Текст книги "Одиссея старого рокера (сборник)"

«…почти шесть часов, ночью не будешь спать, и черт с ним, на том свете выспишься», – думал он, выходя из спящего режима и проверяя запущенные процессы: все работало как часы.

Стоя перед шкафом, он перебирал футболки, думал, что надеть: «Светло-голубой Lacoste? Подсветит серые глаза, будешь как Ален Делон. Стой, Олежек, подожди – ты не на свидание ли собираешься, старый котяра?» Он задвинул «крокодила» в угол, достал черную майку с высунутым красным языком и, насвистывая «Satisfaction», отправился в город. «I can't get no satisfaction, I can't get no girl reaction»[12]12
  Я не могу получить удовлетворения, и девушки на меня внимания не обращают (The Rolling Stones).


[Закрыть], – пел у него в голове Мик Джаггер, но это его не огорчало, он знал, что Мик лукавит; настроение было отличное.

Мысли опять вернулись в Берлин – в Тиргартен, на Потсдамер-плац, где Роджер Уотерс своей бас-гитарой разрушил Стену и похоронил под ней Горбачева с Союзом: «Где бы ты сейчас был, если бы он этого не сделал? Уж точно не здесь. Был бы ты еще одним Brick in the Wall». Послышался визг детских голосов, падают в мясорубку, бедные Siggi, он подошел к Луна-парку. «Вход с детьми до 21.00», – гласила табличка, еще два часа можно повеселиться. Mutti, Mutti, wo ist dein Vati… или unser[13]13
  Мама, мама, где (твой) наш папа.


[Закрыть], черт его… забыл.

Он брел по парку, разглядывая через зеленые рэйбэновские стекла детские прически на каруселях, пока его взгляд не уперся в двух девушек на скамейке: они были в шортах и ярких топах, но в босоножках на высоких каблуках и о чем-то оживленно говорили. Он остановился, замер, однако они его уже заметили; лица их выразили противоположные чувства. Он подошел.

– А мы…

– …не очень верили, что увидите меня здесь… и поспорили. И кто же выиграл?

– Я выиграла! – сказала русоволосая, не умея скрыть улыбку торжества.

– А на что спорили?

– Нееет, это я не могу сказать!

– Ладно, может, скажете, как вас зовут?

– Меня – Лена.

Он повернулся к блондинке.

– А я …

– Наташа?

Она насупилась:

– Вы слышали, как меня звали!

– Вы в Турции не отдыхали?

– Отдыхала…

Вот турки порадовались.

– А меня зовут Олег.

– А по отчеству? – быстро спросила Наташа.

– Можно без отчества – мы не на итоговом квартальном совещании… в Бааанке. Вы уже придумали, чего хотите? На машинах любите ездить?

Они подошли к огороженной площадке, по которой ездили маленькие круглые электрокары с резиновыми бортами; он купил два билета и протянул девушкам.

– А Выыы?

– Да у меня и прав нет – меня не пустят. Давайте – go!

Упрашивать их не пришлось, глаза уже горели предвкушением, и новый старт застал их готовыми: жми на газ, и приз Монако у тебя в кармане, – или хоть с Шумахером познакомишься.

По площадке носились сверстники Siggi, мальчишки постарше и взрослые банковские служащие – все одинаково азартно крутили баранки, визжали от восторга, как мало нужно для счастья – хоть на пять минут.

С автодрома девушки вернулись с заметным румянцем, продолжая смеяться; наблюдать за ними было приятно, и он спросил:

– Какой подвиг следующий? Тут есть родео – можно покататься на быке.

Они о чем-то тихонько заговорили между собой, слышалось: «Ну, давай».

– Я хочу на катапульту, Наташа боится, а там два места, одному нельзяяя.

– У них есть на такой случай мальчик – брат 5 °Cent.

– Негр?! Нееет, я не хочууу!

На лице у нее отразилось такое разочарование, будто она заняла второе место на конкурсе «Мисс Вселенная»: бриллиантовая корона уплыла прямо из-под носа, а была так близко – руку протяни. Вот черт, взялся девушек развлекать. Назвался груздем…

– Ладно, пошли.

Их упаковали в шаровидную конструкцию из металлических трубок, пристегнули и нажали кнопку «старт».

– Ааааааааааааааа!

