Текст книги "Междумирье"

Глава 2
Междумирье

Души не умирают.

Покидая прежнее местопребывание, они живут в других местах, которые вновь принимают их.

Овидий

…И оказался на зеленой лужайке, в центре которой возвышался щедро накрытый стол. На низких топчанах полулежали четверо мужчин почтенного возраста, одетые в длинные белые хитоны. Один из старцев приподнялся на локте и приветливо улыбнулся Сергею Петровичу.

– О, друг мой, заходите на наш скромный пир! Сократ, посмотрите, кто к нам пришел: великий спорщик! С которым вам, почтенный мудрец, есть о чем поговорить – в его душе, кажется, начали бродить сомнения в собственной упрямой правоте. Не правда ли, друг мой?

– Платон, оставь юношу в покое! – старец приподнялся на локте и пригрозил собеседнику пальцем – Не пугай нашего друга, дай ему осмотреться.

Сократ! Платон! Сергей Петрович испуганно шагнул назад и уперся во что-то спиной. Оглянувшись, он увидел огромную оливу, к которой был приколочен металлический щит, с выгравированной надписью: «МЕЖДУМИРЬЕ».

«Кто это? Где я? Боже мой, неужели я на том свете? Или мне все это снится? Да, наверное, нервы стали шалить, вот и мерещится по ночам всякая ерунда…» Пытаясь проснуться, профессор ущипнул себя изо всей силы за руку. Стало больно, но старцы никуда не исчезли и с интересом наблюдали за манипуляциями гостя. С опасливым любопытством Сергей Петрович посмотрел на стол. На золотистой скатерти в большом серебряном блюде дымилась аппетитная жареная баранина, истекал янтарным соком виноград, белел сыр и возвышался большой сосуд. «Что это? Вино? – удивился профессор, – или нектар, который пьют боги?». Один из почтенных мужей улыбнулся и протянул руку:

– Присаживайтесь, юноша, не стесняйтесь нашего общества. Развейте свои страхи – мы не боги, куда нам до них. Да и зачем? Мы такие же простые смертные, как и ты. И, честно говоря, так устали спорить друг с другом, что рады любому гостю.

Сергей Петрович молча топтался на месте и не решался подойти. Старец встал со своего топчана, подошел к нему и взял его ладонь в свою теплую руку.

– Будем знакомы: я – Сократ. Вот (он указал на благообразного старика) – мой друг и любимый ученик Платон, без которого обо мне, может быть, и не узнали люди – ведь он все время записывал мои слова. Смотрите, юноша, он и сейчас пытается что-то писать – водит в воздухе рукой, словно деревянной палочкой по глине. Он хороший ученик – во многом обогнавший своего учителя.

Платон прижал руку к груди и поклонился учителю. Сократ сделал паузу и продолжил:

– Вот – многомудрый Пифагор, раньше всех на земле познавший тайну бытия. По совместительству – непревзойденный математик и геометр.

Пифагор хмуро улыбнулся гостю.

– А вот с этим, – Сократ обернулся к четвертому старцу, толстому и кучерявому, нужно всегда держать ухо востро. Это Диоген, великий пересмешник и бедокур. Кстати, здесь он всегда цепляется к Пифагору, но, я думаю, он может с удовольствием переключиться на тебя, наш гость. И тогда остается лишь посочувствовать твоей участи.

Диоген попытался отвесить шутливый поклон, но потерял равновесие и чуть не упал с топчана. Пифагор брезгливо поморщился. Сократ потер пальцами кончик носа, а Платон сделал вид, что вообще ничего не заметил.

* * *

Сергей Петрович смотрел во все глаза. Он не понимал, куда попал, не мог подвести под эту ситуацию ни одну из существующих теорий. Ну, понятно, ад или рай, реинкарнация или вообще – пустота, о которой он уверенно твердил студентам. Но чтобы встретиться не со слугами господа Бога, попасть не на высший суд, не в чистилище, а в общество философов – это было крайне непонятно. Да еще на какой-то горе. Что это? Олимп?

– Нет, юноша, это не божественный Олимп, – продолжил Сократ. – Это место мы называем Междумирьем. С легкой руки Платона, который впервые произнес это слово, и оно нам очень понравилось. Между – Мирье. Красиво звучит, правда?

