Текст книги "Мифы Туринской плащаницы"

16

…Он пробирался по темной улице медленно и осторожно. Сердце его учащенно билось, когда приходилось идти по самым темным участкам – через лакуны абсолютной темноты, куда не добирался свет тусклых уличных фонарей и откуда веяло ужасом и смертью. Город был безлюдным, огромным и страшным, а он – маленьким и беспомощным, как насекомое.

В свои десять лет Костолом уже прекрасно знал, что призраков и ходячих мертвецов не существует. Так говорили взрослые. И так говорил его собственный разум, над которым эти взрослые изрядно поработали. Но сердце, судорожно бьющееся в груди, говорило о другом. Оно чувствовало, что в темноте скрывается опасность. Не бродячие псы и не пьяницы, о которых так любила порассуждать его бабка. Это была опасность иного рода, и слово «иное» тут являлось ключевым.

Тихо шагая к дому через ночной парк, Костолом даже дышать старался как можно тише, словно боялся разбудить невидимых чудовищ, дремлющих во тьме в ожидании одиноких, припозднившихся прохожих.

Каждую секунду мальчик ожидал, что тьма оживет и набросится на него, но ничего подобного не происходило. Вскоре он вышел из ненавистного парка на освещенный тротуар, а еще через пять минут был дома.

В тот же вечер у него произошел серьезный разговор с бабушкой. Воспользовавшись тем, что матери не было дома, он наконец задал ей вопрос, который давно хотел задать:

– Бабушка, а наш папа правда уехал на Север?

Бабушка отвлеклась от вязания и строго посмотрела на Костолома поверх очков. Затем вздохнула и отложила клубок и спицы. Она достала из тумбочки пузатую бутылку из темного стекла, налила себе в рюмку темную, пахучую жидкость. Залпом выпила, вытерла страшный, беззубый рот морщинистой ладонью и сказала:

– Пора тебе знать правду, мальчик. Твой отец никуда не уезжал. Он… – Бабка поморщилась и передернула плечами. – Он просто ушел и не вернулся. Это было два года назад, и до сих пор о нем нет ни слуху ни духу.

– Куда же он ушел? – шепотом спросил мальчик.

Старуха усмехнулась:

– Туда же, куда каждый год уходят тысячи людей. Они выходят из дома на пять минут, но уже не возвращаются никогда.

– А куда они уходят? – спросил мальчик.

Старуха наморщила лоб, подумала несколько секунд и ответила:

– В другой мир, я думаю.

– В другой мир, – эхом повторил мальчик. – А как туда попасть?

Старуха усмехнулась, снова взяла бутылку и наполнила рюмку до краев. Выпив, она вновь вытерла рот тыльной стороной ладони и вдруг спросила:

– Ты боишься темноты?

Он кивнул:

– Да.

– Вот там, в самом сердце темноты, там, где нет даже проблеска света, находится вход в другой мир. Ты понял?

– Да, – снова кивнул мальчик. – А я смогу туда попасть?

И опять на морщинистом лице старухи появилась кривая, неприятная усмешка.

– Попадешь, – уверенно сказала она. – Рано или поздно попадешь. Ты точная копия твоего отца. Такой же негодяй, как и он, только маленький. Но ты ведь вырастешь. Вырастешь и превратишься в настоящее чудовище.

– Почему, бабушка?

– Потому что у тебя черная душа, – резко ответила старуха. Она слегка наклонилась вперед, вперила в него свои выцветшие, подернутые белесой пленкой глаза и рявкнула: – Это ведь ты и твои дружки ловите в городе кошек и перебиваете им палками лапы? Отвечай, мерзавец!

– Бабушка, я не…

– Не вздумай отпираться. Соседка видела тебя со сворой других паршивцев! И ты у них верховодил! – Она выпрямилась и снова потянулась за бутылкой, но остановилась, повернулась к мальчику и резко спросила: – Знаешь, что такое другой мир?

– Нет, – ответил он.

– Это ад! Место, где тебя будут жарить, как свинью, пока ты не превратишься в эскалоп!

Мальчик заплакал.

– Это неправда, – сказал он сквозь слезы. – Такого места нет.