Шар рванулся вверх, душа – вниз: в пятки, в желудок, в…, ощущение полета сравнить ни с чем нельзя: это был адреналин в чистом виде. Казалось, что ты уже подлетаешь к раю, уже распахиваются ворота и ангелы протягивают к тебе руки, готовые принять тебя, но эластичные канаты натягиваются, и ты падаешь вниз, навстречу земле; ты знаешь, что канаты спасут тебя, но не веришь в это до конца, и, когда это происходит, спидометр счастья зашкаливает: ты жив. Сильнее он радовался жизни только когда раскрывался парашют после свободного падения. Если бы шар не вращался еще и вокруг своей оси, он летал бы так каждый день – для поднятия настроения. Давно, давно ты не летал…

Когда это закончилось, их освободили, и они, пошатываясь, пошли к выходу, Лена, не удержавшись, качнулась и судорожно схватила его за руку, – в ее глазах он прочитал то же, что испытал сам. Они подошли к Наташе, все вместе закурили, присели на скамейку – отдышаться.

– Круууто! Я думала, я умру.

– От страха или от удовольствия?

– Сначала от страха… да, теперь я поняла, о чем Вы говорили!

– Надо подумать, где бы нам восстановить силы. Вы какую кухню любите?

– Французскую, – ответила Наташа.

– Бросьте, на море это скучно. Тут есть один мексиканский ресторан, «Los Bandidos», рэд хот чили пепперс и все такое.

– А «Маргарита» там есть?

– Там столько «Маргариты», что можно напоить табун лошадей.

– Так там и лооошади есть?

– Есть одна – на ней фотографируются в сомбреро с револьверами: будете как Пенелопа Крус и Сальма Хайек.

– Прикольно!

– Идем.

В сезон они туда не попали бы, но сегодня ресторан был наполовину пуст, они сели за столик, и девушки принялись изучать меню.

– Тут что ни возьми – все будет перец в тортилье. Принесите нам фахиты, сальсы, зелени и текилы, только хорошей, 100 % blue agava, – заказал он официантке. Чтобы занять время, пока принесут заказ, он спросил:

– А где вы в отеле обитаете?

– Мы живем в… 68–83… нет, 83–68 – никак не могу запомнить.

– В главном корпусе. Нужно найти ассоциацию, и цифра запомнится.

– Вот и придумайте!

– Я бы запомнил так: в 83-м я познакомился с девушкой, которая потом стала моей женой, а в 68-м в Париже были студенческие баррикады.

– И Вы там быыыли?

– Никак не мог – по причине сопливой юности.

А ведь им вместе столько, сколько тебе одному. Что ж ты хочешь…

– А Вы где живете?

– У меня проще: 19–91 – зеркало. Развал Союза.

Официантка принесла стопки с толстым донышком, бутылку текилы, блюдо с четвертинками лайма и блюдечко соли.

– Вы текилу-то пить умеете?

– Конечно! Нужно хлопнуть всем вместе об стол и залпом выпить.

– Кино насмотрелись. Пить нужно по схеме «лизни – глотни – кусни».

– Звучит как-то… так…

– А у Вас футболка не мексиканская? – спросила Наташа.

Он налил по половине стопки.

– Дело во вкусе. Можно и хлопнуть. Поехали. Насыпаем соль, берем стопку и лайм, ну, хором: хлоп – соль – выпили – лайм, лайм скорее!

– Ооооо! – слезы брызнули из глаз девчонок, они замахали ладошками перед ртом, поднесли кусочки лайма к носу.

– Да грызите, не нюхайте!

Подоспела фахита, сальса и прочая кинза, все кинулись вертеть себе закуску: лайм – лаймом, а закусить – что может быть лучше. Вторая пошла лучше, синхроннее и вызвала не слезы, а смех.

– Уууу, классно!

– Ешьте, ешьте!

– Ой, перец, печет! Эту фак… хиту надо текилой запивать!

– Наливаем. Соль между пальцами – хлоп – лизнули – бульк – лайм!

Настроение за столом устаканилось, нужно сделать паузу, он отошел к официантке, и скоро та вернулась, неся сомбреро и портупеи с кольтами.

Это вызвало новый взрыв веселья с последующей фотосессией: девушки достали телефоны, – позы были самые причудливые, чего только не вытворяли… и с ним тоже. Хоть бы на стол не полезли.

– Вы уже решили, кто будет Пенелопой, а кто – Сальмой? Они, правда, брюнетки. Ну, вы будете русские бандитки.

