Текст книги "Турне с Ковидом, или путевые заметки путЁвого ординатора"

–Да, ладно вам, круто же! Эх, жалко, что потом всё забудется! – Ника ещё мало встречалась с черной неблагодарностью, потому пыталась отвлечь всех от невесёлых раздумий, удалось это только в раздевалке. Аля, красотка медсестра с пятого этажа, надела костюм прямо на умопомрачительной откровенности нижнее бельё и так продефилировала перед всей сменой. Заявив, что ей жарко, и мучаться она больше не намерена. У мужчин участился пульс, женщины с отвисшими челюстями просто застыли, минута славы Алечки закончилась с приходом главврача, который пообещал её оснастить внутренним вентилятором с огромными лопастями, сами понимаете, куда прикрепленным. Алечка, оскорбленная таким предложением, удалилась переодеваться, мужчины разочарованно цокали языками, возрастные дамы удовлетворенно поджали губы, а молодежь одобрительно-восхищенным взглядом проводила бунтовщицу: у них смелости-то не хватило. На этой ноте так и начался-покатился рабочий день.

Отделение было забито под завязку, но утром одного пациента выписали. Через несколько минут с приёмной раздался звонок с просьбой принять нового больного. Санитары доставили мужчину на этаж, и тут выяснилось, что по заверениям старшей медсестры место было свободным только в женской палате. Санитары попытались договориться с старшей, доказывая, что пациент старенький совсем, ну какая ему разница, где лежать. Алевтина Матвеевна, старшая медсестра, была женщиной не робкого десятка и всеми своими девяноста килограммами это подтверждала, во всём любила порядок, и потому так глянула на хиленького санитара, что тот испарился в одно мгновение, причём вместе с каталкой и старичком на ней. Мужчину отправили на пятый. Доктор Уваров пошел на обход и обнаружил в мужской палате свободное место. Разобрались, оказалось, что в женской всё занято, а в мужской как раз свободно. Через часок поднимают на этаж поступившую женщину – мест нет, уже без слов, по традиции, увезли на пятый. Уваров позвонил в приёмное и сказал, что они ошиблись, и теперь могут принять мужчину. В приёмном дежурила сегодня Шурочка-хохутушка с огромными хлопающими, как опахало, ресницами (до чего сегодня дошла бьюти индустрия: куда не глянь такая исключительно природная красота, можно ослепнуть от неё, кстати, где она их нарастила, на карантине же все, может, кто из пациентов подрабавывает), так вот, она совершенно не скандальная личность, смеясь, заявила, что второй этаж сегодня просто чудит и совсем её запутал, теперь она, на всякий случай, всех будет отправлять на пятый. Второй этаж, конечно, мысленно поблагодарил проштрафившегося коллегу – сегодня гарантированно смена пройдет спокойно, без новеньких. Через два часа раздался звонок с пятого: «Слушайте, второй, вы совсем там охренели, что за беспредел, везут и везут, вы чего не берёте, а?!» Наш Уваров не растерялся: «Да нет, коллеги , сами не знаем, что происходит, но у нас, вроде всё полным-полно, вам же в приёмном так и сказали. А что, у вас столько свободных коек было? Это как же так?! Мы тут зашиваемся, а у вас курорт, мол, чем выше, тем тише. Ну, вы даёте, коллеги ещё называется!» На пятом бросили трубку, а Уваров, совершенно невинно улыбаясь, засел за заполнение историй. Считай, выбил для отделения денёк передышки. Кто молодец? Уваров молодец!

Часы уже приближались к заветной цифре , когда в третьей палате пожилой мужчина семидесяти лет пожаловался, что он мёрзнет, оно и понятно, раз бьёт озноб, значит, температура поползла вверх, тревожный, но привычный симптом. Зашли, измерили, высоковато, сбили. А он опять мёрзнет, что за ерунда! Медсестра позвала Нику, она его осмотрела, подняла одеяло, а там нога, почерневшая уже вся. Её осенила догадка, но побежала за доктором: нужно посоветоваться. Собрались все, осмотрели ещё раз ногу, с сожалением констатировали гангрену, придется делать ампутацию. Хорошо, хоть вовремя заметили, могло ведь совсем печально закончиться. Да, не повезло, как же он так пропустил такую беду, в современное время и гангрена, обидно до слёз, но ничего не поделаешь.

