Текст книги "Минное поле политики"

Глава III
Война, которой могло не быть

Если бы мои солдаты начали думать, ни один не остался бы в войске.

Фридрих II

Лечу в Багдад

Самое запоминающееся и значительное в период моей работы в Президентском совете – в общем-то достаточно аморфном органе – это, безусловно, участие в событиях, связанных с кризисом, а затем и войной в зоне Персидского залива. Но не только поэтому решил описать эти события.

Через двенадцать лет после того как они произошли, буквально накануне американского вторжения в Ирак, в феврале 2003 года я по поручению президента В. В. Путина вылетел в Багдад с его устным посланием. В условиях перспективы американского удара Путин предложил Саддаму Хусейну отказаться от поста президента и обратиться к парламенту с призывом провести демократические выборы. Саддам Хусейн отверг это предложение и, обращаясь ко мне, сказал: «Вот и во время войны в зоне Персидского залива вы уверяли меня, что если выведу свои войска из Кувейта, то американцы не предпримут сухопутной операции. Однако уговоры, с которыми вы приезжали ко мне, оказались обманом».

Я ответил Саддаму Хусейну: «Если бы после сообщенного мне решения вы начали в считаные дни отводить свои вооруженные силы на иракскую территорию, а Тарик Азиз не затянул свою поездку в Москву до того времени, когда Вашингтон выдвинул ультиматум, было бы все иначе. Вы этого не сделали». Саддам Хусейн похлопал меня по плечу и ушел. А Тарик Азиз, присутствовавший при нашем разговоре (как известно, после вторжения в Ирак, в марте 2003 года, он сдался американцам), быстро проговорил вслед уходящему Саддаму: «Пройдет еще десять лет, и вы, Примаков, убедитесь, что мой любимый президент и сейчас прав…»

Итак, как развивались события в 1990 году?

Начало кризису положила агрессия против Кувейта, а затем аннексия его Ираком. Мировое сообщество в своем преобладающем большинстве требовало безоговорочного вывода интервентов из Кувейта. Соответствующие резолюции Совета Безопасности ООН прошли как по маслу, без обычных в таких случаях долгих согласований, дипломатических конвульсий. Между тем ужесточающаяся от резолюции к резолюции линия Совета Безопасности не приводила к ожидаемым результатам. Может быть, Саддам Хусейн считал, что в запасе есть много времени для маневрирования, которое следует начинать с наиболее жесткой отметки. А может быть, он просто не верил в то, что США проявят решимость в свержении его режима и все ограничится обстрелами с воздуха, а не сухопутной операцией. Он оказался полуправ. Наземная операция не завершилась американским броском на Багдад, и его режим был сохранен. Но почему у Саддама возникла уверенность в том, что США его могут заставить уйти из Кувейта, но никогда не утопят? В результате моих многократных встреч и разговоров с Саддамом, начиная с 1969 года, я пришел к выводу, что его менталитет складывался под воздействием постоянно присутствовавшей мысли о том, что его режим (а по мнению Саддама другого режима в Ираке и быть не могло, так как он плотно контролировал обстановку в стране) нужен американцам как контрбаланс послешахскому Ирану. Саддам укрепился в этой идее после того, как США оказали ему всяческую поддержку и военную помощь в войне с Ираном (1980–1988 годы).

Такой его психологический настрой повлиял, по моему глубокому убеждению, на позицию Ирака и во время захвата Кувейта. К этому можно добавить, что перед вторжением иракских войск в Кувейт Саддам Хусейн принял американского посла и спросил его, как относятся США к идее территориального единства Кувейта с Ираком. «Это – ваша проблема, решайте ее сами», – ответил американский посол.

Между тем, после вторжения иракских войск в Кувейт и объявления о том, что он становится одной из иракских провинций, на фоне безостановочного одобрения резолюций Совета Безопасности ООН, происходила переброска войск США и некоторых других стран, в том числе арабских, на подступы к Ираку. Американский контингент был отправлен в Саудовскую Аравию, которая, опасаясь стать следующей жертвой иракских вооруженных акций, обратилась за помощью к Вашингтону.

Жесткие санкции и столь масштабная военная демонстрация, как это ни звучит парадоксально, создавали простор для поисков политического выхода из тупика, в который вогнал ситуацию Саддам Хусейн. В августе впервые возникла идея направить в Багдад представителя президента СССР. Идея не была осуществлена сразу, так как практически оказался задействован другой канал – в Москве по просьбе С. Хусейна был принят министр иностранных дел Ирака Тарик Азиз.

