша мучается мыслью, как не попасть под оговор.

– Света, не…

– Чего, Света! – взвилась мать. – В хате перегар, как в синюшнике. Славка? Или братец твой? – Воочию, папашка играет скулами – жаль старого. Артем оторвал ухо от двери. Ваш выход, товарищ! Он толкнул дверь…

– Здравствуйте! Я Артем!

Академично немая сцена: «Ревизор из Петербурга». Мама от неожиданности потеряла дар речи, в руке расстегнутый сапог. Приятная женщина лет сорока, ухоженная, но не по годам усталая. Драповое пальто, шарф вокруг шеи, короткая прическа, закрашенная хной. В ногах, пакет мороженых окорочков – фрагмент брикета.

– Светлана… Светлана Николаевна, – она положила сапог, под пальто мелькнул синий мундир с железнодорожными крылышками. Мать отвела взгляд, беспомощно посмотрела на домочадцев: «О, Боже, откуда это!». Отец пасанул улыбку дочери – кривую, заговорщицкую.

– Мама, это мой друг, мы… – она сглотнула комок. Артем мысленно продолжил: «Бухали всю ночь, немного подрались, еще Тёма хотел зарезать папу, но жить мы будем вместе». Дашка словно прочитала ехидство в глазах, поэтому поспешила поставить точку. – Мы… Мартен ему на пиджак… Я постирала. – Как много в этих словах для матери: «пиджак» – хорошо не на трусы. «Друг, мой, комната» – любовник. «Я постирала» – запудрил мозги малышке. Смысловые картинки прошлись телетайпом за материнскими глазами. Она подбирала безобидные слова:

– Вы пили? – догадалась Светлана Николаевна. Дашка потухла, ссутулилась, поискала поддержки отца. Григорий пожал плечами.

– Мать! – вмешался он.

– Светлана Николаевна, давайте я все объясню, – выступил Артем.

– Как вы… она девочка совсем! – мать нахмурилась.

– Извините, – отношения с псевдотещей не залаживались. – Я виноват.

– Мам, Артем меня не заставлял, – подскочила Дашка.

– Помолчала бы, – мать покачала головой. – Что ж вас на день оставить нельзя?

– А ты не оставляй, – подкинул батя.

– А есть что будете? Обещания твои? – Светлана Николаевна выразительно пнула полбрикета окороков.

– Тьфу, ты, завелась! – отец серьезно сплюнул в угол.

– Ну, ма! – Дашка повисла на ее плече. – Ма! – Светлана Николаевна потрепала дочь по голове:

– Лиса! – примирительно шепнула она, взглянув на Артема, одела «деловую маску». – Кто вы хоть? – Прежде, чем Артем открыл рот, Дашка соврала:

– Мама, Артем офицер!

– Офицер? – мать недоверчиво окинула его с ног до головы. – И где служите?

– Во как! – восхитился отец.

– Флотский, – Артем встретил его колючие глаза.

– Эх, доченька, флотские пьют, как сапожники.

– Не, мать, – Григорий похлопал Артема по плечу. – Пьют корабельные. Этот, по всему, штабной. Культура. Хм.

– Я увольняюсь – хочу бизнесом заняться, – уши Артема побагровели.

– Да ну, там жулики одни, – Светлана Николаевна согнала дочь, повесила пальто на крючок. – Давайте к нам, на ЖД. Мужиков приличных мало…

– Ма! – закипела Дашка.

– Что «мама»? – не поняла та.

– Хорошо, Светлана Николаевна, я подумаю.

– Вы думайте, – согласилась мамаша. Скомандовала мужу. – Гриш, куры потекут. Есть, что поесть?

– Греется, – Григорий Михайлович подхватил брикет, кивнул в направлении кухни. – Пойдем, поможешь, что ли… охфицер.

В унисон гремят чайные ложечки, семья переглядывается: Дашка на отца, отец на мать, эстафета кончается на Артеме – дурацкая улыбка не сползает с лица. За ужином обошлось без скользких вопросов, Светлана Николаевна вещала об ушлом Лешке, что жмет продукты в вагоне-ресторане и новом начальнике поезда. Григорий Михайлович хохмил, начальника величал не иначе, как петухом и жмотом, не обошлось без колкостей. Мать бычилась, огрызалась легко, с оглядкой на «дорогого гостя». Когда Артем рассказал, как продавал в голодный девяносто второй парадный китель, повисло неловкое молчание. Батя крякнул, а мама тоскливо проморгалась – того гляди всплакнет. Ходики отстукивают, трещит остывающая печь. Отец встал, подтянул чугунную «шишку» на часах.

