Текст книги "Поворот ключа. Сборник рассказов"

3

И вот двинулась в путь свита княжеская и я с ней. Мы вошли в город, и оказались во дворце богатом. Ходил я по нему и все осматривал, а князь наблюдал за мной и думал, что удивлен я, но я сам ушел из подобного дома. Спрашивал князь: нравится тебе дом мой? Говорил ему: дом твой прекрасен, а смысла нет. Хочешь, оставайся и живи здесь, говорил князь. Отвечал ему: нет, зачем мне дом сахарный? Спросил тогда он: что значит дом сахарный? И я говорил многое. Дом твой – сахарный, ибо пойдет ливень и растает он. Желаешь ты скрыться в нем от напастей и от мира сего, но придет тот, кто скажет, что это мой дом, выметайся! Ни камень, ни глина, ни железо – ничто не вечно, расстанься с домом. Ушел я из дома своего и еще дверь захлопнул рукою, и стал свободен, ибо за спиной – никого, никто не смотрит в след.

Посмотри на раба своего, вот он выше тебя, ибо за спиной его только ноша, да и то чужая. Он ничего не имеет, но желает оков. Верю, придут люди и скажут рабу твоему: иди за мной и обретешь свободу, иди за мной и иметь будешь то, что хозяин твой. И раб в слепоте взалкает, и будет думать, что он свободен, ибо не знает другого пути к свободе, а то, что он имеет – оковы его.

Говорил я, а князь слушал меня и хмурил веки. Затем сказал он: что ж, Елеазар, тогда ты свободен, можешь уйти из дома моего, когда захочешь. И после слов князя ушел я из дворца и не держал ни зла, ни добра на князя, и сердце мое было легким как облако. Истинно вам говорю, что видел я в княжеском доме мириады желаний застывших, и видел, как по ночам желания терзают князя, когда он спит. Не хотел я быть растерзанным желаниями, и не спал в доме княжеском.

Вот покинул я дом княжеский, шел по площади и увидел храм. Увидел, что люди приносят жертвы к нему, а также подаяния жрецам. Тогда я приблизился к ступеням храма, и заметил на них множество нищих и юродивых и проследовал мимо них внутрь, но жрец остановил словами: где подаяние твое богу нашему? Ответил жрецу: я прячу его, ибо слишком блестит на солнце оно. И пропустили меня. Вот прошел в храм к месту, где клали подаяния, и увидел я кумир – два камня кремневых, что высекают огонь. Они убрались бы в руку. Тогда забрал камни сии, и вышел на ступени храма.

Один из них я положил в левую руку, другой – в правую. Поднял камни над головой. Все увидели их в руках и пали передо мной. Я же говорил им.

Вот бог ваш, вот кому люди поклонялись много лет, вот я вынес на свет то, что скрывалось в полутьме храма. Смотрите, это бог ваш, я держу его за чресла. Зачем бездушные камни? Зачем храмы, куда вы загнали бога? Что ему камень храма? Неужели нет бога в сердце вашем? Уберите храм, ибо он единственное препятствие на пути к богу. Люди выгнали его из сердца и перестали быть богами. Вы думали, что так облегчите сердце? Но оно отяжелело. Когда-то религия окрыляла сердца, но почему не так сейчас? Вы смотрите за обрядом и за традицией и думаете в этом бог? Но нет его в храме вашем. Вы с бычьим, тяжелым сердцем лезете в гору, а нужно идти. Так заберите подаяния и отправляйтесь домой, ибо выгода от них только жрецам, а бог ваш бестелесен. Истинно говорю вам, придите в мир и облегчайте сердца свои и чужие.

Так говорил я, а юродивые возопили ко мне: он! Жрецы схватили меня, и повели на суд.

И еще одно здание было, и судили люди именем бога своего, но истинно вам говорю я, что бог не судит нас и не наказывает, ибо, что это за бог, если он не справедлив. Тот, кто судит, тот не справедлив, тот хочет играть в бога, но не ведает он, в какого бога одевается.