– А вот и есть! И ты туда попадешь! Будь уверен, маленький мерзавец! – Старуха повернулась, но вместо бутылки взяла с тумбочки толстую книгу с крестом на обложке. – На вот, держи! – сказала она и пихнула книгу ему в лицо. – Почитай! Тут про все это написано!

Мальчик прижал книгу к груди и, всхлипывая, побежал к себе в комнату.

– Поджаришься! – крикнула ему вслед старуха, заливаясь пьяным, гортанным смехом. – Поджаришься, как кусок свинины!

Забежав в комнату, мальчик захлопнул дверь и прижался к ней спиной. Переведя дух, он поднес к глазам тяжелую книгу и открыл ее наугад. Взгляд его упал на отчеркнутую карандашом строчку, и он прочел:

«Сыплются кости наши в челюсти преисподней!»

Мальчик быстро перекинул страницы и увидел другую выделенную надпись:

«И будет он мучим в огне и сере!»

Мальчик захлопнул книгу и снова заплакал. Он понял, что бабка права. Рано или поздно он попадет в ад, в то страшное место, где жарят его отца и где – рано или поздно – предстоит жариться ему самому.

– Эй! – крикнула бабка. – Эй, малыш, ты слышишь меня? А ну, поди сюда!

Мальчик отложил тяжелую книгу, открыл дверь и нехотя поплелся в гостиную.

Бабушка по-прежнему сидела в кресле. Ее маленькие черные глаза, похожие на запутавшихся в морщинистой паутине жирных мух, смотрели на внука мутно и неприязненно, лицо в свете настольной лампы стало похоже на обтянутый дряблой кожей череп.

– Что, бабушка? – спросил мальчик, с опаской поглядывая на старуху.

– Принеси мне нитки из кладовки! – потребовала она.

– Хорошо. – Мальчик послушно повернулся и зашагал к кладовке.

Открыв дверцу, он нажал на кнопку выключателя – лампочка на мгновение зажглась, но тут же, цокнув, погасла. Мальчик пощелкал выключателем, но толку от этого не было. «Перегорела», – понял он, чувствуя досаду.

– Бабушка, а где твои нитки? – крикнул мальчик.

– На полке поищи! На дальней!

Чтобы пробраться к дальней полке, нужно было войти в темную кладовку. Мальчик не считал себя трусом, и все же заходить в пропахшую пылью кладовку было неприятно.

– Ты там что, уснул? – сердито спросила бабушка. – Давай скорее!

Мальчик набрал полную грудь воздуха и двинулся в глубь кладовки – шаг, второй, третий… И вот наконец он возле полок. Глаза немного привыкли к темноте, и мальчик почувствовал себя увереннее. Он протянул руку и принялся шарить пальцами по пыльной полке. И вдруг – в первое мгновение мальчик даже не успел понять, что произошло, – за его спиной что-то грохнуло, и свет исчез совсем.

– Попался, птенчик! – раздался из-за двери насмешливый голос старухи.

Мальчик быстро повернулся и кинулся к двери. Он ударил с разбегу по дверце руками, но она не открылась.

– Бабушка, что ты делаешь? – крикнул мальчик.

– Воспитываю тебя, маленький паршивец! – сказала старуха. – Думаешь, я не знаю, что ты учудил сегодня вместе со своими дружками? Это ведь ты поджег школьный тир! И не отпирайся – я знаю, что ты! Больше некому!

– Бабушка, открой дверь! – крикнул мальчик.

– Ну уж нет, – просипела за дверью старуха и захихикала своим гадким, шамкающим смехом. – Посиди и подумай над своим поведением! Это матери на тебя плевать, а я сделаю из тебя человека.

– Бабушка, я не поджигал тир! Это не я, это старшие мальчишки! Бабушка, мне страшно!

– Это хорошо, что страшно, – прошамкала старуха. – Посиди часок взаперти. Это научит тебя ценить свободу.

За дверью зашаркали тапочки, и мальчик понял, что бабушка уходит.

– Открой! – крикнул он гневно. – Открой, бабка!

