Текст книги "Чекист. Южное направление"

Склянского отправили на более спокойную работу только подальше – в Тюмень, в распоряжение председателя Тюменского губисполкома, поручив товарищу Новоселову озадачить бывшего заместителя председателя РВСР сугубо хозяйственной работой в отдаленной от губернского центра местности.

Эфраим Маркович до нового места работы не доехал. Верно, смертельно обиделся, да и решил дезертировать с трудового фронта. Поезд был самым обычным, пассажирским, останавливался на каждом полустанке, да еще и общий вагон. Народу много, заходят и выходят. Видимо, товарищ Склянский решил размять ноги, пошел, да и затерялся в тайге. Пошел себе, да в речку упал. Бывает. Сибирь большая, речек хватает. Надо бы, наверное, поискать, но где там… Пока поезд дошел до Тюмени, пока спохватились, то да се. Был бы это зампредседателя РВСР, то да, все бы забегали. А так, ну кому он нужен?

К слову, перед тем как пропасть, Склянский успел поделиться с кем-то из попутчиков – с кем именно, да и с чего вдруг, никто не скажет – что организатором заговора выступил именно он, а продолжения войны хотел ради идеи товарища Троцкого, мировой революции. Вот ведь, хотел сделать приятное начальнику, а тот не оценил.

Теперь вот, историки станут ломать головы – куда пропал один из создателей РККА, сыгравший важную роль в разгроме белогвардейских банд. Но историки много над чем головы ломают, а исчезновение Эфраима Марковича Склянского – это не самая важная загадка истории.

Глава тринадцатая. Семейные тайны

Заключение мира – это вам не перемирие. Его не заключить за день-два, даже и за неделю. Вот, разве что, Брестский мир мы заключили достаточно быстро, но это исключение, а не правило.

А правило, если поначалу идет «прощупывание» – чего хотят договаривающиеся стороны, к каким компромиссам готовы? И мы были готовы на многое, и поляки. Другое дело, что Польша хотела слишком много. Формально, польская армия не разбита, а Красная – не у стен Варшавы. Но все-таки, в данной истории, а не в той, все козыри у нас на руках. И наша армия в целости и сохранности на боевых позициях, если дадут команду, пойдет хоть на Варшаву, хоть на Берлин.

Поляки нарушили перемирие один раз, пытаясь под «шумок» вернуть Львов, но комфронта Егоров, а особенно его начштаба Петин, оказались не просто готовы к такому повороту событий, но и удачно его использовали, отбив польскую армию, а потом сами развернули наступление на Перемышль. И, чем черт не шутит, могли бы Перемышль и взять – шестая дивизия Первой конной успешно уничтожила двадцать танков, перекрывавших дорогу в город, но из Москвы скомандовали контрнаступление прекратить, чтобы не превращать войну в затяжную – чего доброго, Юго-Западный фронт развернется на Варшаву, а там и Западному придется его поддерживать.

Так что дипломаты потихоньку готовились, между Москвой и Варшавой сновали курьеры, перевозя туда-сюда проекты мирного соглашения.

Первый вариант мирного договора представленный на рассмотрение Совнаркома выглядел очень наглым. Варшава требовала отвода РККА к востоку от линии Керзона, чтобы заполучить себе Волынскую и Гродненскую губернию, Львов и всю Галицию. До выплаты репараций поляки все-таки не додумались (осознавали, что они проигравшая сторона!), но жаждали возвращения всех исторических ценностей, вывезенных после первого раздела Польши, включая… свои боевые знамена захваченные Суворовым в Кракове и меч короля Болеслава Стыдливого. М-да, знамена, наверняка, где-то валяются, а меч?

Спрашивается, а откуда я все знаю? Да очень просто. Прежде чем отправиться в Совнарком, все польские депеши изучались в наркомате иностранных дел, который разрабатывал и ответы, и встречные предложения. А ваш покорный слуга с недавних пор, числился среди сотрудников НКИД и теперь проходил стажировку перед поездкой на переговоры. Причем, я считался советником по культуре. Но это сейчас советник довольно высокий ранг, а в двадцатом году что-то вроде нашего атташе – самый первый ранг, если считать с конца, но хорошо, что по культуре, а не по сельскому хозяйству. Культура – понятие растяжимое. Для дипломата в штатском вполне нормально. Читывал я биографии наших чекистов, где было сказано, что «с такого-то по такой-то год имярек находился на дипломатической работе». Стало быть, если заслужу персональной справки в Википедии, то и про меня напишут то же самое.

