Электронная библиотека » Евгений Шалашов » » онлайн чтение - страница 7


  • Текст добавлен: 30 ноября 2017, 13:21


Автор книги: Евгений Шалашов


Жанр: Современная русская литература, Современная проза


Возрастные ограничения: +18

сообщить о неприемлемом содержимом

Текущая страница: 7 (всего у книги 11 страниц)

Шрифт:
- 100% +

– Надеюсь, объяснять ничего не надо? – спросил Иосиф Каиафа, подходя к Пилату.

– Нет, не надо. Я утверждаю приговор, вынесенный Синедрионом.

– Так подпиши его.

– Погоди. Я хочу быть уверен до конца.

– Чего же тебе ещё надо?

– Чтобы это сказал твой народ.

– Тебе этого мало? – Иосиф Каиафа указал рукой на балкон, за которым, как растревоженный улей, шумел Иерусалим.

– Я должен быть убеждён, – твёрдо сказал Пилат.

Он вышел на балкон. Солдат под руки вывел Иисуса и поставил его рядом. Его кротость и умиротворение, несмотря на то, что он еле стоял на ногах, привели в восхищение Пилата и он громко сказал:

– Вот это человек! Смотрите на него! Не все воины способны выдержать подобное.

Иосиф Каиафа за его спиной пожал плечами и презрительно улыбнулся. Пилат нахмурился. Бесновавшаяся толпа на мгновение притихла. Потом раздался чей-то крик: «Пилат! Распни его! Распни!», который подхватил рёв возбуждённых людей.

Пилат поднял руку. Толпа снова притихла.

– Я не знаю, в чём вы обвиняете этого человека, чтобы он был достоин распятия. По римским законам он уже понёс наказание.

– По нашим законам он должен умереть! Никто не вправе объявлять себя Богом и смеяться над нашей верой! А он исцелял в шаббат, хотя Бог дал этот день для отдыха и повелел не работать, а посвятить Ему! Он обманул наши надежды! Он не исполнил своего призвания! – кричали люди. – Распни его! Распни!

Пилат велел вывести Иисуса вперёд. Стражники вывели его, больше похожего на свою тень, чем на человека.

– Вы видите его? Он уже понёс наказание и теперь достоин жалости. Хотите, я всё же отпущу его?

– Нет! Распни его! Распни! Распни!

Пилат посмотрел на Иисуса. Даже ему, закалённому в боях, стало жаль этого человека. Неужели эти люди ничего не видят?

– Что же вы хотите, чтобы я сделал с тем, кого вы называете царём Иудейским?

– Распни его! У нас нет царя, кроме кесаря! Распни! Распни!

– Раньше вы не считали кесаря своим царём. Быстро же вы поменяли своё мнение, – пробормотал Пилат, опустив голову.

– Чего же тебе ещё надо? – тихо спросил Иосиф Каиафа, стоявший сзади.

Пилат не ответил.

– По вашим обычаям, в праздник Пейсах отпускается один осуждённый на смерть, – снова обратился Пилат к толпе. Иосиф Каиафа хотел было что-то сказать и уже подался вперёд, но внезапно остановился и закрыл рот, хмуро глядя на Пилата. – Сейчас у нас таких осуждённых двое: Иисус из Галилеи, помешанный, считающий себя богом, и Иисус бар-Рабба, недостойный сын своего отца и убийца. Кого из них вы хотите освободить?

– Освободи бар-Раббу! Распни Иешуа!

Пилат повернулся к Каиафе. Первосвященник увидел посеревшее лицо усталого человека, но не смог сдержать триумфальной улыбки.

– Принесите воду для рук, – распорядился Пилат.

Слуга принёс медный таз с водой. Пилат приказал ему встать рядом с собой.

– Царя ли вашего я распну? – спросил он.

– Нет! – закричали в толпе. У нас нет царя, кроме Ирода! У нас нет повелителя, кроме кесаря! Распни его! Распни!

– Раньше вы так не любили кесаря и не считали его своим повелителем.

– Распни! Распни! Распни!

Пилат погрузил руки в воду.