Мальчик принялся дергать дверную ручку, бить по двери кулаками. Но дверь не поддавалась, а из комнаты не доносилось ни звука. Мальчик кричал, грозил, просил, умолял и в конце концов разрыдался.

Ему вдруг показалось, что старуха ушла. Что там, за дверью кладовки, никого нет, что там такая же жуткая тьма, что и внутри. И везде тьма – во всем мире! – беспросветная тьма, куда не проникает ни один луч света.

Мальчик закрыл лицо руками и заплакал. Борьба с дверью вымотала его, и, проплакав еще пять минут, он вдруг уснул.

Проснулся он неожиданно. Открыл глаза и сначала даже не понял, где находится. А поняв, тут же вскочил на ноги и снова ударил по двери кулаками.

– Бабушка! – крикнул он. – Бабушка!

За дверью послышался шорох. Мерцающий свет в щелях вдруг погас, но тут же замерцал снова. Кто-то тихо прошел мимо двери.

Мальчик приник к щели, стараясь что-нибудь увидеть. И вдруг черная тень упала на щель с той стороны, и кто-то хрипло зашептал, обдав лицо мальчика страшным, зловонным запахом:

– Ты все еще там, маленький ублюдок?

– Да, – тихо пробормотал он.

Мальчик понял, что это за запах. Так – гнилостно-сладковато – пахнет рот бабушки после того, как она выпьет несколько рюмок коньяка. И едва он это понял, как дверь открылась, и жесткие, костлявые пальцы старухи схватили его за волосы…

17

Костолом вышел на стукача-агента по кличке Щепа, повинуясь приказам, которые звучали у него в голове. Случилось это накануне вечером. А сегодня утром он вновь пришел к Щепе.

Стукач приветствовал его веселым возгласом:

– Привет, верзила! Не ждал тебя так рано.

– Ты сам назначил время, – глухо сказал Костолом.

– Ну да, назначил, – согласился стукач и поскреб пятерней в затылке. – Но я навскидку сказал. Приблизительно.

Лицо Костолома было непроницаемо. Щепа – со всеми его обезьяньими ужимками, прыщами и самодовольными гримасками – казался Костолому отвратительной пародией на человека.

– Ты узнал? – спросил Костолом, усаживаясь в кресло и вытягивая ноги.

Щепа кивнул:

– Угу.

– Рассказывай.

Щепа прищурил блеклые глазки, облизнулся и быстро проговорил:

– Сначала деньги, брат.

Костолом достал бумажник и отсчитал Щепе пятьсот рублей. Стукач сгреб со стола деньги и насмешливо проговорил:

– Мог бы и еще пару сотен добавить. За оперативность.

– Обойдешься, – сухо сказал Костолом.

– Ну, хорошо. – Щепа откинулся на спинку кресла и небрежно произнес: – Этим делом занимается капитан Соловьев. Но это только номинально. Капитан перепоручил расследование молодой практикантке. Ее имя – Евгения Гранович. Девчонка лет двадцати с небольшим. С ней все время видят молодого священника. Вот эта парочка тебе и нужна.

Щепа достал из ящика стола фотографию и протянул ее Костолому:

– Вот. Это та самая девчонка!

Костолом взял фотографию и внимательно на нее посмотрел.

– Хорошо, – сказал он. – Ты сделал свою работу и заслужил премию.

Услышав про премию, Щепа тут же подался вперед. Его красноватые глаза алчно блеснули.

Костолом достал из бумажника еще две сотенные бумажки и, словно не замечая протянутой руки Щепы, швырнул их на стол. Щепа схватил купюры и с довольным видом запихал их в карман.

– Мы в расчете, сатана? – спокойно спросил Костолом.

– Да, но…

– Что?

Щепа омерзительно улыбнулся.

– Ты, наверное, хочешь, чтобы я и дальше информировал тебя об этом деле.

– И что? – поинтересовался Костолом, чуть склонив голову набок и внимательно разглядывая прыщавое лицо Щепы.

– Тогда это дело нужно проавансировать, – нагло и в то же время подобострастно улыбнувшись, заявил Щепа. – Послушай, верзила…

Щепа хотел взять Костолома за рукав, но тот отшатнулся как бы в ужасе и воскликнул:

– Отойди от меня, сатана!

