Текст книги "Рыбья Кровь"

Воевода хотел направить на другой берег часть людей, чтобы те на утро воспрепятствовали таким вольготным плаваньям. Вожаки возразили: ратников и так недостаточно, чтобы делиться еще надвое, а ну как ивцы сами нападут на один из отрядов, второй ни за что не успеет к нему на помощь. Решили пока со вторым отрядом повременить и всеми силами заниматься строительством плотов.

Утром все опять были свидетелями отплывающих на пастбище коров. Срочно собрали полсотни конников и отправили их вдоль берега на противоположную сторону. Но ближний край озера оказался сильно заболочен и пока конники искали нужный объезд, ивцы преспокойно угнали стадо вглубь леса, заодно высадив в помощь пастухам на долбленках две дюжины лучников, которые тут же растворились в лесной чаще.

К обеду конники вернулись с десятью ранеными и тремя убитыми. Затея с наказанием Ивицы принимала нежелательный оборот. Тут кто-то из вожаков вспомнил о поджигателе городищ Дарнике. Стержак призвал его на совет вожаков и после разговоров с другими десятскими обронил как что-то маловажное:

– Говорят, ты с помощью особого камнемета сжег такое же городище?

Спроси он об этом еще накануне вечером, Дарник с готовностью предложил бы свои услуги. Но теперь настроение у молодого вожака было совсем не то.

– У меня не было никакого особого камнемета, только зажигательные стрелы, – глядя в глаза воеводе, ответил он.

Стержак нахмурил брови, но настаивать на своем не стал.

Весь следующий день шло усиленное строительство плотов и изготовление на них из веток больших щитов-укрытий от стрел.

Утром третьего дня двадцать плотов с полутора сотнями короякцев попытались приблизиться к городищу. На середине пути шесты не доставали до дна, их сменили весла и движение еще больше замедлилось. Возле острова их окружили быстрые долбленки ивицких лучников и открыли такую стрельбу, что ни о какой высадке думать не приходилось. С большим уроном флотилия плотов повернула назад, к берегу. Ватага Дарника в общем заплыве не участвовала, охраняла обоз – у пренебрежительного отношения тоже было свое преимущество.

После новой неудачи в стане короякцев воцарилось полное уныние. Отряды конников снова и снова отправлялись ловить пастухов с коровами, и однажды им действительно удалось пригнать полтора десятка коров и пленного пастуха. Большую часть дня ратники спали, играли в кости, допивали последние хмельные меды, ссорились и дрались между собой. Дарник не скрывал своего разочарования – вот она, выходит, какая служба у опытных воинов. Его ватага была единственным отрядом, который дважды в день выходил на соседний луг и усиленно занимался там боевыми поединками. Другие ратники над ними посмеивались:

– Учиться в бою надо, а не на детских игрищах.

На шестой день осады Рыбья Кровь проснулся перед самым рассветом. Какое-то непонятное беспокойство овладело всем его существом. Он вылез из шалаша и внимательно осмотрелся. Над озером и берегом снежным комом висел плотный туман, предвестник жаркого солнечного дня. Сторожа несли свою охранную службу, собаки лаяли, но непонятно было: на лесное зверье или на плывущие по озеру долбленки.

Следом за Дарником выбрался из шалаша и Быстрян.

– Самое время для налета, – позевывая, определил он. – Хазары именно его всегда и выбирают, не ждут как мы, чтобы настрой пришел и все видно было.

– А можно вообще нападать без настроя? – полюбопытствовал Дарник.

– Если вышел в поле, то настрой всегда должен быть.

– Ну так пошли, пободаемся?

– А пошли.

Они стали поднимать других ватажников и выводить их на сверхраннее боевое занятие. Повинуясь своей озабоченности, Дарник велел всем облачиться в доспехи. Так и пошли из стана, пошатываясь от зевоты, и едва не теряя щиты, топоры и сулицы.

