Текст книги "Здравствуй, брат мой Бзоу!"

Бзоу, покачиваясь в волнах, смотрел на человека. Амза перестал улыбаться. Подумал, что глаза у дельфина устроены диковинно – неудобно вырезаны по бокам, почти у самых кончиков рта. И все же, выпуклые и округлые, они смотрели на него одновременно, в отличие от тех же куриных. Сравнение афалины с курицей рассмешило Амзу.

– Да… – Он еще больше навалился на борт. Лодка накренилась, барабулька зашелестела по наклону, за ней – фляга с водой, брезент, палки, топорик.

Бася испугался, зашаркал когтями об алюминиевое дно. Дельфин с интересом посмотрел на пса. Бася уткнулся в борт, снова замер.

Юноша, прикусив растягивающуюся в улыбке нижнюю губу, старался запомнить образ Бзоу, чтобы в следующий раз признавать того без сомнений. От глаз дельфина к боковым плавникам падали две черные полосы. На лбу треугольником сходились темно-серые тени; он был чересчур массивным, словно вспухшим. Гладкая плотная кожа отражала солнце множеством вспышек. В приоткрытом рту просматривался ровный, будто искусственно высаженный полуовал маленьких зубов с одинаковыми широкими промежутками.

Дельфин мотнул головой – юноша откинулся назад, но брызги все же вымочили его панаму. Лодка раскачалась. Бася вскочил – страшно, но бежать некуда, пришлось вжаться под кормовую скамью, за уложенный в брезентовую сумку мотор.

– Что же ты?! – Амза провел ладонью по лицу. – Разве так ведет себя капитан в бурю?

Пес не отвечал. Бзоу продолжил брызгаться, издал краткий свист.

– Значит, голос все-таки есть! – обрадовался Амза. – Что же молчал?

Смеясь и не заботясь об одежде, юноша принялся обеими руками плескать на дельфина воду. Тот разбивал атаки носом, подставлял раскрытый рот. Даут, отвлекшись от рыбалки, улыбнулся происходящему, но вскоре нахмурился – завидел, что к ним приближаются лодки братьев Цугба.

Игра становилась все более шумной и мокрой. Дельфин нырял под лодку, выплывал с разных сторон, плескался и тут же прятался.

– Угостить тебя? – Амза показал барабульку. – А? Хочешь?

Дельфин отплыл. Приблизившись, вновь обрызгал человека, посмотрел на болтающийся хвост рыбы. Амза бросил барабульку в воду. Бзоу нырнул вслед за ней, поймал на нос, всплыл и точным кивком забросил ее назад, в лодку. Так повторилось еще несколько раз.

– Не понимаю! Что ты ешь, если тебя барабулька не устраивает?

– Может, дельфины водорослями питаются? – спросил Даут.

– Ну да…

– Эй! – позвал Мзауч.

Амза надеялся, что братья Цугба пройдут стороной. Не желая приветствовать их словами, лишь поднял руку и кивнул.

– Чем это вы тут занимаетесь? – спросил Мзауч. – Показалось, что… Да вот он! Как же… Феликс! Смотри! – крикнул он подплывавшему брату.

Амза вновь бросил рыбу, хотел показать Цугба, что ему удалось подружиться с водным зверем. Бзоу, как и раньше, поднял барабульку на нос и, приблизившись к лодке, возвратил хозяину. Юноша поймал рыбу на лету.

Мзауч рассмеялся такому номеру. Потом, однако, посуровел. Амза усмехнулся этой перемене. «Завидно?»

– Ты чего это, с ума сошел? – Мзауч широко поднял руку, легонько ударил себя по голове, потом зацокал. – Дельфину кормишь улов! Твой отец узнает, будет рад? Или он так же поступает?

– Не твое дело – о моей семье говорить, – возразил Амза. – У тебя есть своя, вот о ней и думай.

Даут оставил удочку, встал. Но, как и Феликс, слушал разговор молча. Не в их чести было мешать словам младших. Дельфин тем временем начал плескаться, это было некстати. Мзауч рассмеялся, видя, как на Кагуа летят брызги:

– Э! Да он над тобой издевается!

– Он со мной играет. Ему так нравится.

– Ты уже знаешь, что ему нравится? Ты точно сошел с ума! Смотри… Пока этот хитрец тебя отвлекает, его дружки порвут ваши сети и съедят вашу рыбу. И поделом! Потом поймешь, что сглупил. Или не поймешь…

– Ты просто завидуешь! – усмехнулся Амза.