Лицо Щепы оцепенело.

– Ты чего? – проговорил он. – Я ведь могу и обидеться. Тебе нужна конфиденциальность? Отлично! Но за конфиденциальность надо платить.

Костолом нахмурился и задумчиво произнес:

– Огрубело сердце людей сих, и ушами с трудом слышат, и глаза свои сомкнули, да не увидят глазами, и не услышат ушами, и не уразумеют сердцем.

– Это из Библии? – насторожился Щепа. – А зачем ты мне это говоришь?

Костолом, не отвечая, протянул руку и схватил Щепу за горло. Подержал немного, затем разжал железные пальцы. Щепа, схватившись руками за горло, закашлялся. Прокашлявшись, он поднял на Костолома полный ужаса взгляд.

– Ты что… – прохрипел он. – Ты зачем…

Костолом отвел от него взгляд и брезгливо поморщился.

– Ты мне надоел, – сказал он.

Щепа вдруг вскочил с кресла и бросился к двери. Когда стукач взялся за дверную ручку, Костолом, не глядя на него, вскинул пистолет и дважды нажал на спусковой крючок. Первая пуля вошла Щепе между лопаток, вторая пробила ему череп.

Костолом лениво повернул голову, окинул взглядом распростертое на полу тело и удовлетворенно проговорил:

– И сказал Господь: это хорошо.

Он снова посмотрел на фотографию девушки, которую все еще держал в руке, сунул ее в карман пальто и поднялся с кресла.

Глава 2
Принц Абиссинии

Харрар, Восточная Африка. 1913 год

1

Высокий, худощавый блондин с чуть раскосыми глазами стоял перед зеркалом и завязывал галстук сложным французским узлом. Купец Калиль Галеб сидел в кресле и курил трубку. На голове у Галеба красовалась красная феска.

«Двадцать семь лет, – думал он, поглядывая на блондина. – В сущности, мальчишка. А сколько апломба и гордости! Интересно, все русские таковы?»

– Куда вы направляетесь, Николя? – спросил он, коверкая французские слова.

Блондин, которого звали Николай Степанович Гумилев и который прибыл в Африку с целью закупки экспонатов для русского этнографического музея, закончил завязывать галстук и ответил, не поворачиваясь:

– Собираюсь посетить резиденцию губернатора. Мне нужно получить пропуск для путешествия по Абиссинии, а без согласия губернатора мне его не выдадут.

– Губернатор Тэфэри – человек значительный, – изрек Галеб, посасывая трубку.

Гумилев осмотрел в зеркале сперва одну, затем другую свою щеку, потом приосанился, чуть отошел от зеркала и окинул свою стройную фигуру критическим взглядом.

– Я слышал, этому парню всего двадцать один год, – сказал он, одаривая свое отражение благосклонным взглядом. – Это правда?

– Чистейшая правда, – подтвердил Галеб, пуская дым. – Но возраст тут не главное. Тэфэри – двести двадцать пятый потомок царя Соломона и царицы Савской. Кроме того, он сын двоюродного брата великого негуса, а его жена – внучка покойного императора и сестра наследника престола. Попомните мое слово, Николай, этот парень когда-нибудь станет императором Абиссинии!

– Хорошо ли это будет для Абиссинии, как по-вашему?

– Безусловно, хорошо, – кивнул Галеб. – Господин Тэфэри – человек либеральных взглядов. Ему, например, не нравится варварский обычай четвертовать преступников. Кстати, вы знаете, что четвертовать преступника, по здешним обычаям, обязан ближайший родственник? Матери режут руки и ноги детям, братья отрезают головы сестрам. Жуткие нравы, – со вздохом резюмировал купец.

– Да, приятного мало, – сказал Гумилев, осматривая себя в зеркале. – Меня предупредили, что по абиссинскому обычаю нельзя приходить в гости без подарка. Как думаете, что подарить юному губернатору?

– Да что угодно! Конечно, зеркальце и бусики его не впечатлят. Но если вы принесете ему в дар ящик вермута – он будет рад, как ребенок.

