Текст книги "Пропаданец"

– Франног! Просто сидите и молчите, лады?

– Ну да, ну да…

Франног с кряхтеньем опустился на ступеньку.

Я мельком глянул в окошко – ох, близко галера! Близко… – и сорвал с крюка над лежанкой вторую свою рубашку (вообще-то в дорогу я захватил четыре рубашки, но две успел проиграть Энцо) и натянул через голову. Конечно, даже две сорочки не заменят войлочную безрукавку, но это лучше, чем ничего. Принеси мудрец свои кофты, я и их бы надел… если бы налезли. Но не посылать же старика под стрелами в каюту? К тому же дверь уже наверняка заперли, да еще подперли изнутри чем-нибудь тяжелым…

– У тебя развитые плечи, сын мой, – нарушил молчание Франног. – Ты, верно, с детства занимался тяжким физическим трудом? Судя по твоим лопаткам…

Хотя насчет стрел – мысль интересная… Очень соблазнительная мысль, насчет стрел. Цитируя Москву, которая не верит слезам, скажу: по жизни у меня принцип – детей и стариков не обижать, однако иной старик может довести до белого каления.

– Я с детства тягал железо, Франног. Вот и вырос – сбитым.

– Э-э… сбитым? Это как?

– Крепышом!

– А-а-а…

Вот тебе и «а»! Но даже если бы я не качался, я все равно здоровенный тип для этого мира, погрязшего в магическом средневековье. Акселерация не обошла меня стороной. Так что, ударом кулака я спокойно могу спровадить на тот свет человека, и в бою на мечах мне нет равных среди местных виртуозов – я беру мощью, нахрапом и ускоренной реакцией.

Короче, я мелкий такой супермен, король песочницы. Вот только ума, чтобы продвинуться выше, чем офицер армии местного королька, не хватило.

Я влез в кольчугу. Затем из мешка появился шлем, похожий на половинку арбуза.

– Фалгонарская работа, – немедленно определил Франног. – Не удивляйся, сын мой, я хорошо разбираюсь в оружии… Послушай, мы, возможно, больше не свидимся…

– Ахарр! Уреш! Шахнар!

– И все же скажи мне, то, что касается супруги Иво Трока…

– Правда! – Я сердито нахлобучил шлем. Злиться на мудреца просто не оставалось времени. – Я ее испортил, да так качественно и метко, что она от меня понесла. Если бы Трок не был в опале, Барнах выдал бы ему мою голову.

– Ух ты! Как жаль, что я не успею записать твой рассказ… Я собираю всякие правдивые истории…

– Ага, так я вам и рассказал!

– Понимаю, это личное… Но все же… если собеседник вызывает доверие…

Вот блин, ребята! Втерся в доверие и хочет услышать рассказ о том, как я влез в дом герцога и отлюбил его жену?

– Франног, вы – аскет. Такими вещами аскеты не интересуются!

– Я без подробностей, сынок…

– Идите вы в задницу, Франног!

– Говорят, твою голову Барнах сберег не потому, что Трок в опале… Говорят, супруга Трока лично ездила к Барнаху просить за тебя, говорят, она в тебя без памяти влюблена!

– Заткнитесь, Франног!

– Понимаю, это не мое дело…

– Заткнитесь, и больше чтобы я не слышал про Трока и его б… б… бабу!

– Лейтенант! – В люк просунулась голова Энцо. – Они почти…

– Иду! – крикнул я, и голова Энцо убралась.

Я осмотрелся. Так, вроде все… А, черт, кошель! Приподняв матрас, я извлек туго набитый мешочек. Половина его содержимого еще недавно принадлежала гвардейцам. Ну а теперь… Черта с два мои деньги достанутся пиратам!

Я с сожалением выбросил мешочек за борт. В мешочке был и перстень Элины, троковской неверной супружницы. Я получил его перед отплытием вместе с запиской, в которой содержались обычные бабьи глупости: жду, люблю, сбежим, хочу, не забуду. Короче, вся та лабуда, что выводит любую мужскую шовинистическую свинью из равновесия.

Прощай, Элина, надеюсь, мы никогда не свидимся, если родится мальчик, назови Валерой.

– Я вот сижу и думаю, – вдруг глухо произнес Франног. – Правда ли то, о чем толкуют жрецы Шахнара?

– Это о чем вы?

