Текст книги "Крысятник"

Евгений Сухов
Крысятник[1]1
  Крысятник – осужденный, ворующий у сокамерников и тайком съедающий свою добычу. В обычной жизни так называют человека, который крадет деньги у знакомых, друзей. От кидалы крысятник отличается тем, что первый мошенническим образом или путем насилия присваивает деньги незнакомых и малознакомых людей, а крысятник ворует исключительно у своих. Крысятник презираем в любом обществе. В местах лишения свободы такой человек подвергается изнасилованию и попадает в касту отверженных. (Прим. автора.)


[Закрыть]

Часть 1
ХОЗЯИН В ЧУЖИХ УГОДЬЯХ

Глава 1
КАК СТАТЬ МИЛЛИОНЕРОМ?

– Что тебе нужно? Ты кто? – спросил Лось, пытаясь сохранить независимый вид.

Серый растянул губы в снисходительной улыбке.

Что ему нужно? Если каждому рассказывать, то жизни не хватит. Что нужно человеку, который только что откинулся после восьмилетней отсидки и оказался в столице с ее тысячей и одним соблазном? Да все нужно! Для начала – хотя бы одну из телок, которые отсвечивают сквозь маечки сосками, пупы напоказ выставляют, задками обкатанными перед глазами вертят. Мочалки многоразовые, прошмандовки, а без денег даже подержаться не дают. Зато если он, Серый, сядет за руль одной из шикарных иномарок, которых в городе развелось, как грязи, то получится совсем другой коленкор. К такому «мессеру» или там «бээмвэру» – «лопатник» еще бы пальца в три толщиной. Голдовый жгут на шею – в палец. И фарту – хотя бы с мизинец, с ноготок. Если улыбнется Серому удача, то уже сегодня Лось шепнет ему, где Варяг, кореш его закадычный, общак держит.

Многих грел тот общак на зоне, которую совсем недавно топтал Серый. Ему тоже кой-чего перепадало: то чифирнет вволю, то анашой обкурится. Но подбирать крохи с хозяйского стола – не его профиль. Он сам хотел пожировать за этим столом.

– Ты хоть понимаешь, на кого прешь, рогомет дешевый? – повысил голос Лось, решивший, что молчание Серого вызвано колебанием или неуверенностью.

Их разделяло всего лишь полтора метра. Оптимальное расстояние для внезапного нападения. Серый специально выбрал такую расстановку и теперь ждал, когда противник купится на его небрежную позу.

– Не тебе о рогах рассуждать, сохатый, – бросил он, провоцируя Лося на решительные действия.

Заточка в его руке опустилась жалом вниз.

– Ха! – вызверившись, Лось ринулся на Серого.

Весу в нем было чуть меньше центнера, но мозги в общей массе занимали всего ничего. Серый сделал неуловимый шажок в сторону, и направленный в лицо ему кулак мощно врезался в забор. Тут и заточка подоспела. Взмах – и она пригвоздила правую руку Лося к доске. Еще один взмах – и вторая заточка вонзилась в левое предплечье противника, парализуя мышцы.

– Лучше не дергайся, – предупредил Серый, любуясь своей работой. – У меня кое-что получше есть. – Он показал Лосю пистолет с глушителем, который извлек из тайника сразу по возвращении в Москву. Как выяснилось, вещь в современном мире – совершенно необходимая.

– Падла! – прошипел Лось, обнаружив, что не в состоянии освободиться самостоятельно.

– Заткнись, – небрежно бросил Серый. – Пасть будешь открывать, когда я тебе велю на вопросы отвечать.

– Да пошел ты!..

На первом году отсидки Серого тоже однажды послали. Он хотел сделать вид, что не услышал, но на выходе из промзоны земеля шепотком пояснил, что ожидает ночью в бараке того, кто оставляет без ответа подобные оскорбления. Тогда-то и смастерил Серый свою первую заточку, кривую, корявую. Семь лет спустя, когда душевного земелю пришлось тоже на тот свет спроваживать, он уже был мастером своего дела. Приставил к промежутку между ребрами острие и слегка пристукнул ладонью, вот и вся наука…

Шагнув вперед, Серый коротко съездил Лосю по губам. Тот дернулся и получил добавку – рукоятью пистолета промеж глаз. Так и обвис на шатком заборе вокруг дома своей матушки, которую примчался проведывать.

