Текст книги "Турне с Ковидом, или путевые заметки путЁвого ординатора"

Та смена просто была настоящим испытанием для ее силы воли. На обед привезли котлеты, вкусные, конечно, но после них ужасно хотелось пить. Так хотелось, как даже представить невозможно. Раньше слово «жажда» было почти чуждым явлением: в мегаполисе даже в пробке можно утолить её, противную и изматывающую. А здесь, ну никак, запрещено, да и посуды нет вовсе. Молодые люди нынче изворотливые и жутко находчивые, вот и был придуман выход – врач ты или не врач, а врачу все медицинские приспособления только в помощь. Кто бы сказал раньше, что кружка Эсмарха, клизма по-русски, (кто сталкивался, тот точно знает, о чем речь) может утолить жажду? Этот огромный сосуд, разумеется, стерильный, наполнили водой из водопровода ( кто боится воды из-под крана, когда корона бушует под боком). Взяли тонюсенькую трубочку и … тадаам! Ну чем ни Боржоми, напилась, и мир вокруг заиграл другими красками. Недолго, скажем прямо, играл он таким радужными красками, потому что не прошло и часа, как стало булькать не только в бахилах от стекающего пота (к этому уже привыкла), но и в ушах. Прижало так прижало! Бегала по коридору, припрыгивая, проклиная свой язык за глазливость и самого Эсмарха, что придумал этот чертов сосуд! Как она дожила эти полтора часа до конца смены, вспоминала потом с ужасом. Больные недоумевали: что с доктором, почему она вальсирует по палатам, и гарцует в коридоре. Коллеги хватались за животы, глядя на эту бешеную пляску. А старшая тихонько нашептывала: «Выхода нет, журчи в штаны, памперс-то, фу!»

***

Сегодня был долгожданный выходной, целых два дня. Можно было заниматься, чем угодно! Здорово! Чем угодно – это спать, это есть, это смотреть любимые фильмы, снова спать, снова есть, снова смотреть. В первый день все складывалось хорошо: строго по плану – ела, спала, смотрела, снова ела, снова спала, снова смотрела. Ну чем ни отпуск! К вечеру заболела голова от просмотра фильмов, да и фильмов оказалось не так много интересных, хотя подборок было тьма. К тому же Римму Николаевну перевели в другую комнату, всех расселили по одному в номере. Стало тоскливо, грустно, вспоминались веселые студенческие годы, когда ничего не предвещало такого развития событий. Чудесные не только школьные годы, но и студенческие, которые полны ещё беззаботности, а проблемы вполне решаемы. Почти у всех вполне решаемы, но были и в их среде товарищи, которые, так сказать, пришли в медицину не по адресу, не ту профессию выбрали. Вспомнилась Марина, которая до сих пор не может закончить академию, наверное, к лучшему. Она всегда чудила, бывают такие люди, что бы ни сделал, все невпопад. Как-то на курсе четвёртом их группу отправили в психиатрическую клинику. Прослушали строгий инструктаж, отправились в женское отделение. Сразу заметили, что ни одной двери нет ручек: не положено, открыть ее самостоятельно нельзя, только ключом доктора. Мальчиков-студентов сказали спрятать, чтобы не нервировать пациенток, посмеялись тогда над этим, мол, такой шанс мужики упускают, будут находиться в зоне повышенного женского внимания, но всё же окружили их кольцом, прошли внутрь. Наконец посещение стало подходить к концу, все стояли в коридоре отделения, когда дали команду – очень быстро собраться. Такая суматоха нервная началась: мальчики были рады, что на них не покусилась ни одна пациентка и им удаться выбраться отсюда не только невредимыми, что важнее – целыми; все собирались со скоростью подобной той, с которой неслись все в буфет после трех пар. Через пару минут сказали, чтобы все немедленно покинули помещение, все и вылетели – кто в одном кроссовке, кто в развязанными шнурками, кто совсем босиком. Уф! Дверь захлопнулась, все облегченно вздохнули. И тут «Бах! Бах!» раздалось из-за двери. Она , бедная, чуть с петель не слетела.

–Все на месте?! – профессор от неожиданности сам подпрыгнул. Мы переглянулись и посчитали мальчиков – главная же опасность им грозила. Все студенты мужского пола стояли бледные, но в абсолютном наличии.

