Текст книги "У нас в посольстве, или дипломаты тоже люди!"

Первой её подружкой в той командировке стала жена посла, особа крайне экстравагантная, приевшаяся светской жизнью, но в дела мужнины не влезавшая, совершенно равнодушная к посольским нуждам. Чтобы она, как некоторые послихи, озаботилась меню приёмов и торжественных обедов, вздумала от нечего делать проверять пыль на вазах в представительских залах или наполнять кувшинками шикарный прудик перед парадным входом в резиденцию, дабы усладить очи гостей посольства – тамошних политических экзархов и олигархов, да упаси боже, такое и присниться-то ей не могло. Их с Нинкой, уж разрешите так её иногда именовать (хотя героиня наша начала приближаться к самому красивому – 50! – юбилею), объединила любовь к лучшим друзьям девушек всех стран – драгоценным камушкам. Нинка, правда, обожала изумруды, а послица – сапфиры, и эта разница вкусов многие годы оставалась единственным настоящим предметом споров неразлучной парочки. Двух изысканных и щедрых русских дам хорошо изучили в первоклассных ювелирных салонах столицы и за её пределами, принимая стойку «смирно» при каждом их появлении.

Несколько раз с Ниной виделся Егор, заезжавший в шумную столицу её тогдашней жизни с бизнес-целями. Его дела шли в гору, в списке Форбса он продвинулся вперёд сразу аж на пару сотен позиций. Программа этих быстротечных визитов всегда была одной и той же – лучшие рестораны, дорогостоящие подарки, прогулки под луной в огромном посольском парке, сопровождаемые долгими разговорами обо всём и ни о чём и перебиваемые звонками из Москвы каждые десять минут. Нина познакомила приятеля с послом и его супругой, в результате чего у них, по её ощущениям, даже завязались какие-то взаимополезные отношения. Спустя некоторое время Егор сделал ей предложение. Нина долго размышляла. Вспоминала, как в юности ей грезились эта романтическая встреча где-то за рубежом, признание и покаяние человека, к которому была далеко не равнодушна, и как с показным, как в кино, гневом – поздно, поздно, друг мой! – она отвергнет протянутую ей руку. Обстоятельно взвесив все «за» и «против», она в конечном итоге так и поступила, произнеся свой ответ, правда, совершенно без гнева, в миролюбивой, доброжелательной тональности. К своему полувековому юбилею она, Нина Христофоровна, старший советник одного из важнейших посольств России, состоялась во всех категориях, она доказала собственную самодостаточность, жизнь её общественная и профессиональная фактически только начинается, а быть барыней-дурочкой с Рублёвки – это однозначно не её судьба. Они пожали друг другу руки и остались друзьями на долгие года.

Всё это время была у Нинки, надеюсь, не забыли, ещё одна забота – дочь. Материнского внимания ей недоставало, поэтому, может быть, и выросла из неё девушка красивая, хорошо образованная, с отметками не чета тем, что красовались когда-то в Нинкином дневнике, но с тяжёлым папиным характером, все материнские сомнения в отцовстве Толика давно рассеялись. Была альтернатива – продолжать по окончании посольской гимназии учёбу в одном из здешних университетов или поступать в МГИМО и жить в Москве под присмотром ушедшего на пенсию отца и тёти Веры. Дочь проявила настрой патриотический, поскольку захотела, как родители, как мама, прежде всего, стать дипломатшей. Условия для реализации этого закономерного решения к тому времени сложились самые благоприятные – двери МИД России XXI века перед женским полом, брюнетками и блондинками, натуральными и крашеными, уже широко распахнулись, министерство стремительно приобретало женские черты лица, женский голос, женский характер. А вот приняли бы на российскую дипслужбу выпускницу зарубежного учебного заведения, бабушка ещё надвое сказала.