– Ящик вермута будущему императору Абиссинии? Звучит мелковато. Впрочем, вам видней. Как я выгляжу?

– Великолепно, – с усмешкой ответил купец. – Жена юного Тэфэри будет вами очарована. Но не вздумайте с ней флиртовать. Это может дорого вам обойтись.

Гумилев повернулся и с любопытством спросил:

– А что, она хороша?

– Настоящая красавица, – ответил Галеб. – В своем роде, конечно. Фигурка словно выточена из эбенового дерева. Повадки и грация дикой пантеры. Но будьте осторожны, Николя. Будьте осторожны!

Двадцать минут спустя Николай шел по городу и с любопытством поглядывал по сторонам. Дома из красного песчаника, узкие улочки, тяжелые деревянные двери, площади с галдящим людом в белых одеждах – все это было полно прелести старых восточных сказок.

Поодаль виднелись острые минареты мечетей. Путь Гумилева лежал мимо большого дома данакильского вельможи, стены которого были увешаны хвостами слонов, убитых его ашкерами.

Минут через десять Николай, негр-слуга и сопровождающий их пожилой абиссинец оказались перед большим двухэтажным деревянным домом с крашеной верандой, выходящей во внутренний двор. Двор был вытоптан и захламлен. Там и тут валялись остатки еды, от них исходил запах, который ни при каких условиях нельзя было назвать приятным.

Оглядев дом, Гумилев не без иронии заключил, что он больше похож на скромную дачу где-нибудь в Парголове, чем на губернаторский дворец.

Во дворе расположился отряд ашкеров, которые были вооружены до зубов и выглядели в своих абиссинских одеяниях столь же воинственно, сколь и экзотично.

Часть ашкеров сидела на земле, другие прохаживались по двору. Абиссинские воины нисколько не стушевались при виде европейца. Они разглядывали Гумилева с нагловатым любопытством. Один из них даже подошел поближе и что-то гортанно крикнул на своем странном языке прямо Гумилеву в лицо.

– Ступай, братец, не до тебя, – сказал ему по-русски Гумилев, сердито нахмурив брови.

Ашкер обернулся к своим товарищам и что-то весело им крикнул. Те захохотали. Сопровождавший Гумилева старик-абиссинец рявкнул на ашкера так, что тот мигом перестал смеяться и поспешно ретировался к своим соратникам.

«Серьезный человек», – подумал Николай и прошествовал мимо развязного ашкера к крыльцу особняка.

Поднявшись по лестнице, Гумилев и его провожатый вошли в большую комнату. Полы комнаты были устланы разноцветными коврами, а вся мебель состояла из нескольких стульев и бархатного кресла, выполнявшего, по всей вероятности, функцию трона.

Губернатор, стройный молодой человек, поднялся с кресла и с улыбкой выставил вперед руки.

– Прошу вас, проходите! – сказал он по-французски и горячо пожал Гумилеву руку.

Юный Тэфэри был одет в белую мантию-шамму, как все абиссинцы. Однако его точеное лицо цвета кофе с молоком, окаймленное черной вьющейся бородкой, было лицом вельможи и аристократа. Да и газельи глаза его, полные чувства собственного достоинства, могли принадлежать только принцу крови.

Обронив пару учтивых реплик, Тэфэри любезно усадил гостя на стул, а сам вернулся в свое кресло. Гумилев, ожидавший увидеть чуть ли не дикаря-людоеда, удивился мягким, почти европейским манерам юного губернатора.

– Ваше высочество, – обратился к нему Гумилев по-французски, – мы пришли к вам с подарком и будем очень счастливы, если вы соблаговолите принять его.

– С радостью! – блеснув белоснежными зубами, ответствовал Тэфэри. – С радостью и благодарностью, мой друг!

Гумилев подал знак своему слуге, и тот поставил к ногам губернатора ящик с вермутом. Губернатор выразил восхищение подарком и велел слугам унести его на ледник.

– Что привело вас так далеко от дома? – поинтересовался губернатор, с вежливой улыбкой глядя на Гумилева.

– Я возглавляю экспедицию на Африканский материк, которую организовал Санкт-Петербургский музей этнографии, – ответил Гумилев. – Наша цель – собрать как можно больше экспонатов для пополнения коллекции музея.