– Это решили вы, а не я. На моих руках нет крови, – он поднял мокрые руки, вода стекала по ним и капала в таз. – Я их умываю.

– Кровь будет на нас! Кровь будет на наших детях! Распни его!

– Воля ваша. Иисус бар-Рабба свободен. Пусть Иисус Галилеянин несёт свой крест на гору для распятия.

Пилат вытер руки о холстину и ушёл с балкона. Ликующий Иосиф Каиафа вышел. Пилат велел привести Иисуса.

Когда его привели, Пилат отослал всех – и писцов, и стражу, и слуг, и рабов. Некоторое время он ходил в задумчивости, заложив руки за спину. Наконец, словно очнувшись, он смочил холст в тазу, оставленном слугой, и подал его Иисусу. Тот приложил его к лицу.

– Ты был прав, – сказал Пилат. – Я не волен распоряжаться твоей судьбой. Я только орудие богов. Никогда об этом не задумывался, но теперь мне неприятно это осознавать.

– Прими это. Бог посылает нам те испытания, которые мы в силах вынести. Пройди их безропотно, и ты Его порадуешь, – Голос Иисуса прерывался, мука звучала в голосе, но слова он произносил уверенно.

– Мне нет дела до твоего Бога. У меня хватает своих.

– Бог един. И Ему есть дело до каждого своего творения, даже если оно и неразумное, даже если оно отвергает Его.

– Сейчас не время вести споры о вере. Лучше скажи, чем я могу облегчить свои страдания?

– Чтобы Божий замысел удался до конца, впусти Его в свою душу, отрекись от зла, прости себя, полюби людей – всех, даже ненавидящих тебя. В каждом есть хорошее. Внутри они все добры. Это только надо увидеть. Если я буду знать, что ещё одна душа покаялась в прегрешениях прошлого, впустила моего Отца в себя – мне будет легче, а моему Отцу отраднее.

Пилат изумился. Даже перед лицом скорой смерти этот человек просил не за себя. А за него. Он просит его простить себя. За что? Внутренняя тревога вдруг обрела чёткую мысль: да, он зол на себя, он винит себя, что не смог помочь ему, этому обыкновенному мечтателю, человеку не от мира сего, сумасшедшему, одержимому мыслью спасти всех, весь мир. Он винит себя за то, что не смог спасти жену, что она забеременела от него и умерла родами. Если бы не он, она была бы жива. Он зол на себя за то, что стыдится новых чувств к своей второй жене. Он зол на себя ещё и за то, что, испытывая эти чувства, он вроде как предаёт память первой жены, что Клавдия опять-таки по его вине не могла унять кровь несколько недель. Он зол на себя за то, что его, римского префекта, напугал какой-то первосвященник и толпа грязных оборванцев. Он, привыкший встречать врага на поле боя, лицом к лицу с армией противника, испугался ревущей толпы. Толпы, кровь народа которой он столько раз уже проливал. Толпы, которая роптала на римское владычество, а сегодня в экстазе звала римского кесаря своим повелителем. Толпы, так недавно приветствовавшей этого человека, которого теперь яростно хочет убить. Человека, который никому не сделал зла. И этого безобидного человека, уже претерпевшего муки, он должен убить. Да, он зол. Да, он винит себя. Иисус прав.

– Я прикажу стражникам нести твой крест, – не глядя на Иисуса, сказал Пилат.

– Нет. Это мой крест. Мне его и нести.

Пилат помолчал.

– Прости меня. – Он протянул к нему руку. Иисус взял её двумя руками и ласково посмотрел ему в глаза.

– Тебя простит Бог, когда ты сам себя простишь. – Он какое-то время держал в своих окровавленных ладонях грубую ладонь Пилата. Тот пожал его руки и отвернулся.

