Текст книги "Алмаз в воровскую корону"

Глава 7
АЛМАЗЫ ПО ЛЕНД-ЛИЗУ

Внимательно всмотревшись в лицо Рузвельта, Сталин пытался увидеть в его облике следы тяжелой болезни. Однако президент США выглядел молодцом и всякий раз широко улыбался, стоило только Иосифу Виссарионовичу задержать на нем свой цепкий взгляд.

В этот раз разговор проходил в Ливадийском дворце, где размещалась американская делегация. Заседание проходило в огромном роскошном Белом зале. В его центре располагался круглый стол, за которым, кроме глав государств, разместились еще министры иностранных дел и некоторые основные фигуры, включая переводчиков. В общей сложности шестнадцать человек.

Сталин остался доволен состоявшейся беседой и время от времени посматривал в противоположный конец зала, под самый потолок с богатой лепниной, на то место, где был закреплен герб Америки, врученный накануне Гарриману. Иосиф Виссарионович уже не однажды прятал лукавую улыбку в порыжевшие усы, думая о том, что каждое произнесенное здесь слово записывается на магнитные ленты.

– Меня беспокоит еще один важный вопрос, – произнес Сталин, посмотрев на Черчилля. Тот, в знак одобрения, слегка покачал крупной головой, давая понять, что союзники готовы рассмотреть любые инициативы Дядюшки Джо. – Дело в том, что сейчас советские граждане разбросаны по всей Европе. Это и многочисленные военнопленные, и те, кого немцы угоняли работать на оккупированных территориях. И поэтому я настаиваю на том, чтобы они были возвращены на родину… Даже из третьих стран, не оккупированных немцами. – Мягко улыбнувшись, Иосиф Виссарионович перевел взгляд на Рузвельта: – Надеюсь, что в этом вопросе я найду полнейшее ваше понимание и поддержку.

Морской пехотинец, стоявший позади Рузвельта, сделал небольшой шаг вперед и поправил плед, сползший с коленей президента. Отчего-то этот пехотинец чрезвычайно раздражал Сталина. Все это время он стоял неподвижно, гордо выставив вперед подбородок, и если бы не сползший вдруг плед, то его можно было бы принять за изваяние.

Бережков быстро перевел сказанное и приготовился выслушать ответ.

Первым заговорил Рузвельт.

– Мы понимаем ваши опасения, маршал Сталин, – очень четко проговорил он. – Всех ваших людей, включая военнопленных, мы переправим в Советский Союз. Вы солидарны со мной, сэр? – повернулся он к Черчиллю.

Уинстон Черчилль, откинув свое грузное тело на спинку стула, оживленно подхватил:

– О да, конечно! Мне докладывали о том, что советские военнопленные имеются во всех странах, оккупированных немцами. Их очень много и в Нормандии. Очень многие бежали из плена и влились в ряды Сопротивления.

– Мне бы хотелось обговорить вот какой момент, – продолжил советский лидер. – Советские люди, оказавшись на территории, оккупированной союзными войсками, могут быть приняты за фашистских пособников и быть взяты союзными войсками в качестве военнопленных. Поэтому я хочу, чтобы в этом вопросе была соблюдена деликатность.

– Мы понимаем это, – согласился Франклин Рузвельт, взяв бокал с минеральной водой.

– Мне бы хотелось, чтобы в принятых документах мы с вами зафиксировали основные условия по их достойному содержанию до обязательного возвращения на родину.

Черчилль, скрестив руки на груди, понимающе закивал:

– Да, я думаю, это будет разумно.

Выслушав переводчика, Сталин тоже удовлетворенно кивнул:

– Я рад, что в этом вопросе у нас с вами полное понимание.

– Господа, я бы хотел вернуться к вопросу о Совете Безопасности, – заговорил Рузвельт. – Мне кажется, что малым государствам нужно предоставить право голоса в нем, чтобы они могли влиять на мировые процессы.