Дочь перешла уже на третий курс, когда мать вернулась из командировки. Бывший посол, муж её подружки, взлетел на такое высокое и видное со всех сторон место, что аж произносить его новую должность следовало шёпотом. Зато пришлось повозиться со своим трудоустройством Нине Христофоровне. О продолжении работы в министерстве речь идти не могла – должность директора одного из департаментов или попа, как для краткости величали Посла по Особым Поручениям, её интересам не отвечала – нудно, хлопотно и малоэффективно. Помогла подружка, точнее её супруг. Нину назначили президентом некоего некоммерческого, но на самом деле уютно существовавшего под государственным крылышком фонда, занимавшегося международными культурными связями. Фонд распределял гранты, поэтому в приёмной перед великолепным кабинетом его главы (у мининдел такого не было), постоянно толпилась элита российского мира культуры. Вице-президентом фонда стала экс-послиха. Со временем Нинку сделали также членом правлений ряда других неправительственных, но очень влиятельных и совсем не бедных организаций. Общественно-политическая работа вошла в её плоть и кровь.

Знатный муж подруги определил руководительницам именитого фонда связного в МИДе на очень солидном уровне, в результате чего все проблемы, невзначай возникавшие на благородном пути завоевания отечественной культурой мировых просторов, решались быстро, основательно и беспрекословно. Двери любых мидовских кабинетов отворялись перед ними без стука. С высокой миссией глашатаев культуры нашей великой страны обе дамы объехали десятки стран, открывали многочисленные фестивали, сопровождали творческие коллективы в ходе их зарубежных турне. Послы российские трепетали по их прибытию – о суровом нраве особенно вице-президентши фонда и её любви к ювелирному антиквариату в мидовской системе были наслышаны. Наконец-то и героиня наша надышалась романтическим воздухом путешествий, который манил её с детства. У Нинкиных ног лежало множество красивых городов – один другого краше, уютнее, симпатичнее. Но почему-то особенно близким ей по духу казался Париж, куда в юности хотела сбежать, чтобы познакомиться со знаменитым французским актёром. В столицу Франции они с Егором иногда тайно наведывались на уик-энд на его личном самолёте. Коридоры двенадцатого, начальственного, этажа в штаб-квартире известной российской компании украшали этюды не менее известной российской художницы, приобретённые, как говорили, за немалые деньги. Президент компании не скупился на поддержку проектов по расширению присутствия российской культуры за рубежом.

Между тем дочь Нины, Танечка, названная, разумеется, в честь бабушки, закончила институт международных отношений или, вернее, университет, как сегодня зачем-то именуют себя едва ли не все вузы, и пошла работать в МИД. В рекордный срок – за два года – и, разумеется, не без маминых стараний она дослужилась до третьего секретаря, точь-в-точь, как это получилось у первого маминого супруга. Но вскоре Таня поняла, что перебирать бумаги – призвание явно не её. На одном из мидовских этажей повстречала как-то однажды крепко сбитого и симпатичного парня из состоятельной семьи, с которым через несколько месяцев поженились. К счастью, быстро выяснилось, что жизненная, политическая и иная ориентация у них разная, и они тут же разошлись. Судьбу дочери была вынуждена взять в свои руки Нина Христофоровна и выполнила эту важную миссию как всегда великолепно. Татьяну Анатольевну удалось выдать замуж за перспективного и разведённого посла, который, правда, был её старше на три десятка лет. Своего внука Нина требовала назвать именем умершего отца – Христофором, сошлись на Кристиане в качестве компромиссного варианта. Через несколько лет «дети» уехали на работу в одну прехорошенькую страну, которую вы, подозреваю, знаете лучше меня.

Не собирается, как слышал, засиживаться в Москве и сама Нина Христофоровна. Со дня на день выйдет указ о её назначении постпредом России при ЮНЕСКО с присвоением ей дипломатического ранга Чрезвычайного и Полномочного Посла. Чтобы лет через десять выкурить её из Парижа, думаю, понадобится ну очень мощная артиллерия, поскольку нынешние связи мадам в соответствующих кругах плотны и прочны. После нескольких успешных персональных выставок в России собирается завоёвывать западный мир галерей и музеев её своеобразная живопись. Первая экспозиция в штаб-квартире ЮНЕСКО уже согласована.