Сергей Петрович судорожно начал вспоминать – да, он читал учение Платона о том, что души получают знания еще до рождения, а потом летят вниз, чтобы вселиться в тело младенца, находящегося во чреве матери. Но при падении они ударяются о землю и забывают вложенные в них в Междумирье знания. Идеи, которые человек должен всю жизнь искать и вспоминать. Но это же полная ерунда, которая изучается по принципу – да, была такая версия две тысячи лет назад…

– Да, души рождаются здесь – невозмутимо продолжал Сократ, который, видимо, был здесь за старшего – И сюда они возвращаются, чтобы понять – правильно ли они живут. Чтобы отдохнуть и излечиться от страданий. Или, как в твоем случае, чтобы понять, для чего они живут и что делать дальше.

Сергей Петрович озадаченно посмотрел на Сократа. И решил заговорить. Неожиданно для себя, голос его зазвучал неуверенно и робко.

– Междумирье – это ад или рай?

Старцы с изумлением взглянули на него и раскатисто расхохотались, словно услышали веселую шутку. Успокоившись, Сократ потер подбородок и подошел к Сергею Петровичу совсем близко.

– Ни то, ни другое. Здесь нет такого понятия. Междумирье возникло гораздо раньше, чем люди придумали рай, а потом создали себе ад.

– Я живой или мертвый? – перебил Сергей Петрович. На сей раз философы не засмеялись, а лишь переглянулись. Сократ кивнул головой Платону и тот, с благодарностью улыбнувшись учителю, продолжил.

– Как ты можешь быть мертвым, если говоришь с нами? Как ты можешь быть живым, если твоя мама привела тебя сюда? Ты – в Междумирье. Значит, между…

– …между жизнью и смертью?! – выдохнул профессор, поперхнулся и закашлялся.

– Да.

– Нет! – неожиданно заупрямился профессор. – Это противоречит науке! Этого не может быть, потому что…

– Потому что наш профессор не хочет в это верить? – ехидно заметил толстяк Диоген. – Учитель, вы слишком прямы в своих объяснениях! Знания нужно вливать как лекарство – маленькими порциями. Расскажите ему немного про переселение душ – может, хоть это его заинтересует. Он так ловко отбрил студента на своей лекции, что ему самому было бы любопытно узнать, кем он был раньше.

– Переселение душ? – профессор недовольно поморщился. Началось в колхозе утро. Вернее, продолжилось. Сначала этот мальчишка нес околесицу про путешествие из тела в тело. Теперь во сне начало сниться то же самое.

Сергея Петровича прошиб пот – неужели он уснул во время собственной лекции?! Профессор впился в запястье ногтями, и почувствовал боль. Все было явью! Сократ взглянул на него с потаенной улыбкой, взял за руку и подвел к Пифагору – худому старику с тонкими нервными чертами лица. Великий математик ни на кого не смотрел, увлеченно рисуя прутиком на песке какие-то формулы.

– Профессор, – мягко проговорил Сократ. – Чтобы прошли все ваши страхи, которые не дают покоя вашей голове, я хочу подружить вас с Пифагором. Он может многое рассказать о переселении душ, он неоднократно доказывал это неверующим. Замечательный ученый, только вот своего ученика велел утопить только за то, что тот отказался верить, что любое число можно представить как сумму дробей, и по глупости задал вопрос: «А как же числа π или ∈?» Да, друг мой Пифагор, ты тоже не безгрешен, не правда ли? Куда уж нашему гостю с его упрямым желанием повергнуть своего ученика. Пифагор, как на твой взгляд, профессор достоин звания мудреца?

– Нет, старейшина. Он был не слишком уверен в своей правоте. А если человек не уверен, он не мудр. Вот Диоген – тот действительно был мудр. Может, профессору лучше сдружиться с ним?

И хитро сощурившись, Пифагор указал пальцем на толстяка, лениво рассматривающего свой бокал, и заговорил с нескрываемым ехидством в голосе:

– Интересно, ответы на какие вопросы ищет он в своем бокале? Или ему не нравится местное вино – он предпочитает винодельни Александра Македонского? Расскажите, благочестивейший Диоген, за что это великий завоеватель вместо того, чтобы отрезать ваш длинный язык, дал вам ведро монет?

