Текст книги "Футуризм и безумие (сборник)"
Автор книги: Евгений Радин
Жанр: Языкознание, Наука и Образование
Возрастные ограничения: +16
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 3 (всего у книги 19 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]
Строительство будущего на развалинах разрушенного мира, строительство из ничего, новою божественною волею человека-творца – вот идеал футуризма.
Подобно Заратустре, юные рыцари безумия несутся из тьмы прошлого на бешеных конях дерзновения к Великому Полдню. Ничего еще не сделано, все еще только начато, все еще в лохмотьях и обломках, в отрывочности и неясности, и это потому, что вокруг, на поле брани – «разбитые скрижали, a новые только наполовину исписанные». И в том, что они еще не написаны – все счастье футуристов, ибо все написанное и все завершенное должно в свою очередь быть предано огню. Пусть же они беснуются – багряно безумные, пусть кипятятся, выкидывают уморительные прыжки, паясничают и озорничают – только из бури и кипения может что-нибудь возникнуть. И если даже ничего не возникнет, то эти молодые порывы, эти орлиные взлеты, эта смелость и дерзание – всколыхнут нам немного, дадут почувствовать, что мы не во сне, что мы живем. Такие направления, как футуризм, обыкновенно не выливаются во что-нибудь определение, они только очищают путь, пробивают дорогу, освежают воздух. Когда гроза пронесётся – всем легче станет дышать, может быть, засмеются над своими былыми ожиданиями, но зато почувствуют брожение в крови, весенний восторг, осознают, что жить весело!.. Это особенно желательно в настоящее время в России, где мертвый флер почил на всем, где уже не знают, что такое жизнь, где задыхаются в кошмарных объятьях смерти. Здесь футуризму предстоит сыграть весеннюю роль нового и желанного возрождения… Здесь безумные рыцари, мчащиеся на бешеных конях в неизвестные дали, своими восторженными криками, своим безудержным дерзанием, своим огнем пылающим и неугасимым, быть может, разбудят спящих, дадут почувствовать им жизнь…
IV
В России футуризм появился недавно, всего два-три года тому назад. Первое свое выражение это новое направление получило в лице поэта Игоря Северянина… В 1911 году образовалась ассоциация эгофутуристов, во главе которой стояли: Игорь Северянин, Константин Олимпов, Георгий Иванов и Грааль-Арельский[28]28
Грааль-Арельский (наст. имя и фамилия Стефан Стефанович Петров, 1888–1937) – русский поэт и писатель. Начал печататься в 1910 году. Вскоре познакомился с Игорем Северянином и К. Олимповым, вместе с которыми принимал участие в вечерах эгофутуристов. В 1911 году в Петербурге вышла книга его стихов «Голубой ажур». А. Блок назвал псевдоним автора верхом кощунства и мистического анархизма, саму же книгу одобрил. В конце 1911 года Грааль-Арельский познакомился с И. Игнатьевым, а в январе 1912 года вошёл в «Академию эгопоэзии» и стал членом её ректориата, одновременно вступив и в «Цех поэтов». Стихи Грааль-Арельского публиковались во многих журналах, альманахах и газетах. После 1917 года он опубликовал поэму «Ветер с моря», пьесу в стихах «Нимфа Ата», писал детские стихи. Кроме того, писал прозу, в том числе фантастическую и научно-популярную. В студенческие годы участвовал в революционном движении, был членом партии эсеров. В 1935 г. был репрессирован, умер в лагере.
