Текст книги "Белая невеста, черная вдова"

Она бы на месте преступника не стала ждать на лавочке, подкарауливая свою жертву, решила Таня. Лавочку слишком хорошо видно из окон и от ближайших подъездов. Скорее она спряталась бы за стоявшую в углу двора трансформаторную будку. Будка была изрисована чахлыми березками и от этого выглядела еще непригляднее.

Ветер дул прямо в лицо, Таня передернула плечами, поднялась, пошла к будке. Пожалуй, она стояла бы именно здесь, прячась за углом.

Степан продолжал стоять на том же месте и, когда она подошла, спросил:

– Восстанавливаете картину происшествия?

– Да, – кивнула Таня.

– И как? Успешно?

– Не знаю, – честно ответила она. – Но я стараюсь.

Кажется, он хотел еще что-то сказать, но не успел. Из ниоткуда появилась красавица Влада, взяла его под руку, заглянула в глаза.

– Привет, Сте-опа, – грустно улыбнулась ему красавица и повернулась к Тане. – Здравствуйте, милая.

– Здравствуйте, – кивнула Таня и, не оглядываясь, зашагала к супермаркету.

– Ты куда-то собрался? – виновато спросила Влада.

– Нет, – неохотно сказал Дробышев.

Нужно было ответить, что да, собрался, у него срочная, неотложная, жизненно важная встреча, но он вовремя не сориентировался.

– Степ, ты не думай, – проговорила Влада. – Я не буду к тебе приставать. Если не хочешь со мной разговаривать, так и скажи.

Она отвернулась, но он заметил, что глаза у нее повлажнели.

Сегодня Влада казалась другой. То ли оттого, что у нее не были накрашены губы, то ли еще почему, но она напомнила ему прежнюю Владу. Владу, без которой он не мог жить.

– Почему я должен не хотеть с тобой разговаривать? – пожал он плечами. – Я нормально с тобой разговариваю.

Он осторожно освободил локоть, за который она продолжала держаться, и снова подошел к двери подъезда.

– Ты ведь куда-то собирался? – тихо спросила Влада за его спиной.

– Собирался, – признался Дробышев. – В магазин. Это не срочно.

– Хочешь, вместе сходим?

– Не хочу.

В лифте она на него не смотрела, косила глазами куда-то в угол.

– Ты к Инне Ильиничне? – с надеждой спросил он, когда лифт выпустил их на нужном этаже.

Влада не ответила, она смотрела на него робко и жалобно, как собака, которая надеется, что ее сейчас пустят в дом.

Дробышев отвернулся, открыл дверь квартиры, вошел в прихожую, Влада вошла за ним следом.

Не может же он оставить бездомную собаку на улице.

– Степа, – не дав ему снять куртку, тронула она его за рукав. – Степочка!

Она зарылась лицом ему в плечо и обняла крепко, как умела обнимать только она одна. Он легко погладил ее по волосам, попытался отодвинуть, но она не дала.

– Ничего не говори, – тихо попросила Влада.

Он все-таки высвободился, повесил куртку на вешалку. Она мгновенно сбросила свою и снова его обняла.

От нее слабо пахло чем-то горьким, приятным. Она всегда любила дорогие духи. Очень дорогие.

Он с третьего курса работал на полставки в Роскосмосе. Работал хорошо, начальство старалось ему по возможности приплачивать. Зарплата, которую он тогда получал, казалась вполне приличной. Однажды он отдал ровно половину зарплаты за духи для Влады. Она ахнула от радости, вдыхала исходящий от флакона запах и обнимала его так же крепко, как сейчас.

– Не говори ничего…

Губы ее оказались совсем рядом, он уже забыл, что ни у кого больше не может быть таких упругих и мягких губ. И заплаканные глаза были рядом, и это были глаза прежней Влады.

Мысль, что он делает что-то отвратительное, билась в голове, но его собственные губы уже делались неподвластными мыслям…

– Степа… – лежа на его плече, потом тихо сказала Влада. – Я совершила страшную ошибку, но ведь ее можно исправить, правда?

Исправить было нельзя, но отвечать ему было лень.

Больше она ничего не говорила, она знала, когда нужно помолчать.