Через два десятка шагов повозки стана исчезли в тумане, как будто их и не было. Прошли еще немного по короякской дороге и вдруг услышали позади воинственный вопль десятков людей. Потом еще один, сопровождаемый топотом копыт.

Все, сбившись в кучу, остановились и настороженно обернулись назад.

– Ну вот, дождались, – сердито сказал Быстрян.

Из стана доносились лязг оружия и вопли избиваемых людей.

Теперь и остальные ватажники поняли, в чем дело, заволновались и растерянно посмотрели на вожака. Быстрян глянул с тем же вопросом: что будем делать?

– В линию. Сомкнуть щиты. Приготовиться! – скомандовал Дарник, запоздало сожалея, что не всё оружие взяли с собой. – Луки и стрелы.

Ватажники привычно выстроились в две шеренги: в первой было десять щитников, во второй восемь лучников. В стане тем временем шла настоящая невидимая отсюда бойня. Наступать или стоять на месте – Дарник колебался. Вот из тумана выскочил бойник в одних портках с разбитой и окровавленной головой. Шарахнувшись от наставленных на него копий, он опрометью кинулся по дороге прочь. За ним появились еще трое короякцев с выпученными глазами, тоже в портках, но с мечами в руках, и помчались мимо ватаги следом за первым беглецом. Дальше бегущих короякцев уже трудно было сосчитать, многие были в крови, другие совершенно невредимые, и все они бежали прочь от напавших ивцев.

Один из новичков испуганно посмотрел им вслед.

– Туда гляди! – рявкнул Дарник, указывая в сторону стана.

Этот его непривычный рык привел в чувство и младших и старших.

Позади толпы бегущих показались конные ивцы, которые направо-налево лупили топорами и палицами бегущих короякцев.

– По лошадям стреляй! – закричал Рыбья Кровь.

Восемь стрел понеслись навстречу всадникам, потом еще и еще.

Самым страшным было, если бы лошади врезались в щитников, но этого не случилось. Раненые животные вставали на дыбы, падали или в последний момент сворачивали в сторону перед остриями выставленных копий. Никогда ни до, ни после не испытывал Дарник подобного цепенящего ужаса перед этой мгновенно возникающей из тумана и исчезающей опасностью. Спасала лишь собственная выучка. Тело действовало словно само по себе, оно не только снова и снова натягивало тетиву лука, но и умудрялось следить за окружающим. Два проскочивших мимо конника-ивца попытались атаковать ватагу со спины. Один получил стрелу от Дарника, второй успел ударить топором по луку, которым прикрылся Меченый, но тут же был убит стрелой Быстряна.

Возникло короткое затишье. Рыбья Кровь выскочил из-за прикрытия щитников и принялся ловить бегущих короякцев.

– Здесь стоять! – орал он им, за шиворот подтаскивая к лучникам.

Быстрян делал то же самое с другого края. С той же готовностью, что и бежали, короякцы послушно становились на указанное место.

– Вперед пошли! – скомандовал Дарник, и ватага медленно, сохраняя линию неприступных щитов двинулась к стану.

Туман понемногу редел. Через несколько шагов показались крайние повозки. Здесь побоище все еще продолжалось. Десяток короякцев, прижавшись спинами к двум телегам, отбивались от наседавших на них ивцев. Тех было в три раза больше, но это им скорее мешало.

Появление ватаги Дарника переключило внимание нападавших. Человек двадцать пеших ивцев устремились на нового противника. Все они были без доспехов, вооруженные только круглыми деревянными щитами, топорами и палицами.

– Сулицами бей! – приказал Дарник, и залп метательных копий буквально смел первую шеренгу неприятеля.

Дружный обстрел и неприступный ряд щитов и копий сделали свое дело. Ивцы так и не смогли сойтись в рукопашной, где бы они могли взять верх благодаря численному превосходству. Беспомощно размахивая топорами в сажени от дарникцев, они представляли собой отличные мишени, которые легко было поражать. Но откуда-то появлялись все новые подкрепления, поэтому исход сражения был не совсем ясен.