Перед самым уходом, Ника решила заглянуть в палату к своей коллеге: заболевших врачей лечили у них же в клинике. Удобно опять же: заболел, полечили, поправился, снова на работу. Доктор Сайко Инна Андреевна работала с первых дней открытия госпиталя, поэтому заболела почти сразу. Её как-то сразу накрыло: высоченная температура, пневмония со всеми вытекающими. Её навещали, проведывали, старались ободрить. Вот и Ника зашла поддержать Инну, они были почти ровесниками, поэтому отчества отбросили сразу. В палате было пусто. Куда она исчезла, уйти не могла, еще вчера была тяжелой, хотели в реанимацию перевести, а сейчас куда-то испарилась. Неужели перевели, внутри неприятно похолодело, как же она упустила это. Вдруг дверь ванной распахнулась – Инна предстала завернутой в полотенце с бритвенным станком в руке! Во даёт! С ума сойти! Вчера чуть на ИВЛ не попала, а сегодня она красоту наводит!

–А что, мне стало легче, что совсем зарасти что ли?– она недоуменно хлопала своими меганатуральными ресницами (где они все-таки их наращивают?). Словом, к вечеру она опять затемпературила, захандрила, поклялась, что мыться не будет теперь до самого лета, только выцарапайте меня.

С понедельника в отделение все-таки удалось затащить двух студентов. Учились они на шестом курсе, пришли работать медсёстрами, в последнее время в медицинском образовании произошли перемены, и студенты после третьего курса стали получать сертификаты, позволяющие им осуществлять профессиональную деятельность. Студенты и раньше подрабатывали, но теперь по закону. Леночка и Макс. Леночка гренадерского роста, но с такими плавными движениями и грацией, что закрадывалась мысль о роковой ошибке там, наверху. Господь явно ошибся, одаривая такое мощное тело высоким голоском, каким-то настолько изящным парением, что казалось, будто она плывет, чудным образом ничего не снося своими могучими бёдрами и не менее могучим бюстом. Позже выяснилось, что мама девочки-Леночки всю детскую жизнь держала её в чёрном теле: постоянные диеты, изматывающий спорт: ничего не давало результата – Лена росла как на дрожжах, тогда было решено всю эту семейную терапию-тиранию усилить танцами. Помотавшись вместе с матерью по бальным и хореографическим студиям, Лена с замиранием сердца от радости сначала видела округлившиеся глаза хореографов, потом слышала извиняющимся шепотом (неловко как-то при ребёнке) очередной приговор, следом раздавался ор матери, которая вопила, и вопль быстро набирал децибелы, о том, что её девочка, лань, а не гиппопотам, и что лани тоже бывают крупными, но они не перестают быть ланями и что-то ещё и ещё, пока Леночка не утаскивала свою хрупкую мамочку почти волоком. Лена уже было совсем обрадовалась, что бассейн, коньки, и лёгкая атлетика останутся в её жизни единственным истязанием, как вдруг в одной из студий, пожилой руководитель народных танцев то ли сжалился над несчастной матерью, которая обладала той самой 90-60-90, и, видя её рядом с её же детещем, всем сразу становился ясен мотив мамы и трагизм ребенка, то ли ещё по каким-то другим причинам (а может Анна Петровна, хореограф-народница и впрямь разглядела в ней то изящество, которое потом поражало всех зрителей), так или иначе , а к спорту добавились еще танцы, и исчез последний свободный вечер воскресенья, который был оставлен для подготовки к учебной неделе. К слову сказать, Лена умудрялась каким-то чудным образом успевать в череде бесконечных тренировок, а теперь ещё и репетиций, быть отличницей, но вовсе не зубрилкой. В школе её никогда не дразнили, любили не только за возможность списать у Лены всю домашку, но и за спокойный нрав и очень уживчивый характер. Лучше всего ей давалась биология и химия, она побеждала на всех уровнях олимпиад по этим предметам, втайне от матери, мечтая стать не прима-балериной, а простым врачом. Желание было ооочень тайным, но всё свое свободное время Лена проводила в школьной лаборатории, что-то там исследуя и изучая. Но рано или поздно всё тайное становится явным, и однажды Лена пропустила одну тренировку, потом другую, а потом ещё одну. Матери позвонили, спустя шесть пропущенных тренировок и пять репетиций. Вы когда-нибудь видели девятибалльный шторм, нет, цунами, разрушающее побережье?! Всё это была мамочка Леночки, которая влетела в лабораторию, чуть не убив Дмитрия Вадимовича, учителя биологии. Там и выяснилось, что у дочери талант, большое будущее, она сможет поступить в любой медицинский ВУЗ страны. Мать испытала шок, попыталась утащить свою крошку, которая впервые за свои семнадцать лет отказалась сдвинуться с места. Тихо, но тоном, не терпящим возражений, произнесла: «Я буду врачом, всё, мама, это решено». И что-то было такое в её взгляде, что мать, тоже впервые, уступила и молча вышла.

