Текст книги "Лесная банда"

Глава 7
Откройте, военная контрразведка!

Двадцать четвертый дом на Львовской улице находился на границе старого и нового города и буквально утопал в разросшихся каштанах. Дом с черепичной крышей, подсвеченный полной луной, выглядел особенно красивым. Некогда в нем проживала знать, о чем свидетельствовала лепнина на фасаде в стиле барокко. Даже через минувшие столетия было видно, что рельефы не потускнели и оставались в первозданном облике, как задумал их некогда архитектор. Таких домов в городе было немного, а те, что уцелели, были изрядно покалечены во время штурма. Удивительно, как этому удалось уцелеть среди моря огня. Видно, его оберегали те самые ангелы, что смотрели со стен здания.

В окне угловой квартиры на втором этаже горел свет. Хозяева не спали. Здесь проживала немолодая неприметная пара. Мужчине слегка за шестьдесят: бородатый, располневший, сильно припадавший на правую ногу. Женщине около пятидесяти. Она была тощая и крепкая, как высушенная доска.

К дому подошли вшестером, спрятались в густой тени разросшегося каштана, откуда хорошо просматривались вход в дом и тускло горевшее окно.

– Женщина дважды выходила из квартиры, – доложил капитан Митюков. – Один раз ходила на рынок, а в другой раз отнесла сапожнику обувь. Никаких подозрительных контактов не заметили. Мужчина вышел один раз – побродил вокруг дома и вернулся обратно. Ни с кем не встречался.

– Кто-нибудь сейчас наблюдает за домом? – спросил полковник Михайлов.

– Двое оперативников, – охотно отозвался капитан.

– Один в сквере, – показал он на противоположную сторону дороги. – Видны сразу подходы с двух сторон, а другой вон там в глубине двора запрятался. Как только войдет кто-то из посторонних, они должны будут сразу заблокировать выход. Но пока ничего такого…

Полковник Михайлов одобрительно кивнул:

– Пусть останутся на своих местах.

Затем вошел в подъезд дома. За ним, стараясь не отстать, устремился капитан Митюков с бойцами. Бойко и гулко, нарушая покой уже уснувшего дома, застучали кованые каблуки сапог по гранитным ступеням.

Поднялись на лестничную площадку, ставшую вдруг сразу тесной. Эхо умерло. Восторжествовала тишина. Надолго ли…

Капитан Митюков уверенно постучал в шестую квартиру:

– Открывайте!

– Кто там? – спросил встревоженный женский голос.

– Военная контрразведка.

Возникла затяжная пауза. Бойцы, стоявшие напротив двери, опасаясь стрельбы, отошли в сторону. Вытащив пистолет, отступил за угол и капитан. Дверь простая, можно выбить двумя сильными ударами, но существовал серьезный риск нарваться на встречную пулю.

И вот когда уже казалось, что штурма не избежать, изнутри провернулся ключ и дверь приоткрылась.

– Проходите, – беспристрастно произнесла женщина.

На худом, не лишенном привлекательности лице безмятежность.

– Признаюсь, очень удивлена.

– Ничем не можем помочь.

Вошли в коридор, в котором уже стоял хозяин квартиры и в недоумении, какое может быть у человека непричастного, почесывал бороду.

– Это какая-то ошибка, – удивленно произнес он. – Неужели вы думаете, что мы какие-то шпионы? Мы здесь живем с тридцать девятого года и никогда не были ни в чем замешаны.

Остановившись напротив хозяина, полковник Михайлов произнес:

– А теперь давай поговорим о Шуляке.

Лицо мужчины оставалось по-прежнему спокойным; вот только нижняя губа слегка дрогнула, выдавая волнение.

– Я не знаю никакого Шуляка.

Усмехнувшись, Михайлов произнес:

– Это немецкий агент. А вот псевдоним у него Шуляк. В ваших интересах рассказать нам всю правду.

– Вы гарантируете жизнь мне и моей жене? Она тут ни при чем, – хозяин быстро взглянул на женщину, сидящую на диване под присмотром двух красноармейцев.