– Я с вами согласен, сэр, – откликнулся Черчилль, доставая очередную сигару. Он не спешил ее раскуривать, сначала поднес к лицу, вдыхая сладковатый табак, и только после этого чиркнул спичкой о коробок. – Мы не должны ущемлять их права никоим образом. В противном случае это шло бы вразрез с основными идеями Атлантической хартии. Этот вопрос следует продумать более деликатно, чтобы не ущемить также интересы и больших государств. Ведь наши цели часто бывают различны, а объединившись, малые государства могут действовать против наших прямых интересов, а следовательно, против безопасности в целом!

Наконец Черчилль закурил, пустив облачко дыма под самую лепнину.

– Я вот что предлагаю, – Сталин посмотрел на Молотова, сидевшего рядом. Не далее как вчера вечером они детально обсуждали этот вопрос, зная, что пройти мимо него будет невозможно. – Решения Совета Безопасности могут быть приняты только в том случае, если за них единогласно проголосуют наши страны, имеющие статус постоянных членов совета.

– Мне кажется, что это хорошая мысль, – согласился Рузвельт. – Решение не будет принято, если за него не проголосует хотя бы одна из стран-учредителей, я правильно вас понял, маршал Сталин?

– Именно так, господин президент, – улыбнулся Сталин. – Если хотите, это будет «вето», правда, сформулированное в мягком виде.

– Я вас полностью поддерживаю, господа. – Грузное тело Черчилля слегка шевельнулось. – Я так думаю, орлы должны позволять малым птичкам петь, и им нечего беспокоиться о том, а чего же ради они поют.

Шутка оказалась удачной. За столом дружно рассмеялись.

Двое парней в форме морских пехотинцев быстро убрали со стола использованную посуду. Не исключено, что прежде они работали где-нибудь в фешенебельных ресторанах. Затем так же быстро стол был заставлен новыми кушаньями: парной телятиной, лазаньей, многочисленными салатами из морепродуктов. На трех больших блюдах была выставлена форель – подарок господина Черчилля.

Пододвинув к себе тарелку, Рузвельт вдохнул исходящий от блюда аромат и произнес:

– Обожаю лазанью!

Один из морских пехотинцев умело откупорил бутылку с армянским коньяком и, разлив шафранную жидкость в бокалы, скромно отошел в сторону. Черчилль, благодарно кивнув, взял бокал.

– Господа, мы сегодня много говорим. Не знаю, как у вас, но у меня просто пересохло в горле. Предлагаю как следует промочить наши глотки.

Выслушав перевод, Сталин поднял свой бокал.

– Всякое доброе дело нужно начинать с хорошей выпивки, иначе оно пойдет со скрипом, – усмехнулся он в усы.

Рузвельт весело рассмеялся удачной шутке и гибкими пальцами оплел ножку бокала.

– Предлагаю выпить за скорейшее окончание войны, – предложил Сталин. – И чтобы по ее окончании мы встретились вот в такой же теплой компании.

Иосиф Виссарионович протянул бокал с коньяком навстречу Рузвельту и Черчиллю, ревниво проследил за тем, как поплыли в воздухе их бокалы. Ритуал был исполнен. Только после этого коньяк был отпит.

На некоторое время беседа за столом прекратилась. Слышались лишь стук вилок о фарфоровые тарелки и довольное покрякивание глав государств. Напиток также впечатлил. Даже Молотов, считавшийся изысканным гурманом и сумевший познакомиться на многих дипломатических приемах с выпивками разных стран, по достоинству оценил выставленный коньяк. Подержав его во рту, он одобрительно закивал, выставив вперед большой палец. Затем в несколько глотков выпил содержимое бокала. Весело крякнув, он деликатно отер салфеткой мокрые губы.

Молчание нарушил Рузвельт. Повернувшись к Сталину, он воскликнул:

– Крым – сказочное место!

Губы Сталина чуть дрогнули.

– Да, вы совершенно правы, господин президент. Крым не может не понравиться.

Рассмеявшись, Рузвельт продолжал:

– Злые языки даже говорят о том, что Сталин специально пригласил нас в Крым, в самое красивое место в Советском Союзе, чтобы отвлечь от такого скучного занятия, как передел мира.