Рассказ мой, как вы, наверное, почувствовали, подходит к своему благополучному завершению. Предлагаю по этому поводу наполнить бокалы и поднять их за здоровье и процветание на дипломатической службе наших милых, великодушных и неугомонных дам. И, может быть, в этой связи позвольте просить вас, хозяюшка, вставить в граммофон вот этот специально припасённый мной старенький диск. Там первым номером идёт как раз знаменитая песня на испанском, сопровождавшая исконно русскую жизнь моей героини. Помните, что мама Нины, сама того не ведая, проповедовала? «Бесаме, бесаме мучо», то есть целуй меня много, сильно, горячо, по-настоящему, и тогда выпадет нам полное счастье. Чего и вам желаю.

В ожидании выбора

– Мужчина, вы – последний?

– За мной женщина с красной сумкой. Отошла, видно. Держитесь пока меня.

– А вы за этим в чёрном пальто?

– Передо мной вон те на полянке.

– Это что с портфелем и шляпой?

– Нет-нет, с бородой и мальчиком рядом.

– Как, думаете, долго стоять?

– Да не меньше часа.

– Эко, папаша хватил! Хорошо, если в два уложимся…

– Запускают-то в час по чайной ложке.

– Прошлый раз аж четыре стояли.

– Да уж тогда народищу было…

– А сейчас интерес, что ли, поостыл?

– Да нет, просто власть сменилась.

– Как так?

– Ну раньше хоть звали, автобусы присылали…

– А власть-то при чём?

– Так прежний посол всё корячился, зазывал, аж по телику ужом извивался. А новому всё по херу.

– На ПМЖ-то здесь тыщ двести росграждан, а приходит всего ничего. В этом году тыщи две, не больше, наберётся, один процент, а в прошлый-то, говорили, все пять явились, хотя перед тем даже двух не было. Вот вам и весь человеческий фактор, он и в дипломатии человеческий.

– Если так долго, может, я ещё в магазин успею?

– Успеть-то успеете, а вот пустят ли опять?

– Это почему?

– Да они, видать, какие-то хитрые пометки делают. Террористов, видать, боятся.

– И правильно делают. Не хотел бы оказаться объектом. Так что, милочка, придётся постоять.

– И что, вот так надо всё время стоять? А посидеть где найдётся?

– Хватились, барышня, тут вам не парк Горького, развлечений никаких.

– А кофе где-нибудь выпить можно?

– В прошлом они устраивали буфет как при советской власти. Не знаю, как щас.

– Да вроде и щас есть.

– Есть, есть, и кофе, и бутерброды, недорого, кстати.

– Я видел, и пирожки несли.

– Без пирожков никак нельзя, не по-нашенски будет.

– Пирожки здесь умеют делать всякие, но рекомендую жареные с капустой.

– Да вон из окошек и музыка раздаётся, поют, наверное.

– А кто здесь петь-то может?

– Как кто? Здесь в окрỳге столько нашей родной самодеятельности! И поют, и пляшут, и всё что надо сделают. Дай только сцену.

– Да-да, и… – как их там? Играй, гармонь, любимая!

– Прошлый раз такой концерт закатили, аж дух захватывало.

– Было два, один там, в зале, а другой прямо на улице.

– Когда «Берёзовый сок» исполняли, прямо слеза навернулась.

– Помню-помню, отличные выступления. Молодцы посольские. Детство вспомнилось, как с родителями ходили…

– На этот раз никаких концертов нет. Новый посол – новые порядки, как на Руси повелось, не нравится ему популизм предшественника. Того аж массовиком-затейником обматерили.

– А музыка?

– Они просто пластинку крутят или радио включают. Чтоб веселее было.

– Широка страна моя родная? Утро красит нежным светом? А может, Шнурова?

– Да нет, всё как в Кремле – «Любэ» и Газманова, приличие соблюдают.

– Зря, душа заветное просит. «Я другой такой страны не знаю, где так вольно дышит человек!» Вот были песни так песни, набат мощный, колокола церковные!

– А кофе-то попить пустят?

– Пустят, но только после.

– Не стоит и пытаться?

