Текст книги "Убей-городок"

– Да кто же поверит-то, что баба мужика бьет? – всплеснула руками женщина. – А если и поверят, так моему Андрею позор до старости лет. Где это видано, чтобы мужик позволял бабе себя бить?

Так уж и на старости, подумал я. И здесь кокетничает. Небось муж-то не в два раза старше, а ровесник.

– Ну, тут уж вы сами решайте, что лучше: квартира или позор? – хмыкнул я. – Андрей на суде пусть скажет: мол, а что было делать, если жена в кои-то веки пьяной напилась? Мол, не драться же с пьяной бабой? Решил, что пусть лучше я виноват останусь, чем жена. После такого признания не позор, а уважение супруг заработает.

Женщина слегка задумалась. Пока она думала, я умудрился вспомнить и ее, и ее мужа. Мужа Андрей зовут, фамилия Соколов. Работает, как и большинство, на ЧМЗ. Супруга – Ирина. Но где она трудится, не вспомнил. Двое ребятишек у них. Правда, про наш разговор я не помнил напрочь, равно как и про то, что она меня караулила и стыдила. А если после этого случая нас жизнь не сводила, то прожила она с мужем нормальную жизнь.

– А если товарищеский суд на меня потом бумагу отправит? – нерешительно поинтересовалась Ирина Соколова.

– А вы-то, прошу прощения, где работаете?

– Я на «Красном ткаче».

– Так пусть на ваш товарищеский суд отправят, что тут такого? – пожал я плечами. – Посмеются, да и все. У вас вроде бы квартиры не дают?

– Точно, – кивнула женщина. А в глазах ее по-прежнему плескалось недоверие: уж не прикалывается ли над ней участковый, предлагая такое?

Внезапно она поднялась на носочки, видимо, что-то решив для себя, звонко чмокнула меня в щеку и убежала.

Хорошо, коли так. А ведь могла и плюнуть.

Глава десятая
Наука и жизнь

На улице жарко. Неподалеку обнаружилась желтая бочка с квасом, вокруг которой змеилась разноцветная очередь. Некоторые были с бидончиками и трехлитровыми банками в сетчатых авоськах. Какая прелесть эти авоськи! Пудовая выносливость, минимум занимаемого пространства в пустом виде и никакого посягательства на экологию.

Мне отчаянно захотелось сделать глоток холодненького кваса из запотевшей кружки, а заодно проверить, так ли хорош вкус напитка, о котором последние годы, наряду с другими милыми сердцу атрибутами СССР, все настойчивей ностальгировали наши граждане. Я нащупал в кармане какую-то мелочь, выбрал три копейки и направился к бочке. Стоять всю очередь, конечно, не хотелось, но и лезть напролом не хотелось тоже.

Выручил сердобольный старичок примерно в середине хвоста.

– А, служивый! – участливо произнес он. – Запарился? – И, не дожидаясь ответа, крикнул толстой продавщице в местами белом халате: – Катя, нацеди власти кружечку! А то вон участковому жарко.

Вроде и неудобно, что во мне признали участкового, я же в гражданке. А вот я старичка не узнал. Возможно, в той своей жизни вспомнил бы сразу, а тут надо делать усилие. Но все равно не мог вспомнить. Для приличия поотнекивался, но недолго. Видя, что никто и не возражает, подал тетке свои три копейки и получил маленькую мокрую кружку.

Квас оказался в меру сладким, в меру терпким, в меру холодным. Сразу захотелось окрошечки. Я решительно пресек кулинарные фантазии: кто знает, чего мне захочется дальше. Надо лучше подумать о деле.

В том, что именно гражданин Бурмагин ударил меня ножом, я теперь уверен на девяносто процентов. Нет, даже на девяносто пять. Пять процентов я оставляю на непредсказуемость ситуации, на погрешность, а на сто процентов буду уверен, если сам бывший охотник, превратившийся в бытового пьяницу, подтвердит мне сей факт. Стало быть, нужно решать: не то мне Бурмагина посадить (а дадут мужику лет пять, может, и семь), не то простить, спустив дело на тормозах.