– Я думал, смешно получится, – признался Артем.

– Что тут смешного? – изумилась мать, не выдержала и кинула в окно. – Вот суки-то!

Где-то там, по ее мнению, находится Москва – догадался Артем.

– Нет, правда – китайцы думали, что пуговицы золотые, – вмешался он. – Чуть не убили.

Семья переглянулась, батя поставил чайник, терпко ударил аромат заварки. Светлана Николаевна пробурчала:

– Опять чифирем накормишь?

– Ваша же вагонная «солома», – возмутился отец. – С ней иначе нельзя.

Дашка хихикнула.

– Мама, когда на «Москве» работала, чай содой разбавляла…

– Даша! – взбрыкнула мать, покосилась на Артема, но улыбнулась. – Пассажирам нравилось. «Отличный, Светлана, чаек» – говорили.

– Ага, пачка «грузинского» на десять тысяч километров, – хохотнул отец.

– Ну, вас! – отмахнулась мать. – Ведь нравилось.

– А я что говорю? – Григорий Михайлович налил Артему. – Пей, ваше благородь, не брезгуй.

– Спасибо.

Опять неловкое молчание, звон ложек, перестрелка глазами – заговорщики, блин. Батя зашел издалека.

– Света, во сколько последняя электричка? – Она порылась в памяти и ответила:

– Десять тридцать…

Артем бросил взгляд на часы.

– Ой, а мне пора, – засуетился он, оглянулся к печи. – Пиджак…

– Да подожди ты со своим пиджаком! – цыкнул отец. – Мать!

– Что?

– Ну, его к бесам – пусть остается. Поздно уже. А сайгачить по фанке[9]9
  Фанка – район фанерного завода на ст. Океанской. Раньше там стояли поселения для заключенных (в народе – «химия») Как наследие проклятого режима – масса брутальных обитателей. Корточки, понятия…


[Закрыть], ночью, с незнакомой рожей… – Григорий Михайлович сделал неопределенный жест. Светлана Николаевна подалась вперед.

– И вправду, Артем! оставайтесь у нас! Переночуете, утром Дашеньку в город проводите.

– В сарае? – насупился Артем.

– Почему в сарае? – не поняла мать. – В хате. Вам во сколько вставать?

Артем пожал плечами.

– Я в отпуске.

– Дашка в семь сорок пять выходит, я на семь заведу.

– Давайте.

Папаша погрозил пальцем.

– Не обольщайся, охфицер – тебе на кухне постелю.

Дашка покраснела.

– Папа!

– А что я? – отец сделал невинное лицо.

– Гриша… – мать покачала головой.

– Бабский цветник, – проворчал отец, встал из-за стола. – Пойду, покурю. Офицер, пойдешь?

– Я не курю, – отреагировал Артем. Светлана Николаевна засветилась, Артем чувствовал, для нее некурящий мужчина сродни Бродскому: начитан, чист и понятен узкому кругу интеллектуалов – жаль не умер за границей.

– А я научу, – пообещал отец.

– Гриша, иди! – мать насупила брови.

– Ну, иду, – отец потряс коробок и вышел. Светлана Николаевна дождалась, когда закроется дверь.

– Артем, а ваши родители где? – она сложила руки перед собой, сцепила пальцы. Просто сватовство гусара. Однако!

– В Арсеньеве.

– Чем занимаются?

– Заслуженные пенсионеры, дачники.

– У вас есть дача! – восхитилась Светлана Николаевна.

– Мама на клубничке бюджет пополняет, – Артем отхлебнул с края кружки, мельком заметил, как напряженно скучает Дашка.

– У меня до огорода руки не доходят. Гришке… – мать покосилась на дочь, – отцу плевать. Вон, хозяйство: Гнида, да котяра – руки не доходят кастрировать.

– Жалко, – Артем проникся сочувствием к Мартену.

– Не болеют? – невпопад спросила Светлана Николаевна.

– Кто? – Артем запоздало догадался. – Родители?

– Ну, конечно! Они у вас пожилые, наверное…

Страшно, но ответить нечего. Он не знал! Артем стиснул зубы, злой чертик пожурил: «Позвони мамке, позвони…».

– Так… как все.

– Понятно, – Светлана Николаевна, похоже, не собиралась теребить скользкую тему. – Вы почему варенье не берете, не нравится?

