Текст книги "Эрхегорд. Сумеречный город"

Глава 5
Миалинта

Истину говорят, что Зиалантир, названный Землями Эрхегорда, пусть никогда по-настоящему ни ему, ни его отродьям не принадлежавший, – сад Акмеона, уготовленный к его возвращению. Этот край опасен для разумных существ не только сильной и беспощадной природой, но и тем, что неизменно лишает всякого разума и направляет к самоуничтожению, будто протестует против осознанности и пестует свободу слепых, не обремененных сознанием существ.

До Эниона Прародителя Зиалантир был благим краем для животных и растений, а с тех пор как человек запустил в него свои жадные пальцы – для утех и безграничного плодородия стал истреблять его богатства, – с тех самых пор Зиалантир переменился: расширил болота и пустыни, пустил гниль по рекам и лесам, поднял из земли черную смерть, а все для того, чтобы дать отпор человеку и вернуться к нарушенной гармонии. И главный вопрос теперь в том, как жили Предшественники: тщетно боролись с этой гармонией или же успешно ее устанавливали.

«Поучение поколению нынешнему и грядущему». Квиантин

– Я вам так скажу. Это все девичьи забавы, – глухим басом заявил Орин.

Как и прежде, каменщик говорил, ни к кому не обращаясь лично. Изредка поглядывал на Тирхствина, а чаще смотрел на сидевшего рядом сына, Эрина.

– Этим никого не удивишь. Шоэнгар и его отец правильно делали, что читали о царстве Махардишана. Там есть, чему поучиться. Нашим скрягам не понять.

Орин будто невзначай посмотрел на Тирхствина. Наместник на его взгляд не обратил внимания.

– Один баштан своих врагов заживо муровал в стену. Так, чтоб голова оставалась. Кого помельче, всякую безродную шебурху, муровал на дворцовой кухне. Кухарки затыкали себе уши воском, чтобы не слышать криков. Варят, парят, рубят, а эти в стене торчат. Нюхают и воют. – Орин отрывисто хохотнул. – Долгая, голодная смерть. Баштан потом наслаждался едой, пропитанной стонами и мольбами врагов. Говорил, это хорошо для пищеварения. И все было справедливо. По произволу никто в его стены не попадал. «Каждому пусть воздастся». Тех, кто из знати, тоже муровал, но уже в торжественном зале. Чтоб любовались его застольями. Чтоб кричали проклятья. Чтоб давились слюной и кровью. Каково?!

Голос Орина гулко расходился под сводчатым потолком.

– Это вам не птичек подвешивать, – добавил каменщик.

Я невольно посмотрел на закрепленные вдоль карниза клетки с притихшими виалутами. Очаровательные создания: с густыми синими перьями, с длинным золотистым клювом. Они реагируют на звуки. Шум их усыпляет. Зажмурившись, они все глубже оседают в своем оперении, даже не шевелятся. Но как только застольные разговоры стихают, они начинают один за другим просыпаться. Затягивают свою песню – от самых тихих, нежных мелодий, пока еще слышны голоса людей, до громкой трели, когда они остаются в одиночестве.

– Ну а главных врагов он муровал в стены своей опочивальни! – Орин рассмеялся глубоким басом.

За столом, среди гостей, послышались недовольные перешептывания и сдавленные смешки.

Сейчас, стоя на аллее Памяти, возле массивной балюстрады, за которой начиналась стена тумана, я отчего-то вспоминал именно каменщика Орина из рода Торгорда, чьи владения так заинтересовали Теора и который, несмотря ни на что, готовился к ярмарке.

Это был невысокий, но очень крупный мужчина. Он едва помещался на стуле, то и дело с явным недовольством ощупывал подлокотники, будто хотел их раздвинуть. Его густая борода была выкрашена в яркий желтый цвет, перевита серебряными нитями и скреплена множеством черных колечек с вкраплениями лазурита. Заостренный по краям костяной полумесяц удерживал на голове тяжелый пучок волос. Все это создавало грузный, надменный и отчасти жестокий образ. Сигвы на правой щеке говорили о принадлежности к древнему роду, чей основатель Торгорд служил Венценосному Миносу ас Айнуру, праправнуку Эрхегорда Великого. На левой руке Орина была узорчатая сигва в виде оруны, которую иначе называют каменным цветком; она растет высоко в скальных расщелинах и цветет тяжелыми серыми бутонами, которые издалека можно принять за каменный окатыш.