И вот я на суде, и было множество народу знатного и не знатного. Говорили они щедро, но встал жрец и поднял руку и все замолкли. Сказал жрец: вот хулитель бога нашего, призывал он разрушить храм, так ли? Нет, говорил я, храм в сердце уничтожить нельзя. Не уходи от ответа, говорил жрец, я сам слышал, как ты говорил, что нужно убрать наш храм. Отвечал я ему: храм из камня, а камень всегда отбрасывает тень, он загораживает солнце – вот, что я желал сказать, я не претендую на храм, ибо он ваш, а не бога. Хулитель, – возопила толпа.

Жрец поднял руку, и толпа замолчала. И тут вышел к народу князь. Он стал говорить: знаю я этого безумца, зовут Елеазаром, он был в доме моем и говорил, но ничего связанного не сказал; тогда отпустил я Елеазара; но свидетельствую вам, что нет смысла в словах его, ибо он – юродивый, вспомните, как кричали они; это юродивые признали в нем своего. И люди соглашались с речью князя. Жрец говорил: не думаешь ли ты, князь, что Елеазар безвреден для нас, ведь тот, кто не приносит пользу, тот вреден и наказание ему назначу я. И люди соглашались с речью его.

Так металась умом своим толпа от князя к жрецу и обратно. Тогда произнес князь: изгоните Елеазара из города и это будет справедливым. Жрец отвечал: что ж, пусть будет так; Елеазар, виновен ты и приказываем тебе покинуть город до заката, если не исполнишь, то ждет тебя смерть. И народ согласился с этим.

И опустел зал, и развязали меня жрецы, и было молчание в чертоге суда. Покинул я строение сие и заметил, что солнце прошло зенит.

4

И был я на торговой площади, видел народу великое множество. Еще видел дитя, которое обижали, но тут подошла женщина, что матерью ему была и прогнала обидчиков, и прижала дитя к себе. Говорил я ей: не печалься, ибо мир не столь добр к вновь пришедшему. Ответила женщина в сердце своем: пусть погибнет мир, но дитя мое будет жить. Я же сказал: но если мир погибнет, то где жить будет дитя твое? Она произнесла: сама мир создам такой, чтобы ему можно было жить. И понял я глупость речей своих и отошел от женщины, и сказал в сердце своем: ты – женщина, и это суть твоя.

И еще там было множество юношей, они слушали разговор мой с той женщиной и смеялись, и подшучивали: не говори с ним, ибо он безумен, да и что он может знать о любви. Я же спросил тех юношей: а, вы, знаете любовь? Они ответствовали: что нам в любви? Так говорили они и смеялись, а потом ушли.

Я же говорил в сердце своем сам себе: что вам в любви? Зачем так богохульствовать? Никогда не спрашивайте, но любите. Я глаголю вам: любите; ты женщина, и ты мужчина, что вы хотите друг от друга? Но не думайте об этом. Я говорю вам: любите. Ибо встречал мужчин и женщин, и дивились глаза, и смущался ум, ибо не видел я мужчину и женщину, но видел существо единое. Думал, что глаза меня обмануть хотят, думал, что ум мне изменил. Видел я двоих, но не мог разделить их, ибо каждый был продолжением другого. И если спросили бы: где центр мира, то ответствовал: он ровно посередине находится между мужчиной и женщиной.

Когда солнце коснулось линии горизонта, но еще не ушло за него, то покинул я стены города. Шел я мимо хижин крестьянских, и вот решил отдохнуть. Тут был и крестьянин и признал он меня, и говорил: ты – Елеазар, и слух мой наслышан о тебе, и думаю, что не безумец ты, а великий мудрец. Говорил ему: что мне в меде фраз твоих, они не приближают к богу, но скажу тебе: не превращай меня в камень. Удивился крестьянин: разве я волшебник, чтоб превращать людей в камни? Спросил я тогда: был ли ты в храме? И он говорил: да. Видел ли ты камни в руках моих? Отвечал он: да. Тогда сказал: вот не желаю быть богом, пусть даже и из камня, но глаголю тебе: если ты камень и бог, то изгоню тебя с глаз, чтоб ты пылал в сердце моем, и разрушу кумир твой. Так я говорил крестьянину.

Он же вопрошал: устал от жизни, и вижу зло вокруг, что делать? Я говорил: если в мире только зло одно, то делай добро из зла, ибо его уже не из чего делать. После слов сих покинул меня крестьянин, и задремал я.