– Нееет, мы будем украинские б… бандитки! – языки немного заплетались, но не сильно.

– Ладно.

– А где лошадь?! Вы нам обещали лооошадь! Мустанг! Wild horse!

Вышли во двор искать лошадь. Мустанг оказался смирной кобылой в яблоках, что несколько успокаивало, но процесс оседлания вызвал тревогу: хоть бы не попадали. Но падали только сомбреро, все прошло почти гладко, и, между делом, он сделал знак официантке унести бутылку. Покурили, посмотрели фотографии на экранах смартфонов, немного угомонились; можно было уходить, и он попросил счет, вместе с которым принесли три конических бокала.

– Клубничная «Маргарита» – подарок от заведения.

– «Маргарита»! Урааа!

Пенелопа, Сальма, Лена, Наташа, Маргарита – не многовато ли тебе будет, старый ты перец. Но новый восьмиядерный процессор у него внутри его успокоил: все под контролем.

– Что еще желают прекрасные дамы?

– Пр… ик… расные дамы жиии… лают…

– Нет, прееекрасные! жеее… лают… Танцевать!

«Дамы» отпустили его руки и принялись прищелкивать пальцами, вертеть бедрами, напевая «у – уу – уу». Они шли по середине дороги. Если бы кто-нибудь из знакомых тебя сейчас увидел, да еще сфотографировал, – долго пришлось бы тебе объяснять, что ты просто возвращаешься с ужина со случайными знакомыми с пляжа. Картина была еще та: в центре – он в черной футболке 50 Years Rolling Stones Рarty, по бокам – двумя квотерами – танцующие девчонки; их розовый и желтый топы не закрывают пирсинговые висюльки в пупках, боковые швы их шортов трутся о двойную строчку его джинсов; мелькают поднятые руки, вскинутые ноги. I know it's only rock 'n roll but I like it[14]14
  Я знаю, это всего лишь рок-н-ролл, но мне это нравится (The Rolling Stones).


[Закрыть]. Ибица, Рио, карнавал, ты попал на карнавал, но как же… ты же ни о чем таком не просил… золотую рыбку, неужели… кубок, неужели…

Он отогнал сомнения, ему было легко, весело. Когда тебе было весело в последний раз… дни рожденья, корпоративы, тосты… рутина. Он вдруг вспомнил свой двадцать пятый день рожденья: университетское общежитие, пятый курс, друг принес трехлитровую банку домашнего вина, и они всей компанией танцевали до упаду под «Ricchi e Poveri», как же было весело – четверть века назад.

Так они двигались втроем по старой дороге, вдыхая пьянящий воздух благословенного острова, пока не заметили вывеску «Кool Club», из-под нее рывками вырывалось пульсирующее буханье.

– Нам сюда, это как раз для вас.

Они зашли, уселись за столик, вытянули ноги.

– Пить! «Маргариту»!

– Хватит с нас на сегодня агавы. Колу.

– Со льдом!

Он заказал три колы с лимоном, девушки выпили свою сразу и вскочили: новый ритм звал их, они, приплясывая, двинулись к центру, зазывая и его жестами, он отказался тоже жестом. Может, кого найдут.

Это была не его музыка, но ритм входил прямо в живот, заставляя ступни притопывать, а пальцы – выбивать дробь на крышке стола. Танцы, сегодня в клубе будут танцы. Попивая колу, он смотрел на танцующих.

Зазвучал PSY-евский «Gangnam Style», толпа восторженно загудела, девушки пританцевали к столику, схватили его за руки и потащили с собой.

– Оооо, sexy lady!

Отвертеться было никак невозможно, и он впрягся в общие скачки, глядя на экран, где шел клип. Левая нога – правая – руки вперед – поводья – скачем – руки на бедра – вертим бедрами – правая рука вверх – вертим лассо. Оказалось, что танец – как езда на велосипеде, забыть нельзя: ноги и руки, подчиняясь ритму, двигались сами, матрицу движений задавал клип, и он вместе со всеми выдыхал:

– Oppa Gangnam Style!

К концу песни он уже вполне вписывался и даже получал от этого удовольствие: Лена и Наташа слева и справа от него двигались совершенно естественно, без напряжения, заряжая его своей энергией, передавая волны чистой радости от ритмичного движения. Даже в Корее можно быть ковбоем с такими лошадками.

– O-oo-o…

– Baby baby…

– Eh – sexy lady!