Если бы я был Лешей Воронцовым из моего семьдесят шестого года, который спустя три недели узнал имя своего «обидчика», то исход был бы ясен. Я бы уже бежал в уголовный розыск, звал с собой Джексона или кого-нибудь из знакомых парней (любой побежит, коли раскрытие преступления светит) и брал гражданина Бурмагина. Даже начальству бы не стали докладывать, что собираемся брать подозреваемого: тут все решают минуты.

А вот теперь, будучи умудренным жизненным опытом, отчего-то решил не торопить события. Чего я хочу? Отомстить? Так уже времени-то сколько прошло. Накал страстей угас, мне уже не хочется никому мстить. А сам Бурмагин уже давным-давно лежит в могиле. Нет, в могиле лежит тот Бурмагин, из моего времени. А этот живехонек, радуется, что отомстил, и не ведает, что ему осталось жить всего ничего.

Я бы сейчас с большим удовольствием узнал: а что там с тем Воронцовым, который пенсионер? Где он теперь пребывает? Лежит в больнице или – тьфу-тьфу – его уже похоронили на каком-то городском кладбище? Их у нас не то пять, не то шесть штук. На Центральном-то кладбище мне могила не полагается, так и не надо. А как с теми отморозками, что избивали «Гошу» и засадили пожилому человеку нож?

Нет, торопиться не буду. Обдумаю.

Возвращаясь в общежитие и получив ключ, услышал от вахтерши:

– Алексей, а ты почему свою почту не забираешь? И газеты уже в ячейку не помещаются.

А ведь и верно. Снова забыл, что почта не электронная, а самая настоящая, «живая», а письма и пресса к нам приходят на вахту, и вахтер раскладывает все это дело по специальным ячейкам.

Сделав неопределенный жест рукой, вроде вкручивания лампочки, вздохнул:

– Так, тетя Катя, у меня все как-то так…

Вахтерша вздохнула с пониманием:

– Ага, у меня золовке аппендицит вырезали под общим наркозом, так она теперь как дурочка стала.

Я постарался изобразить сочувствие неизвестной золовке, а тетя Катя махнула рукой:

– Она у нас и раньше-то не шибко умная была, а теперь и вовсе.

Взял из своей ячейки газеты «Коммунист», скопившиеся за неделю, письмо. Даже не глядя на адрес, узнал по почерку – от мамы. Снова что-то меня укололо, вроде не случившегося воспоминания.

А еще имелась открыточка, почему-то заполненная моим собственным почерком. Зачем самому себе открытки слать? Хм… Так это же открытка, которую я оставил в магазине «Политкнига». Чудеса иногда бывают. Чисто случайно зашел в магазин, а там один товарищ отказывается от подписки на «Библиотеку современной фантастики» издательства «Молодая гвардия». Вот, успел перехватить.

Стало быть, нужно выкупить том 27. Я даже помню, что томик называется «И грянул гром», по одноименному рассказу Рэя Брэдбери. Елки-палки, а ведь в тему мне этот сборник, а уж тем более рассказ! Там же как раз и рассказывается о путешествии во времени, в котором главный герой раздавил бабочку. Я сам недавно вспоминал эту пресловутую бабочку. Сколько я их теперь передавлю? Нет, считать не стану, а бабочки сами виноваты. Нечего под ноги лезть.

– Леша, вот здесь еще. В ячейку уже не вмещалось, я к себе в стол положила. И журналы свои сразу забирай, а иначе знаешь, что бывает…

– Спасибо, тетя Катя, – поблагодарил я женщину, забирая у нее пачку газет и журнал.

Да, знаю я, что если не заберешь свои журналы сразу же, то им могут приделать ноги. Правда, на журнал «Наука и жизнь», что я выписывал, охотников мало. Это вам не «Крокодил» и не «Юность». Но для меня там имелись интересные статьи, особенно по истории. И фантастику в нем печатали время от времени. Я бы еще «Вокруг света» выписал, но на сто двадцать рублей в месяц слишком не разгуляешься. Скажу еще, что долгие годы выписывал «Советскую милицию», но это уже потом, когда в начальники выбился. Была бы возможность, выписал бы журнал «Искатель» – приложение к «Вокруг света». До сих пор уверен, что это лучшее периодическое издание приключений и фантастики.

Отнес свою стопку наверх, открыл комнату. Газеты сложил на подоконник, где уже скопилась приличная кипа; полистаю потом, вдруг что-то интересное отыщу. А вот письмо и журнал оставил, чтобы прочитать прямо сейчас.