Мне приснился сон: перед очами предстал волк с седой шерстью и говорил красноречиво: Елеазар, вот ты, и ты мой, ибо братья мы. Ты кровь от крови моей, и плоть от плоти моей, иди же за мной. Но отвечал ему, что я не кровь от крови твоей и не плоть от плоти твоей, ибо мы разные. Ты – мое искушение, но не прогоню тебя, сам ты уйдешь. Так говорил я волку с седой шерстью, но он не уходил. Видел, как вращал он головой, не желая покидать меня, как волос шерсти его был длинен и закрывал уши. Подумал я, что не слышит он. Тогда обнял руками волчью голову и шепнул ему прямо туда, в его спутанные волосы: ты одинок, ибо не любишь людей, а я одинок, ибо люблю их. Услышав это, замотал волк головой, вырвал ее из рук моих и отошел.

Тогда очнулся я ото сна светлым и чистым как лучезарное солнце и пошел дальше, прочь от города.

5

Покинул я город, и вернулся к тому месту, где взяли меня разбойники. Отыскал свой казан и пошел на холм, и развел костер. Ночь же была тиха, а небо шатром своим склонялось, и видел я кружение звезд, и слышал шум трав. Тогда сел перед костром и закрыл глаза. Слушал я, как огонь пожирает ветки, но вот обратилось зренье мое.

Не открывая глаз, смотрел на те же звезды, но нет, это другие звезды. Видел темный шатер неба, но нет, был это другой шатер, ибо все это находилось в сердце моем, весь мир, что вокруг, жил внутри. И сердце плясало от радости, и нет ни звезд, ни неба, ушли они. Все прошло сквозь сердце, весь мир в нем, но легко стало на душе.

Тогда встал я и почувствовал легкость, и говорил сам себе: это воздушность моя, и кто хочет быть невесомым, пусть отрывает ноги от земли, выше ноги от земли.

И начал танцевать.

Чувствовал я степного волка в сердце, одинокого, но единого с миром этим. Алый бутон костра плясал вместе со мной. И вот, когда ритмы пламени, мира этого и сердца моего слились в монолит, то оглушен был я. Ни звуков ночных – ничего – все отошло. Слышал дух музыки и вверялся ему. Что за мелодия у ночного мира? Откуда мне знать, но прошла она сквозь сердце в разум и завладела ногами. Кружился и плясал я, а надо мной танцующий бог этого мира из колдовства являл вселенную свою.

Вот слышал:

 
Один, ночь опустилась на мир!
Два, великий ночной господин пришел в сердце твое!
Три, Елеазар, ты – степной волк!
Четыре, бутон огня сердце твое!
Пять, звезды в небе зажглись!
Шесть, млечный путь – река молока!
Семь, танцуй, Елеазар!
Восемь, слушай сердце мое!
Девять, новый день – новый бог!
Десять, все – новое возрожденье!
Одиннадцать, Я – любовь для тебя!
Двенадцать, Я – танцующий бог!
 

Так дошел счет до двенадцати и видел, что полночь опустилась на мир сей, понял, что танцевал я много часов. Затихла музыка в сердце, и чувствовал усталость в ногах, но не было для души моей бессилия. Тогда присел я перед костром, и глядел на него и созерцал суть его. Костер все еще танцевал. Удивился, ибо не знал, кто бросал ветки в огонь, чтоб он не погас. Так заворожен был я.

И было явлено второе видение. Зола и уголь, уголь и зола холодны будто лед, ибо дух вышел из них. Тогда свершилось первое подношение богу. И слышал я голос, вещавший мне: смотри, камни, высекающие искры огня в руках твоих, эти камни – первое подношение богу. Наносил я травы сухой и хворосту, и веток, и зажег огонь, ибо ночь была холодна и беспредельна. И слышен голос:

 
Смотри, Бог, это первый кумир тебе.
Смотри, вот горит огонь во славу твою.
Смотри, это ты живешь в языках пламени.
Гори, не угасай, ибо ты вечен, костер.
Гори, ибо ты подобен этому миру.
Пляши на ветках сухих.
Сжигай эти ветки сухие,
Ибо смысл мира в огне.
Ветки пылают, но не сгорают.
Ветки горят, но угли тлеют,
Стынут угли твои.
Угли зароем мы в землю.
Угли в земле не теряют силы своей,
Ибо из земли растут деревья,
Новые деревья растут из земли.
Они станут ветками костра твоего.
Так пляши, гори, мерцай и радуйся,
Ибо ты вечен, огонь.
 

