Текст книги "Возвращение Грифона"

– Это что, ты меня заразил колдовством, как венерической болезнью? – рассмеялась Маша. – А что, за то время, что я с тобой сплю, ты меня так накачал генетическим материалом, что волей-неволей я переняла часть твоей магии. Вместе с семенем. Похоже, что я мутирую.

– И чего тебе не нравится? Теперь ты – смерть мужикам! Они у твоих ног будут просто штабелями укладываться. Когда я уйду, ты сможешь найти себе нужного мужчину – просто пальцем поманишь, и он прибежит к тебе, задрав штаны. Если, конечно, на нем не будет изумруда в том или ином виде. Кстати, никому не говори о свойствах изумрудов. Нам это совсем ни к чему, понимаешь?

– Понимаю, – согласно кивнула Маша, – а насчет «прибежит» – прибежит-то прибежит, но ведь я буду знать, что это магия и что он меня не любит…

– И что? Мало ли семей живут без любви, да еще лучше всех. Детей делают, внуков воспитывают. Кроме того, кто тебе сказал, что не будет любви? Ты молодая, красивая, тебя и без магии полюбят, гарантия!

– Не надо мне любви, – печально усмехнулась Маша, – есть у меня любовь. Одна. И другой не будет. Ладно, не будем о грустном. Ты не против, если я еще попробую магии нимфы? Ну так… слегка. Очень уж мне понравилось!

И мы попробовали.

Дни тянулись за днями. Начинались они стандартно – с девяти утра и до трех часов дня я принимал больных. Лечил все – от тяжелой пневмонии до рака, от заикания до алкоголизма и табакокурения. Они оставляли какие-то деньги – я даже не интересовался – какие. Ведала финансами Маша. Часто мы отказывались, не брали плату, видя, что люди отрывают от себя последнее. Ни к чему нам эти копейки.

Основной заработок шел не от этих несчастных. Основное нам давали богатые люди – элита этого города – власть имущие, и все, кто имел деньги – ученые, актеры, музыканты, и… цеховики, подпольные миллионеры и всякая такая шушера. Вот с них мы уже брали втридорога. Начали с десяти тысяч рублей, а под конец брали по пятьдесят тысяч и больше – за одно омоложение.

Наш капитал нарастал, как на дрожжах. Мы обросли связями – с власть имущих денег не брали, главное – знакомства. Какой бы ты ни был богатый, если у тебя нет нужных связей – в этом мире ничего не купишь. Ни колбасы, ни автомобиля. Ездили мы уже на «Волге», шикарной, белоснежной. Маша любила водить машину – она лихо срезала повороты и разгонялась так, что я ругался и требовал от нее притормозить. Я-то в катастрофе еще и выживу – если, конечно, башку не оторвет, но вот она да ребенок могут пострадать.

А животик у нее был уже заметен. Маша старалась носить свободные одежды, чтобы скрыть это, но… шила в мешке не утаишь. Маргарита, ставшая нашей подругой и частенько приходившая к нам посидеть за чашкой чая, первая заметила изменения и радостно поздравила Машу. Дети Маргариты давно разлетелись по миру, пристроенные папашей к хлебным должностям – сын работал где-то в Москве, вроде как в Госплане, а дочь выскочила замуж за дипломата, отправившегося послом в одну из европейских стран. Других детей она не хотела – сказала, что ей уже хватит рвать одно место. Она свой долг перед этой страной и своим мужем-подонком выполнила. Теперь хочет пожить для себя.

Почему-то она выбрала своей наперсницей Машу, и часто, приходя к нам, уединялась с ней и рассказывала такие вещи, которые потом приводили меня в оторопь – Маргарита ударилась в безудержный разврат, меняя мужиков как перчатки.

Однако, похоже, что и раньше она не отличалась особой целомудренностью, а вторая жизнь, которую я ей подарил, сделала из нее настоящую нимфоманку. Впрочем – на меня она только поглядывала, ограничившись случайным прикосновением и томными вздохами – Марго знала, что Маша не одобрит соблазнения своего мужа, и терять подругу, с которой можно говорить откровенно и которой от нее ничего не нужно, кроме веселой беседы, – ей не хотелось. По крайней мере, я так думал.