Иисуса увели. Пилат остался один. Он запер дверь и вышел на балкон. Тяжёлые тучи надвигались со Средиземного моря. Сумрак подбирался всё ближе. Духота сильнее давила на виски. «Будет гроза», – подумал Пилат. Он попытался сосредоточиться на бумагах. Но мысли его возвращались к обречённому им на смерть. Вот он идёт по улицам Иерусалима, неся свой крест – тяжёлую горизонтальную перекладину, привязанную к его рукам, чтобы не свалилась раньше времени. Вот, спотыкается и падает от усталости. Солдаты плетьми поднимают его… Вот они пришли на гору, называемую Голгофа. Боги знают, как это переводится – то ли Лобное место, то ли Лысая гора. Оба названия подходят. Вот солдаты укладывают Иисуса на крест, забивают гвозди, ставят крест… О чём он думает в этот момент? Пилат не находил себе места, всё ходил и ходил по балкону.


…Когда тучи совсем скрыли солнце, Пилат остановился. Сверкнула молния, и тут же грянул оглушительный раскат. Земля затряслась, деревья и здания зашатались, словно детские игрушки. Сильнейший ливень обрушился на балкон претории. «Свершилось. Он умер», – подумал Пилат, и опустился в кресло. Ушли тревоги, волнения, надежды уходящего дня. Он ощутил спокойствие, впервые с того момента, когда решил заниматься делом этого плотника, и грусть, что больше не сможет поговорить с этим странным и необычным человеком. Однако Пилат уже не станет прежним. Как после смерти жены и ребёнка, в нём что-то изменилось. Что-то заронил в нём Иисус. Что-то забрал. Что-то изменил. Пилат подумает об этом завтра, когда после грозы его голова успокоится, и после сна мысли придут в порядок. Ему не было дела, если бы крыша дворца рухнула ему на голову. Им овладело странное спокойствие. Шум грозы убаюкал его растревоженные мысли и, не замечая землетрясения, покачивавшего колоннады, шума рушащихся зданий в городе и криков толп людей, он провалился в густой и тяжёлый сон без сновидений.


Его разбудил звук открывавшейся двери.

– Что ещё? – раздражённо спросил Пилат.

– Шпион Каиафы, префект.

– Ко мне? А что же первосвященник?

– Этот человек сказал, что был у него.

– И что же?

– И решил прийти к тебе.

– Ага, получить плату из двух рук. Ладно, пусть войдёт.

Начальник стражи вышел и ввёл уже знакомого префекту шпиона. С грязного хитона стекала вода, лицо было в разводах то ли от слёз, то ли от дождя.

– Ты не испугался моих угроз наказать тебя. И хотя твоя дерзость достойна наказания, я помилую тебя. Однако я ничего тебе платить не буду. Ты служишь Каиафе, пусть он тебе платит.

– Я не за деньгами пришёл, префект. И Каиафе я больше не служу.

– Что так?

– Ты распял Бога. Я теперь уверен в этом. И я не могу служить убийцам.

– Его распял не я, – усмехнулся префект. – А твой народ. Ты же слышал? Это всё, что ты хотел сказать мне?

– Нет. Я хотел рассказать тебе о его последних минутах.

– Ты думаешь, мне это будет интересно?

– Уверен.

– Ты самоуверен и дерзок. – Пилат встал и беспокойно заходил по колоннаде. Потом резко остановился прямо перед лицом у недрогнувшего шпиона. – Однако не трать моё время и рассказывай.

Рассказ шпиона мало чем отличался от того, что представлял себе Пилат. Иисус сам нёс тяжёлую перекладину креста, падал и вставал, солдаты поднимали его плетьми. Одна сердобольная молодая женщина, Серафина, жена Сираха, члена Сангедрина, прозванная позже Вероникой, подала ему свой платок – утереть лицо. Римский стражник копьём чуть не проткнул её, когда отгонял. Когда женщины однажды зарыдали очень сильно, видя как он в очередной раз упал и не мог подняться под плетьми воинов, он им сказал, чтобы они плакали не о нём, а о себе. Ибо скоро настанет такая жизнь, что живые будут сами смерть призывать и нынешние кровавые волнения покажутся начинающимся штормом перед надвигающейся бурей. На выходе из города Иисус обессилел настолько, что, упав, сразу подняться не смог, несмотря на сыпавшиеся удары. Центурион схватил какого-то крестьянина, Симона Киринеянина, которому не повезло стоять в первых рядах, и заставил его тащить крест за Иисусом. На горе его раздели донага, одежду поделили солдаты, продолжая над ним насмехаться. Когда его привязывали к кресту, один солдат со злости хватил мечом по левой его руке, которая уже была прибита к перекладине, и почти отрубил её. Он кричал: «Твой Пётр отсёк мне ухо, а я отсекаю руку, которая его направляла!» и плевал Иисусу в лицо, пока, наконец, центурион не оттащил его. Крест его поставили посередине между двумя ворами, из которых один тут же начал его поносить и требовать чуда или спасения. Второй вор устыдил его словами: «Ты не боишься Бога нашего? Ты сам уже осуждён, и скоро умрёшь. Но мы с тобой осуждены по совести и по закону, а он страдает безвинно» и попросил у Иисуса прощения за себя и своего собрата. Слабевший Иисус тогда сказал еле слышно, что он сегодня будет с ним в раю.