– Ты не знаешь, кому Егор говорил, что сюда поедет? – неожиданно спросил Дробышев.

Сказать, что ему хотелось найти убийцу Егора, было бы большой неправдой. Ему, в общем-то, было на это наплевать. Просто глаза у соседки Татьяны горели, когда она болталась по двору, и это было очень забавно.

– Понятия не имею.

Владе не понравилось, что он об этом заговорил. Ей хотелось, чтобы он сказал, как ему с ней хорошо, и как он рад, что они вновь вместе, или еще какую-нибудь глупую ерунду, которую хочется слушать бесконечно.

– Он мне сказал, что должен заехать к Инне. А я решила поехать сразу в ресторан. – Она подняла голову с его плеча, легла на подушку. – В понедельник похороны. Ты пойдешь?

– Нет.

С какой стати он должен туда идти? Егор никогда не был ему другом, и они пересекались всего пару раз в год, случайно. А после женитьбы Егора виделись и того меньше.

– Поужинать не хочешь? – предложила Влада. – Можно в какой-нибудь ресторанчик съездить.

– Нет.

Дробышева потянуло в сон, он несколько раз резко выдохнул. Читал, что это помогает прогнать сонливость.

Влада поцеловала его в плечо, поднялась. В ванной зашумела вода.

Все-таки странно, что Егора убили у подъезда тетки. Не самое лучшее место для дерзкого убийства. Сам бы он скорее выбрал либо совсем безлюдное место, либо, наоборот, слишком людное, поскольку проще всего затеряться в толпе.

Вода в ванной стихла. Появилась Влада, оделась, присела на кровать рядом с ним.

– Я пойду?

Он не ответил. Почему-то ему было трудно говорить. Дробышев взял ее руку, поцеловал пальцы. Целовать ему не хотелось, но, наверное, так полагается.

Она помедлила немного, но он молчал, и Влада тяжело поднялась.

– Пока.

– Пока, – сказал Дробышев.

Дверь за ней захлопнулась. Он нехотя встал, подошел к двери запереть замок. Рядом зашумел лифт, стих. Ничья дверь на этаже не хлопнула. Влада приезжала не к Инне. Влада приезжала к нему.

Татьяна уверенно бродила по правой части двора, как будто была твердо уверена, что убийца возник оттуда. Почему? Полицейские в понедельник ничего об этом не говорили, он терся возле них дольше соседки.

Дробышев включил старый стационарный компьютер, который давно собирался выбросить. Выбрасывать прекрасно работающий комп рука не поднималась, и железный ящик продолжал пылиться под столом, а экран с клавиатурой продолжали занимать значительную часть поверхности стола.

Архив Максима Ильича Дробышев изучал до поздней ночи, прекрасно понимая, что на полное изучение могут уйти годы. Компромат был на тысячи людей, и самый разнообразный. От тайной порнушки до номеров банковских счетов.

Инна сказала, что Егор переписал архив… За такие сведения, пожалуй, можно и грохнуть у подъезда. Впрочем, грохнуть могли только в одном случае – если Егор решил как-то воспользоваться архивом.

На то, чтобы кого-то шантажировать, Егор решиться не мог, не идиот. Имена в архиве фигурировали такие, к которым запросто не приблизишься. Значит?.. Кто-то узнал, что у Егора есть опасный компромат?

Впрочем, в архиве фигурировали и другие фамилии, попроще, о которых Дробышев даже не слышал.

Дробышев потер глаза, посмотрел на часы – первый час.

Спать не хотелось, но он выключил компьютер и лег в постель. Подушка слабо пахла Владой, и он ее перевернул.

20 марта, воскресенье

Больше всего убийце не терпелось узнать, какие версии имеются у следствия, но подобраться к следствию он не мог. Радость от того, что успешно удалось совершить задуманное, незаметно сменилась гнетущей тревогой. Он трезво смотрел на вещи и не считал себя гением, а полицейских не считал полными дебилами, и, хотя не мог найти ни одного изъяна в своих действиях, понимал, что кто-то другой изъяны может обнаружить. Впрочем, тут он изменить ничего не мог. Оставалось только ждать.

