Текст книги "Что такое хорошо"

Любопытна также книга стихов Марии Соловьевой «Кораблики»[174]174
  Соловьева М. Кораблики. Рис. Ф. Полищук. М.: ОГИЗ, 1927.


[Закрыть] с манерной и вопиюще недетской длинной строкой и «декадентскими» женскими и дактилическими рифмами, напоминающими тоскливых эпигонов Блока:

 
Из кирпичиков и кубиков раскрашенных
строим мы железную дорогу.
Вот вокзал с высокой красной башенкой,
синие и желтые вагоны.
 

Разновидность «нэпманской» поэтики середины 1920‐х представлена в книге «Про девочку Иду и про мишку Мидю»[175]175
  Самойлова Н. Про девочку Иду и про Мишку Мидю. Л.; М: Типолитография Академии художеств, 1925.


[Закрыть]. В черно-белых рисунках М. Морозовой представлены «изящные» моды, эффектные прически, кокетливые дамы, ухоженные детки и типические фрагменты буржуазных интерьеров. Весьма говорящи и имена персонажей – от Иды до Миди, что составляет разительный контраст к ходовому списку имен положительных советских персонажей. Среди последних явно лидируют Ваня (к уже упоминавшимся можно добавить следующие книги: «Ваня в Китае»[176]176
  Шапошников Г. Ваня в Китае. Ростов н/Д., 1927.


[Закрыть], «Красноармеец Ванюшка»[177]177
  Редин Е. Красноармеец Ванюшка. М., 1927.


[Закрыть] и др.), Сидорка, Егорка («Егор монтер»[178]178
  Смирнов Н., Чичаговы О. и Е. Егор монтер. М.; Л.: ГИЗ, 1928.


[Закрыть]), Катюшка, Маришка и т. п.

Воспитующее описание классово-фольклорных подвигов Ванюшек и Чумичек продолжалось и по мере роста детишек. В книгах для детей чуть постарше на смену лихим и как бы сказочным приключениям малыша приходили как бы реалистические и вполне уже хулиганские выходки подростка. Впрочем, важнее здесь отметить не самое хулиганство, а скорее хулиганские лозунги и подстрекательства – например, в книжке некоего А. Борецкого под совершенно мифологическим названием «Догоним американскую курицу». В ней содержатся заголовки-призывы типа «Куриным яйцом бросим в лоб Чемберлену», или вполне андрей-платоновские распоряжения: «Каждый пионер и школьник заводит у себя куриный дневник для учета своего куриного хозяйства»[179]179
  Борецкий А. Догоним американскую курицу. М.; Л., 1929. С. 33 и 5. Книга вышла по материалам Пионерского слета, состоявшегося в августе 1929 г.


[Закрыть]. В других книжках на титул выносились лозунги: «Все дети – в производственно-технический поход!» (чем не крестовый поход детей?!) – или жуткие по форме и кошмарные по содержанию кличи на обложках типа «Деритесь за политехнизм», «Мобилизуем на фронт техники пионерские батальоны»[180]180
  Ефетов М. Мозг завода. М.: Молодая гвардия, 1930.


[Закрыть].

В заключение описания образа положительного героя вернемся к его классическому облику. В первой главе при описании основополагающей плоскостно-плакатной поэтики Лебедева уже шла речь о расчлененных и локальных цветовых массах, из которых составлялся визуальный образ персонажа. Такая стилистика использовалась многими наиболее сознательными в конструктивистском отношении художниками. Например, прекрасный образец этого стиля представил Ниссон Шифрин в рисунке для обложки журнала «Йонге Вальд» [ «Юный Лес»] (Киев. 1923. № 1). Центральное место в композиции занимает квадратная стилизованная фигура лесоруба. Он высоко занес топор в революционном замахе, а вокруг беспорядочно лежат срубленные стволы. На заднем плане за спиной лесоруба вырастают геометрические громады нового города. Сочетание картинки с названием выглядит ныне чуть ли не иронически, хотя вряд ли это входило в намерения автора. Скорее, он в традициях новой русской культуры полагал, что насадить новый лес можно лишь после того, как вырубишь под корень старый.

Интересный сюжет фигурирует в книжке Сергея Третьякова «Пашка и папашка» (М.: Молодая гвардия, 1926) с весьма неплохими графическими композициями Самуила Адливанкина. Папашка-буржуй представлен несимпатичным толстяком, весьма напоминающим образцового лебедевского толстяка из «Мороженого» – он такой же пузатый и плоский, составленный из одноцветных графических блоков[181]181
  Еще одного буржуйского толстяка-обжору с классическим шаровидным пузом нарисовали П. Снопков и Б. Малаховский в книжке Асеева «Песни Пищика» (Л.: Радуга, 1925). Ну и, разумеется, пузатый толстяк из книжки Маяковского «Гуляем» в изображении Ирэны Сундерланд (ил. 24).