Сидеть рядом с Орином было неприятно. Отталкивал даже насыщенный коричный запах его богатых одежд. К счастью, справа от меня сидела дочь наместника, Миалинта, – девушка, в ожидании которой я теперь стоял на аллее Памяти, неспешно переступал по резным плитам, прикасался к большим листьям цветущих карнаций, а под прикрытием этой беспечности взволнованно осматривал ближайшие строения и лабиринт Городского сада – искал путь к отступлению. Встреча с Миалинтой могла закончиться плохо. Она была первой, кто узнал мою тайну.

К этому дню почти не осталось надежды покинуть Багульдин. Я узнал про фаитов, про Хубистан, про исчезнувшего в тумане гонца Иодиса, но во всем этом не было ни намека на то, что делать дальше. Последней зацепкой остался «Хозяйник Анаэллы». Я был уверен, что следопыт с охотником о многом умолчали, но отправиться к ним напрямую было не менее опасно, чем просто уйти во мглу в надежде самостоятельно найти путь в низину, к лесному городу Целинделу. Так или иначе, прежде чем что-либо предпринимать, я должен был воспользоваться приглашением и посетить резиденцию наместника. Мои надежды на званый обед отчасти оправдались. Но только отчасти. Вздохнув, я опять посмотрел на стену тумана и лишний раз тронул ножны.

Резиденция Тирхствина располагалась на западной окраине Багульдина. Это было широкое каменное здание, одно из старейших в городе. Его внешние стены были сложены из неотесанных глыб карнальского камня. В каждой глыбе виднелось резное углубление с зубцами. Когда дул ветер, они начинали гудеть – издавали долгие мягкие звуки, и получалось нечто похожее на приглушенную игру земляного оргáна. Мастера так всё устроили, что в разное время года тональность этих нот менялась – от высокой, жизнерадостной летом, до низкой и укутывающей сном зимой.

Перед резиденцией был устроен сад, в котором среди живых цветов вперемежку стояли цветы каменные. Они были искусно раскрашены, и отличить их можно было лишь при ветре, когда живые начинали покачиваться. Парадные гвардейцы у главного входа тоже стояли и каменные, и настоящие. Они были полностью закованы в желтые латы, и различить их удавалось опять же при ветре, когда на шлемах трепетал плюмаж.

– Вы остановились в «Нагорном плесе»? – сидевшая напротив меня Алеандрина, племянница наместника, подалась вперед, словно хотела, чтобы я лучше ее разглядел.

Званый обед был не таким людным и жизнерадостным, как мне представлялось. Впрочем, это вполне объяснялось печальным положением города. За большим столом на тридцать мест сейчас сидело лишь одиннадцать человек. Из них хоть какой-то задор общему разговору старалась придать именно Алеандрина.

– Да, в «Нагорном плесе», – кивнул я.

– А вы знаете, что он назван по угодьям нашего замечательного наместника?

– Вашего дяди? – с улыбкой спросил я.

– Именно! – Алеандрина радостно хлопнула в ладоши. Посмотрела на понурого, осунувшегося в своем наместном кресле Тирхствина и продолжила: – Там очень красиво! Ровное поле горного хмеля. – Она мечтательно вздохнула. – Знаете, будто зеленое озеро в каменной купели!

– Самое смешное, она там никогда не была, – шепнула мне Миалинта.

Я не ожидал такого замечания. Прежде дочь наместника ко мне не обращалась и, уж конечно, ничего не говорила шепотом.

– А хмель с этого поля известен далеко за пределами Восточных Земель, – продолжала Алеандрина. – Говорят, в Кирандоле трактирщики отпускают его по два серебряных четвертака за крынку!

– Сейчас можно поднимать цену, – буркнул сидевший рядом с ней муж. – Новый подвоз будет не скоро.

– А вы знаете, – басовито передразнивая Алеандрину, сказал Орин, – что подворье «Нагорный плес» принадлежит мне?

– О да! Замечательное подворье! – вежливо кивнула племянница наместника.