Потом были блестяще сданные экзамены, зачисление в Сеченовку, и не менее блестящая студенческая жизнь. Кстати говоря, занятия танцами Лена не забросила, конечно, больше вместе с детским коллективом она не занималась, но в универе был свой ансамбль народных танцев, в который её сразу записали, как только она «проплыла» лебёдушкой по сцене. Там-то она и познакомилась с Максом.

Максим был четвёртым ребенком, последышем, в их большой дружной семье. Жили они в маленькой деревушке в Подмосковье. Дом, построенный ещё дедом, был большим. Вместе с ними жили бабушка с дедушкой, так что вечерами, когда все собирались за большим круглым столом, всем было весело и по-семейному уютно. Мама Максима работала фельдшером в маленькой поселковой больнице, чудом не сократившейся в период «всемирной» оптимизации и реструктуризации (как удаётся коверкать так русский язык нашим чиновникам, остаётся непонятным). Максимка ещё ребенком всё время терся рядом с мамой, садик в поселке был, но он рос таким болезненным ребёнком, что ходил туда крайне редко, страдал без общества поселковой ребятни, поэтому, чтобы мальчик не умер от тоски дома, рядом со стареньким бабушкой и дедушкой, мать брала его с собой на работу. В больнице ему нравилось, очень. Всё там было совсем иным, отличавшимся от дома, улицы, даже садика. Маленький Максимка бегал из кабинета в кабинет, скоро все перестали обращать на него внимания, даже больные привыкли и угощали его припасенной конфетой или засахаренным пряником. Больных было не очень много, а больных с серьёзными заболеваниями, слава Богу, почти никогда не поступало: их отправляли в районную поликлинику. Пациенты поселковой больницы чаще жаловались на высокие цены в местном магазине, да на пастуха Костю, который опять напился, паразит такой, заснул на пастбище, а коровы пришли домой вечером сами, правда, двоих хозяйки до самого утра искали в лесочке, что рос вокруг посёлка. Однажды Костю пришлось тоже лечить, одна из хозяек потерявшейся Бурёнки, оказалась настоящей русской женщиной и отходила его дубинкой так, что умудрилась сломать нос и два ребра. Местный участковый, Михаил Иванович, долго кричал, что они его в гроб сведут, не дадут до пенсии спокойно доработать.