– Мы проверим, насколько она здесь ни при чем… Ваша откровенность будет учтена на суде. Большего обещать вам не могу. Если вы откажетесь отвечать на вопросы, то у вас не будет ни малейшего шанса на спасение и по решению военного трибунала фронта вы будете расстреляны в ближайшие часы, – предупредил Михайлов.

– Хорошо, я все расскажу. Что именно вас интересует? – подавленно произнес хозяин.

– Ваше настоящее имя.

– Феликс Виль. Я из прибалтийских немцев. Резидент военной немецкой разведки в Станиславской области. Был отправлен в Станислав в августе тридцать девятого, за месяц до его вхождения в состав Советского Союза.

– Вы знаете Шуляка?

– В тридцать пятом мы вместе с ним проходили переподготовку в Берлине в учебном лагере абвера.

– Его настоящее имя?

– Я не знаю. У каждого из нас был псевдоним. Под псевдонимом Шуляк он проходил обучение.

– Как связывались с центром?

– По рации.

– Где рация?

Небольшая заминка, после которой последовал уверенный ответ:

– Я припрятал ее в лесу. Из леса в назначенное время выходил на связь.

– Как вы узнали о прибытии Шуляка?

– Об этом мне сообщили из центра три дня назад по рации.

– Шуляк сейчас в городе?

– Да… В тайнике оставил записку, что будет у меня сегодня. Я должен свести его с Захаром Балакуном, командиром куреня.

– С какой целью?

– Мне об этом неизвестно.

– Когда именно должен подойти Шуляк?

Феликс Виль посмотрел на часы, висевшие на противоположной стороне стены и ответил:

– Он может подойти в любую минуту.

– Послушай, если ты ему подашь сигнал тревоги и встреча не состоится… – строго произнес полковник Михайлов. – Обещаю тебе, что ты не доживешь даже до завтра. У меня есть на это право!

– Потушите свет в соседней комнате и на кухне, должно гореть только угловое окно. А еще задерните занавески… И скажите своим людям, чтобы они не топтались здесь и не рыскали у меня по шкафам! – неожиданно вспылил резидент. – Это страшно действует мне на нервы!

– Посидите пока, – миролюбиво приказал Михайлов подчиненным

– Когда он позвонит, то на мой вопрос «Кто там?» должен будет ответить, что ищет Шулейко, – спокойным голосом продолжал резидент. – Вы должны будете ответить, что он ошибся и Шулейко проживает этажом выше.

Теперь лампа горела лишь в гостиной, пуская рассеивающийся лоскут света в коридор. Неровное освещение погружало квартиру в полумрак. Супруги сидели по отдельности, поглядывая друг на друга. Время в ожидании тянулось медленно.

Прозвеневший звонок показался неожиданным.

– Это он? – спросил Михайлов, посмотрев на резидента.

– Больше некому.

Полковник поднялся и подал знак Митюкову, чтобы направлялся следом. Встали по обе стороны от двери.

– Кто там? – нейтральным голосом поинтересовался Алексей Никифорович.

– Это квартира Шулейко?

– Вы ошиблись, Шулейко живет этажом выше, – уверенно проговорил Михайлов и открыл дверь. У порога стоял молодой мужчина в черном пиджаке и серых брюках. На вид немногим за тридцать. Обыкновенный типаж. Русоволос. Сухощав. Подтянут. Правильные черты лица. Ничего такого, что указывало бы на врага.

Широко улыбнувшись, полковник Михайлов распахнул дверь пошире и пригласил:

– Проходите.

Гость сделал расслабленный шаг, а потом вдруг резко развернулся и метнулся на лестничную площадку. Прыгнув через ступени, он столкнулся с бойцами, поднимавшимися по лестнице.

– Стоять!! – гаркнул один из них, дюжий сержант, бежавший первым.

Приостановившись, Шуляк сунул руку в карман, но ему на спину уже наваливался полковник Михайлов. Подскочивший капитан Митюков выворачивал шпиону руку. Громко бахнул выстрел, и на гранитный пол упал «вальтер».

– Никого не зацепило?

– Все в порядке, товарищ полковник, – ответил сержант.

– Все, отбегался, господин Шуляк.

Подбежавший красноармеец умело и быстро стянул запястья шпиона узким ремнем.