Юноши говорили стоя. На слабых, но частых волнах им приходилось изгибаться, чтобы успокоить и не подтопить лодку. Казалось, будто они, разговаривая, пританцовывают. Бзоу перестал брызгаться и теперь плавал между лодок, поглядывал на чужих людей, нырял.

Солнечный жар окреп. В километре южнее проплыли два баркаса, на одном из них сейчас был Валера. Над кильватером шумным и меняющим форму облаком летели чайки.

– Завидую? Тебе? Это чему же?!

– Тому, что у меня есть дельфин, а у тебя, как у всех, только собака, кошка и еще пара червей в огороде. Такого друга у тебя нет и не будет.

Мзауч промолчал, только махнул рукой.

– Ведь так, Бзоу? – Амза улыбнулся подплывшему афалине, бросил ему потрепанную в игре барабульку.

– Бзоу?! – крикнул Мзауч, излишне громко засмеялся и спросил: – Это ты его так назвал?

– Да.

– Все понятно. Поплыли, Феликс! Говорят, сумасшествие заразно.

Даут продолжил рыбалку. Амза вскоре забыл неприятный голос Цугба – вновь играл с Бзоу. Смеялся, брызгался. Барабулька измочалилась и утонула.

Ветер ослаб и был едва ощутим.

Когда братья Кагуа решили плыть к сетям, Амза поднял со дна весло. Дельфин испугался – мгновенно втянулся в воду, затем появился в стороне и отказывался подплывать.

– Ты чего? – смеялся Амза. – Это весло! Смотри, у меня есть еще одно. И у Даута тоже есть весла!

Бзоу плыл невдалеке. Изредка нырял, исчезал на полминуты, но потом возвращался. Порой братья видели, как под лодкой мощным потоком проносится серое сгущение. Однако вóлны не появлялись, не было даже малой качки.

Афалина наблюдал за тем, как рыбаки вытягивают сеть, как высвобождают из мелкой ячеи рыбу. Даут опасался, что он станет мешать, однако дельфин был аккуратен в своих движениях.

Часом позже Амза распрощался с морским другом, выпрыгнул на берег.

В последующие дни Бзоу неизменно сопровождал Кагуа к рыбалке, играл и резвился. В приближении баркасов и туристических катеров уплывал, но обязательно возвращался. Амза был счастлив.

Весна теплела. Зацвело киви: его изгибающиеся, уложенные по изгороди лианы раскрыли одинокие цветки из шести белых лепестков, в центре которых вытягивалось сплетение множества пестрых проволочек.

Амзе нравилось, обогнув рыбзавод, гулять вдоль берега. В двух километрах отсюда начиналась Пицунда. Доходя до границы села, он возвращался. Перед пляжем росли высокие сосны. Некоторые были причудливо согнуты, казались калеками. Иные сосны по всему стволу сохранили только сухие культяпки, но зеленели к расширяющейся макушке. Другие, ветвистые, спускали покатые лапы к земле – проходя под ними, нужно было наклоняться. Роща была густо затянута подлеском: лозняком, лавровишней.

К маю здесь уже не было тишины. Шумели море и деревья. Кроме того, осатанело кричали сверчки, кузнечики. При долгом внимании удавалось распознать отдельные голоса: кто-то быстро и отрывисто кряхтел, кто-то стрекотал, кто-то поскрипывал, торопливой бранью ссорились сотни гнусавых гусей – все это несмолкаемой лезгинкой соединялось в единый шум то ли гогота, то ли кваканья.

– Амза! – позвала баба Тина.

Юноша вышел из дома. На веранде сидели бабушка, Хибла и гости: Марина и Хавида Чкадуа. Они пили кофе. Выпив, разбалтывали по стенкам гущу, переворачивали чашку на доску, оставляли стекать для гаданий – в замысловатых кляксах читали свое будущее.

– Да, нанду, – уныло отозвался Амза.

– Я давно хочу поговорить, но все забываю. Садись. – Баба Тина указала внуку на пустой стул.

– Местан! – Хибла отошла покормить кота. – Арах уай, Местан! Иди сюда! Местан! – Она вытрясла ему в миску остатки обеда.

Кот, задрав хвост и довольно мяукая, прибежал от чинары. Попутно обтерся боком о синюю юбку Марины и, прежде чем забраться мордочкой в миску, стал виться в ногах Хиблы.

– О чем ты, нанду?

– О дельфине. Ты уже неделю как с ним…

– Да… Разве это плохо?