Иосиф Виссарионович негромко и натянуто рассмеялся. Вот только веселья в его смехе не чувствовалось. Голос вождя был металлический, звенящий, так бывает, когда по дну кастрюли перекатываются камешки. Сказанное было шуткой только наполовину.

– Вы не слушайте этих людей, господин Рузвельт, так могут говорить только мои недоброжелатели.

– Я так и понял…. Знаете, мне здесь необыкновенно легко дышится, – продолжил Рузвельт. – В Крыму какой-то особенный воздух.

– В Крыму очень мягкий климат, господин президент, – отвечал Сталин. – Этому способствуют море, горы. А хороший воздух, как известно, очень укрепляет здоровье.

– Я тоже так думаю, маршал Сталин. Я необыкновенно хорошо чувствую себя в Ливадии… Подойдет время, когда я не буду президентом и уйду в отставку. И я бы хотел поселиться именно в таком месте, похожем на Ливадию, чтобы там были горы и море. – Сталин очень внимательно слушал Рузвельта. – Я очень люблю лесоводство и обязательно посадил бы на склонах большое количество декоративных деревьев. А вы хотели бы жить здесь всегда, маршал Сталин?

Незначительных вещей в большой политике не существует. Передел мира – вещь весьма деликатная, она требует высочайшей дипломатии. Обижать союзников не полагалось, а потому следовало подобрать тактичные слова, которые были бы приятны президенту.

Губы Сталина дрогнули в понимающей улыбке. Кажется, подходящее слово было подобрано. Оставалось только выждать соответствующую паузу, чтобы каждому собравшемуся стало ясно, насколько основательно товарищ Сталин подходит к ответу даже на такой пустяковый вопрос своего американского коллеги. Для пущей важности Иосиф Виссарионович даже вытащил изо рта трубку, и его взгляд вильнул в сторону американского герба, с которого суровым взглядом на собравшихся посматривал орел. Интересно, в какой именно части этой птички упрятаны микрофоны? Может быть, под белыми перьями? Нужно будет поинтересоваться у Лаврентия.

– Ваша высокая оценка места встречи, господин Рузвельт, меня очень тронула, – размеренным голосом заговорил Иосиф Виссарионович. – Полуостров Крым действительно очень подходящее место, чтобы не только отдыхать, но и жить здесь.

Иосиф Виссарионович посмотрел на Валентина Бережкова, и тот, угадав желание вождя, быстро перевел сказанное.

Затянувшиеся переговоры сказывались на самочувствии Рузвельта. Под его глазами появилась темная синева, и как-то заметно одрябла кожа. Очевидно, Рузвельт плохо переносил их. Если бы беседа зависела только от воли американского президента, так он нашел бы предлог, чтобы спровадить гостей восвояси. Однако во всем этом существовало одно маленькое неудобство – двигаться он не мог и едва ли не всецело зависел от морского пехотинца, стоявшего у него за спиной.

– Но Крым сейчас не самое лучшее место для отдыха. Немцы здесь основательно похозяйничали, и моим людям пришлось проделать большую работу, чтобы гости чувствовали себя как дома. Был произведен ремонт зданий, обустроены прилегающие территории. Мебели, стройматериалов и прочего оборудования было завезено полторы тысячи вагонов! В какой-то степени я выдаю государственную тайну, – рассмеялся Иосиф Виссарионович суховатым смехом. – Очень надеюсь, что эта новость не дойдет до ушей Гитлера. – Главы государств, оценив юмор Дядюшки Джо, подхватили его веселье короткими смешками. – В Крыму еще очень много нужно сделать, господин Рузвельт, – очень серьезно посмотрел Сталин на президента Америки. – Хочу вас уверить, на сегодняшний день Крым не самое подходящее место для отдыха. Вы не представляете, какого труда стоило моим людям выселить отсюда весь неблагонадежный элемент. – Сталин чуть повернулся в сторону Берии, сидящего от него через два стула. С парной телятиной, которой старательно занимался Лаврентий Павлович, было покончено, и теперь он, повернувшись к вождю, внимательно вслушивался в его слова. – И я не гарантирую того, что спокойствие не будет нарушено в ближайшее время. А потом в Крыму еще очень много неразрешенных проблем. Полуостров пока еще представляет мало культивированный регион. Так что, господин Рузвельт, уверяю вас, здесь будут отдыхать миллионы советских людей, но предварительно нам предстоит основательно поработать.