Однако сразу же проявились и недостатки такого метода общения с Ираком. Т. Азиз, так же как и все остальные из окружения С. Хусейна, не мог самостоятельно принимать решения. Он был лишь «толкователем» иракской позиции, и то в строго очерченных рамках, и «почтальоном» для передачи посланий.

Проявилось и другое – наш МИД был, по сути, против направления советского представителя в Багдад.

9 сентября 1990 года в Хельсинки состоялась советско-американская встреча в верхах. Инициатором ее выступил президент США Дж. Буш. Ему было важно получить публичную поддержку со стороны СССР, продемонстрировать единство двух держав в их стремлении добиваться вывода иракских войск из Кувейта. Без всяких колебаний было принято решение согласиться с предложением Буша.

В тот момент – и нужно сказать это со всей определенностью – в Москве преобладало мнение, что дело не дойдет до войны, будет отдача от использования всего арсенала политических, экономических и военно-демонстрационных средств давления на Саддама Хусейна. У Горбачева – он говорил об этом в своем окружении – сложилось впечатление, что президент США намерен решать проблему Кувейта политическими методами.

После переговоров с участием членов двух делегаций и беседы президентов СССР и США один на один состоялся обед. За столом я сидел между госпожой Б. Буш и помощником президента по национальной безопасности генералом Б. Скоукрофтом. Зная о том, что в течение многих лет я специализировался по Ближнему Востоку и лично знаком с руководителями многих арабских государств, Скоукрофт спросил, когда я в последний раз встречался с Саддамом Хусейном. Мне показалось, что генерал хочет знать, не был ли я в Багдаде уже после начала нынешнего кризиса. «Нет, там еще не был», – с улыбкой ответил я Скоукрофту.

Очевидно, мое знакомство с Саддамом Хусейном было принято во внимание, когда президент Горбачев, несмотря на позицию МИДа, все-таки поручил мне вылететь в Багдад в качестве своего личного представителя. Были поставлены две задачи: во-первых, договориться о беспрепятственном выезде из Ирака наших специалистов и, во-вторых, во время разговора с Саддамом Хусейном показать ему полную бесперспективность отказа подчиниться требованиям Совета Безопасности ООН. Со мной вылетел заместитель председателя Совета министров СССР, один из лучших специалистов по вооружениям И. С. Белоусов.

Сначала наш самолет приземлился в аэропорту Аммана. Это была не техническая посадка. День перед полетом в Багдад был отведен для обмена мнениями с королем Хусейном и другими иорданскими руководителями, а также лидерами Организации освобождения Палестины, которые, узнав, что я буду в Аммане, прибыли туда из Туниса во главе с Я. Арафатом.

В Аммане я получил шифротелеграмму от Шеварднадзе, находившегося в Нью-Йорке на Генеральной Ассамблее ООН. Он назвал «аморальными» контакты в сложившихся условиях с Саддамом Хусейном. Я ответил шифротелеграммой, что аморально не контактировать с Саддамом, хотя бы с целью обеспечить возвращение на родину тысяч советских граждан и других иностранцев. Это было первым столкновением с Шеварднадзе по поводу моей миссии.

4 октября мы прилетели из Аммана в Багдад. На аэродроме нас встречал Тарик Азиз. Не буду пересказывать весь разговор, длившийся несколько часов, – очевидно, самый нелегкий из всех, что имел с ним раньше. Т. Азиз полностью сконцентрировался на доказательствах «исторической, политической и экономической принадлежности Кувейта Ираку». Назывались даты, цифры, события, люди. Подчеркивалось, что любой режим, в том числе королевский, никогда не признавал Кувейт в качестве самостоятельного государства.

В монологе Азиза ясно звучала неудовлетворенность позицией Советского Союза, который «должен был вести себя по-иному, имея соответствующий договор с Ираком». Но когда Азизу был задан вопрос, почему другая договорная сторона не поставила в известность Москву, замышляя, а затем осуществив интервенцию в Кувейт, он ушел от ответа.

На первой же встрече с Т. Азизом я говорил о необходимости предоставить возможность всем советским гражданам выехать из Ирака домой.

В это время на территории Ирака находились около пяти тысяч советских специалистов и членов их семей. Находились в Ираке и около полутора сотен советских военных специалистов, которые прибыли сюда еще до начала кувейтского кризиса для ремонта проданной нами военной техники.