– Чего встал? – поторопил полковник. – Ты, кажется, в гости хотел? Вот и проходи давай!

Прошли мимо гостиной, где понурые хозяева, не смея глянуть на вошедших, сидели на прежних местах под присмотром бойцов, и вошли в соседнюю комнату, небольшую, но уютную.

– Устраивайся, Шуляк, – сказал полковник, указав на стул, стоявший подле стола. Шуляк сел и посмотрел на полковника, расположившегося напротив.

– Резидент нам все рассказал про вас, нет смысла отпираться. Остался единственный вопрос: с какой целью вы хотели встретиться с командиром куреня Балакуном.

Шуляк оскалился:

– Вот вы у него и спросите, если он все знает.

– С вами или без вас – мы все равно узнаем. В том числе и про вас. Обещаю!.. Возможно, на это потребуется некоторое время. Но мы будем знать, где вы проживали на территории Советского Союза, выйдем на ваших друзей, родственников, все-таки не так много людей с псевдонимом Шуляк. Ваша фотография будет храниться в каждом подразделении государственной безопасности. Ее будут показывать всем, кто прошел через школы абвера, а таких наберется немало. Обязательно отыщется человек, который вас знает в достаточной мере. А дальше мы уже никого не пожалеем, пострадаете не только вы, но и ваши близкие.

– Вот за это я и ненавижу большевиков. Они все вырубают под корень. После них остается только одна пустыня.

– У меня не так много времени, чтобы вести с вами столь щепетильные беседы. Даю вам три минуты на обдумывание моего вопроса. Если за это время я ничего не услышу… вашим делом займутся другие люди, и будут разговаривать они совсем иначе…

– Не нужно трех минут, я скажу…

– Благоразумно. Начнем с самого начала, по протоколу… Имя? Звание? Причина появления здесь?

– Генрих Хорх. Капитан немецкой разведки. Я уполномочен немецким командованием и абвером связаться с руководителями Южного штаба УПА.

– Какова цель… такого визита?

– Немцы хотят проводить в тылах Красной армии подрывную деятельность и просят содействия повстанческой армии. Руководство УПА выдвинуло встречное условие, при котором такое сотрудничество может состояться.

– И какое же?

– Первое из них – это освобождение из-под домашнего ареста лидера украинских националистов Степана Бандеры. Второе – Германия гарантирует создание независимого украинского государства. Еще немецкая сторона обеспечивает повстанческую армию обмундированием, средствами связи, медикаментами, деньгами, продовольствием. А также немецкие разведорганы должны создать диверсионные школы, в которых будут обучать украинских повстанцев военной подготовке и радиосвязи. Имеются еще кое-какие вопросы, но более мелкие. По ним проблем быть не должно.

– С кем-нибудь из командиров повстанческой армии вы знакомы?

– Как-то не доводилось. Но обо мне они слышали. И ждут.

– Когда именно должна состояться встреча?

– В ближайшие три дня.

– А если с вами что-то случится, что тогда будет?

– Даже если вы меня ликвидируете, то воспрепятствовать такому контакту у вас вряд ли получится. Решение принималось на самом высоком уровне. Просто пришлют другого.

– Посмотрим… Отправьте его в следственный изолятор, – распорядился Михайлов. – Там для него будет как– то понадежнее.

* * *

Вернувшись в управление, полковник Михайлов сел за стол и принялся писать докладную записку на имя заместителя начальника Главного управления контрразведки Смерш по разведработе товарища Селивановского. За прошедшие двадцать четыре часа произошло немало событий, их все следовало задокументировать.

В этот раз за написанием докладной он провел время значительно больше обычного. Все это время его периодически посещала мысль: «А что, если докладная записка также попадет на стол к товарищу Сталину?» От подобного размышления его просто бросало в жар. И когда Михайлов наконец расписался под написанным, то почувствовал, что изрядно устал. На улице было далеко за полночь. Смысла идти домой уже нет – через три часа он должен быть на рабочем месте.

Алексей Никифорович лег на кожаный диван и, укрывшись шинелью, мгновенно уснул.