Неожиданно на помощь двум ватагам короякцев пришел третий отряд, собранный в лесу Стержаком. Ивцы дрогнули и стали беспорядочно отступать к берегу, к своим долбленкам. Короякцы с торжествующими воплями устремились за ними. В том числе и те, кто прятался за строем дарникцев.

– Стоять! – остановил своих бойников Дарник. – Лошадей ловите, – приказал он лучникам.

– А туда? – указал разгоряченный Борть в сторону долбленок.

– Не жадничай, пусть и другие проявят себя. – Дарник вложил в свои слова всю язвительность на какую был способен, но ее никто как следует не оценил.

Он внимательно осмотрел ватажников. Быстрян получил легкую рану в грудь от брошенного топора, да один из новичков Лисича «поймал» сулицу в мягкие ткани плеча.

Солнечные лучи прогнали последнюю туманную дымку, и поле битвы открылось во всей своей удручающей красе. Судя по количеству долбленок, на берег высадилось до полусотни ивцев, еще три десятка их конников ударили по стану вдоль берега. Из всех них уцелела лишь половина. У короякцев, впрочем, убитых оказалось в два раза больше. Не было ни одной ватаги, которая не понесла бы самые серьезные потери, поэтому дарникцы со своими двумя легкоранеными выглядели на общем фоне крайне вызывающе. Дарник не понимал этого, наоборот считал, что сейчас все будут его хвалить, как он здорово сохранил своих людей и спас всю короякскую рать от полного разгрома.

Как же он был удивлен, когда на совете уцелевших вожаков Стержак обвинил его в желании увести свою ватагу назад в Корояк, мол, в тумане они заблудились и просто пошли не в ту сторону, в какую намеревались. Нелепость такого вывода была настолько очевидной, что Дарник в первый момент даже не нашелся что сказать.

Все присутствующие напряженно ждали его оправданий.

– Если ты, воевода, ночью отойдешь по большой нужде в сторону Корояка, то это тоже будет считаться бегством домой?

Вожаки заулыбались, кто-то даже прыснул от смеха.

– Никто в такую рань не выводит воинов на боевые занятия, – гнул свое воевода.

– Наверно души убитых больше всего сейчас жалеют, что я их в такую рань тоже не вывел на боевые занятия, тогда бы они все были живы. Моя повозка с лошадью осталась в стане.

Стержак досадливо передернул плечами:

– Уж не хочешь ли ты сказать, что лучше всех знаешь, как захватить Ивицу?

– Знаю и могу.

Сказав это, Дарник обвел гордым взглядом присутствующих. В эту минуту он готов был управлять хоть всеми воинами княжества.

Вожаки молчали. От их прежнего высокомерного отношения к безусому юнцу не осталось и следа. Никто, конечно, не собирался передавать ему общее управление ратью, но брошенный им вызов каждый запомнил накрепко.

Между тем события у Ивицкого озера продолжали развиваться сами по себе, уже без чьего-либо управления. Первое изумление от пережитого страха прошло, и многие короякцы пребывали в полной растерянности: как быть дальше? От острова к берегу направилась долбленка с переговорщиками. Встречали их не насмешками, какими обычно приветствуют побежденную сторону, а угрюмым молчанием. Да и как было не помалкивать – из всех убитых ивцев кожаные доспехи имелись у пяти-шести человек, остальные были обыкновенными смердами, более привыкшими управляться с сохой и косой, чем с оружием. Так что насмешки подошли бы больше самим ивцам, сумевшим почти победить втрое превосходящее число обученных воинов. Переговоры касались возможности забрать и похоронить своих убитых.

И скоро два огромных погребальных костра, разделенные водной гладью возносили души погибших в потусторонние чертоги.