– Oppa Gangnam Style!

В клубе они провели часа два, и он честно доскакал до канадской границы, но в отель решил взять такси. В потертом лимузине они упаковались на заднее сиденье.

– В «Aeneas».

– Музыку!

Водитель включил радио, и голос Alex Hepburn запел Under; это было ему ближе, но и девушки заголосили:

– Don't say those words!

– Don't say it's over![15]15
  Не говори этих слов!
  Не говори, что все кончено! (Alex Hepburn).


[Закрыть]

Песня была невыразимо грустной, неоновая надпись «It's over» уже виднелась впереди, день заканчивался; ему почему-то вспомнилась Эдит Пиаф, они приехали.

В холле отеля у него возникла мысль зайти в бар, выпить «на посошок», но он отогнал ее. Все, что имеет начало, должно иметь конец, и никуда от этого не денешься. Прощание получилось сумбурным: они говорили дежурные фразы о приятном вечере, о том, что неплохо бы еще как-нибудь…, желали друг другу спокойной ночи, не знали, как закончить, – в конце концов он получил два чмока в щеку, девушки двинулись к себе, оборачиваясь, улыбаясь и прощально помахивая руками. It's over.

В номере он сразу пошел в душ и долго стоял под горячей водой, в голове вертелась какая-то французская песня, которая начиналась с «Non!», но дальше не вспоминалась. Выйдя из душа, он стал перед зеркалом – загар уже позолотил, подтянул кожу, живота нет, Wrangler за тридцать лет не изменил размер; не Дорифор Поликлета, но все могло быть и хуже, гораздо хуже. Он набросил белый махровый халат, вышел, достал ментоловую сигарету и пошел к выходу в лоджию, но услышал стук. Посмотрев на часы, он начал думать о бестолковой пятизвездочной прислуге и резко открыл дверь.

У порога стояла Лена, одежда была другая, вокруг бедер обвивался причудливый золотистый пояс, в волосах появилась жемчужная заколка, сквозняк донес до него новую порцию парфюма; левая ее рука сжимала пачку «парламента» как гранату с выдернутой чекой, правая была еще поднята со сжатыми для стука пальцами; по лицу переливалась виновато-лукавая улыбка.

– Я не могу найти свою зажигалку, у Вас нет огня?

* * *

Он проснулся, жарко, сбросил одеяло. Кондиционер тихо жужжал, кожа была сухой и прохладной, мышцы тихо ныли, пытаясь что-то вспомнить. …пожар, тебе приснился пожар… какая-то война… кони. Кони? … с кем-то ты боролся. Ну никогда не удается вспомнить самое главное. Заснуть бы еще.

Двигаться не хотелось, он лениво потянулся и стал перебирать диски в джукбоксе памяти, что там вчера пели, Omega была? послышался щелчок и зазвучал голос Ланы:

– I'm feeling alive… I've got that summertime, summertime sadness… I think I'll miss you forever…

Какая удивительная девушка. Мыслям тоже не хотелось двигаться, но движок уже запустился, заурчал, потихоньку набирая обороты.

Кипр… Греция… Троя. И кто же кого завоевал у этого Гомера: ахейцы Трою или… За что они там рубились десять лет своими бронзовыми мечами, что с этого поимели. Ахилл, Патрокл, Гектор – все погибли, а Прекрасная Елена возвращается домой с Менелаем, как будто не изменяла ему совсем, как будто не из-за нее все это случилось… хоть бы по заднице ее кто отшлепал, что ли. Так нет: Троя горит, а ее старейшины с восхищением смотрят на Елену, не смея осуждать, – слюни распустили, старые придурки – еще бы орден дали на дорогу – Святой Марии Магдалины, «за многолетнюю службу на б… стезе… примите и носите с гордостью… так, надо на левую грудь… где у нас левая… ох, обе хороши… жаль, орденов больше нет». Вот тебе и механизм. Без Афродиты тут никак не обошлось. А Дарвин про это ничего не писал, – ботаник, что с него взять. Или как раз про это он и писал. Как все запутано. Се ля ви, чтоб их черт побрал, этих французов. Ладно, пора тебе… на Итаку.

* * *

Вдвоем с Джимом Моррисоном они бродили по дьюти фри ларнакского аэропорта, Джим напевал Come on baby, light my fire[16]16
  Давай, крошка, зажги во мне огонь (The Doors).