Время мчалось, дети росли, и деревья становились для ребятишек с каждым годом всё ниже и ниже. В начальной школе все поселковые ребята были примерно одного роста, к классу восьмому кто-то сильно вытянулся, кто-то оставался вровень с остальными, Максим за все это время подрос сантиметров на двадцать, стоя на физкультуре только перед Машенькой Савицкой. Когда Максим «вытянулся» за лето только на три сантиметра, его родители всерьез запереживали и стали его возить по многочисленным врачам, но все анализы были в норме, доктора сочувственно разводили руками. Один Максим не унывал по этому поводу – в школе он был душой компании, заводилой, но при этом хорошо учился, учителя его обожали за отличные успехи почти по всем предметам. Переживать он начал, когда в класс пришла новенькая, Инесса. Они были беженцами из братской республики, приехали к родственникам переждать трудные времена, да так и остались. Инесса была высокой, стройной красавицей. В их семье не считалось нужным девочке быть образованной, главное, чтобы хозяйкой была, и Инесса «плавала» по всем предметам, кроме физкультуры и уроков труда. Когда она впервые вошла в класс, он понял, что пропал. Они стали друзьями, Максим делал за неё все домашние задания и решал контрольные работы. Она разрешала собой любоваться, но намекала, что ничего большего не может получиться, потому что он еле-еле дотягивает до её плеча. Поначалу он не обратил внимания, пока кто-то на улице не бросил обидное «недоросль», а Инесса в тот момент как-то неловко засмеялась и отпустила его руку. После этого он себя стал истязать разными упражнениями: часами висел на турнике, ел килограммами морковку, перечитал горы литературы про свою проблему. Снова обошли всех докторов, но вердикт был таков: здоров, наследственное. Он просто возненавидел себя, забросил учёбу, перестал ходить на улицу с друзьями, к Инессе даже не подходил, когда понял, что она стыдится его. Когда дело подошло к выпускным экзамена, оказалось, что лучше всего он владеет медицинскими знаниями, не прошли зря годы, провиденные рядом с матерью в больнице, так и решено было на семейном совете, что нужно поступать в мединститут. Положа руку на сердце, Максим надеялся, что став врачом, он найдёт способ помочь себе, и Инесса ещё может к нему вернуться. Так и получилось, что он стал студентом Первого меда. Учился он легко, на первых курсах стремление себя излечить было настолько велико, что он сам того не заметив, стал одним из лучших на курсе. Лёгкий характер и умение ладить со всеми сделали его своим парнем в любой компании. И на курсе так на четвёртом, он понял, что вовсе не в росте дело, что и с его метром с кепкой можно жить обычной жизнью, быть счастливым. И как только он это осознал, то сразу влюбился. В Леночку. А Лена поняла, что нашла того единственного, который станет надежной опорой на всю жизнь. С тех пор они и не расставались, сначала просиживая до глубокой ночи в библиотеке, затем на совместной практике в одной из клиник, а уж после Макс сделал ей предложение, на которое она дала согласие, и через пару месяцев они уже всем курсом гуляли на свадьбе лучших студентов курса.

Они не представляли жизни друг без друга, потому, когда в универ пришло распоряжение о необходимой помощи в госпиталях, сразу оба и вызвались. Через неделю уже примерили защитные костюмы и оказались на том же этаже, где работала Ника. Ребята действительно были толковыми, хватались за любую работу, при этом умудряясь даже в тех условиях поддерживать такие трогательные отношения, что все расплывались в улыбке, когда видели заботу, проявляемую Максимом к Леночке.