6

Так было явлено второе видение. И стоял я на вершине холма, и начал возноситься в небесный эфир, и зрение ширилось, и третье видение в эту божественную ночь спустилось ко мне.

И в видении узрел степного волка, и говорил он, но слух уловил лишь тот дух музыки, вечно витавший в мире. И, наконец, я слышал песню степного волка:

 
Слушай то, что я скажу,
Слушай то, что скажу я тебе.
Будет это слово мое
О вечном возвращении.
Говорю я к тебе:
Человек рождается и не знает он,
Что рождался уже.
Говорю я к тебе:
Человек живет и не знает он,
Что жил он уже.
Говорю я к тебе:
Человек умирает и не знает он,
Что умирал он уже.
Говорю я к тебе:
Огонь не рождается и не умирает,
Ибо вечен огонь.
Говорю я к тебе:
Человек не знает, что он – огонь,
Ибо он вечен.
Говорю я к тебе:
Человек рождается, а, значит,
Он уже умер где-то.
Говорю я к тебе:
Человек умирает, а, значит,
Он рождается где-то.
Говорю я к тебе:
Человек живет здесь, а, значит,
Он где-то жил, но там его нет.
Говорю я к тебе:
Человек – огонь мерцающий,
Ибо меркнет он здесь,
Чтобы вспыхнуть там.
Говорю я к тебе:
Читай для себя ты из слов моих,
Что не будет тебя здесь, но
Будешь ты в мире ином,
Ибо мы языки одного
Пламени, что мерцают во Вселенной.
Говорю я к тебе:
И так будет всегда, и тогда
Я к вам вернусь.
Говорю я к тебе:
Вот слова все мои
О вечном возвращении.
Говорю я к тебе:
Не говори, что не увижу я мир,
Но говори, что вернусь.
Говорю я к тебе:
Вот слова все мои
О вечном возвращении,
Прими же дар мой
Из моих мягких лап.
 

Так говорил степной волк, и я принял дар из его мягких лап, и слова были будто музыка в ушах, будто дух ее витал везде. Узрел я, что мириады звезды обратили взоры на меня, и обратили взоры на меня и луна, и солнце, что были сейчас за горизонтом. С тех самых пор были три видения: Танцующий бог, Вечный огонь, Степной волк.

Много странствовал я по миру, и был в городах, и в храмах многих. Храмы оказывались разными, но что-то общее в них имелось и, путешествуя, понял, что общего в них. Заходил в храм любой и слышал, что шаги гулко отдаются в сводах, и страх нападал, и хотел бежать из храма, но поборол я страх. Источник его был в том, что нет бога. Да, заходил я в храм и называл имя бога, но не являлся ответ, и говорил тогда в сердце своем: бог умер, ибо веха его прошла, но оказалась ложь в речах и в голове моей.

Не бог умер, а мы все умерли для него, ибо нет бога, и нет его в храмах ваших. И если был бы я строителем, то пришел бы к вам с киркою увесистой и разрушил храм. И не имелось бы в руках моих святотатства, ибо, что есть в камне холодном? – Ничего. Так и в храмах нет бога, он не умер, но его нет здесь. Чего ради беречь камень? Храм ваш – могила для бога.

Так понял я одинаковость храмов, которые строились на земле, и хотел проповедовать сие, но удержался, ибо многие и многие любят, чтобы лили им в уши теплый елей, а не кипящее масло. Вы, изнеженные ушки, готовы ли ожечься кипящим маслом речей? Но молчите, я знаю, какие слова вы зажали в зубах. Ничего я вам говорить не буду. Кто дрожит – прячется в тень, расступитесь непосвященные.

Тем же, кто решится на проповедь любую, вот слово к ним: бегите с базарных площадей, ибо нет вам смысла в проповедях на базаре, если и родились вы там. Нет Отечества у проповедников, но есть для него вечная дорога – так говорю я к вам.

Вижу в вашем взгляде жажду сказать новь, но остережемся впредь говорить ее сразу. Вернее быть с плющом ядовитым, чем на базаре тщеславия, ибо дух степного волка гонит меня по дорогам.