Влада проснулась резко, от страха. Показалось, что из кухни доносится слабый шорох. Она лежала, замерев, прислушивалась, уговаривая себя, что шорох ей померещился.

Шли минуты, страх отступал. Влада тихо встала, медленно обошла квартиру, чувствуя, как жутко и громко колотится сердце. Квартира была пуста. Она заглянула во все шкафы, постояла в ванной, не замечая собственного отражения в зеркале. Подергала входную дверь, дверь была заперта.

Не хватало только начать сходить с ума!

Влада снова вернулась в ванную, теперь уже внимательно рассмотрела собственное лицо. Бледная, смотреть противно.

Как хорошо было бы, если бы сейчас появился Степа, обнял, успокоил…

Она сварила кофе, понюхала дымящуюся чашку, села в угол кухонного стола, на любимое место Егора.

Нужно узнать в полиции, что там с расследованием. Егору многие желали провалиться в преисподнюю, версий у ментов должно быть много.

И место убийства… Степа недаром спросил, кто мог знать, что Егор поедет к тетке. Она точно знала, а кто еще знал, мог сказать только Егор, который уже ничего никому не скажет.

Впрочем, это как раз полиция сможет выяснить быстро, нужно только запросить сотового оператора.

Неожиданно пустой день впереди, который нечем занять, показался таким тоскливым, что захотелось немедленно оказаться подальше от этой квартиры, которую, вообще-то, Влада очень любила. Поехать бы к Степе, ему вчера было очень хорошо с ней, она это чувствовала, но Степе нужно дать возможность заново к ней привыкнуть, и давить на него сейчас ни в коем случае нельзя.

Можно поехать к матери, но делать при матери скорбный вид Владе было тошно, уж лучше одной скучать.

Странно, но Егор, который вообще-то людей презирал, к теще относился с уважением. Пожалуй, только к ней да к Инне. По крайней мере, при них ненормативную лексику не использовал. При собственной матери тоже не использовал, но ее он просто снисходительно жалел, как убогую.

«Поеду на дачу, – решила Влада. – Делать там нечего, но сидеть дома еще хуже».

Связка дачных ключей валялась в тумбочке в прихожей, Влада сунула их в карман куртки.

Желающих отдохнуть на свежем воздухе было мало, она уже давно не видела таких пустых дорог. Заводить машину в гараж не стала, оставила перед воротами.

Почему-то заходить на участок, а потом в дом было неприятно, словно она тайком проникала в чужое жилище. В доме царила идеальная чистота. Ни одной не вымытой чашки, ни одной брошенной наспех вещи.

Уже много лет в доме убиралась женщина из ближайшей деревни, Вера Ивановна. Сколько Егор ей платил, Влада не знала и никогда не интересовалась. Она вообще мало замечала Веру. Знала только, что Вера до последнего времени работала здесь же учительницей, даже не пыталась устроиться в Москве. Потом, правда, учить стало некого, поскольку практически вся деревенская молодежь устремилась в Москву, и деревня бесповоротно старела.

Егор, что ужасно Владу раздражало, поболтать с бывшей учительницей любил. Он вообще запросто держался со всякими автослесарями, консьержами и прочей обслугой, хотя, что Влада отлично знала, презирал их еще больше, чем она сама.

Поговорить с теткой было необходимо, и Влада неохотно набрала Верин номер.

Вера Ивановна появилась быстро, минут через пятнадцать.

– Владочка, – сразу запричитала женщина. – Какое горе! Какое горе!

– Горе, – кивнула Влада и быстро спросила: – Откуда вы знаете?..

Впрочем, она тут же догадалась, откуда уборщица знает, что Егора убили. Даже раньше, чем женщина начала объяснять. От соседа-именинника Стаса, на дне рождения которого Владу настигла печальная весть. Тогда все гости столпились около Влады после звонка Степы.

Вера подвинула стул, села напротив хозяйки, печально сообщила:

– Егор в детстве с моим сыном дружил…

Влада едва не ахнула, новость ее поразила. Все-таки она считала Веру человеком не первого сорта и к своим детям детей обслуги в товарищи не пригласила бы. Да и Егор никогда об этом не упоминал.