К моменту нашего приезда в Багдаде было предпринято много усилий для обеспечения выезда из Ирака не только военных специалистов, у которых заканчивался контрактный срок, но и всех других граждан СССР, работавших здесь на строительстве различных объектов, сооружавшихся при нашем техническом содействии. Иракская сторона не отказывала, но и не решала вопроса.

Беседа с Саддамом Хусейном состоялась 5 октября. Углубившись в чтение переданного ему послания президента Горбачева (перевод на арабский язык был сделан в МИДе СССР заблаговременно), С. Хусейн не отреагировал на достаточно жесткие заявления о необходимости незамедлительного ухода из Кувейта и восстановления суверенитета этого государства. Обстановка была натянутой.

После того как Саддам Хусейн повторил о Кувейте все, уже слышанное от Тарика Азиза, я в острой форме поставил вопрос о наших специалистах. Чувствовалось, что С. Хусейн был готов к этому, незамедлительно и однозначно отреагировав: все, кто хочет, могут выехать, но в предстоящие два месяца ограничимся одной тысячей человек, чтобы не мешать осуществлению работ, не останавливать проекты.

Зная, что в наше посольство поступило примерно полторы тысячи заявлений о выезде, я предложил график на полторы тысячи специалистов в течение одного месяца. В конце концов С. Хусейн уступил: пусть будет по-вашему.

Саддам подробно рассказал о том, как, по его словам, против Ирака в ход пустили и экономические рычаги. Саудовская Аравия, Кувейт и Объединенные Арабские Эмираты нарушили квоты экспорта нефти, установленные ОПЕК для каждой страны, и в результате цены снизились с 21 до 11 долларов за баррель, что предвещало, по его словам, экономический крах для Ирака.

– Не кажется ли вам, что у иракцев, как у израильтян, развивается комплекс Масады? – спросил я Саддама, имея в виду судьбу последней крепости, павшей во время иудейской войны. Ее защитники, понимая безнадежность своего положения, объявили о готовности умереть, но не сдаться.

Саддам кивнул головой.

Перешли к обсуждению возможных последствий отказа вывести иракские войска из Кувейта и реакции в мире на кувейтский кризис. Я специально хотел коснуться этих двух тем, так как понимал, что Саддам, возможно, не обладает полной информацией. Несомненно, ему в первую очередь докладывали то, что вызывало положительные эмоции: например, о поддержке Ирака в арабском мире, об антивоенных выступлениях на Западе, о первых разногласиях между союзниками по антииракской коалиции.

Саддам выслушал наше мнение о характере той войны, которая его ждет, если он не уйдет из Кувейта. Во время боевых столкновений с Ираном Ирак, как известно, господствовал в воздухе, обладал большим техническим преимуществом на суше. Теперь в случае столкновения с международной коалицией, основное ядро которой составляют вооруженные силы США, все будет наоборот. Превосходство в воздухе коалиции США – совершенно очевидно, так же как ее общее военно-техническое преимущество.

Саддаму было разъяснено, что интервенция в Кувейте изолировала Ирак от мирового сообщества. Об этом свидетельствовала хотя бы общая обстановка на Генеральной Ассамблее ООН, заседания которой проходили в те дни.

Я попросил Хусейна провести заключительную часть беседы один на один. На вопрос Саддама ответил, что не против, чтобы остался Тарик Азиз. У нас был прекрасный знаток арабского языка и вообще один из лучших специалистов-арабистов, впоследствии посол России сначала в Объединенных Арабских Эмиратах, затем в Ливии, а теперь в Сирии Сергей Кирпиченко. Он переводил беседу.

– Если вы не выведете свои войска из Кувейта, – была первая моя фраза, – то неизбежно станете объектом удара. Вы должны чувствовать всю ответственность за войну. Вы понимаете, конечно, что целью моего приезда не является запугивание. Но, наверное, выхода из ситуации, кроме эвакуации иракских войск, нет.

Саддам Хусейн отреагировал так: если передо мной стоит только такая дилемма – либо встать на колени, капитулировать, либо воевать, я выберу второе.