К дипломатам я теплых чувств не питал. А за что? За информацию, что отправилась из их шарашкиной конторы в европейские газеты? Пережил, конечно, но все равно, неприятно. И на будущее, с учетом моей новой должности, могут статейки аукнуться.

Товарищи дипломаты, надо сказать, появлению чекиста в своих рядах тоже не обрадовались. Держали себя высокомерно, пытались задавать каверзные вопросы с намерением «уесть» необразованного. Причем даже не молодежь (что с этих взять?), а Леонид Леонидович Оболенский (не князь!), человек очень уважаемый.

– А каково ваше мнение касательно культурных ценностей? – поинтересовался Оболенский.

– Мне кажется, с этим требованием следует согласиться, – сказал я. Подождав и опережая удивленные выпады в мой адрес, дополнил. – Но с условием, что Польша вернет России все культурные и исторические ценности вывезенные в период с тысяча шестьсот десятого по тысяча шестьсот двенадцатый год. Насколько помню, пан Струсь и пан Гонсевский ободрали не только Кремль, но и все московские храмы. Да пусть вернут все то, что поляки вывезли в одна тысяча восемьсот двенадцатом году, когда вместе с Наполеоном пришли в Россию. И русские знамена тоже пусть отдают. Можно заодно стребовать с них меч Рюрика, что Болеслав из Киева вывез.

Дипломаты судорожно вспоминали, что за Болеслав такой, вывезший меч Рюрика из Киева, но признаваться в невежестве не желали. Ничего, придут домой, обновят свои знания. Необязательно листать труды Карамзина, можно и в энциклопедию заглянуть.

Час спустя, когда курьер отправился к Председателю Совнаркома с нашими рекомендациями, а я собирался уходить, меня поймал Георгий Васильевич Чичерин.

– Владимир Иванович, – окликнул меня нарком иностранных дел. – Зайдите ко мне.

Стол народного комиссара был завален книгами. Батюшки! Тут у нас Брокгауз и Ефрон, и Татищев с Ключевским.

– Все пересмотрел. Нашел, что в тысяча восемнадцатом году Болеслав форсировал Буг, разгромил Ярослава Мудрого, тот бежал, а поляки овладели Киевом. Потом началось восстание киевлян, ляхов принялись убивать, а тут и Ярослав на подходе, с новой дружиной. Болеслав бежал, прихватив с собой казну, а также Предславу, сестру Ярослава. Кстати, девушку он сделал своей наложницей.

– Сволочь, – с чувством сказал я. – А чего еще от поляка ждать, даже если и короля?

Чичерин пропустил мимо ушей мое шовинистическое высказывание и спросил:

– Владимир Иванович, где написано про меч? Я ничегошеньки не нашел.

– Я про меч как-то статью читал, когда в госпитале лежал, – начал импровизировать я, привлекая госпиталь как беспроигрышный вариант. – В статье попытались отследить путь легендарного меча первого русского князя. Мол, Рюрик завещал меч Игорю, от Игоря оружие перешло Святославу, Святослав подарил Владимиру, а тот распорядился поместить в сокровищницу. Дескать, клинок был необычным, едва ли не из небесного железа. И до нашествия Болеслава с войском меч находился в сокровищнице киевских князей, а потом пропал. Но если король прихватил казну, то логично предположить, что он увез и меч. Как говорит одна известная особа – кто шляпку спер, тот и тетку пришил. А вот автора статьи, увы, запамятовал. И название журнала.

– Жаль, – искренне огорчился Чичерин. – Статья интересная, с удовольствием бы прочел. Мало ли, если вспомните автора, дайте знать.

– Обязательно, – пообещал я. – Я бы ее и сам с удовольствием прочитал. Вернее – перечитал.