– В детстве Егор был очень хороший мальчик. Не злой…

– А где сейчас ваш сын? – Вообще-то, Владе было на это наплевать, но она давно привыкла быть вежливой.

– За границей. В Англии.

– И он вам не помогает! – искренне возмутилась Влада.

– Мне пока помощь не нужна, – улыбнулась Вера. – Я вполне справляюсь. Будет нужна помощь, поможет.

– Нет… Это невероятно! Сам живет на европейскую зарплату, а вы тут…

– Я не люблю сидеть без дела. Мне денег хватает, а убраться у вас раз в неделю вовсе не трудно.

Ну и черт с тобой, разозлилась Влада, вздохнула и приступила к главному:

– Вера Ивановна, вы когда в последний раз здесь убирались?

– В среду, – сразу ответила Вера. – Егор позвонил накануне, я утром пришла. Он уехал, а я стала прибираться.

– С кем он был? – грустно усмехнувшись, спросила Влада.

Женщина замялась, затеребила платок на плечах.

– Да говорите, говорите, – снова усмехнулась Влада. – Говорите, мне хуже не будет.

– С девушкой. – Вера не решалась поднять на Владу глаз.

– С какой девушкой? Он ее по имени называл?

– По имени не называл. Обычная девушка, темненькая. На меня старалась не смотреть. Владочка…

– Вера Ивановна, – перебила она. – Егор передо мной виноват, но я сейчас не об этом. Сейчас я хочу знать, кто и зачем его убил.

Домработница посмотрела на нее пристально и даже, кажется, с уважением, Владе это понравилось.

Все правильно. Она вдова, она до последнего будет пытаться вычислить убийцу. Сейчас это должно стать главным в ее жизни.

– Обычная девушка, – пожала плечами Вера. – Ты гораздо красивее. Вряд ли она имеет отношение к убийству.

– Почему вы так думаете? – не поняла Влада. – У нее может быть муж. Дружок какой-нибудь. Из ревности во все времена убивают.

– Знаешь, она какая-то… – Вера не сразу подобрала слово. – Простенькая. Не похоже, что у нее муж олигарх. И что муж у нее бандит с пистолетом, тоже не похоже. Обычная серенькая девушка. Никакая. Какая-нибудь секретарша. Тебе чай приготовить, Владочка? А хочешь, обед быстренько сделаю?

– Нет, – отказалась Влада. – Спасибо. Я хочу побыть одна. Извините.

Вера ушла, негромко хлопнув калиткой.

Влада посидела, тяжело поднялась со стула, спустилась с крыльца. На участке еще лежал снег, сапожки с рифленой подошвой пачкать было жалко, и пройтись по саду она не рискнула.

В прошлом году было очень много яблок. Егор каждый раз привозил по полному багажнику, яблоки валялись на кухне в целлофановых сумках, гнили, и уборщица, которая приходит к ним раз в неделю, относила сумки на помойку. Потом Егор заплатил какие-то деньги парням с Украины, строившим кому-то из соседей дом, и парни собрали яблоки с участка.

Влада не любила и не понимала дачной жизни, но ей неожиданно сделалось до боли жаль, что дачу придется продать. Она не сможет здесь появляться, зная, что той же Вере известно, как Егор проводил здесь время с девками.

Она уже не могла отомстить Егору, но ненависть к неизвестной девке, отравившей ей даже возможность бывать на даче, захлестнула такой сильной волной, что Влада едва не застонала.

«Я ее найду, – пообещала она себе. – Я ее обязательно найду».

Назад она доехала так же быстро, и вечер, проведенный в одиночестве, больше не казался ей тоскливым. Ей надо было подумать. У Влады была цель.

Вернее, две цели. Степа и неизвестный Цыпленок.

21 марта, понедельник

Утром Таня видела Юрия Васильевича только мельком, поговорить с ним возможности не представилось. Он кивнул ей, как посторонней, отчего-то это неприятно кольнуло.

В ординаторской он не появлялся, соваться к нему в кабинет Таня не рискнула. Наконец, они столкнулись в коридоре, и Таня его остановила.

– Помнишь, ты хотел посмотреть кардиограмму Крутицкой? – напомнила она.

Юра нахмурил лоб, вспомнил.

