Текст книги "Рассвет полуночи. Часть I"

Глава IV. Обращение

– Спасите! – раздался мужской сиплый голос.

Сатин открыла глаза и обнаружила, что железная дверь распахнута.

Она вышла в темный коридор, откуда доносился то ли приглушенный свист, то ли сопение.

Темноту едва рассеивал тусклый свет лампы, испачканной чем-то красным.

Сатин вздрогнула, задев правой ногой что-то мягкое, и замерла. Всматриваясь во мрак, она пыталась обнаружить хоть какой-то намек на выход. По коридору пронесся низкий шелестящий голос.

Девушка остановилась.

Под ногами лежали комья земли.

– Кто-нибудь! – прозвучал все тот же хриплый голос.

Стряхнув с себя оцепенение, она направилась вперед.

– Я не боюсь… Я не боюсь… Я не боюсь, – шептала, проталкивая слова частями сквозь стук оставшихся зубов.

Впереди она увидела мужчину. Похоже, убийца сломал ему ноги, так как бедолага, уперевшись руками в пол, полз по направлению к ней, таща их за собой.

Обрадовавшись его присутствию, Сатин ускорила шаг, но ноги будто подламывались.

– Кто здесь? – схватившись за нож, крикнул мужчина. В темноте он увидел светящиеся глаза. Его била дрожь.

Подчинившись внутреннему импульсу, девушка шагнула в алый ореол, и в лицо ударил запах крови, струящейся из виска мужчины. В это мгновение где-то глубоко внутри раздался тревожный щелчок. Опьяненная теплым облаком с запахом металла, Сатин сделала несколько быстрых шагов, хотя и теряла контроль над собственным телом.

Незнакомец направил на нее нож.

Ватные ноги заплетались. Но резкий взмах ножа перед лицом вернул ее к реальности.

– Отойди! – сплюнув, крикнул мужчина. – Назад! – На его лице отразилось отчаяние. – Кто ты, черт тебя возьми?!

Его мокрые глаза двигались, подобно бильярдным шарам, которые разбросало по сукну сильным ударом. Перед ней был байкер. На это указывали кожаная мотоциклетная куртка с логотипом «California Moto Club», надетая поверх черной майки, джинсы с увесистой цепью и кустистая борода. По бледному лицу катился пот. Он тяжело дышал. Наверное, у него было сломано ребро, которое проткнуло легкое.

– Да чтоб меня… – Он замер с выражением запредельного ужаса. Губы беззвучно шевельнулись, будто произнося слова, даже ему самому непонятные.

Она обернулась и увидела того, кто устроил весь этот ад. Чудовище стояло рядом с комнатой, где она была заточена, и следило за жертвами.

Сатин сделала пару робких шагов в сторону второй железной двери, в то время как убийца продолжал неподвижно стоять.

– Помогите мне! – заплакал мужчина.

Продолжая идти вперед, она уже не оборачивалась. С каждым шагом сердце все сильнее наполнялось страхом.

– Помогите… помогите, – умолял байкер, видя, как она проходит мимо.

Не успев окаменеть от ужаса, Сатин бросилась к спасительному выходу. Она бежала изо всех сил, едва касаясь бетонного пола. Уши резал пронзительный звон. Девушка чувствовала, как убийца нагоняет ее. Не ощущая собственного тела, она сделала последний рывок и упала. Тварь держала ее.

– Помогите! – закричала она. – Помогите! Ради бога!

Сатин провалилась в глубокий сон.

* * *

Густой туман.

Холод.

Над головой брели тяжелые тучи. За кронами деревьев догорал алый закат. Из черного неба сыпался мелкий снег. Сатин ступала голыми ногами по замерзшей земле, затянутой мглой.

В какой-то момент захотелось плакать, но слеза замерзла на щеке.

Колкие снежинки, кружась в воздухе, касались кожи, но не таяли.

Она услышала странный звон, чем-то напоминающий дребезжание стекла. Ей показалось, что звук был в голове. Но звон издавали ее волосы, покрытые льдом и инеем.