[Закрыть]. Его любознательный сын Пашка не желает следовать отцовским наставлениям и устраивает революционный бунт против папашки[182]182
  С папашками боролись не только Пашки (или Павлики), но и Ванюшки (Сценка для самодеятельного пионерского театра «Наши папаши», см.: Затейник. 1931. № 5. С. 36–39: там сын исправляет папашу, несознательного пьяницу), и Таньки (рассказ К. Минаева «Против отца» (М., 1927); через год по нему был снят фильм «Танька-трактирщица» режиссера Б. Светозарова).


[Закрыть]. Юмористические ситуации изобретательно развиты в рисунках Адливанкина, который, кстати, имел, вероятно, какое-то представление о работе с детьми, поскольку в 1921 году заведовал подсекцией художественного воспитания детей при Народном комиссариате просвещения (ил. 25 и 26).

Ил. 24. Маяковский В. В. Гуляем.

Рис. И. Сундерланд. Л.: Прибой, 1926

Ил. 25. Третьяков С. М. Пашка и папашка.

Рис. С. Адливанкина. М.; Л.: Молодая гвардия, 1927. Обложка

Ил. 26. Третьяков С. М. Пашка и папашка.

Рис. С. Адливанкина. М.; Л.: Молодая гвардия, 1927. Негритята

Еще один первоклассный образчик подобного стиля можно найти в картинках к книжке «Рынок»[183]183
  Шварц Е. Рынок. Л.: Радуга, 1925.


[Закрыть] художницы Евгении Эвенбах (ил. 27). Лебедевское начало признается там малозаметной цитатой-шуткой: на тележке мороженщика мелко написано «Мороженое Лебедева».

Из однотонных заливок, словно вырезанных из бумаги, с четкими геометрическими углами построены фигуры без объема и лиц. Многие даны в быстром беге или падении, то есть в динамических наклонах и как бы распадающихся частях тела. Самой красноречивой картинке с изображением бегущего (если условиться, что не падающего) мальчишки соответствует текст: «Эй, прохожие, с дороги, / А не то отдавим ноги»[184]184
  Кстати, рынку – весело-суматошной рыночной стихии, вырвавшейся в годы нэпа из-под контроля государственного конструктивизма, – посвящено несколько книжек второй половины двадцатых годов. В них подчеркивается бестолковость торговой и деревенской жизни, но и отдается должное нэпманскому изобилию («Нынче прямо нет проходу / От товару, от народу» – Е. Шварц «Рынок»); или взять простецки-глуповатые стишки Н. Шестакова из интересно построенной наподобие длинного торгового ряда книжки-раскладушки «Базар» с ил. Б. Покровского (М., 1928): «Тут – / Дуга и хомут. / Это кобыле / (и про нее не забыли)». Логически и стилистически завершает эту тему «Базар» Цехановского – сохранившаяся часть неоконченного анимационного фильма по «Сказке о попе и работнике его Балде» (текст за Пушкина писал А. Введенский). Механицизм плоских шарнирных марионеток, оживших в фильме, производит сильнейшее, отталкивающе-притягательное впечатление.


[Закрыть].

Ил. 27. Шварц Е. Л. Рынок.

Рис. Е. Эвенбах. Л.: Радуга, 1926. Разворот

Ил. 28. Гралица Ю. Детский Интернационал.

Рис. Г. Ечеистова. М.: ГИЗ, 1926. Обложка

Довольно часто, впрочем, в своих плоскостных литографиях художники рисовали лица[185]185
  См., например, книжку «О рыжем Гришке» (ил. 29), неожиданно эстетскую в своем брутальном плоскостном минимализме. Самое интересное, что такая книга вышла в провинции, в издательстве «Советская деревня»: Островская В. О рыжем Гришке и его приятеле косолапом мишке. Ил. С. Полевого. Курск: Советская деревня, 1927).


[Закрыть] – линиями изображали глаза и прочие части лица, а также штриховкой передавали светотень, то есть объем. При этом естественные округлости и «неправильная» рукотворность рисунка лица разительно диссонировали с монотонной машинной заливкой всей фигуры персонажа. В этом отношении показательны иллюстрации Георгия Ечеистова к нескольким книгам середины 1920‐х (ил. 28)[186]186
  См., например: Гралица Ю. Детский Интернационал. М.; Л.: ГИЗ, 1926.


[Закрыть]. Вполне артикулированно конструктивистские картинки Ечеистова своей уступкой классической штриховой манере в изображении лиц вызывают двойственное впечатление. Эстетическое качество заметно снижается из‐за отсутствия стилистической цельности. Последовательные, конструктивистской стратегии художники – такие, как Лебедев или Цехановский, – подобных «слишком человеческих» резерваций не допускали и отказывались от лиц начисто. А в предельных случаях – не только от лиц.