[Закрыть]. Этот кружок был первым ядром разросшегося и развившегося впоследствии футуризма. В его манифестах и грамотах встречаем программу новой школы, которая потом получила множество видоизменений, но в основе сохранилась во всех своих разветвлениях… Лозунги этой новой ассоциации таковы: в основу творчества должен быть положен индивидуализм и эгоизм. Человек, говорят они – это эгоист. Человек един и автономен, так же, как един и автономен Бог. Человек это раздробление (дробь) Бога. Душа мира есть вечность. Родиться значит быть оторванным от вечности, жизнь есть отделенность, оторванность от вечности, смерть – возврат к душе мира. До сих пор люди мыслили в пределах логики и разума, футуристы, должны мыслить сверхразумно, они должны заглянуть в мучительно-темные недра невыразимого, невозможного, сверхжизненного и жизнь уничтожающего, они должны не останавливаться в мышлении своем перед безумием, ибо только в безумии возможно последнее откровение. Мышление и творчество должны стать интуитивными. Лишь в интуиции возможно познание тайны и окрыленность, граничащая с вознесением. Лишь в безумии и в интуиции возможно утверждение индивидуальности. Творчество теософично по существу, отсюда теософия первых эгофутуристов. Познание неведомого, выработка внутренней силы, стремление покорить стихии и завладеть тайнами, желание постичь мир всесторонне, но не в пределах только разума, a сверхразумно, не тремя, а четырьмя и больше измерениями – вот теософический элемент в эгофутуризме. В области искусства они признают эгопризму, то есть индивидуальное переустройство законов искусства, стиля и рифмы, а также «реставрацию спектра мысли». Единой непреложной истиной они считают душу…
Таковы основные тезисы программы левых эгофутуристов. Эта программа, к сожалению, не нашла себе адекватного осуществления, теория оказалась ярче осуществления, последнее же выразилось в творчестве лишь одного Игоря Северянина. Этот поэт, печатающийся с 1903 года и только теперь, своим сборником стихов сделавший себе известность, считается первым русским футуристом. В той, вышеупомянутой ассоциации эгофутуристов, просуществовавшей всего один год и потом распавшейся по воле её творца, этот последний – Игорь Северянин, был не только идолом, верховным жрецом «ректором» по терминологии футуристов, но также единственным талантом. Талант Игоря Северянина несомненен, это уже признано всеми критиками различных направлений и журналов, начиная с самых авторитетных и кончая фельетонистами. Но в данном случае одного таланта мало, он является в своем роде реформатором в глазах футуристов, пророком и магом, он, по его же словам, «покорил литературу», на него футуризм указывает, как на своего творца и путеводителя. В чем же новизна Северянина? Действительно ли он «покорил литературу», действительно ли он «литературный мессия» и осуществилась ли им хоть отчасти та блестящая программа новой школы, которая должна, по мнению ее творцов, перевернуть весь мир, зажечь новые очаги и водворить будущее в настоящем? Должен признаться, что по моему мнению – и в данном случае эгофутуристская программа оказалась выше и богаче своего осуществления, а те широковещательные лозунги её, намеревающиеся опрокинуть мир и разбить старых идолов, остались только на бумаге. Я нисколько не умаляю ни значения Северянина, ни его творческого дара. Мир радостно встретит в нем свежесть весны, какое-то буйное, солнечное устремление, какую-то давно небывалую у нас, в наши мертвые дни – смелость, граничащую с чисто американской дерзостью, и все это нужно поставить ему в заслугу, теперь, когда все застыло в своих рамках, когда литература пахнет мертвечиной, когда прежние поджигатели и безумцы превратились в мирных, благодушествующих академистов, – теперь именно чувствуется назревшая потребность во взрыве, в буре и натиске, в том жалящем и очищающем огне, который делает из литературы мистерию, действо, литургию, жизнь… Северянин – первая ласточка грядущей весны, в нем воскресло давно уснувшее русское творчество, творчество дерзновенное, разрушающее устои, творчество переустройства и поворота, и в нем слабый отзвук далеких, грядущих труб Страшного Суда над скопческой, мертвой и угасающей литературой. Но все же в Северянине для меня важен лишь дух, а не тело творчества, возможности, а не достижения, устремления и порывы, a не то, что он успел сказать… В нем незримо присутствует сила бурного потока, но не в нем она разразится грозой и огненным дождем гибели…
Что же такое Игорь Северянин? Это поэт божьей милостью, поэт талантливый, но и только, и он и не думал кончать с прошлым литературы, как этого хотят и добиваются футуристы, наоборот – это прошлое в нем, он им питается, он из него многое заимствует, более того, это презираемое футуристами и ненавистное прошлое – превозносится и восхваляется Северяниным в лице таких почтенных и довольно обветшалых стариков, как Фофанов и Мирра Лохвицкая. Последние даже считаются Северяниным, по мало понятной причине, предтечами футуризма… Кроме них расцвели в Северянине достаточно ярко Бальмонт и Брюсов, первый в особенности. В поэзии И. Северянина много бальмонтовского, та же восторженная влюбленность в солнце, та же беззаботность поэта порхающего с цветка на цветок, ничего близко не принимающего к сердцу и ни над чем глубоко не задумывающегося, и о себе, как Бальмонт, Северянин может сказать: «хорошо мне, я поэт», «я ведь только облачко, – видите, плыву!». Его признание и в этом отношении слишком даже напоминает Бальмонта:
В моей душе восходит солнце,
Гоня невзгодную зиму.