Сатин стояла на лоне зимней природы. В попытке обхватить себя за плечи она укололась чем-то твердым. На шее был металлический ошейник с длинными иглами. Она попыталась его снять. Но ошейник только сильнее сдавил горло, и в теле проснулась тупая ноющая боль.

Изо рта вырвался досадный немой вопль.

Тишину нарушал скрип покачивающихся деревьев.

Девушка направилась вперед.

Пробираясь через колючие кустарники, которые то и дело царапали ей кожу, она увидела впереди прогалину.

В воздухе стоял запах пороха и смерти.

Оказавшись на пустыре, Сатин услышала шорох.

Присмотревшись, она увидела, что поляна усеяна темными пятнами, напоминающими островки.

Внутри шевельнулось гложущее чувство тревоги, и девушка ускорила шаг. Но вскоре остановилась, и ее поглотила волна чернейшего ужаса, от которого застыла кровь.

Темными пятнами оказались сотни трупов. Полураздетые люди. Они были расстреляны. Рядом, едва укрытые снегом, лежали кучи одежды: стеганки, брюки, гимнастерки, юбки.

Лютую картину оживило движение. В нескольких шагах от нее на коленях сидел мужчина. Он раскапывал яму. Сатин подумала, что ему нужна помощь, и направилась к нему.

Оказавшись совсем рядом, она опешила. Мужчина пыхтел, рычал, пытаясь что-то откопать. Из-за этого ей не удалось рассмотреть его лицо, она лишь увидела когтистые руки, которые разрывали землю.

Мародер ее не замечал и продолжал с неистовством разбрасывать мерзлую почву, перемешанную со снегом, листьями и ветками.

Что же могло его так взволновать? Он делал это с такой одержимостью, с которой откапывают пиратский клад.

Вскоре показалась голова с зияющей дырой. Но это его не остановило. Он продолжил копать с еще большей яростью. Показалось чье-то плечо. Раздвигая обнаженные тела, мужчина пытался что-то найти во всем этом жутком месиве. Вдруг его рука ухватилась за что-то и стала вытягивать. Это был ребенок. Мальчик лет пяти. Он был без сознания. Неизвестный притянул мальчишку к себе и прижал ко рту. Хрустнули детские косточки. Теплая кровь побежала по его рукам и шее. Он сжимал и мял ребенка в своих зверских объятиях. Мальчик умирал без криков и попыток к сопротивлению. Уж лучше бы он кричал.

Прикрыв рот рукой, Сатин отпрянула назад. Она продолжала отступать, не отрывая взгляда от каннибала, который был полностью поглощен едой. Когда оказалась на безопасном расстоянии, то бросилась бежать изо всех сил.

После чего довольно долго еще брела по лесу.

Туман сгущался.

В кромешной мгле мерцали красные точки. Это были тени с сотнями глаз. Неведомые существа. Их искаженные образы застыли в нелепых позах за стеклянной завесой, по другую сторону которой была Сатин.

Над черными кронами расступающихся деревьев, проливая кровавый свет, горела звезда.

До ушей донесся шум, в котором Сатин узнала рокот реки. Ступая босыми ногами по земле, припорошенной снегом, она направилась на зов.

Вскоре лес закончился.

Впереди показался берег.

– Отец! – беззвучно вскрикнула Сатин.

Мистер Харрис стоял на противоположной стороне и смотрел на нее холодным взглядом.

– Папа! Папа! – продолжала она кричать, приближаясь к реке.

Череда следов, тянувшаяся за ней, постепенно заполнялась густой темной кровью. Но Сатин этого не заметила и только продолжала звать отца.

Однако мистер Харрис с отрешенным видом развернулся и скрылся в лесу.

– Нет! Не уходи! – кричала она, спускаясь к воде.

Ответом на отчаянные крики было безмолвное эхо.

Она вошла в бегущий поток. Оказавшись по пояс в воде, девушка почувствовала, как ее охватил обжигающий холод. Он пронзил от корней волос до кончиков пальцев. Река бурлила и неслась со всей своей природной мощью. Вдруг вода потемнела. Висевший в воздухе туман приобрел зловещий алый оттенок.