Про Лося и про его матушку Серому тоже покойный земеля рассказал, с которым они в одной семье кентовались – на зоне все норовят сбиться в стайки, чтобы легче переносились тяготы зэковской жизни. Этот земеля по прозвищу Кукан много чего знал и в разговорах удержу не знал. За длинный язык и пострадал в свое время. Где-то чего-то ляпнул, кто-то про то проведал. Земелю, который до тех пор считался честным вором и с самим Варягом корефанил, чуть было не опустили, но потом сделали скидку на его молодость и заслуги и просто перевели в разряд мужиков. А все истории при нем остались. В том числе про общак, который Варяг держит. И про подручного Варяга – Лося.

Если не считать воров, то у Лося лишь один близкий человек остался – престарелая мать, проживающая в деревне Пятихатки. Ухаживать за ней он соседей приставил, которым за то платил. Однажды, когда старуху дачники обидели, он среди ночи из города примчался, дачников тех нашел и наказал их так, что потом чуть не схлопотал несерьезную бакланью статью за нанесение побоев и унижение человеческого достоинства. Короче, любил Лось свою матушку. На этой его струнке и сыграл Серый.

* * *

Когда Лосю позвонил мужик, представившийся соседом его матери, и сказал, что мать при смерти, он, долго не раздумывая, запрыгнул в тачку и помчался в Пятихатки. Корешей среди ночи будить не стал, чем они могли ему пособить? Лишь потом, когда из темноты шагнула незнакомая фигура с пикой в руке, он смекнул, что говор звонившего показался ему мало похожим на деревенский. Но теперь было поздно локти кусать. Тем более что до них Лось дотянуться никак не мог. Ловко его этот чернявый фраер к забору пришпилил. Как жука для коллекции.

Придя в себя, он первым делом попытался поднять левую руку, но из этой затеи опять ничего не вышло.

– Не напрягайся, – глумливо ухмыльнулся чернявый. – Я тебе нервный узел проткнул. И это только один маленький фокус из моего обширного репертуара.

Очевидно, в этот момент он чувствовал себя творцом и дьяволом одновременно, во власти которого было загубить чужую душу или подарить ей жизнь.

– Звонил ты? – угрюмо спросил Лось.

– А то кто же? – на этот раз хвастливо усмехнулся чернявый. Взявшись за рукоять заточки, он поднапрягся и выдернул ее из забора, освободив правую руку Лося. Заметив, что тот сжал ее в кулак, поднял ствол на уровень живота противника и предупредил: – Матушка твоя сейчас десятый сон видит. Каково ей будет, если она на шум выбежит и сыночка своего мертвым увидит?

Лось представил, но не себя ему стало жаль, а мать. Пропадет без него старушка в этой проклятой жизни.

– Я так понимаю, у тебя дело ко мне есть? – спросил он. – Так давай отъедем куда-нибудь и разберемся. Я не убегу, отвечаю.

– Небось в тачке волына припрятана? – чернявый кивнул на стоящую поодаль машину. – Думаешь, ты хитрее меня? Нет. – Он покачал головой. – Здесь поговорим. И если результаты беседы меня не устроят, то тебе уже никуда ходить не придется.

– Ладно, давай базарить. – Лось расставил ноги пошире.

– Давай. – В голосе чернявого отчетливо слышались насмешливые нотки. – Только будь, пожалуйста, паинькой и не делай лишних движений. Я очень не люблю нервных людей и при каждом удобном случае сокращаю их количество на земле.

– Ты по делу говори, – предложил Лось. – А то нагнал пурги – прямо в ушах свистит.

– Давай по делу, – согласился чернявый, неотрывно наблюдая за каждым движением собеседника. – Меня интересует общак, который держит твой кент Варяг. Все, мои карты открыты. А теперь, сэр, ваш ход.

– Откуда тебе известно про общак? Через кого ты вышел на Варяга?

– Мы что, поменялись ролями? Вопросы здесь задаю я!

Лось покачал головой.

– Настоящему вору такие вопросы задавать бесполезно. Можешь босяков всяких пытать да сявок. Только они тебе тоже ничего не скажут.

– Почему? – быстро спросил чернявый.

– Потому что не знают.

– А ты знаешь?

– Допустим. Но из меня легче жилы вытянуть, чем правду.

– Да, выходит, я дал промашку, – признал чернявый после некоторого раздумья. – Не с того конца начал клубок разматывать. Кто жил вором, тот вором и помрет… Тебе ведь понятия дороже жизни, верно?