Глава 8
Побег из тюрьмы

Прохаживаясь некогда мимо здания с массивными решетками на узких, напоминающих бойницы оконцах, Свирид никогда не думал, что окажется здесь в качестве узника. А оно вон как получилось… Как там говорят москали: от тюрьмы и сумы не зарекайся…

Прошло четыре дня, о нем забыли. Свирид Головня не понимал, хорошо это или плохо. По обе стороны от его камеры громыхали двери; по коридору раздавались тяжелые размеренные шаги надзирателей; порой звучали окрики, слышалась брань и еще много всякого, что лишь ухудшало и без того скверное настроение. За окном слышались отрывистые команды, бренчали металлические ворота, а его – в силу каких-то неведомых причин – не тревожили.

В этом здании со стенами толщиной в два метра всегда существовала тюрьма – при всякой власти и при любом режиме. Станиславская область переходила от одного государства к другому; ломался политический строй; менялась власть; видоизменялся облик города; другой становилась психология жителей; появлялись новые пристрастия и взгляды, а вот тюрьма, выложенная из крепкого красного кирпича, с высоким забором, оставалась незыблемой. Лишь одним своим видом она давала понять: в этом мире все переменчиво, за исключением суровости наказания.

Правое крыло тюрьмы было разрушено во время наступления немцев. Авиация бомбила корпуса целенаправленно, полагая, что за толстыми каменными стенами скрывались армейские части. Большая часть заключенных так и осталась лежать под завалами. Оставшиеся в живых пытались вырваться из разрушенных зданий, но натыкались на плотный огонь охраны, оцепившей тюрьму по периметру. Прорваться в близлежащие леса удалось лишь небольшой группе заключенных, где они, спрятавшись в охотничьи избах, терпеливо дожидались прихода немцев.

Новая власть, любившая во всем порядок, тюрьму отстроила быстро и качественно, усилив ее новыми рядами колючей проволоки и двумя дополнительными караульными вышками. Это было первое, с чего они начали оккупационный режим.

Вскоре областная тюрьма стала заполняться новыми сидельцами, большей частью из местного населения, работавшего в администрации при советской власти. Вскоре среди заключенных стали появляться и военнопленные. А двумя годами позже в тюрьму стали доставлять подпольщиков и партизан.

* * *

На пятый день заключения одиночество Свирида было прервано: в камеру к нему поместили трех матерых уголовников, пытавшихся ограбить местную бакалею. Вошли они в камеру по-хозяйски, как бывает с людьми бывалыми, не однажды побывавшими в местах заключения.

Старший в троице, сероглазый шатен с глубоким шрамом на круглом подбородке, не иначе, как от скользящего удара ножа, – осмотрел тесное помещение критическим взглядом и вынес собственный вердикт:

– Путевая хата. Перекантоваться можно… И шконка козырная.

Подошел к зарешеченному окну, дернул за металлические прутья. Металл буквально врос в кирпичную кладку. Не пошевелить! Посмотрев на Свирида, сидевшего в углу на шконке, ободряюще улыбнулся и произнес:

– Мы здесь не загостим, потом нас по этапу погонят. А там как выйдет… Обзовись, как тебя?

– Свирид.

– Эко имечко у тебя, на погоняло похоже… А мое погоняло Свояк. Бродяга я… За что тебя закрыли? – неожиданно спросил уголовник.

Головня внимательно присмотрелся к собеседнику. Тот был худощавым, с темной обветренной кожей; жилистым, каким может быть только корень, строптиво торчащий из земли. Вроде бы и тонок, на первый взгляд ломкий, но силы, чтобы выдернуть его из недр, не отыщется. Во взгляде – суровая холодная бездна. Вот если шагнуть в нее, так и утонешь с головой. Одного вскользь брошенного взгляда было понятно, что такого человека ни сломать, ни испугать.

Зэки, вошедшие с ним в камеру, безропотно признавали его лидерство – почтительно умолкали, как только он начинал говорить.

– Скоро випустять. Вот розберуться и випустять.

Заключенные, переглянувшись, ядовито ощерились.

– Отпустят, говоришь, – усмехнувшись, отвечал главарь. – Это бабка надвое сказала! С кичи коммунисты просто так не отпускают. Вот разберутся они… и в расход тебя пустят! У них с этим делом быстро.