Что-то коснулось ее ног. Девушка застыла в оцепенении. В багровой воде показалось тело молодой женщины, чем-то похожей на нее. Сатин подняла голову, устремив взгляд в сторону противоположного берега. По реке плыли сотни мертвых тел.

Она опустила руку, чтобы убедиться в шокирующей правдивости своих догадок. И когда поднесла к себе алую ладонь, лицо исказила маска ужаса. Это была кровь.

Бросившись обратно к берегу, она все глубже увязала в илистом дне. И чем больше прилагала усилий, тем сильнее течение уносило ее от берега. Девушка отдалась неведомой силе.

Острая вспышка вырвала Сатин из мрака. Она чувствовала, как неведомая сила копошится в теле. Приоткрыв глаза, девушка увидела размытые черты изверга, склонившегося над ней. Попытки к сопротивлению прекратились, когда боль погрузила ее обратно во тьму. Приходя в себя от хруста собственных костей, она выхватывала растерянным взглядом образы в пространстве. Делала хаотичные вдохи.

«Как же я беззащитна! Словно кусок мяса, трясусь под тупым ножом», – ужасалась она.

Сатин молила бога о скорейшей смерти. Но, видимо, бог покинул ее в те долгие секунды – вязкие крупицы боли перетекали в океан вечности. Агония обжигала тело, будто скованное льдом. Волны нестерпимой муки уносили всё дальше от берега жуткой реальности. Но где-то совсем рядом ощущалась чья-то незримая поддержка.

Сатин несло течением, словно щепку. Кровавая вода пенилась, заливала ей рот, нос, глаза, уши, поглощала целиком. Она не могла противостоять. Глотала воду. И с каждым глотком хотелось еще и еще. Но кровавый поток не мог утолить вспыхнувшую жажду.

Бурлящие волны охватили ее полностью.

Впереди река превращалась в водопад, который обрушивался на острые скалы.

Сатин позволила бурному потоку нести себя навстречу неминуемой гибели. И когда падала вниз в грохочущем водовороте, то уже полностью вверила себя смерти.

Ее вынесло на отвесные зубчатые скалы, которые напоминали пасть чудовища, откуда низвергалась кровавая пена.

Она почти забыла о боли, но утес, к которому оказалась прикованной, пришел в движение. В ужасе она лишь открывала рот, испуская немые крики. Острые камни, вонзившись в разбитое тело, подобно гигантской звериной лапе, стали ломать его косточка за косточкой. Всё ее существо кричало от боли.

Затем следовал штиль, с которым боль стихала. И Сатин ожидала новой волны агонии, после того как камни опять придут в движение.

Она лежала, устремив глаза к небу. В абсолютной черноте показалось серое облако, которое становилось всё больше и больше.

Этим облаком оказались хищные птицы. Они опустились на утес и теперь прохаживались тяжелыми когтистыми лапами по ее груди, животу, рукам, лицу. Воспользовавшись беззащитным положением, они принялись клевать ее тело. Их клювы обжигали, терзая плоть.

Она ждала того момента, когда всё снова погрузится во мрак, боль закончится и последует блаженное онемение.

Глава V. Пробуждение

Всё тот же бетонный пол. Или это сон? Сколько она пробыла в беспамятстве?

Направив взгляд на стену, она увидела сеть бугорков-крупинок, которые с пугающей отчетливостью контуров слились в картинки на сером бетоне.

В дальнем углу кучей лежала одежда.

Она снова закрыла глаза, заставляя себя думать, что всё это затянувшийся ночной кошмар.

За стенами так же проносились машины и гудел ветер. Но на этот раз звуки были пугающе громкими.

«Если я жива, то, скорее всего, представляю собой жалкий обрубок, которому осталось лежать здесь считаные минуты. Сколько я еще буду терпеть это? Что ОН сделал со мной? Неужели ОН изъял мои органы? Я донор?!» – она задавала вопросы узорам из плесени на стене.

Сатин лежала обнаженная и боялась сделать какое-либо движение, чтобы не открылись раны.