Матушка пишет и от себя, и от отца. Батя, как и я сам, не любит писать письма. Что там в родной деревне?

Да все то же самое. Живы-здоровы, чего и мне желают. Вот, про здоровье – это хорошо. Про работу ничего не пишет. А что там о ней писать? Пишет еще, что соседка Надька вышла-таки замуж, хотя она уже и перестарок – целых двадцать пять лет. Ух ты, какой перестарок. В мое время, в будущем, двадцать пять – это еще юная девушка.

А соседку я помню. Да, замуж вышла поздно, но у нее еще один фактор, кроме возраста, – ребенок, которого «принесла в подоле» не то от армянина, не то от грузина. Был в наших краях стройотряд, состоящий из студентов республик Закавказья. Парни горячие, до русских девок охочие. Но я помню, что замуж она вышла за моего одноклассника, что младше ее на четыре года. Сашка вроде бы? Точно, Сашка Легчанов. Он на Надежде женился, а «нагуленного» сына усыновил. И стал мальчишка, похожий обликом на грузина, русским парнем. А уж как там дальше сложилась их жизнь, не помню.

Еще матушка пишет, что картошка нынче хорошо уродилась, лука тоже много. Дескать, приедешь, забирай с собой в город, сколько хошь. Я бы, конечно, и забрал, но и тащить тяжело, да и хранить-то где стану? Ведро картошки утащу, лука пару килограммов, штуки три свеклы, а больше мне и не надо.

Нет, надо к родителям съездить, помочь по хозяйству. И ответное письмо написать. Значит, нужно сходить на почту, купить конвертов.

Решив, что журнал можно почитать под свежий чай, пошел хозяйствовать. Чайник у меня имелся свой. А еще – кипятильник. Понятное дело, воду в общежитии лучше кипятить в своей комнате, а иначе с утра ваш кипящий агрегат окажется у тех, кто опаздывает на работу. Чайник, разумеется, потом вернут, но сам ты рискуешь остаться без чая. Ладно, что у меня скользящий график работы, и мне не нужно толочься на кухне с утра. Утро у нас тоже начинается рано, а заканчивается поздно. Ну, это в зависимости от того, у кого и когда начинается смена. Общежитие-то рабочее.

После выхода из больницы я питался либо в столовой, либо в нашем буфете. В моем холостяцком хозяйстве обнаружился чай (в смысле заварка), сахарный песок в стеклянной полулитровой банке и бумажный пакет с сухарями.

В той своей жизни я перестал пить чай с сахаром лет так… десять назад, поэтому и здесь принялся употреблять его несладким. Я уже мысленно посмеялся: опять экономия. Бросил курить, значит, не нужно тратить из своего бюджета рублей… А сколько нынче «Столичные» стоят? Кажется, сорок копеек. Тридцать пачек в месяц (а иной раз и больше) – экономия двенадцать рублей. Это минимум, а реально и все пятнадцать. А если пить чай без сахара, так еще рубля три-четыре. Ишь, какой я хозяйственный и экономный.

Двадцать рублей – так это штаны можно купить. Нет, хорошие на них не купишь, приличные стоят рублей тридцать, если не больше. Но мои «стратегические запасы» заканчивались, и надо бы пройтись по магазинам, прикупить че-нить. А в магазины, памятуя голодное перестроечное время, идти было страшновато. Завтра же и схожу. Как только с Бурмагиным дело улажу, так и схожу. И письмо родителям напишу.

Чайник вскипел, можно заварить. Подождем, пока как следует заварится, потом можно и пить. А пока просто полистать страницы, прикидывая, что стоит читать, а что нет.

Итак, журнал «Наука и жизнь» номер семь за тысяча девятьсот семьдесят шестой год. Попробую угадать: помню я его содержание или нет? Нет, по номеру я содержимое не угадаю, я не Чагин. Я про тот материал, что внутри. На обложке фотография Леонида Ильича Брежнева и анонс, что на третьей странице напечатана речь товарища Брежнева на встрече с работниками автозавода ЗиЛ. Ясно, речь Леонида Ильича пропускаем.