Артем положил две ложки, с чаинками закружились ягодные лохмотья.

– Клубничное? – сумничал он.

– Малиновое, – защебетала Светлана Николаевна, и, как бы извиняясь, – соседка угостила, чтобы не болели. Но какое! – зима давно прошла…. Я, знаете, с этой работой забросила их совсем. Дашка, вон, пацанкой растет…

– Ма!

– Да ладно, – отмахнулась мать, – прозрачная, как моль. Шмоток прикупить – только деньги переводить. Вы знаете, когда я видела ее в платье?

– Ма!

– Как эта… ну… лесбиянка. Молчи уж! – Мамаша тюкнула взглядом дочь – жалостливо, гладко. Вдруг задела Артема. – Может, выпьете за знакомство? – Внимательно его изучила. – Гриша делает вишневую наливку. Люди хвалят.

Артем покосился на Дашку – кусает губы. Он пожал плечами.

– Рюмочку, разве что…

Светлана Николаевна подскочила к шкафу, засуетилась, через миг на столе оказались четыре стопки и пузатый графин из розового стекла.

– Подлечитесь, – улыбнулась она, разливая рубиновую жидкость. – Дашка, так та вообще, первый раз. Ей на пробку наступить…

– Ну, ма-а! – затянула Дашка.

– Ладно, давайте за знакомство, – мать протянула Артему стопку. – Молодец, что приехали. Дашка друзей не водит, был тут один.… Одно слово «Санечка» – без слез не взглянешь. Ой, простите! Чего я говорю!

– Ничего, – успокоил Артем. – Я взрослый.

– Да вы не думайте, Дашенька еще девчонка, что ни хахаль – плюшевый медведь. – Мама поддала без команды, поморщилась в хлебную корку. Ума не приложу, где вы…

– В парке. – Артем обреченно «догнал» Светлану Николаевну. За спиной скрипнула дверь, запахло табаком.

– Ого! – батя повесил бушлат, подошел к столу и примерился – налито. Скрипнул табурет. Григорий Михайлович поддел Дашку. – Что, пеструшка, пропивает тебя мать? – и, закинув голову, опрокинул рюмку. Артем поймал Дашкины глаза, девочка напряженно улыбнулась, ее стопка осталась нетронутой…

* * *

Еще темно. Далеко свистит маневровый, перелаиваются собаки, Гнида сдержано рычит. Надрывается соседский петух. Пришел Мартен, все норовит устроиться в голове; наконец, притулился сбоку – урчит как трактор. На потолок, бывало, набегут лучи фар, прочешут из угла в угол – кухня вспыхнет: стаканы, вилки, ополовиненный графин. Гнида тявкнет настороженно. Чернь растеклась синевой – светает. Артем закинул руки за голову, уставившись в потолок. Вот и познакомился. «Женись» – хихикнул внутренний голос. Пошел ты! «Маме позвони – забыл? – тот внутри не обиделся, съязвил. – Или другую заведешь? – и совсем уж вольно. – А эта ничего! Задок… молодится… С дочей не сложится – к старухе занырнешь». Поше-ол! – Артем сорвался на коте. Мартен обижено мявкнул и юркнул в коридор. Хана ботиночкам. Ай, ладно! Он вылез из-под одеяла. Зябко. Рука прикоснулась печи: камень ледяной. Артем встал, стянув с веревки пиджак, накинул на плечи.

У подоконника совсем уж холодно. Пепельница, коробок, вялая герань. За стеклом – туман. «Богу привет передавай» – Артем вздрогнул, поймал глазами отражение. Дрожащий женский шепот: «Передам». Пять бумажек за обоссанные детские колготки. Почему вот так же Шелест не приходит? Или Вага? Лучше Вага – его совсем не жалко. Шелест – тот ничего, просто не с нами. С кем, с нами? Артем прислонился к стеклу – лоб оледенел. Пальцы подобрали обломанную «Приму». Он пробормотал:

– На, пахан, мужскую честь, у меня другая есть! – Вернувшись к печке, Артем закурил; сизый дымок потек в трубу. «Бедная девочка – а ты ей про погоны золотые». – Черт! – Артем стряхнул пепел с лацкана. Пропалина! – Версаче бутафорский. Лысый закусает. Ладно. Он затянулся до пальцев, бычок – в печь, загнал вслед остатки дыма. Все – ладно. В коридоре скрипнули половицы – легонько, крадучись. В проеме двери затормозила тень.