Невыносимой боли уже не было. Как не было холода и жара. Им на смену пришла эйфория, заставившая Сатин предположить анестезию.

И она решилась.

Ее правая рука послушно подчинилась мысленным командам и оказалась непривычно легкой, словно в вены закачали гелий. Неужели силы гравитации тоже играли с ней? Все тело было каким-то текучим, как будто лишенным костей.

Она приподняла голову. Тяжесть, которая была во всем ее теле (особенно в ногах), ушла.

Посмотрев на неподвижные бледные конечности, Сатин вспомнила того несчастного байкера и испугалась за себя. Но, сделав мысленное усилие, все же шевельнула ногами.

Она медленно поднялась и прижалась спиной к шершавой стене.

Но что с лицом? Она помнила, как руки убийцы сжимали голову, словно тисками, отчего ее мучила нестерпимая боль.

Поднеся онемевшую руку к лицу, Сатин провела кончиками пальцев ото лба до подбородка. Это прикосновение успокоило ее. Но, опустив руку на грудь, она почувствовала впалость и содрогнулась от ужаса. Сквозь засохшую кровь проступал серпообразный шов, «украшенный» черными нитками, – следы недавней операции. Подбородок дернулся. Издав судорожный всхлип, она едва не разрыдалась. Но не получилось.

Значит, она была права. Из нее изъяли органы. Она донор.

Неужели дочь миллиардера ждет такая страшная смерть? Но если это так, то почему она все еще ощущает в себе силы? Почему нет боли? Действие обезболивающего или каких-то допингов?

«Боже! Почему это случилось со мной?! Почему я?! Почему?!» – Сатин продолжала задавать вопросы серым стенам.

Она ощущала пустоты в теле. Эти области были наполнены болью и отчаянием. Страхом. И чем-то еще… Чем-то, что будоражило и с каждой минутой вытесняло собой содержимое этих темных пустот. Оно тоже хотело жить.

Опершись на стену, девушка приподнялась. Тело заваливалось то в одну, то в другую сторону, словно лишенное позвоночника. Ноги подкашивались и дрожали. Она выпрямилась в полный рост. Еле удерживая равновесие, ощутила себя так, будто стоит на шатких ходулях. Руки болтались, словно плети.

Чувство онемения не покидало. Она смотрела на бледные кисти, отливающие синевой. Ее огрубевшие ногти, как и кожа, потемнели от земли, заострились и слегка загнулись наподобие когтей.

Сатин почувствовала себя ребенком, который учится ходить.

Но тело быстро вспомнило все движения.

Она направилась к куче вещей, надела кофту и штаны (которые были больше нужного минимум на три размера), подвязав их рукавом от другой кофты. После этого подошла к двери и села.

Чувство тревоги нависло над ней черной тучей.

Сатин притянула к себе колени и, обхватив их руками, невольно съежилась от страха. В таком положении она просидела довольно долго, слегка покачиваясь, всматривалась в шероховатости, трещины и неровности на стенах и потолке.

«Интересно, как долго страдала та, что носила эту кофту с надписью „I LOVE NY“, которая сейчас на мне?» – задумалась она. На одежде не было следов крови. Только потертости, пятна грязи, несколько светлых волос. На ворсистой ткани все еще оставался сладковатый запах туалетной воды, пота и сигаретного дыма.

Секунды сливались в минуты. Минуты – в часы.

Все еще казался странным тот факт, что не было боли. И она снова подумала, что дело в наркозе. А может, тело настолько привыкло к боли, что больше не в состоянии испытывать муки?

Дотронувшись до засохшей раны, Сатин не ощутила жалости к собственному телу. Скорее, почувствовала себя оскверненной, опустошенной, будто внутрь зашили нечто столь омерзительное и ужасное, отчего она перестала испытывать страх.

Зачем теперь бояться за это тело? Бояться за этот несчастный кусок мяса, в котором, кажется, уже копошатся черви.

Пока жива, она вряд ли когда-нибудь сможет прожить хотя бы день, чтобы не вспомнить об этом кошмаре. Дикий ужас останется навсегда с ней. Даже те миллионы, которыми владеет ее семья, не смогут вернуть прежнюю Сатин Харрис. Теперь она – инвалид. Инвалид физический и моральный.