–Все, вроде, – протянула староста не очень уверенно.

–Бах! Ба-бабах! – дверь продолжала сотрясаться под чьим-то мощным натиском.

–Тогда, кто там, позвольте спросить?– профессор испугался уже не на шутку.

Все еще раз ощупали друг друга взглядом.

–Да, все, все на месте! – и тут вся группа хором заорала: «Маринааа!» Профессор кинулся к двери, открыл, но мучения Марины не закончились, потому что в момент открытия злополучной двери, она в очередной раз разбежалась и всем своим могучим корпусом вылетела прямо на профессора. На пол они приземлились уже вместе, Марине было не очень больно, а профессору – не очень удобно. Но сразу они не вскочили, а некоторое время даже крепко придерживали друг друга, опасаясь, наверное, усугубления и без того щекотливой ситуации. Сейчас, некоторое время спустя, можно с уверенностью сказать, что после того грехопадения, в смысле, падения, профессор стал чаще заходить на занятия группы, в которой занималась Марина, да, и кто знает, может она именно поэтому до сих пор остается студенткой шестого курса. Много было прожито, но все вспоминалось с теплотой, потому что там, в прошлом её, всё было понятно, а сейчас, происходящее в мире не то, что настораживало, пугало.

***

–Что за день-то такой, выходной называется, тоска. Позвоню главному, пусть завтра в смену поставит, если место есть, не могу я тут валяться, – Ника решительно нажала на вызов, и через секунду все было решено: завтра снова выходит в смену, потому что Лев Константинович, врач с её смены, слег. Вот только вчера с ним в смене была, он все шутил, что она многостаночница – инфекционный акушер-травматолог, потому такая шустрая. Огорчался, что смены не совпадают. И вот, пожалуйста, заболел. Им, конечно, говорили, что через десять дней они все заразятся – очень прилипчивая эта зараза. Но как-то не совсем верилось, меры предосторожности же соблюдаются. Но все равно началось. Ника решила было пораньше лечь спать, но тут позвонил Сергей, он стоит под окном со всем их зоопарком: и собаку, и кота привез. Она метнулась на улицу, нельзя, конечно, но она только животных своих потискает, а мужа ни-ни, социальная дистанция, извольте соблюдать. Пес чуть с ног не сбил, так соскучилась собака по хозяйке, а кот-прохиндей подошел, потерся и обратно в теплую машину, наблюдал за их веселой возней с тем превосходством, каким обладают только коты. Сергей, конечно, переживал, рассматривая её синюю переносицу и залегшие тени под глазами, нервничал и курил одну за другой. Молчал. Потом, понимая всю бессмысленность фразы, тихо произнес:

–Девочка моя, ну что ты делаешь с собой, так же нельзя, бросай всё, ты же не присягала такой службе. Ну, поигралась, хватит, мы за тобой приехали, – потом решил добавить для убедительности,– мы измучились все, сил нет без тебя, все из рук валится, возвращайся. Последние слова он выпалил, опасаясь реакции своей жены. Но Ника подошла, потерлась о заросшую щеку, провела по лицу, будто запоминаю ладошкой каждую черточку любимого лица.

–Я не могу по-другому, сейчас точно не уйду, наши болеют, врачей не хватает. Потерпи, родной, скоро все закончится, я вернусь. Ну вот, карантин нарушили, балбес, марш домой все! – добавила уже с улыбкой.

Ночью опять снился выпускной. Играли в фонтане в футбол. Все носились мокрые насквозь, замерзшие, но счастливые. С деканом. Декан стоял на воротах, с фонендоскопом, опираясь одной рукой на фигуру писающего мальчика. И так азартно играл он в футбол, фонендоскоп опять из стороны в сторону : Дзинь! Дзинь! Дзинь! Дзиииинь!!! Подпрыгнула, чуть не проспала, хорошо хоть фонендоскоп, тьфу ты, будильник разбудил. Все же декан молодец, если бы не он, проспала бы, точно проспала. Хороший сон, все будет сегодня хорошо, так решила и помчалась за завтраком. На завтрак были опять любимые сырнички, ну как любимые, таковыми они были дней десять назад. Оказывается, даже обожаемая еда может осточертеть.