Во время сбора своих погибших и раненых сотоварищей хитрые ивцы сообщили сторожившим им короякцам, что хотят дать хорошую откупную виру на каждого из ратников, поэтому, когда начались новые переговоры, воеводе с вожаками уже невозможно было отказаться – весь стан хотел мира, дирхемов и возвращения домой. Каждому бойнику ивцы предложили по пять дирхемов, вожакам – по двадцать, Стержаку и его обиженному младшему брату по пятьдесят. Правда, во время выплаты выяснилось, что общего количества монет у ивцев не хватает, поэтому вожакам они могут дать лишь по десять дирхемов, а воеводе с братом – по тридцать. Стержак попробовал воспротивиться такому лукавству, но бойники зашумели, и сделка была совершена.

Дарник только посмеивался – уловка осажденных пришлась ему по вкусу. Его 17 бойников вместе с ним получили 95 дирхемов, едва ли не больше всех. Не бог весть какая плата, но ватажники радовались ей как малые дети медовым пряникам.

При выступлении войска в Корояк Рыбья Кровь, не дожидаясь команды, вывел свою ватагу в голову колонны. На возмущенный ропот вожаков и недовольство Стержака рассудительно заметил:

– У моих бойников самый лучший вид. Или вы хотите выставить вперед самых побитых и потрепанных?

В самом деле восемнадцать вышитых рубах-кафтанов и дюжина лепестковых копий, не говоря уже о десяти одинаковых «рыбных» щитах придавали его ватаге строгий и опрятный вид на фоне других ратников с разнообразным порой чересчур кичливым вооружением. Рядом с телегой и щитниками на четырех трофейных лошадях, правда, без седел гарцевали сам Дарник со своими старшими.

Так они и въехали в Корояк, где горожане уже были наслышаны о происшедшем. Особых восторгов никто из встречающих горожан не выражал, но боевой вид ватаги Дарника всем бросался в глаза.

3

В городе теперь только и разговоров было о ватаге дарникцев, которая одна сохранила присутствие духа при нападении на короякский стан сотен (никак не меньше) «свирепых» ивцев. Везде Дарника узнавали и радушно приветствовали. Многие стремились просто подойти и поговорить с ним. Сначала это было даже приятно, и в ответ хотелось сказать что-то не менее любезное. Но потом он почувствовал, как этот чужой восторг и любование вынуждают его против собственной воли говорить и делать совсем не то, что бы ему хотелось. Вот оно, то испытание медными трубами, о которых он читал в свитках, не очень понимая, о чем идет речь. Надо было что-то срочно придумать, чтобы вернуться к прежнему отстраненному от всех состоянию.

Просто избегать посторонних было как-то слабовато, и Дарник решил их самих отучить от излишней назойливости. Стал покупать все в долг и тянуть потом с оплатой, а всех самых достойных девушек посада принялся приглашать в свои наложницы, и называл трусами и слабаками чужих бойников, кто участвовал в осаде Ивицы. Такой подход быстро привел к желаемым результатам. Вскоре кругом заговорили о его непомерной спеси и хвастовстве. Все больше людей перестало с ним заговаривать и здороваться. И Рыбья Кровь вздохнул с облегчением.

Впрочем, на желающих вступить в его ватагу это никак не отразилось. Каждое утро у ворот их дворища собиралось двадцать, а то и тридцать молодых парней, жаждущих стать под их рыбное знамя. Среди них были как бездомники, так и отпрыски состоятельных семей. У дарникцев все они получили прозвище ополченцев.

Кормить такую ораву было накладно, да и на дворе места для них не хватало, поэтому Дарник придумал уводить их вместе с ватажниками за ограду посада, на дальнее Гусиное Поле, и устраивал там боевые занятия среди гусей и телят.

Быстрян шутливо посоветовал ему со всех ополченцев брать отдельную плату, зачем, мол, даром учить их для чужих ватаг. Выслушав его, Маланкин сын поступил по-своему: приставил к ополченцам в качестве учителей всех бойников. И опять угодил в яблочко – уча других, учусь сам – ватажникам их новое положение пришлось по душе, и то, что еще вчера им было в тягость, вдруг предстало совсем иначе, когда они сами принялись командовать собственными учениками. Дарнику оставалось лишь наблюдать со стороны и время от времени поправлять зарвавшихся «учителей».