Ил. 29. Островская В. О рыжем Гришке и его приятеле косолапом мишке.

Ил. С. Полевого. Курск: Советская деревня, 1927

Апофеозом и во всех отношениях предельным выражением конструктивистских принципов изображения нового человека можно считать малозаметную картинку М. Цехановского в весьма важной книге «Топотун и книжка»[187]187
  Ионов И. Топотун и книжка. Л.: ГИЗ, 1926.


[Закрыть]. Там, изображая новые детские книжки, только что отпечатанные в типографии, Цехановский рисует обложку с названием «Советские ребята» и под этим названием – пионера с горном[188]188
  Это было далеко не единственное обращение Цехановского к пионерской тематике. В 1926 г. он оформил книгу «Пионерский устав» (автор текста Л. Савельев), где изобразил множество в точности повторяющих друг друга фигурок с телами, состоящими из разомкнутых сегментов и с блекло-розовым овалом вместо лиц. Рисунки великолепно дополняют правила поведения юных пионеров, создавая жутковатый визуальный контекст для отвлеченно моралистических заповедей. Комментарием к этим картинкам могут служить методические наставления такого типа: «В Международную Детнеделю следует обратить особое внимание на коллективные крики, которые, кроме агитационного значения, сплачивают и объединяют ребят. Коллективные крики кричатся обязательно в такт (под ногу во время ходьбы, а когда стоят, то лучше под помахивание руки вожатого)» (V Международная детская неделя. Сб. / Сост. И. Разин, Н. Потапов. М., 1925. С. 59). Говоря о книге Л. Савельева, уместно здесь упомянуть о книге его приятеля-обэриута Хармса «Миллион». Весьма популярная среди интеллигентских родителей и в позднесоветский период, она восходит не только к детским считалкам, но и, по справедливой догадке, к колкрикам и пионерским речевкам: «Не только счет и маршевый ритм, но и само содержание стихотворения связано с речевкой: в тексте описывается маршевое прохождение пионерского отряда» (Леонтьева С. Г. Литература пионерской организации: идеология и поэтика. Дисс. … канд. филол. наук. Томск, 2006. С. 53). Сравним речевку отряда юных журналистов:
– Кто идет? – Мы идем, четко и быстро– А куда? – Статьи писать. Мы –  журналисты.– Раз –  два… – Статья готова– Три-четыре… – Пишем снова!– Наш девиз… –  «Не пищать, стенгазету выпускать»– Пусть она не будет броской. – Но зато по смыслу хлесткой  (Речевки юных пионеров и октябрят / Сост. Э. Дамбран. Рига, 1970. С. 5; цит. по: Леонтьева С. Г. Литература пионерской организации… С. 47) – и:
Шел по улице отряд –сорок мальчиков подряд:раз, два,три, четыре. (Хармс, «Миллион»)

[Закрыть].

Весьма тщательно и геометрически точно изображены короткие пионеровы штаны, одноцветный с ними синий шлем (или панама), красный треугольник галстука, черные ботинки, сумка на ремне и дудка с раструбом, но между всем этим оставлены зияющие пустоты – человеческого тела в этой одежде нет. Шлем, галстук и сумка висят на некоей невидимой основе. Живая плоть из этого выверенного по линейке, плоскостно-фактурного и угловатого конструктивистского визуального текста удалена напрочь – как нечто криволинейное, изменчивое, биологически сырое и неодномерное[189]189
  Это отметила Н. Скрадол: «Стремление к упрощению, даже за счет того, что неорганическое и мертвое перевешивает органическое, – это часть попыток достичь полной унификации опыта» (Skradol N. Homus Novus… P. 51).


[Закрыть]. Есть воистину жуткий символизм в сочетании названия «Советские ребята» и пустой форменной одежды, репрезентирующей ребенка[190]190
  Следует оговориться, что эту композицию Цехановский взял из собственной обложки журнала «Советские ребята» (1926. № 1). И там пионеровы руки-ноги обозначены однотонно, телесным цветом. При повторении этой картинки в уменьшенном виде в «Топотуне и книжке» этот цвет отсутствует.


[Закрыть]. Начав с задачи изображать константную, объективную суть человеческого тела – структуру, костяк и истинный принцип устройства, – конструктивизм пришел к полной противоположности – к устранению этого тела из своего максималистского проекта ввиду невозможности окончательно и последовательно редуцировать живое к неживому. В итоге наиболее точной и правильной, а потому единственно допустимой визуальной характеристикой персонажа оказалась его социальная оболочка – форменная одежда. Честно фиксируемой константой стала эта унифицирующая оболочка, а неуловимой и подлежащей устранению переменной – индивидуальная биологическая начинка. И стратегия устранения ее на разных уровнях той семиосферы была в принципе сходной: типизирующее обезличивание вплоть до полного отказа от изображения или – на уровне социального конструирования – «пуля в серединку, / в самую начинку».