– Они-то, может быть, и разрешат, так очередь всё равно не пропустит.

– Очередь – великая сила. Не зря коммунисты были великими специалистами по части очередей.

– Не пойму, я здесь или не здесь?

– Что вы хотите тем самым сказать?

– Я где-то здесь должна быть!

– Дамочка, вы не спереди, а сзади. Девушка, я предупреждал!

– Да-да, помню, ещё б немного, не впустила б. А то одни ходят, другие стоять должны.

– Отошла-то всего-навсего на минутку, чего волноваться? А уже ужас сколько набежало!

– Больно сознательные все стали, на выборы, знать, потянуло.

– Аллё, да, это я, кто ещё-то? Где-где? На бороде! Сказано ведь было, в посольство поехали, голосовать. Кто-кто? Конь в пальто! Народу здесь тьма. Знали б, ноги нашей здесь не было. А так зря, что ли, за сто километров пёрлись? Придётся ждать. Ну пока.

– А чего так медленно движемся? Посольские опять нерасторопны? Делов-то – выдать бюллетень, и привет. Вот вечно в России все спят…

– Дипломаты здесь ни при чём. Дóма ведь по спискам отпускают, а здесь надо каждого записать, все данные чтоб сходились.

– Там ещё куча наблюдателей.

– От ОБСЕ, что ль? А этих-то чего сюда занесло? Они ж в России самой шастают.

– Наблюдатели от партий. Проверяют правильность заполнения, чтоб не халтурили, мёртвых душ не приписывали. А потом и подсчёт голосов контролировать будут. Иначе посольские мухлевать станут, под задание центра подгонять.

– Смех да и только, как будто пара тысяч голосов в каком-то посольстве что-то решают…

– А кто знает, с просроченным паспортом дадут?

– Прошлый раз не давали, так бучу подняли: нарушение прав и всё такое прочее. В этот раз вроде было разъяснение, что просрочка – не основание для отказа.

– Они ж сами заинтересованы поднять явку.

– Не смешите – кто, когда, в чём здесь был заинтересован?

– В общем, на кого нарвётесь, у нас же вся жизнь – лотерея.

– А вы сами-то давно здесь?

– В каком смысле?

– Ну, когда переехали?

– Ой, господи, целую вечность!

– Привыкли?

– Не то слово. Зажили человеческой жизнью, наслаждаемся.

– А чего тогда гражданство оставили?

– Да по той же причине, что и вы.

– Я-то, положим, родину люблю.

– А я, что ли, нет?

– А по мне, родина – это где хорошо.

– Хорошо там, где хорошо кормят.

– Две родины – ещё лучше. Двойной паёк.

– Здесь-то, небось, скучаете?

– Куда там! Как можно скучать по тюрьме?

– Так вы сидели? По какой статье? Политика, криминал, деньги?

– Я фигурально! На родине-то нашей бывшей разве не тюремные порядки?

– Понятненько, вы, значит, из тех хулителей, для кого трагедия отчизны – праздник.

– Не понимаю.

– Да уж чего стесняться-то? Знаем мы вашу пластинку: «Россия – сплошной ГУЛАГ», «русские – нация мазохистов», «дёрнул меня чёрт родиться русским»… Сбежали, стало быть.

– Мужчина, не городите чушь. Критически относиться к стране своего происхождения по закону не преследуется. И вовсе я ничего такого России не желаю. Но если ей самой приятно, то пусть наслаждается, при чём здесь я?

– А зачем тогда пришли?

– Так я и хочу, чтоб лучше стало. Да, видать, не дождаться.

– А вы, видать, патриот? Патриот в изгнании!

– И горжусь этим, иначе бы не пришёл.

– Чего ж вы тогда отсюда-то не выписываетесь? На хвалёную родину не тянет? Дымом отечества насладиться не желаете? Своих ждёте? В пятую колонну заигрались?

– Больно вы все тут зажрались. Духовность потеряли. Здесь деньги главное, а у нас в России другое мерило. Вот введём сюда войска, мало не покажется, тогда и поговорим.

– Господи, как у вас наглости-то хватает так говорить?