Что-то там пишут про аэроклиматические комплексы. Это тоже не для меня. А вот В. Есаулов «Пещерные города Крыма». А вот это может быть интересным. Крым я люблю, но о пещерных городах ничего не помню, только о монастырях, выдолбленных в скалах, читал.

Борис Патон, президент Академии наук УССР пишет о том, что следует повышать эффективность науки. Вот тут я согласен, даже не читая статью. А зачем читать, если и так все понятно? Надо повышать эффективность науки, чтобы она вошла в каждый дом. Патон вроде бы изобрел какой-то метод сварки?

А вот здесь еще интереснее. В. Елисеев рассказывает, отчего вымерли динозавры. Обязательно почитаю. Знаю, что до сих пор нет на это ответа, но, может, как раз в этом журнале он и найдется?

Статья Н. Эйдельмана «Не ему судить!». В отличие от прочих авторов, чье имя-отчество я не знал, про этого помню, что зовут его Натан Яковлевич. В моей библиотеке есть его книги: «Мой восемнадцатый век», «Апостол Сергей», «Обреченный отряд». Раньше читал и перечитывал с удовольствием. Похоже, что эту статью я тоже уже читал. Речь в ней идет о том, что император Александр I знал о готовившемся восстании декабристов. Но можно и перечитать, освежить в памяти.

Идем дальше. Пишут в «Науке и жизни» не только про науку, но и про жизнь. Про автоматическую поливку огородов, о простейшем способе получения соков. В общем, много о чем здесь пишут. Что-то и стоит прочитать, а что-то и нет. Наблюдения за птицами и шахматные задачи – вот это точно не мое. Фокусы, о которых рассказывает Арутюн Акопян, тоже не слишком интересно.

Вот раздел «Маленькие хитрости» рекомендует для наждачной бумаги брать небольшой деревянный брусок и закреплять «шкурку» канцелярскими кнопками. Фи, да это я и так знаю. Но откуда я этот лайфхак узнал? Так, скорее всего, из этого же журнала и узнал. Еще, помнится, рекомендовали при чистке рыбы воспользоваться небольшой дощечкой и жестяными пробками от пива. Вкрутил пробки в доску, чтобы зубчатый край шел вверх – вот тебе и терка. Чистить рыбу стало гораздо удобнее, потому что чешуя теперь попадает внутрь, а не летит по всей кухне.

Так, а сухарики-то закончились? Что ж, придется все-таки прогуляться до продовольственного магазина. И не завтра, а прямо сейчас. Какой смысл откладывать? Это на Металлургов, по прямой – метров двести.

В магазине слегка непривычно. Витрины, полки, заставленные банками и бутылками, продавцы в не очень-то свежих белых халатах. Но и в моем времени не везде есть самообслуживание, так что переживу. Очередь не чрезмерная, человек на пять. Пока она движется, поизучаю ассортимент.

Выбор отличается от выбора моего времени, количество товаров здесь так себе, но я человек непривередливый, а изобилие только мешает. Иной раз думаешь: а что брать-то? А здесь все у нас просто и ясно: покупаешь то, что есть, и не надо ломать голову. Но холодильника у меня все равно нет, придется брать всего, но понемногу. Цены я помню смутно, но ценники в витринах есть. Ага, деньги тоже взял. Наличкой-то уже и отвык пользоваться, но как отвык, так и привыкну.

А что я хотел купить? Так, масло здесь трех сортов. Масло шоколадное, масло соленое и масло, которое просто масло. Ага, пойдет. Возьму грамм двести масла масляного, мне пока хватит. Колбаса за два двадцать (с жирком) и за два девяносто (без жирка). Тоже двести. Но без жирка. Ливерная есть, так эта вообще шестьдесят копеек. Может, купить ливерной колбаски, добавить в нее специй, а потом соорудить фарш? И с макарончиками за милую душу уйдет.

Нет, колбасы за два девяносто грамм четыреста, испортиться не успеет. Сыр по два рубля семьдесят копеек за килограмм. А что за сыр-то? Беру полкило, больше мне и не надо. Что-то еще хотел? А, точно, собирался взять батончик. Пачку заварки «со слоном» и полкилограмма конфет. Ох, девушка, простите, конфет не нужно, лучше килограмм печенья, которое по восемьдесят копеек.