Головня невольно сглотнул. Не такой он видел свою кончину. Как-то все это случилось быстро и очень несвоевременно. Если разобраться, так и повоевать толком не удалось. Пожить тоже не получилось.

– На моих руках крови нема, – отрицательно покачал головой Свирид. – Значить, выпустять.

– Ты это красноперым растолкуй, – усмехнулся главарь. – Не любят они вашего брата. Пятнадцать бандеровцев вчера в расход пустили. А трупы в село привезли, всем на обозрение, чтобы никому неповадно было с ними спорить. Ночью их потом родня всех по домам перетаскала.

Свирид Головня невольно поежился. Сказанное походило на правду. Неделю назад Степан Ягайло со своим куренем атаковал тыловой обоз, перевозивший обмундирование и продовольствие. Большая часть красноармейцев была убита. Немногим из уцелевших удалось скрыться в лесу. Когда хлопцы возвращались в село с поклажей, то попали в засаду, устроенную отрядом НКВД. В первые минуты боя кинжальным огнем было убито пятнадцать человек, включая командира отряда. Столько же было взято в плен.

Главарь изрекал уверенно, как если бы являлся свидетелем произошедшего.

– А ти откуда знаэш?

– Один из бандеровцев рассказал на пересыльной киче. Все повстанцем себя называл.

Атаман куреня Степан Ягайло был его односельчанином. Полгода назад Свирид несколько дней прожил в его отряде и хорошо знал всех его людей.

– Як виглядав цей повстанець?

– Думаешь, я ботало осиное? – усмехнулся главарь. – Я его как тебя бачил. Все втирал мне, что как только из хомута выйдет, так станет красноперых рвать и душить. Не довелось… А жаль… Вывели его как-то вечерком из хаты, поставили к стене костела и пустили в расход. Потом нас мимо этой стены прогнали, так она вся в щербинах от пуль была… Видно, местечко это для них пристрельное.

– Если бачил хлопцев, так скажи, – настаивал Свирид.

На какую-то секунду главарь призадумался. Темная глубина в глазах усилилась, стала почти черной.

– Скажу тебе вот что… Как лось он был! Лапа у него была – как две моих, – произнес уважительно главарь. – А еще ямочка у него была на подбородке. Кудри вились.

Несколько тише добавил:

– Многие девки по нему слезу пустят.

По описанию, это был Олесь Вайно, парубок из соседнего села, которого он знал с раннего детства. В курене его знали как Михась Гривна. Веселый, заводной, голосистый. Когда-то он служил в отряде «Нахтигаль», славившемся певучими хлопцами.

В его смерть трудно было поверить. Таким бравым хлопцам жить бы да жить. А судьба вон как сложилась.

– Что-то тебе поплохело, я смотрю, – посочувствовал уголовник. – Ты его знал, что ли?

– Я знаю його, – тоскливо выдавил Свирид Головня.

– Хреновые твои дела, братуха, – посочувствовал главарь.

– Почему?

– Большевики умеют языки развязывать. Они в этом деле знатные мастера. Наверняка он про всех успел разбрехать и о тебе тоже. Как узнают, что ты здесь паришься, так тебе и хана придет!

– Не должен вин розказати!

– А куда денешься, если руки выкручивают… А когда тут хавка-то? – по-деловому осведомился главарь. – А то жрать больно охота.

– Не знаю. Вчора в обид приносили, – уныло отозвался Свирид.

– Понятно… А уже вечер. Значит, наркомовской пайки не будет. Хотя чего хлеб переводить, если в распыл решили пустить… Чиграш, – обратился главарь к молодому заключенному лет двадцати, – постой малость на шухере у кормушки, мне тут с Жиганом перетереть нужно.

Главарь отошел в дальний угол к шконкам, закрепленным к стене, и, подсев к приятелю, заговорил:

– Ноги нужно делать отсюда. Если не рванем, так нас сегодня ночью или завтра утром в расход пустят, как и остальных. Что скажешь, Жиган?

– Свояк, мы не за политику паримся. Сейчас политических щемят, нас не тронут, – неуверенно предположил собеседник.

– Цыгана помнишь? – неожиданно спросил Свояк, продолжая сверлить приятеля темными глазами.