– Когда в России-то последний раз были? Где всё, абсолютно всё на деньги меряется, так это там. От духовности-то вашей хвалёной один пшик остался.

– Вот разница наглядная – там вас уже, небось, за такие слова арестовали бы, а здесь, глядишь, хоть бы хны.

– Ну, мужчина, вы действительно хватили! Не нравится – уезжайте, кто вас держит. Если здесь уж всё так плохо, приятного путешествия к месту рождения, а то ещё чего доброго накликаете нам сюда ваши «искандеры».

– Да уж, сударь, странно вы как-то говорите, живёте в уютном государстве, пользуетесь всеми благами, ради которых вы, между прочим, и пальцем не пошевелили, приехали на всё готовенькое, и так охаиваете всё, русских танков ждёте.

– Да он, братцы, российского телевидения насмотрелся.

– А я его понимаю. Зря вы на него набросились. Чем мы-то лучше? Пропаганда махровая и тут и там. Москву послушаешь, так у нас здесь сплошной бардак, кризис, развал, фашизм, проституция, забастовки, вот-вот загнёмся, распадёмся, самоликвидируемся. А тутошние про Россию то же самое – диктатура, милитаризм, национализм, нищета, коррупция, правосудие куплено, народовластие липовое, права и свободы самым наглым образом попирают, за сворованный кусок хлеба сажают, а вот за миллиардные грабежи – гуляй и наслаждайся жизнью, особенно если ты – родственник или приятель всемогущих.

– Получается, счёт ничейный – один один. Так, что ли?

– Не телевидение надо сравнивать – хотя тут оно, что бы ни говорили, на порядок благороднее, чем в России, – а настроение общественное. Вот где соль. Здесь русских воспринимают вполне дружелюбно, в худшем случае нейтрально, а если ненавидят, то самые оголтелые, их микроскопическое меньшинство. Никакая пропаганда нипочём!

– В России как раз наоборот, там пропаганда действует. Большинство телевизору верит. Звоню родственникам, так они мне сразу – давай возвращайся, у вас там такое творится, русских травят, оскорбляют всячески, скоро погромы начнутся, а мы теперь, слава Богу, от импорта не зависим, свои помидоры появились.

– И ко всем иностранцам – со всё большим презрением и подозрением. Они, мол, европейцы с американцами, есть главная, если не единственная причина всех российских бед.

– Ну вы, господин хороший, загнули! С презрением-то к людям русским относятся именно здесь. Я вон семнадцать лет назад на день рождения жены немного перебрал в промиллях, трубка 1,2 показала, а они 2,1 втюрили, и когда начал искать правду, с беспределом биться, то меня начали увольнять со всех моих работ и подставлять разные подставы в жизни. Квартиру давно прослушивают, телефон тоже, маршруты мои им точно известны, четверых адвокатов сменил, они против меня даже жену натравили, которая от меня ушла… Эти люди привыкли унижать тех, кто из России, я у многих других наций про езду в нетрезвом состоянии спрашивал, но понял, что только на русских так нагло отыгрываются. Никто не знает, как корреспондентов из Москвы вызвать? Я им такое про местные обычаи порассказал бы, вся надежда на прессу российскую, которая за народ, а пропаганда бесстыдная как раз в этом государстве обосновалась.

– Вот видите, сколько людей – столько мнений.

– Розовая мечта Москвы: вся Европа трещит по швам, разваливается, приходит в средневековый упадок и на коленях упрашивает принять её в СНГ, обязуясь исправно платить за газ по двойным ценам…

– Бросьте вы ёрничать! Вовсе Россия не жаждет бардака в Европе. Она ж не дура. Начнётся что-либо такое, так все не в Африку деранут, а к ней, родимой, в её жизненное пространство, где пока сохранились чистый воздух и живая вода. Вы ещё будете просить крышу над головой, а у неё самой уже десять миллионов мигрантов. Россия хочет жить в мире с Европой.

– В мире? Вы программы-то российские смотрите? Там сейчас только и говорят с пеной у рта про фашистов на Западе, то есть про нас, как будто мы монстры какие, на девственную Россию зарящиеся. Какой уж тут мир!