– Не знаю. В нашем селе такого прежде не было. И в других селах тоже. Может, и не плохо, но! – Баба Тина каждую фразу сопровождала особым изгибом или взмахом правой руки. Левая рука лежала на колене. Если бы и она поднялась, это означало бы долгий и сложный разговор. – Я скажу только то, что мне говорила мать: «Собаку ласкай, но палку не бросай!» У зверя, тем более такого, могут быть свои… причуды. Никогда я не пыталась тебя заторсовать! Ведь так?

– Так.

– Вот и сейчас. Я, золотой мой, советую, а не указываю. Ты и сам умненький мальчик. Я тебя позвала, чтобы ты выслушал Марину. Расскажи ему.

– Ну… ты ничего не думай, – улыбнулась Марина. – Только я недавно слышала не очень приятное. Это все Цугба. Скорее всего, Мзауч. Начал смеяться над тобой, говорил друзьям, будто ты считаешь себя Сасрыквой, что нашел себе морского Бзоу и зазнался…

– Это пока не страшно! – вмешалась баба Тина. – Пусть говорит! Где большое болото, там и лягушек много! Только смотри, чтоб другие не стали над тобой смеяться. Пока что Мзаучу не поверят. Придут к тебе спрашивать. Ты им отвечай правильно!

В тишине Амза встал, поблагодарил бабушку за совет и, чувствуя, что лицо сводит от напряжения, поднялся в дом.

– Да… – промолвил Даут, стоявший возле окна. – Я все слышал. А ты красный весь!

Амза не ответил. Лег на кровать, отвернулся к стенке. Ему были неприятны слова Мзауча, хотелось отомстить. Встать, прийти к нему во двор. Не здороваясь, сказать, что он поступил хуже шакала – тот скалится перед врагом, в глаза, а Мзауч всякое болтает издали, спрятавшись за дверью, как мышь в углу своего подвала. Амза сжал кулаки, но вскоре успокоился, решил, что случившееся – глупость. Главное, что Бзоу согласился на дружбу. Дельфин не повел бы себя так, не стал бы сплетничать, просто облил бы водой.

Подумав об этом, Амза улыбнулся. «Сасрыква? Почему бы и нет!»

Даут сменил отца на баркасе. Валера, в свою очередь, отправился рыбачить с Амзой. Юноша по задорному настроению надел старую широкополую шляпу, которую отыскал за кроватью в комнате родителей. Валера шутил над сыном, когда тот, наклоняясь за сетью из своей лодки, ронял шляпу в воду. Амза отвечал довольным смехом. От солнечного тепла, мягкого ветра, высвеченной зелени на берегу жизнь казалась чудесной, достойной радости.

В бухте были еще четыре рыбацкие лодки. На пляже, гавкая, бегал Бася – сегодня он опоздал к отплытию и ругался на хозяев, не подождавших своего капитана.

Вскоре показался Бзоу. Он вынырнул в тридцати метрах восточнее, потом – западнее. Так, плавая под лодками, он объявлялся с разных сторон и всякий раз ближе. Валера, редко говоривший с сыном о дельфине, молчал. Даже чудилось, что он ничего не замечает.

Кагуа гребли дальше, чтобы растянуть вторую сеть.

Амза, сбросив шляпу, улыбался. Руки, притягивая весла, напрягались, спина вспотела, частое дыхание ширило грудь. Хотелось грести еще мощнее, напористее. Нужно было употребить всю собранную в мышцах силу, чтобы в зреющей усталости ощутить себя могучим, живым.

Амза опередил отца и теперь плыл наедине с Бзоу – в нежной воде было видно, как быстро опускается и поднимается его хвост, как шевелятся грудные плавники. Взопрев и разгорячившись, юноша захотел искупаться.

Перестав грести, Амза встал.

– Ну что, мордаха? Пустишь меня? – обратился он к дельфину.

В ответ Бзоу прокряхтел что-то странное и спешное.

– Ну, брат, у тебя и голосок! Надеюсь, у моей невесты будет поприятней… Смотри-ка, что у меня есть!

Амза поднял со дна шляпу, однако вынужден был тут же укрыться от множества брызг – Бзоу дернулся в сторону и пропал в воде.

– Ты чего это? Шляпа, что ли, не понравилась? – удивился Амза.

Бзоу вернулся. Замер у поверхности, показывая только спинной плавник и глядя на друга прикрытыми глазами. Амза стоял неподвижно, потом, усмехнувшись, взмахнул шляпой. Бзоу исчез. Так повторилось еще дважды.