Забыл о том, что в магазинах нельзя купить пластиковый пакет, – мой прокол. Наверняка где-то у меня в комнате лежит авоська. Не в служебной же планшетке я покупки таскал? Или у меня имеется какая-нибудь матерчатая сумка? Несолидно милиционерам с авоськами ходить. А пока придется все это дело прижать к груди, взять в охапку, словно дрова, да так и идти. И сдача еще. Рубль бумажкой и спичечный коробок. А, мелочи у девушки нет.

Как и донести? Несколько бабушек, стоящих за мной, сразу же заметили мою проблему и принялись выяснять причины.

– Парень, а чего тебя жена без сумки-то в магазин послала?

– Да девки-то вертихвостки нынче. Замуж-то рады-радехоньки выйти, а потом мужика в магазин пошлют, вместо того чтобы самой сбегать. А мужья-то нынче бестолковые. Что с них взять-то?

– Да не женатый он, вишь, у парня кольца-то на пальце нет?!

– Давай, парень, я тебе хоть все в газетку завяжу.

Бабульки общими усилиями скрутили фунтик из газеты «Коммунист», сложили туда мои покупки, обернули еще одной газетой и напутствовали в дорогу:

– Смотри, не растеряй.

– Дорогу осторожно переходи, по сторонам смотри.

Фунтик я дотащил, не растеряв ничего из покупок. От заботы сердобольных бабулек на душе стало легче. А может, и ничего страшного, что попал? Надо жить дальше.

Значит, придется налаживать свой быт. Прикупить какие-нибудь штаны, потому что те, которые были парадными, после стирки сели и покрылись пятнами. Можно бы сделать так, как делают мои коллеги, – выпороть из форменных брюк красный кант, превратив их в гражданские штаны. Но для этого требуется определенное умение, а лучше – наличие жены. Увы, у меня нет ни того ни другого. Стало быть, придется обзаводиться. Вначале женой, а потом и навыками. Ну, или наоборот.

Пожалуй, все-таки проще купить новые штаны.

Глава одиннадцатая
Разговор на кухне

В чем пойти на встречу с гражданином Бурмагиным? В форме или в гражданке? Пожалуй, надену-ка я форму. В форме милиционер выглядит куда солиднее.

В последние годы китель я надевал нечасто. Даже на мероприятия в профессиональный праздник приходил либо в костюме, либо в джемпере. Вот пару раз пришлось выходить в школу, где имеется «полицейский» класс, на встречу детишек с ветераном.

Китель по летнему времени можно не надевать. Поискал в шкафу рубашку с короткими рукавами, но не нашел. А куда я ее девал? Или их у нас еще не ввели? Похоже на то. Придется с длинными, что означает необходимость нацеплять галстук. И фуражка. Тяжеленная, словно рыцарский шлем. Отвык, да и жарко. Одно утешение, что жара у нас ненадолго. Вон в августе температура спадет, а там начнутся дожди, потом осень, и придется мерзнуть.

Но скоро вечер, будет прохладнее. И опять схватился за карман, чтобы взять телефон и посмотреть – сколько «за бортом» градусов? Ага, разбежался. Вроде бы на первом этаже, напротив вахты, за окном висит градусник?

Посмотрел на себя в зеркало. Вчера брился, а новая щетина еще не наросла. Непривычно помолодевшее лицо. А так вроде и неплохо смотрюсь. И форменная одежда мне идет, об этом все говорят. Плохо, что рубашка и брюки стали великоваты. Не висят, как на вешалке, но все равно ощущаю некоторый дискомфорт.

Идти беседовать с гражданином Бурмагиным в одиночку не стоит. Кто знает, что он способен выкинуть? Но разговор вести лучше тет-а-тет. Значит, нужен сопровождающий, который составит компанию. В разговоре он участвовать не будет, постоит на площадке, покурит, но, если что, придет на помощь.

Кого позвать? Джексона? Можно, но я не знаю его графика. Лучше кого-то из своих, из участковых. Так чего тут думать? Позову Саню Барыкина, выручит.