– Спасибо, Владимир Иванович, – поблагодарил меня Чичерин, а потом сказал: – Кстати, мы созванивались с Владимиром Ильичом. Ему очень понравилась ваша идея с возвращением сокровищ Кремля. И он вас ждет завтра в девятнадцать часов.

В НКИД я числился атташе, но от службы в ВЧК меня никто не освобождал. Впрочем, я и не отказывался, тем более что последняя моя операция еще не закончилась. Да, разумеется, «сверху» нам ясно дали понять, чтобы не копали слишком глубоко, коль скоро главные злодеи понесли наказание. Раненый умер в госпитале. Склянский с Бухариным отправлены в ссылку, Халепский переведен на должность начальника радиостанции в Анадыре (по моему мнению, этого не стоило отправлять так далеко, специалистов в радиотехнике у нас не так и много). Вот с товарищем Мяги, заместителем начальника тыла, всё сложнее. Официально его тоже куда-то спровадили. Реально… Работают с ним коллеги. А кто сказал, что чека не потрясет все Управление тыла чуть-чуть попозже, когда страсти схлынут?

А мы с Артузовым обратили взоры на Коминтерн. Официально мы туда не имели права соваться – Зиновьев сразу побежит жаловаться Ленину, все вынесут на Политбюро, потом опять «прилетит» Дзержинскому. Но мы люди не гордые, можем и «неофициально». Артур не без помощи «добрых людей» из Коммунистического Интернационала, мог перечислить десятка два иностранных товарищей из дома на Моховой державшихся за идею вести войну с Польшей до победного конца мировой революции. Или до конца последнего русского солдата. Но одно дело держаться за идею, другое – претворять ее в жизнь. В нашем случае – быть причастным к «похищению» Бухарина. И таких нашлось человек пять, должных «надавить» на Политбюро, если оно откажется продолжить войну, пожертвовав Бухариным. Четыре товарища из Германии, а один из Бельгии. С немцами и так все ясно, а вот бельгиец меня крайне заинтересовал. Встретились, поговорили. Так, вроде бы, парень и неплохой, одна беда, что романтик. Но что хорошо – из обеспеченной семьи, имевшей пару домов в Льеже. А Бельгия… Ну, что там говорить, страна занятная, а личное знакомство с бельгийцем еще никому не вредило, наоборот. Думаю, вы меня поняли.

Должность мою пока официально не утвердили, но кабинет на Лубянке я уже получил. Но это, скорее, для представительства, потому что держать отдел внешней разведки в главном здании ВЧК не стоит. В перспективе – заполучить небольшой особнячок, где и будет протекать основная работа, еще нужно «разжиться» парой каких-нибудь квартир. Со свободными помещениями на Москве туго, но потихонечку, полегонечку, можно решить. Без конспиративных квартир, где придется встречаться с «нелегалами», даже и затевать службу внешней разведки нелепо. А еще мне нужно разместить моих «архангелогородцев», выбив для них жилье. Понимаю, после собственных домов ютится по коммунальным квартирам тяжело, но что поделать. Авось, со временем будет лучше.

Да, никак не думал, что кое-кто меня здорово озадачит.

Правильно говорят, что у каждого из нас есть свои скелеты в шкафу или под подушкой. У Книгочеева в шкафу не скелет, а целое кладбище – жандармское прошлое. Но я-то думал, что этим прошлым все и ограничится, ан нет.

Я уже говорил, что Книгочеев просился в отпуск, но я его решил малость попридержать, дождавшись Потылицына с Исаковым. Александр Васильевич – самый мой лучший кадр, а вот, снова.

– Владимир Иванович, что хошь делайте, но душа не на месте, – заявил Книгочеев, – все понимаю, что коллеги должны вернуться, а хоть режьте меня, но хочу супругу сюда привезти.

– Александр Васильевич, к чему же такая спешка? – удивился я. – Муравин вашу жену никому в обиду не даст. Ну, жена бывшего жандарма, подумаешь.

Супругу Книгочеева, Ольгу Константиновну, я ни разу видел, зато помню ее замечательные пирожки с картошкой и яйцом.

– Владимир Иванович, дело не только во мне. Дело еще и в самой Ольге.