И это гложущее чувство тревоги становилось все более невыносимым. С каждой минутой оно все ощутимее принимало форму наваждения. Нарастающая тревожность в считаные секунды переросла в одержимость, отчего хотелось кричать.

Вдруг сильный спазм сдавил горло. Рот охватило нестерпимое жжение. Появившийся зуд она восприняла за игру нервов. Но чесалась не кожа, чесались внутренности, словно их покрывали колючие волоски. Она поняла, что испытывает жажду, что становилась гораздо сильнее и острее боли. С жаждой пришел голод, от которого еще сильнее обострились чувства.

Чтобы успокоиться, Сатин начала мерить шагами комнату. Через пару минут она уже била ногами по стенам, полу, колотила ладонями что есть мочи.

Потом тело выгнулось дугой, словно требовало чего-то, что единственное на свете способно было его усмирить, избавить от лихорадки. И эта сила, что наполняла ее существо, была как стихия, неподвластная мольбам людей.

Вдруг пленница услышала тихий звук шагов. Забыв о страхе, она поддела ногтями металлический край двери и потянула на себя. Дверь со скрежетом открылась.

В лицо ударил одурманивающий металлический запах, который разлился в воздухе, пропитал собой каждую частицу пространства.

В мгновение Сатин потеряла контроль над собственным телом и, забыв обо всем, поддалась непреодолимой силе. Ноги повели ее вперед, с каждым шагом набирая темп. Зрение (с необыкновенной резкостью) сфокусировалось на байкере. Он лежал на том же самом месте без сознания.

Ее поступь стала более легкой. Она помнила о том, что у бедолаги был нож (возможно, и телефон, с помощью которого можно вызвать полицию).

От обжигающего металлического запаха гудела голова, а рот с каждым шагом наполнялся слюной. Чем ближе Сатин к нему подбиралась, тем сильнее испытывала возбуждение, и тем громче звенел тревожный молоточек внутри нее.

Убийца был здесь недавно. Об этом говорили не успевшие засохнуть кровавые следы, которые исчезали за обшарпанной дверью.

Приблизившись к мужчине, она замерла, словно завороженная. Склонила голову, как будто хотела лучше разглядеть несчастного. Но тут же неведомая сила притянула ее к бетонному полу и заставила открыть рот, из которого брызнула слюна. Девушка продолжала сопротивляться тому, что с ней происходит. Сопротивляться дьявольской незримой руке, что давила на затылок, пытаясь прижать лицо к алому пятну. Но сил бороться уже не было. И она сдалась, припав синими губами к луже крови.

Сделав первый глоток, она ощутила в себе дикий голод, который велел ей вылизать все до капли. Получая невероятное наслаждение, Сатин продолжала слизывать кровь.

Вдруг что-то заставило остановиться. Это были удары… чьего-то сердца. Она приблизилась к байкеру.

От его кожи, покрытой выгоревшими волосками, исходило едва уловимое тепло.

Смотря на выпирающую вену и не осознавая того, что делает, Сатин припала губами к мужской кисти и прикусила мягкую плоть. Ее язык свернулся в трубочку и, заполнившись слюной, стал работать подобно поршню, сжимаясь и разжимаясь, закачивая кровь. Теплая густая жидкость потекла в рот, обжигая горло, поступая в пищевод. Неведомое чувство стало разливаться по телу, разнося упоительное тепло до самых кончиков пальцев. Это чувство несло умиротворение и наполняло силой. Словно путник, припавший к роднику с чистейшей водой, Сатин испытывала неземное удовольствие, утоляя жажду. Закрыв от удовольствия глаза, она впивалась все сильнее и сильнее в безвольную кисть и с каждым глотком все острее ощущала собственное тело.

Она продолжила бы отдаваться безумному порыву, но неожиданно источник потерял свою привлекательность. Девушка замерла, все еще удерживая зубы под его кожей. Грудь мужчины больше не наполнялась воздухом. Сердце не билось.