– Не спишь уже… охфицер? – ухмыльнулся Григорий Михайлович, потянул воздух. – О, да ты курить умеешь!

– Редко, – признался Артем.

– Редко… Ловок ты бабам нравиться, – отец присел рядом. – Может, еще по одной?

– Спасибо, – Артем отрицательно тряхнул головой.

– Как знаешь, – отец подтянул чурбан, принялся остругивать щепу. – Дашка встанет… холодно.

– Холодно.

– Что за весна, блин! – бушлат сполз, оголив острое плечо. Григорий Михайлович хлопнул себя по карманам. – Спички…

– Держите, – Артем протянул коробок.

– Когда эти упыри угомоняться?

– ?

– Опять света нет! – огонек сожрал газету, едва-едва облизав дрова. Лязгнула дверца. – Разгорится!.. Слышь, охфицер, кореша на коробках[10]10
  Коробка (здесь) – пароход.


[Закрыть] остались?

– Ну…

– Скажи, пусть выгонят какую-нибудь «Аврору» – на руины мэрии поглядеть охота.

– Соляры нет – давно бы бахнули.

– И тут вздули, суки!!!

– Вздули!.. – Затрещали дрова, напротив – огненная маска: тени гуляют в глубоких морщинах. Батя поправил бушлат, прокашлялся, меж узловатых пальцев неведомо откуда появилась сигарета.

– Мужик ты вроде ничего, – он подкурил.

– Спасибо.

– Не за что – мне несложно. Пепельницу дай, а то баба загрызет. – Артем поднялся, дотянулся до стола, Григорий Михайлович попросил вдогон. – Коль встал, форточку открой.

– Хорошо. – Глаза приковал огонь, канула минута, другая… Кирпичный бок начал жечь. Батя подкинул пару поленьев. Горький дым вышиб слезу. Григорий Михайлович бросил извиняющимся тоном:

– Дымит, зараза!.. Руки-крюки…

– Ничего. Сам такой.

– Ты это… понятно – дело молодое, не обижайся. Ясно, дети не в картопле родятся. Шуры-муры – сам проходил. Девка, если приглядеться, ладная. Немного не в себе, но ладная. Не обижай…

– Договорились, вроде.

– Договорились… – Григорий Михайлович поднялся, сдвинув с бака крышку, потрогал воду. – Теплая. Ты штаны бы одел, будильник скоро зазвенит. Ладно, Дашка, а бабе моей травма.

– Извините, – Артем снял со стула брюки.

– Культурный…, – хмыкнул отец. – Рыбалку любишь?

– А? – «затормозил» Артем.

– Рыбалку, говорю, любишь? – Артем пожал плечами:

– Давно, в детстве.

– В детстве оно хорошо, – одобрил Григорий Михайлович. – Перемажешься в чехуе… – Запиликал будильник. Отец приподнял голову. – О, сейчас полезут, – он закинул бычок в топку. – Закрывай форточку, я хлеб нарежу…

* * *

Поток пассажиров электрички гармонично втек на трамвайную остановку. Споро забились вагончики, колеса застучали под перезвон. За окнами поплыли павильоны Первой Речки[11]11
  Первая Речка – Район Владивостока.


[Закрыть].

– Вы на «Дальпрессе»[12]12
  Дальпресс – типография и одноименная остановка трамвая. Хотя, взаправду, именуют «Комсомольская».


[Закрыть] не выходите?

– Нет, – Артем пропустил грузного дядьку. Поморщился – сумка-раскладушка деранула бок. Хотел шикнуть – вовремя столкнулся с Дашкиными глазами. Благодушно бросил в спину. – Осторожнее.

– Извините, – мужчина виновато понурил взор.

– Бывает. – Трамвай качнуло перед остановкой, народ кто как вцепился в поручни: оханье, мат, причитание.

– Не дрова везешь!

– Остановка «Комсомольская», – прохрипело из динамика.

– Вы не выходите? – надавили сзади.

– На следующей, на Покровском, – огрызнулся Артем.

– Можно? – не дожидаясь ответа, безликая масса обжала, навалила друг на друга.

Дашка смотрит снизу, Артем сжал холодную ладошку, наклонился.

– А говорят, в Союзе секса нет… – Дашка натянуто улыбнулась. – Даш! – Артем прошептал ей на ухо. – Не бойся, найдем твой альбом.

– Я не боюсь, просто… – она встряхнула плечами. – Не привыкла.