Вместе с тем Хусейн заметил (здесь я хочу передать то, что было сказано им, почти со стенографической точностью):

– Как реалист, я представляю себе, что при определенных обстоятельствах можно пойти на вывод войск. Но я не могу пойти на это, если такой уход не будет обусловлен решением палестинской проблемы. Однако хочу уточнить, что речь идет о начале переговоров с повесткой дня: содержание и формы решения палестинской проблемы. Без определенности в этих вопросах нельзя решать кувейтскую проблему. Вы понимаете, – добавил он, – что, после того как я отказался от всех результатов восьмилетней войны с Ираном и вернул прежнее положение, которое было до ее начала, иракский народ мне не простит безоговорочного вывода войск из Кувейта. Как быть с выходом к морю, спросят меня.

– Если иракский народ безоговорочно принял то, что просто так отданы все результаты кровопролитной войны с Ираном, то он согласится и с вашими решениями по Кувейту, – парировал я.

Еще я сказал С. Хусейну, что так называемый «живой щит» из иностранных заложников, насильственно удерживаемых на военных и других стратегических объектах, не предотвратит американского удара в случае отказа вывести войска из Кувейта. Подчеркнул, что такими действиями он окончательно настроил против себя весь мир.

Саддам промолчал в ответ, но задумался…

В октябре началась «либерализация» политики в отношении некоторых групп иностранных заложников. Эта тема получила конкретные очертания во время нашей второй встречи 28 октября, о чем будет рассказано позже.

Ночью в кабинете советского посла мы обменивались мнениями по поводу телеграммы, которую предстояло отправить по итогам разговора в Багдаде. Конечно, мы были рады тому, что решился вопрос с эвакуацией советских специалистов. К этому моменту уже был на месяц вперед согласован график рейсов Аэрофлота в Багдад, который, как показали события, иракцами неукоснительно соблюдался.

Все без исключения отмечали, что удалось довести до сведения Саддама целый ряд фактов, аргументов, обратить его внимание на те стороны событий, о которых он мог и не быть информирован.

Утром я ехал на аэродром с Тариком Азизом в его машине. Он сказал мне:

– Саддам Хусейн рассчитывает на конкретные предложения. Мы ждем продолжения контактов.

– Тарик, а не повторишь ли ты все это при нашем после на аэродроме? – спросил я.

– Для чего?

– Мы летим самолетом. Твое сообщение – важное, лучше продублировать его шифротелеграммой в Москву. Так будет надежнее.

Тарик выполнил мою просьбу.

Миссия продолжена

Возвратившись в Москву вечером 6 октября, я сразу же подробно доложил Горбачеву о встречах в Багдаде.

Во время доклада родилась идея ознакомить с моими наблюдениями президентов Буша, Миттерана, Мубарака, Асада, короля Саудовской Аравии Фахда, а затем вторично встретиться с С. Хусейном. Проработать инструкции для поездок было поручено Шеварднадзе и мне.

Министр иностранных дел болезненно воспринял идею о моей миссии. Наши отношения особенно осложнились после того, когда в присутствии Н. И. Рыжкова и В. А. Крючкова мы обменялись «любезностями». В ответ на его резкое замечание, что на Ближнем Востоке нужно действовать не предлагаемыми мною методами, которые якобы ведут «к провалу всей советской политики», я вспылил: «Это меня, который занимается Ближним Востоком со студенческих времен, поучаете вы, окончивший заочно педагогический институт в Кутаиси?»

– Евгений, прекрати сейчас же! – поднял голос Горбачев.

МИД так и не представил свои предложения по моей миссии. Я решил позвонить Шеварднадзе и спросил его:

– Почему у нас так портятся отношения, ведь они были хорошими прежде – по вашей инициативе я даже стал почетным гражданином Тбилиси. Неужели вы думаете, что я мечу на ваше место министра иностранных дел?

– Да, об этом говорят все в МИДе, – ответил Шеварднадзе.

На него действовали наговоры, нашептывания некоторых окружавших его людей о моих «намерениях», которые абсолютно не имели места. Но (это стало ясно позже – хотя бы из книги Бешлосса и Тэлботта[9]9
  «At the Highest Levels: The Inside Story of the End of the Cold War» by Michael R. Beschloss, Strobe Talbott.


[Закрыть]) и сам министр иностранных дел СССР пошел на беспрецедентный шаг: перед моей встречей с президентом США он, по словам авторов книги, «довел до сведения Буша», что тот может не считаться с «идеями Примакова».

Таким образом он фактически дезавуировал миссию, осуществляемую по указанию своего президента. «Это была новая веха в отношениях между двумя странами – советский министр иностранных дел и Госдепартамент США тайно объединились против специального посланника Кремля» – к такому заключению пришли два американских автора, наблюдавших за развитием событий «изнутри».