Хотя через некоторое время начал подозревать, что дело не совсем так чисто, как мне казалось. Если вспомнить о магическом воздействии Маши на всех тех, кто тянулся к женщинам, можно предположить, что Маргарита была бисексуальна и подсознательно, а может и сознательно, тянулась к моей подруге, как объекту сексуального вожделения. Пока что, похоже, безрезультатного вожделения. Если бы Маша с ней переспала, я бы знал.

Маша от меня ничего не скрывала. Иногда ее откровения приводили меня в легкое смущение – то ли она как врач была лишена моральных барьеров, когда обсуждала естественные и неестественные отправления организма, то ли сама по себе была лишена этих самых барьеров – только она что хотела, то со мной и обсуждала. Без тени смущения.

Так она мне рассказывала и о похождениях Маргариты, устраивавшей настоящие оргии у себя на дому и в домах своих друзей и подруг. В них участвовали дети высокопоставленных чиновников и интеллектуальной элиты. Самое обычное, будничное, что они там устраивали – это так называемая «ромашка»… когда обнаженные девушки становятся головами друг к другу, и… А невинное подростковое развлечение «бутылочка» приобрело у них и вовсе гротескные и развратные черты.

Меня радовало, что Маша, когда рассказывала об этих развлечениях, подходила к вопросу с позиции наблюдателя и врача-психиатра. Ни разу она не выразила желания поучаствовать в этих игрищах, и хотя не осуждала (ну чего осуждать больных? Они же больные!), но и не оправдывала этих извращений. Они взрослые люди и могут заниматься тем, чем хотят. Если это не мешает другим.

Распущенность элитной молодежи, со слов ученой Маши, была неким протестом против тотального запрета на все – на свободное выражение мнений, на железный барьер, поставленный между Советским Союзом и остальным миром.

С моей точки зрения – это было ерундой. Как раз элитная молодежь могла посещать и заграницу, и могла смотреть запретные для остальных советских людей фильмы. Вот оттуда, из этих порнушек, они и набрались своих безобразий. Впрочем, возможно, что обе версии имели под собой основание.

Шли дни. Мы работали, отдыхали, ходили в театр и в кино. Мы были счастливы. Но все когда-то кончается. Счастье – тоже.

Однажды, когда мы вернулись из города, где сходили в ресторан – посидели, послушали, как играет джазовый оркестр, – заметили, что у входа в наш подъезд стоят две черные волги. В них сидели люди с одинаковым выражением лица, похожие как две капли воды.

«Опять дежавю», – подумалось мне, и под ложечкой противно засосало.

– Маш, это по нашу душу, рупь за сто, – сказал я, кивнув на компанию «одинаковых людей».

– А может – нет? – жалобно, с надеждой спросила моя подруга, но было видно, что она и сама знает, что почем.

– Давно следовало ожидать, – пожал я плечами, – и как это они до нас не добрались раньше? Осень уже, а мы все не беседовали с людьми, у которых чистые руки и ледяная голова.

– Со снеговиками, что ли? – фыркнула Маша. – Вечно скажешь, хоть стой, хоть падай!

– Со снеговиками, – задумчиво протянул я, – интересно – с чем они прибыли… Делаем ставки? Я говорю, что будут перетаскивать в Москву. А ты что скажешь?

– Как бы на нары не перетащили, – заметила Маша, – сбежим, если что?

– А куда бежать-то? В тайгу? Нет, Маш… тут будем воевать. На их территории. Да ладно, пошли домой, хватит в машине сидеть. А то они уже зашевелились, подозрительно выглядит – подъехать и не выходить из машины.

Мы заперли «Волгу», припарковав ее у подъезда. Переулок был тихим, семей в доме жило мало, так что мест для парковки всегда хватало. Что касается безопасности – только идиот мог попытаться украсть машину у колдуна. Или смельчак. Но таких до сих пор не находилось. Особенно когда разошлись слухи о том, что я сделал с группой оперов, измывавшихся надо мной в райотделе.