В экстазе идолопоклонца
Молюсь таланту своему.
В его лучах легко и просто
Вступаю в жизнь, как в листный сад.
Я улыбаюсь, как подросток,
Приемлю все, всему я рад.
Ах, для меня, для беззаконца,
Один действителен закон —
В моей душе восходит солнце,
И я лучиться обречен![29]29
Северянин И. «Громокипящий кубок». Гриф, 1913.
[Закрыть]
Кто помнит бальмонтовское: «я в этот мир пришел, чтобы видеть солнце» – тому это признание Северянина скажет, что перед ним поэт бальмонтовского типа, поэт такой же сквозной, лёгкий, порхающий и облачный, как и Бальмонт, a футуризма тут собственно очень мало, и если есть он, то выражается слишком скудно и слабо… В И. Северянине много сквозного золота, много воздушности и той грациозной изнеженной легкости, которая свойственна французским поэтам, он даже не плывет, как Бальмонт, он ритмично несется ввысь, как излюбленный им аэроплан, его речь небрежно – утонченна, чуть-чуть сладка, местами пряно-насыщенна, и он весь сиреневый, сирень в нем постоянно дышит и сквозит, сирень в нем – лиловый символ весны и майской влюбленности, он кокетлив и нежен, как женщина, – и в этом он изменил антифеминизму своей школы… Его стихи – кружевные, легкие, как предутренний весенний сон, его стихи, читаясь, тают, как его «мороженое из сирени», после них остается волнующий сиреневый аромат, но через минуту этот аромат испаряется, вы забываете стихи, забываете мысль стихов, потому что она в них отсутствует, и стихи не говорят, a легко и прозрачно звучат, прозвучат и замрут… Странны вкусы Северянина: он восторгается музыкой Тома[30]30
Шарль Луи Амбруаз Тома (1811–1896) – французский композитор, преимущественно оперный, член Института Франции, на протяжении 25 лет директор Парижской консерватории.
[Закрыть] – этого бездарного инвалида и консерватора, он любит, даже обожает такого среднего и никому ненужного поэта, как Фофанов, и здесь опять мы видим расхождение с программой футуристов, презирающих и безумно ненавидящих всякий литературный хлам и намеревающихся сбросить с «парохода современности» не только Тома и Фофанова, но даже «Пушкина, Толстого и Достоевского»… Я не знаю прежних «поэз» Северянина, печатавшихся в футуристических альманахах, но то, что я прочел в его «Громокипящем кубке», не обнаруживает в нем большого новатора рифмы, и я не понимаю, почему так ухватились за него футуристы, ведь он любит до подражания тех самых литературных идолов, которых они хотят низвергнуть с пьедестала, он любит Фета, Тютчева, Брюсова, Сологуба, все эти поэты наложили на него свой отпечаток. Правда, Северянин смелее и смелость его позволяет ему изобретать множество новых, иногда рискованных, глаголов, производя их от существительных, его стихи то и дело пестрят такими то приятно, то неприятно неожиданными ново-глаголами собственного производства, как «окалошить, омолнить, осупружиться, молоточить, оякореть, опринципить» и тому подобными… И если искать, в чем выражается «новизна» стихов Северянина, то можно, пожалуй, сказать, что она – в этих его самодельных глаголах… Но и в этом отношении Северянина нельзя признать самостоятельным, ведь он продолжает здесь то, что начали В. Иванов и Брюсов, только у Иванова это выразилось гораздо ярче и интереснее…
Северянин отчасти пантеист. Он любит природу, он не только любит ее, как поэт, он её умеет понимать в своих стихах, настроения природы получают у него нередко очень адекватное выражение, как например этот четкий и почти пушкинский рисунок осени:
Здесь обнаруживается богатство живописных средств, но то, что раз встречено у И. Северянина, – можем гораздо чаще встретить у Брюсова и Сологуба, так что и это нельзя поставить в заслугу поэту, от которого ждешь чего то ослепительно нового, небывалого и ликвидирующего окончательно с прошлым. И опять с грустью отмечаешь безумную мысль футуризма о строительстве из ничего, оказывается, мы видим это на примере И. Северянина, параллельно стихам которого можно поставить стихи других поэтов, оказывается, что как ни презирай это ненавистное прошлое, a строить приходится из его обломков, заимствуя и пользуясь наследством предшественников, или же, если не боишься насмешек и скандалов – выдумывать свой собственный, ни на что не похожий язык…
Стремление к примитиву и первобытности – другие оригинальные свойства Северянина. Футуристы вообще ухватились за примитив, как за одно из средств спасения, в этом они находят свой стиль, но нужно же знать, что и в этом ничего нет нового, примитивы уже давно нашли себе культ у Блока, еще в первой книге его стихов, правда – у футуристов примитив нашел более богатую разработку, японского пошиба, но все же это старая погудка на новый лад… Что же касается первобытности, то эта основная черта футуризма, развитая не Северянином, а его поздними последователями – для самого Северянина послужила якорем спасения не только от литературщины, но также от самого эгофутуризма, с которым он после недолгого союзничества, распрощался такими словами:
Не ученик и не учитель,
Великих друг, ничтожных брат,
Иду туда, где вдохновитель
Моих исканий – говор хат.