Я понуро слушал этот разговор. Пустые застольные слова меня сейчас интересовали меньше всего. Я успел спросить Орина, знает ли он проводника, который мог бы провести к Целинделу или, по меньшей мере, обучить самостоятельно ходить через туман, но в ответ каменщик рассмеялся. Сказал, что не привык общаться с безумцами и поэтому познакомить меня с ними не может. Теперь с каждой минутой чувство, что я напрасно ждал помощи от гостей званого обеда, усиливалось.

Когда распорядитель привел меня сюда, здесь еще никого не было. Только виалуты нежно тянули свою песню.

Приемный зал напоминал перевернутую лодку. Его стены плавно переходили в ребристый веерный свод, конек которого украшали резные фигуры животных. Возле угловых колонн высились статуи основателей города, а с их вытянутых рук на цепях свисали открытые чаши светильников. На одной из стен открывался небольшой балкон для частных бесед с монолитной резной балюстрадой, небольшим столиком и тремя деревянными стульями.

Оставленный наедине, я неспешно прогулялся вдоль каменных стеллажей с книгами и резными фигурками. Среди унылого собрания наместных актов увидел искусное издание «Миарской правды» – главного свода всех законов Земель Эрхегорда. На другой полке мне встретился еще более любопытный фолиант – Бирюзовая книга: «Легенды и предания о жизни Акмеона, истории его земных воплощений». Я хотел достать ее, прочесть хотя бы оглавление, но тут возвратился распорядитель, а с ним пришли первые гости: Алеандрина с мужем, два знатных каменщика и жена коменданта, Оэдна, со своим племянником.

Алеандрина была одета богато и до нелепого пестро. Ее платье начиналось широкой шуршащей юбкой с множеством складок и пуговиц, продолжалось каркасом, обтянутым плотной лоскутной тканью из синих, зеленых, желтых полос, и венчалось стоячим кружевным воротом из тончайших пластинок карнальского камня с вкраплениями драгоценных камней.

Едва служанки вынесли первые блюда, Алеандрина, похлопывая в ладоши и смеясь, засыпала меня вопросами о моих приключениях, о том, каких людей я встречал, в каких городах бывал и что интересного там видел. Я отвечал, по возможности, подробно, но Алеандрину мои ответы явно расстроили. Она слушала с улыбкой, но смотрела на меня быстро скучневшими глазами – возможно, ожидала услышать что-то более уморительное или пикантное.

Позже, когда музыканты стали негромко играть на виалоне и аркебуле, когда голоса гостей сменились однообразным лязгом столовых приборов, Алеандрина взяла разговор в свои руки.

– А вы знаете, что в Харгое появился Дергач? Его теперь так называют.

Племянница наместника говорила быстро, напористо. Каждое из ее слов торопилось наступить на пятки другому и в свою очередь опасалось, что на пятки наступят ему.

– Он из богатого рода, но его никто не принимает. Потому что он всегда дергается. Да-да-да. У него страшная аллергия на комаров, от одного укуса его раздувает, как шар. Он постоянно мажется турцанской мазью и пахучими маслами. Этого запаха боятся не то что комары, даже собаки убегают. Что говорить про людей! Но ему этого мало. Он еще приучил себя постоянно дергаться, чтобы ни один комар не сел на кожу. Представляете? Говорят, даже во сне дергается. Однажды, пока спал, так раздергался, что поколотил лежавшую рядом жену. Она теперь его боится. Ждет, пока он захрапит, и уходит на другую кровать!

Алеандрина звонко рассмеялась. Каменный ворот покачнулся на шее, словно веер. Только муж ответил ей коротким смешком, но Алеандрину это не смутило, она продолжала говорить про Дергача.

– Вам интересно? – шепнула Миалинта.

Я неопределенно повел головой.

– Самое смешное, она это все сама выдумывает.

– Эти истории?

– Да. Ей скучно. Уже месяц не было ни новостей, ни слухов. Нечем делиться. Вот и придумывает.

– И все это понимают?

– Да. Но ведь в настоящих слухах правды тоже немного. Значит, особенной разницы тут нет.