–Что у них творожные реки, с гречневыми берегами (каждый день на обед была гречка, дефицитный, прямо скажем, продукт нашего времени наряду с туалетной бумагой), ну сил нет уже их есть каждое утро, да что же это такое! Пойду и возмущусь, я же не могу сама здесь варить то, что я люблю! Безобразие! Кое-как позавтракав, натянула джинсы, футболку. Кроссовки и ветровка – всё, к бою готова! А, да, волосы в хвост, теперь всё. Спустившись в фойе, не удержалась и подошла к администратору.

–Девушка, а почему у нас такая ситуация стабильная с сырниками и гречкой? Я одна не могу уже на них смотреть или все коллеги просто их обожают, поэтому нас и закармливают данными продуктами, вкусно очень, но десять дней подряд!?

–Вы же сами всегда берёте с первого лотка блюда, я пыталась вам предложить с другого, но вы предпочитаете первый. Мы решили, что вы так любите творог и гречку, что даже стали оставлять специально для вас порции.

–А что есть другие варианты?

–Конечно, сегодня и бутерброды были, и омлет, и каша, и яйца отварные. Ника, давясь смехом, еле уползла от стойки.

–Девушка, так вам гречку оставлять с сырниками? – неслось ей вслед.

Ника только смогла рукой покачать отрицательно, было смешно и неловко из-за собственной глупости. А еще хорошо на душе, хорошо от того, что так начинался день, ведь там, в клинике будет не до смеха, хотя и в их трудном деле находились моменты, вызывающие настоящую неподдельную улыбку и даже смех иногда, казусы случались, как в обычной жизни.

Автобус припарковался и они всей сменой не спеша, шли к госпиталю, глотали свежий воздух, зная, что двенадцать часов будет невозможно дышать, особенно в этих новых респираторах без клапана, шли к месту своей службы, да, службы, их работу сейчас можно сравнить только со службой, а все происходящее с войной, да, они ежедневно отвоевывали у смерти жизни людей, буквально выцарапывали из когтей костлявой. С утра все было хорошо: новеньких не было, сделав все назначения, вся смена работала в ординаторской, заполняли истории, противная процедура, прямо скажем бумажная волокита. Вдруг раздался звонок – нового пациента привезли. Пустое место было только в палате Ники, поэтому она пошла принимать больного. Он был совсем плох, совсем от слова совсем. Возникал вопрос – почему к нам, а не в реанимацию? Ответ ошеломил: «Там не берут, до утра не доживет. ВИЧ четвертой стадии, наркоман, сатурация никакая, легких нет почти. Посмертный оформите».

–Как посмертный? Он же живой, в сознании, всё понимает! Ему всего двадцать девять! Да вы что, спятили?

Ника заходилась от возмущения. Уваров тихо подошел, попытался успокоить её. Все доктора понимали, что у девочки первый такой тяжелый пациент, но они же не Боги. Ничего не поделаешь. Страшная фраза: «Так бывает».

–Нет, нет, не бывает. Медицина, блин, гуманная! Да это же самая страшная смерть от удушья! Мы что будем все смотреть на его мучения, и ждать, когда он умрет?! Да вы что, как так можно, мы же люди! Трясущаяся от рыданий, с запотевшими и полными слез очками, задыхающаяся, маленькая, кажется ребенок ещё совсем, откуда столько стойкости и принципиальности? Она не вызывала жалости, только уважение, глядя на неё доктора как-то устыдились своей профессиональной черствости, приобретенной с годами: столько трагедий и горя прошло через них, что души покрылись защитным панцирем, зачерствели, чтобы не разорваться от чужих бед и слез, продолжая делать своё дело. Все понимали, что этого пациента не спасти, но как сказать этой девочке, что всё напрасно, продолжение его жизни – продолжение мучений, что ни в коем случае нельзя пропускать через себя этот ужас, иначе потом будет ещё больней, а тебе ещё дальше других людей спасать. Не скажешь, потому, как не поймет, сейчас не поймет, нужно самой к этому прийти, что каждый из них так шёл к этой страшной истине. Потому Уваров зашел в палату к этому, как выяснилось, Василию, посмотрел на хлопочущую возле него Нику, подошел и погладил её по голове.