Заклинание таки сработало. Они на самом деле покрылись нарывами, из которых лезли черви. Когда я это увидел, меня чуть не вырвало. Одно дело знать, как это должно быть, а другое дело – видеть. Как увидел? Пришли они ко мне. Все. В сопровождении конвоя. Видимо, начальник райотдела посодействовал им, за то, чтобы они не указывали его в явках с повинной.

Когда эти люди появились у меня, они уже были осуждены – их доставили ко мне прямо из СИЗО, перед этапированием в Нижний Тагил, на ментовскую зону. От них ужасно пахло – как от разложившегося трупа, а вид напоминал о прокаженных. От гордых, наглых оперов ничего не осталось, кроме разъедаемых червями оболочек. Они кашляли, отхаркивая кровь и червей, и это был ад в отдельно взятом райотделе.

Мне даже стало не по себе – может, я переборщил? Может, не стоило ТАК их наказывать? Но Маша с ожесточением сказала, что они вообще заслуживают смерти за свои преступления. Может, и так… только смерть, она быстрая – бах! И нет человека. Он даже почувствовать ничего не успеет. А гнить заживо, зная, что спасения нет, – это гораздо страшнее. Среди этих людей не было Дымова – он покончил с собой. Мысль о том, что придется идти на поклон к колдуну, довела его до самоубийства. Кстати сказать, косвенно я добрался и до участкового, с которого все и началось. Он повесился, узнав, что случилось с его подельниками. Не смог каждый день жить под гнетом мысли о том, что вот-вот в его дверь постучусь я и напущу на него такую же порчу.

Я снял проклятие. Не сразу, но нарывы исчезнут, оставив лишь шрамы, напоминающие о наказании. Только людей не вернешь, тех, которых они забили до смерти, пытаясь повесить на них преступления, которые те не совершали.

Операм дали по десять-пятнадцать лет – максимум, что давало советское правосудие. Выше этого наказания была только смерть, а советский суд посчитал, что смерти они не заслуживают. Нашлись какие-то заслуги, какие-то смягчающие обстоятельства. Ведь они не только простых граждан избивали и убивали, они же и бывших уголовников прессовали, а это уже другое дело.

Я не протестовал – им и этого хватит. Мое наказание было таким страшным, что сроки, отпущенные им судом, в сравнении были детскими играми. Еще бы месяц, и в живых не осталось бы никого. И даже после моего вмешательства они не скоро восстановят здоровье. Впрочем, я не особо старался им помочь. Я хорошо помнил скрежет монтировки, пробивающей мою грудь…

Поднявшись на второй этаж, мы застали у нашей двери троих людей, в темных костюмах, при галстуках и в белых рубашках. Они вежливо осведомились, мы ли те, кого они ждут, – мы не стали скрывать очевидную истину и пригласили нежданных гостей в наш скромный уголок, заставленный моднючей гэдээровской мебелью, японским цветным телевизором, двухкассетником того же производства и всякими приятными мелочами вроде хрустальных бокалов и китайских ваз.

Обставляла Маша, а у нее был своеобразный вкус, чисто советский, иногда приводивший меня в исступленно-смешливое настроение. Старинные китайские вазы ну никак не сочетаются с современной мебелью, но только ей это не докажешь. Дорого, красиво, ну и пусть стоят! Вот был ее главный аргумент. Я и махнул рукой. Ну не наплевать ли? Пусть заставляет квартиру тем барахлом, каким хочет. Когда-нибудь эта страсть к накоплению закончится. Настрадалась в нищете, вот и хватает подряд, что подороже, благо, что денег хватает.

– Товарищи, чаю? – радушно предложила Маша и, не дожидаясь ответа, крикнула на кухню: – Валь, организуй нам на стол чего-нибудь к чаю, и чаю подай! (Мы наняли домработницу, и сразу стало полегче – все-таки много времени отнимают эти домашние хлопоты – готовки, стирки, уборки… даже если у тебя импортная стиральная машина, а питаться ты норовишь исключительно в ресторане.)