[Закрыть], он же бесцельно рассматривал разноцветные футболки, с нетерпением ожидая объявления о вылете.

В самолете, после набора высоты, он достал плейер, нашел старый французский сборник, услышал Non, je ne regrette rien[17]17
  Нет, я не жалею ни о чем (Edith Piaf).


[Закрыть] и закрыл глаза.

* * *

Домой он приехал поздно, звонить не стал, открыл дверь; жена не спала:

– Привет, как отдохнул, – она подставила щеку, но он обнял ее, прижался к ней, родной запах наполнил его; их тела сложились, как половинки магнитного брелка.

– Я привез тебе духи.

– Опять?

– Да. Я хочу, чтобы было опять.

– А я наварила тебе борща.

– Я не хочу есть. Пошли спать.

Потом он долго лежал с открытыми глазами. «Все хорошо, – повторял он, – все хорошо».

Утром он проснулся рано, но вспомнил, что сегодня воскресенье. Спать расхотелось, и он тихо вышел на кухню. На пороге клетки сидел попугай, он подставил ему тыльную сторону ладони.

– Привет, Дод! Как ты тут без меня поживал.

Птиц прыгнул на руку и выдал визитку:

– Жемапель[18]18
  Меня зовут (фр.).


[Закрыть] Дод, бонжур!

– Ты мой французский воробышек.

– Любимый-драгоценный!

– Самый любимый, самый драгоценный.

Он подставил руку к лицу, получил клювом по носу, пересадил попугая на плечо и включил кофеварку.

В гостиной он взял пульты тюнера и телевизора, убавил громкость и улегся с кофе на диван. Дод упорхнул и уселся перед портретом дочки:

– Ты моя маленькая птичка, – говорил он голосом жены, – я тебя люблю-люблю.

На «М6 Music» Brice Conrad в клипе уплывал в море за русалкой, а ему было уютно дома, хорошо, никуда не хотелось, хотя и было немного грустно. Вспомнился Давид. Нужно позвонить ему, пусть подыщет мне новую унцию. Он поставил чашку на столик, достал с полки каталог. Дод уселся ему на плечо и стал чистить ухо.

Монета нашлась почти сразу: двадцать долларов, золотая унция конца девятнадцатого века, Double Eagle с распахнутыми крыльями.

– Что скажешь, Додик?

– Орлишка!

– Да конечно, но еще двадцать?

– Амур тужур[19]19
  Любовь навсегда (фр.).


[Закрыть]!

Если так, то двадцать будет в самый раз.

Tracklist

1. Deep Purple – «Highway Star»

2. Rainbow – «Stargazer»

3. Lara Fabian – «Je t'aime»

4. Queen – «The Show Must Go On»

5. The Beatles – «Lucy in the sky with diamonds»

6. Scorpions – «Still Loving You»

7. Rammstein – «Sonne» clip

8. Scorpions – «Wind of Change»

9. The Rolling Stones – «Satisfaction»

10. Pink Floyd – «Another Brick in the Wall» clip

11. The Rolling Stones – «It's only rock 'n roll»

12. PSY – «Gangnam Style» clip

13. Alex Hepburn – «Under»

14. Omega – «Perls in her Hair»

15. Lana Del Rey – «Summertime Sadness»

16. The Doors – «Light my fire»

17. Edith Piaf – «Non, je ne regrette rien»

18. Brice Conrad – «OH LA» clip

Кошки Канта не читают

Две вещи на свете наполняют мою душу священным трепетом – звёздное небо над головой и нравственный закон внутри нас

(И.Кант)

Была последняя пятница месяца, и они, как и в каждую последнюю пятницу были вместе – вот уже лет двадцать. Даже в отпуск они ездили так, чтобы вернуться к Алексу на дачу к этому дню. Дача за двадцать лет сильно изменилась: появился бассейн, газоны вместо грядок, сам дом был полностью перестроен, вернее, старый кирпичный был снесен, и на его месте был поставлен сборный финский двухэтажный дом со всеми удобствами. Центром первого этажа был камин, перед ним были расставлены кресла, кушетки, везде были пледы, шкуры, подушки – подушек было так много, что невольно вспоминался султан Сулейман. Но женщин не было.