– Да… Видимо, шляпа действительно ужасная, – промолвил юноша.

– Это тебе дельфин сказал? – спросил подплывший отец.

– Да.

– Значит, не такая уж глупая твоя рыба, – улыбнулся Валера, прикуривая. – Если б он еще и вино пил, нам с ним нашлось бы о чем поговорить.

– Еще бы! – воскликнул Амза. Крутанув, отбросил шляпу прочь и со смехом упал в воду.

Позволив в присутствии отца лишь краткое купание, он вскоре поднялся в лодку. Нужно было тянуть сеть. Афалина плавать вместе с юношей не захотел, держался поодаль.

– Да… – говорила баба Тина на следующий вечер. – Ты знаешь, золотая, отца своего я любила и ни в чем его не виню. Он тут что? Такие были обычаи.

Марина, соглашаясь, кивнула. Хавида, вылавливая на тарелке последние кубики кучмача[11]11
  Кучмач – блюдо из обжаренных с соусом бараньих сердца, печени, почек, легкого.


[Закрыть], вздохнула.

– Да, девочки, у нас все-таки тогда были дикообразные законы! – Баба Тина подняла правую руку, левой гладила болевшее колено. – Но я никого не виню. Не держал бы меня отец, так было бы у меня больше детей. Вон! У сестер – по пять-шесть, а у меня один, Валерка. Повезло еще, что Антон настоял. Отец ведь и его не хотел в семью пускать! Всем женихам давал отворот. Тогда что… только советскую власть начали объявлять. Дикообразные были законы. Чтобы тогда, как сейчас, мальчик с девочкой запросто ходили и даже о чем-то говорили?! У-у! Что ты! Не было такого! – Баба Тина выставила правую ладонь, закачала головой.

Она часто говорила об отце и старых обычаях. Все наперед знали ее жалобы, однако не перебивали – слушали.

Амза, положив на стол голову, наблюдал за тем, как крадется вдоль турецких часиков курица. За ней от собачьей будки поглядывали товарки. Лежавший рядом Бася происходящим не интересовался, дремал. Квочка ступала тихо, боялась поднять в траве хоть малый шорох. Голова ее, как и всегда, не знала покоя – разворачивалась, наклонялась, выставляя вперед то один, то другой глаз. Поднятая лапка сжималась, а затем, опускаясь на землю, медленно распрямлялась. Впереди, в руке у Марины, был обрезок хлеба. Курица шла неспешно, но верно. Обойдя ноги Хавиды, присмирев, когда на столе упал пустой стакан, квочка пригнулась и теперь ступала еще медленнее. Амза улыбнулся. Ожидавшие в стороне курицы заволновались, но молчали – наблюдали за подругой. Квочка подкралась к синей юбке. Марина говорила и для одного из слов приподняла руку, однако потом возвратила ее на колено.

– Э! – крикнула баба Тина, заметив, что под столом засела курица.

Словно бы уразумев, что ее обнаружили, квочка выпрямилась, рванула клювом хлеб – да так, что ущипнула Марину за палец, и тут же, широко раскидывая свои гнутые ноги, бросилась прочь от стола к деревьям мушмулы. Марина от неожиданности шикнула, дернула рукой. Прочие курицы всполошились, закудахтали, подняли крылья и кинулись вслед за товаркой. Бася, которому в суете несколько лап наступили на хвост, пробудился, заворчал, но подниматься не стал. Амза и баба Тина засмеялись.

– Ворюга, а!

Квочка, вцепившись в кусок хлеба, еще долго носилась по двору, убегая от жадных преследователей, под мушмулой – к фейхоа, потом – к душевой.

Амза изредка кидал дельфину барабульку. Тот, как и прежде, использовал ее лишь для игры. Юноша забирал рыбу, показывал, что ее нужно есть, а не тормошить: тянулся губами к мокрой чешуе, делал вид, что жует. Бзоу следил за диковинными действиями человека.

– Да… плохой из тебя гость, – вздыхал Амза.

Однажды афалина в очередном броске приоткрыл рот и ненароком проглотил барабульку, чему чрезвычайно удивился. Он растерянно посмотрел на человека, затем принялся водить мордочкой по воде – выискивал, не утонула ли рыба. С тех пор Бзоу стал все чаще заглатывать отданные ему барабульки, однако и теперь для начала терзал их, притапливал и подкидывал.