– Слушаю вас, – спокойно сказал я, глядя в лицо старшего мужчины. Звание его я не успел заметить в удостоверении, но, похоже, что-то вроде полковника. Крупный калибр, однако. Полковник – это вам не хухры-мухры.

– Мы наблюдаем за вами давно, – сразу перешел к делу полковник, – еще с тех пор, как вы начали свою бурную деятельность в доме на окраине города. Вероятно, вы догадываетесь, что от нас не ускользает ни одно мало-мальски важное событие в этой стране?

– Догадываюсь, – усмехнулся я, – и что? Ну вот – не ускользнули мы от вашего взора. И чего дальше?

– Дальше? – задумался полковник. – А дальше нам хотелось бы знать, что от вас ожидать. И не угрожаете ли вы нашему государству. Вы же не из этого мира, молодой человек. Вы, вероятно, инопланетянин. И вы потенциальная угроза нашей стране. Тихо, тихо – особо-то не возбуждайтесь. Хотели бы мы – давно бы вас убили. Вы же смертны, не будете этого отрицать? Убить вас легко. Но зачем? Может быть, вас можно использовать в интересах государства? После долгого наблюдения наше руководство все-таки пришло к выводу, что следует предложить вам сотрудничество.

– Какого рода? Стучать на высокопоставленных руководителей области, с которыми мы общаемся? – скривился я. – Или вы придумали что-то более дельное?

– Фу… как грубо сказано. Не стучать, а освещать деятельность некоторых людей, от которых зависит благосостояние наших граждан – разве это не правильно? Если бы те негодяи, которых вы наказали, были бы заранее выведены на чистую воду добропорядочными гражданами, осветившими их деятельность, разве не позволило бы это избежать множества неприятностей – смертей, несправедливых осуждений? Или проще сгноить их заживо? Вам-то, может быть, и проще, но если бы все было по уму – таких преступлений бы не было. Так что не стоит оперировать обывательским мнением о том, что так называемое стукачество – это плохо и подло.

– Только не говорите мне, что у вас в отделе не было стукачей, – нахмурился я, – почему тогда они не предотвратили преступления, совершаемые сотрудниками? Какая от этих стукачей польза?

– Это другой вопрос, – уклончиво ответил полковник, – везде есть плохие работники, и тут ничего не поделаешь. Однако нас очень заинтересовал этот случай, во-первых, ваше странное воскрешение – мы допросили этих людей, и они рассказали нам все, без утайки. А еще рассказали, как вы напускали на них проклятие. Это впечатляет, да. И еще – нас очень порадовал один факт – вы не можете подчинить себе волю человека, поработить его, и были вынуждены действовать столь грубо, фактически заразив их страшной болезнью, чтобы заставить раскаяться и написать чистосердечное признание. Ведь проще было подчинить их волю и заставить написать признание таким методом. Не буду скрывать, если бы мы обнаружили, что вы можете контролировать людей – вас бы уничтожили. Стране не нужны люди, способные поработить ее высшее руководство. Я говорю с вами без обиняков, не хочу, чтобы между нами остались какие-то непонятности и недоговоренности. Несмотря на ваше могущество, ваша жизнь на волоске. И жизнь вашей подруги, и вашего ребенка… мы знаем про вас все. Все, что знаете о себе вы. Даже как вы занимаетесь любовью, в каких позах. Мы знаем, что ваша подруга мутирует, превращаясь в нимфу. Знаем, что заразили ее вы, что вы при желании можете стать источником нужных государству мутантов с различными способностями. Знаем, что вы мечтаете вспомнить о своей прежней жизни, а ваша подруга боится этого, так как вы обязательно ее покинете после нормализации вашей памяти. Вот так, молодой человек. Теперь вы видите, что от нас ничего не укрывается?

Маша стояла рядом со столом, за которым мы беседовали, вытаращив глаза и судорожно сглатывая:

– Откуда вы… как они узнали, Вань?

– Маш, не будь наивной! – резко бросил я, разозлившись донельзя. – Ясно же, что квартира нашпигована подслушивающими, а возможно, и подглядывающими устройствами, и что поселили нас в нее специально, и что Маргариту подвели к нам они – мы давно уже под колпаком у Мюллера! Элементарно, Ватсон! Они суют нос везде, куда только можно, а уж мимо колдунов пройти никак не могли.