Дверь вела на террасу перед бассейном, где они сейчас и сидели, слушая скрипку сверчка. Пузатая бутылка «Courvoisier» на столе была наполовину пуста, пепельница полна окурков, карты сложены, преферанс окончен – выиграл Алекс. В остальные дни Сергей и Олег, как и все, звали его Сашей, но в эти пятницы он был Алекс – так называла его когда-то то ли Амели с пляс Пигаль, то ли Одри с Монмартра, – имена менялись, но рассказ его об этом всегда был немного грустным, как рюмка абсента в парижском кафе октябрьским туманным вечером.

Играли не на деньги. Традиция зародилась в самом начале: проигравший привозил коньяк в следующий раз, а выигравший рассказывал историю из своей жизни. Или не совсем из жизни, но – свою. По умолчанию все истории считались правдой, сомнению не подвергались, даже если какая-то часть старой вплеталась в новую. Они не были Тартаренами из Тараскона, они все работали с деньгами: Сергей – в банке, Олег – в консалтинговой компании, а Алекс – на государевой службе; они были серьезными людьми – в рабочее время.

Ужин обычно не готовили – никаких шашлыков – привозили с собой разные деликатесы и накрывали стол по-студенчески, как раньше – в Нархозе. Ну, не совсем как раньше – докторской колбасы и газеты не было. Зато обязательными были бородинский хлеб с тмином, маринованные нежинские огурчики и немного свежего сала. Кетчуп бывал разный, но всегда – очень острый, Red Hot Chili Peppers. Серьезным людям очень полезен кусок сала под «Californication» по пятницам. Горчица могла быть русской или немецкой. Пили всегда по три рюмки холодной смирновской водки, закуску брали руками – разве можно соленый огурец есть с вилки; сало уже лежало порезанным на маленьких кусочках хлеба. После третьей всегда курили, а потом добрасывали в себя, что там было еще, чтобы уже не думать о еде, минут двадцать отдыхали – обменивались новостями – и шли расписывать пулю.

* * *

– Давай, Алекс, твой выход, что ты там приготовил на вторую часть Марлезонского балета, по глазам вижу – что-то есть, – сказал Сергей.

Алекс молча достал из кармана связку ключей, отсоединил брелок и бросил на стол. Сергей взял его за кольцо, поднял и повертел: кольцо цепочки было продето в голову льва из золоченого металла, а дальше шел круто загнутый зеленовато-желтый коготь величиной с полпальца. Сергей потрогал кончик когтя и передал брелок Олегу.

– Так он настоящий! Ты что – на львов охотился: снега Килиманджаро, недолгое счастье Алекса Макомбера и все такое?

– Разве можно стрелять в таких зверей? Просто подумал как-то, что еще не видел Большую Кошку не через решетку и не слышал…

– Так вот сидел-сидел на диване и подумал про Большую Кошку? – ехидно спросил Олег.

– Да, сидел на диване, смотрел MTV…

– Ты хочешь сказать – National Geographic.

– Нет, я смотрел клип Katy Perry «Roar», такая она там вся загорелая и сочная… и, когда она говорила «roar», у меня прямо…, ну я и подумал…

* * *

«Выпить еще кофе или попытаться заснуть после взлета», – думал Алекс, расхаживая по второму этажу терминала D бориспольского аэропорта. Но ведь не дадут: сначала начнут показывать жестами, что если мы упадем в море – кислородные маски с наклеенным смайликом выпадут сверху, а если вы потянете за шнурок на спасательном жилете – смс с соболезнованиями родственникам будет отправлено автоматически согласно тарифам Вашего оператора с учетом роуминга. Потом те же симпатичные девушки в семь часов утра будут настойчиво предлагать запихать в себя курицу с рисом и булку с маслом, кекс будет крошиться на колени мимо подноса, а кофе напомнит о второй мировой войне. В результате ты прилетишь в Амстердам совершенно невыспавшимся, как в прошлый раз, и времени поспать на газоне в парке у тебя не будет, и нужно будет ждать до пол-одиннадцатого следующий «боинг», в котором за восемь часов тебе может быть удастся заснуть. Такой ход мыслей привел его к бару, где он заказал двойной эспрессо, забрал его и двинулся в комнату для курения. Кофе был хорош даже в бумажном стаканчике, дым черного «данхилла» не хотел выходить из легких – впереди три часа полета. За окном простиралось летное поле с разнокалиберными самолетами под хмурым небом, репродуктор женским голосом объявил, что пассажиры рейса KL 1382 компании KLM приглашаются на посадку, и Алекс, последний раз затянувшись и допив кофе, направился к выходу… И куда тебя черт несет?