– Аллё, слушаю. Где я, где я – в посольстве, где ещё, гражданский долг исполняю! Что? Пусть сам делает выбор, не мальчик ведь. Слушай, здесь кошмар народу, давай кончать…

– Я вот слышал, лучше всего в Австралии. Вот куда надо было рвануть. Там вон жизнь так жизнь, поопрятней криминального Рио, о котором так Бендер незабвенный мечтал.

– До Австралии российское телевидение вроде бы пока не добралось.

– Вот именно – пока. Дело времени. А потом и кенгуру обвинят в русофобстве.

– Там хорошо, где нас нет.

– А где нас теперь нет? Вы место такое знаете?

– Да уж что верно, то верно. Расплодился русский мир, весь земной шар корнями обвил, хоть по этому показателю можем с другими тягаться.

– Я, кстати, хотел бы разузнать: слышал, правительство предложило соотечественникам за рубежом опять переселяться на родину, про условия никто не знает?

– Мы интересовались, гиблое дело.

– Не такое уж и гиблое – суммы, что выплачиваются, по нашим меркам, конечно, скромные, но для русских в Средней Азии достаточно приличные. Программа-то для них.

– В любом случае авантюра, что мы, нашу страну не знаем? Мои родители пятьдесят лет жили в Сибири в жуткой, с крысами в коммуналке, о другой жизни вообще не ведали и не мечтали, чудом перебрались сюда. Годик-полтора помыкались, было трудновато, зато вот уже несколько лет по-барски живём в отдельном коттедже, какие там только на Рублёвке. В России такой нам и в самом сказочном сне ни в жизнь не приснился бы! И ведь все, с кем тогда уезжали, абсолютно все так обустроились. Чтобы опять переехать в коммуналку? Да упаси Боже! На дураков, что ли, рассчитана эта программа?

– Люди и без всяких программ после развала Союза тянулись в Россию – кто по политическим, а кто по экономическим соображениям.

– Ну не так уж и стремились. Различать надо, кто и откуда.

– Вон возьмите Прибалтику: там о права русских, как те сами утверждают, ноги вытирают, ветеранов войны и труда в грязь втаптывают, бывшие эсэсовцы по улицам свободно маршируют, памятники наши взрывают, слово «советский» вслух произносить нельзя. Им предлагают – переезжайте, мол, на историческую родину, где всё советским живёт и дышится вольготно, а они, мерзавцы, и руками и ногами упираются: не уедем, нам здесь всё равно лучше, чем в России. И напротив, Средняя Азия, где с правами русских, за исключением, может, Туркмении, всё более-менее устаканилось, но народ тем не менее рвётся оттуда, поскольку большинство не видит для себя никакой житейской перспективы. Поэтому для них программа – явное подспорье, хотя, конечно, и недостаточное. Нам здесь, когда переселялись, хоть кров давали, какой-никакой, а на первых порах разместиться было где, а там же фактически в чисто поле зазывают. Кто-то сравнил – у Катьки-то в XVIII веке условия были поблагоприятнее.

– А отсюда уже кто-то переехал?

– Я где-то слышал: человек сто в общей сложности, то есть семей двадцать – тридцать.

– Да, не густо для пары миллионов…

– Но половина якобы опять сюда вернулась – думали, чудаки, что в России их как космонавтов встречать будут, а встретили как дополнительных нахлебников. Вот так-то.

– Никто не знает, есть здесь где-нибудь туалет?

– Там при входе направо, если пустят.

– Пустить-то пустят, да только там бумаги нет, свой рулон прихватить надо…

– Господи, Рассея и за границей остаётся Рассеей!

– А вы здесь уже бывали?

– Я нет, слава Богу, больше нервов сохранил.

– Вот вас здесь не было, а говорите!

– А вам доводилось?

– В туалете или вообще?

– Не, в посольстве. Самом.

– Пару лет назад удалось побывать на приёме.

– И что вынесли?

– Пару пирожков и хорошее настроение. Отличный был концерт классики и совершенно феноменальный фуршет. Очень торжественно. Люди знающие говорили: лучше, чем в других посольствах.