Ил. 30. Ионов И. И. Топотун и книжка.

Рис. М. Цехановского. М.; Л.: ГИЗ, 1926

Комплементарной оппозицией минус-органическому герою Цехановского в той же книге «Топотун» является портрет ее заглавного персонажа – механического робота Топотуна. Это иная ипостась положительного героя конструктивистской детской книги. В отличие от живых тел, прикрытых одеждой, этот механический человечек создан из отдельных, ажурных, просматриваемых насквозь элементов и сочленений. Он вовсе не нарисован и даже не прочерчен по линейке – он хитроумно скомбинирован художником-конструктором из элементов типографской кассы: всевозможных линеек, выкружек, шпонок и непонятного назначения геометрических деталей (ил. 30). Абсолютной правильности его облика не вредит никакое случайно-неточное прикосновение руки живого человека. Это графический readymade, всегда неизменный и одинаковый, в коем конструктор празднует победу над креативным произволом и непредсказуемостью художника.

Робот Топотун представляет собой оппозицию живому мальчику не только на визуальном уровне, но и на литературно-сюжетном. Он действует как разумно-правильный персонаж, обучающий неаккуратного грязнулю, как надо обращаться с книжками[191]191
  Книжки о книжках были вообще популярны. Тот же Цехановский оформил своими геометрическими плоскостями дотошно-скучный рассказ Б. Житкова «Про эту книгу» (М.; Л.: Госиздат, 1927). В разительно иной, экспрессивной манере была сделана уже поминавшаяся книга С. Маршака «Книжка про книжки» (Л.; М.: Радуга, 1926).


[Закрыть]. В основе сюжетной завязки здесь лежит тот же прием, что и в «Мойдодыре», где есть тот же грязнуля vs. «кривоногий и хромой»[192]192
  Обратим попутно внимание на мифологическую хромоту.


[Закрыть] умывальник – механический очиститель, исправитель и научитель неорганизованной и грязной живой материи. Заметим мельком константную характеристику живого и биологического – грязь. Загрязнение в процессе подверженной случайностям и неорганизованной жизнедеятельности и подлежало ритуальному очищению (как формальной регламентации, так и омовению) с помощью внебиологической, но по-своему одушевленной силы – варианта божества. Причем бог этот был уже не просто из машины (являлся он «из маминой из спальни» – намек на родительское суперэго), он и был попросту машиной. Ионов и Цехановский использовали сюжетную находку Чуковского, довольно искусственно присоединив ее к жанру «как что делают», в данном случае – книги в типографии. Вместе с тем Цехановский довел тему механического учителя (пугающего и карающего учителя) жизни, лишь намеченную Чуковским, до логического предела. В этом, кстати, проявилась характерная особенность Цехановского, который в разных вариантах своего совокупного текста показывал крайние случаи конструктивистской стратегии, выходя из мультиплицированности в мультипликацию, из обезличенности – в бестелесность, из механистичности и типографики – в область создания фантастических механических персонажей. Эти персонажи и являют собой тот утопический полюс, в направлении коего двигалась детская литература и графика 1920‐х годов в попытках создания образа положительного героя[193]193
  См. также статью Джона МакКэннона «Маленькие шестеренки большой машины: научные и технологические утопии в советской детской литературе, 1921–1932» (McCannon J. The Smallest Cogs in the Great Machine: Scientific and Technological Utopias in Soviet Children’s Literature, 1921–1932 // Journal of Popular Culture. 2001. № 34.4. Р. 161–176).


[Закрыть].

Детки-разноцветки

Интернациональная тема (преимущественно изображение угнетенных негров и китайцев и былинно-сказочная помощь им советских детей) заслуживает краткого, но отдельного обзора.

Издавались на эту популярную тему и сравнительно безобидно-нейтральные книжки, например «Дети негры»[194]194
  Сафонова Е. Дети негры. М.: ГИЗ, 1930.


[Закрыть], «Негритенок Ялинг»[195]195
  Глоба-Михайленко К. Негритенок Ялинг. М.: Правда, 1930.


[Закрыть] или «Разноцветные ребята»[196]196
  Агнивцев Н. Разноцветные ребята. Худ. А. Бонч. М.; Л.: Радуга, 1928.