Вспомнилось вдруг: раньше никто не связывал фамилию Сани с именем известного певца Барыкина. Но осенью семьдесят шестого появится пластинка (ну да, правильно говорить – диск) «По волне моей памяти», ставшая невероятно популярной у всех, включая сотрудников милиции. И одним из исполнителей будет именно Александр Барыкин. Поэтому над Саней иной раз подсмеивались: дескать, не ты ли поешь? Тот никогда не спорил, поэтому и подначивать было неинтересно.

Хорошо, что Саня жил в соседнем общежитии, в двух шагах от меня. Правда, его график я не знал, рассчитывая на удачу. Но, к счастью, приятель оказался дома. Он как раз отсыпался после суточного дежурства, но к моему приходу уже встал.

– Сань, ты мне компанию не составишь? Мне бы по одному адресочку сходить, – спросил я.

– А что случилось? – зевнул тот. – Так ты вроде бы на больничном должен сидеть? Чего в форме-то?

– Так сам знаешь, какие у нас больничные. Завтра все равно на работу выхожу. А сегодня надо с одним товарищем профилактическую беседу провести. Пьет сильно.

Саню ситуация не сильно и удивила. Такое тоже бывало, что участковых просили просто поговорить с гражданином, «без протокола».

– Внушение сделаем?

– Не-а, я с ним сам хочу поговорить. А ты на площадке постоишь, для страховки.

– На стреме постоять? – хохотнул Санька. – А если тебя бить будут, то спасать?

– Да вроде того, – пожал я плечами. – Тут и идти недалеко, на Ленина.

– Так ладно, схожу, – зевнул Саня еще шире. – Все равно вечером делать нечего. Вот только чаю вначале попью. Чай будешь? Сушка еще есть.

Чаю я вроде и не хотел, но зайти в гости да не попить чаю, если тебе предлагают, неприлично.

Пока пили чай, я опять удивил своего приятеля.

– Слушай, а ты чего без сахара пьешь? – нахмурился Барыкин. – Я ж помню, что ты по пять ложек в стакан клал. Сам же всегда говорил: чай должен быть как поцелуй красавицы, – Санька изобразил зверский грузинский акцент, – крепким, сладким и горячим.

Я и сам помню, что всю жизнь был отъявленным сладкоежкой. Правда, чтобы пять ложечек сахара на стакан чая, такого не было, а вот три точно. Не понимал: как это можно несладкий чай пить? А я со сладким чаем еще и конфетку мог употребить, и пирожное. А вот уже лет пять, как пил чай без сахара, и казалось нормально.

– Так после больницы не только на курево, но и на сахар словно отшибло.

– Да? – с изумлением хмыкнул Саня, потом сам же себе и ответил: – Ну да, печень – она такая, штука капризная. Тока если окажется, что ты еще и водку не пьешь, я с тобой больше никуда не пойду…

Водку мы с ним пили нечасто, но, что там греха таить, бывало. Если вдвоем, то брали «маленькую», а если поллитру, то это уже на троих. Третьим иной раз бывал дядя Петя, который никогда не закусывал, но никогда не пьянел.

– Про водку говорить не стану, но пока тоже воздержусь, – сообщил я, прислушиваясь к сигналам организма.

Вроде бы на слово водка изнутри реакции не последовало. Может, немножко можно? А то так и ладно, обойдусь. И отмазка для товарищей теперь есть.

Бабушек на лавочке у подъезда на этот раз не было, потому что по вечернему времени их сменили подростки, возившиеся со старым велосипедом. Завидев двух подходивших милиционеров, они сразу притихли.

Я глянул на пацанов, на всякий случай вложив во взгляд толику строгости, но промолчал, а вот Саня спросил:

– Угнали у кого?

– А че?! Наш это велик! – возмутился один из ребят. – Кого хошь спрашивайте – не угоняли.

Приятель пришел к нему на помощь:

– Миха его из старых великов собрал, со свалки.

Я бы поверил. Рама погнута, проржавела, на колесах не хватает половины спиц, а руль – словно его кто-то жевал. Кожа на седле протерта, пружины торчат. Вот этот у парней точно никто не угонит. Зато если наш легендарный «гаишный» старшина Катяшичев увидит парней на таком велике, пиши пропало.