В один из дней, выловив плывшую по морю ветку, Амза отбросил ее в сторону. Бзоу, до этого резвившийся в отдалении, поспешил за ней.

– Куда ты! – крикнул Амза. – Это не рыба! Стой!

Вскоре дельфин, сдавив ветку во рту, вернулся.

– Даут, смотри! Смотри, что творит! Даут!

Братья Кагуа рассмеялись.

– Собака, а! – Амза протянул руку к ветке и при этом чуть коснулся дельфина. Тот не испугался. Сердце юноши взволновалось, застучало громче. Кожа афалины была все такой же упругой, гладкой, как тогда, на берегу. Закусив нижнюю губу, Амза протянул к Бзоу ладонь. Медленно склонившись, вскоре он уже гладил дельфина по мордочке, улыбаясь и призывая брата взглянуть на происходящее.

Затем игра продолжилась. Бзоу, взрезая морскую тишь, плыл к ветке, возвращал ее, и наградой ему были то прикосновения, то рыба. Бася, сидевший на корме, молча наблюдал за своим хозяином.

Амза гордился дельфином, дома часто говорил о нем. Даут его не слушал, предпочитал дремать или чинить сети. Валера только качал головой. Хибла охала, предупреждала сына, что однажды Бзоу цапнет его так, что «дай бог еще, оставит хоть полноги!». Но Заур Чкадуа, сын Хавиды и ровесник Амзы, слушал хорошо, не перебивая. Порой юноши, отпросившись у Валеры, отправлялись рыбачить вместе. Тогда Амза показывал Зауру афалину, однако играть с дельфином не разрешал. Заур, юноша с худым бледным лицом, длинными волосами и мягкой, едва приметной улыбкой, не обижался.

Бзоу забавлял ребят. Однажды они скормили ему десяток мелких барабулек. По дурной привычке дельфин играл рыбешками и только после этого их проглатывал. Оставшиеся на воде мясные лохмотья привлекли чаек. Бзоу спрятался. Чайки, довольные находкой, приблизились к борту – людей они не боялись. Амза и Заур, сдерживая смех, наблюдали за тем, как позади крикливых птиц всплыл Бзоу. Рот его был приоткрыт. Дельфин продвигался медленно, стараясь не тревожить воду: явно надеялся схватить хоть одну из них за белый вальяжно растопыренный хвост. Едва он приготовился к броску, как птицы, угадав чужое присутствие, взлетели. Покружив, вернулись, словно были привычны к подобному хамству дельфинов. Бзоу продолжил охоту за хвостами.

Чаще всего он неспешно плавал вокруг лодки, но иногда оживлялся: носился из стороны в сторону, дугой вставал из воды – порой до того мощно, высоко выпрыгивал, что Амза, теряя дыхание, чувствовал, как тысячи иголочек трогают его сердце восторгом.

Юноша теперь не боялся двумя руками гладить дельфина по голове, трогать его твердые зубы и даже, смеясь, сам укладывал на продолговатый язык рыбу.

Весна заканчивалась. В саду Кагуа зацвел персик – будто кто-то нарочно нанизал на тонкие ветви мягкие розовые бутоны. Между чинарой и верандой оживился лимон – открыл малые цветки с белыми отогнутыми лепестками и крепким выступом в центре. Кроме того, у Турана, брата Хиблы, зацвел инжир, настала пора срывать и заготавливать его листья.

Высадив в огороде капусту, Кагуа занялись картошкой. Валера, вскапывавший землю и оттого разгорячившийся, расстегнул рубаху. Амза закидывал в ямки клубни и поглядывал на выступавший живот отца – гадал, будет ли у него такой же к шестидесяти годам. Баба Тина глядела на работающих с веранды и тихо сетовала на боль в ногах.

Дни становились жарче, но Кагуа знали, что море прогреется только к июлю.

В конце мая, выставив обе сети и отказавшись рыбачить удочкой, Амза лег на дно лодки, подставил солнцу плечи и грудь. Затем, заслышав всплеск, выглянул. Поприветствовал Бзоу и тут подумал, что еще ни разу не плавал с ним. В воде они могли бы придумать множество новых игр. Улыбнувшись, Амза сказал об этом Дауту. Тот качнул головой.

– Ну что, примешь к себе? – спросил юноша у дельфина. Выпрямился, снял сапоги и брюки, усмехнулся. Прыгнул в море.

Холодная вода смутила горячее тело. Оставленная хозяином лодка так раскачалась, что Бася едва не выпал из нее – зацепившись когтями за брезент, он спрятался под кормовым сиденьем. Даут отвлекся от рыбалки, смотрел на брата.