Диоген изобразил сплошное благодушие и ласково улыбнулся Пифагору:

– Я сказал Александру, чтобы он не загораживал мне солнце, когда македонский царь пришел на меня посмотреть как на главную достопримечательность завоеванных им Афин. До меня ему еще никто не говорил, что человек может заслонить собой светило.

– После этого Диоген ушел в поход вместе с Александром, – продолжил Пифагор, – но вскоре ему наскучила такая жизнь, и он запросился домой. Александру тоже было не до философа, и Диоген вернулся в Афины. Сам растолстевший, как бочонок, он едва влезал в свою бочку, в которой так и продолжал жить. Однако свой ехидный нрав он не умерил. Платон, ведь и тебе досталось от этого циника, верно?

Платон недовольно поморщился и махнул рукой. Сократ удивленно поднял брови, словно он ничего не знал о тысячелетнем споре: что такое человек.

– Так вот, уважаемый, – продолжил Пифагор, – когда Платон написал, что человек – это двуногое прямоходящее существо без шерсти и перьев, Диоген тут же ощипал… петуха и не поленился, пронес его по всем Афинам, горланя: «Посмотрите-ка на платоновского человека!». И пришлось посрамленному Платону сделать стыдливую приписку о том, что хоть у человека нет шерсти и перьев, у него есть плоские ногти…

* * *

Сергей Петрович слушал и не слышал. Рассказы философов друг о друге лишь отвлекали от понимания сути происходящего. На душе была сумятица. На душе? – удивился он своей мысли. Ее нет, души. Он это точно помнит – ведь он верил в это раньше. До того, как попал в Междумирье. Неужели душа может путешествовать? Нет, этого не может быть!

Профессор плотно стиснул челюсти и тряхнул головой, пытаясь отогнать от себя навязчивую мысль о том, что он, кажется, начал сомневаться в своей правоте.

Сократ присел на топчан и обратился к Сергею Петровичу уже по дружески, как к равному:

– Ну что же, уважаемый профессор. Жаль, что сегодня с нами нет Аристотеля. Он такой же упрямец, как и ты, юноша. Он великий ученый, открыл круги кровообращения – а потом люди о них забыли на две тысячи лет. Он описал органы чувств, причем последним, шестым, он назвал любовь – за то, что она неожиданно возникает и также неожиданно может закончиться. Аристотель так верил в силу ума и опыта, что был очень удивлен, когда попал сюда, в Междумирье. Он понял, наконец, что невозможно все узнать при жизни, что есть вещи запредельные для понимания, их невозможно объяснить обычной логикой.

– А почему я попал в Междумирье? Я же не Аристотель, мне далеко до него…

Сократ согласно кивнул головой и поправил полу длинного белого хитона.

– В Междумирье хранятся высшие знания, и именно сюда тебе и суждено было сегодня придти. Ты должен многое понять для себя. И оглянуться назад – так было решено наверху, законом, управляющим твоей душой. Проще говоря, тебе суждено было вернуться в Междумирье…

– Зачем? За что мне такая участь? – серьезно спросил профессор.

– Чтобы отхлебнуть яда из чаши знаний, – вдруг раздалось из-за его спины. – Пей!

Все обернулись. У дерева стоял Пифагор и держал в руках серебряную чашу, обвитую большой коброй. Увидев гостя, змея подняла голову и начала раздуваться. Философ наклонился к ней и что-то прошептал. Змея недовольно прошипела, затем изобразила на мордочке улыбку и переползла на его плечо. Пифагор шагнул к Сергею Петровичу и протянул ему кубок:

– Выпей один глоток! Не бойся, это не то вино, которое преподнесли Сократу его палачи – в нем нет цикуты. Но на все живое оно действует разрушительно. Выпив несколько глотков, человек постигает истину, доступную лишь избранным. Я по крупицам собирал мировые знания – у халдейских жрецов, у вавилонских и египетских магов – и сливал в эту чашу.

– Почему же вы предлагаете выпить из чаши знаний мне, за что такая привилегия? – спросил Сергей Петрович. Ему стало страшно, и он отступил.