Книгочеев замялся, я спросил со вздохом:

– И что за тайны такие хранит ваша супруга? Вроде, порочащих связей не имеет, сама родом из мелких чиновников.

– Брат Ольги… человек известный. Один из врагов Советской власти.

– А что за брат такой? – заинтересовался я. – А как девичья фамилия Ольги Константиновны?

– Фамилия у нее Тимофеева.

Тимофеева… Ни о чем. Не самая редкая фамилия, скажем так, что-то она не на слуху. Брат, стало быть, Тимофеев. Кто-то там Константинович. Нет, не помню ярых врагов Советской власти с такой фамилией. Хотя… Стоп-стоп. Не зря же я занимался историческим краеведением, и друг у меня пишет книги по истории гражданской войны.

– А разве отчим не всем детям жены дал собственную фамилию? И отчество должно быть другое… Павловна?

Книгочеев с изумлением вытаращил на меня глаза.

– А как вы узнали?

Я лишь пожал плечами. Как я узнал? Еще бы не знать. Да у меня друг уже четыре книги об этом человеке написал. Андрюха как приезжает из Питера только о нем и говорит.

– Отчим дал фамилию только мальчикам, а фамилия дочерей осталась отцовская. Как-то не посчитал нужным. Девчонкам все равно замуж выходить, фамилию поменяют.

М-да, дела. А Книгочеев-то, оказывается, шурин одного из самых одиозных фигур Белого движения. Ну и ну. Впрочем, ну и что? В Петрограде живет мать самого Врангеля, и никто ее не трогает.

– Боитесь, что в Архангельске вашу жену могут обидеть? – спросил я.

– Не знаю, обидят или нет, но боюсь, – ответил Книгочеев. – При вас ни меня, ни Ольгу не тронули бы, а без вас? Соседям известно, чья она сестра, да и мое прошлое.

Что ж, раз такое дело, пусть едет. Тем более, что в Архангельске остались кое-какие вещи, что могут потом пригодится. Вспомнился еще разговор о культурных ценностях.

– Хорошо, Александр Васильевич, я вам командировку выправлю, что по служебным делам едете. Так и в поезд проще сесть, и в Архангельске к вам вопросов не возникнет. Но тогда для вас будет задание. Привезете мне все почтовые карточки господина Зуева – я Муравину записку напишу, он передаст. И еще. В библиотеке, в кабинете директора есть тайник. Надо бы его найти, там лежит старинная книга.

– Все исполню, – просветлев лицом сообщил Книгочеев.

Я не сомневался, что Александр Васильевич все сделает в лучшем виде. И открытки заберет, и тайник отыщет. Правда, я пока не знал, зачем мне открытки моего директора, шпиона-двурушника, а уж тем более старинная библия, пусть ее издателя и спалили на костре. Впрочем, по открыткам надо еще разок с господином Зуевым встретится, поговорить. Платон Ильич у нас на Лубянке сидит, в английских шпионах числится, а не в польских и, стало быть, размену не подлежит. Поглядим, как события развиваться станут, вспомнят ли о Зуеве настоящие хозяева или нет. А Библия Тиндейла… Оставить ее для будущего музея истории атеизма? А зачем? В крайнем-то случае книгу можно продать на аукционе, а вырученные деньги использовать для блага разведки. Конечно, будь это Евангелие Ивана Федорова, я бы о таком и помыслить не мог, но англичанин Тиндейл? Мне бы должно быть стыдно, но английский вариант Библии отчего-то не жаль. И продать можно на английском аукционе, вернув, так сказать, историческую ценность ее народу.

Без трех минут семь (то есть, в восемнадцать часов пятьдесят семь минут) я уже околачивался у кабинета вождя. Вечный, словно каменная ограда вокруг собора, товарищ Горбунов посмотрел на меня, буркнул под нос – назначено, ждите, а потом пошел докладывать Ильичу.

– Десять минут, – обронил Горбунов, не посмотрев на меня.

Десять так десять. Не знаю, что можно успеть за десять минут, но Председателю СНК виднее.

– Здг’аствуйте товаг’ищ Аксенов, – встал из-за стола Владимир Ильич. Поздоровавшись, кивнул на кресло для посетителей. – Пг’исаживайтесь.

