Текст книги "Фазиль. Опыт художественной биографии"

Диалог авторов

ЕВГЕНИЙ ПОПОВ: Про Библиотечный институт я много слышал в Красноярске от Зория Яхнина. Друг юности Искандера, кстати, первым напечатал мой рассказ, когда мне едва-едва исполнилось шестнадцать лет. Но это отношения к нашей книге не имеет. Хотя, может, и имеет. А про Литинститут, про Коваленкова сам Фазиль мне поведал. Он относился к своему мастеру с не меньшим уважением, чем Солоухин.

МИХАИЛ ГУНДАРИН: Тут, конечно, не следует забывать, что Искандер, когда учился, был только поэтом, прозу еще не писал.

Е.П.: Но когда мы с вами говорим, что он «пытался вести себя профессионально», то я невольно вспоминаю, как он рассказывал мне о своей первой встрече с Евгением Евтушенко. Встретились они у Семена Кирсанова. Помните, был такой поэт, друг Маяковского?

М.Г.: Конечно, помню: «Жил-был я… Помнится, что жил…»

Е.П.: Фазиль принес ему стихи, и Кирсанов познакомил его с каким-то долговязым пареньком, велел им дружить. Они вышли от Кирсанова вместе. Паренек был не кто иной, как юный Евгений Александрович. Евтушенко моложе Фазиля на три или четыре года, но к тому времени уже вовсю печатался. Как «столичная штучка», он тут же взял шефство над «провинциалом». Удивился, что кавказец, о котором так лестно отзывается САМ КИРСАНОВ, никого из тех, КОГО НАДО, в Москве не знает. Нужно публиковаться, пытаться войти в ИХ КРУГ, убеждал Евтушенко своего нового знакомого. Сам он уже тогда чувствовал себя в литературе как рыба в воде. Принятый в Литинститут даже без так называемого аттестата зрелости об окончании школы, выпустил в 1952-м первую книжку, был тут же принят в Союз писателей, стал секретарем его комсомольской организации. На похоронах Фазиля он вспоминал, как они вместе ходили в театры, куда им доставала контрамарки мама Евтушенко Зинаида Ермолаевна, администратор филармонии. Его удивляло, что Искандер, «такой трагический писатель», почему-то любил оперетту. Потом их пути разошлись. Фазиль уехал по распределению в Брянск, а Евтушенко в 1957-м выперли из Литинститута, несмотря на всю его известность, а может, и благодаря ей.

М.Г.: А с кем еще дружил тогда Искандер?

Е.П.: В 1954 году вместе с Фазилем закончили Литинститут прозаики Майя Ганина, Владимир Карпов, который говорил, что во время войны стрелял таких мерзавцев, как авторы и составители альманаха «МетрОполь», поэт Кирилл Ковальджи, воспитавший целую плеяду замечательных русских поэтов конца ХХ века, драматург и публицист Леонид Жуховицкий, легендарная Зоя Крахмальникова, которой Окуджава посвятил песню «Прощание с новогодней елкой», красавица, арестованная в 1982-м за издание православного альманаха «Надежда».

М.Г.: Вы говорили, что видели личное дело Фазиля Искандера в Литинституте?

Е.П.: Даже два дела. Одно – студента Литинститута Фазильбея Искандера, комсомольца с апреля 1945 года, переведенного с 4-го курса Библиотечного института и зачисленного 31.08.1951 на 2-й курс Литинститута, так как «он прошел творческий конкурс и командирован Союзом писателей Абхазии как талантливый поэт». Характерно, что уже 12.09.1951 Искандер был перезачислен на 3-й курс с правом свободного посещения политэкономии, истории новейшего времени и зарубежной литературы. Практиковался месяц, с 7.02.1952, в г. Сухуми, газета «Советская Абхазия», а с 24.01.1953 года – в газете «Дагестанская правда», г. Махачкала. Получил месячный отпуск с 5 марта по 5 апреля 1953 года «для собирания материалов и работы над задуманной поэмой». Получил выговор за утрату студенческого билета, который у него украли в электричке. 24 июня 1954 года постановлением Государственной экзаменационной комиссии № 14 ему была «присвоена квалификация литературного работника».

Другое дело – «старшего преподавателя кафедры художественного перевода, руководителя семинара абхазской переводческой группы» Фазиля Абдуловича Искандера (1971–1973), о чем я узнал впервые. Он как-то об этом этапе своей жизни особо не распространялся. Он вообще о многом не любил рассказывать.