V
После выхода Северянина из ассоциации эгофутуристов, последняя чуть не погибла естественной смертью, но ей поспешили на помощь другие смельчаки и рыцари безумия, – и вот вместо распавшегося, возникает новый союз эгофутуризма, объединенный вокруг альманахов «Петербургский Глашатай»[32]32
«Петербургский глашатай» – издательство, основанное Иваном Игнатьевым для выпуска книг и альманахов эгофутуристов, а также одноименной газеты.
[Закрыть]. Во главе этой ассоциации стоят: Ив. Игнатьев, Павел Широков, Василиск Гнедов и Димитрий Крючков… Они издают новую грамоту эгофутуризма, которая гласит:
I. Эгофутуризм – непрестанное устремление каждого эгоиста к достижению возможностей будущего в настоящем.
II. Эгоизм есть индивидуализация, осознание, преклонение и восхваление «я».
III. Человек-сущность. Божество – тень человека в зеркале вселенной.
Бог – природа. Природа – гипноз. Интуит-медиум.
IV. Созидание ритма и Слова.
Эта ассоциация эгофутуристов, возникшая в начале 1913 года, отличалась довольно плодотворной деятельностью. Она выпустила девять альманахов, а также издала сборники произведений отдельных поэтов, вообще из всех футуристских организаций, эгофутуристы, объединенные вокруг издательства «Петербургский глашатай» проявляли особенную кипучесть творчества… В то время, как Игорь Северянин в своих стихах мало чем приблизился к программе бунтарской деятельности эгофутуризма, ассоциация «Петербургский глашатай» взяла на себя непосильное бремя осуществления всей этой программы полностью… Мы знаем, какие результаты дало это безумное дерзание, ставящее целью достижение будущего в настоящем и созидание новых форм в искусстве. Многое из этих достижений послужило темой для всевозможных злостных выходок со стороны критиков и фельетонистов, над футуристами смеялись что называется в волю, их не щадили, и повторилось приблизительно то же самое, что и в 1895 году, когда появление первых русских декадентов вызвало злобную и уничтожающую критику Михайловского[33]33
Николай Константинович Михайловский (1842–1904) – русский публицист, социолог, литературный критик, литературовед, переводчик; теоретик народничества. В начале XX века в кругах демократической, особенно народнической, интеллигенции фигура Михайловского была окружена культом, его ставили в один ряд с крупнейшими фигурами освободительного движения, такими, как А. И. Герцен или Н. Г. Чернышевский. Однако после 1917 года его слава померкла: он был оппонентом марксизма и сторонником критиковавшейся марксистами теории героев и толпы, в эмиграции к его наследию также обращались редко.