И мудрецы заговорили все вместе, и голоса вскоре слились в единое целое:

– Потому что ты спорил сам с собой, доказывая другим то, в чем не был уверен. Ты повелевал умами – не заслужив этого права. Ты не пришел к истине – и не пытался ее искать. А тот мальчик, на которого ты разозлился на лекции – он и не думал тебя посрамить. Он просто хотел найти хотя бы крупинку души в твоих словах. Но ты не злой, ты просто сделал неправильный выбор. Как можно не верить в великую сущность, сотворившую всю материю? Как можно сомневаться в вечном?

И вдруг все разом замолчали. Долго стояли философы около чаши, обернутой змеей. Наконец, Сократ кашлянул и торжественно произнес:

– Если человек выпьет из этой чаши здесь, в Междумирье, – он узнает настоящую Истину. И ему станет легче, хотя дается это познание вначале очень мучительно. А потом, шаг за шагом, он придет к настоящим знаниям и они сделают его счастливым…

– Вот бы мне на земле такую чашу, – почему-то грустно произнес Сергей Петрович. Но Сократ хмыкнул и отрицательно покачал головой:

– Если человек при жизни отопьет из чаши знаний – он будет великим ученым. Настолько великим, что будет понятен лишь единицам людей – таким же избранным, как и он сам. Если чашу со знаниями дать испить всем – будет большая беда, настоящая человеческая катастрофа…

– Почему? – удивился Сергей Петрович.

– Ну, вот представь себе, что все люди будут знать, как делается атомная бомба…

Сергей Петрович подпрыгнул на месте: откуда они могли знать про бомбу? Они же совсем древние. Не может быть…

– Да-да, именно атомная бомба! Юноша, ты все время забываешь, что в Междумирье нет понятия времени – здесь зарождаются души, сюда же они и возвращаются поделиться накопленными знаниями. Итак, если все будут обладать секретами производства оружия или ядов, или заклинаний, где гарантии, что люди не убьют друг друга? Что ваша соседка не организует мини-лабораторию по производству лучей, убивающих все живое вокруг него? Нет никаких гарантий. Поэтому и держится эта чаша со знаниями под надежной охраной и достается на земле лишь избранным. А здесь ты можешь спокойно узнать ответы на все твои вопросы.

Пифагор погладил змею по голове, и она ответила ему легким кивком.

– Ну что же, уважаемый профессор, пришло твое время. На какой вопрос ты хочешь получить ответ? Закрой глаза, подумай и скажи нам. Потом сделай один глоток – и ты узнаешь ответ.

Сергей Петрович закрыл глаза, и перед его глазами поплыла его жизнь. Ему совсем не хотелось узнать, почему так все сложилось – ведь он был материалистом. Он всего добивался самостоятельно, сам пробивал себе дорогу. Он никогда не шел по головам или костям. И совсем странным ему показалось, что ему не захотелось ничего узнать об этой своей жизни. Перед глазами неожиданно встал тот парень, Марк, со своим странным, все понимающим взглядом… Профессор поежился и, немного запинаясь от смущения, попросил:

– Я могу узнать, есть ли на самом деле переселение душ? И если оно есть – то кем я был раньше?

Диоген усмехнулся и повернулся к серьезному старцу:

– Пифагор, поговаривают, что ты, сын бога Меркурия, отдал свой дар бессмертия, только ради того, чтобы узнать о том, кем ты был раньше, в своих прежних жизнях. Правда ли это?

Пифагор утверждающе покачал головой и грустно улыбнулся:

– Да, потому что я получил больше, чем просто нестареющее тело. Я узнал, что душа поистине бессмертна. А прожить тысячи лет, изнывая от того, что видишь одно и то же из века в век – о, это такая скука…

И Сократ вновь обратился к Сергею Петровичу:

– Ты не хотел бы изменить свое желание?

– Нет, я хочу узнать – кем я был раньше! – твердо прозвучало в ответ.

– Ну, хорошо – пей, и ты узнаешь, прав ли был в том споре, который так дорого тебе обошелся. И еще ты поймешь, что не всё подчиняется законам, придуманным людьми.