–Ладно, давай попробуем спасти твоего Василия, пойду к реаниматологам. Но ничего не обещаю, сама знаешь, как у них там горячо всегда.

Уваров ушел, она села возле этого тела, человеком сложно назвать то, что просто обтянуто кожей и почти светится. Молча вглядывалась в его огромные глаза, которые наполнялись страхом каждый раз, когда нужно было сделать вдох. Он задыхался, умирал, полностью осознавая всё происходящее. Да, он наркоман и у него ВИЧ, кажется бывший зек, никому не нужный двадцатидевятилетний парень. Как же так случилось, что ни матери, ни родных, ни друзей? Кто же ему скорую вызвал? Почему так происходит, что люди становятся одиноким в таком возрасте? Можно, конечно, сказать, что сам виноват, но на пороге вечности все становятся равны и потому не все ли равно, кто он – бомж или бос? Когда ему становилось совсем плохо, она массировала его худую грудную клетку, ощущая сквозь три пары перчаток, бьющееся, трепыхающееся сердце, готовое замереть навсегда, в эти мгновения Нике становилось так страшно, что даже зажмуривалась, начинала говорить с ним громким и нарочито бодрым голосом. Ей казалось, что так она отпугивает, заговаривает ту, которая уже пришла за её пациентом. Минуты тянулись, Уваров, будто пропал. Вася задыхался, с каждым вдохом все больше синея и замирая. Ника была на грани отчаяния, когда в палату влетели реаниматологи. Они знали своё дело, порой безнадёжное, но всегда надеясь вырвать человека из того запределья, откуда уже не возвращаются. Всё, откачали, будет жить. Возможно, что не целую вечность, но жить. Всю ночь она просидела на полу рядом с ним, со своим Василием. Прислушиваясь к его тяжелому дыханию, с замиранием сердца, ожидая следующего вдоха. Иногда выходила в соседнюю палату, туда вечером привезли бабулю, прямо «одуван» какой-то, а не бабуля. Сухонькая, маленькая, с белым облаком волос. Старушка была смешная, добрая такая, как из сказки. Шутила с ними, вызывая этим восхищение:

–Девоньки, ну и костюмчики у вас. Это кто вас так замуровал? Да что же это они, ироды, нашили такое? Не узнать, где мужик, а где барышня! Хоть бы юбочку вам пришили или шляпку какую!

Все покатились со смеху, представляя поверх этого скафандра еще и юбочку со шляпкой! Словом оптимизма было ей не занимать, хотя бабулька тяжеловатой была, вызывала серьезные опасения: легкие нехорошие на томографии. Вот и дежурили, караулили веселушку. Ника тоже приглядывала за ней в самое коварное время – четыре, пять утра – именно в это время чаще всего «уходят» больные. В приоткрытую дверь бабулиной палаты пробивался свет, Ника тихо подошла к кровати, прислушалась: тяжело дышит, надо бы помочь раздышаться, массаж должен помочь. Она постаралась не разбудить старушку, приподнимая и поддерживая под спину, и тут Таисия Ивановна резко открыла глаз, один, второй почему-то отказывался автоматически сработать и открыться, она уставилась на Нику этим одним глазом, силясь понять, где находится, и что происходит. Ника пыталась её успокоить и потянулась вновь к ней, при этом шепча, что пришла помочь ей. В это время старушка, видимо, так и не вспомнив всех событий прошлого дня, заверещала как сирена, на самой высокой ноте, при этом судорожно крестясь и приговаривая: «Чур, меня, чур, господи, что ж так рано прислал за мной?!» Дверь распахнулась, вспыхнул свет, Уваров уставился на эту странную картину. Тем временем бабуля наконец-то умудрилась разлепить свой глаз, и вместе с этим к ней вернулось не только полноценное зрение (насколько это возможно в столь преклонном возрасте), но и память восстановила произошедшее с Таисией Ивановной: она заболела, теперь в больнице, а эти чудища в балахонах ни кто иной, как врачи. Господи! Привидится же такое! «Ну что за костюмы такие, только людей до смерти пугать», – бормотала она еще долго, устраиваясь поудобнее в постели.