– Ну?

– Политику ему пришили, когда он от ментов отстреливался. Вышку дали. Во дворе Куйбышевской кичи его замочили. Думаешь, наши дела получше?

– Может, дождемся этапа, а там по дороге и срулим?

– Ты уверен, что до этапа дотянешь? Ноги нужно делать сейчас! – настаивал главарь. – Завтра может быть поздно.

– Что ты предлагаешь?

Свояк глянул на дверь, где, заслонив кормушку тощим телом, стоял Чиграш и чутко прислушивался к шагам, раздававшимся где-то в дальних концах коридора.

– Нужно пятки вострить… Если все выгорит, так завтра уже пироги жрать будем.

– Как ты слиняешь, когда на вышках сова кукует?

– Не боись, все путем будет, – бодро произнес главарь. – Чиграш, давай сюда!

Парень отступил от двери, подошел к главарю, приглушенно заговорившему. Слов было не разобрать; различались лишь отдельные слова, по которым невозможно было понять сказанного. Чиграш напряженно слушал, внимая каждому слову главаря. Жиган довольно хмыкал, едва кивал, вставляя порой редкие реплики.

Неужели надумали побег? По мнению Свирида, бегство из областной тюрьмы было сущим безумием. За двухсотлетнюю историю Станиславского каземата не было осуществлено ни единого побега, хотя попытки предпринимались не однажды. Шестиметровые заборы, опоясывающие тюрьму, и толстые стены корпусов должны были напрочь отбить всякую мысль о возможности побега. Даже если допустить вариант, что каким-то неведомым образом удастся выйти за пределы камеры, то далее идет длинный коридор, разбитый на отсеки железными решетками с тяжелыми коваными дверьми. А во дворе на вышках неустанно стоит караул, который встретит их автоматными очередями.

Ни единого шанса на спасение!

Пошептавшись, Свояк сказал Чиграшу.

– Начинай! Громче ори! Чтобы тебя в другом конце коридора слышно было.

Жиган вдруг повалился на пол, ухватился за живот и громко застонал от боли. Чиграш подошел к двери и дико закричал, забарабанив кулаками в металлическую дверь.

– Вертухаи, лепилу зовите!! Человеку плохо! – Металл отзывался на удары бездушным глухим звуком. – Охрана, человек помирает!!

Еще через несколько минут из-за двери раздался недовольный грубый голос надзирателя.

– Чего шумим? В карцер захотел?

– Человеку плохо, лепилу зови! До этапа не дотянет.

Приоткрыв кормушку, надзиратель увидел в центре камеры лежащего на полу заключенного, державшегося за живот и корчившегося от боли.

– Черт бы его побрал! – выругался охранник и громко крикнул в проем камеры. – Отойти всем к противоположной стене.

Свояк и Чиграш послушно попятились.

– Я сказал всем! – крикнул надзиратель застывшему у окна Свириду. – Туда, к ним!

Головня неуверенно присоединился к остальным, поглядывая на корчившегося на полу Жигана. Все было по-серьезному. Уголовник дергался в конвульсиях, изо рта клочьями на серый бетонный пол повалила желтоватая пена. Глаза у бедняги уже закатились, и он таращился белками в серый потолок; по жилистым худым ногам пробежала судорога, как если бы вытряхивала из его тщедушного тела остаток жизни.

Закрыв проем кормушки, коридорный надзиратель провернул ключ: бороздки преодолели сопротивление пружины, и внутри дверных металлических листов звонко щелкнула задвижка. Еще один оборот, дверь, тяжело прокрутившись на шарнирах, приоткрылась, и в комнату вошел высокий крепкий надзиратель лет двадцати пяти в короткой, явно не по росту, шинели. Настороженно посмотрев на заключенных, стоявших у стены, он подошел к Жигану, продолжавшему биться в рваных конвульсиях.

– Мать честная, – наклонился надзиратель, – да что же это с ним? Может, он припадочный?

– Не видишь, что ли, едва дышит! – выкрикнул Свояк. – Лепилу зови!

– Сейчас… Позову врача.