– Тогда, раз вы такой… Холмс, может распишете наши дальнейшие шаги и перспективы сотрудничества? Опишете, что мы от вас хотим? А мы и послушаем – вдруг чего-то упустили, – усмехнулся один из коллег полковника, доселе молчавший и внимательно следивший за моим лицом. Третий сидел с каменным видом и все время держал руку под столом, подозреваю, что в его кармане было что-то вроде стреляющей ядовитыми иглами авторучки или подобной гадости – на предмет плохих переговоров со злым колдуном. Вдруг я заартачусь, нападу на них? Придется принимать срочные меры. Для того и нужен «чистильщик».

– Во-первых, ваш коллега пускай уберет руку из кармана – не дай бог стрельнет с испугу. Я не собираюсь на вас нападать, на фига вы мне сдались. Я ждал вас все это время и удивлялся – как это вы так медленно до меня добирались?

– «Служенье муз не терпит суеты» – слышали такое выражение? – усмехнулся второй гэбэшник. – Хорошая операция должна быть тщательно подготовлена. Тогда есть вероятность, что она удастся на сто процентов. Закон такой.

– Ну-ну… итак, будем рассуждать: имеется некий колдун, умеющий лечить людей. И лечить на самом деле – не аферист, не мошенник – спасает безнадежных больных. И еще может омолаживать пациентов. Кроме того, он, как оказалось, еще и разносчик этих своих колдовских умений – например, передал магический дар своей жене. Пусть и не такой дар, как у него, но все же. Так как его использовать? А давайте вначале к нему присмотримся, может, его вообще нужно убрать? Может, он опасен? Присмотрелись. Не опасен, лоялен – ни наблюдение, ни подосланные агенты типа Маргариты не дали подтверждения опасности объекта. Значит, его можно использовать в интересах страны. Лечить высших руководителей, а еще – брать у него кровь и пробовать прививать избранных добровольцев. С целью выведения новой породы бойцов невидимого фронта – магов и нимф, способных обаять и проклясть своих противников. Так, товарищи?

– Хмм… – слегка растерялся полковник, – в общем-то, так. Верно все разложили. Мы предлагаем вам перебраться в Москву, где под наблюдением наших врачей вы будете заниматься тем же самым, только на более высоком уровне. Ну и… послужите родине, как…

– Подопытные кролики? – подсказал я нужное слово, так и напрашивающееся на язык.

– Ну зачем вы так? – поморщился полковник. – Не кролики, а испытуемые объекты, которые могут принести много пользы родной стране и всему человечеству. Вы же хотите принести пользу стране и человечеству? Хотите. А еще – обрести прежнюю память. Возможно, что мы вам в этом поможем. В общем, так: мы даем вам на раздумье неделю. Думайте, соображайте. Только хочу предупредить – ваше положение совсем не твердо… это мы позволяли вам заниматься тем, чем вы занимались. Учтите это, – полковник подмигнул и поднялся со стула. За ним поднялись и его спутники.

– А что, чай не будете пить? – в зал вошла Валя, нагруженная подносом с чайником и чайными чашками.

– В другой раз, – благодарно кивнул полковник и твердым шагом пошел к двери, упершись взглядом в натертый паркетный пол.

– Учтите, товарищи, – повторил он, обернувшись в дверях и внимательно посмотрев мне в глаза. Потом добавил:

– Всего вам наилучшего. Ждем ответа.

– А как мы передадим вам ответ? – запоздало спросила Маша, на что полковник со смешком ответил:

– А просто скажите: мы согласны. И все. И к вам придут люди и объяснят, что и как будет устроено. Видите, мы даем вам свободу выбора, никто вас не неволит принимать решение. До свидания.

Гэбэшники ушли, оставив нас сидеть за столом, уставленным пустыми чайными чашками…

– Вань, и что будем делать? – испуганно спросила Маша. – Господи, они нас везде слушают и смотрят! Я теперь буду в туалете свет выключать – вдруг они и туда заглядывают.