Спросить, что ли: на месте ли Бурмагин? Но эта шантрапа, в отличие от бабушек, могла и не знать. Или не сказать. Тем более не скажут, трезвый нынче охотник или пьяный. Если он пьяный, то разговора не получится. Хуже бывает только в одном случае: если мужик с похмелья. Поэтому я не пошел с утра и не стал затягивать визит до позднего вечера. Шестнадцать часов – самое то. Даже если Бурмагин и пьет, он еще адекватен.

Квартира двадцать восемь отчего-то оказалась на третьем этаже, хотя я думал, что она должна бы быть на втором.

Я нажал на кнопку звонка. Ноль реакции.

– Чего ты жмешь-то? – сказал за моей спиной Барыкин. – Не видишь, проводок оторван?

И впрямь, провод был словно откушен. Не иначе кто-то похулиганил.

– Дай-ка я, – отодвинул меня Саня и пару раз стукнул кулаком по двери. – Эй, хозяин, открывай!

– Че нада? Кто там? – донеслось изнутри.

Чуть было не брякнул: «Открывай, свинья, медведь пришел!» Это как-то внук выдал, вернувшись из детского садика.

Но напарник меня опередил и, не мудрствуя лукаво, ответил в тон:

– Сто грамм!

Послышался скрип ключа, дверь приоткрылась.

Я помог (не скрою, не слишком вежливо) двери открыться полностью и узрел следующий «натюрморт»: Бурмагин, крепкий мужичок ростом слегка пониже меня, но шире в плечах, со щетиной, уже начинающей превращаться в бороду, голый по пояс и в старых, с вытянувшимися коленками трениках, вытаращил на меня глаза так, словно увидел привидение.

Сколько раз авторы вставляли в свои тексты фразу, украденную у классика. Но я не могу подобрать других слов, кроме тех, что написал Николай Васильевич. Немая сцена.

Наконец мужичок совладал с языком и почти нечленораздельно прохрипел:

– Откуда?..

В принципе, для того чтобы недостающие проценты вошли в «соточку» моей уверенности в том, что ножом меня пырнул именно он, достаточно. А еще я понял, почему у фигуранта в явке с повинной, о которой мне рассказывали в СИЗО, была кличка Босой. Бурмагин, несмотря на нестарый еще возраст, был лыс, как яйцо. Прическа, в отличие от более поздних времен, совсем не популярная. И таким несчастным как бы в насмешку, случалось, давали кличку Босой.

Так, начало обнадеживающее, подумал я. Босой в шоке. Никаких сомнений, что это он меня подрезал, а теперь пребывает в полном недоумении. Мой приход для него сигнал, что милиции все известно. Он понимает и свой прокол, если не дурак, уж слишком его реакция соответствует фактическому признанию вины. Теперь нельзя позволить ему очухаться, а то вывернется, замулит: ничего, мол, не знаю. А что у меня на руках, какие доказательства, кроме внутреннего убеждения? Ничего. Значит, полный вперед – только блеф и напор.

Я показал Бурмагину кивком головы: вперед на кухню. Сам бегло осмотрелся.

Квартира у Бурмагина двухкомнатная, «хрущоба», с тесной прихожей и микроскопической кухней, дверь в ванную комнату приоткрыта. Комнаты я осматривать не стал, только заглянул: мало ли, вдруг там кто-то засел? Но, кроме дивана, шкафа да тряпок на полу, ничего нет. Кухня полупустая. Нет ни холодильника, ни типичного для наших квартир шкафа-пенала. Стол, пара табуретов, несколько ящиков из-под вина. Видимо, используются вместо сидений. На полу гора мусора, состоящая из окурков, рваных газет, подсолнечной шелухи. На грязной и закопченной газовой плите кастрюли, успевшие покрыться коростой. На столе, понятное дело, немытые тарелки, грязные стаканы, окурки. А по грязной столешнице неспешно шествовал здоровенный таракан.

В общем и целом все, что я увидел, можно охарактеризовать одним словом – срач. Жаль, это слово в обиход войдет позже, поэтому вслух я его постараюсь не произносить.

А ведь, несмотря на беспорядок, кухня не производила впечатления «убитой». Если прибраться, выкинуть мусор, полы и стены отмыть, плиту как следует отскрести, жить можно. Видел я квартиры, в которых хозяева годами не прибирались, а просто копили мусор. Вот там, чтобы привести помещение в божеский вид, одной только уборкой не обойтись. Как минимум нужен косметический ремонт, а максимум – перестилать сгнившие полы, все шпатлевать, менять кафельную плитку, если, конечно, достать такой дефицит получится. В общем, все выкинуть, оставив лишь стены, а потом все сделать заново.