Тэфэри склонил голову набок и вежливо спросил:

– Вас интересуют любые вещи или какие-то особенные?

– Любая харраритская вещь может стать частью нашей коллекции, – заверил его Гумилев. – Кстати, если вы захотите что-нибудь мне предложить, я с удовольствием это куплю.

– Думаю, у меня найдутся подходящие вещи, – учтиво произнес губернатор.

Обменявшись с Тэфэри парой-тройкой светских реплик, Гумилев перешел прямо к делу:

– Ваше высочество, для дальнейшего путешествия по Абиссинии мне нужен пропуск.

Губернатор вздохнул и развел руками:

– Я был бы рад вам помочь. Но, к сожалению, без приказания из Аддис-Абебы я ничего не могу сделать. Нужно подождать несколько дней.

– Что ж, я подожду, – сказал Гумилев спокойно.

«Черт бы побрал вашу африканскую бюрократию, – подумал он хмуро. – Этак я здесь на год застряну». Внезапно ему в голову пришла идея.

– Ваше высочество, – начал Гумилев вежливо, почти деликатно, – разрешите обратиться к вам еще с одной просьбой?

– Разумеется! – кивнул Тэфэри.

– Я бы хотел вас сфотографировать. Это возможно?

Судя по всему, предложение Гумилева польстило юному губернатору.

– Конечно, – сказал он с учтивой улыбкой. – Вы хотите, чтобы я позировал в особняке?

– Лучше на улице. Там хорошее освещение.

Губернатор повернулся к слугам и что-то коротко приказал. Слуги забегали по комнате, собирая с полу персидские ковры. Гумилев наблюдал за их суетой с любопытством. Этих слуг нельзя было назвать расторопными, однако они очень старались, и вскоре большая часть ковров была вынесена во двор.

– Ну вот, – с улыбкой сказал юный губернатор. – Теперь мы можем выйти во двор и сфотографироваться. Если хотите, моя жена может к нам присоединиться.

– Это было бы замечательно! – ответил Гумилев.

2

Для первых кадров Тэфэри позировал один. Затем к нему присоединилась жена. Это была стройная еще девушка лет двадцати с чрезвычайно милым лицом, правда, формы ее уже начали приобретать женскую округлость.

Губернатор усадил жену в нужную позу, оправил ей одежду и попросил Гумилева сделать несколько снимков, чтобы иметь позже возможность выбрать самый удачный. Николай Степанович согласился.

– Принцесса, вы – само очарование! – сказал он, закончив съемку. И, не удержавшись, прочел нараспев: – «Ты светлая звезда таинственного мира»! Это стихи русского поэта, и мне кажется, что они написаны о вас.

Губернаторша улыбнулась и растерянно посмотрела на мужа.

– Ни черта ведь ты не понимаешь, чертова кукла, – проговорил Гумилев, продолжая улыбаться. – Вот так и читай тебе стихи о любви.

Спустя еще полчаса, распивая с губернатором вермут, Николай Степанович был свидетелем удивительной сцены. Юная губернаторша обвила шею мужа руками, поцеловала его в губы и проговорила на чистом русском языке:

– Ты светлая звезда таинственного мира!

Гумилев поперхнулся вермутом. Красавица быстро обернулась, посмотрела на Гумилева насмешливо и вдруг заявила:

– Ни черта ведь ты не понимаешь, чертова кукла!

Гумилев потерял дар речи.

– Ваше превосходительство, – пробормотал он, – я…

– Ошеломлены? Я знаю! – Тэфэри засмеялся и ласково погладил жену ладонью по гибкой, как у пантеры, спине. – Не удивляйтесь! Она не знает русского языка. Она просто запомнила то, что вы ей сказали. У нее удивительная память.

– Неужели? – вскинул брови Гумилев. – На незнакомом языке? Это просто чудо.

– У моей жены много талантов, – сказал Тэфэри. – В детстве ее воспитывал колдун из племени «черных леопардов», и с тех пор она владеет секретами колдовства.

Гумилев улыбнулся. Эти сказки про колдовство ему приходилось слышать и прежде.