Поход в Ивицу заставил его многое переосмыслить. Отметил, что никто не ожидал от Стержака и его помощников большой личной доблести, важнее было услышать от них верное распоряжение или точное предвидение намерений противника, или, на худой конец, хорошее ободряющее слово, придающее дополнительные силы. Значит, то же самое требуется и от него для своих ватажников. И если он собирается быть хорошим воеводой, то должен сам поменьше вступать в единоборства, а больше действовать доходчивой убедительной речью.

Полученный опыт в виде выскакивающих из тумана конных и пеших воинов изменил и его представление о ратном сражении: оказывается, можно не только чинно выстраиваться друг перед другом и дожидаться, пока достроится противник, но нападать без соблюдения какого-либо ритуала. И большая часть боевых упражнений на Гусином Поле отныне была направлена именно на быстроту действий: раз – и прямая линия щитников выгибается в полукольцо, два – один ряд превращается в два, три – первый ряд встает на одно колено и упирает копья в землю, а второй подымает щиты над ними, четыре – щитники разворачиваются боком и из-за их спин выскакивают на вылазку лучники с мечами и топорами, пять – лучники, прекратив рукопашную, возвращаются под защиту щитов. Большое количество новичков только способствовало этим придумкам Дарника. Никто из ватажников не возражал, бой у Ивицы убедительно показал пользу приобретенных навыков, да и собственное послушание в присутствии ополченцев выглядело как знак тайного знания воинской премудрости.

Перемены коснулись и вооружения. Для щитников лепестковые копья оказались не нужны, их сменили рогатины с длинным игольчатым наконечником. Лучникам в тяжелых доспехах было не очень сподручно, и они сменили их на кожаные безрукавки со вшитыми железными пластинами. Обретение маленькой конной группы заставило задуматься и об ее снаряжении. Прямоугольный щит с острыми углами мог ранить коня, поэтому для конников был выбран небольшой щит овальной формы. А безрукавка для них была превращена в длинный кафтан, полы которого со стальными пластинами закрывали ноги всадника.

Наладив на Гусином Поле нужный порядок, Дарник все чаще оставлял командовать вместо себя Быстряна, а сам приступил к осуществлению своей бежецкой мечты о боевой колеснице и камнемете. Была куплена широкая двуколка с большими колесами, по весу равная однолошадной телеге. В Корояке уже применялись колеса не из сплошных досок, а с прочными дубовыми спицами. Одному из тележников Дарник заказал сделать два таких колеса. Двуколка, став в два раза легче, сразу приобрела нужную подвижность и разворотливость. С двумя хорошими упряжными лошадьми ее скорость мало чем уступала скачущему всаднику.

Первые испытания колесницы на Гусином Поле выявили ее сильные и слабые стороны. Да, стоя на высоком дощатом настиле, два лучника возвышались над любым всадником и могли вести более прицельную и быструю стрельбу, чем конный лучник, но и сами представляли собой прекрасную мишень. Для их защиты по краям настила пришлось установить высокое дощатое ограждение, отчего двуколка приобрела довольно уродливый вид. Но такое уродство смущало Маланкиного сына меньше всего, главное, чтобы было безопасно.

С камнеметом на треноге тоже пришлось изрядно повозиться. Лучные рога так и пытались выскочить из ложа, не выдержав натяжения. Снова и снова приходилось их укреплять и получился крайне неприглядный наворот веревок и сухожилий, тем не менее двадцать-тридцать выстрелов они в конце концов выдерживать стали.

Ватажники смотрели на его возню с колесницей и камнеметом с большим недоверием, считая их полезность на ратном поле весьма низкой. Один лишь Меченый сразу увлекся ими и даже попытался еще что-то улучшить. Для возницы придумал снизу ступеньку, чтобы, упираясь в нее ногами, тот имел твердую опору и не мешал лучникам. Именно ему принадлежала идея совместить колесницу с камнеметом. Рыбья Кровь и сам думал об этом, только не знал, как можно его укрепить камнемет на столь малой площадке, где едва хватало места для двух стрелков и возницы. Не особо мудрствуя, Меченый предложил установить камнемет на низкой опоре у заднего бортика.

