Текст книги "Минное поле политики"

– А удастся ли созвать такую встречу в верхах?

Однозначно он не ответил на этот вопрос, но сказал, что СССР «является, может быть, единственным государством, которое способно в контактах с Саддамом Хусейном подготовить арабское решение».

26-го мы были в Каире, где произошла встреча с президентом Египта Мубараком, которого я тоже знал много лет. И здесь акцентированно прозвучала незаинтересованность в войне. Мубарак тоже высказался в поддержку советской инициативы и, в свою очередь, обогатил ее следующим предложением: если Хусейн согласится безоговорочно вывести войска из Кувейта, то можно будет дать ему гарантии создания условий, благоприятствующих его дальнейшим переговорам с Кувейтом. На прямо поставленный вопрос Мубарак без колебаний ответил: гарантии Египет может дать заранее.

– А как Саудовская Аравия?

– Могу твердо обещать, что к таким гарантиям присоединится и Саудовская Аравия.

Вместе с тем Мубарак с большим, чем Асад, скептицизмом отнесся к возможности встречи арабских лидеров. Не скрывал он личной неприязни, даже враждебности к иракскому лидеру.

После встреч в Дамаске и Каире казалось, что оптимизм чуть-чуть возрос. Хотя, конечно, ключ от успеха предпринимаемой миссии находился в Багдаде, а поездка туда вдруг была поставлена под вопрос. Тарик Азиз пригласил нашего посла Посувалюка и заявил ему, что в иракском руководстве крайне негативно относятся к принятию новой резолюции Совета Безопасности ООН, требующей от Ирака компенсации за нанесенный ущерб в Кувейте. По словам Азиза, Советский Союз «активно проталкивал резолюцию», и в такой обстановке, по его заключению, навряд ли может быть плодотворным приезд представителя президента СССР в Багдад.

Я решил связаться с нашим посольством в Багдаде и продиктовал для передачи Т. Азизу текст примерно следующего содержания: вызывает по меньшей мере недоумение, что в тот ответственный момент, когда Москва предпринимает все от нее зависящее, чтобы найти политический выход из ситуации, иракская сторона ставит на этом пути препоны. Передал Тарику Азизу, что в таких условиях мой приезд в Багдад будет возможен только в случае получения повторного приглашения. Если до обеда следующего дня ответа из Багдада не будет, поездка отменяется. Наш посол в Багдаде незамедлительно выполнил поручение, и так же незамедлительно Т. Азиз дал ответ: в Ираке на самом высоком уровне готовы встретить представителя президента СССР.

На следующий день мы приземлились в багдадском аэропорту. Вторая встреча с Саддамом Хусейном была такой же продолжительной, как и первая, и тоже состояла из двух частей – сначала в присутствии других, затем – беседа один на один.

Характерно, что Саддам пригласил на встречу практически все иракское руководство. Все были одеты одинаково – в военную униформу. Начал беседу Саддам со слов:

– Я специально позвал сюда коллег по руководству – пускай послушают наш разговор, среди них ведь есть «ястребы» и «голуби». Я бы предпочел, чтоб здесь сидели одни «голуби».

– В таком случае здесь останется только наш любимый президент, – отреагировал вице-президент Таха Рамадан.

Не исключаю, что, деля руководителей Ирака на две группы, С. Хусейн умышленно хотел показать: существует определенное поле для маневрирования. Но сомневаюсь, что слова о «разнообразии мнений» в иракском руководстве отражали реальную картину. Все решал один человек. Те, кто в прошлом не соглашался с ним, были, как говорится, далече. А оставшиеся полностью поддерживали все его решения. Субординация выдерживалась даже во внешнем плане. Когда я попросил поговорить со мной один на один, то каждый из иракцев, покидая комнату, подходил к лидеру, щелкал каблуками и откланивался. Может быть, «свободомыслие» выражалось главным образом в том, что некоторые из присутствовавших на встрече особенно рьяно кивали головами, демонстративно соглашаясь с высказываниями Саддама, а другие это делали с меньшим энтузиазмом, но все-таки делали.

Вторая встреча с Саддамом Хусейном прежде всего представляла интерес с точки зрения ее сопоставления с первой. По моему мнению, которое разделили и коллеги, за три недели все-таки произошли определенные изменения. 28 октября Саддам Хусейн не воспринял негативно, как это было три недели назад, мои слова, что выход войск из Кувейта должен «предшествовать любым другим действиям».