Продолжая говорить, Миалинта чуть наклонилась ко мне, и я уловил ее запах – смесь червоцвета и адельвита. Одета она была значительно проще своей двоюродной сестры. На просторной шелковой юбке не было никаких украшений. Синяя корсетная рубашка едва прикрывала ключицы – оставляла открытыми сигвы на шее и левом плече. Длинные черные волосы были переплетены белыми сеточками и крепкими гроздьями спускались по спине. На гладкой светлой коже лицевые сигвы выглядели особенно ярко и красиво.

Уже тогда я заметил, что Миалинта с любопытством поглядывает на мой браслет. Тот изредка показывался краешком из-под рукава. Подумал, что браслет заинтересовал девушку тем, что так плотно сливается с кожей, но ошибся. Миалинта знала о нем больше меня. В этом была надежда и одновременно – опасность. Я уже слышал достаточно за последние дни и не сомневался, что за такое украшение в Землях Эрхегорда могут без промедления лишить жизни.

За спиной девушки стояла служанка – странная женщина с бледным, мертвенным лицом, которая за весь званый обед не проронила ни слова. Строгое серое платье, белый передник, кружевной чепец. Она безучастно смотрела на стол, ни в чем не помогала ни стольникам, ни своей хозяйке. Я с любопытством поглядывал на нее, пытаясь угадать отведенную ей роль. Даже попросил наполнить мою чашу ягодным соком, когда других стольников не оказалось поблизости, и этим отчего-то удивил всех, кто меня услышал. Алеандрина, ее муж, Эрин и Миалинта с удивлением посмотрели на меня, затем в сторону служанки. Должно быть, я нарушил какое-то неизвестное мне обеденное правило. Решил, что вполне обойдусь и без ягодного сока, и со служанкой заговорить больше не пытался. Лишь изредка поглядывал на нее, но, заметив, что мой взгляд то и дело перехватывает дочь наместника, перестал делать даже это, чувствуя себя неловко. Тогда я и не догадывался, что с Миалинтой меня ожидает личная встреча.

Девушка задерживалась. Я ждал ее на аллее Памяти не меньше часа. Мне это не нравилось. Было бы глупо вот так угодить в западню. С другой стороны, если дочь наместника задумала что-то плохое, она могла бы распорядиться не выпускать меня из резиденции или выдать в сопровождение стражников. Сейчас я мог легко сбежать. Если б не туман, я бы так и поступил – при первой возможности уехал из города. С другой стороны, это было глупо. Ведь я три года ехал в эти Земли только из-за браслета… Сейчас меня терзали страх и противоречивые мысли, я хотел одного: чтобы скорее пришла Миалинта.

– Они бы еще козьим пометом кормили, – тихо, почти шепотом пробасил Орин. Он обращался к сыну, Эрину, но его явно слышали и другие гости. – Или кошачьими погадками. После такого обеда дома обедают еще раз.

Эрин пожал плечами. Уныло перекатывал запеченные с рыбьим мясом щавельные шарики, смотрел в тарелку и отцу не отвечал. Худой, почти субтильный, одетый в легкую коричневую пару, он меньше всего был похож на каменщика знатного рода. Судя по ухоженным кистям с витиеватыми сигвами, за инструменты Эрин брался не часто.

Его отец с недовольством встречал каждое новое блюдо, словно пришел на званый обед только для того, чтобы высказать свое неодобрение работой местных кухарок. Нахмурившись и снисходительно посмеиваясь, смотрел на крапивный суп с нарезкой вухлы и хлебными корками, на салат из огурцов, овечьего сыра, миндаля и петрушки, косился на яйца, фаршированные трюисами, на ломтики пустольдея в черичном и чесночном соусе, на травяную смесь коралловой олы, сыти и можжевельника и на многое другое, расставленное перед ним в фарфоровых вазах, судках и мисках.

– Они думают, тут бараны вышли на выпас.

Остальные гости недовольства не высказывали, но за столом чувствовалось напряжение. Его не могла развеять даже говорливость Алеандрины.

– Но это не всё! – Она делала вид, что обращается к мужу, но говорила так громко, чтобы все могли ее слышать. – В одной деревушке нашего замечательного Целиндела лесничим назначили Хруста. Да-да-да. – В такт словам Алеандрина постукивала ногтем по столу. – Где-то на болотах он подхватил болезнь суставов и теперь весь хрустит. В тишине на весь дом слышно, как он идет. Говорят, люди не пожимают ему руку, потому что это неприятно. Представьте, что в вашей ладони разом хрустнули все его пальцы!