Опомнившись, она столкнулась лицом к лицу со страшной картиной и прижала ладони к окровавленному рту.

Ужас и отвращение прокатились по всему телу.

Ее воротило от содеянного, как в день первого похмелья. Но тогда всему виной были юность и неопытность. Подруге Пэм повезло меньше. Та пришла в себя после того, как какой-то прыщавый школьник достал из нее свой детородный орган. В тот день неожиданно нагрянул отец Пэм и отчитал дочь за потрепанный вид и запах перегара. Впрочем, Пэм не считала его отцом, так как в свое время он не дал ей должной душевной теплоты и того внимания, какое проявлял отчим. Одновременно с этим событием в памяти Сатин всплыла старшая сестра Пэм, к которой родители демонстрировали куда большую любовь в силу более привлекательных природных данных, в то время как бедняжку Пэм не стеснялись прилюдно называть дурнушкой. Ее сестра, кстати, так и не вышла замуж. Видимо, боялась понапрасну растратить свою красоту.

«Боже, я, наверное, спятила», – думала Сатин, уставившись в пространство.

Теперь она ясно увидела картину происходящего. Байкер умер, держа в правой руке нож. Она ощутила укол жалости.

Нож с черной потертой ручкой, на которой краснела звезда, уже находился в ее руках. Телефона у байкера не оказалось.

Дверь была закрыта.

Какое-то время девушка стояла и смотрела на распростертое тело. Потом вернулась в комнату своего заточения.

Она с тоской предалась воспоминаниям о том, о чем никогда не думала и считала неважным.

Сатин вспомнила родителей.

Миссис Харрис была всегда занята собой и большую часть времени тратила деньги мистера Харриса, что ненадолго притупляло ее боль из-за незаконной деятельности супруга и его похождений по другим женщинам, которые в свою очередь притупляли на время его боль. Джош Харрис мог пропадать на целые сутки, а то и на недели, а затем появлялся дома с отрешенным видом и прикладывался к алкоголю, засыпая с бутылкой виски на кожаном диване в кабинете. Холодным рассудком Сатин понимала ситуацию и не держала обиды на отца.

Ведь по аналогичной модели жили и родители миссис Харрис. Правда, дедушка не был затянут сетями теневой экономики. Тод Харрис просто был жадным и всегда ставил деньги на первый план, да и на второй тоже. В юные годы он много голодал, так как у него не было денег, образования, нужных связей и влияния. Но у него были твердая вера и несгибаемая воля. И он направил эти две могучие нематериальные силы на построение отношений с нужными людьми, что сделало молодого человека одним из богатейших людей Калифорнии в свое время. Тод Харрис всегда был сыт уверенностью в том, что его идеи непременно реализуются. Он четко знал, чего хочет. С детства страстно желал богатой и относительно свободной жизни на широкую ногу. Видимо, его страсть и голод передались по наследству на несколько поколений вперед. Сатин вспомнила, как дедушка всегда твердил, что наши мысли материальны. И нам всегда необходимо пережить темную полосу, так как затем будет самое благодатное время. Главное – не сдаться раньше. Ведь возможность приходит к нам не всегда в образе счастливого случая. Она может явиться как несчастье или поражение. Но многие не умеют это распознавать. Дедушка умел. В шаге от жестокого поражения он обернул, казалось бы, безвыходную ситуацию в свою пользу, выручив пару тысяч долларов и вложив их затем в весьма выгодное дело. И добился этого благодаря проворному языку, внимательности и смекалке. И тогда над Тодом Харрисом прорвался рог изобилия, и несметные богатства посыпались на него. Отчего в глазах Тода вспыхнул огонь золотой лихорадки, не угасающий до конца его дней.

Поэтому, несмотря на внутренний протест, миссис Харрис принимала данную семейную модель, так как не любила напрягаться. Пусть даже в ее частенько покрасневших и опухших глазах потрескивал огонь негодования.