– Обязательно заглядывают, – серьезно пояснил я, – где еще можно разглядеть твою прекрасную попку, кроме как в спальне, туалете и ванной? А без созерцания твоей обнаженной фигуры безопасность государства может оказаться под угрозой. Правда, товарищи из серого дома? Молчание – знак согласия. Что делать? Маш, вопрос риторический, ты же понимаешь. Нам четко пояснили, что работаем и живем мы только потому, что нам это позволили. И что прекратить нашу работу и жизнь им легче, чем прихлопнуть комара. Того еще поймать надо, а мы вот они – на виду, и никуда не денемся. Так что выход у нас один – соглашаться. Эй, товарищи из серого дома – мы согласны! Присылайте своего гонца, одинакового с лица…

– Я никогда тут не была, – с восторгом сказала Маша, разглядывая московские просторы из окна машины, – такое чувство, как будто попала в Мекку, туда, куда стремятся все мусульмане. Сбивчиво, да? Ну как бы тебе сказать – ты-то этого не ощущаешь, а у меня такое чувство… ну не передам я этого. Что-то вроде: «Вот Она!»

– И чего? Город как город… суетливый, Машин до фига – у нас хоть проехать свободно можно. А тут такие потоки… Ничего не вижу достойного восторга. Даже дома ничем не отличаются от тех, что в нашем городе. Типовая хрень. Ну Кремль, да. Интересно.

– А Ленин? Там Ленин лежит! Не хочешь сходить на него поглядеть?

– Неа… ну лежит себе и лежит. Пустая оболочка человека. Вот за что ему такое проклятие?

– Какое?! – удивленно подняла брови Маша.

– Лежать неупокоенным, какое же еще. Ну представь, что тебя положили где-то на витрину и толпы придурков ходят и разглядывают. Тебе понравится? Он где-то бродит тенью, неприкаянный и неупокоенный, и страдает. И нет ему отпущения грехов…

– Тсс! – Маша приложила палец к губам и кивнула на спину водителя.

Я улыбнулся и кивнул, хотя нашим «хозяевам» и наплевать, какие у нас политические взгляды и чего мы болтаем, все же не стоило их злить. Есть определенные правила игры, и стоило их соблюдать.

Мы сегодня прилетели из нашего города в Москву самолетом. В аэропорту нас встретили прямо у трапа самолета – остальные пассажиры с восхищением и завистью смотрели, как молодую парочку усаживают в черную «Волгу.» Видимо, решили, что мы какие-то детишки высокопоставленных чиновников.

Мне было смешно, а Маша вся преисполнилась гордости – советское воспитание. В обществе, в котором все равны, тот, кто приподнимается над серой массой, всегда вызывает и зависть, и восхищение. И чем ровнее и серее эта масса, тем больше восхищения вызывают эти люди. Бард, рассекающий по Москве на иностранной машине, которую большинство граждан Советского Союза видели только на картинках или в кино, вызывает всенародную зависть и любовь. И все стремятся получить привилегии, и счастливы, когда эти привилегии получают, гордятся этим – мы не такие, как все, нас заметили!

Квартира, которую нам предоставили, находилась в центральном районе города и мало чем отличалась от той, в которой мы жили в нашем, родном городе, – пять комнат, мебель по последней моде, цветной телевизор и двухкассетник – все атрибуты элитной семьи. Так-то мне здесь понравилось – окна выходили на тихий двор, и машину есть где поставить – мне обещали, что ее в ближайшее время перегонят по новому месту жительства.

Водитель проводил нас до дверей квартиры, отпер их и отдал ключи нам – вместе с ордером на вселение и паспортами, в которых уже стояли штампы московской прописки. Пожелав нам хорошего отдыха, предупредил, что машина за нами придет завтра, в восемь утра, и к этому времени мы должны быть готовы – поедем в Кремль. В холодильнике продукты, в шкафах все необходимые нам вещи – располагайтесь и ни в чем себе не отказывайте. Затем исчез за дверь, как громадный передвижной платяной шкаф – под его поступью чуть не продавливался паркет, мужчина был здоровенный, шире меня раза в два. Водитель-охранник, надо полагать.