– С вором? – усмехнувшись, прервал рассказчика Пилат.

– С раскаявшимся грешником, – возразил шпион, и продолжал.

Иосиф Каиафа, как чёрный ворон, который клевал в это время глаза поносившего вора, всё кружил вокруг Иисуса. Он тоже требовал чуда, требовал, чтобы Иисус сошёл с креста, если он бог. Однако на все его слова Иисус отвечал: «Боже, прости им. Ибо не ведают, что творят». После того, как в очередной раз Иисусу дали испить уксуса, он что-то прокричал и испустил дух. Тут же сверкнула молния, и ударил гром.

– Умер? Так быстро? Странно. – про себя сказал Пилат. – Что он кричал? – спросил он громко.

– Что-то вроде: «Или, или! Лама савахфани!». А, может, и не «или», а «элои». Я спрашивал, но никто толком не знал: то ли Илию зовёт, то ли «Господь мой, почему Ты меня оставил!», то ли «Боже, Тебе предаю дух мой».

– Так это не иудейский язык?

– Не знаю. Может, египетский. Иисус знал много языков. А в Египте скрывался вместе от преследований Ирода с матерью и отцом Иосифом после рождения, и жил там долгое время.

– Что было потом?

– Потом началась гроза. Один солдат, по просьбе иудеев, решил снять всех с крестов, чтобы не оставлять их висеть в субботу, поскольку в субботу будет праздник. Он перебил колени ворам, чтобы они быстрее умерли, а, увидев, что Иисус уже мёртв, пронзил его рёбра, чтобы убедиться. Коленей ему бить он не стал.

– А что священники?

– Они негодовали из-за того, что на кресте ты приказал написать: «Иисус Помазанник, царь Иудейский», да ещё на трёх языках. Они требуют, чтобы ты изменил её.

– Что я написал, то написал. Я итак долго шёл на поводу у этих сумасшедших лицемеров, – усмехнулся Пилат. Это была его маленькая месть этим святошам. – Этот богами проклятый народ так его сам называл, пока любил. Менять я ничего не собирался и не буду сейчас. Что ещё?

– В Храме завеса разорвалась сама собой надвое.

– И что это значит?

– Каиафа бил себя в грудь и говорил, что воистину Иисус был сын Божий.

– Теперь он может это говорить. Теперь говорить можно всё, что угодно. Не сомневаюсь, что дальше разговоры будут интереснее.

Вошёл начальник стражи.

– Что там?

– Иосиф из Аримафеи к тебе, префект.

– Чего он хочет?

– Говорить о погребении Иисуса.

– Хорошо. Я поговорю с ним. Ты закончил? – обратился он к шпиону.

– Да, префект.

– И чего же ты от меня хочешь? Ведь не просто для моего удовольствия ты всё это мне рассказывал?

– Защиты, префект.

– От кого?

– Я скажу тебе правду. Служить шпионом мне всегда нравилось – я удовлетворял своё любопытство и тягу к опасности, да ещё получал за это деньги. Но не все шпионы доживают до старости. Некоторые, как говорят, уходят в пустыню и не возвращаются, ибо слишком много тайн они знают, слишком многое могут рассказать. А меня, как только я выйду от тебя, уже никто не увидит. Даже до городских ворот не дойду. Защити меня от Каиафы.

– И это всё?