Губы Рузвельта устало дрогнули, после чего он быстро заговорил. Бережков мгновенно стал переводить, стараясь изобразить даже интонации:

– Успехов вам, маршал Сталин. А теперь я бы хотел вернуться к вопросу об участии Советского Союза в войне с Японией. Для нас это очень важный вопрос.

Выслушав перевод, Сталин сунул в рот пустую трубку и благодушно кивнул.

– Мы очень заинтересованы, чтобы изгнанием Квантунской армии с захваченных ею северных территорий на материке занялись русские войска. Это удобно сделать Советскому Союзу в силу его географической близости. Американский флот ведет с японцами постоянные ожесточенные бои на море.

Подумав, Сталин отвечал все тем же размеренным голосом с убаюкивающими интонациями:

– Хочу сказать, что для нас это тоже очень непростой вопрос. У нас на Дальнем Востоке стоит целая армия, но, насколько я понимаю, война будет вестись по новому принципу. Японские территории не подразумевают обширные линии фронтов. Это будут во многом десантные операции.

– Совершенно верно, маршал Сталин, – с некоторым воодушевлением произнес Рузвельт. – Планируются исключительно десантные операции с захватом плацдармов, на которых в дальнейшем будут дислоцироваться основные силы. Что вы скажете по этому вопросу?

Сталин молча слушал перевод, лишь слегка качая головой в знак понимания проблемы. Его вид был совершенно безмятежным, он вынул трубку изо рта и выбил пепел о край блюдечка. Рузвельт выглядел слегка смущенным, создавалось впечатление, что погасшая трубка занимала Сталина куда больше, чем взволнованная речь президента Америки.

– Для подобной операции нужны подготовленные люди, – наконец заговорил Сталин. – Но сейчас наши наиболее подготовленные десантные соединения сосредоточены на Балтийском флоте. А кроме того, советские войска вели в основном сухопутные операции. Как вы сами понимаете, опыт стратегических десантов у нас небольшой.

Лицо Рузвельта неприятно дернулось. Он слегка распрямился, взявшись длинными узкими ладонями за подлокотник. Создавалось впечатление, что он сейчас встанет с инвалидного кресла и нервно пройдется по просторному залу. Однако чуда не случилось – он вновь бессильно оперся о высокую спинку.

– У нас имеется опыт таких операций, – сказал Рузвельт. – Не говоря уже об операции «Оверлорд», когда была успешно произведена крупнейшая в истории высадка десанта в Нормандии. Нашим морским пехотинцам приходилось неоднократно десантироваться на островах в Тихом океане, занятых японцами. Я предлагаю такой вариант. – Рузвельт выдержал паузу и, чуть прищурив глаза, буквально вцепился взглядом в спокойное лицо Дядюшки Джо. – В заливе Колд Бей на Аляске мы сможем провести подготовку советских военно-морских соединений, подключив в качестве инструкторов наших парней из отрядов особого назначения военно-морских сил.

Сталин негромко рассмеялся:

– Советские моряки воюют ничуть не хуже американских матросов. Они не нуждаются в такой подготовке. Со времен Петра Первого у нас очень большие боевые традиции. Другое дело, что на сегодняшний день у нас не хватает боевых кораблей, а насколько мне известно, Америка располагает боевыми судами. Так почему бы союзникам не передать часть этих кораблей Советскому Союзу по ленд-лизу?

Рузвельт расслабленно улыбнулся:

– Мы прорабатывали этот вариант. Разумеется, Советскому Союзу для десантирования необходимы боевые корабли. Мы можем вам дать сто боевых и десантных судов.