Пифагор протянул Сергею Петровичу чашу, из которой резко пахнуло полынью. Змея изогнулась дугой, зависла над его головой и угрожающе зашипела. Профессор отпрянул. Мудрецы посмотрели с укоризной – нельзя бояться своих желаний. Пифагор успокоил кобру, и она сердито уставилась на Сергея Петровича. Набрав в рот напитка, едва сдержался, чтобы не выплюнуть в траву – таким горьким он показался. Но, немного свыкшись с неприятным вкусом, Сергей Петрович сумел протолкнуть его в горло. Язык слегка онемел, но на смену полынной горечи пришла сладость белладонны. Он облизнул с губ последнюю каплю напитка и посмотрел на философов. Ничего вокруг не поменялось, знаний в голове резко не прибавилось. Только трава, кажется(?), стала немного зеленее. Наверное, его обманули, подшутили?

– Итак, – сказал давно молчавший Платон. – Ты хотел узнать о том, кем ты был раньше? Тогда слушай. Твоя душа видела много оболочек. В некоторых она задерживалась совсем недолго – например, в тростнике или муравье, а в некоторых оставалась подольше. Но суть не в этом – сколько раз ты жил. Главное – делал ли ты выводы, переходя из раза в раз в другие тела. Подойди сюда, ко мне.

Платон сидел на краю глубокого обрыва, которого раньше Сергей Петрович и не замечал.

– Посмотри сюда, что ты видишь?

И вдали, внизу, стали выделяться странные очертания – большая комната и дубовый овальный стол, стоящий в ее центре; стены, увешанные тяжелыми доспехами и настенными канделябрами, большой камин, над которым висела огромная голова вепря.

– Что это? – с изумлением спросил профессор.

– Это дворец короля Артура, – уверенно ответил Платон.

– Короля Артура? – выдохнул профессор. – А при чем здесь я?

– Неужели ты ничего не помнишь, друг мой? – в голосе стоящего поодаль Пифагора чувствовалась легкая усмешка…

Профессор лишь пожал плечами:

– Нет, я вижу это в первый раз.

– Ты уверен? – прошептал незнакомый голос.

Кому он принадлежал – неужели, кобре? Не важно, уже не до этого. Его взгляд остановился на змее, которая, подобно маятнику на часах, мерно раскачивалась из стороны в сторону, словно готовясь к прыжку. И чем сильнее раскачивалась кобра, свисавшая с плеча Пифагора, тем более завороженным становился Сергей Петрович. – Смотри вниз! – приказал голос кобры.

Сергей Петрович повиновался и стал пристально всматриваться вниз. Смутные воспоминания мучили его, вызывая желание рассмеяться. Или – заплакать.

– Я был королем? – с тревогой спросил профессор.

– Нет, – произнес Платон – Твоя участь была немного счастливее.

– То есть?

– Ты был королевским шутом.

– Шутом? Какая странная прихоть. Я думал, что мое прошлое будет более героическим! – в голосе профессора (или – шута?) звучала ирония.

– Все мечтают быть королями, друг мой… – хмыкнул Сократ.

– Ты хочешь вспомнить, каково это – быть шутом при дворе Артура? – прозвучал неизвестный голос его спиной.

Сергей Петрович не ответил. Продолжая вглядываться вниз, он лишь слегка кивнул головой. Поэтому не заметил, как шутник Диоген тихо подкрался сзади и, резко толкнув в спину, сбросил его с отвесной скалы. «Умираю?» – неожиданно пронеслось в голове падающего Сергея Петровича. – «Нет, возвращаешься в свое прошлое», – кометой вспыхнул ответ.

Глава 3
Шут короля Артура

Любовь – как дерево; она вырастает сама собой, пускает глубоко корни во все наше существо и нередко продолжает зеленеть и цвести даже на развалинах нашего сердца.

Виктор Гюго

 
– Сэр Ланселот был так красив
Тра-ля-ля-ля-ля,
Что королеву соблазнил
Траля-ля-ля-ля-ля!
Король Артур силен и смел –
Идут ему рога!
Но даже ими не сумел
Он подцепить врага!
 

– Замолчи!