– Будучи истинным богом, Шахнар неусыпно бдит, следит за каждым смертным, за его поступками и словами… Он помогает правым.

– Свистят твои жрецы! – отозвался я, вешая перевязь с мечом за спину. – Коли б было так, не творилось бы вокруг столько дерьма… Нет, без дерьма жизнь была бы скучной, но… но сейчас в мире его слишком много!.. Вот что, Франног… Вы посидите в каюте. Влезьте под лежанку, укройтесь плащом. Может, и не заметят эти… На случай чего – вот вам кинжал.

– Что ты, сын мой! – возмутился Франног. – Я должен быть там, наверху! Спрячусь от стрел за шлюпкой; мои заклятия пригодятся в бою! В общем, чем смогу – помогу! – бросил он через плечо, карабкаясь по лесенке.

– Драхл побери, каков сумасброд! – прорычал я, но не остановил мудреца. Коли тот к седым чреслам не нажил ума, что ж… Я в последний раз окинул свое обиталище взглядом. Так, кажется, ничего не… Погоди, а как же вино?

Я вытащил из-под лежанки пузатый бочонок с фигурным бронзовым краником.

Вино с южных склонов гор Абнего, самое лучшее!

– Нет, уж этого мы им точно не отдадим!

Жаль, выпить все не получится… Даже половина не влезет. В бочонке-то – больше трети. Это вино я вкушал в одиночестве, старался экономить, – когда еще доведется отведать подобное! Присев на лежанку, я поднял бочонок и сдвинул пальцем краник: тонкая рубиновая струя полилась в глотку. М-м-м…

Я выхлебал не менее кружки, затем решительно прикрыл источник всеблагой мудрости и попытался выкинуть бочонок в окно.

Не проходит, паскуда! Окошко-то – махонькое!

Не долго думая, я швырнул бочонок на пол и раздавил сапогом.

По просмоленным доскам растеклась терпко пахнущая, багровая лужа. Я издал звук, похожий на всхлип. Вот оно, преступление, о котором только что говорил Франногу! Дать самому себе в морду, что ли? Хотя, вообще-то, есть извинительные обстоятельства…

«Дум! Дум! Дум!»

Галера была уже метрах в пятидесяти.

Я выругался и бросился к лестнице. Вскарабкался и тут же присел. Рядом с люком валялся матрос; стрела с черным древком вошла пониже кадыка почти до оперения; сизые перья набухли кровью…

Вот вам и обнаженный реализм, о котором так долго говорили разные писатели. Хиханьки кончились.

Матрос был еще жив, но разум уже улетучился из выпученных глаз. Бледные пальцы судорожно скребли по палубе, их движения замедлялись, замедлялись… Я отвернулся, чтобы наткнуться взглядом еще на двух покойников.

Матросы «Выстрела» скорчились за фальшбортом, уберегаясь от стрел. Среди них выделялись мои ребята в вороненых кольчугах. Как и было договорено, гвардейцы разбились по трое. У каждой тройки под началом несколько матросов с ржавым оружием и трухлявыми доспехами. В-вояки!

Зарраг возвышался на месте кормчего (того все же достала стрела); он был одним целым с кораблем и правил со всем – немалым – умением. Ноги прикрыты фальшбортом, а доспехи… доспехи пока держат; по крайней мере, я не разглядел торчащих из кирасы Заррага стрел.

– Сейчас начнется, Ков! – крикнул Энцо, потрясая широченным тесаком. – Ох-х, разъедрить-переедрить! Кстати, здесь у нас один к мамочке просится! – Он указал на Фродика, в огромной лапище которого совершенно терялся скромный ятаган из стали с голубоватым отливом.

– У меня-то мамочка что надо, – спокойно отозвался Фродик, поправив завязки под шлемом. – А вот тебя, говорят, лошадь от осла родила! Ты на себя в зеркало-то смотрел? Морда вытянутая, уши в шерсти, весь в отца!

Гвардейцы расхохотались. Засмеялись и матросы.

– Разъедрить-переедрить! – вскипел Энцо, не поднимаясь, впрочем, из-за борта. – Вот выберемся, я тебе так врежу, что голова провалится в брюхо!

– Ну врежь, врежь, – отозвался Фродик. – Только вначале я тебе животик-то проткну!

Над моим ухом свистнула стрела, и я проворно плюхнулся на четвереньки.

– Пс! Пс! Пс!.. – вдруг услышал странные звуки примерно на одном уровне со своей головой.