[Закрыть]. Последняя состоит преимущественно из мелких фигурок с рифмованными подписями типа «китайчонок-арапчонок». Все они совершенно однотипно бегут в одном направлении, а в конце водят хоровод в сопровождении воспитательного текста, который начинается словами «требуем единогласно…», после чего идет длинный перечень требований, коим должны удовлетворять хорошие дети; перечень кончается строкою «и в носу не ковырять». В чем нельзя отказать Агнивцеву, так это в своебразном (и сравнительно беззлобном) юморе, кочующем из книжки в книжку. Так, в его книжке «Маленький черный Мурзук» (худ. С. Адливанкин) африканцы выглядят как большие дети, иногда вполне гротескные, хотя изображены они с заметной симпатией (ил. 31). Один рисунок сделан, как мне кажется, не без обоюдоострой иронии: с одной стороны, художника веселят простодушные дети природы, которые пляшут в экстазе от даровой выпивки, бус и полосатых штанов, а с другой стороны, он саркастически метит в западных капиталистов, чьи сатирические изображения в цилиндрах и полосатых штанах были общим местом в визуальном революционном дискурсе тех дней. Комический эффект здесь усилен типичным для детских книжек приемом нелепицы: на голые ноги пляшущих негров нацеплены крахмальные манжеты (непременная деталь буржуйского костюма в советских карикатурах). Картинку сопровождает такой текст:

 
Негры бусы понавесили
И запели очень весело:
«Ай-да-да! Ай-да-да!
Ай, какие господа!
Под их властью, обязательно,
Будем жить мы замечательно!»[197]197
  Агнивцев Н. Маленький черный Мурзук. Ил. С. Адливанкина. М.: Молодая гвардия, 1926. С. 10.


[Закрыть]
 

Ил. 31. Агнивцев Н. Я. Маленький черный Мурзук.

Рис. С. Адливанкина. М.: Молодая гвардия, 1926

Вполне весело-юмористически, хотя и совершенно неполиткорректно по позднейшим меркам, выглядят негритята с книжками в книжке С. Третьякова с рисунками того же С. Адливанкина «Пашка и папашка» (см. ил. 25 и 26 на с. 130–131). Незамысловатые рифмы на «-ята» были вообще в большом ходу. Например, в «Песне МЮД’а» пелось:

 
Примыкайте, октябрята,
С разных стран, со всех дорог.
Монголята,
Китаята,
Индусята,
Весь Восток[198]198
  Песня эта (с пометой «маршевый темп») наличествует в книге методических указаний по работе с малышами: Работа группы октябрят // Сост. М. Андреев и А. Яхимович. М.; Саратов, 1929. С. 79–80. Она достойна того, чтобы привести из нее еще кусок:
Маршируя чрез окопы,Через прах любой тюрьмы,С песней в грудь карги-ЕвропыКИМ-значок впаяем мы.

[Закрыть].
 

Рифмам на «-ята» вторили рифмы на «-чата»:

 
Все турчата,
Япончата,
Негритята,
Китайчата, –
Для советской стороны
Ребятишки все равны[199]199
  Яковлев П. Дзынь-Фу-Фун. Для октябрят про китайчат. Рис. А. Воронецкого. Ростов, 1926.


[Закрыть].
 

Но еще популярнее были книги иного, более агрессивного типа. Для положительного героя советских книжек 1920‐х годов приключения в Африке, Китае и прочих небывалых странах служили возможностью утвердить свои сказочные силы почти реалистическим и классово выдержанным способом, не прибегая ни к волшебным территориям, ни к битвам с нечистой силой, отметенной за неправдоподобие.

Условно можно разделить детские книжки про Африку на две группы. В одной вполне традиционно по отношению к туземцам настроенные авторы описывают их в малопристойном карикатурном виде, что самым парадоксальным образом уживается с новыми заветами пролетарского интернационализма. В другой – расовые проблемы идентифицируются с классовыми.

К первой группе относятся книги типа «Деток-разноцветок» С. Полтавского с иллюстрациями С. Чехонина (М.: ЗиФ, 1927). Тексты там примерно такие:

 
Сидит негритенок-плакса,
С головы до ног
Черный, как вакса.
 

Ил. 32. Полтавский С. П. Детки-разноцветки.

Рис. С. Чехонина. М.: Молодая гвардия, 1926

Иллюстрация выполнена в еще менее приличной, гротескной манере (ил. 32). Персонаж производит отталкивающее впечатление, но сусально прилизанный мальчик Ваня реагирует на плаксу-ваксу иначе:

 
Развеселился наш Ваня.
Подумал: «Тогда
Желтого мальчика
Подать мне сюда!»
 