Другая «подвижка» – готовность Хусейна, который уже не отмалчивался, как это было при первой встрече, говорить в достаточно конкретных категориях о решении проблемы иностранных заложников в Ираке. Эти идеи сводились к следующему: он хотел, чтобы с призывом освободить заложников к нему обратились президенты СССР и Франции, подтвердив свою приверженность «политическому урегулированию кризиса в зоне Персидского залива, а также других проблем всего региона». Еще одним элементом такого обращения должно было, по мнению Хусейна, стать осуждение всякого применения силы против Ирака.

Я сказал Хусейну, что обращение с такими формулировками нереально, хотя и обещал незамедлительно проинформировать о его предложении Горбачева, находившегося в то время с визитом во Франции. Однако интересно отметить, что в ответ на мои слова о неприемлемости предлагаемых формулировок Тарик Азиз сказал о готовности обсуждать и другие предложения советского и французского президентов по этому вопросу.

Хусейн продемонстрировал свой интерес к идее привлечения арабских лидеров к урегулированию. Обратило на себя внимание, что он выделял Саудовскую Аравию в качестве главного, а возможно, и единственного арабского партнера для переговоров, подчеркнув, что готов встретиться сам или направить своего представителя для встречи с соответствующими саудовскими представителями «в любое время и в любом месте».

Но на главный вопрос – готов ли вывести иракские войска из Кувейта – Саддам не ответил «да». Он, как и раньше, по-видимому, полагал, что есть время, для того чтобы выторговать выгодные для себя условия.

В то время, когда мы летели из Багдада в Эр-Рияд, президенты СССР и Франции выступали в Париже на совместной пресс-конференции. Идея политического урегулирования прозвучала и в выступлении Миттерана, и в выступлении Горбачева, где он сослался на то, что в 5 утра получил в Париже телеграмму от меня из Багдада.

Итак, мы в Саудовской Аравии. Главная встреча в этой стране прошла в Джидде, где за прямоугольным вытянутым столом, совсем как в московских официальных кабинетах, собрались члены правящей семьи во главе с королем Фахдом. Здесь были и наследный принц Абдалла, и министр обороны принц Султан, и министр иностранных дел принц Сауд аль-Фейсал.

Я подробно изложил нашу позицию по кувейтскому кризису. Когда сказал, что Советский Союз, не отступая ни на шаг, исходит из бесспорной необходимости вывода иракских войск и восстановления в Кувейте ситуации, существовавшей на 2 августа, но стремится достичь этой цели политическими средствами, король Фахд зааплодировал. Саудовцы вообще располагают к себе своей непосредственностью, естественностью. Может быть, в этом сказывается и бедуинский характер – в общем доброжелательный.

Король и его окружение не отвергали идею «невидимого пакета» для разговора с Саддамом Хусейном. Но в то же время их, так же как и американцев, тревожило: не будет ли это воспринято Саддамом как повод тянуть время в целях укрепления своих позиций в Кувейте? Очевидно, были в королевской семье такие, кто склонялся к немедленному переходу к военным акциям. Однако думаю, что король Фахд занимал более взвешенную позицию. Он – смею утверждать – искренне надеялся, что все-таки удастся заставить Ирак уйти из Кувейта невоенными методами.

Конечно, я передал королю слова Саддама, что именно Фахд, больше чем кто-либо другой из арабских лидеров, может сыграть ведущую роль в урегулировании кувейтского кризиса, а также предложение провести иракско-саудовскую встречу. Чувствовалось, что король не хотел принимать решение, что называется, «с колес». Сказывалась (да и не могло быть иначе, особенно в условиях пребывания американских войск на территории Саудовской Аравии) тесная координация между саудовцами и американским руководством. Но Фахд выступил за продолжение нашей миссии и сказал, что направит послание президенту СССР с размышлениями о ситуации с учетом подробной беседы с нами.

Министр иностранных дел Сауд аль-Фейсал передал пожелание эмира Кувейта встретиться с представителем президента СССР. Во время ввода иракских войск в Кувейт эмиру удалось бежать из подвергшегося штурму дворца и перебраться в Саудовскую Аравию. Саудовцы сказали, что королевский самолет может доставить нас в Таиф, недалеко от которого в отеле «Шератон» разместилась временная резиденция эмира.

Заинтересованность саудовцев в нашей встрече с руководителем Кувейта была очевидной. Эта встреча была важна и для нас – она давала возможность узнать непосредственно от кувейтского руководителя о его отношении к политической активности СССР – ведь по вполне понятным причинам Кувейт, больше чем кто бы то ни было, придерживался жесткой линии, считал необходимым применить силу против Ирака.