– Сегодня у нас запеченные марлы. Приходите. После такого обеда захочется хорошо поужинать. Не думаю, что сейчас где-нибудь еще запекают марлов, – шептал Орин сидевшим напротив него каменщикам.

Каменщики благодарно кивали и, поглядывая на Тирхствина, соглашались. Наместник за весь обед не произнес ни слова. Он неторопливо ел, изредка улыбался словам дочери и сидевшей поблизости Оэдны, но чаще думал о чем-то своем: смотрел пусто, глухо, будто давно потерял себя в тумане и уже не надеялся вернуться в Багульдин. Свободный желтый костюм не мог скрыть его сутулости и общей слабости.

Даже богатые одежды Тирхствина смотрелись уныло. Рукава его шелковой лиолы были перехвачены золотыми кольцами. В длинных седых волосах виднелась золотая проволока. По щекам и лбу тянулись сигвы богатого рода. И на всем этом лежал отпечаток безразличия.

– Вы знаете, как готовят марлов, которыми так хвастает Орин? – шепотом спросила Миалинта.

– Нет, – признался я, – даже не слышал о них.

– Это красивые птицы из Деодрельского леса. Чем-то похожи на рябчиков, только крупнее. Но их нельзя просто так подстрелить, нужно перед этим как следует напугать, чтобы они выпустили едкую защитную струю. Иначе все мясо пропитается этой отравой и будет жестким.

– А вот одного из пекарей в Матриандире все называют Волосом. Да-да-да. Очаровательная история. Однажды стражник нашел в его пироге волос. Рассвирепел, конечно, и устроил пекарю взбучку. Вся улица смотрела!

– В эти стены я бы никого не муровал. На такую жестокость не пошел бы даже баштан. Смотреть, как знатные люди жуют траву? Ну уж нет! Тут язык себе откусишь, чтобы подавиться и не смотреть на это издевательство.

– Чем сильнее напугаешь, тем лучше. Охотники для этого хватают птенцов из гнезда. И начинают на глазах марла их душить. Чтобы вся струя вышла, без остатка.

– Пекарь так перепугался, что теперь сбривает с себя все волосы. Даже брови выщипывает! Над ним смеются, а он не может остановиться. И от своих детей требует того же. Да-да-да. Бегает за ними с ножницами и пинцетами. Кого схватит, всего общипывает. Как-то отловил соседскую собаку и тоже обрил на всякий случай. Говорят, она теперь похожа на крысу.

– Когда пройдет ярмарка, устрою настоящий званый обед. Вместе посмеемся над шебурхой, которая разбежалась. Тумана испугались! Они бы лучше теней боялись. И своих жен.

– Мясо у них, в общем, обыкновенное. Думаю, нашему Орину больше нравится то, как на марлов охотятся. Он бы со своим баштаном сдружился! – Миалинта усмехнулась и неожиданно спросила: – Откуда он у вас?

Застольный гул для меня разом стих. Слова гостей стали неразборчивыми. Серые шершавые голоса. Будто и не голоса, а пустой шелест ветра в ветвях.

Я сразу догадался, что девушка имеет в виду браслет, но изобразил удивление:

– О чем вы?

Я понимал, что нужно быть осторожным. Нельзя совершить ошибку. Нельзя привлекать внимание.

– Вы знаете о чем. О вашем браслете. Откуда он у вас?

Мысли терялись, тонули в вязком фоне застольных историй. Я слышал только собственное сердцебиение и то, что говорила Миалинта. На мгновение пожалел, что сижу без оружия, – меч еще в парадном зале забрал распорядитель.

«И что бы ты сделал?» – усмехнулся я своим мыслям.

– Вы что-то знаете о нем? – ответил я вопросом на вопрос.

– А вы?

Надо было рискнуть. Однажды все равно пришлось бы это сделать.

– Не так много, как хотелось бы.

– Даже так? – удивилась Миалинта. – Любопытно.

– Вы не ответили.

– Вы тоже.