– Я принесла двухнедельной давности и вчерашнюю. Посмотришь?

– Давай. – Он первым направился к ординаторской и молча смотрел, как она роется в сумке.

Кардиограммы он тоже разглядывал молча и нахмурив лоб, была у него такая привычка – хмурить лоб, когда размышлял.

– Ты понимаешь, чем вызван тот приступ? – подсказала Таня.

– Не понимаю, – наконец без интереса кивнул он. Крутицкая уже выписалась, у него были новые сложные больные. – Сердце у нее здоровое. Для ее возраста. Но бывает всякое, нам ли не знать…

Таня тоже не могла объяснить недавнего сердечного приступа соседки. Хотя отлично знала, что отказать может даже внешне здоровое сердце.

Юра сунул ей листки кардиограмм, повернулся, в два шага оказался у двери, взялся за ручку и замер.

Вид у него был несчастный, измученный. Захотелось догнать его, обнять, сказать, что она была не права, что ей плохо без него.

Дверь за ним закрылась, Таня убрала кардиограммы в сумку.

Хотелось невозможного. Хотелось всегда знать, что она ему необходима, и видеть, как он радуется, когда она рядом. Жаль, что для этого требовалось забыть, что у него есть жена и дети. И забыть, что она никогда не станет главной в его жизни.

Дверь открылась снова. Она была уверена, что вернулся Юра, но это оказалась Ольга Петровна.

– Ты знаешь, Танюша, – заговорила женщина, заваривая себе чай. – Юрочка ведь меня, оказывается, спас.

– В каком смысле? – не поняла Таня.

– Я вчера с одной приятельницей разговаривала, она у нас раньше работала. Ты ее не застала, она еще до тебя уволилась. Приятельница моя с женой главврача дружит. Та ей и рассказала, что меня хотели сократить, а Юра отстоял. Я теперь молиться на Юрочку буду, вошел в мое положение.

– Он вас отстоял, потому что вы отличный врач, – не согласилась Таня. – И опыт у вас огромный.

– Господи, да кто сейчас на это смотрит! – Ольга Петровна села рядом с Таней, поставила чашку на краешек стола.

– Юра и смотрит. Знаете, моя мама, она у меня технарь, всегда говорила, что хорошего инженера найти трудно. А я теперь знаю, что хорошего врача найти трудно. Тем более на наши зарплаты.

– Это верно, – улыбнулась Ольга Петровна. – Столько говорили про повышение зарплат врачам, а на деле лучше не стало. И все-таки я ему очень благодарна, очень. Ну что бы я стала делать на пенсию?..

Разговор был давний, бесполезный и бесперспективный.

– Вы стали бы жить на пенсию, – все-таки сказала Таня. – А дети должны были бы вам помогать.

– Танечка, тебе не понять, – вздохнула женщина. – Ну где мой зять хорошую работу найдет? Эту бы не потерять.

– Будет искать – найдет.

Ольга Петровна не ответила. Таня ее не понимала, она не понимала Таню.

– Вы можете заняться частной практикой, – задумалась Таня. – Получить лицензию и работать.

– Это сложно, Танечка.

Ольга Петровна допила чай, вымыла чашку.

Теперь не ответила Таня. Шевелиться всегда сложно, гораздо проще сидеть сложа руки.

– Вчера со старшим внуком спорила, – вспомнила Ольга Петровна и улыбнулась. – Он к гастарбайтерам очень уж плохо относится.

– Почему? – не поняла Таня.

Старший внук Ольги Петровны учился в восьмом классе. И учился, насколько Таня понимала, плохо.

– Не уважает их. А я ему говорю, что зря. Сколько чудесных таджикских поэтов…

– А вы объясните внуку, – посоветовала Таня, – что презирать нужно дураков и бездельников. А тот, кто много работает, может вызывать только уважение. Какой бы работа ни была.

– Так я про это ему и говорю.

– А еще ему можно напомнить, что он и сам не нобелевский лауреат.

Ольгу Петровну позвала заглянувшая в дверь медсестра. Таня тоже отправилась к своим больным.