Да, кстати , бабулька-одуван раздышалась, то ли от крика, то ли от стресса, то ли Ника все же успела помассажировать, но дыхание стало ровнее, сатурация повысилась.

Утро в больнице всегда долгожданное, для тяжелых больных тем более. Ещё одна битва выиграна, ещё одна ночь прошла, ещё один день наступил. Долгожданное оно и для докторов, если днем выдержать смену тяжело, то ночью это превращается в ад. В нормальной жизни, если все в порядке в отделении, все спят, врач может немного перевести дух, иногда даже вздремнуть. Теперь же этого сделать не то, чтобы нельзя было, но просто не представлялось возможным. Спать в этом наморднике, с пережатыми ушами и переносицей не получалось никак. Хорошо, если было, чем заняться, а так совсем караул. Вот и ждешь эти первые лучи, вслушиваясь в стоны больных, дыша с ними почти в унисон, в такие моменты, кажется, что своим ровным дыханием ты помогаешь им дышать ровнее, спокойнее. Тише, тише, хорошие мои, поправляйтесь быстрее, только не уходите, не уходите, не дождавшись этих первых паутинок солнца, дождемся вместе и ещё один день судьба подарит .Утро – чудесная пора, начало всему, начало жизни!

Утро выдалось хорошее, все были живы-здоровы, а Василий просто поразил Нику вопросом о работающем поблизости магазине. Она не сдержалась: «А тебе-то зачем, ты ж не ешь ничего пока?» Сама себя устыдилась, поправилась: «Что вы купить хотели, я могу помочь».

–Я бы пюре детское поел, вдруг получится, кажется, я есть хочу, – Василий удивился этому не меньше, чем врачи.

–Конечно, может ещё что-то нужно?

–А книжку можно где-нибудь найти, всё равно какую, я бы почитал, заняться все равно нечем.

Ника просто сияла от счастья – сначала домой забегу, а потом в магазин за пюре и книжкой. «Надо же, заняться ему нечем, вчера чуть не отъехал, так меня напугал, а теперь книжку ему почитать» , – причитала она , стараясь придумать что-нибудь с книжкой. Это оказалось проблемой, у всех уже электронные книжки, пожилые пациенты сами читают, не дадут. «Ладно, что-нибудь придумаем, дадим ему из нашей медицинской литературы почитать, чтобы развеселился», – она довольно улыбнулась сама себе.

В магазине был небольшой ассортимент детского питания, взяла каждого по баночке, уже подходя к кассе, увидела на подоконнике потрепанную книжонку Михаил Лабковский «Хочу и буду: Принять себя, полюбить жизнь и стать счастливым». «О, то, что надо», – подтвердила сама себе. Оплатив покупки, выяснив у продавца бесхозность книги, отправилась, наконец, домой, сейчас передаст со следующей сменой приобретенную передачку для Василия, и всё, спать, спать. Ну и смена выдалась.