Разогнуться надзиратель не успел. Открыв глаза, Жиган неожиданно вцепился надзирателю в горло крепкими пальцами и повалил его на пол. Какое-то время надсмотрщик еще хрипел, а потом расслабленно вытянулся.

– Готов! Что теперь? – спросил Чиграш.

Даже в полумраке камеры было видно его побелевшее лицо.

Прикрыв дверь камеры, Свояк уверенно и холодно распорядился:

– Чиграш, встань у двери. Будет какой шухер, дашь знать.

Наклонившись над телом надзирателя, Свояк некоторое время всматривался в его неподвижное мраморное лицо, пытаясь выявить хоть какие-то признаки жизни. Убедившись, что тот мертв, уголовник уверенно стянул с него шинель, подобрал фуражку, отлетевшую к нарам, брезгливо повертел ее в руках и натянул на самый лоб.

– Мой размер… И шинель в самую пору. Вот никогда не думал, что в шкуру красноперого влезу… Сделаем вот что… Я – вертухай, вывожу вас из хаты на допрос. Чапать спокойно, без рывков. Идем по коридору и дальше выходим во двор. До ворот метров тридцать, а оттуда дадим деру, терять нам нечего. – Расстегнув кобуру надзирателя, вытащил пистолет и произнес:

– А теперь грабли за спину – и шевели колесами.

Свирид Головня с широко открытыми глазами наблюдал за происходящим: этим москалям определенно везло.

Вдруг неожиданно Свояк повернулся к нему и прикрикнул:

– А ты чего стоишь?

– Ну-у…

– Ты хочешь, чтобы тебя втихую завалили? Пристрелят, не раздумывая!

– Я з вами, – торопливо отвечал Свирид. – У городе я все закутки знаю, без мене вам не обойтися.

– Тогда двигай! Нам терять нечего. За убитого дубака нам точно вышка! Если что не так, так я сразу по красноперым шмаляю! Просто так я им не дамся.

Главарь вышел в коридор, а следом из камеры понуро, с заложенными за спину руками, как и подобает заключенным, вышли Жиган с Чиграшом. За ними, зыркнув коротким взглядом по коридору, шагнул Головня.

Фарт шагал навстречу. Главное, не оплошать. Никто даже не думает, что можно ломануться из тюрьмы среди белого дня. Уткнув лица в пол, арестанты уныло шагали по коридору. Впреди – металлическая зарешеченная дверь, через которую была видна еще одна дверь, выводящая в тюремный двор.

– Лицом к стене, – требовательно скомандовал Свояк.

Троица понуро ткнулась лбами в шершавую каменную стену, ощутив кожей царапающие неровности. Свояк вытащил из кармана связку длинных ключей, связанных обыкновенной бичевой, и безошибочно отделил нужный – длиннее остальных, с короткими поперечными бороздками на язычке.

По ту сторону двери в таком же длинном коридоре громко хлопнула дверь, и мимо, едва глянув на Свояка, пробежал плотный старший лейтенант, громко окликая какого-то старшину Музыченко.

Вставив ключ в замочную скважину, Свояк дважды повернул.

– А теперь по-тихому, чтобы не сорваться на бег, идем к следующей двери.

Ствол пистолета смотрел прямо в спину украинцу. Весьма удобная мишень, не промахнешься. Но двигался Свирид спокойно, даже где-то флегматично, как если бы имел за плечами немалый тюремный срок.

– Лицом к стене, – вновь скомандовал Свояк, поймав себя на том, что в голосе обнаружились надзирательские интонации.

Вот что делает с людьми шинель красноперого. Закрыл дверь в коридор и положил ключи в карман.

Ноги напряглись, оставшуюся часть пути хотелось преодолеть бегом. Впереди оказалась еще одна дверь, слегка приоткрывшаяся. Через узкую щель был виден тюремный двор, а из гаража раздавался рокот грузовой машины, разносившийся по коридорам и тихо умирающий в закоулках.

Вышли в тюремный двор, показавшийся в этот момент невероятно широким. В центре стоял могучий «Студебекер», в кабине которого водитель разговаривал с охранником.

У ворот – еще один дубак. На столбах каменного забора – армированная скрученная колючая лента с торчащими во все стороны шипами. Через такую преграду не перелезть. По углам возвышались деревянные вышки: на каждой стоял вертухай с автоматом.