На борту некрасивые, но милые KLMовские девушки требовали fasten your seat belts и делали другие вещи, определенные протоколом начала знакомства в самолете. Вермееровские жемчужные сережки в ушах ближайшей отвлекали Алекса от рутины демонстрации масок, жилетов и переключили тумблер памяти на «The Girl With Pearl's Hair», что привело его в балладное настроение. Самолет взлетел, можно было включить музыку; «Stairway to Heaven» сменила «Black Magic Woman» Сантаны, хорошая у них тут акустика, слева кто-то тронул его за руку, он повернулся: соседом его оказался карибский немолодой вуду в дредах – он держал в руках самокрутку и жестом просил прикурить. Алекс достал зажигалку и протянул соседу, тот прикурил, смачно затянулся и, не выдыхая дым, передал назад зажигалку вместе с самокруткой. Алекс тоже затянулся, но долго держать в себе дым не смог:

– Хорошая!

– Ямайская!

– Как у вас там дела?

– Круто!

– А телки как?

– «No woman no cry».

– Это точно!

Сантана сошел со сцены, его сменил Кен Хенсли и запел «Lady in Black». На груди у него ритмично подрагивал круглый медальон с профилем льва и надписью «Golden Lion. Germany. 1977». Сверху над сценой виднелся плакат Rock 'n roll Canal Cruise, а где же канал, Алекс посмотрел в окно: узкие амстердамские дома, тесно прижавшись друг к дружке, проплывали мимо, вода слегка пенилась вдоль борта, на набережной стояли женщины, одетые слишком легко для прохладного вечера; они приветственно махали ему подсолнухами, слегка кровавыми от света красных фонарей. Он заметил плотную смуглую брюнетку без подсолнуха, она манила его к себе рукой: «Выходи, Алекс, ты уже приплыл, тебе нужно именно сюда, у меня есть все, что тебе нужно. Выходи, температура за бортом – плюс шестнадцать».

Он открыл глаза и посмотрел налево – лысый сосед его с рыжими викинговыми усами отстегивал ремень безопасности. Вот тебе и кофе: говорили же – не кофе они там пьют в своих кофейнях!

Аэропорт Схипхол, два часа свободного времени: можно попить кофе, не буду, поесть, тоже не хочу, пошататься по «Schiphol Plaza», прикинуться арабским шейхом в «Gassan Diamonds», не поверят; даже «Casino» есть, даже отделение Rijksmuseum – обещают оригиналы Рембранта, аквамассаж в «Back to Life», да, back to…, до центра километров пятнадцать. Он вышел из аэропорта, сел в такси и поехал к вокзалу.

На привокзальной площади он стал лицом к городу, пытаясь вспомнить направление, и двинулся вперед и влево. Минут десять он брел по улицам, не узнавая их, пока не вышел к каналу. Метров через триста он увидел кофейню и зашел: никого не было, только парень с сережкой в правом ухе за стойкой. Биллиард, три столика – да, то самое место, откуда начался его Великий Амстердамский Трип пять лет назад. Он присел, заказал кофе, отхлебнул глоток и закурил. Парень спросил, не нужно ли ему еще что-нибудь.

– Да.

– Десять евро.

– Ок.

Парень спросил, нужна ли ему бумага.

– Нет, упакуйте.

Привычными движениями бармен насыпал в полиэтиленовый пакетик снадобье, взвесил, вставил его в аппарат, который запаял край, и положил на прилавок. Алекс бросил его на дно сумки, расплатился и вышел к каналу.

* * *

Тогда он ехал в Амстердам из Берлина на поезде, рано утром в Брюсселе была пересадка; ночь была беспокойной, деньги за спальный вагон потрачены зря, спать хотелось ужасно. По проходу бельгийского вагона туда-сюда сновали люди и что-то тихо бубнили, рано еще, что они там жужжат, шуршат, шелестят, еще темно.