Чехонин незамедлительно подает Ване китайца, который выглядит еще отвратительнее, чем негритенок. Потом приходит красный мальчик, и все вместе принимаются есть бананы. Классовых лозунгов при этом не выдвигается. Эти иллюстрации выполнены вне рамок строгого конструктивистского дискурса, но вместе с тем Чехонин в них далеко ушел от старых своих мирискуснических принципов. С мейерхольдовыми арапчатами 1910‐х годов, милыми и пряными, его детки-разноцветки не имеют ничего общего. Это был шаг в сторону попсового китча нэпманского толка – изображение ярмарочных уродцев-инородцев, чтобы публике было смешно.

Ил. 33. Зилов Л. Н. Май и Октябрина: Сказка.

Рис. Вл. Орлова. М.: Мосполиграф, 1924. Обложка

Революционной агитации хватает и в книге Льва Зилова «Май и Октябрина» (ил. 33). Кругосветный полет советских детей на постели («Винтом завертелась швабра». – Курсив мой. – Е. Ш.) проходит под лозунгом:

 
Дети помогут
Неграм, индийцам, китайцам.
 

Ил. 34. Зилов Л. Н. Май и Октябрина: Сказка.

Рис. Вл. Орлова. М.: Мосполиграф, 1924. Негритянский танец

Японским детям (видимо, дабы не заржавел их самурайский дух) Май заявляет: «только шашка вам дверь прорубит / в царство свободы» (с. 33). Но наиболее интересны эпизоды в Африке. Художник В. Орлов в нескольких иллюстрациях изобразил устрашающе зверовидных негров в виде непроницаемо черных извивающихся силуэтов с нечеловеческой пластикой (ил. 34). Под одной картинкой дана восхитительная по-своему стихотворная подпись:

 
И негры, сверкая глянцем,
Своим предавались танцам[200]200
  Зилов Л. Май и Октябрина. С. 40, 33.


[Закрыть].
 

Черный хоровод удивительно похож на «Танец» Матисса, что, впрочем, неудивительно. Стихи же Зилова временами сильно отдают Маяковским.

Подвиги советского мальчика в буденовке предполагают его заведомое первенство в делах и суждениях перед всеми инородцами. Впрочем, в некоторых книгах того времени особо подчеркивается, что инородцами называть все эти народцы не по-советски, именовать их следует туземцами[201]201
  Савельев Л., Потапов Л. Как живут народы Северного края. М.; Л.: ГИЗ, 1928. С. 3.


[Закрыть]. В другой книге – «Комсомольцы в дебрях Африки» – герои прямо заявляют по поводу надоевшего им туземного вождя: «Свергнем царенка и образуем Негритянскую Советскую Республику!»[202]202
  Тупиков П. Комсомольцы в дебрях Африки. М.: Молодая гвардия, 1923. С. 79. Обращает на себя внимание то, что по дебрям комсомольцев, а заодно и читателей водит Тупиков (такой псевдоним избрал себе плодовитый беллетрист Павел Георгиевич Низовой (1882–1940). Стоит отметить, что многие страницы этой книжки в экземпляре РГБ остались по сей день неразрезанными.


[Закрыть]

В уже упоминавшейся «Дзынь-Фу-Фун», книжке про голодных китайских сироток, которых берет на корабль советский матрос, детей без зазрения совести называют то косоглазыми, то более ласково – косоглазенькими:

 
Солнце скрылось за горами.
Яша, парень молодецкий,
С косоглазыми друзьями
Вышел на берег советский.
 

Осмеивание «дикарей» характерно для множества книг того времени, не считая вышеупомянутых. Это и «Письма из Африки» (авт. Беюл [Заболоцкий], ил. Н. Лапшина, М.; Л.: Молодая гвардия, 1928), и «О том, как шоколад приехал в Моссельпром» и мн. др. Рассказывая стихами о процессе изготовления шоколада (жанр производственной книги), Елизавета Тараховская сообщает попутно много сведений из области этнографии и пролетарского интернационализма:

 
Негритенок Самми
(Знаете вы сами)
Далеко живет.
Мальчик он хороший,
Но черней галоши
У него живот.
Он не ходит в школу,
Бегает он голый
С краснокожим Джо.
Щеголь по природе,
Джо одет по моде,
Очень хорошо:
Перья на макушке,
В ухе побрякушки
И браслет в носу.
Дикие мальчишки,
Попки и мартышки
Бегают в лесу[203]203
  Тараховская Е. О том, как приехал шоколад в Моссельпром. Рязань [напечатано в Москве]: Друзья детей, 1925.


[Закрыть].
 

Мальчишки и мартышки собирают какао-бобы, которые отправляют в Москву, на фабрику «Красный Октябрь». Показательно, что тем, у кого черней галоши живот и браслет в носу, автор, заботящийся о шоколаде для пролетарских детишек, дает наставления:

 
За работу дружно!
Плод разрезать нужно,
А не сунуть в рот!
 