Я готовился к встречам с главами государств для того, чтобы поделиться с ними идеями о «невидимом пакете»:

Ирак обязан – с этого только и могло все начаться – заявить о выводе войск из Кувейта, а затем незамедлительно осуществить этот вывод. Но замысел заключался в том, чтобы С. Хусейн заранее был проинформирован, что после вывода его войск начнется реальный процесс урегулирования арабо-израильского конфликта, и в этом процессе примут активное участие члены Совета Безопасности ООН.

И еще одна главная часть так называемого «невидимого пакета», с которым С. Хусейн мог быть ознакомлен до вывода его войск – полного и безусловного. Речь шла о системе безопасности, которую мировое сообщество хотело бы видеть в регионе в посткризисный период.

Такая система могла бы опираться на заинтересованность в ней двух сторон: соседей Ирака, испытывающих опасения, и небезосновательные, так как его агрессивное поведение в последние годы опиралось на быстро увеличивающийся военный потенциал, а также самого Саддама Хусейна, который сетовал в разговоре со мной, что он останется «в прицеле» даже в случае вывода войск из Кувейта.

Когда намечался мой отъезд из Москвы в Париж, поступила телеграмма от нашего посла в Италии, который передал, что премьер-министр Дж. Андреотти хотел бы видеть меня в Риме. Целый ряд послов, аккредитованных в Москве, запросились на беседы. Это тоже свидетельствовало о том, что политическая активность Советского Союза на Ближнем Востоке попала в центр мирового внимания.

16 октября около двух часов дня мы прибыли в аэропорт Фьюмичино. Встреча с Андреотти была назначена на 15.30, и дорога предстояла неблизкая. И тут я понял, на что способны сопровождавшие нас итальянские полицейские мотоциклисты. На большой скорости, виртуозно управляя мотоциклами, они буквально «расталкивали» другие машины, для того чтобы освободить путь. На крутом вираже на шоссе один из них упал, но, к счастью, тут же поднялся. Во дворец к премьер-министру прибыли вовремя.

Расспрашивая о деталях разговора с С. Хусейном, Дж. Андреотти высказал озабоченность тем, что еще до того, как будут исчерпаны политические возможности, «объективные обстоятельства» могут подтолкнуть США и другие страны к началу вооруженных действий. К таким обстоятельствам он отнес и погодные условия (в марте в Аравийской пустыне начинаются песчаные бури, что резко затрудняет осуществление военных операций), и начинающийся в июне сезон паломничества в Мекку и Медину – туда ежегодно совершают хадж примерно до полутора миллионов мусульман из разных стран. По прогнозам Андреотти, война могла стать реальностью в ближайшее время.

Но что было важнее всего, Андреотти сказал: «Если в Вашингтоне согласятся с предлагаемыми вами подходами к политическому урегулированию, мы это, несомненно, поддержим». Чувствовалось, что активизация СССР рассматривалась им как одна из немногих реальных альтернатив сползанию в военную пропасть.

Утром 17 октября мы вылетели из Рима в Париж. Во второй половине дня в Елисейском дворце состоялась встреча с президентом Франции Ф. Миттераном. Он тоже показал себя приверженцем линии на использование всех возможностей «до того, пока придется прибегнуть к крайним мерам». Но, так же как и Андреотти, французский президент не сомневался: война стоит у порога. Поддержав усилия, предпринимаемые СССР, чтобы избежать военной развязки, Ф. Миттеран рассказал, что делает в этом же направлении Франция. При этом он подчеркнул большую пользу от согласования линий двух держав – постоянных членов Совета Безопасности ООН.

Может быть, больше, чем любой другой западный лидер, президент Миттеран ощущал необходимость продвинуть решение палестинской проблемы, в том числе и для того, чтобы урегулировать кувейтский кризис, но высказал сомнение, что это встретит поддержку в Вашингтоне.

И вот мы в Соединенных Штатах. 18 октября, сразу же по прибытии в Вашингтон, начались встречи с американскими руководителями. Первая из них состоялась с начальником управления планирования Государственного департамента Д. Россом – фактически главным американским специалистом по Ближнему Востоку. Росс приехал в советское посольство с целью предварительно выяснить подробности нашей позиции. Интересуясь деталями, Росс – это было написано на его лице и отражалось в репликах – воспринимал мои разъяснения сдержанно, если не негативно. Явное неприятие с его стороны вызвала идея довести до Ирака мысль о том, что после вывода войск из Кувейта будет проявлена активность в решении палестинской проблемы.