Как всегда, картавость я замечал лишь в самых первых фразах, а потом она куда-то пропадала. Почти как акцент товарища Сталина.

– Владимир Иванович, я для себя бумажку составил, этакую карту.

Товарищ Ленин вытащил лист бумаги, исчерченный схемами и каракулями, и положил передо мной.

– Вот, я здесь набросал. Если у нас какая-то сложная ситуация, появляется товарищ Аксенов и начинает ее решать. Пожалуйста – спешная эвакуация интервентов из Архангельска и Мурманска – товарищ Аксенов, ликвидация шпионского гнезда перед нашим носом – Аксенов, выявление преступной группы врачей, стряпавших «липы» – тоже вы, арест Тухачевского и выявление шпионки в его штабе. Арест командующего фронтом сорвал наше наступление, но, как потом решили военные специалисты, мы вовремя прекратили наступление, иначе нас ждал бы полный разгром. А про последний случай я говорить не стану, сами знаете. Что я еще упустил? Ага, ваш проект о переходе с военного коммунизма на новую экономическую политику. Ах, вот еще что – в ноябре восемнадцатого вы предотвратили покушение на товарища Ленина, то есть на меня. Простите, но я до сих пор не сказал вам спасибо.

– Владимир Ильич, – пожал я плечами, не понимая, к чему клонит вождь мирового пролетариата. – На съезд комсомола вы все равно не приехали, получается, что я никого не спасал.

– В сущности, это не так важно. Важно, что вы оказались в нужное время и в нужном месте.

– А это плохо? – слегка растерялся я.

– Что вы, дорогой вы мой, совсем нет, – всплеснул руками товарищ Ленин. – Напротив, за что бы вы не брались, у вас все получается, и получается очень удачно. В некоторых государствах в личном деле офицеров, высших чиновников руководство ставит отметку – удачлив он или не очень, или вообще неудачник. Правда, эту отметку ставят там, где протестантизм является доминирующей религией.

Вона как. Удачлив. Интересно, а как с этим вяжется марксизм и материализм? А Ленин, между тем, продолжал:

– Вы любопытный человек, товарищ Аксенов. Не обессудьте, но я попросил товарищей дать вам развернутую характеристику. И что я вижу? Мне сообщили, что вы лишены недостатков свойственных молодости. Не курите, не пьете. Даже с женщинами вы имеете дело в меру, не выходя за грань. Еще запомнилось ваше блестящее выступление по итогам правительственной комиссии. Да-да, это было лучшее выступление из всех, что я слышал. – Ленин помедлил, пристально посмотрел на меня, а потом спросил прямо в лоб, – Так кто же вы, товарищ Аксенов?

Глава четырнадцатая. Остров Крым

В последнее время ночи меня не балуют снами. Да и какие ночи? Вроде, только прилег, а уже снова пора вставать. В бронепоезде еще туда-сюда, а здесь – хронический недосып. Днем перехватишь минут сорок, уже хорошо. Иной раз в тягостной дремоте мерещилось что-то нелепое – то товарищ Троцкий мчащийся верхом на броневике, то Феликс Эдмундович с огромной метелкой. Зато сегодня Морфей порадовал сновидением: пригрезилась Москва двадцать первого века с моей любимой кофейней в Калашниковом переулке (кофе отличный, но дорогой!), магазинчики, где можно приобрести одноразовые бритвенные станки и прочие мелочи, которых мы в обыденной жизни не замечаем.

Странно только что эта Москва заполнена белогвардейцами. Нет, чисто внешне они не отличаются от москвичей и гостей города, разве что одеты слегка старомодно, но никого это не смущает. А то, что это белое офицерье из недобитой армии барона Врангеля, знаю только я. А эти «попаданцы» из прошлого бродят по бульварам, заигрывают с проходящими мимо девушками и ведут себя так, словно не прошло целого столетия. Вот два «цветных» офицера одетые в джинсовые костюмы, модные в восьмидесятые годы двадцатого века, попивают кофе в «Скуратове», а чтобы их никто не тревожил, приперли дверь столом.