– А? – я оглянулся.

– Сюда, мастер Ков! – Это Франног странными звуками пытался привлечь мое внимание. Он укрылся в челноке, намок и сейчас, высунувшись из-за борта, напоминал бесноватого юродивого – волосенки дыбом, козлиная борода слиплась, в глазах пылает безумие.

– Клянусь Ахарром, что вы… – начал я, подползая на четвереньках, но мудрец прервал меня, горячечно прошептав:

– Ирчил! Ирчил! Ирчил арбшаакхрр! Ирчил алака мун! Ирчил алака мун! Коморр! Коморр! Коморр!

– Старый, ты когда рэп читаешь, так не напрягайся, инфаркт заработаешь. Вообще надо быть негром, чтобы вот так кричать «cummon! cummon!» – у других это получается хреново.

– Ирчил! Ирчил! Ирчил арбшаакхрр! Ирчил алака мун! Ирчил алака мун! Коморр! Коморр! Коморр!

Я икнул. Вот и свихнулся старикашка. Мама родная, как выпучил глаза! И покраснел! Уж не приступ ли падучей? Как не вовремя! Я на карачках продолжал ползти к челноку.

– С-старый с-сукин… Франног, вам плохо?

Мудрец нырнул в челнок. Затем – не прошло и мгновения – его голова вновь появилась над бортом. Он бросил на меня вполне осмысленный взгляд и тихим, таинственным шепотом возвестил:

– Ну вот, я прочел самое сильное заклятие из тех, что недавно освоил! Оно укрепит твою ауру, направит спонтанную энергию случая в позитивное для тебя русло и, надеюсь, убережет от ранений!

– Чего-о? – Ну да, верно я предположил – мудрец спятил! Видал я таких укрепителей ауры на Земле, с их гейсами (это не то, что вы подумали), эгрегорами и прочей заумной псевдомистической мутью. Укрепляли они в основном свой карман. В этом мире разнообразные «маги» были примерно такими же прохиндеями. Спору нет, кое-что они умели, и даже больше, но, например, ни один не смог отправить меня обратно на Землю, а ведь я платил золотом! Не хватало сил и знаний, а может, и желания, хотя последнему такому магу я пытался повысить мотивацию, приставил к его горлу кинжал.

Франног испустил тяжкий вздох.

– Ты вряд ли поймешь… Нет, нет, ты обычный необразованный солдат, тебе не дано… – Кровь отлила от его лица, на лбу выступили крупные капли пота; Франног стал выглядеть так, словно только что пережил страшное потрясение. – Это из старой селистианской магии. Если подобрать понятные тебе аналогии…

– Налоги? Сказочно! А при чем тут налоги? Или с заклятий тоже решили брать?

Ну, это я пошутил, как вы поняли. Люблю постебать местный народ, а на пороге возможной смерти мое чувство юмора начинает чудить особенно сильно. Обожаю разыгрывать из себя недалекого дурачка.

Мудрец презрительно фыркнул:

– Дикарь!.. Все мозги в штанах! Это заклятие повысит твою удачливость на короткий срок, так тебе ясно?

«Дум-дум-дум!»

Я привстал, окинул взглядом галеру и плюхнулся на карачки.

– Пираты рядом, это я понимаю!

Сдерживая стон, мудрец посмотрел на мой лоб, на тяжелые дуги надбровий: а ведь такой калган возьмет не всякая дубина!

Уверен, он думал именно это!

– Вот что, мастер Ков!.. Ох, этот наговор меня обессилил!.. Просто: сражайся доблестно! Прошу не за себя, за госпожу Нэйту! И все-таки… это хорошая магия!

Я пожал плечами. Удачливость? Не-а, не ощущаю каких-то подвижек. Вот если бы пиратская галера прямо сейчас затонула или с неба шлепнулась торба денег и две голые красотки… Магия, шмагия… Больше всего это «заклятие» напоминало бред старого идиота. Мудрец, проживший восемьдесят лет в покое и довольстве, очевидно, свихнулся, угодив в передрягу, из которой есть лишь один выход – смерть. Да, определенно – безумец.

– Я посижу тут, в куточке, – промямлил старик и истомленно прислонился к лодочному сиденью.

Я мотнул головой, закусив губу.