По поводу иллюстраций можно заметить, что они вполне профессиональны и по-своему неплохи. Это цветные литографии с большими яркими плоскостями в духе Лебедева. Впрочем, Юлию Ганфу ближе, видимо, были негритята и мартышки – в их изображении чувствуется некая патерналистская симпатия. Что же касается образов пролетариев, то соответствующая иллюстрация на с. 7 изображает их в виде угловато-зверовидных манекенов с привкусом шпаны, кучками клубящейся под вывеской «Красный Октябрь».

Вообще, негритянская (или популярная китайская) тема имела двойственный подтекст. Позволяя проявлять классовую солидарность и сочувствие (см., например, книжку «Рикша из Шанхая» Николая Агнивцева[204]204
  М.: Молодая гвардия, 1927; рис. С. Адливанкина.


[Закрыть]), она давала возможность в замаскированной форме выразить потребность в садистическом дискурсе. Как мы видели ранее, потребность эта была свойственна и детям, и взрослым. Так, деревенские дети просили библиотекаря: «Про негров дай, как над ними истязаются, англичане-то, привяжут к дереву да пополам, трах, и готово ‹…› читать такую хочу книгу, мороз дерет по шкуре»[205]205
  Обнинская Ю. Дети в деревенской библиотеке. С. 44.


[Закрыть]. В книге «Повесть о негритенке» сладострастно-балладно перечисляются мучительства, учиненные над черными в Америке. Впрочем, негры и сами не отстают. Размером «Товарищ, я вахту не в силах стоять» эпически повествуется о классовом гневе старого негра:

 
И дрогнул его перекошенный рот,
И кровь в голове помутилась,
Мелькнули деревья, поля и маис.
Под сердцем дыхание сперло;
А руки рванулись к смеющейся мисс
И вдруг –  ухватились за горло[206]206
  Алтаузен Дж., Ковынев Б. Повесть о негритенке. М.; Л.: ГИЗ, 1928. С. 13–14.


[Закрыть].
 

Негр-душитель (в отличие от Отелло он ухватился за горло мисс, нимало ему не принадлежавшей) в соответствии с классовым темпераментом авторов полностью ими оправдан, и с большим сочувствием они повествуют, как маленький негритенок, обидевшись за старого, «белую виллу решил ‹…› поджечь»[207]207
  Хоть и предполагаю, что скучные искусствоведы-ученые скажут, что я чрезмерен, не могу удержаться от сопоставления цветовой символики: «черное – белое». На стороне черного выступают вместе с негром не только «черная злоба, святая злоба», но и Черный Квадрат, и «Искусство негров» В. Матвея, вышедшее по протекции Маяковского («Блек энд уайт») в Петрограде в 1919 г. На стороне белого же – не только белые стены виллы, но и белая раса.


[Закрыть]. Сделав свое дело, он находит убежище на советском корабле, и советский капитан его учит:

 
…дело не в том,
чтоб сжечь ненавистную виллу.
Нет! Надо на виллы подняться войной
И под пулеметные трели
Устроить такое, чтоб все до одной
Проклятые виллы сгорели[208]208
  Алтаузен Дж., Ковынев Б. Повесть о негритенке. С. 30.


[Закрыть].
 

Получив урок политграмоты, негритенок, счастливый, отбывает в СССР, и если сконтаминировать этот хеппи-энд со счастливым концом другой книжки, то мы узнаем, что

 
Туа живет в СССР.
Туа –  чумазый пионер[209]209
  Валентин З. Негритенок Туа. М.; Л.: Молодая гвардия, 1925. С. 22.


[Закрыть].
 

Рисунки в обеих книжках (известного В. Бехтеева и неизвестного монограммиста Л. М.) совершенно неинтересные, за исключением бойко нарисованной обложки в книге З. Валентина, изображающей негритенка с гротескными губами[210]210
  С губами отличился и Н. Акимов в книжке с текстом В. В. Князева «Умный удав» (Пг., 1923). Его негритенок на обложке оснащен солидным брюшком и многочисленными выпуклостями, самая заметная из которых – это огромный округлый зад. Ярко-красные губы на сапожно-черном лице можно отметить и у Д. Буланова – обложка книги С. Вазы «Вот так штука – радионаука» (М., 1925). Наконец, великое множество задастых и губастых негров изобразил Адливанкин в книжке Агнивцева «Маленький черный Мурзук» (М.; Л.: Молодая гвардия, 1926).


[Закрыть] и зубами в половину физиономии и в красном галстуке. Галстук вообще любили пририсовывать классово близким туземцам. Так, в книге М. Шкапской «Алешины галоши» один рисунок художника Альфонса Жабá изображает отменно черных голых африканцев с барабаном, красным знаменем и в пионерских галстуках. Рисунку соответствует такой стихотворный текст:

 
Вскоре случилась оказия –
Пионеры ехали в Азию,
А из Азии в Африку собирались:
Там у них африканцы объединялись.
 