Зайдя в фойе гостиницы, подошла за завтраком, предусмотрительно выяснив, что находится на лотках, взяла свой долгожданный омлет и в предвкушении поднялась к себе. Спать. В комнате был порядок, пахло чем-то вкусным, полотенца выстроились в ряд, сверкая белизной. И как им удается так их отбеливать? Уютная кровать так и манила. Сейчас сходит в душ и наконец-то рухнет в объятия пухнатого одеяла. Подойдя к окну, увидела обычный серый мартовский пейзаж. Конечно, скоро всё начнёт распускаться, будет бушевать природа, выбрасывая все свои накопившиеся за долгую зиму соки. Деревья вытолкнут свои клейкие листочки, вперед! К солнцу! Проживите свою короткую, но такую яркую жизнь, заполните высь неба ажурным кружевом молодой листвы, словно барышня на выданье, вызывающая восхищение своей молодостью и пышностью, которая потом заматереет, потемнеет, станет более жесткой, как и положено леди в таком серьезном возрасте. Не хотелось думать, что всё в природе закономерно, и что за зрелостью придёт неминуемо и старость с пожелтевшими кронами, но это будет потом, поздней осенью, которая тоже будет по-своему прекрасна. А сейчас думалось только о приближающемся карнавале красок, потому как парки покроются цветочными платформами, каждый метр свободной земли в Москве будет украшен цветочной клумбой. Всё весной пестрит, благоухает. Чем не карнавал? Серая земля меж асфальтовыми тротуарами покроется нежным ковром молодой и сочной травы , добавив работы коммунальным службам, которые , как муравьи разбредутся по лужайкам, приводя буйное зеленое безобразие в строгий порядок: раз растешь, трава-мурава, в городе, будь добра, соответствуй стандартам: вот тебе место, вот тебе размер, а дальше-больше, ни-ни! И запахнет парным молоком, а вы думаете, чем пахнет свежескошенная полянка, молоком, ммм! Эти воспоминания были скорее уже на уровне подсознания, потому что у прабабушки в деревне, которая находилась на границе с грозной тайгой, она бывала в младенчестве. Как-то всплывали иногда очень четкие картинки той прошлой жизни, полной какой-то первобытной красоты и простоты. Всё было понятно: вот деревня, здесь работают и выживают простые люди, живущие своим трудом. Жизнь суровая, потому выживание. Работать её предки начинали очень рано, часов с четырех. Пока корову подоят, всю скотину накормят, в сараюшках почистят – вот уже и ребятню в школу поднимать, завтраком кормить. Еда простая: молоко парное, ещё с теплой пеной, покрывающей кувшин сверху шапкой, домашний хлеб с хрусткой корочкой, который пекли в настоящей русской печи, так-то электричество было, но часто что-то там ломалось, и люди привыкли обходиться без него, благо печь была в каждом доме. Быт был простым, но сложным. Бельё по старинке стирали на реке. И когда появились стиральные машинки, многие ещё долго предпочитали прежний способ. Выйдешь на берег в специально отведённое для этого местечко, что находится ниже деревни, на доске потрёшь бельё, помнёшь его, а потом полощешь в ледяной проточной воде, такой ледяной, что руки прабабушки аж посинеют, после развесишь белоснежное бельё на длиннющих верёвках, поднимешь их повыше, сохнет. А пахнет потом, как оно пахло, ни один кондиционер не сравнится с этим свежим запахом природы. А рядом была тайга! Её и любили, и опасались, потому что ошибок, и небрежного отношения к ней не прощала. Так жили и её предки, потому дальневосточники слыли простыми, без затей людьми, тружениками, с открытой душой и жестким прямым характером, не терпящим подлости и предательства, так и её воспитывали. Конечно, в жизни в Москве ей это часто мешало, сталкивалась с непониманием – тебе, что больше всех надо – нет, не больше, но надо, надо сделать быстро и по высшей планке, так учили её родители, так учили её предки, такой жизнью жили её земляки, суровые, но правильные какие-то. Там, на севере, не забалуешь, чуть промедлил, и всё, каюк! Так, рассуждая о своей непростой жизни, Ника поплескалась в душе, стоя под тугими струями, расслабляющими все мышцы, натянутыми, словно струны, все-таки вода обладает удивительной живительной силой, окунулся и будто тонны тяжести с тебя схлынут, очистится тело, станет чище и душа.

Омлет оказался выше всех похвал, кофе – вкусным и густым, будто в турке его варили. Чудеса! Кофе перед сном было, конечно, плохой идеей, но стоит ли отказывать себе в таких маленьких слабостях: «Подумаешь, сейчас вырублюсь, едва подушки коснусь». Но то ли сказалась безумная ночка, то ли кофе все же был с настоящим кофеином – сон не шел, проворочавшись битый час, Ника решительно встала и решила всё же прогуляться вокруг гостиницы, благо, что хоть это было не запрещено, а даже если и запрещено всё равно никого рядом не наблюдалось: гостиница стояла полупустая, похоже они были единственными её обитателями. Спустившись вниз, заметила странную группу китайцев: «Ууу, зачинщики неприятностей, что они там едят, что потом весь мир очухаться не может после их перекусов». Вообще-то, китайскую кухню она очень любила. От воспоминания о салате «Харбин» и мясе в кисло-сладком соусе аж слюнки потекли. Раньше так называемая «китайка» была доступным удовольствием:вкусно и дёшево, да ещё на каждом шагу, они жили через речку с Китаем, красоты которого просматривались без бинокля. Ну как красоты, это сейчас красоты – за последние несколько лет г.Хайхе провинции Хэйлудзян стал современным и действительно красивым, а ещё несколько лет назад это был маленький городишко с домиками с земляными полами. Китайцы очень трудолюбивые, потрясающая нация. Только благодаря их титаническому труду, неприхотливости в быту: спят, едят, тут же работают, причем всей своей семьей, а ещё просто потрясающей исполнительности, Китай выбрался из жуткой нищеты и сейчас процветает. Из своего карантина они вышли так быстро, только благодаря этому качеству: сказали маски надеть – немедленно вся страна зачехлилась. Сказали социальную дистанцию держать – пожалуйста, будто рассчитались на первый, второй и рассредоточились согласно порядковым номерам. А наши всё думают, что все их дурят, корона – бред, выдуманный правительством, чтобы поиздеваться над честными людьми. Таких дураков полная больница в семь этажей.