Мы пошли проверять сокровища, которые нам обещаны, – и в самом деле, шкафы полны отличной одеждой (точно подходящей нам по размеру!), а холодильник забит всем, о чем советские граждане могут только мечтать – от сырокопченой колбасы до черной икры. Нормальный набор номенклатурного работника. Ведь мы уже примкнули к номенклатуре, надо понимать… а может, и выше. Чиновников до фига, а вот настоящих лекарей – это поискать надо.

Маша пошла в спальню, уселась на кровать, немного попрыгала на матрасе и выдала заключение, что он вполне соответствует ее понятиям о том, каким должно быть наше лежбище, и что она на этом матрасе бока не отлежит. Потом стала переодеваться, испуганно поглядывая по сторонам.

Я заметил это и спросил:

– Ты чего жмешься, как будто раздеваешься на Красной площади?

– А мне кажется, я и раздеваюсь на Красной площади. Вон там стоит делегация из Японии, а вон там – немцы. А тут три гэбэшника, заглядывающие мне в задницу. Меня вот это самое подглядывание и подслушивание приводит в нервное состояние. Мне хочется выключить свет, забиться в угол и вот там уже переодеваться… я даже заниматься любовью не могу спокойно – мне кажется, что за нами все время кто-то смотрит.

– А мне кажется – тебе даже нравится, когда за тобой подглядывают, – ухмыльнулся я, – ты от этого возбуждаешься. Самые страстные наши ночи были после того, как ты узнала, что за нами следят. Ты как будто норовишь подразнить наблюдателей, нет?

– Фу… противный, – хихикнула подруга, – это я должна копаться в душах человеческих, потому что мне по профессии положено, а ты-то чего туда грязным пальцем?! Хмм… ну да, есть что-то такое, ты правильно заметил, – созналась Маша, слегка покраснев, – как представлю, что там сидят молодые парни и наблюдают за мной в тот момент, когда ты… В общем – есть что-то в этом. Но я категорически против, чтобы они подглядывали за мной в момент переодевания или когда я занимаюсь своими делишками в туалете! Это меня совсем не радует. А ты думаешь – и тут напичкано аппаратурой?

– Нет, конечно, зачем им следить за людьми, которых завтра повезут в Кремль? Это же совсем не интересно, правда? Маш, ну чего ты глупые вопросы задаешь? Понятно, что все тут нашпиговано подслушкой. И скрытые камеры есть.

Маша наклонилась к моему уху и тихо шепнула:

– Вань, а можно что-то такое сделать, чтобы убрать подслушивающие устройства? И главное – подглядывающие?

– Хмм… честно говоря, не задумывался. А чего они тебе? Да хрен с ними – слушают. Мне лично наплевать.

– А мне нет! – сердито буркнула Маша. – Какого черта, я как на витрине?

– Теперь ты знаешь, что должен чувствовать Ленин, – усмехнулся я, – ладно, сейчас подумаю…

Я стал расхаживать по комнате, вызывая из памяти новые и новые заклинания, способные как-то помочь. В голову пока ничего дельного не приходило, кроме… хмм… если рассуждать – что есть вот эти самые подслушивающие устройства? Ну и подглядывающие тоже? Это микромикрофоны и микротелекамеры. И все работают на электричестве, само собой. А если…

– Маш, ты где?

– В спальне, а что?

– Ляг на постель.

– Зачем? Вань, попозже, а? Я хотя бы вымоюсь, в ванне полежу! Вспотела, пока ехали.

– Тьфу. Я не о том! Заберись на постель. Так, на всякий случай. Я кое-какой эксперимент произведу…

– Аааа! А я уж думала… сейчас, сейчас! – Послышался легкий стук. Маша запрыгнула на постель. – Все, я готова.

– Только не слезай, пока я не скажу.

– Ладно, ладно, делай!