Значит, Бурмагин пьет не так и давно. Может быть, пару месяцев, может, и три. А если мебель отсутствует, то это значит, что мужик пропивает свое имущество.

– Садись!

Я указал на табурет и велел Бурмагину вытянуть ноги вперед. Из этого положения у него не получится быстро вскочить, захоти он сделать мне какую-нибудь бяку. А вот мне из-под него табуреточку очень даже удобно выбить будет, если что. Санька-то рядом, но не настолько, чтобы немедленно прийти на помощь. Сам я садиться не стал: я должен доминировать (всего этого молодой Леха Воронцов, конечно, еще не знал, но знал я поживший и повидавший).

– Теперь давай колись!

Конечно, в соответствии с советским законодательством я должен был вежливо обратиться к нему на «вы» и поинтересоваться, не он ли это порезал меня, а после того, как он, разумеется, откажется, принести извинения и удалиться со смущенным видом. По крайней мере, именно так думает наша прокуратура. Но мы пойдем другим путем.

Я повысил голос:

– Ну, Босой!

Услышав свою кличку, Бурмагин вздрогнул.

– Так че и сказать-то, не знаю. Бутылки ходил сдавать, тебя, то есть вас, увидел. Внутри аж все закипело… Думаю: порежу падлу лягавую. А у меня нож был в кармане. И вокруг никого нет. Ни одного свидетеля. А ты отвернулся как раз, на что-то отвлекся. Вот я и не удержался.

Так, хорошо идет. Но темп сбавлять нельзя. И никакой человечности. Одна голая функция возмездия.

– Дальше давай, с подробностями, с деталями. И не молчи, а то в другом месте продолжать будем.

Однако мой напор, похоже, и не требовался, потому что дальше произошло совсем уж неожиданное: Бурмагин обхватил руками свою лысую башку и зарыдал.

– Не хотел я тебя убивать, все само собой вышло. Запил я по весне. Я же пять лет не пил, с тех пор, как Мариночка родилась. Полина условие поставила: станешь пить – детей заберу и уйду. А как мне без Мариночки-то жить? Сережку-то я тоже люблю, но не так, как доченьку. С Сережкой, конечно, как он вырастет, мы на охоту ходить станем, но девчонка-то все равно любимей. Я же, как с охоты приду, гостинец ей приношу. Заранее кусочек хлеба с солью в рюкзак кладу, чтобы из леса да чтобы дымком пахло. А она всегда спрашивает: откуда? А я говорю: мол, лисичка тебе на хвостике принесла. Смеется так, радуется. А я-то как рад, что дочка радуется!

А тут в апреле словно резьбу сорвало. На работе с мастером поругался: он у нас слишком принципиальный, в брак половину дневной выработки отправил, хотя и вины моей нет, станок барахлил. Так я и решил грамм сто выпить, чтобы успокоиться. Ну, сто выпил, потом еще… А дальше уже не помню. Все будто в тумане было. Проснулся как-то – ни Полины, ни деток. Вещи детские забрала, вот только мишка остался – под кроватью лежал. Я его Мариночке в Ленинграде купил.

Очухался, поехал в Шексну. А тесть, хоть и не мильтон, но тоже ваш, в колонии служит. Он мне сразу сказал: мол, пить завязывай. А я в Шексне и не пил почти, только пару бутылок пива, чтобы голову поправить. Вернулся когда, весь не в себе был, не помню даже: за что на пятнадцать суток-то угодил? И с работы пришли, сказали: мол, за прогулы уволили. Ладно, думаю, хоть в лес схожу, уток побью. Я и сам без охоты жить не могу, да и тесть у меня жареную утку уважает. И доченьке бы кусочек хлеба принес. А тут и ты, ружье у меня забрал. Так как я теперь жить-то стану? И доченьки нет, и на охоту не с чем сходить.

Я слушал слезливые излияния взрослого мужика и чувствовал, что скоро мы зайдем не туда и дальнейшего адекватного разговора не получится. Значит, надо закрепить успех, пока не поздно.