М.Г.: Вот интересно, можно ли считать, что тогда в Литинституте ничто не говорило о складе ума Фазиля, его парадоксализме, грядущем точнейшем понимании окружающей реальности?

Е.П.: Говорило. Фазиль есть Фазиль. Он, живя в сталинской России, и не думает скрывать, что его отец Искандер Абдул Ибрагимович, 1885 г.р., мещанин, – иностранный подданный, проживает за границей, работает на строительстве железной дороги, и даже указывает его весьма странный домашний адрес: Иран, город Решт, улица Хиабен-Шах, цветочный магазин Аллаверди. Почему он уверен, что это ему было НУЖНО, – не знаю.

А разве нет будущей «фазилевщины», когда на вопрос анкеты «ПРИНИМАЛ ЛИ УЧАСТИЕ В ОКТЯБРЬСКОЙ РЕВОЛЮЦИИ» он традиционно отвечает «нет», но совершенно не к месту добавляет «и не мог». Или хладнокровно сообщает «Кроме русского, знаю родной абхазский, имею представление о грузинском, турецком и немецком языках».

М.Г.: «ИМЕЮ ПРЕДСТАВЛЕНИЕ»! Да, это уже писатель Фазиль Искандер.

Глава пятая
Брянск – Курск – Сухуми

Во глубине России

Литинститут был позади – но в Абхазию Фазиль не вернется еще два года. Будет приезжать на лето, будет публиковать в местной периодике стихи, но судьба ведет его в Брянск и Курск. Формальная причина проста – распределение, обязанность отработать определенное время по специальности. Для Литинститута работой по специальности считалась и журналистика; собственно, многие выпускники, получив диплом с квалификацией «Литературный работник», рассчитывали именно на такие места. Хотя публицистического опыта у Фазиля не имелось, умение создавать тексты в самых разных жанрах было у него врожденным.

Но и кроме того, думаем, ему самому хотелось задержаться в другом мире, отличном от мира абхазских друзей и родни. Он уехал оттуда несколько лет назад – и вот уже возвращаться? Не рано ли? Как мы знаем, окончательно Фазиль ни в Сухуми, ни тем более в Чегем не вернется.

Кстати, примерно в это же время и в сравнительно близких краях российской глубинки (Калуга) учителем и внештатным корреспондентом газеты работает другой кавказец – Булат Окуджава, который мало того что сочинил стихи, посвященные Фазилю, но еще и сделал его персонажем своей знаменитой песни о друзьях, что скоро «выбьются в начальство». Не откажем себе в удовольствии процитировать несколько строчек из этой песни. Фазиль ее очень любил и часто напевал:

 
…Скоро все мои друзья выбьются в начальство,
и тогда, наверно, мне станет легче жить.
 
 
Робость давнюю свою я тогда осилю.
Как пойдут мои дела, можно не гадать:
зайду к Юре в кабинет, загляну к Фазилю,
и на сердце у меня будет благодать.
 
 
Зайду к Белле в кабинет, скажу: «Здравствуй, Белла».
Скажу: «Дело у меня, помоги решить».
Она скажет: «Ерунда, разве это дело?..»
и, конечно, мне тогда станет легче жить.
 
 
Часто снятся по ночам кабинеты эти,
не сегодняшние, нет, завтрашние – да.
Самовары на столе, дама на портрете.
Просто стыдно по пути не зайти туда.
 
 
Города моей страны все в леса одеты,
звук пилы и топора трудно заглушить.
Может, это для друзей строят кабинеты?
Вот настроят, и тогда станет легче жить.
 

Это был 1974 год. Кабинетов не построили. Нарисовать на портрете даму забыли. Персонажи этой песни: Юрий Левитанский, Белла Ахмадулина, Фазиль и сам автор – нынче находятся в другой реальности, и встретимся ли мы еще с ними, неизвестно. Кстати, Искандеру Окуджава посвятит еще одно стихотворение, более лиричное:

 
Быстро молодость проходит, дни счастливые крадет.
Что назначено судьбою – обязательно случится:
то ли самое прекрасное в окошко постучится,
то ли самое напрасное в объятья упадет…
 

Итак, в августе 1954 года Искандер отправляется в Брянск и приступает к работе в газете «Брянский комсомолец». Многие помнят, что тогда на каждую область полагалось две газеты – «молодежно-комсомольская» и «взрослая партийная». Журналистскую карьеру Искандер начал в комсомольской печати.