Амза вынырнул. Провел ладонью по лицу и волосам, вдохнул и снова погрузился. Поплыл, толкаясь ногами, разгребая руками. Затем поднял из воды голову и удивленно промолвил:

– Даут! В море какой-то треск!

– Треск?

– Да… так его не слышно. А тут… – Амза ненадолго нырнул. – Тут слышно. Такие… щелчки.

– Может, тебе лучше обратно в лодку?

– Нет!

– Амза! Не рискуй понапрасну. Помнишь, что говорила… – Даут, нахмурившись, встал.

– Помню! – крикнул юноша. Вдохнул, выкатил щеки и провалился в воду.

Перемешанное с солнцем лазурное море. Видно было не дальше двух метров. Амза щурил глаза. Он понял, что беззащитен. Дна нет, до лодки нужно плыть, вокруг – мгла. Юноша подружился с Бзоу, часто виделся с ним, но теперь усомнился в его благонамеренности. Тот был зверем, хищником. «Нет. Глупости. Не станет он вредить! Я его кормлю. Мы играем…» Амза подыскивал доводы к спокойствию, но страх колол изнутри – из темных, глухих глубин.

Амза вынырнул. Отдышался. Снова погрузился. Он не хотел, чтобы дельфин подплыл незамеченным. Нужно было все видеть. Сердце стучало чаще, перед глазами вспыхивал мелкий цветной песок. Амза оглядывался. И эти пощелкивания… Только что они были редкими, а теперь участились и поэтому утяжелили страх. «Надо было захватить нож. Я бы не стал… но так… Всякое… Он ведь дикий».

Амза мог бы возвратиться к лодке, но не хотел, чтобы брат высмеял в нем труса. Утешал себя слабой надеждой, что Бзоу вообще уплывет куда-нибудь подальше. Щелчки становились более громкими и частыми, пока не выстроились ровной пугающей дробью. Затем разом смолкли. Амза подумал, что теперь мог бы отступить: пожаловаться брату на пугливость афалины и, вздохнув, забраться в лодку.

Но тут дельфин оказался рядом – он темной волной выплыл из слепых вод. Страх. Воздух в груди стал горячим. Амза содрогнулся, хотел ударить Бзоу. Застыл. Нужно было всплыть, чтобы глотнуть воздуха, но он терпел. Афалина наблюдал за человеком. Длинный нос, по бокам которого изгибалась постоянная улыбка. Хвост опущен – сейчас было видно, как его серый окрас сменяется белым цветом живота. Темные складки и небольшие потертости кожи. Глаза дельфина в воде чудились черными и меленькими. Боковые плавники не двигались. Бзоу склонился на бок, потом вовсе перевернулся. В следующее мгновение опустился глубже, исчез. Морская мгла до того быстро укрыла своего обитателя, что Амза вновь вздрогнул. Спешно всплыл, стал часто дышать.

– Ну как? Поговорил? – крикнул Даут.

Юноша не ответил. Опять погрузился – опасался, что дельфин укусит за ногу. Бзоу вернулся, теперь с противоположной стороны. Дернул хвостом и уплыл.

Дельфин задорно крутился и мотал носом, если ему удавалось обмануть Амзу – подплыть со спины. В этом была игра. Юноша наконец успокоился. Страх сменился весельем.

Амза гладил дельфина. Думал приобнять, но не решался. Пробовал повторить его движения, пускал пузыри.

Возле лодки Даута выныривали человек и афалина.

Бзоу кивал с раскрытым ртом, Амза брызгался на него и смеялся.

– А ты говорил, он дикий. Зверь. Укусит! – кричал юноша.

– Я не говорил, что укусит.

– Говорил-говорил! Ныряй к нам! Тебе понравится.

– Всю рыбу мне спугнули. Порыбачил, называется, – нахмурился Даут.

– Давай! – Амза, раскрыв руки, бросился к дельфину. Тот пропал в воде и появился с другой стороны. – Ах ты! – Амза вновь попытался до него дотянуться, но так же безуспешно.

– Совсем с ума сошел. Из-за тебя никакой рыбалки, – продолжал ворчать Даут, снимая сапоги, брюки, рубаху. Проворчав что-то еще, плюхнулся в воду.

Теперь в море дурачились трое. И каждый был по-своему счастлив.

Лишь Бася уныло и как-то удивленно поглядывал на происходящее из-за борта.