А я стою около дверей одного из районных судов столицы в ожидании генерала Кутепова, чье дело там рассматривается. Кажется, генерал угнал чужую машину. Кстати, вот и сам Александр Павлович одетый в костюм-тройку, со знаменитой бородой и абсолютно лысый. Да, точно. На большинстве фотографий Кутепов либо в папахе, либо в фуражке.

– Уроды! – густым басом заявил генерал. – За какую-то ерунду полгода условно. А Врангелю год ссылки влепили за тунеядство. Я им пытаюсь доказать, что баронам работать не нужно, не положено, а они не согласны. Пообещали, что, если продолжу черных баронов защищать, так и меня упекут на болото. Но, сами посудите, какой же Врангель черный, если он белый, как моя лысина?

Налетевшие откуда-то из пустоты журналисты защелкали фотоаппаратами, принялись совать под нос генерала микрофоны, оттесняя меня подальше, а я, еще недавно знавший, что мне от Александра Павловича что-то нужно, напрочь забыл, что именно я собирался спросить и потому пошел выкидывать из кофейни джинсовых наглецов, потому что тоже хочу кофе. Но вместо разборок с наглыми юнцами проснулся.

За стеной слышался треск цикад, а в крошечном оконце моего чулана виднелось черное южное небо. Крым, стало быть. Август. Вроде, недавно я сидел в кабинете товарища Ленина настороженно ожидая его очередного вопроса.

По законам жанра Владимир Ильич просто обязан был вычислить во мне «попаданца», но то ли мои коллеги-писатели врут о чрезмерной проницательности наших вождей, то ли их книги основаны на фантазии, а не на реальных событиях, как у меня. Я сам в какой-то мере руководитель, так разве бы поверил, что кто-то может попасть в нашу эпоху из будущего? Да и товарищ Ленин, не уверен, что читал Марка Твена.

Но я напрасно волновался.

– Вопг’ос, кто же такой Владимиг Иванович Аксенов, г’иторический, – махнул рукой Владимир Ильич и улыбнулся своей знаменитой улыбкой. – В данном случае вы станете пг’едставителем Совета народных комиссаг’ов Г’оссийской Советской Федег’ативной Социалистической Г’еспублики в Кг’ыму. Тем более, что тепег’ь вы не только чекист, но и дипломат. Скажем так, сочетание двух ваших стог’он должно принести нам пользу. Пг’оникните туда нелегально как г’азведчик, но пег’еговог’ы станете вести абсолютно легальные, одобг’енные пг’авительством.

Председатель Совнаркома посмотрел на меня слегка прищурив глаза. Да, «фирменный» взгляд товарища Ленина – умный, проницательный и… хитроватый. Что там мемуаристы говорили по поводу этого взгляда? Нет, не помню.

– Но Крым сейчас в руках у белых, – осторожно сказал я.

– Именно так, батенька, именно так. И ваша задача, чтобы Кг’ым и дальше оставался в г’уках белых. Лет на пять, а может даже на десять. Понимаете, о чем я?

Понять, что предлагает Ленин, особого труда не составило, особенно в свете признания Советской Россией бывших окраин Российской империи. Стало быть, Советская Россия собирается заключить мир с Врангелем. Что ж, в апреле в Москву приезжал представитель Керзона предлагавший заключить мир и с Польшей, и с Врангелем. Но Польша, понятное дело, в апреле и слышать о мире бы не желала, а уж Врангель, тем более.

Я кивнул. Подавив в себе желание вздохнуть, сказал:

– Вопрос – а захочет ли Врангель заключить мир с Советской Россией? Насколько я помню, граждане белогвардейцы представлявшие высшую власть стояли за единую и неделимую Россию.

– Вы интег’есный человек, Владимир Иванович, – хмыкнул Владимир Ильич. – Вы даже не спрашиваете меня, зачем нам нужен Кг’ым, как отдельное государство, не противоречит ли это идее миг’овой г’еволюции, что по этому поводу скажет Политбюг’о, а сразу переходите к конкг’етным вопг’осам.

Вот теперь я позволил себе слегка улыбнуться. Ну, не мог же я сказать, что главе государства вообще не пристало обсуждать подобные задачи с рядовым чекистом. Его дело – «нарезать» задачу, а уж как ее выполнить, моя забота.