Сталин приподнял бокал с коньяком, помедлив малость, сделал небольшой глоток, обдумывая сказанное. В его рабочем кабинете в Юсуповском дворце на дубовом столе лежала расшифровка записи разговора Рузвельта с командующим Тихоокеанским флотом, где говорилось о том, что Америка располагает двумястами свободными боевыми судами. Следовало поднажать.

Мягко установив бокал с коньяком на прежнее место, Сталин ответил:

– Мы рассчитываем на помощь американской стороны в двести судов.

Рузвельт невольно крякнул и очень серьезно заявил:

– Это очень много, дорогой маршал Сталин. Чтобы отдать вам такое количество кораблей, нам придется оголить некоторые участки на Тихом океане.

– Но сто боевых кораблей для нас действительно очень мало. – Голос Сталина прозвучал тверже обычного. – Мне известно, какие потери в Тихом и Индийском океанах понес американский флот от действий камикадзе. Японские летчики потопили значительное количество боевых судов. Не исключено, что с такой проблемой придется столкнуться и советской эскадре.

– Хорошо, – поднял Рузвельт ладони, – вы меня убедили! Я могу вам предоставить, – тут последовала всего лишь крохотная заминка, свидетельствующая о многом, – сто сорок девять кораблей. А еще мы проведем операцию по подготовке русских экипажей для обслуживания боевых американских судов. – Посмотрев на адмирала, сидящего рядом, президент спросил: – Чарльз, сколько человек смогут пройти подготовку?

Задумавшись на секунду, адмирал уверенно ответил:

– Около двенадцати с половиной тысяч, господин президент.

– А сколько времени потребуется на переподготовку русских моряков?

Адмирал задумался вновь.

– Русские моряки очень хороши. Если все будет складываться так, как сейчас предполагается, то на переподготовку уйдет не более двух месяцев.

Сталин, чуть повернувшись к Бережкову, внимательно слушал перевод, кивая в знак согласия.

– Что вы на это скажете, маршал Сталин? – с некоторой натяжкой в голосе спросил Рузвельт.

– Я полагаю, что это разумное предложение.

– Сами понимаете, что подобная передача боевых кораблей и обучение их экипажей связаны с очень значительными затратами, которые вынуждена будет сделать американская сторона. Мы с Уинстоном хотели бы получать от вас по ленд-лизу алмазы и платину.

Челюсти Сталина невольно разомкнулись, и трубка выскользнула из правого уголка рта. Верховный ловко подхватил выпавшую трубку на лету, ленивым жестом отряхнул с френча просыпавшийся пепел.

Нате-ка вам – еще один сюрприз!

Этот Рузвельт не так прост, как могло показаться в начале встречи. Сейчас он держит себя так, что совершенно невозможно заметить приступов прогрессирующей болезни.

– Для меня это очень неожиданное предложение. Но с чего вы взяли, что в России имеются алмазы?

Рузвельт хитро улыбнулся. Похоже, что он располагал куда большей информацией по этому вопросу, чем думал товарищ Сталин. Непорядок!

– Алмазы добываются у вас в Пермской области.

Сталин посмотрел на Берию, сидящего по правую сторону, и спросил с намеренной наивностью:

– Лаврентий, ты в курсе этой проблемы?

– Так точно, товарищ Сталин. Мне известно, что алмазы добывают где-то на Урале, но где именно, я не знаю. Завтра я дам вам более полную информацию.

Сталин одобрительно кивнул:

– Хорошо, Лаврентий.

Повернувшись к Рузвельту, Сталин увидел, как переводчик быстро переводил его разговор с наркомом внутренних дел. Президент, чуть наклонившись в его сторону, слушал с напряженным, застывшим лицом. Наконец Рузвельт занял прежнее положение и вопросительно посмотрел на Сталина.

– Вы слушали мой разговор?

– Да, маршал Сталин.

– Завтра я буду иметь полную информацию по алмазам. Если добыча алмазов в Пермской области действительно является промышленной, тогда считайте, что мы с вами ударили по рукам.