Побагровевший Артур с размаху ударил кулаком по дубовому столу, и по залу прокатилось гулкое эхо. Лютня выскочила из рук придворного шута, королевского любимца Эктора – маленького уродца с невероятно тонкими кривыми ногами. Шут незамедлительно распластался на полу, скривил на старушечьем лице жалостливую улыбку и захныкал, пряча в морщины удивительно ясные, проворные глаза, которые внимательно следили за каждым движением повелителя. Но Артур не схватился за посох, стоящий рядом с троном, не выдернул из ножен кинжал: он лишь вновь громыхнул кулаком по столу.

– Как ты смеешь при мне петь эту гадость?

Багровость разлилась по лицу Артура. Шут захныкал еще громче и притворнее:

– О, мой король! – он пополз к нему на коленях, дурашливо извиваясь всем телом – Я твой верный пес и всего лишь выполнил твою просьбу! Ты просил меня развлечь тебя песней? Прости, что я испортил тебе настроение. Но я спел то, что поют все вокруг! Рыцари Круглого стола насвистывают эту песенку себе под нос, когда видят твою супругу – прекрасную Гвиневру. Крестьяне распевают ее во время сенокоса. А оруженосцы учатся под нее маршировать – она ритмична и легко запоминается.

Артур вскочил со своего кресла и шагнул к Эктору. Тот замер на месте, испуганно глядя на хозяина. Король завис над шутом с высоты своего исполинского роста, затем взял его за шиворот и поднял так, что их глаза оказались на одном уровне.

– Кто сочинил эту песню? Кто?

– Я не знаю, – неожиданно серьезно и негромко ответил шут, мотнув головой – У меня есть подозрения, но я боюсь ошибиться.

– Кто? – спросил Артур еще раз и опустил шута на пол.

– Мне кажется, что это сэр Мордред.

– Кто?? Мой племянник Мордред? – король уставился на шута с недоумением – Сын моей сестры Феи Морганы? Он же рыцарь Круглого стола!

Шут поправил на голове колпак и одернул пояс. Затем кивнул и заглянул в глаза Артура. Тот хмыкнул и недовольно засопел.

– Ты в своем уме, маленький уродец? Повтори еще раз то, что ты сказал!

– Ваша милость, только сэр Мордред умеет писать удачные стихи и мечтает занять место на троне…

– И это вызвало у тебя подозрение? То, что он умеет писать стихи и мечтает стать королем? А разве ты об этом никогда не мечтал в своих дурацких фантазиях?

Артур неожиданно расхохотался и тяжело опустился на дубовое кресло. Да, он уже был немолод, и его трон рано или поздно отойдет его племяннику, сэру Мордреду – ведь супруга так и не сумела подарить королю наследника. Так зачем же ему идти против Артура?

– Ему не терпится быстрее получить трон, – словно прочитав мысли короля, продолжил шут – Он не любит ждать и хочет насладиться властью, пока молод. Во сне он видит, как собирает вокруг себя рыцарей Круглого стола и повелевает ими. Сэра Персифаля он мечтает выслать из Британии, у сэра Мэрилина отобрать его волшебный посох, у сэра Ивейна – его красавицу-жену. Все 12 рыцарей должны будут целовать его руку три раза в день – утром, в обед и перед сном.

– Откуда ты знаешь? – сердито спросил Артур.

– От прислуги. Сэр Мордред болтает во сне. А я…

Шут явно замялся и покраснел. Артур исподлобья взглянул на него и пытливо протянул:

– Что? Ну, смелее…

Шут вновь зашаркал ногой и покраснел еще сильнее, напустив на лицо серьезности.

– Я, ваша милость, хорошо знаком с ночной горничной, которая спит в соседней комнате с Мордредом. Там вылетел кирпич из кладки, и все прекрасно слышно. В этом дворце очень ненадежные стены, ваша милость. (Шут хихикнул и погрозил стене пальцем). И очень холодно, вот и приходится иногда заглядывать к служанке, чтобы погреть ее замерзшие ноги. И послушать, вытащив кирпич из стенки, о чем болтает ее хозяин во сне.

Артур хмыкнул и с любопытством вгляделся в лицо шута. Тот лишь развел руками и виновато потупился.

– И как часто ты бываешь в гостях у этой служанки? – спросил король.