– Да. Я хочу уехать. Скрыться ото всех. Посвятить себя Богу.

– Стать священником?

– Нет. У нас священниками просто так не становятся. Они рождаются в избранном Богом роду. Я же простой еврей. И хочу просто служить Богу, как смогу.

– Странные дела творятся в старом городе Иерусалиме! Бывший шпион хочет стать отшельником. Богач из Аримафеи и член Синедриона устраивает какую-то возню, чтобы облегчить страдания преступнику хочет похоронить какого-то самозванца, которого этот же Синедрион и приговорил к смерти. Моя жена, чистокровная римлянка, просит за него, как обычная служанка. А как только умирает самозванец, гремит гром, сверкают молнии и трясётся земля. Воистину он был необычным человеком. Хорошо, я огражу тебя от мести Каиафы. Сегодня ты переночуешь в темнице, а завтра рано утром тебя выведут за городские ворота.

– Спасибо, префект. – Шпион поднялся с колен.

– Молись обо мне, – произнёс префект. – Я знаю, ты поверил Иисусу. Может, он услышит твои слова. Молись обо мне.

– Благослови тебя Бог, префект.

Шпион вышел через заднюю дверь. Дверь снова открылась, и вошёл немолодой человек в неброской простой одежде.

– Снова ты, Иосиф из Аримафеи? – спросил Пилат.

– Да, префект.

– Зачем тебе ещё и хоронить Иисуса? Кто он был тебе?

– Он был моим учителем.

– И ты не боишься говорить мне об этом вот так, прямо?

– На всё воля Божья, – спокойно сказал Иосиф.

Пилат помолчал, пристально разглядывая посетителя.

– Хорошо. Я прикажу отдать тело тебе. Хорони его так, как вы это делаете.

Иосиф поклонился и повернулся уходить.

– Ты ненавидишь меня? – спросил вдруг Пилат.

– Нет, префект. Я благодарен тебе за помощь. И у меня к тебе нет ненависти. Нельзя ненавидеть секущую тебя плеть. Ненавидишь того, кто её держит.

– Ты ненавидишь своего Бога?

– Тоже нет. Я не знаю, почему это случилось. Я не знаю, к чему это приведёт. Я не знаю, хорошо это или плохо. Случилось то, что должно было случиться. Если бы Иешуа не претерпел ради нас, Бог бы нас не простил. Иешуа должен был пострадать за нас. Разве можно ненавидеть отца и мать? Даже, если они наказывают тебя? Осознание правоты наказания придёт со временем, если это неясно сразу. Нет, префект. Я только скорблю о смерти учителя, – Иосиф повернулся и вышел.

Пилат снова остался один. Воистину мир изменился. Стоит посмотреть с балкона на беснующийся Иерусалим – потоки воды реками бежали вдоль улиц, оглушительный гром грохотал как будто у тебя в голове. Местами земля всё ещё тряслась. Перепуганные люди метались по городу, крича и плача. Сами боги восстали против несправедливости людей. «Кто бы ты ни был, бог или человек, ты не должен был терпеть такие муки», – думал Пилат. Ещё он думал о яде. Как хорошо было бы выпить сейчас чашу горького напитка, забыться и не просыпаться. Уйдут все заботы и тревоги. Будет полное забытьё и покой. Голова его ещё больше раскалывалась от боли. Он схватился за неё руками и застонал.

– Боль уйдёт, всё будет хорошо, – тихо сказал голос у него над ухом. Прохладные ладони легли на его лоб. Пилат дёрнулся, и увидел Клавдию: она неслышно подошла облегчить его страдания. – Бог тебя простит. Но важнее, чтобы ты сам простил себя.

Пилат больше не мог сдерживаться. Эти же слова говорил ему Иисус. Пилат со стоном зарылся в пышные волосы жены, вопреки римским обычаям рассыпанные сейчас по плечам. Она гладила его по голове и нежно улыбалась.

Вдруг Пилат поднял голову.

– Я хочу уехать.

– Из Иерусалима?

– Из Иудеи. Я поеду в поместье своего отца. Я устал. Слишком долго я на службе. Мне нужен отдых. Ты поедешь со мной?