Внимательно выслушав перевод, Рузвельт широко и расслабленно улыбнулся, впервые за время продолжительного разговора.

– Надеюсь, что так оно и произойдет.

– Сколько вы бы хотели получить алмазов?

– Предположим, пять тысяч каратов в течение целого года.

– Хм…. Это хорошая цифра.

– Разумеется, но ведь боевые корабли тоже стоят совсем не дешево.

– А сколько вам нужно платины?

– Полтонны.

– А можно полюбопытствовать, для чего вам такое количество платины? Если это, конечно, не военный секрет?

– Никакого секрета тут нет. Война заканчивается, и нужно думать о проектах, которые пригодятся в мирной жизни. Например, в машиностроении… Как вы знаете, платина очень тугоплавкий металл. Ни один из существующих металлов не выдерживает такую температуру, как платина.

– Понимаю. Но полтонны – это очень много. Я, пожалуй, могу вам дать триста килограммов!

– Хорошо, – не без колебания согласился Рузвельт.

Приподняв фужер с коньяком, Сталин провозгласил:

– Предлагаю выпить за здоровье господина Рузвельта.

– С удовольствием присоединяюсь, – произнес Черчилль, подняв свой бокал.

Глава 8
«СМЕРШ» В ИГРЕ

Ночь в Крыму приходит всегда неожиданно, как незваный гость. Еще минуту назад лучи заходящего солнца красными щупальцами ласкали песчаный берег, а потом вдруг темнота навалилась на побережье, заставляя затаиться всякую тварь.

Место для наблюдения Куприянов облюбовал на скамейке под деревом. Даже если кто-то и увидит его здесь, то вряд ли придаст этому особое значение. Точка обжитая, курильщиков здесь собирается немало – на пеньке прикреплена даже консервная банка, до самого верха заполненная окурками. Отсюда хорошо просматривался угловой дом с небольшим палисадником, огороженным невысокой оградой. Окно в доме вспыхнуло тусклым желтым светом, и сквозь занавески Куприянов увидел расплывчатый силуэт.

Степан невольно почувствовал волнение. Вот ведь как случается-то, сколько раз приходилось бывать под пулями, так ни один мускул ни разу не дрогнул, а тут бабу в окне увидел, так кровь уже на точке кипения. Если бы ему месяц назад сказали, что нечто подобное он будет испытывать по отношению к Елизавете, то подполковник воспринял бы это как забавную шутку. Но вот сейчас, не считаясь ни со своим свободным временем, ни с кучей бумаг, что лежали на его столе и требовали немедленного действия, он торчал перед окнами Лизы и ожидал только одного – ее появления. Влюбившись, мужик мгновенно глупеет, это надо признать. И сейчас Степан находился в подобном положении.

На службе их отношения не заходили дальше сухого «здравствуйте», и это при том, что с прочими женщинами Степан был чрезвычайно любезен. Фронтовики воспринимали дислокацию в Крыму как хороший передых перед предстоящими сражениями, а потому не лишали себя удовольствий и человеческих радостей. Несмотря на дисциплину, частенько можно было услышать, как вечерами из кустов доносится любовный шепоток.

Собственно, Степан Куприянов в этом отношении преуспел даже поболее многих других и никогда не упускал случая помять женщину на своей холостяцкой кровати. Однако он тут же забывал легкие приключения уже на следующий день. А если женщина желала продолжения, то Степан всегда находил повод избежать последующей встречи и умел, не открывая рта, сказать: «Нам было хорошо с тобой, детка, давай будем с удовольствием вспоминать об этом и обойдемся без дальнейших объяснений».

С Елизаветой все обстояло иначе. Она волновала его как женщина, и свои невольные чувства он старался спрятать за излишней требовательностью. Степан в силу своего характера привык реализовываться полностью и в любом деле старался ставить финальную точку. А если уж ухаживал за женщинами, то непременно старался довести дело до постели. С Лизой, в силу каких-то условностей, подобного пока не случилось, а потому он ругал свою нерешительность, был зол на службу, которая постоянно сталкивала их вместе. Но особенно негодовал на себя за то, что в присутствии Лизы у него вдруг пропадала залихватская удаль, а сам он неожиданным образом превращался в телка, способного разве что украдкой взглянуть на объект своего обожания!