– Как я полагаю, Политбюро примет то решение, которое предложит товарищ Ленин. Разумеется, будут и несогласные, но вы их сумеете переубедить. А мировая революция… – Я пожал плечами, подумал, как сформулировать ответ, решил, что можно высказать свое мнение как можно проще. – Мировая революция никуда не денется. Произойдет она завтра, через год или через десять лет – с точки зрения исторического развития непринципиально. Если рассматривать мировую революцию как военные действия, то для наступления необходим плацдарм, куда нужно стягивать силы и средства. А Крым как отдельное государство граничащее с РСФСР нам может пригодится по разным причинам – по политическим, по экономическим. Образно говоря, через Крым, равно как и через Латвию с Литвой мы станем подтягивать к себе недостающие силы и средства.

Звучало слегка подхалимски, но что поделать, если так все оно и было? Я бы еще что-нибудь сказал, но мою речь прервал появившийся Горбунов. К слову сказать, вовремя, потому что чуть-чуть не ляпнул про Китайскую народную республику вынужденную много лет терпеть рядом с собой Гонконг, хотя, чисто технически, КНР могла бы его уничтожить.

– Владимир Ильич, десять минут истекло. В приемной вас ждет управляющий делами Совнаркома, – сообщил неутомимый секретарь, буравя меня взглядом – мол, а ты еще здесь?

– Николай Петрович, извинитесь пег’ед товаг’ищем Бонч-Бруевичем от моего имени, – попросил Ленин. – Нам с Владимиром Ивановичем нужно еще хотя бы пять минут. Неужели секретарю Совнаркома не о чем поговорить с управделами Совнаркома?

– Слушаюсь, – коротко ответил Горбунов, еще разок пронзил меня недовольным взглядом и вышел.

– Вот, как всегда, сбили мысль, – хмыкнул Владимир Ильич поднимаясь с места. Рефлекторно я начал подниматься вместе с главой государства, но Ленин жестом показал – мол, оставайтесь на месте.

Владимир Ильич прошелся по кабинету, дошел до окна, посмотрел в него, словно бы пытался найти там сбитую мысль, потом развернулся и пошел обратно. Опять усевшись за стол, посмотрел на меня и спросил:

– Какие у вас есть вопросы?

– Как я понимаю, нам непринципиально, кто встанет во главе Крыма? – на всякий случай уточнил я. Дождавшись кивка, продолжил: – Еще мне необходимо знать сроки, чтобы планировать операцию. Кто меня будет курировать со стороны Правительства?

– По сг’окам… – на краткий миг призадумался Владимир Ильич, но быстро ответил: – Максимально у вас есть месяц. Известно, что сейчас в Севастополе находится пг’едставитель Пилсудского князь Любомиг’ский. Тамошние жуг’налисты уже успели взять интег’вью у князя, тот заявил, что пг’авительство Пилсудского с одобг’ением смотг’ит на союз с Вг’ангелем. Кг’оме того, баг’он пг’инял делегацию Укг’аинского национального комитета, отпг’авляет своих эмиссаг’ов к Махно. Если Вг’ангель станет фог’сировать заключение союзов, у нас не останется дг’угого г’ешения пг’облемы, кг’оме военного. Куг’иг’овать вас будет непосг’едственно Феликс Эдмундович. Товаг’ищь Дзег’жинский один из членов пг’авительства, а со вчег’ашнего дня кандидат в члены Политбюг’о. Поэтому, все технические вопг’осы, включая сроки, обговог’ите с ним.

Услышав, что меня станет опекать непосредственный начальник, на душе стало легче. Все-таки Дзержинского знаю, а самое главное – доверяю. Еще нужно бы его поздравить. Кандидат в члены Политбюро – это серьезно.

– Разрешите идти?

Товарищ Ленин проводил меня до выхода, попрощался за руку, а потом спросил у Горбунова:

– Мы уложились?

– Почти, – кивнул Горбунов. – Вы проговорили не пять минут, а семь.

Будущий академик смотрел на меня, как на вора, крадущего самое драгоценное достояние его патрона – время.