Темно, он бредет по ночному лесу, спотыкаясь о корни, надо быстрей, звук пилы приближается, ветки вязов бьют по лицу …фррр, оборачивается – нет, это не Фредди, – черноволосая фурия с бензопилой, поднимая по очереди арочные брови, улыбаясь и упруго ступая длинными ногами по палой листве, догоняет его: черный кожаный корсет, черные перчатки и сапоги, бедра в черной коже, высокие каблуки не мешают ей двигаться с кошачьей грацией; он застывает на месте, прислонившись спиной к дереву. Пантера, Catwoman? Что она хочет… зачем же …пила… не может же она… меня… надо ее… уболтать. Кожа ее корсета мягкая, не лак, зиппер начинает сверху медленно двигаться вниз, сам, открывая… бронзовую кожу сменяет совсем белая полоска и… колыхание, обещающее еду и ласку, тепло и сон; он с трудом отрывает взгляд, поднимает – она совсем не злая. Переводит дух и судорожно ищет слова:

– Послушай, не нужно… ты же добрая, я знаю, мы же можем… с тобой… давай… брось…

– Да, я добрая, и я сделаю то, что ты хочешь, но сам не знаешь об этом. За тем ты здесь и есть, больше тебе некуда спешить, но ты должен…

Ее рука с бензопилой медленно поднимается и описывает полукруг у него над головой; на него сыплются срезанные ветки вяза, в низу живота все сжимается и холодеет, он завороженно смотрит в ее глаза, – резким движением она отбрасывает пилу, та медленно кувыркается в воздухе. Холод сменяет тепло: ее бедра прижались к… ну вот, ну давай, детка, давай. Он трогает мягкую черную кожу, потом бронзовую… белую, достает до… их надо освободить. Пила падает на землю, ударяется о корни, издавая скрежещущий звук; я знаю, я хочу… его голова дергается: поезд тормозит, за окном виден огромный дебаркадер со стеклянной правой стеной, за ней – море, рейд, корабли. Амстердам. Что же она… обещала, и что я хотел, что я должен… бл… чччерт… fuckkk… merdeee… Scheißeee!

* * *

Тогда он искал ее глазами весь Амстердам, до самого отъезда; искал, разглядывая «Ночной дозор», и в Diamond Museum, и у Ван Гога, искал на набережных каналов и в «Храме Венеры»; однажды ему показалось, что он увидел ее в Red Light District, но это была не она. Когда они курили с ямайским парнем в вязаной шапочке, валяясь на газоне в парке, мимо прошло несколько женщин, удивительно похожих на нее. Он так и не смог втолковать тому парню, что Боб Марли был православным.

За пять лет чувство неудовлетворенности не покинуло его, это «что ты хочешь, но сам не знаешь об этом» часто пыталось всплыть, пробиться в сознание, – когда он сидел на совещаниях или проводил их сам, когда ему дарили Rolex или вымогали мзду за сохранение должности, когда вручали орден энной степени на юбилей или объявляли выговор на Коллегии, когда он возвращался домой или начинал новый день. И сейчас, когда он брел к вокзалу, смутная надежда теплилась в душе: вот за этим углом, вот сейчас. Что же ты хочешь… куда ты бежишь… от кого убегаешь. Зачем тебе Килиманджаро… …пора уже в аэропорт.

Оставалось минут пятнадцать до регистрации, Алекс купил три майки разных цветов с надписью What do you want и выпуклым клевером каннабиса, покурил и пошел искать ворота в Африку.

Объявили рейс KL 565 до Найроби. Вместе с посадочным талоном ему дали яркий буклет с видом заснеженной вершины; снега не хотелось, и Алекс положил буклет в сумку. В «боинге» он нашел свое место, уселся и стал думать, что бы такое почитать, чтобы не думать о сигаретах.

– Извините, мое место у окна, – он поднял глаза, увидел девушку с прямоугольной сумкой и пакетами дьюти фри, встал, чтобы ее пропустить, получил углом сумки по чувствительному месту, помянул Джейн Биркин недобрым словом и сел в свое кресло. Девушка тоже села – у окна, порылась в своей сумке, достала телефон и стала колдовать над экраном. Алекс достал планшет и буклет и положил сумку в багажный отсек над головой. Девушка встала:

– Можно я….

Алекс опять поднялся, и, пропуская девушку, получил по тому же месту, теперь уже бедром.

– Ой, извините.

– Давайте, я Вам помогу.

Они уселись на свои места.

– Вы не из Киева?

– Да. Это так заметно?

– Я, по-моему, видел Вас в Борисполе.

– Так и Вы – «Safari-Tour»?

– Точно. А Вы за чем в Кению?

– Решила сбежать с юбилея, папа купил мне тур. Хочется чего-то нового…

– Юбилей? Погодите, это не в Вашу честь американцы выпустили новый позолоченный quarter?