Первым испытанием для них стало общение с Василием, который, то ли благодаря своевременной медицинской помощи, то ли благодаря просто человеческому отношению, неожиданно пошел на поправку. Через несколько дней он смог уже питаться нормальной пищей из больничной столовой, которая, кстати говоря, было по-домашнему вкусной и разнообразной, прочитал от корки до корки книгу, раздобыл другую, всем видом своим демонстрируя отделению чудеса современной медицины. В тот вечер наши молодожёны работали в ночную смену с доктором Ильёй Игоревичем и Никой. После вечернего обхода, доктора отправились в ординаторскую заполнять истории болезней, Леночка и Макс пошли выполнять назначения врачей в процедурную. Пациенты, получив вечернюю порцию здоровья, укладывались спать, пытаясь устроиться поудобнее в этой жутко неудобной позе на животе , необходимой для улучшения работы лёгких. Большинство больных уже сопело, некоторые забылись тяжелым сном после сбивания высоченной температуры, которая на протяжении недель изматывала коронавирусных больных. В это время раздался первый звонок из четвёртой палаты, в которой лежал Вася. Леночка кинулась на звонок, прибежав в палату, увидела странную картину. Василий сидел на подоконнике, прижавшись лбом к окну, на вопрос, в чём дело, ответил, что у него раскалывается голова и жар. Привычное дело в их отделении – Леночка сходила за градусником, измерила температуру, повышенная, но не очень, принесла жаропонижающее, настояла, на том, чтобы пациент лёг в кровать. Через пятнадцать минут снова звонок, снова Вася, снова подоконник, снова голова. Леночка еле уговорила , но в постель всё же лёг. Ещё пятнадцать минут и всё снова по прежнему сценарию. На этот раз вместо Леночки пошел Максим – ему-то Василий и закатил скандал, что медсестра якобы его разбудила измерением температуры, у него разболелась сначала голова, а теперь он не может уснуть, и теперь ему может только… димедрол! Ах, димедрол! На шум прибежала Ника – её больной.

–Значит так, Вася, ложимся и засыпаем!

–Вероника Валерьевна, димедрольчик уколите, а!

–Эх, Вася, Вася, ты меня за кого принимаешь, ребят достал, думаешь, со мной пройдёт, ты что думаешь, я не знаю, для чего тебе укольчик нужен?! Отлегло?! Может на выписку пора?! Короче, Вася, не выноси мозг, лёг, потушил свет и спать, ясно? Димедрольчика ему для настроеньица подавай, ты посмотри на него! Угомонись! А то в следующий раз от головы таблетки не дождешься. На живот лёг и спать!

–Не могу я на пузе спать, и так не засну, а тут ещё на животе! Кто придумал фигню эту?! Вася ещё бурчал, но переворачивался в полезное положение, знал, что Ника может и исполнить угрозу, а может стыдно стало: девчонка его спасла, а она нервы трепет ей.

Через полчаса и этот «тяжёлый» больной отбыл в царство Морфея, в отделении наконец-то наступила тишина и зыбкий покой.

Утро началось опять со скандала. Пациентка из седьмой палаты выписывалась, и подняла уже весь этаж с ног на голову в поиске своих тапочек, белых. Она грозилась пожаловаться «куда нужно, а то и повыше», кричала, что все кругом одни воры, конфликт набирал обороты. Оказывается, началось всё с шутки Макса, которую он обронил, совершенно не думая о тааааких последствиях. Пациентку Ивлеву, пожилую даму лет шестидесяти, сегодня должны были выписать, она дождаться не могла этого события и начала собираться ещё до прихода дневной смены и своего лечащего врача, наивно полагая, что выйдет в мир божий сразу часов девять утра, а то и раньше. Вещи собрала, тщательно выгребая всё из тумбочки, строго придерживаясь приметы: не дай бог оставить что-то, точно назад вернёшься. Вещи собрала, а обувь найти не может. Вспомнила, что привезли её точно не в этих шлёпанцах, так куда делись тапочки её белые? С этим вопросом она и подошла к Максиму, а тот совершенно по-деревенски, ничуть не желая никого обидеть, ляпнул: «Ну, бабуля, хорошо хоть, что вы не откинули тапки, а всё лишь потеряли, ещё и белые! Кто ж в больницу в белых тапках приезжает? Или вы на всякий случай именно белые приготовили!»

–Это кто здесь бабуля?! Это вы меня бабулей назвали?! Хам!

Максу бы уловить смысл происходящего, а он дальше: «Да, не переживайте так, мадам, сейчас найдем ваши тапки, а то и впрямь ещё пригодятся, тапочки-то белые!» Можно представить, чем бы всё закончилось, но мимо проходила старшая медсестра, Алевтина Матвеевна быстро выяснила, что в её отделении никаких тапок посторонних обнаружено не было.

–Значит, на пятом!

–Почему на пятом?

–А от них всё зло, – подбоченившись, вооружилась рацией, – Приём, пятый? У вас наши тапки, белые, пациентка потеряла.