Много ли мы знаем о Брянске? Кроме того, что на своем жизненном пути его посетил Фазиль Искандер, а до революции там бывал юноша Паустовский, который, как он потом утверждал, именно в этом старинном русском городе полюбил русскую природу, родился как мастер живописного слова, а заодно отказался от слишком романтического мировосприятия жизни.

Во времена Паустовского в городе насчитывалось меньше 30 тысяч жителей, во времена Искандера – чуть более 100 тысяч, сейчас – почти полмиллиона. Здесь выпускают тепловозы, грузовые вагоны, автогрейдеры, асфальтоукладчики, сельскохозяйственную технику, стройматериалы, швейные изделия, другую промышленную продукцию. Идут железнодорожные линии на Москву, Киев, Харьков, Гомель, Смоленск, Орел и Вязьму, есть аэропорт, через Брянск пролегает нефтепровод «Дружба».

И по-прежнему «шумит сурово Брянский лес». В лесах Брянщины действовали партизанские отряды общей численностью до шестидесяти тысяч человек. Увы, но значительная часть мирного населения была истреблена фашистами, о чем, конечно же, знал молодой Искандер. Следы вчерашней войны здесь были особенно явственны, наглядны.

Первая публикация Искандера в «Брянском комсомольце» датирована 9 сентября 1954 года, последняя – 9 мая 1955-го. Всего же местному краеведу Андрею Кукатову удалось насчитать 14 публикаций Фазиля Искандера за те восемь месяцев, что он в Брянске работал. Что же это были за тексты? Скажем сразу: самые разные. Начинающему корреспонденту особо выбирать не приходилось.

В дебютном материале «Решения остались на бумаге» осуждалась «запущенность воспитательной работы»: «Нередко можно встретить юношей в нетрезвом виде, а колхозницы Наталья Филатова и Настя Доманова посещают евангелистскую секту».

Что еще? Несколько заметок с производства, которые смело можно пропустить. Но Искандеру удавалось разместить в газете и статьи о литературе или окололитературных делах. Например, о работе сельского литературного кружка, в котором выпускник московского вуза нашел ряд недостатков, о чем и сообщил читателям. Еще – о вышедшем в Москве сборнике современных турецких писателей (удивительный был спектр тем у областной газеты; но такое считалось в порядке вещей: провинциальная пресса должна была писать обо всём, быть информационным рупором дальнего действия – телевидения-то тогда в провинции практически не было). Самая интересная из этих статей – к 140-летию со дня рождения Лермонтова. Выводы юного Искандера о гибели Лермонтова были радикальными: «Сейчас уже доказано, что это было преднамеренное убийство. Обеспокоенное деятельностью поэта-бунтаря, его большой популярностью, царское правительство спешило избавиться от него».

Разумеется, от столь радикальных выводов Искандер впоследствии отошел.

Еще одна сфера внимания Искандера-журналиста – спорт и жизнь около спорта. Деятельность брянских спортсменов из Гордеевки, Дятькова и Дубровки описана в заметках «Забытые спортсмены» и «За культурное поведение спортсмена». Находим и фельетон «За новым фасадом», бичующий ввод в эксплуатацию Дома физкультурника паровозостроительного завода с недоделками. Материал подписан по-свойски, будто местным жителем: Ф.Искандер, г. Бежица.

Однако самое главное с Фазилем случилось в конце его брянского «почти года». Собственно, он описал это в «Созвездии Козлотура». Происшествие, что называется, имело место быть в действительности – поэтому дадим слово самому писателю. Кстати, с описания этого курьезного момента и начинается его знаменитая повесть.

«В один прекрасный день я был изгнан из редакции одной среднерусской молодежной газеты, в которой проработал неполный год».

Мы теперь знаем, как называется эта газета. Знаем и имя редактора – Леонид Андреевич Мирошин.

«По какому-то дьявольскому стечению обстоятельств оказалось, что мой редактор пишет стихи. Мало того, что он писал стихи, он еще из уважения к местному руководству выступал под псевдонимом, хотя, как потом выяснилось, псевдоним он взял напрасно, потому что местное руководство знало, что он пишет стихи, но считало эту слабость вполне простительной для редактора молодежной газеты.

Местное руководство знало, но я не знал. На первой же летучке я стал критиковать одно напечатанное у нас стихотворение. Я его критиковал без всякого издевательства, хотя, возможно, и с некоторым оттенком московского снобизма, что, в общем, простительно для парня, только-только окончившего столичный вуз.