– Да уж праздники проводить, пыль в глаза пускать мы – мастера, чемпионы. Про потёмкинские деревни слышали?

– Зря вы так! Каждое посольство заботится ведь о репутации своей страны, и российское, насколько можно судить, старается изо всех сил. Не знаю, как сейчас, не приглашают, но в прошлом это выглядело весьма достойно.

– Вы бы не на приёмы походили, а по нужде сюда зашли.

– В сортир, что ли?

– Я серьёзно.

– И что?

– Да вот то – «что»! Сплошное равнодушие и хамство.

– Вот-вот, Рассея и здесь – была, есть и будет Рассеей.

– Ну зачем же так несправедливо? Мне тут приходится бывать часто. И никакого хамства и в помине не было. Очереди, толчея – да, не умеют в МИДе силы распределять, менеджмент отвратительный, но не хамство.

– А что вас сюда приводило?

– Паспорт надо было менять.

– Ну и как?

– Заранее записались, приняли в назначенный час, вежливо, без волокиты, всё как у людей.

– Видите, вам повезло, а меня морочили аж три раза, всё к анкете придирались.

– Так вы, батенька, наверное, сами были и виноваты, а посольские требуют только то, что от них требуют.

– Мне тоже вон одна рассказывала. Будто в посольстве ей «на постель» предложили, то бишь, как ей причудилось, решить вопрос можно было только через постель. А выяснилось, что «апостиль», штамп нотариатский, имелся в виду. Вот как легенды рождаются. Так мадам чуть не засудили, извиняться пришлось.

– А мне по-настоящему нагрубили так, что захотелось даже плюнуть в лицо этому дипломатическому хаму.

– И плюнули?

– Стекло у них пуленепробиваемое.

– Так что стряслось?

– Пришли получать сыну-гимназисту русскую визу, к родственникам на праздники собрался… Там так его ждали, а эти подлецы взяли и отказали!

– Зачем же ему виза? Ведь он российский гражданин!

– Вот здесь-то и загвоздка. Мы ему здешнее гражданство оформили, всё исключительно по правилам, справку о выходе из российского получили, а в консульстве забыли этот факт отметить. Результат – в иностранный паспорт русскую визу не получишь, если ты в посольских амбарных книгах числишься гражданином России. Точка! Ладно, признай ошибку, и дело с концом, но ведь ещё встают в позицию: мы – власть, вы от нас зависите. И что самое печальное, некуда пожаловаться!

– Соглашусь с вами. Сколько и куда только не обращались, один ответ – сам дурак. Не любят в МИДе критику, ой не любят! Права всегда и везде только она одна, российская дипломатия.

– Рассея везде одна, что тут, что там.

– А мне вот ещё в посольство визит предстоит. Может, что-то подскажете? Как выйдет лучше? Что с собой надо иметь?

– Господи, барышня, вы ещё спрашиваете! Что принесёте, то и возьмут.

– Не понимаю.

– Так тут и понимать нечего. Шоколадка, коробка конфет, вино, коньяк любой выдержки.

– Э, милок, отстали вы все, вижу, от жизни.

– Почему это?

– Так давеча мне пару раз пришлось навещать консульский отдел, и перед финальным аккордом прямым текстом сказали, надо начальнику – у того как раз был день рождения – рубашку модную подарить.

– А мне про фарфоровую статуэтку намекнули, их шеф по визам, мол, собирает.

– Не знаю, не знаю… Сколько раз сталкивался с сотрудниками посольства в самых различных ситуациях, практически всегда встречал вежливость и доброжелательность. И от других знаю – помощь и содействие оказывались безоговорочно и, разумеется, безвозмездно.

– Ничего необычного в том, что вы говорите, нет, люди ведь все разные, и здесь и там, в том числе посольские работники. Вам, как я понял, одни попадались, а вот вам, пожалуйста, другие. Два лица одного и того же посольства. Обыкновенная история!

– Да и наши за границей, кстати, тоже не святоши, порой легко могут вывести из себя самого спокойного и уравновешенного человека.