–А что сразу пятый? Хорошо, хоть не откинула, а потеряла – найдёте! Сейчас посмотрим!

Мадам Ивлева недовольно поджав губы, всем видом демонстрируя оскорбленную сущность, наконец, вспомнила, что сначала её положили на седьмой, и, видимо, именно они и «стащили» её обувь.

Позвонили на седьмой, через десять минут пропажу нашли, конфликт исчерпан, Ивлева отправилась дожидаться лечащего и выписку.

Смена закончилась, все прошли через барьерный шлюз, переоделись, приняли душ. И тут медсестра Галя ринулась назад, что-то щебеча, что забыла телефон (телефоны нельзя было проносить, но медики придумали способ: вакуумный пакет и Вуаля! защита готова). Всё бы ничего, но эта дурында успела снять костюм и находилась уже в чистой зоне, никто не успел и глазом моргнуть , как она уже исчезла за дверью, через мгновение уже стоя с дурацкой улыбкой с зажатым телефоном в высоко вытянутой руке. Доктор Надежда Петровна только и смогла протянуть: «Ну, вы и дура, Галя!» Во взгляде медсестры начало, наконец, плескаться какое-то сомнение по поводу своей пробежки нагишом в красную зону и обратно. Всё, можно считать, что фронт потерял ещё как минимум одного бойца.

Выпив кофе с вкусным печеньем из жестяной банки, Ника с наслаждением вытянула ноги, ожидая автобус, а потом приняла решение, что прогуляться по улице и подышать воздухом сегодня сам Бог велел, иммунитету нужен был дополнительный допинг, после Галиного дефиле в красную зону. На улице было пустынно и пасмурно, но небо было удивительно красивым – тучам не удалось захватить всё полотнище небосвода, кружевные облака неслись стремительно и высоко, сквозь них тянулись длинные лучи утреннего солнца. «Почему люди не летают, как птицы?» Почему, почему? Потому! Она точно знала почему, а ещё помнила законы Ома, Ньютона, и уж точно понимала, что сейчас на подставленное под утреннюю морось лицо сыплется почти вся таблица Менделеева. Хотя, учёные всего мира отмечают, что на природу очень положительно влияет самоизоляция людских масс. В Венеции, например, каналы очистились настолько, что все с изумлением увидели каменистое дно, водоросли, и уж совсем немыслимо – между речными камешками вились рыбёшки! Так за пустыми размышлениями, которые медленно шевелились в её гудевшей после тяжёлой смены голове, она дошла до оживленной трассы. Собираясь уже повернуть к магазину, боковым зрением заметила, как огромный джип на всей скорости просто протаранил легковушку, та в свою очередь догнала впереди идущую, и так они собрались вчетвером на перекрёстке. Скрежет, хлопки, визг тормозов, затем звенящую тишину разорвали крики людей, дым заполонил пространство возле джипа. Ника кинулась вперёд, прорываясь сквозь собравшуюся кучку зевак.

–Скорую, скорую вызывайте!

–Да, да, конечно!

–Девушка, а вы куда?

–Я врач, разойдитесь же, наконец!

Она подлетела к первой машине: мужчина был зажат в покорёженной машине так, что самостоятельно его вытащить было нельзя, да, и скорее всего уже и не нужно торопиться, судя по положению головы. Протянув руку и пощупав пульс, она убедилась, что мужчина мёртв. Кинулась к следующей машине, из которой уже выполз водитель и пытался вытащить пассажирку, которой досталось гораздо больше: куртка была разодрана в клочья, блузка быстро напиталась кровью, Ника, раздвинув края ткани, увидела страшную и некрасивую рану, скользнув взглядом по телу, с ужасом отметила, что женщина в положении и срок уже большой.

–Сообщите диспетчеру скорой, что пострадавшая беременная!