Во время своего выступления я краем глаза заметил странное выражение лиц наших сотрудников, но не придал этому большого значения. Мне, честно говоря, показалось, что они поражены изяществом моей аргументации.

Возможно, мне всё это и сошло бы с рук, если б не одна деталь. В стихах, написанных от имени сельского комсомольца, говорилось о преимуществах картофелекопалки перед ручным сбором картофеля.

По простоте душевной и даже литературной я решил, что это одно из тех стихотворений, которые приходят самотеком во все редакции мира, и в конце своего выступления, чтобы не совсем обижать автора, сказал, что всё же для сельского комсомольца оно написано довольно грамотно.

Впоследствии я никогда не критиковал стихи нашего редактора, но, кажется, он мне не верил и считал, что я эту критику перенес в кулуары.

В конце концов, я думаю, он правильно решил, что для провинциальной молодежной газеты вполне достаточно одного стихотворца. Какого именно, в этом у него не было сомнений, как, впрочем, и у меня.

Весной началась кампания по сокращению штатов, и я попал под нее».

«К сожалению, – сообщает краевед Андрей Кукатов, – пока не удалось обнаружить это легендарное стихотворение».

Кстати, обратим внимание на совпадения: в институте Искандер принял за сочинения графомана стихи капитана Лебядкина, здесь – стихи редактора. Об этом мы знаем от него самого. Вполне вероятно, и в том и в другом случае это его «неведение» всего лишь художественный прием… А может, следствие знаменитого искандеровского простодушия. И кстати: уволить по сокращению штатов молодого специалиста, прибывшего по распределению, было, согласно советским законам, не так-то просто. Так что, возможно, выбор Искандера был более добровольным, чем нам кажется. С другой стороны, без уважительной причины с работы, куда попал по вузовскому распределению, тоже было не уехать. Наказуемо! Поэтому редактор, уволивший выпускника Лита, одновременно дал ему вольную…

Как бы то ни было, с Брянском пришлось расстаться – впрочем, без особого сожаления. Как писал довольно мстительно Искандер в своей первой повести, «мне порядочно надоел псевдомолодежный словарь нашей газеты, ее постоянное бесплодное бодрячество».

Сегодня об Искандере в Брянске напоминает разве что узбекское кафе быстрого питания «Искандер кебаб» на Вокзальной улице да радения редких краеведов-любителей, по крупицам собирающих всё, что связано здесь со всемирно известным писателем.

Впереди был Курск, в котором – хотя времени Фазиль провел там столько же – всё сложилось удачнее. И вспоминают здесь Искандера чаще. И вообще, Курск – город не совсем обыкновенный. За столетия история этой земли обросла не одним десятком мифов. Кто-то считает, что именно здесь скрыты сокровища Мамая. Кто-то ищет в Курске следы Соловья-разбойника или легендарного города Древней Руси Римова. Не менее известен другой курский разбойник – Кудеяр, якобы брат самого Ивана Грозного. Курские предания говорят о нем как о местном Робин Гуде. Мол, никогда атаман не обижал бедняков, а некоторым, особо обездоленным, даже помогал. Сюда при советской власти были сосланы обэриуты Даниил Хармс и Александр Введенский. Ну и, наконец, порог третьего тысячелетия ознаменовался трагедией с подводной лодкой «Курск».

Фазиль, заметим, верил во всю эту мистику, верил, что всё здесь, в Курске, неспроста: и Курская магнитная аномалия, крупнейшее в мире месторождение железной руды, и Курская Коренная икона Божией Матери, которая волею судеб оказалась в Нью-Йорке, но с 2009 года каждый год отправляется из Америки в Курскую епархию. И, конечно же, Курская битва 1943 года, определившая, как и разгром немцев под Сталинградом, исход Второй мировой войны. В курском католическом костеле венчался автор «Черного квадрата» художник Казимир Малевич.

В редакции «Курской правды» хранится папка с бумажными тесемками, на обложке которой значится: «Искандер Фазильбей Абдулович», а в ней среди прочих документов есть собственноручно классиком написанное заявление: «Прошу, если это возможно, принять меня в качестве литсотрудника в Вашу газету. Я окончил Литературный ин-т им. Горького Союза советских писателей. Дата: 30 июля 1956 г. Подпись: Ф.Искандер». Приказом № 75 Искандер был назначен литсотрудником отдела культуры и быта. Это произошло 17 августа 1956 года.