Так что не стоит удивляться тому, что нерастраченное чувство привело его под окна Лизы. Куда же подевался тот гусар и балагур, который с легкостью разбивал женские сердца и лихими кавалерийскими набегами покорял самых известных недотрог? А вот он где… Спрятавшись в тени каштанов и нежно вздыхая, смотрит на окна обожаемой девушки.

К черту все эти условности! Отшвырнув окурок, Куприянов проследил за тем, как тот, описав огненный полукруг, падающей звездой затерялся где-то во тьме.

Переборов робость, Куприянов негромко постучал в дверь. Ему было известно, что Елизавета сейчас одна. За прошедшие несколько дней он успел выучить ее распорядок. Сразу спать она не ложилась, некоторое время читала, потом писала письма и только тогда ложилась спать. Позавчера вечером в ее дверь неожиданно постучался старший лейтенант из соседнего подразделения. В тот момент у подполковника Куприянова все внутри сжалось от ревности, и он испытал немалое облегчение, когда Елизавета спровадила героя с порога.

Постучавшись, Степан замер в ожидании. Некоторое время за дверью было тихо. Потом он услышал осторожные шаги, дверь приоткрылась, и в проеме показалось настороженное лицо Елизаветы. Несколько секунд девушка подозрительно всматривалась в ночного гостя, после чего, расслабленно улыбнувшись, произнесла:

– Заходи!

Сказано это было просто, как будто Лиза ожидала его появления. Словно между ними не существовало служебных преград, словно все было обговорено заранее.

Степан почувствовал на своей ладони прикосновение ее прохладных пальцев, которое немедленно подняло градус его возбуждения. Куприянов уверенно, зная, что не получит отказа, притянул девушку за талию к себе и впился губами в ее приоткрытый рот. Его руки уверенно и бесстыдно шарили по ее гибкому телу, а чувствительные пальцы через гимнастерку ощущали каждый его овал. На некоторое время он задержал ладонь на ее грудях, а потом из какого-то мальчишеского баловства легонько надавил на них. Лиза невольно охнула, тотчас ослабев, и Куприянов, подхватив ее на руки, понес в комнату.

– Ты ненормальный, – шепотом произнесла Елизавета.

– Я это знаю, – ответил Куприянов враз осипшим голосом.

Положив девушку на кровать, он принялся снимать с нее гимнастерку. Получалось это привычное дело несколько нервно, но он ничего не мог с собой поделать. Куприянов понимал, что в этот момент он напоминает торопливого несмышленого подростка, впервые добравшегося до женского тела.

Елизавета слегка улыбалась, глядя на его судорожные, не по-мужски суетливые движения. Поймав ее чуть насмешливый взгляд, Куприянов вдруг сделал для себя неожиданное открытие – Елизавета была гораздо спокойнее, чем он.

– Ты забыл закрыть дверь, – предупредила девушка, чуть отстранившись.

– Я сейчас. – Степан неохотно оторвал руки от горячего тела.

С улицы тянуло свежестью, приятно остужало разгоряченное лицо. За палисадником, неподалеку от того места, где он сидел всего лишь несколько минут назад, ему почудилось какое-то движение. Куприянов невольно потянулся к кобуре, пристально всматриваясь в темноту. Уж не следит ли кто-нибудь за ним? Простояв несколько минут у порога и не заметив ничего подозрительного, Куприянов вернулся в комнату.

Девушка вовсе не бездельничала в его краткое отсутствие: кровать уже была расстелена, а сама она лежала у стены, натянув тонкое одеяло до самого носа. Губ не было видно, сверкали лишь озорные глаза.

Расстегнув портупею, Куприянов пообещал:

– Я тебя не разочарую, девочка.

Лиза улыбнулась:

– Я очень на это надеюсь.