На четвертую смену блюд принесли сладости. Я лишь рассеянно взглянул на поставленные передо мной кориандровые завитушки, пирог с соком эльны, сладкие идисы и персиковый штраул.

– Вы ведь недавно у нас? – прошептала Миалинта.

– Достаточно давно, чтобы меня насторожили ваши вопросы.

– Даже так?

– Как я понимаю, здесь такой интерес не может быть праздным.

– Ведь вы… – Девушка задумалась. – Теперь я понимаю.

– О чем вы?

– Кажется, я могу рассказать вам кое-что интересное. О вашем браслете. Ведь вы в наши Земли только из-за него приехали, я права?

– Я пишу путеводник.

– Ну да.

– Но готов вас выслушать.

– Конечно. – Миалинта улыбнулась. – Я расскажу, но для начала попрошу об услуге.

– Слушаю.

– Не здесь. И не сейчас. Позже.

Стольники разливали смородиновый чай и перед каждым из гостей ставили серебряную пиалу с небольшой сахарной головой и ажурными щипчиками.

…Прошло два часа, прежде чем появилась Миалинта. Она по-прежнему была одета в шелковую юбку и корсетную рубашку, но теперь накинула путевой плащ с глубоким капюшоном.

– Простите. Я не думала, что так задержусь. В последние дни все сложнее выйти без слежки.

– За вами следят? – удивился я.

Миалинта не ответила. Приблизилась к балюстраде. Я покорно последовал за ней.

– Вы без служанки? Я думал, она не отходит от вас ни шаг.

– Да. Не отходит.

Я растерянно пожал плечами. На всякий случай огляделся. Служанки поблизости не было.

– И она всегда такая молчаливая?

– Думаю, она могла бы с вами поговорить, если б вы этого захотели. Но сомневаюсь, что в этом есть нужда.

Странный ответ. Как и само поведение девушки, которая сейчас всматривалась в туман за балюстрадой. Аллея Памяти – западная окраина Багульдина. Здесь начинался горный обрыв, поэтому городских стен не было.

– Скажите, что вы там видите? – Миалинта указала в туман.

Я неуверенно пожал плечами:

– Мглу.

– Да… Я вижу больше. Ведь мы на краю пропасти. Здесь когда-то задували сильные ветра. А сейчас, – дочь наместника вытянула руку, – сейчас тут стена забвения. Но, знаете, я вижу прежний простор. Отсюда открывался вид до Хамаруданского хребта. Под нами среди темных лесов стоит Целиндел. За ним – поля, холма, озера. Села и заимки. Реки и лощины.

В хорошую погоду был виден цветочный город Нилм, малые города Меилтон, Дар-Ус и Дар-Иден, город пасечных долин Розбарг. Я здесь часто гуляла. Смотрела на желтую змею Кумаранского тракта. Думала, что однажды отправлюсь по нему путешествовать. Открывать для себя новые Земли.

Миалинта неспешно пошла вдоль балюстрады. Она по-прежнему не снимала капюшон, опасаясь, что кто-то из случайных прохожих узнает ее.

– Что вы знаете о моем браслете?

– Я расскажу… – Миалинта медленно произнесла эти слова и посмотрела на меня из-под капюшона.

При свете вечернего, спрятанного за мглой солнца я хорошо видел кончик ее прямого носа, светлые губы, округлый подбородок и щеки, украшенные сигвами. Дочь наместника. Наследник рода Аргоната.

– Но для начала попросите об услуге?

– Да.

– Я вас слушаю.

Девушка отвернулась от балюстрады. Пройдя мимо цветущих кустов и каменных лавок, перешла на широкие плиты – аллею Памяти.

– Взгляните.

На плитах были вырезаны изображения – выпуклые, с острыми каемками. Шагать по ним было неудобно.

– Каждый из них символизирует трудности, с которыми столкнулись наместники Багульдина. Во всех городах Земель есть такие аллеи. Новый наместник, получив дозволение править городом, проходит по ней босиком. И он должен гордиться, если его ступни после такой прогулки покроются кровью. Еще больше он будет гордиться, если в его правление на аллее появится новая плита. Каждая из них – символ преодоленных бед. Как видите, аллея Багульдина длинная. Голод. Землетрясения. Соляная оспа. Оспа была самым страшным испытанием. Тогда пришлось открыть заслонки Свирной башни, и огненный свир залил весь город. Это был единственный способ остановить болезнь. Местные жители пожертвовали собой, чтобы не пустить оспу в низину.