– Но ведь нельзя будет стрелять вперед, а только назад, – недоумевал Дарник.

– Ну и что? Двуколка может развернуться в любую сторону, стоя на месте, – ответил тростенец. – Зато и отступать отстреливаясь будет удобней.

В самом деле, лихо подъехав к любому месту, можно было одними поводьями развернуть двуколку в противоположную сторону. Оставалось только надеяться, что глуповатый противник не свернет, а будет упрямо лезть прямо под выстрелы камнемета.

Опробование камнемета Дарник с Меченым и Селезнем проводили вдали от посторонних глаз. Стрельба мелкими камнями («яблоками»), увесистой каменной «репой» или тремя стрелами привели Меченого с Селезнем в полный восторг. Но главное преимущество камнемета выявилось при стрельбе «орехами» – двумя десятками железных шариков величиной с лесной орех. На дальнем расстоянии орехи и были орехами, потарабанили по мишени и все, зато при выстреле с трех саженей толстые доски мишени тут же превратились в решето. Дарник даже поежился, живо представив себе, как трех вооруженных бойников, стоящих вместо мишени, эти шарики пронизывают насквозь со всеми их щитами и бронями. Было что-то невероятное в том, что такое грозное оружие вот так просто попало в руки его ватаги, словно он бросил вызов самому богу войны, невзначай открыв одну из его сокровенных тайн. Первым побуждением было даже уничтожить и камнемет, и колесницу, выбросить подальше все «орехи» и вернуться к привычному оружию, но, взглянув на сияющее лицо Меченого, Дарник понял, что злой дух выпущен и назад его уже ни в какой погреб не загонишь. Оставалось надеяться, что новшество останется долго никем не замеченным, ведь не стали же перенимать его ухватки бежецкие братья, не пользуются всем оружейным изобилием, что продается на городском торжище и местные гриди, так почему кто-то захочет повторить его колесницу?

Быстрян, когда он поделился с ним своими опасениями, охотно объяснил, почему никто не стремится перенимать лучшее вооружение:

– Во всяком оружии сидит дух смерти, и если ты захочешь поменять оружие, то этот дух смерти может обидеться и наказать тебя. Вот у ромеев есть жидкий огонь, но никто не доискивается, как бы им овладеть. Сражаются тем, чем сражались и побеждали твои предки.

– А я доискиваюсь, и жидкий огонь тоже взял бы, – возражал Рыбья Кровь.

– Это потому что тебя еще жареный петух не клюнул, как следует. Первое серьезное ранение и ты станешь таким же суеверным как все, – строго произнес рус.

Дарник только усмехнулся про себя: что эти старики могут понимать, я не раб своей судьбы, а ее хозяин, как хочу, так и поверну свою жизнь и свое ратное счастье. По утрам он теперь просыпался с улыбкой на лице. Казалось, исполнялось его собственное недавнее пророчество о сильной и яркой жизни, которая всегда будет лучше любой другой. Две ласковые и веселые девушки подносили таз для умывания и чашку со свежим квасом. В сенях уже ждали Селезень и хлыновец Терех, готовые бегом выполнять любые поручения. Первым в вожацкий дом являлся начальник ночной стражи, сообщить о происшествиях за ночь на дворище и в посаде. Потом приходили остальные старшие. За едой кто-то обязательно рассказывал что-нибудь смешное про своих младших напарников, и день начинался с хорошего громкого смеха. Еще не выйдя во двор, Дарник уже знал, что непременно что-то совершит в этот день полезное и важное. Так оно и случалось. Три человеческих развития, о которых говорил Тимолай, дружно шли у него рука об руку. Чуть подумав о себе, он легко переходил на людей ближних – свою ватагу, мысленно увидев каждого бойника и решить, как их всех следует направить, затем возникали люди дальние – ополченцы и знакомые ремесленники, с которыми надлежало тоже что-то определить и сделать.