– Израиль не пойдет на это, – категорично заявил Росс.

Мало нового внесли и последовавшие встречи с государственным секретарем Бейкером и помощником президента по национальной безопасности Скоукрофтом. Бейкер явно ждал главного разговора с Бушем, а Скоукрофта больше интересовало наше видение ситуации в Ираке. Может быть, лишь специальный помощник президента по вопросам кризиса в Персидском заливе К. Райс (когда пишу эти строки, она стала госсекретарем в администрации Буша-младшего), как мне показалось, понимала, что в наших предложениях есть по меньшей мере «полезное зерно».

Встречу со Скоукрофтом оживил неожиданный приход президента Буша, который, выбежав под проливным дождем из своего особняка, зашел, весь мокрый, только для того, как он сказал, чтобы пожать руку.

– Я жду с нетерпением встречи завтра утром, – услышали мы от Буша, покидавшего кабинет своего помощника.

19 октября, утром, мы приехали в Белый дом на прием к американскому президенту. Здесь уже были Бейкер, Скоукрофт, руководитель аппарата Белого дома Сунуну. Направление в Вашингтон личного представителя Горбачева для информирования о нашей миссии на Ближнем Востоке было подчеркнуто высоко оценено американским президентом. Он несколько раз возвращался к этой теме.

Живо интересуясь впечатлениями от разговора с Саддамом, Буш расспрашивал о его психологических особенностях, истории отношений с ним, задавал уточняющие вопросы, делал записи в блокноте. Было видно, что отдельные наши наблюдения не совпадали с точкой зрения президента. Но в общем создавалось впечатление, что Дж. Буш все еще не принял окончательного решения, нанести ли удар по Ираку. Он не только не исключал, но фактически высказался за нашу вторую встречу с С. Хусейном, сделав упор на ограниченности ее цели – «проинформировать Хусейна о бескомпромиссной позиции США». Но при этом все-таки добавил:

– Если появится позитивный сигнал со стороны Хусейна, то он будет нами услышан.

Двухчасовой разговор закончился словами Буша:

– Вы рассказали много интересного. В целом ряде высказанных идей есть для меня новое. Но мне необходимо посоветоваться с помощниками. Собираетесь ли вы задержаться в Вашингтоне?

Я сказал, что готов, если есть в этом необходимость.

– Через два-три часа дам вам ответ, – пообещал Буш, тепло попрощавшись с нами.

Ответ пришел раньше. Как представляется, многие из окружения Буша после нашего ухода стали куда более активными, чем во время беседы. Так или иначе, но двух-трех часов не потребовалось. Через сорок пять минут на ланче, который устраивал Дж. Сунуну, мне было сказано: «Президент просил передать, что вы можете сами планировать время отъезда». Я понял, что продолжения разговора не будет.

После того как отправили в Москву подробную информацию о встречах с официальными американскими лицами, наш посол Бессмертных, постоянный представитель в ООН Воронцов, прибывший из Нью-Йорка, и я обменялись впечатлениями и пришли к одному выводу: усилия СССР в рамках самостоятельно предпринимаемой миссии абсолютно не противоречат советско-американскому взаимодействию для достижения главной принципиальной цели – ухода Ирака из Кувейта.

С большим удовлетворением хочу отметить, что эта идея прозвучала и на пресс-конференции в Белом доме. Уже после окончания «острой фазы» кувейтского кризиса, 2 марта 1991 года, президент Дж. Буш заявил, что «никогда не был в претензии» к Горбачеву в связи с его попытками найти мирное решение кувейтского кризиса.

– Я хочу поддержать Советский Союз в стремлении продолжать его многосторонние дипломатические усилия, которые уже внесли значительный вклад в решение ближневосточных проблем, – заявил Буш.

До отлета в Москву оставалось буквально несколько часов, когда маршрут пришлось изменить. От Горбачева поступило указание лететь сначала в Лондон, чтобы встретиться с премьер-министром Тэтчер, которая обратилась с соответствующей просьбой.