На аэродроме в Таифе нас ждал министр иностранных дел Кувейта. В машине он рассказал о трагической судьбе населения этой страны, в том числе его родственников, оказавшихся в оккупации, – одни погибли, а о других он ничего не знал.

Эмир Кувейта встретил нас тепло и никоим образом не проявил сомнений в целесообразности попыток нащупать политический выход из лабиринта. Таким образом, беседа в отеле «Шератон» еще с одной позиции подтверждала правильность избранной линии.

В мыслях я возвращался к встречам с лидерами тех арабских стран, которые участвовали в антииракской коалиции. Конечно же беседы были разные. Но сложилось впечатление, что все они, испытывая острые антисаддамовские чувства и поставив своей целью осадить его, а возможно, и покончить с ним, всегда думали о том, что Ирак – арабская страна. И в этом плане как бы существовал «резерв» в их позициях в пользу политического, мирного урегулирования.

Мы вылетели в Москву 30 октября. Совершили промежуточную посадку на аэродроме Ларнака на Кипре. Встречал нас министр иностранных дел Республики Кипр. Недалеко «под парами» стоял небольшой вертолет. Министр передал просьбу президента Кипра Василиу «подлететь к нему хотя бы на короткое время».

– Кипр, – сказал Василиу, – готов предоставить свою территорию для встреч, в том числе конфиденциального порядка, если они будут нужны, чтобы попытаться отодвинуть угрозу войны.

После моего возвращения в Москву Горбачев позвонил Бушу и сказал ему о готовности еще раз направить своего представителя в Багдад. Положительная реакция на предложение Горбачева прозвучала в выступлении Буша по радио. Но через несколько часов был приглашен в Государственный департамент посол СССР, и ему сказали, что США не возражают против поездки в Багдад советского представителя, однако лишь для того, чтобы еще раз сказать Саддаму Хусейну: «Уходи из Кувейта».

И все-таки война

Между тем ставка на войну как средство разрешения конфликта в зоне Персидского залива была сделана. В 2.45 ночи 17 января меня разбудил телефонный звонок. Горбачев сказал:

– Язов, Бессмертных и Крючков уже в пути в Кремль, выезжай и ты. – Потом он пояснил: – Только что госсекретарь США позвонил домой министру иностранных дел СССР Бессмертных, и сообщил, что военные действия начнутся через считаные минуты.

Как и следовало ожидать, война началась с мощных ударов с воздуха. Сначала на аэродромы, радиолокационные системы Ирака обрушились ракеты, направленные с американских кораблей, находившихся в Персидском заливе, потом пошли в атаку бомбардировщики, в том числе «Стелс».

Представляется, что Хусейн до последнего времени все-таки исходил из того, что «многонациональные силы» не начнут военные действия. Это был еще один его просчет – может быть, фатальный. Мне рассказывали, что С. Хусейн прямо накануне войны заявил в своем окружении: «Я говорю вам, что Советский Союз запугивает нас неизбежностью удара – события идут по другому сценарию».

Несмотря на очевидные потери, Багдад сохранил большую часть мобильных ракетных комплексов. Особое значение С. Хусейн придавал ракетному обстрелу Израиля.

Несомненно, ставка делалась на то, что в случае ответных мер со стороны Израиля Ираку будет оказана поддержка даже теми арабскими странами (а возможно, и мусульманскими вообще), которые до этого момента сохраняли нейтралитет, причем некоторые из них – даже с антииракским оттенком. В ответ на ракетный обстрел Тель-Авива в Израиле действительно началось давление общественности на правительство с целью подтолкнуть его к вооруженной реакции на иракские провокации. Больших усилий стоило остановить израильское руководство. Это сделали главным образом Соединенные Штаты. Однозначно осудил ракетные обстрелы Израиля Советский Союз.

Война между тем эскалировала «по вертикали». Набирали интенсивность американские бомбардировки. Основной целью были военные объекты, промышленные предприятия, работающие на иракскую армию. Особое значение Соединенные Штаты придавали ударам по ядерным реакторам, химическим предприятиям, центрам, в которых могло разрабатываться биологическое оружие.

В это время в Москве была создана «рабочая кризисная группа». В ее состав вошли министры иностранных дел, обороны, внутренних дел, председатель КГБ, помощник президента по международным делам Анатолий Черняев и я. На третий день войны – 19 января – Горбачев собрал нас, чтобы обсудить решение выступить еще с одной политической инициативой с целью прекращения войны в зоне Персидского залива.