– Они сами собой пожертвовали? Или выбор за них сделал наместник?

– Выбор сделал ойгур, а местные жители не противились. Понимали, что в любом случае не выживут.

– И все погибли?!

– Кроме тех, кто укрылся в кузнях. Туда пускали после карантина. Спасли здоровых. А болезнь выжгли вместе со всеми паразитами, грызунами и деревянными строениями. Но это все – отголоски очень далеких времен. Мы разучились бороться. И это нас погубит.

– Надеетесь, что ваш отец оставит здесь плиту с туманом?

Миалинта не ответила. Вернувшись к балюстраде, долго молчала. Вновь подняла руку, будто хотела почувствовать пульсацию тумана, до которого, однако, дотянуться не могла. Его гигантская блеклая портьера свешивалась с неба. Здесь не было ни домов, ни башен, которые бы отгораживали мглу. Казалось, мы стоим в самом изножье отвесной кручи, столь массивной, тяжелой, неодолимой, что в ее близи невольно чувствуешь себя ничтожно маленьким, беззащитным.

– Мой отец слаб. Он так и не смирился со смертью Клеантии, своей жены. Моей мамы… Чувство вины иссушило его. А другие… Каждый занят своим безумством. Зельгард во всем винит фаитов, отдает все силы на их истребление. Требует убивать каждого двойника. Вот и сегодня вечером состоится казнь. Два десятка двойников.

– Казнь?

– Да. Комендант с удовольствием бы провел ее публично, на Ярмарочной площади, но отец, к счастью, запретил. Зельгард всегда ненавидел этот город и, кажется, только счастлив, что может убивать его жителей, пусть и в виде фаитов.

– Комендант ненавидит Багульдин?

– Да. В сущности, его сюда сослали после Третьего Южного восстания.

– Он был среди восставших?

– Нет, что вы! Он служил в гвардии. И хорошо служил. Но под конец сделал неправильный выбор… Он сам виноват. В любом случае это давняя история. А теперь он показывает людям, как фаиты исчезают. Кричит, что это мерзость.

– Вы так не считаете?

– Не знаю…

Миалинта опять шла вдоль балюстрады и на ходу задумчиво ощупывала под плащом свою руку.

– Фаиты и туман связаны, но никто не понимает как. Кто-то говорит, что двойники стали появляться из-за мглы. Другие уверены, что все случилось наоборот – появление двойников привлекло туман. Но разве они виноваты? Каждый из фаитов – это мы сами, наши несбывшиеся мечты. Жизнь, которой мы испугались.

– Комендант бы с вами не согласился.

– Да… Зельгард думает, это обман и болезнь. Все несостоявшиеся жизни – мерзость и не заслуживают пощады.

– Убирать за собой свою грязь.

– Вижу, вы успели наслушаться его речей.

– У меня была возможность.

– Знаю. Поэтому я и позвала вас на обед.

– Вы?

Я с удивлением посмотрел на Миалинту, надеясь рассмотреть под тенью капюшона ее глаза.

– Да. Услышала про Оэдну… Вы за нее вступились. Редкое событие для нашего города. Еще и в ратуше. Вам повезло, что люди коменданта не убили вас.

– Он хотел отправить меня на Гадрильскую лестницу, но потом решил, что будет забавно наблюдать за мной в городе.

– Это в его духе… От Зельгарда помощи нет. За последний месяц он перебил сотни фаитов, но мгла не отступила. Это не выход.

– А Городской совет? Я слышал…

– Пустые разговоры. Все думают только о себе. Орин обезумел. Все его мастерские работают на пределе. Хочет обогатиться на ярмарке. И знаете что? Он порой настолько спокоен, уверен в своем будущем…

– Орин знает что-то скрытое от вашего отца?

– Может быть… А сейчас он скупает таверны, подворья, торговые лавки, мастерские портных и скобянщиков, даже крестьянские поля… И все – по ничтожной цене, у тех, кто не верит в спасение. Над ним даже посмеиваются. Говорят, он скупает туман.