На похоронах Влада заплакала, едва увидев свекровь, и плакала, пока, совершенно измученная, не вернулась домой. Ей было жалко мать Егора, резко постаревшую, сгорбленную. Жалко Инну, по-старушечьи мелко трясущую головой. Жалко себя, не имеющую ни семьи, ни любимого мужчины. А еще вдруг стало жалко Егора. Молодой здоровый мужик ушел из жизни, а кроме матери и тетки, никто о нем по-настоящему не горюет.

Священник раздал свечи с надетыми на них бумажками. Влада взяла свечу левой рукой, она пристально смотрела на пламя, как будто в пламени можно было увидеть что-то важное, таинственное и совершенно ей необходимое.

Священник поводил кадилом, Влада крестилась, не слыша и не слушая слова отпевания.

Рядом с Инной стоял смутно знакомый дядька. Влада придвинулась к Инне, мужик отступил в сторону. Журналист, вспомнила Влада. Они как-то встречались у Инны.

Жаль, что больше у нее таких знакомств не будет. Егор благодаря отцу знал пол-Москвы. Знал актеров, музыкантов, художников. Мог попасть в любой театр и на любую премьеру, даже когда все билеты были проданы. Не то чтобы Влада являлась большой любительницей театров, но причастность к определенной тусовке была приятна.

Владе нравилось, когда главный режиссер не самого захудалого театра, увидев в толпе Егора, радостно с ним здоровался, а заодно целовал Владе руку, и публика зачарованно на это смотрела.

Да, таких знакомств у Влады больше не будет. Ну и ладно. Зато у нее будут деньги.

А деятелей искусств Владе было по-настоящему жаль. С месяц назад они с Егором ходили на концерт классической музыки. Егора пригласил знакомый дирижер. Классическую музыку муж терпеть не мог, так же как и она, но на концерт почему-то решил пойти. Они сидели на первом ряду, и Влада видела, какие дешевые костюмы у скрипачей и какие убогие украшения у солисток.

В толпе скорбящих мелькнула щупленькая секретарша Юля. Девчонка смотрела на Владу жалкими сочувствующими глазами, Влада решила ее не заметить. Темненькой Юлю нельзя было назвать даже с натяжкой, но Влада решила тайком девку сфоткать, показать Вере. Юля действительно походила на цыпленка. Впрочем, Егор баб предпочитал без излишней худобы. И без такого перепуганного взгляда.

Он любил казаться почти дурачком, но женщин предпочитал неглупых.

Она точно знала, когда Егор решил на ней жениться. Они к тому времени встретились всего три или четыре раза, Влада продолжала видеться со Степой и стремительных перемен в своей жизни не ждала.

В тот вечер за окном была сильная, почти сказочная, будто навеянная Снежной королевой, метель. Егор подхватил Владу у метро и до ресторана ехал с включенными фарами. Влада выбрала столик у окна, из теплого полумрака смотреть в окно было приятно.

Толстый парень в мятой фланелевой рубашке навыпуск подошел к ним, когда они заканчивали ужин, и Влада размышляла, поехать ли, наконец, к Егору или еще немного поиграть в простую дружбу.

Парень с интересом посмотрел на Владу и одобрительно кивнул Егору. Влада постаралась улыбнуться своей самой доброй улыбкой.

Потом Егор объяснил, что парень – известный скрипач и объездил с гастролями полсвета.

Егор со скрипачом о чем-то смеялись, потом заспорили. Владе было неинтересно, но она старалась слушать разговор.

Скрипач ругал президента, уверял, что страна катится в пропасть, Егор хмыкал и посмеивался. Мама такие разговоры почти постоянно вела со своими подружками, и разговоры эти Владу здорово достали.

– Жить надо в тех обстоятельствах, которые есть, – неожиданно сказала она тогда. Не сидеть же молча весь вечер.

Странно, но ничего не значащая фраза сразу погасила спор. Скрипач перестал кипятиться, а Егор бросил доказывать, что любой другой президент будет только хуже.

Потом скрипач о чем-то задумался, тихо насвистывая смутно знакомую мелодию.

– Вивальди? – спросила Влада.

– Да, – кивнул скрипач и посмотрел на нее с откровенным уважением.