Китайцы, маленькие и несчастные, будто ощущающие вину за мировой апокалипсис жались друг к другу, администратор металась от телефона к стойке, что-то пытаясь решить. Что-то, видимо, не решалось. Оказалось, что группа иностранных граждан просто застряла в России, как и тысячи наших счастливых путешественников в ряде теплых краях (вот уж кто вселенское зло: притащили заразу в страну, лечи теперь их всех). Эта гостиница была одним из мест, где они жили до пандемии, вот они и вернулись сюда, а сюда нельзя. Бедолаги.

Разыгравшийся аппетит от ярких воспоминаний о китайской кухне решено было утолить жутко вредной и жутко вкусной едой из Макдональдса, туда-то она и отправилась. Ресторан быстрого, но не очень полезного питания находился не очень близко, но сейчас это было скорее плюсом, чем минусом: когда ещё так прогуляешься по свежему воздуху. Она шла неспешным шагом, наслаждаясь просыпающимся городом, хотя людей было совсем немного, но кто-то, нарушая все запреты, бегал по пустынным тротуарам, кто-то выгуливал собак, кто-то выносил заветный мусор в полупустом пакете, наверное, разделили на всех членов семьи – один пакет – один выход. В общем, город жил не совсем полноценной жизнью, но не собирался замирать. Возле Макдака толпился народ, но толпился правильно: через полтора метра, как положено. Еду можно купить на вынос, люди так соскучились хоть по какой-то готовой пище, что готовы были стоять в длиннющей очереди. Ника встала возле очередной разграничивающей желтой полоски на асфальте и стала ждать, вслушиваясь в болтовню соседей по полоскам.

–Да, дистант нас доконает, неужели так и оставят всё, это же ужас какой-то, я готова своих прибить уже. Сил нет! Как только учителя с ними справляются? Вот закрыли бы школы вместе с детьми, я бы учителей наших обедами пять раз в день кормила!

–А мои ничего, учатся. У нас учительница по литературе рассказала, что романсы являются предками современного шансона, так мы детям весь репертуар исполнили вместе с мужем, а вечером так пели на балконе всем подъездом. Спасибо ей за такой романтичный вечер.

К разговору подключилась красивая армяночка.

–А наша учительница попросила нас прослушать выразительное прочтение стихов нашими детьми, наизусть, потому что в скайпе они подглядывают в учебники, да ещё и оценки сказала поставить. А мы спрашиваем, а за что пятерку ставить. Она говорит: «За такое прочтение, чтобы хотелось аплодировать». Умная какая женщина. Так сказала хорошо. Выучили, послушали. Артурчик наш такой умница, такой талантливый, весь в отца. Так хорошо выучил, я аплодировала, аплодировала, и Гарик, муж мой, тоже аплодировал, потом пришел брат мужа, Кикос, тоже аплодировал долго, и жена его аплодировала, потом мы позвонили родителям мужа в Армению, они там всей улицей аплодировали. Хорошо Артурчик рассказал, на пятёрку, учительница наша, уважаемая женщина, хорошая такая, поставила в журнал пятёрку, первую за год, мы так городимся нашим Артурчиком, такой молодец!