– И что теперь? – пасмурно поинтересовался Лось. – Пристрелишь меня?

– С чего ты взял? Разойдемся, как в море корабли.

Сверкнувший в темноте взгляд с головой выдал чернявого – Лось видел перед собой прирожденного убийцу. Настоящего безжалостного хищника, с раздувающимися в предчувствии запаха крови ноздрями. Такой замочит и небрежной походкой скучающего бездельника отправится выискивать новую жертву.

– Не надо меня здесь кончать, – попросил Лось. – Уведи куда-нибудь… подальше.

Победить в схватке или умереть хотелось не под окнами матери. Не переживет старушка смерти единственного сына. Но и если увидит его самого над трупом врага, то хорошего тоже мало. С ее-то слабым сердцем…

– Кто тебя убивать собирается? Кому ты нужен? Шагай на все четыре стороны.

– Как зовут тебя, добрый человек? – спросил Лось, отлично понимая, что судьба его предрешена.

– Можешь называть меня Серым.

– Серый, – повторил Лось, незаметно проверяя, вернулась ли подвижность его левой руки. – Я же все понимаю, Серый. Тебе нет никакого резона меня живым оставлять. Но последнюю просьбу смертника принято выполнять. Пойдем отсюда, прошу.

Противник смерил его изучающим взглядом и кивнул:

– Что ж, уважу тебя… А может, все-таки сдашь кассу? Смотри, ночь какая лунная. Помирать-то неохота, а?

– Веди! – потребовал Лось.

– Хозяин – барин. – Серый пожал плечами и нажал на спусковой крючок. Выстрел прозвучал не громче хлопка откупоренной банки пива. Даже после того, как пуля пробила череп Лося, он попытался уйти в темноту, подальше от калитки. На третьем шаге его колени подогнулись. Привалившись к забору, он медленно осел на землю и застыл.

– Не жди меня, мама, хорошего сына, – пропел Серый вполголоса и спрятал оружие.

В контрольном выстреле не было необходимости. Заглянув в остекленевшие глаза покойника, он пошел прочь, подумывая о том, что поездка в деревню прошла не без пользы. Во-первых, Серый теперь знал, что общак все-таки действительно существует. Во-вторых, раз Лось мертв, то его должны будут проводить в последний путь по христианскому обычаю. А на похоронах все кодло Варяга соберется, во главе с паханом. Там Серый и намеревался предпринять новую попытку.

Глава 2
У СМЕРТИ ЖЕЛТЫЕ ГЛАЗА

Лапы ельника мягко разошлись в стороны, и на тропу, проложенную в глубоком снегу, шагнул огромный уссурийский тигр. Зверь на мгновение остановился, чуть приподняв крупную красивую голову, втянул черными влажными ноздрями воздух. И, не уловив враждебного запаха, лениво зашагал дальше. От его неторопливой грации веяло спокойствием и одновременно дикой силой. Тигр двигался так, как это мог делать только хозяин, отчетливо осознавая, что и за тысячи таежных верст не встретит равного.

Люди нарекли его Басурманом.

И совсем не случайно. Егерям он казался страшным и непонятным. Тигру полагалось кормиться в тайге кабанами, а заодно наводить страх на большую и малую живность, а этот, презрев голос предков, озоровал на окраине поселков.

Поначалу его поведение воспринималось как обыкновенная шалость могучего зверя – подумаешь, невидаль, вырезал всех бездомных собак в округе! Но уже через месяц стали пропадать даже дворовые собаки. И ладно бы Басурман резал псов по большой нужде, на прокорм, что объяснимо, а то баловство одно – оттащит псину в тайгу, поиграет немного с жертвой в кошки-мышки, а потом от скуки возьмет да и стиснет могучими челюстями череп. А труп, как опытный мокрушник, непременно присыплет землей где-нибудь в укромном уголке. Басурман, он и есть басурман.

И, что удивительно, собаки пропадали безо всякого лая, чего отродясь не случалось. И даже бывалым охотникам трудно было объяснить подобный феномен. Скорее всего, псы просто немели от ужаса, столкнувшись нос к носу с оскаленной мордой хозяина тайги.

Уже через три месяца в близлежащих поселках было вырезано более половины всех собак. А те немногие псы, что оставались пока в живых, не желали идти в тайгу даже с хозяином.