Поэтому, выйдя из дома, он тут же начинал четко и целенаправленно действовать. И не давая себе ни минуты покоя, тем самым получал право не давать покоя другим. Но если бы кто решил, что их вожак чересчур много трудится и устает, он бы очень сильно ошибся. Уставать можно, лишь работая по принуждению, а когда так, как он, в полную свою волю, то и не было особой усталости. Наоборот ощущение редкой полноты жизни переполняло Дарника, он чувствовал себя в нужном месте в нужное время занятым делом, которое полностью соответствовала его силам и желаниям.

Все это продолжалось до тех пор, пока однажды на Гусиное Поле не пожаловал известный торговец льном и воском Заграй и не предложил дарникцам наняться к нему в охранники торгового обоза. Совсем недавно Рыбья Кровь только об этом и мечтал, но сейчас не сильно этому обрадовался.

– Я должен ждать княжеского суда, – попытался он отвертеться.

– Князь вернется с первым снегом. Ты еще не один раз успеешь съездить в охранении. Или заробел?

– Стержак не согласится.

– С воеводой я сам говорить буду. Платой тоже не обижу. Вечером приходи, потолкуем.

Заграй пришпорил коня и потрусил прочь, Дарник задумчиво смотрел ему вслед. Подошел Быстрян.

– Что он хотел?

– Зовет в охранение своему обозу.

– Дело видно не простое, иначе бы он к тебе не пришел.

Вечером они с Быстряном отправились к Заграю выяснять условия поездки. Купец выставил хорошее угощение и позвал к столу десятского своих охранников одноухого Лопату. Тот смотрел бирюком и сразу не понравился Дарнику.

Купцу требовалось отправить двадцать две подводы с воском и льном на торжище в Гребень, столицу южного княжества. Обычный путь по Танаису, а потом вверх по Малому Танаису до Гребня был закрыт. По какой-то причине товары Заграя не могли пройти мимо пограничного хазарского Туруса, там их обязательно задержали бы сборщики пошлин, поэтому приходилось выбирать наземный путь.

В дополнение к своим десяти охранникам нужны были еще десять бойников Дарника. Распоряжаться обозом поручалось Лопате.

– Он будет командовать в Гребне, а в дороге только я, – без малейшего смущения выдвинул свое условие Рыбья Кровь.

– Ты же не знаешь ни пути, ни мест ночевок, ни степных людей и их обычаев, – заметил Заграй.

– Для этого нужен проводник, а не воевода.

Купец слегка призадумался.

– Не переживай, малый свое дело знает, – заверил Заграя Быстрян.

– Мои охранники слушаются только Лопату, – все еще сомневался купец.

– Хотел бы я посмотреть, как они не будут слушаться Дарника, – ухмыльнулся рус.

– Я обычно одного человека в самом начале повешу, остальные тут же начинают все понимать, – с серьезным видом сказал молодой вожак.

Быстрян от души расхохотался. Заграй озадаченно переглянулся со своим десятским. Дарник выдержал равнодушную паузу, хотя его так и подмывало сказать что-нибудь веское и убедительное.

– Хорошо, будь по-вашему, – согласился наконец купец.

С собой Дарник решил взять тройки Кривоноса, Меченого и Бортя, остальные три вместе с девушками под командой не оправившегося еще от раны Быстряна оставались заниматься прежними делами на дворище. Селезень слезно просился ехать тоже, и Дарник уступил, оставив Быстряну Тереха. По настоянию Меченого с собой брали еще и колесницу – нечего было ее оставлять без должного присмотра. Меченый установил над ней полотняный навес и укрыл мешковиной камнемет, и теперь она мало чем отличалась от других крытых повозок.

И вот настал день выезда. С третьими петухами, когда солнце еще не поднялось над кронами деревьев, купеческий обоз выехал из посадских ворот Корояка и по хорошо наезженной дороге двинулся в южную сторону, постепенно удаляясь от загибающегося на восток русла Танаиса.