И Егор посмотрел на нее как-то по-другому, без обычной своей насмешки. Это было даже немного обидно. Почему она не должна знать великого композитора? Она же не из глухой сибирской деревни, где нет ни Интернета, ни телевидения, ни даже радио.

Скрипач простился и ушел. Влада смотрела в окно на не стихающую метель.

– Замуж за меня пойдешь? – засмеялся Егор.

– Да, – кивнула Влада, продолжая смотреть в окно.

– Почему? Влюбилась без памяти?

– Не знаю. Я выйду за тебя замуж, потому что мне с тобой хорошо, – совершенно честно сказала она.

Ей действительно было хорошо тогда с Егором. Она сразу начала отлично его понимать. Степу она часто не понимала.

Правда, она не знала, что хорошо ей будет очень недолго. Почти сразу появились «цыплята» и страх, что семейная жизнь в любой момент может закончиться.

К гробу Влада подошла первой. Потом свекровь, опираясь на руку мужа, потом остальные.

День казался бесконечным, но его нужно было пережить, а терпения Владе было не занимать.

Соседку Татьяну Дробышев заметил, сворачивая в переулок, ведущий к дому. Она стояла у пешеходной «зебры», пропуская идущую перед ним машину.

– Садитесь. – Дробышев остановил машину и, перегнувшись через сиденье, открыл дверь.

Он ей обрадовался почему-то. Даже голова, затяжелевшая к вечеру, словно прояснилась. Хоть разворачивайся и снова езжай на работу.

– Спасибо.

Татьяна послушно села в машину и стала равнодушно глядеть в окно перед собой.

– С работы? – спросил он. Не сидеть же молча.

– Да.

Она на него не смотрела, и Дробышев перестал на нее коситься. Не хочет разговаривать, и не надо. Ему же лучше, он не мастер вести пустые беседы с дамами.

Только ставя машину на самое удобное место у подъезда, которое обычно редко бывало свободным, он не удержался и неожиданно поинтересовался:

– Почему вы решили, что убийца подошел справа? Или это только одна из версий?

На самом деле она недавно так уверенно осматривала двор, что это действительно показалось ему странным.

Таня шутливого тона не приняла и ответила совершенно серьезно.

– Я видела записи с подъездных камер.

– Да? – удивился он. – Откуда вы их взяли?

– У Инны Ильиничны. А ей дала какая-то приятельница, которая у нас в доме самая главная. – Таня улыбнулась и поинтересовалась: – Вы знали, что у нас в доме есть главная?

– Старшая, – тоже улыбнувшись, поправил он. – Знал. Я только не знаю, кто это.

– Спасибо, что подвезли. – Она выбралась из машины, быстро пошла к подъезду.

Дробышев догнал ее у двери, пропустил вперед.

В подъезде она расстегнула куртку, сбросила с волос капюшон. Вид у Татьяны был усталый. Дробышев не мог себе представить уставшей Владу. Влада всегда выглядела, как на плакате рекламы какой-нибудь косметики.

– Странно, – признался он, на этот раз пропуская ее в подошедший лифт. – Я у Инны скопировал все содержимое компа, но никаких записей с камер там не было.

Признаваться, что он сует нос в чужую информацию, не стоило, это его не красило, но Таня не обратила внимания на его недостойное любопытство.

– Наверное, она получила их позже.

– Наверное, – согласился Дробышев и неожиданно попросил: – Дайте мне их. Записи.

Она согласно кивнула, достала ключи из кармана куртки, отперла дверь квартиры.

Квартира Татьяны казалась необжитой, как гостиничный номер. Только большой плюшевый тигренок, старый, потертый, валявшийся на диване, свидетельствовал о том, что здесь живет женщина. Да еще безделушки на книжных полках.

У него в квартире был постоянный беспорядок, его квартиру с гостиничным номером не спутаешь.

– Хотите чаю? – предложила она, вспомнив о гостеприимстве.

– Хочу, – неожиданно сказал Дробышев.

Мебель была не из дешевых. В мебели он не сильно разбирался, но родители купили похожую на дачу, и уровень цен он представлял.