Помимо пионерских галстуков негритята могли быть уснащаемы буденовками – например, в книжке Г. Давидова «Как негритенок Джой стал юным пионером» (М.: Госиздат, 1925). Художник Николай Богораз нарисовал на обложке слоненка с преогромными ушами (и в галстуке), а рядом – в виде черного силуэта – изобразил негритенка с развевающимися ушами буденовки. Эти уши Джой получил, когда вступил в отряд юных пионеров, соблазнившись лозунгом:

 
Ленин –  вождь наш и глава.
Маршируй-ка –  раз и два[211]211
  Давидов Г. Как негритенок Джой стал юным пионером. М.: Госиздат, 1925. С. 11.


[Закрыть].
 

Значительно более качественные в художественном отношении иллюстрации к теме классовых боев и мирового пожара на Востоке дала Вера Ермолаева в книге Я. Миллера (Н. Заболоцкого) «Восток в огне» (М.: Молодая гвардия, 1931). На развороте с текстом:

 
Пойте, пионерские
Вольные фанфары.
Солнце на востоке
Как огромный метеор.
Вспыхнули калькуттские
Рабочие кварталы,
Вспыхнул, разгорается
Винтовок разговор, –
 

она нарисовала огромный красный шар солнца, темные дома, трубы и толпу мелких фигурок с флагами.

По-провинциальному бесхитростное и форсированное сочетание всех аспектов интернациональной темы представлено в книге «Ваня в Китае»[212]212
  Шапошников Г. Ваня в Китае. Ростов н/Д.: Сев. – Кавказ. ОДН, 1927.


[Закрыть]. Иллюстрации – аляповато яркие литографии – художника А. Калиниченко не имеют, строго говоря, ничего общего с конструктивистской стилистикой и интересны, пожалуй, скорее АХРРовской неаккуратной развязностью. В сюжетном отношении текст представляет собой сон пионера под Первое мая, в коем он летит в Китай. И в Китае, то есть во сне, пионер Ваня удовлетворяет сразу два своих комплекса: власти и созерцания жестокости. На одной картинке «страшный Чжан-дзо-лин, / Злой китайский властелин» весьма натуралистически рубит окровавленным мечом головы связанным компатриотам, а на другой (последней – мажорно финальной) Ваня в пионерском галстуке, полувоенном френче и в сапогах здоровается за руку с китайчатами, которые вдвое меньше его ростом. Заповеди братства и равенства, как видно, нимало не подразумевали демократической изокефалии в отношениях с трудящимися Востока[213]213
  Забавно, что советский пионер мог также оказаться в роли пигмея – в сопоставлении с советскими наркомами. В книжке Н. Агнивцева «Твои наркомы у тебя дома» (М.: Октябренок, 1926) на первой же странице под названием «Наркомпрос» два Константина – Елисеев и Ротов – изобразили А. В. Луначарского с глобусом в руке нависшим над ребенком, который, будучи в пять раз меньше наркома, испуганно смотрит на него – похоже, опасаясь, что тот изготовился стукнуть его глобусом за нерадивость.


[Закрыть]. Старший брат, он же юный номенклатурщик из глубинки – эта фигура для последующего десятилетия будет более характерна, нежели авангардные персонажи конструктивистского дискурса. Вожди и ответработники партийного типа в революционно-авангардную стилистику конструктивистского толка влезали довольно туго, что и сказалось в начале 1930‐х самым непосредственным образом на первоначальном проекте, потребовав его коррекции. Примечательно, что в год Великого перелома, он же год новой серьезности, в книжке про Международный детский коммунистический конгресс, он же Первый всесоюзный слет пионеров (Олег Шварц. Слет. М.; Л.: Госиздат, 1930) иллюстрациями служили не рисунки, а фотографии участников, среди которых были «негры, китайцы, немцы, англичане, американцы, шведы и ребята из многих других стран» (с. 25), а также товарищ Сталин[214]214
  См. фотографию детей, наряженных курами, еще и в книге Борецкого «Догоним американскую курицу».


[Закрыть].

Ил. 35. Зилов Л. Н. Май и Октябрина: Сказка.

Рис. Вл. Орлова. М.: Мосполиграф, 1924

Заложенные в 1920‐х годах основы причудливого советского интернационализма получили в детской книге специфическое, более острое и не прикрытое элементарной взрослой вежливостью или дипломатичностью преломление. Оно отозвалось в нескольких поколениях советских людей глубоко въевшимся пренебрежением к «чучмекам» и «шоколадкам» и осознанием собственной великой миссии любить, помогать, выручать и образумливать – почетной обязанности старшего брата.