Несчастный муж, зелёный от увиденного, медленно съезжал набок. Видимых повреждений на нём не наблюдалось, значит, от увиденного, сделала вывод, помощника с него не получится. Крикнула куда-то в толпу: «Аптечку, быстро аптечку!» Рана была грязная, обильно кровоточащая, Ника зажала её рукой, сдвинув, как могла, края. Кто-то подбежал и притащил целых две аптечки, отлично, одной точно не хватит.

–Открывайте, достаньте бинты, сделайте подушку из них.

–Может не стоит до приезда скорой, а, девушка? Вы точно врач? Уж больно молоденькая.

–Да врач, врач, до приезда скорой она просто истечёт кровью!

Она взглядом показала на грудь пострадавшей, где находились руки, зажимающие рану, которые уже полностью покрылись кровавым месивом.

–Раскройте аптечку, может там есть какое-нибудь обезболивающее?

–Это подойдёт?

–Похоже ничего другого не найдём, давайте хоть это сделаем. Можете мне помочь и набрать шприц?

–Я ветеринар, справлюсь.

Укол сделали, поменяли повязку, прежняя вся пропиталась, в это время услышали сирену подъезжавшей скорой помощи. Подбежавшие врачи, наконец, подменили уже затёкшие руки. Врач скорой быстро бросил: «Врач? Умница! Всё правильно сделала». Потом погрузили на носилки беременную, и прихватив мужа с собой, умчались. Приехала полиция, ещё кареты скорой, началась суета, беготня, Ника поднялась с асфальта, отметив, что одежда безнадёжно испорчена, вытерев прямо о джинсы руки, заметила слишком поздно, что кто-то протягивает ей салфетки, махнула рукой, мол, всё равно уже теперь. И медленно побрела в гостинцу. Прогулялась, блин.

В фойе царила тишина и покой. Когда она на каком-то автомате прошла за завтраком, администратор, наконец, заметила её и просто потеряла дар речи от представшей картины: Ника вся была перепачкана чужой кровью и грязью.

–С вами всё в порядке, вам помощь может быть?

–Да, теперь уже всё в порядке, что-то мне расхотелось завтракать, пойду я к себе. Там авария недалеко, не слышали разве?

–Слышала, не думала, что там так страшно.

–Вы мне кофе сделайте, пожалуйста, или чай ,зелёный.

–Может вам коньячку немного, кажется, это средство сейчас подойдёт лучше.

Ника согласно кивнула, взяла протянутый мизерный пузатый фужерчик, залпом опрокинула содержимое, отказавшись от шоколадки, поблагодарила за участие, пошла в номер. Спать. В номере хотела было сразу рухнуть в постель, даже не раздеваясь – настолько усталость накатила на неё, что сил не то что на душ, а и на то, чтобы просто раздеться и забраться под одеяло. Но в этот момент раздался стук в дверь. Ну, кого ещё принесло, еле передвигая ногами: капелюшная доза коньяка возымела своё действие, доползла до двери и даже не спрашивая, распахнула. На пороге стояла администратор с горничной.

–Ника, у нас хорошая прачечная, мы можем попытаться спасти вашу одежду, жалко ведь, выбросите.

Это было первое хорошее известие из происходящего сегодня утром. Ника прямо при них стащила с себя джинсы, ветровку и протянула горничной.

–Кроссовки тоже давайте, они совсем печально выглядят.

Ника только сейчас заметила, что новенькие и достаточно дорогие для её бюджета кроссовки безнадёжно испорчены: перепачканы кровью, а нос левой кроссовки изодран. Уповая на чудесную гостиничную стиральную машину, протянула и обувь. После этого закрыла дверь, и, расправив кровать, рухнула, тут же провалившись в глубокий сон.

Очнулась от тихого щелчка закрывающейся двери, горничная принесла одежду и какую-то коробку. Ника развернула стопку с одеждой, отметив, что машинка и впрямь чудесная. Кроссовок не было в пакете с одеждой, и она открыла коробку. Там лежали абсолютно новенькие, точно такие кроссовки её 35 размера. Чудеса! Повертев в руках, обувь, заметила внутри коробки записку: «Спасибо, что нас спасаете. Директор магазина». В глазах защипало. Оказывается, наш мир не совсем зачерствел. Так трогательно и приятно. Ника глянула на часы, отметила, что уже время ужина, она проспала почти весь день, присвистнув, натянула пахнущей какой-то лавандой джинсы и помчалась за ужином – есть хотелось зверски.