– Мы поедем с тобой, – лукаво сказала Клавдия.

– Мы? – недоумённо переспросил Пилат.

– К следующей весне ты станешь отцом. Теперь я в этом уверена.

Пилат посмотрел на небо. Что несёт ему новый день – новую жизнь или новую смерть? Сможет ли Клавдия родить после того, как столько времени мучилась, или они с ребёнком умрут, как уже умерли перед этим его первая жена и ребёнок? Сменили ли боги свой гнев на милость или опять накажут его? Он должен быть наказан – он поступил как трус, он, никогда не боявшийся смерти. Пилат считал, что достоин наказания, но, глядя в просветлевшие глаза жены, он почему-то поверил, что всё будет хорошо, что Бог его простит и одарит если не милостью, то хотя бы расположением своим. Вдруг он поймал себя на мысли – Бог? Неужели он поверил Иисусу? Похоже, что так. Иисус был прав – смерти нет. Есть жизнь и любовь. И он не умер. Он есть. Он живёт. И Пилат будет жить. И его жена, и их ребёнок. И всё у них будет хорошо. И кем бы ни был Иисус, его будут помнить. И он, наверно, ещё преподнесёт ему сюрпризы. Более того. Сюрприз Иисуса или его учеников ждал префекта не далее, как через три дня. И этот сюрприз заставит его улыбнуться ловкости Иосифа из Аримафеи, поломать голову и с изумлением поверить в учение сына Бога и человека. Ещё долго будут мучить людей таинственные события, случившиеся после праздника Пейсаха, обвиняя друг друга во лжи и инсценировках, фальши и подтасовках. Ещё долго будут разные последователи разных учений утверждать свою правду, так и не доказав, что есть истина. Пилат не знал, но его имя теперь навечно будет рядом с именем сына простого плотника, почитаемого как сына Божьего. Когда будут поминать одного, непременно вспомнят и другого. Бесславный конец самого префекта тоже ему не был известен – суровые воды Ренуса ещё сомкнутся над ним, когда он, отставленный от должности и лишённый почестей за то, что правдиво доложил в Рим о непонятных вещах в Иерусалиме и, по словам Тиберия, создал нового бога из секты сумасшедших оборванцев, бога рабов для тайного торжества иудеев с их невидимым Богом властителей мира Адонаи Саваофом, будет сослан на север, в Галлию, где поселится в местечке Виенна. А после окажется в Швейцарии, где и прыгнет со скалы, не в силах понять, почему его, честного служаку, выставили бунтовщиком и глупцом. Но будет ли, случится ли это? Или жизнь Пилата закончится скромной старостью и тихой смертью в окружении детей и внуков, когда его, полуслепого старика, начнут пытать вёрткие и ловкие придворные юнцы из окружения нового царя о событиях далёких времён, а он, силясь вспомнить, будет злиться на свою старческую немощь, злиться на то, что самое знаковое событие в его жизни уже стирается из его памяти, как и прочие маловажные и ненужные? Или всё закончится совершенно иначе? Сейчас начиналась его новая жизнь. И в ней он надеялся и верил только в лучшее. Слишком долго он страдал. Слишком много раз боги испытывали и наказывали его. Может, этот новый и незнакомый Бог будет милостивее? Ведь Его сын простил его. Простил и подал надежду.

И, подставив своё лицо под холодные капли дождя, льющего из чёрных туч, в которых вдруг блеснуло солнце, он засмеялся, вызывая недоумение на лицах стражи и страх на лицах рабов, испуганно прячущихся за колоннами. Засмеялся так искренне, как давно этого не делал. Смеялся, как беззаботный ребёнок, суровый и надменный, вспыльчивый и жестокий пятый префект Иудеи, всесильный наместник Рима, Пилат Понтийский, из всаднического сословия со знаменитым прозвищем, добытом в бою и не раз покрывавшимся славой, Золотое Копьё.


Страницы книги >> Предыдущая | 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 | Следующая
  • 0 Оценок: 0

Правообладателям!

Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.

Читателям!

Оплатили, но не знаете что делать дальше?


Популярные книги за неделю


Рекомендации