– Вижу, вы не верите? – улыбнулся губернатор. Он повернулся к жене и проговорил что-то на своем родном языке.

Губернаторша кивнула и змейкой соскользнула с коленей мужа.

Улыбнувшись Гумилеву озорной улыбкой, темнокожая красавица протянула руку и взяла со стола бутылку с остатками вермута. Она допила вермут прямо из горлышка. Затем поставила бутылку на место, схватила со стола пустую тарелку и выплюнула в нее вермут.

Гумилев усмехнулся. «Хорош фокус», – подумал он. Губернатор прочел на его лице сомнение и улыбнулся.

– Вам не понравилось? – осведомился он.

– Боюсь, что я не уловил сути этого фокуса, – вежливо ответил Николай.

– Ах да. Вы, белые, никогда не полагаетесь на веру и всегда требуете доказательств. Загляните в тарелку!

Гумилев заглянул в тарелку, и его брови изумленно взлетели вверх. В тарелке резвились сверкающие золотые рыбки.

– Они настоящие! – выдохнул Гумилев.

Губернатор кивнул:

– Конечно. Если хотите, я прикажу их для вас зажарить.

Девушка посмотрела на изумленное лицо русского путешественника и рассмеялась.

– Ни черта ведь ты не понимаешь! – весело объявила она по-русски.

– Не понимаю, – смущенно согласился Гумилев, тоже переходя на русский.

Губернатор погладил жену по волосам и сказал, обращаясь к Гумилеву:

– Хотите еще?

– Пожалуй! – выдохнул Николай Степанович.

Губернатор что-то быстро сказал жене на своем языке. Та кивнула и перевела взгляд на Гумилева. Затем закрыла одну ноздрю длинным пальцем и высморкалась.

Гумилев невольно усмехнулся, но тут случилось нечто невообразимое. Из ноздри девушки выполз колонной отряд огненно-красных муравьев. Девушка подставила узкую ладонь, и рыжая, шевелящаяся колонна сбежала по ее подбородку в эту ладонь, как полк солдат на плац.

Губернаторша усмехнулась и протянула ладонь Гумилеву, давая ему возможность удостовериться в том, что муравьи настоящие. Впрочем, он и без того видел, что все без обмана. Затем девушка опустила руку на пол. Муравьи дружной колонной устремились с ее ладони на доски пола и вскоре, не нарушая стройности ряда, скрылись в щели.

– Это чудо, – тихо сказал Гумилев. – Настоящее чудо.

Губернатор пожал плечами.

– Обыкновенное колдовство. Смешное и почти бесполезное. Моя жена не успела закончить обучение. Да ее и не стали бы посвящать во все тонкости колдовского искусства. Колдовство – это искусство, которым владеет узкий круг людей. Чужих в него не посвящают.

– А как же тот колдун, который обучил вашу супругу? Выходит, он нарушил правило?

– Нарушил, – кивнул Тэфэри. – И поплатился за это.

– Что же с ним стало?

– Ничего особенного. Ему отрезали голову и сделали из нее котелок. Это самое меньшее, что он заслужил. Моя жена тоже должна была быть наказана за свое любопытство, но колдуны не посмели ее тронуть. Она ведь внучка императора!

– Веселая у вас тут жизнь, – пошутил Николай.

– О да! – согласился Тэфэри и сказал по-французски жене: – Ступай к детям.

Девушка послушно направилась к дому. Шаги ее были пружинисты и легки. Губернатор проследил за ней взглядом и вздохнул.

– Колдовство белого человека гораздо сильнее и страшнее нашего, – тихо сказал он. – Вы превращаете пустыни в города, изобретаете огромных железных скакунов, в чреве которых может поместиться вся деревня. Вы делаете плоских людей, которые разыгрывают перед вами действие на стене… И еще много чего. Нашим колдунам такие чудеса неведомы.

– Тут вы правы, – согласился Николай Степанович. Он достал из кармана часы и щелкнул серебряной крышечкой. – Мне пора идти. Благодарю вас за радушный прием.

– Рад был познакомиться! – с лучистой улыбкой ответил Тэфэри.