Десять купеческих молодцов, все в стеганых доспехах и шлемах, при мечах, копьях и щитах, выглядели бывалыми воинами и свысока смотрели на дарникскую молодежь. Те, в самом деле, выглядели не так впечатляюще, все защитное железо было на них предусмотрительно спрятано под расшитыми рубахами, даже на железные шлемы и наручи были надеты чехлы из заячьих и беличьих шкур мехом наружу. Из оружия у каждого из дарникцев было по две сулицы, клевцы и рогатины. У щитников еще большие щиты, у лучников луки с полными колчанами бронебойных игольчатых стрел. Походные припасы и провиант были сложены на одну из купеческих подвод, грузить их на колесницу Меченый отказался, дабы она в любой момент была готова к бою.

Для пущей маскировки колесницу поместили в середине колонны, возле нее с двух сторон гуськом вышагивали тройки Кривоноса и Бортя. Лопата отрядил четверых пеших охранников в хвост обоза, а шестерых держал при себе у головной повозки. Верхом ехало лишь пятеро: сам Лопата с двумя охранниками и Дарник с Селезнем.

Не успела их колонна отойти от города на полверсты, как к ним присоединилось еще пять подвод мелких торговцев, которые специально поджидали такую оказию, чтобы ехать вместе. Лопата был недоволен дополнительными нахлебниками, а Дарник, напротив, только рад. Как и в их обозе, каждую из повозок, помимо возницы, сопровождал вооруженный охранник. Таким образом, под началом Рыбьей Крови образовался хорошо вооруженный отряд в двадцать семь человек.

4

Выступивший в путь торговый караван мало чем отличался от военной колонны на Ивицу, и Дарник легко мог представить себе, что это его первый самостоятельный военный поход. То, что рядом изображал из себя главного воеводу Лопата, скорее забавляло, чем раздражало его. После того, как он утер нос Стержаку при отходе из Ивицы, какой-то купеческий десятский не казался ему серьезным соперником. Любопытно лишь было, как именно он наведет в своем новом «войске» нужный порядок.

Кругом лежали хлебные поля и пастбища, на рысях проезжали короякские дозоры, время от времени попадались многолюдные селища и просто работавшие на полях смерды, и разбойного нападения пока, по-видимому, можно было не опасаться. Ходко катились подводы, бодро вышагивали бойники, особое веселье царило возле одной из примкнувшей к ним повозки, на которой везли на продажу семерых рабов: четверых мужиков и трех молодых женщин.

Из обрывков разговоров вскоре выяснилось, что это были отчаянные бездельники и проходимцы: всячески отлынивали от любой работы и воровали у хозяев мелкие вещи. Глупые и беззаботные, они относились к своей поездке как к приятному развлечению, нисколько не сомневаясь, что у иноплеменных владельцев будут вести себя точно так же, как в Корояке. Поначалу Дарник посчитал, что они больше притворяются, а на самом деле ненавидят и своего теперешнего хозяина, и его, Дарника, за то, что он не хочет освободить их, а напротив везет на тяжелую рабскую долю. Был готов даже, если последует малейшая просьба, тут же хоть силой да освободить их, или на худой конец пожертвовать частью выданного ему Заграем задатка для их выкупа. Решив так, он немного успокоился и стал думать, как укротить стражников Лопаты. Подъехав к Меченому, сидевшему в колеснице, поручил ему вырезать тринадцать одинаковых палок.

– Зачем тринадцать? – спросил тот.

– Три для меня, тебя и Бортя.

– Ага, – догадался и просиял Меченый.

Проехав первые двадцать верст, караван остановился на дневку, переждать полуденную жару. Особо придумывать ничего не надо было, потому что рядом с дорогой имелся большой, сильно вытоптанный пустырь, много раз используемый для стоянки другими торговыми караванами. Составили в круг повозки, перекусили захваченным с собой вареным мясом, выставили охрану и завалились спать. Распоряжался по-прежнему Лопата, Дарник ему не мешал, даже когда тот назначил дозорных из его бойников.