[Закрыть] и Влад. Соловьева… Замечательно, что метод этой критики и ее приемы до того усвоились нашими журнальными ценителями искусства, что они ни на йоту от него не отступают, и их отношение к футуристам точно такое же, как и их учителей по отношению к первым декадентам… Но что всего замечательнее – те же самые декаденты, получившие ныне силу и власть и почивающие на лаврах академизма, так же презрительно отнеслись к молодым бунтарям, как когда-то к ним их противники, ничуть не подозревая, что футуристы – плоть от плоти их, их так сказать произведение, дальнейшая формация. A ведь футуризм, как это признают теперь сами его апологеты, это возрожденное декадентство, футуристы стремятся снова осуществить то, что только было начато декадентами, но мне кажется, что их задачи, как это видно из вышеизложенной грамоты эгофутуризма, гораздо шире и радикальнее… И вот, в этой же ссылке на декадентство, как на первообраз, снова обнаруживается противоречие в теории футуристов: ведь они должны сжечь за собой все мосты, презрение к прошлому этого требует, а они, вместо этого – ссылаются на декадентство, сданное в архив, то есть сами стремятся к ненавистному и столь презираемому ими музею… Но футуризм вообще состоит из противоречий, в этом, впрочем, не только его слабость, но и сила: это признак брожения молодой крови…
Принцип эгофутуристов, по словам их главы – И. Игнатьева – есть «борьба». Борьба против чего? Против «застывших форм искусства, против “конюшен” реализма», безличности и измельчания творчества, а главное – борьба как таковая, то есть бунт ради самого бунта… Вот именно это бурное кипение в крови рыцарей безумия важнее и значительнее всех программ, лозунгов и грамот, оно должно вызвать творчество, огонь, пожар и взрыв, оно встряхнет литературой, оно пойдет напролом сквозь сонную одурь пошлости и мещанства, a это ведь самое главное и самое нужное… Все это доказывает, что мы у порога новой эпохи в искусстве…
Крайний индивидуализм петербургской школы эгофутуристов отличает их от западного первоисточника. В России вообще легко прививается всякая анархия духа и всякие крайние направления… У эгофутуристов есть свой предтеча – Достоевский, но они не хотят признать этого, а ведь весь эгофутуризм пронизан Достоевским. И если эгофутуризм не замкнется в узкие рамки искусства, а выйдет на широкую дорогу духа – то тут уж не избежать пути, проложенного Достоевским. Вне этого пути и мимо его для анархистов духа нет исхода, и они должны вступить именно на этот путь, путь, в котором погибают все возможные пути и начинается строительство из хаоса и безумия. Ведь Достоевский тоже строил из ничего, не разумом строил и не из человеческих понятий, и путь Достоевского есть та же самая интуиция, которую футуристы так превозносят, как единственную форму творчества и познания, и он был, как они – нигилистичен по существу, и в нем Люцифер господствовал над богом добра и света, Ив. Карамазов и Кириллов дошли тридцать лет тому назад до эгофутуристской истины, что «божество – тень человека в зеркале вселенной», только разница в том, что у Достоевского страницы о Кириллове и Ив. Карамазове сама жизнь, само гениальное мученическое творчество, а у современных его наследников больше рекламы и книжной изобретательности, чем истинного, страдальческого горения… То, что эгофутуристами выдается за открытие, давно уже было выражено у Достоевского в следующих словах:
«свое собственное вольное и свободное хотение, свой собственный, хотя бы самый дикий каприз, своя фантазия, раздраженная иногда хотя бы даже до сумасшествия – вот это-то все и есть та самая, пропущенная, самая выгодная выгода, которая ни под какую классификацию не подходит и от которой все системы и теории постоянно разлетаются к черту»…[34]34
Ф. Достоевский. «Записки из подполья».
[Закрыть]
Дерзость футуристов, приглашающих столкнуть с паровоза современности Достоевского, есть дерзость, конечно, неслыханная, но в ней нет ничего гениального, это просто безумное желание избавиться от всякой тени прошлого, но эта тень почиет на современности, несмотря на все бешенство новых «дерзателей», и не будь Достоевского, не было бы и эгофутуристских грамот, не было бы и русского декадентства вообще… Я этим не желаю поддерживать культа прошлого и музейную атмосферу архаизма, мне только приходится констатировать тот факт, что каждый шаг эгофутуристов, который считается ими шагом вперед, вызывает невольно ту тень прошлого, от которой они желали бы отделаться, и при каждой торжественно изрекаемой истине, за спиной «эгофутуриста» незримо стоят то Ницше, то Достоевский, то Малларме, или кто-нибудь другой из современников… Впрочем, дело то вовсе не в этом, а в той внутренней, незримой, может быть, еще не совсем выраженной огненной волне бури, которая бьется внутри этого нового течения, делая его, что бы ни говорили – все-таки реформаторским по существу. Но об этом я скажу подробнее после. Теперь же проследим достижением эгофутуристов.
Психологическая основа эгофутуризма может быть выражена словами одной из великих теней прошлого – Макса Штирнера: «Ищите самих себя, станьте эгоистами, и пусть каждый из вас обратится во всесильное “я”!»…[35]35
Макс Штирнер. «Единственный и его собственность».