Вернее было бы уснуть сном вечным и видеть сны, и видеть мир этот как сон, но какие сны, если плоть примет могила и покровы чувств земных будут забыты, но дух вечен, ибо дух степного волка гонит меня по дорогам.

Так говорю я вам проповедующие: бегите с площадей базарных и идите по путям разным. Там, на дорогах, будете вы встречать людей и будите их, говорите им, проповедуя. Так говорю я жажде сказать новь, так говорю вам, желающие проповедовать.

7

И вот, в предутренний час сон, как победоносный воин явился и сразил меня. Спал глубоким сном без грез, но позже проснулся легким и душой и телом.

Пока же спал, костер потух. Словно цветок, закрывающий бутон свой, потух костер. Но я не замерз. Предутренний туман будто одеялом укрыл. И вот настал день. Солнце – высоко, в зените стояло оно. Так начинался мой полдень: с пробуждения.

Тогда огляделся и увидел, что на вершине горы спал я. Сказал в сердце своем: пожалуй, чудо посетило, пока спал, и не одно чудо было, а было их великое множество. Тогда назвал гору горой чудес, и жил на ее вершине долгое время.

Когда печаль одиночества заволакивала душу, я нес тело на гору чудес, и отпускала печаль.

Когда радость приходила в сердце, то нес я тело на гору чудес, и радость приносила облегчение.

Когда тело и душа хотели большего, то нес я их на гору чудес. И не знал: кто несет меня? Но уходило желание большего на горе чудес. Ибо слово «больше» происходит от слова «боль».

Кто жаждет больше, чем сам осилит, тот падает в бездну под тяжестью сей.

Когда проповедовать хотел я, то нес тело на гору чудес и там вещал, голос мой звенел и гремел, словно бурный поток воды.

Когда ненавидел я людей и себя, то нес тело на гору чудес, тогда смеялся над ненавистью смехом тихим и божественным.

Так много лет я ходил на гору, и являлась она горой для тела и равниной для души.

Только там обретал успокоение, как море находит блаженство свое в штиль после бури. Как гладь морская тогда была душа и отражала она небо.

Так душа любая, нашедшая успокоение, не прельщается штормами жизни более. Она блаженна, и небо в такой душе видится нами без искажений.

Однажды гулял я в лесу, что рядом с горой чудес и увидел озерцо. Одним прыжком одолеть можно его. Так встал перед ним и прыгнул, и оказался на том берегу. Одним духом и стопой преодолел. Озерцо было за спиной, я обернулся и увидел отражение свое.

Что же, я – бог, если смог перепрыгнуть озеро? Чтоб одолеть его, не шел по воде, но был над зыбью. Глянул на отражение и рассмеялся в лицо самому себе. Я – бог? – Нет. Я – человек.

Вопрошал сам себя: если есть человек, то есть ли не человек? И я ответил: да. Есть богочеловек. Но кто он?

Вы спросите меня: не ты ли есть богочеловек? Нет, не богочеловек я. Но тогда кто он? Сказал бы о себе: я – богочеловек, то рассмеялся над утверждением сим. Человек, говорящий, что он бог – есть детская забава. Смех и шутка, шутка и смех, пустая погремушка в руках ребенка.

Но вы вопрошаете: что есть богочеловек?

Смотрите, я учу вас о богочеловеке.

Богочеловек – есть лед и пламень. Лед разума и пламень души в нем.

Богочеловек – есть соль земли. Земля живет им.

Богочеловек – есть капля росы и солнце. Ибо он существует в обоих явлениях сразу.

Смотрите, я учу вас о богочеловеке.

Вы спросите: кто ты, Елеазар? Не обманщик ли? Не глумишься ли над душой? Кто ты?

Смотрите, я учу вас о богочеловеке.

Есть богочеловек, а я – тетива лука, что натягивает стрелу души к богочеловеку. Братья мои, будьте как натянутая тетива лука, устремляйте стрелу души вашей к богочеловеку.

Вот учу вас о богочеловеке.

8

Было время, когда путешествовал я. Однажды посетил город, именующийся Песочной Розой. До этого долго жил я вне поселений и не встречал людей. Думал, что они изменились. И вот, пошел на рыночную площадь, где собирается много народу. В середине ее стояло возвышение, и сидел на нем один богач, а рядом с ним танцевала гетера.