Несколько раз охотники организовывали на Басурмана охоту, устраивали засады на заповедных тропах, обкладывая капканами его любимые лежки, но зверь, чувствуя опасность, уходил, оставляя на память о себе свежий помет. Это походило на издевку. Казалось, тигр наделен неким высшим разумом, который помогал ему избегать самых хитроумных ловушек таежных промысловиков.

Худшее случилось во время последней облавы, когда Басурман, загнанный охотниками на скалу, в прыжке порвал лапой одного егеря и, махнув на прощание полосатым хвостом, скрылся в ельнике. А уже на следующий день он загрыз бродягу, прибившегося к охотничьему поселку и жившего на подаяние сердобольных жителей.

Посовещавшись, мужики сошлись в мнении, что Басурман почувствовал вкус человеческой крови, и остановить его можно было теперь только хорошей порцией картечи.

Опасения сполна подтвердились уже через трое суток, когда зверь напал на еще двух пришлых людей, промышлявших сбором побегов молодого папоротника. Причем одного из них он изгрыз наполовину, а другому лишь переломал в могучих объятиях кости и уже мертвого завалил его лапником неподалеку от домов, примыкавших к лесу.

Как это всегда бывает, ужасная новость о тигре-людоеде мгновенно разлетелась по отдаленным поселкам да заимкам, сея панику среди их населения. По мере распространения слухов они обрастали все более чудовищными подробностями. И у каждого, кто знал хотя бы десятую часть легенды, создавалось впечатление, что под любым таежным кустом прячется по парочке тигров-душегубов.

Улицы враз обезлюдели, и уже ничто не напоминало о той безмятежности, что царила на них в прежние времена. Только самые отчаянные, из числа бичей, продолжали забираться в самую чащу, потому как папоротник ценился куда дороже их пропащих жизней.

В подобные походы провожали, как на войну. Артельщики вручали бедовому собрату старинную иконку, листок с заветными молитвами и, перекрестив в спину, провожали в путь-дорожку, уповая на чудесный исход. Возвращение, если оно случалось, праздновалось с большой помпой. Помимо похвал и дармового угощения, счастливчики заполучали на всю ночь восемнадцатилетнюю Катьку – толстую девку с распущенными волосами и манерами.

Но благополучное возвращение отмечалось далеко не всегда, и все чаще бродяги, собравшись гуртом, пивали мутную брагу за сгинувшего сотоварища, а таежные охотники в самых неожиданных местах обнаруживали очередной обезображенный труп.

Зверь, презрев голос предков, советовавший ему не пересекаться с людьми без необходимости, объявил человечеству войну, и огромные следы, превосходившие величиной человеческую ладонь, теперь можно было встретить даже у самых порогов изб.

Коварством, умом и хитростью Басурман значительно превосходил своих сородичей. В противостоянии с человеком людоед набирался не только опыта, но и разума. И чем внушительнее выглядел список его жертв, тем более изощренным и гибким становилось поведение и мышление зверя.

Причем Басурман зверюга был особенный, куда более непредсказуемый, чем прежние людоеды. Казалось, сам сатана покровительствовал ему. Как из-под земли, возникал он за спиной облюбованной жертвы, и даже опытные егеря не успевали отреагировать на столь неожиданное нападение. Иногда, словно выказывая презрение к преследователям, Басурман рвал в клочья их палатки и разбрасывал по земле содержимое, гадя на съестные припасы. А неделю назад он утащил в чащобу одного из самых опытных охотников Уссурийска, пустившегося в одиночку на поиски людоеда.

Охотника нашли только на третий день, – вернее то, что от него осталось, – окровавленный скальп да обглоданную добела берцовую кость.

* * *

Такая вот неспокойная зима выдалась в крае, когда в Уссурийск прибыл Михаил Чертанов – в прошлом охотник, из потомственных егерей. Но в свое время он уехал в Москву, и получилось так, что там и остался. Корни в столице пустил, светловолосым мальчонкой обзавелся. Никто уж не ожидал его снова увидеть в родных краях, а Михаил, надо же, объявился.

Охотник он был потомственный – Чертановы испокон веку промышляли в тайге с ружьишком, а потому, когда младший Чертанов заявил, что выследит Басурмана, у земляков появилась слабая, но все-таки хоть какая-то надежда.