Все получилось даже лучше, чем Степан мог предположить. Елизавета лишь прикусила губу, стараясь погасить нечаянный крик, когда он вошел в нее. А потом, открыв глаза, счастливо прошептала:

– Теперь ты часть меня. Мы всегда будем вместе.

Елизавета возбуждала его любым своим прикосновением. Степану оставалось только удивляться, откуда же у нее берутся силы. Девушка в своем желании не отставала от него, и Степан поражался той неуемной страсти, которая была сконцентрирована в ее нежном теле.

В объятиях любимой женщины время всегда летит незаметно. Это истина, не требующая доказательств. От Елизаветы он ушел на рассвете, пообещав, что придет на следующую ночь. До начала службы оставалась каких-то пара часов, и нужно было немного поспать, а если не получится, то хотя бы просто полежать, вытянувшись во весь рост на кровати.

Куприянов обернулся, ожидая, что Елизавета провожает его взглядом. Так оно и вышло – приникнув лицом к стеклу, девушка высматривала в ночи Степана. Улыбнувшись, он поднял на прощание руку и мягко закрыл за собой калитку.

Все! Отношения с девушкой перешли в совершенно иную плоскость. Трудно было сказать, упростились они или, наоборот, осложнились до невероятного. Гадать пока не стоило, но ясно одно: на службе с ней следовало держаться точно так же, как и прежде, чтобы ни у кого и мысли не появилось о том, что их связывает нечто большее, чем чисто деловые отношения.

Рассветало. Скамейка под каштаном была видна издалека, вокруг щедро разбросаны окурки. Курили в основном махорку, как говорится, не до баловства. И курили до тех самых пор, пока огонек не подбирался к самым пальцам. Немного в стороне валялось еще два окурка, но это уже «Герцеговина Флор». Причем папиросина была выкурена до половины, после чего отброшена и безжалостно раздавлена каблуком. Создавалось впечатление, что курильщик явно нервничал. Вот только с чего бы это?

Куприянова охватило нехорошее предчувствие. Теперь он не сомневался в том, кому мог принадлежать этот окурок. Такой пижон на весь Крым был один. Коробов! Имеется вполне объяснимая причина, почему он крутился вокруг дома Елизаветы. Собственно, та же самая, по какой пришел и сам Степан. Неприятностей от заместителя начальника военной контрразведки ему следовало ожидать не позднее сегодняшнего утра.

Будь что будет!

От принятого решения ему сделалось спокойнее. Куприянову хотелось обернуться, чтобы еще раз посмотреть в сияющее лицо Елизаветы, и ему пришлось собрать в кулак всю свою волю, чтобы не поддаться соблазну.

Сначала он хотел сразу отправиться в штаб дивизионной разведки. Но, подумав, решил поступить более благоразумно – пусть лучше неприятное случится дома. Оно как-то полегче. Уже подходя к квартире, Степан обратил внимание на то, что у калитки брошен еще один злополучный окурок «Герцеговины Флор». Пижон! Следовательно, здесь его уже поджидали. Осмотревшись, Степан никого не увидел и, достав ключ, уверенно отомкнул дверь.

В комнате он посмотрел на часы. Интересно, сколько же ему придется дожидаться визита? Свет он включать не стал. Устроившись за столом, приготовился к недолгому ожиданию. Откуда-то взялась уверенность, что он не успеет выкурить даже папиросу. Что ж, имеется возможность проверить собственную интуицию.

Куприянов сделал уже третью затяжку, когда в дверь громко постучали. Ожидания оправдывались сполна. Подниматься не хотелось, да и табачок казался необыкновенно сладеньким.

– Куприянов, открывай дверь! – раздался требовательный голос.

Степан потянулся к кобуре. А что, если поступить иначе, например, дать два выстрела через дверь, потом удар ногой в оконную раму и прыжок в огород, а оттуда бегом по насыпи к морю? Вряд ли они сумеют его достать, даже если поднимут по тревоге целую дивизию. С его оперативным опытом несложно будет затеряться среди многочисленных воинских частей, затем незамеченным выбраться из Крыма, а дальше можно укатить в Сибирь.