Народ смотрел на пляс ее и кидал монеты, и я смотрел, но была пуста мошна моя. И вот, поднялся я над толпой, взошел на возвышение и говорил гетере: зачем пляс твой?

Гетера отвечала: я танцую, а господину моему платят за это.

Я же говорил: между господом и господином нет связи, хотел бы я знать, для чего тебе этот танец? Не бог же заставляет тебя кружиться, как волчок? Не дергает он тебя, как марионетку за ниточки? Неужели хочешь услаждать взоры толпы? Искусство же твое не для черни.

Тогда вступил в разговор богач: что ты говоришь с ней, плати или покупай ее.

Нет, говорила гетера, позволь, господин, беседовать с ним.

Богач же отвечал: хорошо, говори с ним, но лучше б он зазвенел золотом, как денежный мешок, чем толок в ступе воду.

Толпа же, что собралась на рыночной площади, возликовала остроте богача. Кто-то крикнул из толпы: нечего слушать его, все святоши и мудрецы есть заправские лентяи!

Тогда так говорил в сердце своем: труд души называется у вас ленью.

О, говорила девушка, узнала тебя. Имя твое Елеазар. Хочу я задать вопрос. Ты многое знаешь, многое видел, но скажи, Елеазар, познал ли ты женщину?

Тогда так говорил гетере: я люблю женщин. Я люблю мужчин, что любят женщин, но я призираю мужчин тех, которые преклоняются перед женщиной. Я призираю женщин тех, что преклоняются перед мужчинами. Что есть женщина? Вопрос простой. Нет секретов. Беременность – вот символ женщины. У нее есть три глаза.

Первый глаз видит в мужчине любовника.

Второй глаз видит в мужчине отца будущего дитя.

Третий глаз видит в мужчине ребенка.

Все три глаза женщины смотрят в будущее, ее будущее. Они предчувствуют приходящее и не родившееся. Беременность – вот имя женщине. Трехглазость – вот суть ее.

Много наслышан я от людей о проницательности женщин, но вся проницательность их заключена в трех глазах, в будущее смотрят они; что не родилось, они видят. Беременность – вот имя той прозорливости.

Тогда говорила гетера: о, прост и хитер взор Елеазара, ребенком хочет быть Елеазар, ушел он от прямого ответа на вопрос, но я разгадаю тайну твою, Елеазар. Вижу, не зря ты носишь имя такое, вижу, не зря тебя называют мудрым, но не буду преклоняться пред тобой.

Я же отвечал: что ж, если умна ты, то зачем прячешь красоту свою в танце?

Но тут подошел богач и произнес: хватит разговаривать с оборванцем, мы уходим.

Тогда они ушли, и я тоже покинул рыночную площадь.

Ушел из Песочной Розы, и так говорил в сердце своем: Елеазар, ты любишь женщин, но множество людей называют меня сладострастником. Тот, кто так говорил, презирали тело и попирали землю гнусными мыслями.

Грех тому, кто презирает землю и тело свое.

Грех крестьянину, презирающему соху и косу.

Грех кузнецу, презирающему молот и металл.

Грех скорняку, презирающему шерсть.

Грех сапожнику, презирающему шило и кожу.

Грех портному, презирающему иглу и ножницы.

Не есть ли они большие сладострастники, кто говорит мне о том, что я есть сладострастник.

О, я знал этих любителей свежих тел и сладких смокв. Быстрыми ножками они передвигаются по земле и думают, что любят женщин. Нет, нет солнца в их сердцах, и преклоняются они перед молодым телом. А со временем, что будет? – Так вопрошаю я.

Не хочет Елеазар пресмыкаться во прахе, ребенком хочет быть Елеазар. Развенчала мои мысли женщина, что танцевала на рыночной площади. В испуге было сердце, но теперь исчез страх.

Говорила гетера: не буду преклоняться пред тобой.

Истинно вещаю я вам: мир той женщине, что не пожелает сиять через вас, а пожелает сама сиять и равной быть. Нет преклонения в словах этих, но есть радость в сердце. Как два равных солнца, взошедшие над горизонтом, как две луны, отражающиеся в океане жизни – вот мой завет вам, мужчина и женщина. Будем, как солнце!