Советскому послу в Багдаде было дано указание немедленно вступить в контакт с С. Хусейном либо передать ему через министра иностранных дел Т. Азиза следующее: если мы в конфиденциальном порядке получим заверения от Ирака о его готовности безоговорочно вывести войска из Кувейта, то обратимся к Соединенным Штатам с предложением о прекращении огня. Предварительно Горбачев информировал американское руководство о предпринимаемых СССР усилиях.

Багдад молчал в течение двух дней, а потом дал негативный ответ, объявив по радио, что с предложениями подобного рода «следовало бы обращаться к президенту Бушу».

Между тем под бомбардировки и ракетные обстрелы все больше попадали мирные жители Багдада и других городов. Были разрушены все электростанции страны. В результате перестали работать очистные сооружения при заборе воды, помпы, применяемые при эксплуатации канализации. Это предвещало серьезнейшие последствия, в том числе массовые эпидемии.

По мнению многих специалистов, Ирак ядерным оружием не обладал, но не исключалось, что могут быть использованы радиоактивные средства ведения войны, распыление их над войсками, а возможно, и над городами Израиля и воюющих с Ираком арабских стран. Это вызывало особую тревогу.

На совещании «кризисной группы» 9 февраля мы предложили Горбачеву пригласить Т. Азиза в Москву.

– Нет, нужно направить нашего представителя к С. Хусейну непосредственно, – ответил президент. – У нас нет времени на «промежуточные» разговоры. – Обращаясь ко мне, Горбачев сказал: – Вылететь нужно как можно скорее.

На этот раз до Багдада добраться было несравнимо труднее. Сочли, что наилучший маршрут – через Иран. Официальные власти Ирана дали коридор нашему самолету из Тегерана до Бахтарана (бывший Керманшах), а далее предоставили автомобильный транспорт, чем мы воспользовались в четырехчасовом пути до границы.

Ехали по горной дороге кавалькадой с постоянной охраной, а также со сменяющимся сопровождением от района к району. Судя по всему, нас эстафетой передавали друг другу местные власти. Некоторые машины сопровождения были полицейскими. Другие, очевидно, принадлежали стражам исламской революции. Одна из них следовала с нами километров пятьдесят. На открытой площадке на ветру стоял почти подросток, вцепившись руками в гашетку зенитного пулемета. Было зябко даже глядеть на него, но он невозмутимо «выполнял свой долг».

Что поразило больше всего по пути – лежащие в руинах населенные пункты, повсюду остовы сгоревших танков. И это было практически во всей стокилометровой приграничной зоне, где прошли тяжелейшие ирако-иранские бои. Признаюсь, я не предполагал, что война Ирака с Ираном приведет к такому масштабу разрушений, к такой жуткой картине.

В Багдаде, когда Тарик Азиз возмущался бомбовыми ударами по территории Ирака, я рассказал об увиденном на иранской территории, там, где вела бои иракская армия.

К границе подъехали уже в темноте. Пока оформляли документы – этим занимались тоже стражи исламской революции, которые фактически осуществляли пограничные, да и вообще все функции безопасности на территории Ирана, – мы вышли из «гостевого шатра» и сразу попали в гущу беженцев. Чемоданы, сумки, тюки, плачущие дети, женщины со скорбными лицами, холодно – все под открытым небом.

На иракской стороне нас встречали заместитель министра иностранных дел С. Фейсал и советский посол Виктор Посувалюк. Время было позднее, и мы двинулись на большой скорости к Багдаду. Периодически включающиеся фары машин, плотно следовавших в колонне, выхватывали из кромешной тьмы дорогу. Как только через два с лишним часа достигли пригородов Багдада, колонна сразу же рассыпалась. Машины, на которых мы ехали, – я убедился, что это характерно для всех автомобилей иракского руководства, – были в маскировочных целях заляпаны грязью. Но подумалось: не выделяет ли именно грязь эти машины из числа других, не демаскирует ли она тех, кто ими пользуется?

Мы остановились в отеле «Ар-Рашид». Нам сказали, что это самое безопасное место в иракской столице, так как здесь живут иностранные журналисты и, в частности, Питер Арнетт из американской телекомпании CNN. Электричества не было, лифты не работали, в шикарном номере горел керосиновый фонарь – я в отличие от моих коллег удостоился этой привилегии, – в ванной стояли чаны с припасенной водой.