Официальному устройству на работу предшествовала первая публикация. Это был репортаж из села Горшечное под названием «На забытых станах», опубликованный 12 августа 1956 года. Приведем начало дебютной курской статьи.

«– Поедем на табор, посмотрим, как живут наши трактористы, – сказал нам секретарь парторганизации Ясеновской МТС (машинно-тракторной станции) И.Г.Тараканов.

На машине мы подкатили к полевому стану тракторной бригады, обслуживающей колхоз имени Хрущева.

На небольшой лужайке – покосившийся вагончик: кто-то снял и унес задние колёса. Рядом кухня-плетенка. Вокруг беспорядочно разбросаны механизмы.

На шум машины из вагончика высовывается коренастый парень.

– Привет начальству, – улыбается он. – Сейчас будем обедать.

Это бригадир тракторной бригады Василий Севрюков.

Входим в кухню.

На столе дымится вареная картошка, стоят две большие миски, одна – с мутной жидкостью (квас), другая – с пшенной кашей.

Трактористы принимаются за картошку, дружно прихлебывая квас из общей миски. Он почему-то пахнет рыбой.

– Хотела сделать мясную окрошку, да мясо опять не выдали, так я купила селедки и растерла ее в квасу, – объясняет повариха.

– Вот как кормят механизаторов, – мрачно замечает один из трактористов…»

Вполне художественно! Особенно для областной партийной газеты. Мы бы покривили душой, если бы сказали, что в этом тексте видны внятные проблески искандеровского дара. Но картинка в сознании аудитории возникает. Авторское отношение выражено – косвенно, но четко.

Вероятно, были довольны и в руководстве газеты: молодой журналист премируется за фельетон «Эпопея». Это была вторая публикация Искандера в «Курской правде», датируемая 31 августа 1956 года. Она еще ближе к прозе. Что-то есть здесь от булгаковских «Записок на манжетах», вообще от фельетонов двадцатых годов. Не ими ли вдохновлялся Искандер? Ну и «Записки сумасшедшего» Гоголя где-то совсем недалеко:

«Мой знакомый, побывавший в Судже, привез мне любопытную вещь: толстую тетрадь в плотном кожаном переплете. Нашел он ее рано утром у входа в районную чайную. Так как вокруг никого не оказалось, он сунул ее в сумку и привез в Курск.

Чтоб установить, кому принадлежит тетрадь, пришлось перелистать ее. Оказалось, что это дневник директора Суджанского птицекомбината тов. Шаталова.

Опуская факты, касающиеся его интимной жизни, мы публикуем страницы, посвященные поистине эпической борьбе за поддержание своего авторитета, которую вел директор со своими подчиненными.

Вот эти страницы.

“10 января. Наконец назначили директором комбината. С чего начать? Раз назначили вместо другого, значит, признали, что ты внесешь что-то новое, свое. Что бы внести? Надо думать…

25. В газетах пишут, что надо сокращать штаты. Целиком согласен. Как новый руководитель, я должен подумать об этом.

27. Вплотную приступил к сокращению. Некоторые недовольные говорят, что подвожу под сокращение неугодных лиц. Наглая ложь. Терпеть клеветников у себя не стану.

29. Сокращение идет полным ходом. Очищаю аппарат. Жалобщиков и склочников не потерплю.

1 марта. Чувствуется приближение весны: хочется выпить. Подвел итоги сокращения. На сегодняшний день уволил двадцать человек. Птицекомбинат, слава богу, существует по-прежнему, что доказывает правильность моих действий.

25 апреля. Неприятный день. Пришел вагон с углем. Приказал плотникам разгружать. Тарконовский и Оганян отказались. Говорят, не надо было увольнять грузчиков, как будто я у них должен спрашивать, кого увольнять. Для поддержания авторитета дал приказ об увольнении обоих. Пусть знают. Мне нужны работники широкого профиля…”»

Обратим внимание на критический размах и общую, прямо скажем, резко негативную направленность публикации. Понятно, что кандидатура директора Суджанского птицекомбината в качестве объекта критики была согласована. Критиковать, судя по всему, было за что – но в данном случае уже можно говорить об уровне художественного обобщения.

Возможно, «обобщен» был впоследствии и редактор «Брянского комсомольца», ставший персонажем «Козлотура». В фельетоне «Эпопея» Искандер пишет от лица директора птицекомбината:

«Для поддержания авторитета дал приказ об увольнении обоих. Пусть знают».