– Всё познаётся в сравнении. Попробуйте посетить здешнее посольство в Москве, тебя там так отбреют, что в следующий раз не захочешь и на километр к нему приближаться.

– А вы посла нашего живьём хоть раз видели?

– Живьём нет, а по телевизору многократно – жалкое, скажу вам, зрелище.

– До этого был классный мужик, любо-мило было посмотреть и послушать, а этот только и знай что перепевает то, что в Москве голосить начинают. И ладно, если б просто перепевал, так делает он это так нудно и безразлично, что порой возникает впечатление, не издевается ли он – над собой или теми, кого перепевает.

– Пардон, на то он и посол, что вправе отображать только указания из центра.

– Так ведь указания-то по-разному можно изображать, а этот не пойми что и как болтает. Так бледно, что аж караул кричи, любая местная рванина запросто кладёт его на обе лопатки.

– Неделю назад его по телевизору показывали. Кошмар! В прямом эфире! Тот случай, когда за державу на самом деле было обидно.

– Опозорился?

– Знаете, я к фанатам нашего вождя не принадлежу, но и у меня всё поднимается, когда того представляют вампиром, сосущим кровь младенцев. Так вот в передаче той его поливали из ушата страшно вонючими помоями, а чрезвычайный и полномочный только и делал, что мило так, с улыбкой Моны Лизы, кривился и ничуть не возражал, бесполезно, мол, с вами, идиотами, спорить. Нельзя же так, господин посол. Защищай всё-таки честь родины даже в кругу идиотов или подавай в отставку.

– Вы это серьёзно? Чтобы кто и когда-нибудь из послов попросился добровольно в отставку? Скорее рак на горе свистнет.

– А я нашего посла видел по телику спящим во время какой-то дискуссии, камера специально на его физиономию наехала.

– Это он секретное послание из Москвы принимал. А что, мне рассказывали, такое сплошь и рядом.

– Человека не осуждать надо, впору ему сочувствовать! Давно, бедняга, перешёл не только пенсионный рубеж, но уже за 70, как при Политбюро, перевалило, за границей безвылазно почти двадцать лет, устал, а его на покой никак не отправляют.

– А почему держат?

– Вы что, с луны свалились? Если звёзды зажигают, значит это кому-нибудь нужно. Значит, кому-то надо, чтоб у России здесь был такой посол. Но тайна сия так и останется на века нераскрытой.

– Аллё, слушаю… Где-где, да всё там же! Ты думаешь, выполнить гражданский долг так просто? Нет, чуток продвинулись, авось через полчасика к финишу доберёмся…

– К нам на собрание соотечественников приезжал какой-то парень из посольства. Он, правда, публично выступать отказался, но потом вместе пили пиво, он разговорился, взбодрился, в общем оставил о себе совсем недурственное впечатление.

– Вот и я говорю, всё зависит от человека, есть хорошие ребята среди дипломатов, а есть и премерзкие, всех под одну гребёнку грести неправильно.

– А ещё у них школа классная.

– Сколько классов?

– При посольстве гимназия, говорю, настоящая имеется, все классы. Дети дипломатические там учатся.

– И хорошая, говорите?

– Фантастическая! Учителя все доценты с кандидатами. Рассказывали, что за два месяца до ЕГЭ туда такие олухи поступали, что дважды два с трудом, даже специально из Москвы на перевоспитание присылали. А учителя как с ними позанимаются пару недель, так по всем экзаменам минимум четвёрки потом получали. Волшебство, да и только.

– А вы-то откуда такие подробности знаете?

– Так там дети и со стороны учатся, только за плату.

– У меня у одной знакомой мальчик тоже ходил. Не нарадовалась, и учителя добрые, учили петь и танцевать, сплошные русские праздники отмечали. Одно плохо – далеко возить, каждый день туда-обратно под сто пятьдесят, не наездишься.

– Так вы не из столицы?

– Слава Богу, нет. У нас чистый воздух, всюду зелень, всё под боком, садик-огородик.

– По национальной привычке картошку сажаете?