***

Позвонили с клиники, сказали, что заболел ещё один врач и две медсестры, попросили выйти в ночную смену. Надо же до сих пор заражаются, они все уже было подумали, что у всех стойкий иммунитет к этой гадости или уже как-то незаметно все переболели, но нет, медиков продолжало косить чуть ли не ежедневно. Врачей становилось всё меньше, хотя пришли новые из ординаторов, а медсестёр набирали из студентов медвузов. Вот опять внеочередная смена. Но ничего страшного, даже к лучшему: в гостинице уже было просто невыносимо сидеть. Жутко хотелось домой, к мужу, к животным. А на даче как хорошо сейчас! Весна набирает обороты, начинает кругом всё цвести и благоухать! А на выходных можно было бы пожарить шашлыки, да с салатиком из свежих огурчиков и помидорчиков, да с лучком и укропчиком. Ага, хорошо сказала – выходных, когда они эти выходные ещё будут. Второй месяц она уже здесь, а больные как поступали, так и поступают – ни одной койки свободной.

До вечера нужно было чем-то себя занять, и Ника решила позвонить своей подруге по академии, которая жила на Камчатке со своим мужем, который был военным и по распределению попал на этот край света. Год назад у них родился сын, и Рита сидела сейчас в декретном отпуске, что было очень хорошим выходом в их ситуации, потому что в том краю, куда их отправили, всё равно работы не было, поступить в ординатуру тем более не представлялось возможным. Вот она и сидела дома, занимаясь воспитанием Данилки, и, разваривая борщи своему любимому Андрею. Трубку на другом краю света взяли сразу. Рита обрадовалась невероятно, они уже давно не болтали, если и созванивались, то в основном ради приличия, так как обе как-то закрутились после окончания академии. У Риты родился сын, потом их перевели, а там нужно было как-то обустраиваться в не очень предназначенном для жизни молодой семьи месте. Ника тоже крутилась, как белка в колесе, поступив в ординатуру и осваиваясь в Москве. Так что возможности просто поболтать были рады обе. Рита рассказала, что сейчас уже всё нормализовалось, а было просто всё плохо, очень плохо. Когда они приехали, их поселили в офицерском общежитии, полном тараканов и клопов. Они и предположить не могли, что где-то ещё существуют такие условия для жизни. В стране сейчас такое внимание уделяется армии, а здесь прошлый век какой-то такой. Андрей как-то растерялся и никак не мог пойти к начальству, чтобы потребовать какой-нибудь отдельной жилплощади для семьи с ребёнком. Рита поняла, что нужно брать инициативу в свои руки и обратилась в женсовет гарнизона со своей бедой. Просила она конкретно о квартире, которая освободилась в одном из домов для военных (об этом она узнала, стоя в очереди в продуктовом магазине). Председатель женсовета, жена командира, обещала рассмотреть их обращение, учитывая ещё и то, что Рита была врачом педиатром, а у них хоть и был военврач, но детей приходилось лечить кое-как, либо везти бог знает куда. Думается, что этот факт стал решающим и уже на следующий день они вселились в отличную квартиру, однокомнатную, но со свежим ремонтом… и без тараканов и клопов. Жизнь налаживалась, ей даже стало нравиться вести такой размеренный образ жизни офицерской жены. Ника порадовалась за подругу, при этом заметив, что они обе закончили академию с красным диплом не для того, чтобы щи варить и по гарнизону прогуливаться.

–Давай-ка, дорогая, переводитесь на материк и поступай в ординатуру, пока наследие альма-матер не выветрилось камчатскими ветрами из твоей головы.

–Да ты что! Куда сейчас я поступлю: Андрей только-только определился, Данилка маленький совсем, может быть потом когда-нибудь.