– Примерно раз в две недели, когда наступает ее очередь. Ваше величество, девушки очень любят мой веселый нрав и острый язычок, которым я щекочу им за ушками. А они мне кое-что рассказывают о жизни своих хозяев…

Король поманил его пальцем. Шут вскочил на ноги и проворно подбежал к своему хозяину. Артур вновь схватил его за шиворот и притянул к себе так близко, что их носы чуть не клюнули друг друга.

– Эктор, а ты случайно не болтаешь про меня? Может быть, ты тоже что-нибудь рассказываешь своим подружкам, а они – своим хозяевам? Говори немедленно и честно!

Шут, полупридушенный воротником рубашки, натужно прокряхтел: «Нет». Артур отпустил его и с усмешкой заглянул в глаза.

– А почему я должен тебе верить?

– Потому что я умен. А кто умен – тот честен. Или – он умеет молчать…

Артур задумчиво изучал лицо шута. Он знал его уже двадцать лет, и Эктор всегда был таким, как сейчас – с ущербным, искривленным телом и ясным, прямым умом, прячущимся под личиной бесконечного лукавства и шутовства. Никто из придворных рыцарей не относился к Эктору серьезно, никто не видел в нем здравомыслящего человека – до того плотно приросла к нему маска безнадежного дурака. Никто, кроме Артура. Он понимал, что природа щедро воздала шуту, обменяв внешность на мудрость.

Артур покачал головой и забарабанил пальцами по столу. К сожалению, сведения шута всегда были надежны.

– Эктор, а почему он сочинил такую песню?

Шут пожал плечами и поскреб затылок.

– Он ненавидит сэра Ланселота и надеется повесить его на первом суку. Когда станет королем.

– Это из-за того, что Ланселот не захотел жениться на моей сестре, Фее Моргане?

– Не знаю. Вполне возможно. Я думаю, что сестра вашей милости очень горда и мстительна и не смогла простить рыцарю его холодности. А Мордред, как любящий сын, решил заступиться за свою мать и примерно наказать наглеца.

– Да брось ты! – резко парировал король – Мать и сын едва выносят друг друга. Мордред рожден от ненавистного мужа и похож на него, как две капли воды. С самой колыбели он вызывал отвращение у Феи. Она частенько лупила его розгами за малейшую провинность, и он до сих пор ее побаивается и не любит.

Отношения Мордреда и Феи Морганы не были секретом при дворе короля, и кто-кто, а шут хорошо разбирался во всех интригах и тонкостях. Он всегда был в гуще всех событий и частенько выступал в роли сводни и сплетника. За это рыцари то обещали его побить, то не скупились на щедроты, посылая его с письмами к своим возлюбленным. Эктор был вхож во все дома и знал больше, чем советник короля! Поэтому такой простенький ответ не устроил Артура, и он пытливо уставился в глаза шута, но тот лишь задумчиво опустил голову. Затем развел руками и вздохнул.

– Ваша милость, я на самом деле не знаю, почему сэр Мордред так ненавидит сэра Ланселота. Возможно, он ему просто завидует. И не может простить тот рыцарский турнир, на котором с таким позором выпал из седла от легкого толчка копьем.

– Но это же было десять лет назад! Я только женился на Гвиневре и устроил большой праздник! Неужели он до сих пор таит на него обиду? Это же так мелко и жалко…

– Ваша милость, – нараспев протянул шут – не всегда рост делает человека высоким. Мордред никогда никому ничего не прощает. Он наделен статью льва и повадками шакала – злопамятного, трусливого, всегда нападающего сзади.

Артур улыбнулся аналогии. Действительно, с самого детства его племянник не отличался храбростью и в любом бою старался спрятаться за чужой спиной. Но при дележе трофеев всегда проскальзывал в первый ряд и жадно заталкивал награбленное добро в свою сумку. Рыцари посмеивались над алчным воином, но делали это тихо. Старались не вызвать гнева Феи Морганы, в чей замок и уплывали все драгоценности. Рыцари знали, что Артур питает милость к своей сестре и не хотели вызвать гнева своего владыки лишними придирками. Поэтому всегда уступали Мордреду.