[Закрыть] Но деятельность эгофутуристов не есть философская, или метафизическая борьба, их творчество не выходит из пределов искусства – и если эгофутуристы останутся эстетами, если тепличная атмосфера декадентского квиетизма не вытолкнет их из тюрьмы слова, как такового – то их постигнет преждевременная смерть. Люди, убедившиеся в смерти искусства, должны отвергнуть его совсем, должны выйти из пределов словесной жизни на темные поля безумия, одиночества, подполья, религии, всего, что угодно, только не слова, которое есть смерть для всякой души и для всякой веры… Признавая эту истину, которую я подчеркнул в конце моей первой книги[36]36
А. К. Закржевский. «Подполье: Психологические параллели: Достоевский, Леонид Андреев, Федор Сологуб, Лев Шестов, Алексей Ремизов». Издание журнала «Искусство и печатное дело», 1911.
[Закрыть] – эгофутуристы однако не отделимы от чистого искусства, и их анархия есть больше разрушение старых канонов искусства, чем – жизни… Таким образом, они стремятся к оживлению трупа. Но как ни размалевывай и ни гальванизируй мертвеца, труп останется трупом!
Прошлое исчерпано – утверждают эгофутуристы – слово мертво, язык убит и опошлен, нет средств для выражения тайн души, каждое произнесенное слово теряет обаяние таинственного, внесловесного и внемысленного творчества, которое предшествует опошляющему акту слова, последнее становится только скучной и привычной ложью. Нужно творить новое слово, новый язык, новые методы искусства… Но как творить и из чего творить? Тут может прийти на помощь только гений. Гений создаст язык будущего, понятный только немногим посвященным, гений откроет новые средства творчества и сразу же покончит с традициями и авторитетами… Такого гения должен произвести XX век, он, может быть, выполнит то, о чём мечтали безумцы слова, начиная от французских декадентов и кончая Василиском Гнедовым, но пока у эгофутуристов гения нет, и если И. Северянин взывает: «я гений Игорь Северянин», то это звучит только литературно, то есть лживо… у них даже нет порядочных талантов, вот почему их «созидание ритма и слова» производит такое мизерное впечатление. В этом отношении они уступают русским символистам. Если последние выковали новый язык, который теперь проник всюду, которым даже злоупотребляют газетные репортёры, – то это произошло благодаря талантливости Брюсова, Вяч. Иванова и Андрея Белого… Футуристы подобными талантами пока не обладают, и все, что сделано в этом отношении Игнатьевым, В. Гнедовым и Александром Кручёных, не столько талантливо, сколько дерзко и безумно! И здесь теория футуризма победила самое творчество. Теория эта прекрасна, неоспорима, даже талантлива, здесь мысль Тютчева о живости слова, идея Верлена о замене слова музыкой – получили своё дальнейшее логическое развитие. Вот как выражена эта теория главой эгофутуризма – Ив. Игнатьевым.
«Разве не ясна была для каждого искусства агония настоящего, прошлого и пошлого? Разве все не в напряжении к последнему биению пульса его? Искусство дня умерло. Умер Шекспир, умерла живопись, умерла литература. Умерла скопная жизнь. Люди, превратившие искусство и жизнь в жратву, хлопочут вокруг пугающего их одра искусства (а затем и жизни), – но кислород, но возбуждающие снадобья их лишь ускоряют ждутный миг… Слово подошло к пределу. Оно утончённо до совершенства. Запутанный клубок человеческих психо-пертурбаций разматывается младенчески легко на катушки современного словства… Когда человек был один, ему не нужно было способов сношения с прочими, ему подобными, существами. Человек говорил только с Богом, и это был так называемый рай. Никто не знает эту пору, но мы не знаем, будем ли и впредь в незнании её. Человеком постигнуты земля, вода, твердь, но не вполне. Раскроются они полностью – и неизвестное падёт пронзённым от меча, узная, и, может быть вернётся человеку потерянная горнесть. Пока мы коллективцы, общежители – слово нам необходимо. Когда же каждая особь преобразится в объединённое Ego – я, слова отбросятся само собой. Одному не нужно будет сообщения с другим.»[37]37
И. Игнатьев. «Эгофутуризм», 1913 г.
[Закрыть]
Правообладателям!
Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.Читателям!
Оплатили, но не знаете что делать дальше?