Было тихо. Бомбардировки запаздывали, и американские журналисты, потянувшиеся на огонек, шутили: оставайтесь подольше, может, бомбежек не будет. Но, как говорится, «накликали». Через час завыла сирена воздушной тревоги, и в те две ночи, которые мы провели в Багдаде, по свидетельству многих, происходили одни из самых ожесточенных бомбардировок города.

Встреча с Саддамом Хусейном состоялась вечером. Мы были готовы к тому, что нас поведут в бункер, может быть, вывезут далеко за пределы Багдада. Все оказалось намного прозаичнее. Привезли нас в один из гостевых домов в центре города. Мы сначала думали, что это перевалочный пункт и отсюда начнется «поход в подземелье». Но именно в этот гостевой дом, который озарился электрическим светом, так как неожиданно для нас заработал местный движок, пришел Саддам Хусейн со всем иракским руководством.

Речь он начал с заявлений, которые можно было расценить как попытку показать «непоколебимость» занятой Ираком позиции. Тон беседы, скорее всего, определялся присутствием его окружения. Создавалось впечатление, что он обращался не ко мне, а к нему.

Когда остались один на один, я сказал: американцы решительно настроены начать широкомасштабную сухопутную операцию, в результате которой группировка иракских войск в Кувейте будет разгромлена. Напомнил, что политика – искусство возможного, и предложил ему следующее: заявить о выводе войск из Кувейта, причем в этом заявлении определить наикратчайшие сроки такого вывода. И этот вывод должен быть полным и безусловным.

Саддам Хусейн сказал, что готов вывести войска из Кувейта, и спросил, смогу ли я задержаться в Ираке – ведь ему еще нужно проконсультироваться с коллегами по руководству. Боясь, что он будет тянуть с ответом, я сказал, что задержаться не могу, так как должен выехать в 6 утра к иранской границе. Саддам согласился собрать иракское руководство этой ночью и заявил: официальный ответ привезет в советское посольство (телефонная связь также была выведена из строя бомбардировками) через несколько часов Тарик Азиз.

Я сразу же поехал в посольство. В комнате собралась бо́льшая часть тех тринадцати советских граждан, что находились в те дни в Багдаде. Эти мужественные люди без всякой рисовки и жалоб переносили все тяготы багдадской жизни – без электричества, без чистой воды, в холодных, нетопленых помещениях (в Багдаде в это время года холодно, к утру лужи покрываются коркой льда). Бензин буквально собирали по литрам, и не для отапливания или освещения помещений, а для «движка», чтобы поддерживать связь с Москвой. Работники посольства, добровольно оставшиеся выполнять свой долг, значительную часть времени проводили в металлической трубе диаметром два метра, засыпанной землей и обложенной балками. Бомбоубежищем, конечно же, эту трубу можно назвать лишь условно, но, как уверяли нас наши друзья, они надежно укрывались здесь от осколков, которые в изобилии падали с неба во время обстрелов самолетов, налетающих на Багдад.

В 2 часа ночи 13 февраля приехал Тарик Азиз. Он привез письменное заявление, в котором говорилось: иракское руководство серьезно изучает идеи, изложенные представителем президента СССР, и даст ответ в ближайшее время.

Тарик Азиз сообщил, что в воскресенье он вылетает в Москву. Я был в полном недоумении: неужели С. Хусейн не понимает, что время не терпит? Неужели он опять на что-то надеется?

Азиз прилетел в Москву 17-го вечером на специально присланном за ним в Тегеран советском самолете.

Горбачев предложил иракскому руководству незамедлительно заявить о полном выводе своих войск из Кувейта и определить максимально конкретные сроки для этого. Тут же Горбачев связался по телефону с президентом США и руководителями ряда западноевропейских стран. Тарик Азиз немедленно отбыл на родину, так же – через Иран.

20-го вечером из Багдада поступило сообщение о том, что в Москву вновь прилетает Тарик Азиз, – он попросил прислать за ним советский самолет к 17.00 следующего дня в Бахтаран.

Несколько раз Горбачев звонил по телефону, спрашивая, есть ли сведения о том, когда прибывает Азиз. Сведений не было. Стало известно только, что он задерживается в Тегеране. Только в 20.15 по московскому времени 21 февраля поступило сообщение, что он на борту самолета. Наступала ночь, и возникло предложение перенести встречу у президента СССР на утро. Горбачев отказался: время достигло критической отметки, переговоры нельзя откладывать ни на час.