Наш посол в Лондоне Л. М. Замятин подчеркнул, что премьер-министр редко принимает посетителей в своей загородной резиденции Чекерс. Мне все-таки кажется, что я был удостоен этой чести по простой причине: была суббота, а уик-энд Тэтчер предпочитала проводить за городом. После часа автомобильной езды у тяжелых ворот старинного английского замка на безукоризненно ровной дорожке, усыпанной гравием, нас встретила Маргарет Тэтчер.

Премьер приняла нас в неофициальной обстановке. Мы сидели у камина в старинных креслах. Я познакомился с премьер-министром в сентябре 1989 года в Лондоне во время сессии Межпарламентского союза. А через считаные дни мне довелось встречать и провожать ее в московском аэропорту, когда она летела в Токио и обратно. Тэтчер вспомнила мою шутку о ее «легкой руке»: во время ее визита в Японию я был избран кандидатом в члены Политбюро ЦК КПСС.

Наша новая встреча, казалось, предвещала мирную беседу. Ничто не настораживало. Премьер-министр внимательно выслушала всю изложенную ей информацию, не перебивая. Но зато потом добрый час не давала прервать свой монолог, в котором в самом неприкрытом виде выразилась линия, набиравшая все большую и большую силу: не ограничиваться выводом иракских войск из Кувейта, а нанести сокрушительный удар по Ираку, «сломать хребет» Саддаму Хусейну, ликвидировать весь военный, а возможно, и промышленный потенциал этой страны.

– Нельзя мешать решению этой задачи, – сказала Тэтчер. – У Саддама Хусейна не должно быть ни тени сомнения в том, что мировое сообщество не отступит и добьется своих целей. Никто не должен даже пытаться вывести его режим из-под удара.

– Значит, вы не видите ни одного варианта, кроме военного? – с трудом вклинился я.

– Нет, – ответила Тэтчер.

– Когда же начнутся военные действия?

– Этого я сказать не могу, так как они должны начаться неожиданно для Ирака.

Разговор с Тэтчер уже вышел за двухчасовые рамки. Почувствовав, что он приобретает все более острый характер, я сказал:

– Может быть, на этом закончим, госпожа премьер-министр? Мне было полезно побеседовать с вами. Я прояснил для себя вашу позицию. Надеюсь, что какую-то пользу разговор принес и вам.

И вдруг в одно мгновение «железная леди» вновь стала доброжелательной, любезной хозяйкой:

– Давайте переменим обстановку, пройдем в библиотеку, немного отвлечемся от дел.

Тэтчер, как мне показалось, осталась довольна тем, что я, последовав ее примеру, предпочел всем другим напиткам виски.

Провожала нас она опять до ворот старинного замка Чекерс. Но такая любезность с ее стороны не изменила моего мнения: беседа с Тэтчер была запланирована, чтобы вылить на нас ушат холодной воды.

Главный вывод от поездок за океан и в Европу сводился к следующему: барометр ситуации явно указывает на военное решение. Президент Буш, возможно, еще выжидал. Однако на него, судя по всему, оказывалось все усиливающееся давление. Вместе с тем руководители стран, которые довелось посетить, высказали заинтересованность в продолжении наших контактов с ними по поводу развития обстановки в зоне Персидского залива.

Выслушав мой доклад, Горбачев дал указание продолжить миссию и с этой целью вылететь в Каир, Дамаск, Эр-Рияд и Багдад. В столицах Египта, Сирии и Саудовской Аравии мне предстояло еще раз обговорить те или иные возможности активизации «арабского фактора», чтобы заставить Ирак вывести войска без применения военной силы и без его «вознаграждения». А во время второй встречи с Саддамом обрисовать ему полную картину ситуации, с которой придется столкнуться в случае отказа следовать требованиям мирового сообщества. Особый смысл миссии заключался в том, что это был практически единственный канал прямого выхода на Саддама Хусейна.

24 октября мы вновь вылетели из Москвы. На следующий день состоялась встреча с президентом Сирии Хафезом Асадом. Я знал его много лет, встречался с ним не однажды. Поэтому беседа сразу приняла непринужденный характер. Асад вообще умел по-особому внимательно слушать собеседника, вплетая свои идеи в ткань разговора. Обладая большим политическим опытом, он предложил интересную «формулу».

– А что, если устроить встречу лидеров арабских государств, с тем чтобы они обратились к Саддаму Хусейну с призывом «в интересах всей арабской нации» вывести войска из Кувейта? В этом обращении следовало бы также сказать, что такой вывод откроет путь, как надеются арабы, к решению палестинской проблемы.