В какой-то момент взгляды присутствующих обратились в сторону Свояка, державшего под прицелом троих заключенных. Во взгляде охранников – недоумение. Ситуация для красноперых нестандартная. Пройдет несколько долгих секунд, прежде чем они осмыслят ситуацию и зададут вопрос: «С какой целью оказались во дворе тюрьмы?» Но за это время они пройдут еще несколько метров и вплотную приблизятся к машине.

Не ускоряясь и не сбавляя шаг, вереница подошла к кабине. Свояк отметил, что ворота слегка приоткрыты и уже готовы выпустить грузовик. В проеме светилась манящая воля. Она приветствовала их покачиванием кленовых листьев могучего дерева, разросшегося по ту сторону забора.

– Ты куда их ведешь? – недоуменно произнес караульный, стоявший у ворот.

В ответ – выстрел в грудь. Тело безжизненно свалилось на землю. Вторая пуля сразила охранника, поглядывающего с вышки на тюремный двор. Свояк рванул на себя дверцу кабины и, ухватив водителя за отворот, сдернул его на землю.

На какое-то мгновение установилась напряженная тишина. Время замерло. На другой вышке караульный, взиравший на происходящее с вытаращенными глазами, пытался нервными движениями сдернуть с плеча автомат, зацепившийся ремнем за хлястик. Получалось скверно. Но тот даже не понимал причину помехи. Наконец он судорожным движением снял его с руки. Поздно!

Свояк выстрелил в тот самый момент, когда охранник вскинул автомат к плечу. Потеряв интерес к оружию, караульный выпустил его из ладоней и повалился на дощатый пол, сильно стукнув прикладом о перила.

– Срезал дубака! Пошевеливайтесь!

Свояк заскочил в кабину. Периферийным зрением успел заметить, как в кузов расторопно вскочили Чиграш со Свиридом. С правой стороны громко стукнула пассажирская дверь, и Жиган, плюхнувшийся в кресло, истошно заорал.

– Езжай!!

Главарь с силой надавил на газ, и грузовик, утробно, по-звериному заурчав, устремился в узкий проем. Борта машины впритирку прошли между створками ворот, слегка шаркнув, а далее грузовик выехал на пустынную дорогу, по обе стороны которой, будто бы в почетном карауле, возвышались старые клены.

Позади хаотично захлопали одиночные выстрелы. По кузову просыпанным горохом застучал раскаленный свинец.

– Жми! Давай!! – оскалившись, кричал Жиган. – Прибавь! Палят, суки! Все фараоны из тюрьмы высыпали!

Машина уверенно поднималась по склону, оставляя позади выбежавших из караульного помещения солдат. Хлопки выстрелов звучали все реже, а потом и вовсе пропали, когда машина, постукивая разболтанными рессорами на кочках, перевалила через вершину и устремилась прямо к раскинувшемуся у подножия полю, где на красноголовом клевере клочковато, будто бы дым из кадила, застыл серый полупрозрачный туман.

– Все, ушли! – продолжал ликовать Жиган. – Как мы их! Сделали!!

Одноэтажно, с крепкими черепичными крышами потянулся частный сектор. Войны здесь как будто бы и не было. Пугающе выглядели только два дома, стоявшие рядышком на склоне, а их пустые, лишенные стекол окна мрачно заглядывали в душу. Иной раз можно было увидеть группы солдат, пытавшихся определиться на постой. Всюду, куда ни глянь, покореженная техника, поломанное стрелковое оружие, теперь не нужное – всего-то металлический лом, а какую-то неделю назад раскаленные стволы несли смерть.

Вдоль дорог, будто бы вырванные из тела нервы, валялись переплетавшиеся между собой в последней решающей схватке немецкие и советские провода. В некоторых местах они образовали большие скопления, напоминая несуразную паутину.

«Студебекер», грозно ревя на крутых подъемах, мчался по проселочной дороге, по правую сторону от которой колыхалась небольшими непокорными островками раздавленная танковыми траками спелая рожь. (Теперь ей не подняться, так и гнить вперемежку с непогребенными телами.) По другую – вспаханное снарядами серое поле.