Татьяна открыла ноутбук, лежавший на маленьком столике около двух стоявших рядом кресел. Вышла куда-то, на кухню, наверное, потому что до него донеслось тихое звяканье, вернулась, забралась с ногами в кресло, кивнула ему на соседнее. Недолго постучала пальцами по клавиатуре и протянула ноутбук ему:

– Флешка у вас есть?

– Найду.

Флешка у него была. Даже три. На всех записаны рабочие программы, и он достал первую, которая попалась под руку.

– Там данные со всех камер и склейка.

– Разберусь.

На стене, в проеме между книжными шкафами, висела большая фотография мужчины лет сорока. Мужчина был коротко острижен и смотрел на Дробышева пристально и строго.

Друг? Почему-то было неприятно думать, что квартиру Татьяне подарил друг.

– Это мой папа, – словно угадав его мысли, ответила она.

Наверное, надо было спросить, почему рядом нет портрета матери. Но он не спросил.

– Могу накормить вас ужином, – улыбнулась она, когда Дробышев вынул флешку из компьютера. – Только у меня все магазинное, вам может не понравиться.

– Мне наверняка понравится, – заверил он. – Но ужина не надо. Чайку.

Вообще-то, чай он тоже мог попить дома, но Татьяна была такая бледная и грустная, что ему захотелось чем-то ее развеселить.

И просто не хотелось от нее уходить. Непонятно почему.

Чай у нее оказался вкусный. В пакетиках, но крепкий и ароматный, он такого никогда не пробовал.

– Отчим привез из Англии, – опередила она вопрос. – Неплохой чай, правда?

– Неплохой, – согласился Дробышев.

Она достала сыр, колбасу. Он сделал себе бутерброд, понял, что здорово голоден, и сделал второй.

– У Инны Ильиничны есть какая-то важная информация? – То ли от крепкого чая, то ли просто оттого, что оказалась дома, Татьяна перестала казаться бледной и несчастной. – Я так поняла, когда мы с вами у нее были, и вы переписывали что-то с компьютера.

– У нее брат был журналист, – объяснил Дробышев. – Максим Кривицкий, слышали?

– Нет, – покачала она головой.

– Известный журналист. Он умер в прошлом году. Перед смертью передал ей свой архив.

– Журналист – отец племянника?

– Да.

Она задумалась, слегка нахмурив лоб. Дробышеву было приятно на нее смотреть и не хотелось никуда уходить.

– Вы знаете, что в архиве?

– Много всего, – улыбнулся он и признался: – Я в него заглянул.

– Из-за этого могли убить?

– Все может быть, – пожал он плечами. – Только я не думаю, что Егор принялся кого-то шантажировать, он был разумным человеком. Если кто-то разыскивал архив Кривицкого, скорее, убили бы Инну. И не сейчас, а год назад.

– Там настолько серьезный компромат?

– Серьезный. Только знаете, – медленно проговорил Дробышев. – Я не думаю, что компромат может всплыть сам по себе. Я не верю в честных журналистов-одиночек. Компромат всегда всплывает по чьей-то отмашке.

– Вы не верите только в честных журналистов? – улыбнулась она. – Или вообще в честных людей?

– В честных людей – верю, – засмеялся он. Неожиданно ему сделалось весело. – И даже в честных журналистов верю. Я не верю, что разоблачения появляются по воле честных журналистов. Любой журналист знает правила игры, а если не знает, значит, туп и ему нечего делать в этой профессии.

– Грустно, если это так.

– Грустно, – подтвердил он. – Но это так.

Татьяна опять задумалась и опять нахмурила лоб. Губы у нее были не накрашены, и, наверное, поэтому он только теперь заметил, какие они красивые. И глаза у нее красивые, большие, зеленые.

Дробышев допил чай, отодвинул чашку.

– Спасибо.

Она не стала предлагать еще, поднялась, вышла за ним в прихожую. Надевая куртку, он опять покосился на видневшийся портрет мужчины.

– Папа давно умер. Я еще в школе училась.

Она не сказала ничего особенного, но он, не замечая этого, улыбнулся.

Пересекая лестничную площадку, Дробышев всерьез опасался увидеть Владу.

«Если она позвонит, не буду отвечать», – трусливо решил он, запирая замок изнутри. Ему было противно вспоминать прошлый вечер.

Повезло, Влада не позвонила.