Но сэр Ланселот, этот надменный красавец и смелый в бою рыцарь, не пожелал уступить на турнире свою Прекрасную Даму! И кому? Самому племяннику короля Артура, достопочтимому сэру Мордреду! Поэтому, когда Ланселот преподнес на кончике копья розовый венок той, кому он посвящал этот бой, Мордред, нарушив все правила этикета, вырвал из рук девушки венок. Трибуны ахнули – какая дерзость! Вырвать венок из рук королевы! А между тем Мордред спокойно вручил Гвиневре свой венок и, как ни в чем не бывало, объявил, что посвящает этот бой своей Прекрасной Даме, леди Гвиневре. Все посмотрели на Артура, но тот лишь поднял ладонь, чтобы успокоить публику.

Протрубили горны, и начался бой! Доспехи Ланселота были тяжелы, и лошадь прогибалась под мощным всадником. А сэр Мордред прогибался под тяжестью своих доспехов. Несколько раз рыцари проносились по арене, не нанося ударов, а лишь пугая устрашающими криками. Но наконец-то терпение рыцарей лопнуло, и они помчались навстречу друг другу, стараясь зацепить противника копьем. Первым ударом Ланселот выбил Мордреда из седла. Зрители засмеялись: хорош рыцарь у Прекрасный Дамы! Пока оруженосец помогал раненому в плечо Мордреду подняться на ноги, Ланселот спешился. Опустившись на землю, он вытащив из сумки, прикрученной к седлу, большую красную розу, увитую золотой лентой, и подошел к ложе королевы. Поклонившись, он забрал из ее рук венок сэра Мордреда и выбросил его на арену. Затем встал перед королевой на колено и протянул ей цветок. Гвиневра улыбнулась, взяла розу и неожиданно громко вскрикнула – острый шип впился в ее ладонь. Она с испугом смотрела на каплю крови, появившуюся из ранки. Сэр Ланселот снял с шеи небольшой платок и приложил его к ранке. Артур почувствовал себя неуютно – это было еще большим нарушением этикета, чем поступок Мордреда. Вассал не имел права притрагиваться к королеве! Молодая супруга короля была бледна, словно из этой ранки капля за каплей просачивалась ее жизнь. Она смотрела на Ланселота так, как никогда не смотрела на него, Артура. Это длилось лишь несколько мгновений, но словно какой-то вихрь крутанулся вокруг этой троицы и на время вырвал их из реальности.

Наконец наваждение прошло. Артур тряхнул головой и увидел, как Ланселот уходит, неся в руке скомканный платочек с кровью королевы. Гвиневра смотрела ему вслед, и ее голубые глаза были наполнены слезами. Король поднялся со своего места и велел зрителям поздравить победителя. Ланселот сделал круг почета и поклонился. Трибуны взорвались радостными криками: «Да здравствует рыцарь Ланселот и его Прекрасная Дама, королева Гвиневра!»

* * *

Артур отвернулся от окна, и отвлекшее его воспоминание рассеялось. Странно, он давно женат на Гвиневре, но так и не понял ее до конца. Любит ли он ее? Да. Еще сильнее и болезненнее, чем раньше. Но почему тогда сквозь пальцы смотрит на ее дружбу с Ланселотом? Потому, что любит.

Артур до боли сжал сцепленные пальцы и уткнулся лбом в мозаику. Как король, он должен примерно наказать распутников. Народ требует судилища! Иначе они не успокоятся. Только – какой толк? После того злополучного турнира он выгнал Ланселота из города. Рыцарь вернулся к себе в поместье, благополучно женился, и его жена родила ему сына. И что? Недавно Ланселот со своей супругой приехали в Камелот! И рыцарь вновь влюбился в королеву. Или – королева в рыцаря? А что делать теперь ему, Артуру, чтобы не быть посмешищем в своем собственном королевстве? Наверное, придется уйти на войну или отправиться на поиски Грааля? Пусть время расставит все на свои места в его отсутствие? Нет, от себя не уйдешь. Как он от этого устал. Он никогда не был ревнивым, но сейчас у него тоскливо сжимается сердце, когда он видит, как Гвиневра смотрит на Ланселота. Почему она никогда так не смотрит на него, Артура?