– Люди думают, что Багульдин станет сумеречным.

– Не все. Но Орину достаточно. Над ним и раньше смеялись, однако его это не останавливает. Два года назад он приобрел старую, заброшенную ветку Карнальской каменоломни. Каменоломня давно выработана, но кто-то нашептал ему, что ветку закрыли преждевременно. Орин поверил. Безумная, отчаянная попытка обогатиться. Хватило одного месяца пустых работ, чтобы понять их бессмысленность.

Но такие ошибки только раззадоривают Орина. И остановить его невозможно. Туман для него стал настоящим подарком. По крайней мере, так он думает.

Отец вынужден в свою очередь выкупать другие дома, чтобы не потерять город. Он надеется потом вернуть их прежним владельцам по такой же цене. И знаете, что самое смешное? Если туман отступит, Орин первый отправит гонцов к эльгинцам[16]16
  Эльги́нцы (желтый легион) – личная гвардия коменданта Лощин Эридиуса. Привлекаются для расследования или предотвращения крупных преступлений, связанных с деятельностью высших чинов или смертью большого числа людей.


[Закрыть] в Матриандир с донесением, что наместник Багульдина воспользовался общим несчастьем и по дешевке отбирал у своих горожан все самое ценное. Уверена, он так и сделает.

– Орин сам бы не отказался пожить в резиденции наместника?

– Наследников Торгорда давно изгнали из престольного Вер-Гориндора. Говорят, что изгнали несправедливо, по навету одного из приближенных к ойгуру, но сейчас это не имеет значения. Орин мечтает вернуть богатство и силу своему роду. Возвратиться на Эридиус и восторжествовать. Если не самому, то, по меньшей мере, в виде своего наследника.

– Эрина?

– Да. Хотя Эрин, кажется, не очень доволен такими планами… Благоразумие моего отца было тюрьмой для Орина. А теперь все изменилось. Отец ослаб, и Орин пользуется этим. Делает все, чтобы наш город стал здравным. Хочет, чтобы к нам приезжало отдыхать как можно больше богатых семей. Уже несколько лет строит таверны и постоялые дворы в отдаленных селах, на откосах, возле термальных источников. Возглавив Совет, стал требовать, чтобы город проложил новые горные дороги, очистил и расширил источники, чтобы выделил переселенцам свободные земли на Айликменском плато. Теперь ходит на званые обеды. Всегда ворчит. Возмущается то едой, то музыкантами, то гостями. Показывает свою силу. Даже хотел устроить Эрину свадьбу со мной…

– Что именно случилось с вашим отцом?

Миалинта, дойдя до конца балюстрады, развернулась и зашагала в обратном направлении.

– Сейчас это неважно.

– А что важно?

– То, что стена тумана не остановилась. Она продвигается. На шаг, на полшага в день, но приближается. Гибель города – вопрос времени. Я не верю, что мгла уйдет сама по себе. – Миалинта выговаривала каждое слово быстро, с силой. – Фаитов убивали – не помогло. Отправляли гонцов – не помогло. Жгли костры – не помогло. Помощи от эльгинцев нет. Осталась последняя надежда.

– Какая?

Дальше Миалинта шла молча. Я терпеливо ждал, когда она ответит на вопрос.

– Когда туман перешел за городские стены… Я ведь думала, это сплотит людей. Понимаете? Думала, все объединятся и будут вместе искать спасения. А что в итоге? Все продолжают жить, будто ничего не случилось. Первые дни была паника. Крики, драки на улицах. Беженцы из восточных кварталов, крестьяне. А потом… потом все затихло. Люди ходят в таверны, продолжают семейные ссоры, спорят о всякой ерунде. Алеандрина выдумывает глупые истории, смеется. По-прежнему считает, что все завидуют ее положению. Наряжается для званых обедов. Хочет быть в центре внимания. Орин сидит в мастерских и хвастает запеченными марлами. Как это глупо… Разве так бывает? Люди радуются, что запасли к ярмарке провизию и теперь могут вкусно и сытно обедать без всяких подвозов. Торгуются за лишний четвертак и жалуются на несвежие овощи… Разве можно объедаться и болтать, когда над тобой нависла стена забвения?