Когда же была проведена черта, за которой закончилось настоящее счастье? Непонятно. Но точно задолго до того, как миссис Харрис начала убивать время, курсируя между бутиками и оставляя там же свои мечты, и до того, как мистер Харрис зациклился на собственных мечтах о мире, где он достигает еще больших богатств и долгожданного покоя. Но эта черта явно была проведена после того, как они провели совместный уикенд в Национальном парке Кейп-Бретон-Хайлендс, что в Новой Шотландии. Сатин было около пяти лет. Тот день выдался удивительно солнечным. Они тогда много смеялись и искренне радовались совместному времяпрепровождению. Глаза миссис Харрис искрились, как воды Атлантического океана, в которых отражался золотой закат. Тогда мистер Харрис тоже был очень счастлив. Источник счастья был доступен им обоим в одном и том же моменте. Где не было места будущему и прошлому.

Сатин также вспомнила служанку Розу. Эта женщина вынесла бессчетное количество ее раскатистых истерик по поводу запаха кипящего масла на кухне, невольных бормотаний и причитаний на испанском. Роза была очень доброй и услужливой. Всегда извинялась перед всеми непонятно за что, могла невзначай попросить прощения даже за свою работу, которую делала безупречно.

Мысли девушки путались. Она поймала себя на том, что уже думает о совпадении определенной комбинации цифр и предупреждающих знаков перед трагичным моментом. Что не состыковывалось с ее железным прагматичным умом.

Сатин всегда была озорным и непослушным ребенком. Даже когда ей грозило наказание за какой-то поступок, она с неуемным азартом шла на риск. Любопытная и смелая, она зачастую не соглашалась со многими общепринятыми вещами. Не желала быть во всем покорной. Не хотела быть в тени отца. И даже сейчас… не была согласна умереть от очередной пытки в этом подвале. Она отказывалась отсчитывать минуты в пугающей неизвестности и не была согласна с тем, что находится в ловушке. И возможно, поэтому была все еще жива…

И тем не менее что-то было не так в ее жизни. Иначе не случилось бы ужасного. Возможно, до этого момента она не видела и не чувствовала себя по-настоящему. Ведь Сатин всегда демонстрировала всем тот образ, который хотели видеть, очень зависела от мнения окружающих и абсолютно не принимала никакой критики в свой адрес.

Она лелеяла тот внешний облик, который дарил ей временное ощущение безопасности. Ведь родители, со своими нарциссическими заскоками, воспринимали ее скорее как некий придаток (пьющий их соки), а не как родное существо, которое так сильно нуждается в их любви. Данную ситуацию сглаживали родственники, те из них, кому Сатин могла изредка показать настоящее лицо. Тогда ей не приходилось раздувать в себе грандиозного самомнения, за которым прятались детская боль и страх.

С детства Сатин была избалована вниманием взрослых и излишками богатой жизни. Она не была наделена от природы ярко выраженными талантами. Вернее, ее родители не отмечали их у своей единственной малышки. Миссис Харрис неоднократно говорила о везучести дочери, что, скорее всего, действительно имело место быть, так как Сатин и сама иногда удивлялась той легкости, с которой мир одаривает ее богатствами. Мистер Харрис говорил о стойкости ее духа и меркантильности во взглядах (как у его жены). Как же велика магическая сила родительских слов!

Сатин зачастую оказывалась в центре внимания. Ей нравилось быть объектом зависти и сплетен. С непередаваемым благоговением она принимала похвалу и не чуралась лишний раз выделить свою персону, пытаясь откусить при возможности более крупный кусок от пирога жизни. Тогда все становилось идеальным и не было необходимости показывать кому-то настоящее лицо. Тогда она была свободна (как ей казалось) и считала, что весь мир преклонил колено перед ее безудержными амбициями.

Убежденная в собственной исключительности, она старалась всегда окружать себя только людьми из привилегированного сословия с соответствующими связями – топовыми бизнесменами, миллиардерами, банкирами и воротилами предприятий – и выбирала их с той же расчетливостью, с которой акционеры приобретают ценные бумаги. Ведь она сама воспринимала мир как один большой рынок, где можно все купить, где у всего есть цена и нет ничего, что невозможно уладить с помощью денег. Она искала выгоду во всем, обыгрывая ситуации в свою пользу. Эта жилка передалась ей от отца.