Я сосредоточился, и полетели слова заклинания. Не знаю, что у меня получится, но если выйдет это дело…

Через три минуты почувствовал, как сгущается атмосфера в квартире – волосы начали вставать дыбом, между металлическими предметами начали проскакивать искры и противно запахло озоном, будто рядом с рентгеновским аппаратом. Потом вдруг комната осветилась – на стульях, на креслах, на всех выступах мебели заиграли огни святого Эльма, наполнив атмосферу квартиры чем-то мистическим. Потом жахнули две здоровенные ветвистые молнии, осветив комнату, как фотовспышкой, и уйдя в батарею отопления.

А затем случилось кое-что, что совсем мной не планировалось, – после вспышки одной из молний из торшера, стоящего в углу возле кресла, вылезло образование, напоминавшее размером футбольный мяч. Это было похоже на то, как стеклодув выдувает из своей трубки стеклянный шарик – медленно, но неумолимо, и все больше, больше размером, пока шар не достиг размера головы человека. Затем этот шар стал приближаться ко мне, уже закончившему отчитку заклинания.

На всякий случай я стал тихо уходить от этой пакости и вышел в коридор, но шар тянулся за мной, как пришитый нитками.

В спальне крикнула Маша:

– Вань, ты уже все? Можно выходить?

Шар как будто услышал слова, рванулся в сторону спальни, а на дороге стоял я. Удар! Взрыв! Грохот был такой, как будто взорвалась граната. Я потерял сознание.

Потом Маша мне рассказала, что взрывом шаровой молнии сорвало со стен картины, уничтожило две китайские вазы и сбросило на пол посуду. (О мой китайский фарфор!)

У меня осталось красное пятно во лбу, а там, где шар ушел в пол – обугленное пятно. Носок на большом пальце ноги разорван, тапок – тоже. «Эксперимент» закончен.

Подслушивающим устройствам кирдык, но и мне чуть не пришел кирдык. Если бы не моя живучесть… вот и используй заклинания в отдельно взятой советской квартире!

Видимо, я на минуту потерял сознание, потому что, когда очнулся, обнаружил, что лежу на спине в коридоре, а надо мной нависает испуганное лицо Маши:

– Ванечка, Ваня! Ой, что делается… ты очнулся? С тобой все в порядке? Черт с ними – пусть заглядывают и подслушивают, не надо больше такого! Напугал меня до смерти! Как мертвый лежал!

Я посмотрел на Машу и сфокусировал глаза, почему-то дающие двойное изображение. Две Маши благополучно совместились, дав четкое изображение, и совершенно трезвым и осмысленным голосом сказал:

– Я не Ваня, Маш. Я Вася Кольцов.

Маша отшатнулась, зажав рот, и испуганно спросила:

– Вспомнил? Все вспомнил?! Молния, да?

– Молния, – ответил я и вскочил на ноги.

Тело переполняла бурлящая энергия, меня просто колбасило от ощущения своего великолепного здоровья, радости жизни, чувства своей наполненности и цельности.

– Вань… Вась, ты теперь уйдешь? – Маша сидела на краю кровати – несчастная, жалкая, маленькая, как котенок, выброшенный за порог дома злым хозяином.

– Пока нет. Я же не могу тебя оставить без того, чтобы пристроить в этой жизни как надо. И моего ребенка… Уйти я могу в любой момент. И должен уйти. Я здесь, а там моя любимая женщина лежит связанной. Мой товарищ захвачен, и с ним непонятно что творят – так что уйти придется. Но не сейчас.

– Вань… Вась, а ведь ты здесь больше года. Практически полтора года. Ты не думаешь, что там, откуда ты пришел, все давно завершилось?

– Я могу вернуться в тот момент, когда я улетел сюда. В моем мире не пройдет и секунды. Маш, не расстраивайся так. Все когда-то кончается. Ведь предупреждал тебя, мне придется уйти. Я знал это. А у тебя останется мой ребенок, много денег, квартира – теперь ты обеспечена на годы вперед. И я намерен сделать так, чтобы никто тебе не смог ничего сделать. Более того, есть задумка сделать так, чтобы будущее в этом мире было гораздо лучшим, чем у нас. Но только тсс… никому ни слова о том, что после удара шаровой молнии я восстановился. И зови меня Ваней, как и раньше.