Соседи в очереди сложились пополам, представляя, как вся Армения отбивает ладоши в восторге от Артурчика! За такими весёлыми разговорами незаметно подошла и её очередь. Возле кассы ждал сюрприз: врачей кормили бесплатно. Мелочь, вроде, но так приятно. Градус настроения взлетел до максимального значения. Обратно шла, чуть не танцуя. В фойе гостиницы китайцы по-прежнему толпились, но уже с радостными лицами, хотя с их типом внешности и так кажется, что они всегда улыбаются. Их размещали в филиале этой гостиницы, ждали автобус, о чем-то оживленно чирикая на своём языке. Ника вспомнила, что у неё на родине китайцы очень быстро учились говорить на русском, а вот наши из китайского языка усваивали только «куня» и «нихао». В номере её ждал еще один сюрприз: Сергей приезжал и привёз цветы, розы были такие ароматные, что запах просто окутал всю комнату. «Как же я его люблю, милый мой, хороший, соскучилась-то как», – слёзы навернулись сами собой, стало так себя жалко, бедную и несчастную, такую здесь одинокую, через минуту Ника ревела в голос, благо звукоизоляция в гостинице была что надо – реви сколько влезет, а ещё через минуту вспомнила про картошку фри и бургер, остывающие в пакете. «Жалко» отступило, Ника глянула мельком в зеркало, отметила, что теперь красная не только переносица, но и нос, махнула рукой своему отражению, еще раз всхлипнула, и принялась уничтожать вредную еду, запивая это безобразие абсолютно полезной колой, зажмуриваясь от удовольствия, думая, что жизнь хороша и жить хорошо. Так-то вот!

Ночью ей снился опять странный сон – что за напасть такая?! Снилось, как они, будучи на практике оперируют пациента, делают лапароскопию, Сонька Синичкина вместе с ней, профессор руководит всем ходом операции. Зашли в живот, а там всё в спайках. Сонька смотрит на всё это безобразие и спрашивает: «Там, наверное, хламидии были, такой спаечный процесс сильный». А профессор в ответ: «Да, всё в спайках, это они, хламидии, виноваты. Смотри, смотри, вон по печени одна поползла!» Сонька от растерянности и испуга инструмент выронила, отскочила в сторону от стола и как заорёт: «Где?! Где она поползла?!» А декан в сторонке (как он здесь оказался опять) от смеха чуть не лопнет, весь колыхается со своим фонендоскопом. А фонендоскоп «Дзинь! Дзинь! Дзинь!» Дзиинь!!! Да что же это такое за наваждение! А может декан –ангел-хранитель, который будит её каждое утро, мол, давай, вставай , вперёд, мир спасать! Уф! Приснится же такое!

На завтрак принесли румяные розовые сосиски, омлет ещё и яйца, странно, теперь на яйца перешли? Н всё было очень свежим и вкусным, ммм! Быстро собравшись: джинсы, кроссовки, хвост, бегом спустилась вниз, автобус уже стоял, все почти собрались. Удивительные люди – врачи! После смены все измотанные, какие-то погруженные в себя, переживающие ещё раз каждый свой шаг, каждое своё назначение – правильно ли всё сделал, и всё ли сделал возможное. Кажется, что люди с такими лицами вряд ли смогут на следующее утро вообще подняться с постели. Но в следующую смену автобус наполняется весёлыми оптимистами: шутки, громкий смех раздаётся до самого госпиталя, стихая только в самом отделении, когда вновь нужно брать на себя ответственность за жизнь людей, без пафоса, спасать и спасать. Автобус припарковался на стоянке, все вышли из теплого салона и замерли. На заборе возле клиники, на всю длину был натянут баннер с надписью: «Врачи, родненькие, спасибо вам за всё!» Все молчали, редко слышат сегодня медики слова благодарности, всё больше претензии: нет так посмотрел, не так сказал, не так прикоснулся, а зачем прикоснулся? не улыбнулся, зашел в палату всего четыре раза днем и три раза ночью – а тут такое признание, такие слова простой искренней благодарности шокировали. Оказалось, что отвыкли от человеческого спасибо, а это, оказывается, так нужно всем, а им особенно, чувствовать, что их труд нужен, что их ценят, а не воспринимают как обслуживающий персонал, что они служат и лечат, а не оказывают услуги. Так важно! Так и брели, опустивши плечи до самой клиники.