– Уреш… Где мой кинжал? Что ж вы его в карман, как… Держите! – Я всунул рукоять в расслабленные пальцы мудреца. – Держите и колите, если кто сунется! И молитесь вашему Шахнару, чтобы все закончилось хорошо! Тьфу, дерьмо! Да он уснул! – Я протянул руку, чтобы растормошить мудреца, но передумал. Может, если его убьют спящим – оно и к лучшему? По крайней мере, не увидит резни, которая сейчас разгорится.

«Дум! Дум! Дум!»

Я вскинул голову, чуть приподнялся: галера была совсем близко. Еще несколько взмахов весел… Я посмотрел в направлении апартаментов Нэйты: дверь заперта, маленькие окошки прикрыты ставнями. Что ж, Рик, метатель ножей, коли все сложится погано – а как еще оно может сложиться? – не подведи…

Где-то слева, перекрывая вопли пиратов, не переставая матерился боцман Зенко. На лица матросов легла печать обреченности. Никто, однако, не бросил оружия и не впал в истерику: капитан Зарраг подобрал себе неплохую команду. Сам он был изваянием на корме; изваянием не с кормилом в руках – крути не крути румпель, а пираты-то – вот они! – а с топором, заточенное лезвие которого отблескивало на солнце.

Шкипер поймал мой взгляд, важно кивнул – мол, сознаешь мрачную торжественность момента или нет, гад? – и, надвинув забрало, повернулся к галере.

«Дум-дум-дум-дум-дум!»

Галера заходила с левого борта. Еще пара мгновений…

Отойдите! Да, я это вам говорю – смотрите со стороны, так безопаснее, даже при том, что вы бесплотные созерцатели. Всякое может быть, и всякое бывало. В общем, лучше отойдите и повисите над водой в сторонке. Да-да, вот так. Заранее спасибо, если не будете вмешиваться в ход драки – все равно не поможете. И подсказывать не стоит – отвлекаете.

Я глянул на небо и покачал головой:

– Ну, дорогие мои бессмертные боги, наслаждайтесь зрелищем…

Барабан смолк.

– Сушить! – крикнули на галере, и весла втянули на палубу.

«Выстрел» тряхануло, раздался скрежет. Драконья башка галеры – пасть красная, зубы серебряные, буркалы как яблоки – поплыла вдоль левого борта. Абордажные крючья и багры начали втыкаться в отдраенную палубу «Выстрела», намертво скрепляя длинную галеру с пузатым «купцом».

– Помилуй нас, Всеблагой Уреш! – взревел Зарраг.

Рядом со мной придушенно всхлипнул какой-то матрос.

Я вскочил на ноги и тут же упал – споткнулся, со мной такое бывает.

Глава третья (боевая)
Я отмахиваюсь от гопниковдрыном[5]5
  А вот тут название главы звучит не солидно и по-пацански. Да, я – мужлан и быдло. (Девственницу, кстати, уже похитили.)


[Закрыть]

У меня есть для вас одна неважная новость, друзья. Я – безумный трус. Это врожденное и не лечится. А если вам скажут, что, мол, смелость приобретается тренировками – дайте такому человеку в глаз, ибо врет. Если ты трус – то им и останешься. Да, с возрастом и опытом можно научиться манипулировать страхом, как-то приглушать и даже использовать в свою пользу. Но убить его невозможно. Он бессмертен, как тот горец (ну, тот самый, что торгует мандаринами на ближайшем к вам рынке), он вреден, он иссушает и может привести к смерти.

Страх коварен, хитер, он, как Ктулху, спит в самом глубоком Р’льехе моего разума. Иногда, в самые опасные моменты жизни, он храпит и в ус не дует, и я совершаю разные поступки, которые некоторые эмоционально нестойкие личности могут отнести к героическим, иногда же – он просыпается по самым незначительным поводам и обеспечивает мне веселую жизнь.

Один из самых простых способов, который я освоил в этом мире, – идти в бой умеренно пьяным. Пьяному, как известно, море по колено (даже в самой его глубокой части). Это лучший способ заглушить страх. Потому что – я открою вам еще одну тайну: я до усеру боюсь своего страха. Он имеет обыкновение мной манипулировать, пробуждая во мне еще того ублюдка, способного и бежать, и предать.

Хотите знать, сбегал ли я от врагов в этом мире?

Да.

Предавал ли я?

Да. А вы думаете, почему я в одиночку сбежал из Селистии?

Ну, вы поняли, почему я еще тот пропаданец?