Так сформировалось потребительское отношение и к людям. Она забирала от каждого то, что те могли ей дать. Затем переключалась на других, когда предыдущий источник был уже не так привлекателен. Она знала, что каждое новое знакомство закончится обидой и завистью (как бывало в большинстве случаев). Но Сатин это не волновало. Она могла «выпить досуха» тех, кто ей недавно улыбался и был в чем-то полезен. С некоторыми действовала крайне хладнокровно, пытаясь, в конечном счете, обесценить, а то и вовсе уничтожить.

Она спокойно забывала о договоренностях и обещаниях. Не придерживала общественные двери, которые с размахом обрушивались на идущих позади нее людей. Сатин Харрис охотно демонстрировала надменное отношение, когда другие рассчитывали на нее в том или ином вопросе. Отчего количество недоброжелателей росло как на дрожжах.

В близкий круг знакомых входили стойкие лицемерные «подруги», нуждающиеся в постоянном доступе на светские вечеринки (где могли без дополнительных трудностей самоутвердиться), и такие же расчетливые мужчины, предпочитающие в свободное от работы время налаживать финансовые и прочие дела. Что касалось более высоких чувств, то Сатин принимала за чудаков тех немногих, которые старались увидеть в ней нечто большее, чем внешний блеск дорогой скорлупы. Ведь она сама боялась заглянуть себе в душу, не желая увидеть то, что скрывала ото всех и, в первую очередь, от себя. Она жила словно с раздвоением личности.

Бывали случаи, когда Сатин пыталась полюбить кого-то, но мешала ее неказистая часть, отсвечивающая фальшивым светом. Она никогда не любила по-настоящему тех, кто был рядом.

Отсутствие эмоциональной близости приводило к одиночеству, что выливалось в периоды депрессии, тревожные состояния и способствовало увлечению лекарствами и прочими химическими веществами.

Сейчас, за каменными стенами, ее безупречный мир, возведенный на фундаменте обмана, разрушался.

И она поняла, как во многом ошибалась…

Находясь в тесных объятиях мыслей, Сатин с необычайной ясностью увидела свое прошлое, наполненное безумным бегом на опережение со стойким привкусом неудовлетворенности. Где не было места открытой сердечной любви, сочувствию, искренности. Наверное, это всегда так. Тяга к чему-то более высокому пробуждает нас, когда уже невозможно что-то изменить. Неведомое щемящее чувство охватило ее с огромной силой. Захотелось попросить прощения у всех, кому она когда-то причинила боль. Но было уже поздно.

Сатин сожалела о времени, потраченном исключительно на приумножение капитала, пустое самолюбование и бессчетные попытки не опуститься ниже планки, за которой искусственным блеском переливалось светское общество. Кому и что пыталась доказать? Она сожалела о глупых ссорах, надуманных обидах. Сколько же ошибок совершила, не обдумав последствий, желая опередить время… Как же порой мы бываем слепы… Или мы уже рождаемся с этим изъяном? И потребность быть обманутыми свойственна нам априори?

Сатин лишилась не только приличных денежных счетов и всей той роскоши, что окружала ее с детства. Она лишилась и менее заметной стороны своей жизни. И ею овладел жгучий стыд от осознания того, как мало времени она проводила в кругу близких сердцу и не до конца узнанных людей. С тоской в сердце вспоминала тепло бархатных бабушкиных рук; нежный взгляд маминых глаз (не зажженных предвкушением очередного шопинга и прочей мишурой); заразительный смех отца; полные радости и искренности крики племянников; льющуюся живым фонтаном речь тети Анжелы. Неужели самые лучшие вещи – бесплатные? Те, что жизнь выдает нам в качестве подарка? Но мы почему-то не ценим даже те короткие моменты подобного счастья, которые у нас есть… Было особенно печально осознавать именно сейчас тот факт, что сама жизнь есть великая ценность. Под натиском воспоминаний вслед за стыдом пришла досада. Ведь Сатин никогда не была счастлива по-настоящему. Отчего где-то близко и одновременно глубоко в ней завыла боль.