Для предстоящей охоты Михаил выбрал винтовку «вепрь». Мощное, безотказное оружие с точным боем. Единственный недостаток – сильнейшая отдача, но опытный стрелок знает, как пользоваться сошками…

Выбрав небольшую полянку, с которой хорошо просматривалась звериная тропа, Михаил принялся ждать. Он понятия не имел, когда здесь появится Басурман, но что тот придет непременно, знал наверняка. Два дня назад его территорию пересек крупный тигр и неторопливо направился в сторону бухты. Басурман не потревожил чужака, давая тому возможность покинуть свои владения. Но непрошеный гость повел себя не по-джентльменски и, проследовав вдоль границы, неожиданно заинтересовался басурманским гаремом. Теперь хозяину непременно следовало подтвердить свое господство и должным образом наказать наглеца. Михаил знал, что людоед отправится по следу соперника, с отвращением вдыхая запах его меток и все сильнее переполняясь праведным гневом. Где-то на этом отрезке пути у зверя должна притупиться бдительность, и человек, заваленный пахучим лапником, останется им незамеченным.

Впервые увидев тигра через оптику, Михаил невольно залюбовался им.

Его нарядная окраска смотрелась на белоснежном фоне ярко, почти вызывающе. Вздымая при каждом скачке целые тучи снега, он напоминал нетерпеливого любовника, спешащего на свидание с избранницей. Но действительность была иной – это был убийца, жаждущий крови мщения. Михаил видел в окуляр его безжалостные желтые глаза, его черную пасть, оснащенную огромными клыками, видел игру могучих мускулов под атласной шкурой. На секунду ему стало жаль этого красавца, который даже не подозревал, что находится от гибели всего лишь на расстоянии полета пули.

Каждый настоящий охотник способен интуитивно предугадывать поведение зверя. Между ними как будто устанавливается некая телепатическая связь. Но и чуткий зверь может предугадать появление охотника. Так что еще до начала смертельной схватки происходит столкновение воли и характеров.

Басурман замер, глядя в ту сторону, где спрятался Михаил. Зверь не мог видеть охотника – слишком велико было расстояние между ними, не мог его учуять, так как двигался с подветренной стороны. И все же Басурман безошибочно определил, что является объектом наблюдения. Подобную прозорливость невозможно было объяснить лишь звериным инстинктом или даже шестым чувством – это было нечто сверхъестественное, чему нет названия.

Басурман не видел Михаила, но тем не менее знал, что палец охотника уже лежит на спусковом крючке, а темное отверстие ствола выискивает цель. И все же зверь оставался на месте, хотя ему достаточно было одного могучего прыжка, чтобы исчезнуть в густом кедровнике.

Обычно Басурман шутя уходил от тигроловов. Он чувствовал, что каждый из этих вооруженных людей в отдельности слабее его. Но тот, кто затаился в лесу теперь, казался Басурману достойным противником. Могучий зверь давал человеку возможность вступить в поединок. Застыв между пихтами, он как будто предлагал помериться с ним силами.

Рассматривая хищника, совершенного, как сама природа, Михаил вдруг подумал, что не только стремление доказать свое превосходство заставляет зверя так долго и так неподвижно ждать выстрела. В его взгляде, помимо высокомерия и свирепости, проглядывала мольба – зверь хотел, чтобы его остановили. Такие глаза можно наблюдать только у кающихся убийц.

Михаил подкрутил колесико настройки прицела, приблизив глаза зверя. Они смотрели неподвижно и прямо, как будто заглядывали в самую душу. «Стреляй! – призывал Басурман взглядом. – Убей меня сейчас, на расстоянии, потому что в следующий раз будет мой ход, и тогда тебе вряд ли удастся отсидеться в кустах! Стреляй, и я не отведу взгляд в сторону, потому что это означает покориться твоей воле, а меня можно только убить, но не подчинить!»

Михаил всегда считал себя сильным человеком, но сейчас, вглядываясь в немигающие тигриные глаза, он вдруг осознал, что, будучи застреленным из засады, Басурман все равно окажется победителем. И напряженный палец оставил в покое спусковой крючок, давая Басурману свободу действий.

Михаил принял брошенный вызов.

Ему показалось, что зверь понимающе ухмыльнулся. Едва ствол винтовки опустился, как он направился прямиком в сторону охотника, уже нисколько не таясь. Тигр как будто щеголял собственной удалью: картинно перемахивал через непроходимые завалы, легко передвигался по глубокому снегу, не забывая при этом бросать в сторону затаившегося человека долгие пронзительные взгляды. Михаил был очарован его совершенной грацией, которая действовала на него почти гипнотически. Даже если бы людоед в эту минуту оказался от него всего лишь на расстоянии десяти метров, то у него вряд ли хватило решимости всадить в него пулю. Подобное чувство ведомо почти каждому охотнику на тигра, и многие из них не вернулись домой из тайги лишь потому, что попали под магическое очарование желтых глаз.