Если вам неприятно то, что я рассказал – вы вольны уйти, искать героя без страха и упрека… Впрочем, если вы полевитируете над водой еще немного, вы хотя бы немножко поможете мне в драке. А? Чем? Да просто смотрите…

Корсары посыпались на палубу, будто саранча. Одетые во что попало, часто полуголые, разных кровей, они издавали устрашающие вопли. Оскаленные рты и безумные глаза, драные штаны и рваные рубахи, мечи, топоры, секиры…

Первый меркхар, сиганувший на палубу с выбленок, нанизался на ятаган Фродика и сдох, вывалив язык, длинный, как у собаки. Взмахнул своим тесаком Энцо… Где-то сбоку, я не стал оглядываться, яростно заревел боцман Зенко…

Через миг началась свалка. Не бой, именно свалка – на корабельной палубе особо не побегаешь. Безумные вопли смешались с лязгом оружия, палуба затряслась от топота десятков ног.

Я мельком глянул на Заррага. В момент столкновения капитан упал на одно колено (странно, как только палубу не проломил!), но уже поднимался, опираясь на топорище. Он успел вовремя и встретил врагов злобным рыком. Сверкнул топор, Зарраг рубанул какого-то замухрышку поперек груди. Выдернул лезвие, тычком топорища отправил за борт второго пирата. Широко размахнувшись, сбросил в воду еще трех. Какой-то гад кинулся в ноги, но Зарраг был начеку: ударил снизу вверх без замаха, угодил в бок, кажется, разрубил хребет… Да, за корму опасаться не приходилось.

Я посмотрел перед собой. Толпа показалась мне гидрой о сотне голов, израненной, истерзанной гидрой, от тела которой то и дело отрывались и падали на палубу куски окровавленной плоти.

Меня передернуло. Выпитое вино попросилось наружу. Не могу я привыкнуть к виду крови, иногда мутит, хоть ты тресни.

Я попятился к борту, борясь с искушением кинуться в воду. Вообще-то мне полагается командовать обороной, но как, скажите на милость, это делать, когда все смешалось?

О мою кольчугу щелкнула стрела. Я спешно сделал шаг в сторону. Пистолет бы… Меч, конечно, получше хрена с пальцем, но до огнестрела ему далеко. Что до лука – то из него я стрелять так и не научился: тут нужен талант, и годы – именно годы! – тренировок. Кстати, я совершенно не помню секрет пороха. Кажется, уголь смешивают с селитрой и что-то еще добавляют… Оказавшись в этом мире, я, в общем, так ничего заново и не изобрел, поскольку лишен талантов и ленив… Вру: я ввел в обиход в Селистии слово «секс», именно так! До того у них бытовал термин «сплетение чресл», ну елки-моталки! Зато теперь моими стараниями о сексе говорят… как о сексе! И мне есть чем гордиться, нет, правда. Слово «potrahuchki» – тоже моя работа. Так что, коли будете проездом в каком-нибудь из селистианских борделей, не удивляйтесь и добрым словом вспомните меня – Олега Ковалева. Я изобрел секс, во как!

Блин, ну и рожи у этих пиратов! А золота, золота-то сколько! Цепи, браслеты, кольца… Богато живут пираты Меркхара! Сейчас докатятся и до меня… Сейчас… Я поудобней взялся за меч. Ну, ничего! Я в кольчуге, потом – сил у меня в избытке, а еще…

…Против меня оказались сразу трое. Первый – маленький крысенок, смуглый, как черт; второй – приземистый негр (ах ты блин, я не знаю, как их еще называть политкорректно, тут нет Америки и Африки!), кажется, из Зингарии (только там попадаются с таким расплюснутым носом); третий – небритый дядька повыше меня, без рубахи (волосатый – до ужаса), босой, в коротких штанах. Его рот был распахнут настолько широко, что мне открылись на обозрение черные пеньки зубов верхней челюсти. Дядька (белый!) благоразумно держался позади, видать, не слишком хотел драться с закованным в доспехи бойцом. В его руках – какие там руки, грабли! – был здоровенный, любовно отполированный топор.

Не мешкая, я небрежным движением меча отбросил в сторону кривую саблю смуглого черта и проткнул его, точно вогнав клинок в солнечное сплетение.