Время-время. Бедному Книгочееву не удастся съездить в Архангельск. Туда-сюда не меньше десяти дней, а то и больше, а в Крыму бывший жандарм мне нужнее. Проще дать команду в Архангельск, и Ольгу Константиновну со всем бережением дня за четыре-пять, вместе с имуществом привезут в Москву. А домик пока постоит, за ним присмотрят. Я даже немного задержу отправку в Крым, чтобы супруги успели обнять друг дружку и поговорить.

Вообще, это Книгочеев и виноват, что меня определили в командировку. По принципу – если на сцене висит ружье, то оно должно выстрелить. Так и здесь. Сообщил мне Александр Васильевич о том, что его супруга приходится сестрой одной из важных персон белой армии, так на тебе, езжай в Крым, товарищ Аксенов. Шантажировать белого генерала жизнью сестры не стану – неприлично, но вот письмецо для любимого брата она напишет, попрошу.

По сути, снова пойти в тыл врага, уже в третий раз. Конечно, я бы без это обошелся, но кто меня спрашивал? Пойду. Так, есть ли у меня дела требующие немедленного решения? Вроде и нет. Кстати, надо бы что-то с бронепоездом решить. Он ведь со всей командой так и числится за особоуполномоченным ВЧК Аксеновым. Ладно, скажу Артузову, пусть себе возьмет, нехай катается на нем по фронтам изображая своего дядюшку, от которого, можно сказать, Артуру и досталась должность начальника ОСО ВЧК. Временно! Вернусь, заберу обратно. Правда зачем может понадобится бронепоезд начальнику внешней разведки, пока не знаю, но вдруг да понадобится. Предположим, в Париж съездить или Берлин на встречу с резидентом. Шучу. Европейская колея не особо подойдет для русского бронепоезда.

Путешествие (м-да, слово-то какое) в Крым заняло дольше времени, нежели путь в Архангельск. Вначале мы с Книгочеевым добирались до Таганрога, где коллеги из особого отдела пристроили нас на принадлежащий местному греку с любопытной фамилией Папагеоргий рыбацкий баркас с мотором. Несмотря на национальность и смуглость, грек показался мне чем-то похожим на моего старого знакомца Ферапонта, проводившего меня по звериным тропам в Архангельск. Подозреваю, что грек не только выполняет задания чекистов, но еще и подрабатывает на белую разведку. Но это так, только подозрения, у меня работа такая.

Чекисты из Таганрога подрядили дядьку бесплатно, но я пообещал заплатить ему пару червонцев, благо денег нам отвалили прилично – сто золотых монет. Уж как сумел постарался равномерно распределить их в одежде, а часть отдал Александру Васильевичу.

Дизельный двигатель постоянно глох, владелец судна то и дело начинал его ремонтировать, а на одних парусах скорость уже не та. Сутки нам понадобились, чтобы выйти в Черное море, еще трое, чтобы добраться до южного берега. За это время вода в анкерах протухла, а на копченую рыбу и лук я уже и смотреть не мог. Но пришлось и пить воду, и жевать рыбу напоминавшую подметку (не пробовал, но больше не знаю, с чем сравнить). Перетерпели мы с Книгочеевым и это (а бедняга Александр Васильевич еще и морской болезнью мучился всю дорогу).

Еще повезло, что болтавшийся у берегов Крыма миноносец не стал тратить боеприпасы на нашу лоханку, а Папагеоргий не завез нас в расположение белых, высадив точно там, где нас уже ждал представитель местного партизанского отряда.

Я даже не знаю, кто готовил нашу поездку, как он передал сообщение о приезде гостей из столицы, но огромное ему спасибо.

Красный партизан сообщил, что его зовут Иваном, фамилию не назвал, а мы, разумеется, и не спрашивали. Судя судя по тельнику, выбивавшемуся из-под кожаной куртки, парень был из матросов. И лицо до боли знакомое. Кажется, это лицо я видел на фотографиях, только выглядело оно значительно старше. Еще этот человек как-то связан с Архангельском, с льдинами и прочими прелестями севера – сиянием, льдинами. Нет, не помню. Может быть, вспомню потом или читатели подскажут.