Тарик Азиз прямо с аэродрома прибыл в Кремль в начале первого ночи. Разговор длился до трех часов утра 22 февраля. Главным была готовность Ирака полностью вывести свои войска из Кувейта. Вместе с тем иракцы утверждали, что не смогут сделать этого в предельно сжатые сроки, мотивируя это тем, что предстояло вывести огромную армию в условиях, когда разбиты мосты, дороги. Называли сначала срок в 3–4 месяца, потом под нашим нажимом «минимальный» – 6 недель. Тарик Азиз твердил, что уменьшить этот срок не может ни на один день.

В четвертом часу утра у Горбачева состоялся продолжительный телефонный разговор с Бушем. При этом разговоре я находился в кабинете президента СССР. Буш выразил признательность за усилия, предпринимаемые Советским Союзом. Вместе с тем, как и ожидалось, он подчеркнул, что не удовлетворен сроками вывода иракских войск.

На переговорах утром 22-го родились согласованные пункты, первым и главным из которых был следующий:

«Ирак соглашается выполнить резолюцию 660, то есть незамедлительно и безусловно вывести все свои войска из Кувейта на позиции, которые они занимали 1 августа 1990 года». Под нашим давлением иракцы сократили сроки вывода своих войск из Кувейта, но лишь до 21 дня. Мы говорили Т. Азизу, что это нереально, что такую «растяжку» в эвакуации из Кувейта не примет антииракская коалиция, а он утверждал, что, по полученным от Саддама инструкциям, не может отступить от этих сроков. Даже относительно 21 дня Т. Азиз сказал, что нуждается в подтверждении Саддама Хусейна, однако добавил, что сам не сомневается в положительном ответе. Несмотря на такую «уверенность», Азиз все-таки предложил мне вместе с ним вылететь в Багдад, для того чтобы «проинформировать Хусейна».

Понимая, что время не терпит, мы отклонили этот вариант, считая возможным связаться с иракским руководством из Москвы. Предложили Азизу воспользоваться нашими передатчиками и послать телеграмму через советское посольство в Багдаде даже иракским шифром. Однако без электричества не работала машина, с помощью которой в иракском МИДе предстояло расшифровать телеграмму. Пришлось с согласия Азиза переводить ее в Москве на русский, затем посылать уже нашим шифром в посольство в Багдаде и там переводить на арабский.

Развитие событий показало, что затяжка времени с иракской стороны, неопределенность в сроках вывода иракских войск из Кувейта оказались фатальными.

22 февраля в 19 часов по московскому времени президент Буш предъявил ультиматум Ираку с требованием вывести войска с территории Кувейта в недельный срок, в том числе из города Эль-Кувейт за 48 часов, и начать этот вывод 23 февраля до 12 часов дня по нью-йоркскому времени.

23 февраля в 12 часов Тарик Азиз встретился с журналистами в пресс-центре МИДа СССР. Он огласил решение иракского руководства вывести все свои войска из Кувейта, и только. Сразу после этого Тарик Азиз отбыл в Ирак. Прощаясь с ним, я отвел его в сторону и сказал:

– Разве не понятно, что иракское руководство все время опаздывает? Если бы, например, ты приехал в Москву 17 февраля уже с теми предложениями, которые привез во второй раз 21-го, или, еще лучше, если бы эти предложения были одобрены Саддамом Хусейном во время моей встречи с ним в Багдаде, то, возможно, ситуация была бы другой. Как вы не понимаете, что нынешний момент – не для торговли и маневрирования?

Когда уже прошла масштабная сухопутная операция, иракская группировка в Кувейте была разгромлена и оккупанты быстро ушли за его пределы, многие задавали вопрос: а стоило ли вообще использовать шанс на политическое урегулирование? Может быть, именно военная развязка была оптимальной?

С таким выводом согласиться не могу, прежде всего потому, что гибель каждого человека – это трагедия. У коалиции потерь было немного, но когда «осела пыль» от операции «Буря в пустыне» и открылась настоящая картина разрушений и жертв на иракской стороне – они оказались велики. В ходе военных действий вся информация о жертвах и разрушениях подверглась в Соединенных Штатах жесткой цензуре.

Конечно, невозможно изменить события, которые уже прошли. Естественно, легко ретроспективно все расставить по своим местам. Но если бы Ирак не совершил агрессии против Кувейта, не попытался аннексировать эту страну, катастрофически не запаздывал каждый раз с осознанием реальностей, если бы у иракского руководства было больше ответственности, и если бы кое-кто на Западе не подталкивал военное решение и не считал миссию СССР направленной на достижение каких-то своекорыстных целей, и если бы… самой войны и ее эскалации могло бы не быть.