Негр (ну ладно, зингарочерноафриканец) попытался напасть сбоку. Я поспешно стряхнул смугляка на палубу и подставил клинок под удар зингарийца. Тот бил размашисто, с чувством, но при этом – без малейшего умения. Я сделал скользящее движение мечом, и тесак вылетел из руки негра. Легкий выпад, и вот уже зингариец корчится на клинке, пытаясь извлечь его из вислого брюха (и если вы считаете, что убийство негра-пирата это неполиткорректный акт, идите в задницу: у меня тут полный набор – смугляк, негр и белый великан).

– Ха! Шалопаи! – хохотнул я. Просто не ожидал, что разделаться с парой меркхаров будет так просто.

Зингариец грузно обмяк, закатил глаза, и я ногой столкнул его на палубу. Негр даже не упал, стек на доски, раскидав толстые руки.

Я быстро сделал два шага в сторону и три шага назад. Теперь между ним и босоногим великаном был открытый зев люка и два мертвеца.

– Ых! – сказал дядька, перехватив поудобнее топорище. – Ех! У-у-ох!

Среди завитков черных волос на его груди просматривалась ярко-красная татуировка: «Берегитесь! Меня зовут Йошки!»

– Ну, бестолочь? Ты идешь, или как? – выкрикнул я, не переставая шарить глазами по сторонам: свободного места на палубе «Выстрела» почти не осталось; пираты продолжали лезть через борт. Прав был Зарраг, на веслах галеры были совсем не рабы. Значит – еще полсотни головорезов к основной абордажной команде.

Гвардейцы яростно сражались, вокруг них кипел водоворот тел. Я одобрительно хмыкнул. Да, не так-то просто достать закованного в броню солдата! Но вот повалить, задавить массой… Ахарр! Как же их много, этих пиратов!

А вот в двери каюты Нэйты корсары еще не ломились. Пока у «купца» оставались зубы, меркхары и думать не смели о грабеже.

– Гмы-ы-ыр! – проскрипел Йошки, раскачивая топор. – Йоху-ху! Их! Мах! Ух! Ого-го!

– А, так тебя недавно оторвали от груди! – сообразил я. – Сказочно! Учишься говорить? Нелегкая работенка! А на горшок как, уже ходишь? Или все по-старому, в штаны?

Йошки побагровел. Нет, человеческий язык он, видимо, понимал, но вот произнести что-то внятное, увы, не мог.

– Ирхык! – выдал он и крутанул топор перед собой. – Йох! Ух! Уху-ху! Го!

– А скажи-ка, Йошки, есть ли у тебя дома кот?

– Ирхык!

Озаренный внезапно догадкой, я уставился в рот Йошки. Да, так оно и было: у пирата оказался вырван язык.

Зря его оскорбил. Обидел человека… Гм, но, думается, язык ему все же вырвали за дело!

Меж тем топор дядьки продолжал описывать круги. Йошки держал его одной рукой, за самый конец рукояти.

За его спиной остановились двое пиратов; драться со мной они не спешили. Наслаждались зрелищем. Похоже, этот самый Йошки был докой по части владения топором. Или полудурком, под руку которому они не хотели попасть.

По моему лбу заструился пот: хмель слишком быстро улетучился, и страх начал просовывать свои усики в мой разум.

Поди угадай, что выкинет дядька в следующее мгновение! Рискнет метнуть топор? Или ударит в прыжке? Ножищи-то у него длинные. А может, ничего не сделает: будет стоять, крутить топор и пугать.

Но тут Йошки скроил отвратительную рожу и вскинул топор над головой, явно готовясь к атаке. А дальше в игру вступил всемогущий случай.

Топор головореза взлетел, взлетел и – я не поверил глазам – соскользнул с топорища!

Я проводил его полет изумленным взглядом: а вдруг пришибет какого-нибудь паршивца? Увы, топор, сверкая литым боком, упал возле носовых кают, попрыгал по окровавленным доскам и замер. Сдерживая смех, я перевел взгляд на дядьку. Тот стоял, нелепо растопырив руки; в правой было зажато топорище.

– Ых… а-а-а… – промычал он, беспомощно оглянувшись.

Тут справа на меня кинулся какой-то дурень с абордажным крюком на короткой цепи. Он вращал крюк над головой и издавал вопли, которым бы позавидовал павиан.

Хлесткий с оттяжкой удар моего меча заставил дурня выпустить цепь; крюк просвистел над головой, чуть не задев макушку шлема.