А в «Созвездии Козлотура»:

«Чтобы замаскировать свою пристрастность ко мне, редактор сократил вместе со мной нашу редакционную уборщицу».

Впрочем, не всё начинающему автору критика: Фазилю было предложено поучаствовать и в осмеянной им впоследствии кукурузной кампании.

Об этом в 1986 году вспоминал и сам Искандер:

«Меня, человека, выросшего, можно сказать, на кукурузе, с одной стороны, радовало внимание к этой прекрасной культуре, но, с другой стороны, начали пугать формы, которые принимала сама кампания. Кукуруза в Курской области расти не хотела, а ею упорно засевали лучшие земли. То же самое было и во многих других областях. Я написал статью о нелепости этой кампанейщины – и, думается, достаточно четко обосновал свои аргументы. Приехал в Москву останавливать кампанию.

Остановить, конечно, не смог. Не смог даже опубликовать статью. Показывал в нескольких редакциях, в том числе и в тогдашней “Литературке”. Мне улыбались, говорили комплименты и как бы отсылали заниматься критикой по месту прописки».

В итоге в Курске на него более или менее махнули рукой, ценя за слог и глубину познаний – и позволяя даже опубликовать рецензию на роман Грэма Грина «Тихий американец». Или вот – Искандером написана статья о библиотеке, организовавшей встречу курских писателей со своими читателями: «Читатели обсуждают альманах. Конференция в областной библиотеке». Всего же в «Курской правде» вышло около 20 материалов (весьма немного за год, работой его там особо не загружали). Причем у руководства газеты 27-летний журналист был на хорошем счету, о чем свидетельствуют поощрения в трудовой книжке. В августе Искандер премируется за фельетон о директоре ДК, о чем вносится запись в трудовую книжку. В ноябре книжку опять украшает свидетельство об очередной творческой удаче. В декабре поощряются два материала Ф.Искандера. И опять с занесением в трудовую книжку.

«Поражало, – вспоминал заместитель редактора “Курской правды” Николай Ферапонтов, – как много, гораздо позже, по прошествии десятилетий, все, кому довелось работать в те несколько месяцев, находили, что вспомнить об Искандере. И доброго, и смешного, всякого».

Но куда удивительнее, что сам знаменитый писатель не просто помнил этот крохотный эпизод в своей жизни – работу в «Курской правде».

«В 2002 году, – пишет в своих воспоминаниях Николай Ферапонтов, – собирая материал для книги об истории нашей газеты, я, преодолев понятные, наверное, волнение и страх, набрал его телефон. И как можно деликатнее стал просить – нет, не написать воспоминания, а хотя бы прислать фотографию с автографом-посвящением. Просил, будучи готовым услышать и недоуменное: “Какая «Курская правда», когда это было?” А было это действительно давно, 45 лет, почти полвека назад. Но что значит личность – для людей такого масштаба, видимо, не существует мелочей, они – пример нам во всём. Искандер абсолютно ничем не дал понять, кто есть он. Надо было слышать, с какой теплотой, хоть и в немногих словах, говорил он о Курске, о газете, вспоминал редакционных работников той поры».²²

Вспоминать-то вспоминал, но расстался с газетой быстро. Уже в феврале 1957 года Искандер попросил двухнедельный отпуск без сохранения содержания «для работы с редактором над книгой стихов». В июне у него начался отпуск, из которого в «Курскую правду» он уже не вернулся.

А отправился он все-таки в Сухум, но не в газету, а в местное отделение Госиздата. Поближе к литературе. Тем более что здесь вскоре вышла его первая книга стихов, а за ней, немного погодя, и вторая.

Переговоры о выходе книжки, как и о редакторском месте, Искандер вел весь последний год. Несмотря на совершенную ничтожность жалованья (чуть ли не 60 рублей), об этой должности, как-никак официальной, нужно было похлопотать. В газете Искандер получал больше, но ему хотелось выйти на писательскую дорогу. Тем более публиковаться к тому времени он стал активно: и стихи выходили в периодике, и первый рассказ опубликован.

Возможно, занятия журналистикой помогли Искандеру «развязать» какой-то тугой узелок, отучить себя от страха перед белым листом (в этом смысле, пожалуй, журналистика очень полезна молодым авторам и очень вредна для авторов зрелых: велик риск попросту исписаться, разменяться). С этого момента и практически до конца жизни его творческая энергия останется неизменно высокой.