Пять лет назад, в январе, таким же людоедом был порван отец Михаила, подпустивший к себе зверя непростительно близко. Тогда оплошности опытного тигролова не нашлось объяснения. И только сейчас Михаил осознал, что у бати просто не оставалось выбора. Сначала тигр заворожил его взглядом, сумел подчинить своей воле, а потом пришел и убил.

Похоже, теперь это наваждение происходило и с Михаилом.

Он прикрыл веки, помассировал пальцами глазные яблоки и несколько раз глубоко вдохнул отрезвляющий морозный воздух. Того тигра, с приметным кривым шрамом на правом боку, обнаружить не удалось. После отца он порвал еще двух охотников и канул в неизвестность. Возможно, зверюга угодил в капкан к тигроловам, и кости его уже давно истлели, хотя Михаил до последней минуты продолжал надеяться, что выслеживает именно убийцу своего отца. Но теперь, рассмотрев Басурмана через мощную оптику, он твердо знал – это совсем другой зверь. И явился он по душу Михаила.

Смерть, принявшая тигриный облик, неумолимо подбиралась все ближе. Оскалившийся Басурман надвигался огромными прыжками, молча и сосредоточенно. Михаил запоздало подумал о том, что ему не стоило принимать вызов, – зверь его переиграл. Еще каких-то три прыжка, и последует удар могучей лапой, который с легкостью раздробит череп и перебьет пополам позвоночник. Мысль о том, что через секунду он будет валяться в сугробе поломанной куклой, заставила Михаила очнуться.

Грянул выстрел.

Его громкое эхо ухнуло где-то в вершине елей, стряхнув с их широких лап пласты тяжелого снега. Михаил увидел взметнувшуюся в воздух трехсоткилограммовую тушу и инстинктивно закрыл руками голову.

Убитый зверь крепко придавил Михаила, распоров когтистой лапой полушубок, и охотнику составило немало труда, чтобы выкарабкаться из-под окровавленного тела. Пуля вошла тигру в горло и, перебив артерию и челюстные дуги, застряла где-то в недрах черепа.

– Чего же ты медлил?! Раньше стрелять нужно было! – спешил к Михаилу дедок лет восьмидесяти. Крепенький и необыкновенно худой, он напоминал ствол ожившего сухостоя или векового лешака, выбравшегося из-под сугроба. – Ты думаешь, мне мало одной беды? Сына тигр порвал, не хватало еще, чтобы и внука заел! Что же ты делаешь-то со мной?!

Дедуля энергично топал по снегу, рассерженно потрясая винтовкой.

– Да уймись ты, дед, – устало произнес Михаил. – Так нужно было.

– Нужно, говоришь?.. Предупреждал я тебя, нельзя смотреть ему в глаза, вот он тебя и приворожил! Не один охотник так сгинул! – И, обреченно махнув рукой, произнес: – Ну что еще с тобой делать! – Вплотную приблизившись, произнес: – Огромный зверь! Ты клык у него вырви… Если не сделаешь этого, тогда его душа в другого тигра переселится. И при себе зуб храни, так оно надежнее будет.

– Да знаю, дед, – отмахнулся Михаил, вглядываясь в остекленевшие глаза зверя. – Сколько же можно одно и то же говорить!

– А ты не ершись, – сурово сказал старик, подступая к поверженному зверю, и деловито заглянул ему в пасть. – Вот этот подойдет… Ты посмотри, какой огромадный, все равно что ятаган басурманский! Нравится? – Догадавшись, что ответа не будет, старик махнул рукой. – Ладно, я сам справлю тебе этот зубок. А еще и заговорю на него, чтобы напасти какой-нибудь не принес. Так всегда у нас было, по таежному обычаю.

– Спасибо, – пробормотал Михаил с облегчением.

– Ты когда в Москву-то улетаешь, внучок?

– Дай хотя бы немного оклематься от столичной жизни, дед. В другой раз начальство не скоро позволит в отпуск вырваться!

– Это правильно! – одобрил старик. – Москва чужим слезам не верит, а ты ее указы не шибко жалуй. Будете квиты.