Пират потрясенно уставился на рассеченный бок; из раны толчками брызгала густая черная кровь.

«Задел печенку», – механически отметил я и добил пирата, чиркнув острием меча чуть ниже кадыка.

– Охр-р… – раздалось за спиной. – Хр-р-р…

Я крутанулся на каблуках. Абордажный крюк торчал из левой глазницы Йошки, как ястреб, впившийся в добычу клювом. По грязной физиономии пирата тек кровавый ручей, падал с подбородка спелыми ягодами…

Йошки медленно осел на палубу, головой к челноку, из-за борта которого тотчас высунулась озабоченная физиономия мудреца.

– Так его, так! – с азартом выкрикнул он. – Ой, берегись!

Двое пиратов, что топтались за спиной Йошки, наступали. Это были серьезные противники, по виду – фалгонарцы, хорошо сложенные, молодые. Один носил кирасу – всю во вмятинах, со следами позолоты, явно не с солдата снял. Другой был в кольчуге из узких стальных пластин, стянутых кожаными ремешками. У первого был тяжелый кавалерийский палаш, у второго – шпага с затейливым, плетенным из серебряной проволоки эфесом.

Головорезы надвигались на меня с двух сторон, обходя люк мягким вкрадчивым шагом.

«Зажмут и прикончат!» – подумал я, лихорадочно соображая, что же предпринять. Отступать некуда. За спиной – фальшборт. Не прыгать же в воду… Метнуться вправо? Влево? Но бой уже распространился на всю палубу… Ахарр! От пары умелых мечников отбиться непросто, тем более, когда ты лишен возможности маневрировать. А эта длинная шпага… Ей доспехи не помеха. Найдет щель, ужалит – и кранты! Вот горло открыто… Любимая цель фалгонарских бретеров! Ай-ай-ай, зачем же ты отдал Франногу кинжал? Вот старый хрен… да нападите вы на него, а меня не трогайте!

Видали? Нет, вы видали, как меня сплющило от страха?

Словно прочитав мои мысли, старый философ снова высунулся из лодки. Лицо бледное, сосредоточенное. Демоны преисподней, что он…

– Демоны преисподней, Фра…

Прищурив глаз, Франног коротко взмахнул правой рукой.

Даже сквозь грохот схватки я услышал короткий тупой звук.

Шпажист странно дернул головой, удивленно выпучив глаза. Потом одеревенело шагнул вперед, бессильно опустив руки. Острие клинка царапнуло палубу… Еще шаг, и пират повалился лицом вниз. Из его затылка торчала рукоятка моего кинжала.

– Есть! – восторженно вскрикнул Франног, потрясая костлявым кулаком.

Ого! Старый мудрец, оказывается, натаскан кинжалы бросать! Где научился? Зачем? Я даже присвистнул от удивления.

В это мгновение напарник шпажиста издал горестный вопль и метнулся к Франногу.

– Сумасбродный старик! – Я перепрыгнул через люк, загораживая челнок своим телом.

Глупый поступок, но изредка я на такие способен – это в случае, когда Ктулху моего страха на какое-то время отлучается справить большую и малую нужды. В Р’льехе у него маленький деревенский сортир с окошечком в форме сердца.

Вовремя! Палаш ударил о мою кольчугу и высек сноп искр, со скрежетом уходя вниз…

Я торопливо подсек клинок и, действуя исключительно по наитию, врезал шарку сапогом между ног. Такого развития событий пират не ожидал. Он глупо распахнул рот, тоненько протянул «О-о-ой»…

Я спокойно заколол его в горло и отпихнул сапогом. Меркхар провалился в мою каюту, загремел по ступенькам, затем послышался всплеск – это пират угодил в лужу вина.

– Молодчага, мастер Ков! – проблеял Франног. – Ловко ты его, в натуре, завалил, лося-то этого! Ухайдакал враз!

– Чего-чего? – опешил я. Старый аскет вдруг заговорил, как портовый жулик. Головку ему напекло, или как? Стряхнув с бровей капли пота, я обернулся к Франногу, но тот вдруг истошно завопил и ткнул рукой куда-то за мою спину.

Я развернулся настолько стремительно, что едва не упал. К глазам метнулась узкая полоса стали – страшная, в алой кровище… «Дранг!» – Я удачно парировал удар; в лицо сыпануло мелкими каплями крови. Меня атаковала высокая и недурно сложенная бабенка.

Ох ты ж ех ты ж!

Брюнетка, стриженная под мальчика, в облегающей, выполненной на заказ вороненой кирасе (такой, что облегает грудь строго по размеру). Высокая, стройная, лет тридцати, м-м-м-м, но не кровь с молоком – поскольку личико бледное. Чем-то похожа на звезду стриптиза Диту фон Тиз, ту тоже хотелось… ну, короче, хотелось и все, несмотря на ее готичные прикиды. Бледная кожа – и чувственный рот с полными губами… И шея нежная, созданная для ласк и поцелуев.

Вы уж простите… из всех талантов, данных Небом человечеству, во мне прижился лишь талант к распутству. Когда я встречаю женщину красивую и сексуальную, во мне пробуждаются инстинкты древние, как мир, и им начхать на мои страхи, на опасности, на все им начхать. Они хотят одного – чтобы я закинул эту женщину на плечо и уволок к себе в пещеру.

Она держала меч одной рукой, твердо и вместе с тем… небрежно. Она словно рисовалась передо мной: вот я, дескать, какая! Да мне таких как ты подавай десяток!

Мы обменялись несколькими ударами. Она умела фехтовать, – виртуозно. И в ее тонком запястье силенок было примерно столько же, сколько и у меня. То есть – неестественно много.

«Твою мать… Да она же со мной… развлекается!» – вдруг понял я, приметив азартный блеск в ее карих до черноты глазах. Еще мне почудилось, что взгляд меркхарки обладает гипнотической силой, но на этот счет я не переживал: гипнозу я почти не поддаюсь, подозреваю, потому, что для гипнотезера главное – проникнуть в мой разум, но когда разума особенно и нет, то и проникать, как бы, некуда. Уж такой я молодец.

– Девушка, может, спустимся в каюту? Выпьем вина? В каюте я покажу вам свою радость!

Клинок черновласки вдруг замелькал в воздухе с неимоверной скоростью: раз! раз! раз! – я едва успевал отражать удары. О том, чтобы перейти в контратаку, не могло быть и речи. Меч бойкой мадам оказывался сразу везде, описывая разнообразные кривые, сверкал розовой молнией, каждый раз подбираясь к моему телу почти вплотную.

Не стоило мне, видимо, рассказывать о демонстрации своей радости.

А ведь при дворе Барнаха я считался отличным фехтовальщиком! А вот если она меня проткнет, то-то будет больно! Нет, на мне, конечно, кольчуга, но лицо… И руки, и ноги… И вообще, я боюсь боли, чего там скрывать.

Я устыдился своего малодушия и свирепо уставился на пиратку. И сразу, выпустив из поля зрения вражеский меч, заимел болезненный порез на левом плече.

Я выругался и отскочил на шаг. Черт! Едва не запнулся о труп дохлого Йошки! (Нет, лучше сказать так: об умерший труп дохлого Йошки.) Я переступил через дядьку и уперся каблуком в мачту. Все. Отступать дальше некуда.

А еще этот мудрец, с которым пиратка расправится в два счета, если я дам деру. Правда, путь для бегства только один – в море, к акулам. Уж они полакомятся моей радостью – с радостью, так сказать. Только мне будет от этого не весело.

Девка придвинулась, выгнулась в пируэте стремительного выпада. Я с трудом парировал, но меч меркхарки, описав полукруг, атаковал снизу.

«Дранг!» – я едва отвел удар. Она почти достала меня на этот раз – еще немного, и я превратился бы в кастрата.

Я подступил к мачте, вжался в нее лопатками, с хрипом глотая воздух. Правую руку ломило от бесконечных ударов, пальцы сделались ватными, под мышками можно было плавить железо. А чертова баба, похоже, даже не вспотела!

Ее меч скользнул по моей кольчуге. Ох! Новый порез! На сей раз клинок царапнул кисть левой руки.

Вообще, скользить по ней должен был я, но девка (ладно, я злой: женщина-пират) просто не давала мне шанса ее полюбить. Проклятая феминистка! И садистка – до кучи.

Дважды на помощь к ней бросались пираты, но оба раза она останавливала их небрежной отмашкой.

Ого. Капитанша! Ну что, нормально, если вспомнить Энн Бони, Мэри Рид или Грануаль. На самом деле, чтобы там не трындели феминистки – умная и цепкая женщина могла пробиться на самый верх в любые времена.