Текст книги "Конечный итог"

– Знаешь… Вот ещё до того, как мы стали общаться, Валя у меня наоборот спросил: «Почему ты не замутишь с Сашей?».

Он так и сказал: «замутишь» – будто двадцатилетний мальчик клеит тёлочку в клубе, чтобы наутро вызвать такси, едва она откроет глаза.

– И что ты ответил? – заинтересовалась я, забыв даже о своих феминных обидах.

– Я сказал: «Я её боюсь».

В моём воображении я, пятьдесят килограммов веса, две косички, пижамная майка, могла напугать взрослого мужика, только выпрыгнув из-за угла в тёмной комнате.

– Но почему?

– Это он тоже спросил.

– А ты?

– А я ответил: «Потому что она слишком умная».

Он сказал это обо мне – женщине, которая не нашла ничего лучше, чем спросить: «Что между нами происходит?» в девять утра субботы.

– Если я такая умная, – сказала я, – то почему я так расстроилась?

– Не знаю, – пожал он плечами. – Всё ведь нормально! – И продолжил: – Вот если бы я за тобой ухаживал…

– В смысле?! А разве ты не ухаживал?!

– Но я ведь даже ни разу не подарил тебе цветы! – искренне удивился он.

Видимо, в его мире любовный союз скреплялся не прогулками на катере и не поцелуями в лесу, а исключительно соточкой красных роз.

– Да. – Подтвердила я. – Не подарил.

Дома я, не раздеваясь, повалилась в кровать.

Плохо было всё.

Плохо, что я сорвалась и повела себя как дура, но при этом котировалась как «слишком умная».

Плохо, что появился вдруг этот странный цветочный показатель, а у Сергея ни разу не возникло даже желания подарить мне хоть самую захудаленькую гвоздичку.

Плохо, что, когда мы смотрели «Девушку из Дании» и сменивший пол персонаж начал говорить о себе: «Я подумала», «Я захотела», я спросила: «Интересно, как переводчики решили, что теперь он говорит о себе в женском роде? Ведь в оригинале это просто I thought», а Сергей посмотрел на меня круглыми глазами и сказал: «Вот это да, а я даже и не задумался».

Я почти уже решила, что пролежу вот так весь оставшийся день, но вспомнила, что как раз сегодня мы договаривались пообедать с мамой и Василием-Олегом. Меньше всего мне сейчас хотелось кого-то видеть.

Но душевные драмы не освобождают нас от семейного веселья.

Мы встретились в Детском парке и пошли мимо клумб, веселящихся детей и пони.

– А знаете, – призналась я, – я давно уже хочу прокатиться на этой карусели.

Прошлым летом здесь поставили типичный европейский аттракцион: под музыку звери едут по кругу в сиянии огоньков.

– Я тоже всегда мечтала попробовать! – сказала вдруг мама.

– Так в чём проблема? – Василий-Олег потянулся за кошельком, – Прокатитесь! Вы же лёгкие, вас пустят. Давайте, я угощаю!

– Нет, – твёрдо сказала я. – Вообще-то я взрослый и независимый человек. Я могу заплатить за карусель сама.

Мы решили, что лошади – это слишком скучно, так что я выбрала зайца, а мама ехала сразу за мной на тигре. Василий-Олег стоял рядом и махал рукой каждый раз, когда мы проезжали мимо.

Кроме нас на карусели катались только два человека – моя бывшая одноклассница и её сын.

Обед и прогулка на некоторое время отвлекли меня, но стоило оказаться дома, как стало понятно – сегодня мне нужно было что-то более действенное, чем аттракционы и вишнёвый пирог.

«Ты сейчас один? – написала я Юре.

«Вопрос строго по делу!» – ответил он буквально через секунду. «Один. С радостью тебя приму, если хочешь».

«Да, отлично. Приду к тебе в юбке, которую все ненавидят».

«Ценю твоё доброе отношение! Что же это за юбка такая?»

«Да вполне обычная. Но все почему-то говорят, что она похожа на абажур».

«Никогда. Никогда не сдергивайте абажур с лампы! Абажур священен». Это я не к тому, что планирую сдёргивать с тебя юбку, просто люблю Булгакова».

Юбку эту я купила ещё на первом курсе института и любила настолько же сильно, насколько её не выносили окружающие – даже Герман, чудовищно равнодушный к внешнему виду и своему, и чужому, содрогался при виде «кислотного абажура».

Застегнуть её я могла теперь только на глубоком вдохе.

Уже через час я звонила в Юрину дверь.

– Всё ужасно! – выкрикнула я прямо с порога. – Ты не представляешь, что он сказал!

– Что-то с каждым твоим визитом кавалер оказывается всё более мутным. Проходи – Юра пропустил меня на кухню. – Ну, и что он сказал?

– Что дружить со мной прекрасно, но к большему он не готов! Я уберу книжки? – не дождавшись разрешения, я подвинула кипу книг в угол и села. – Нет, ну вот зачем я вообще завела этот дурацкий разговор! Что на меня нашло?!

– Да, неприятно. В таких случаях лучше…

– А он ещё такой: «Конечно, надо было продолжать с тобой просто общаться, но ты такая притягательная»! И ещё он сказал, что я слишком умная!

– Конечно, притягательная, в таких-то гольфах.

– Да, гольфы… Решила почему-то надеть. Помню, на курсе по общей психологии нам рассказывали про защитные механизмы, и говорили, что, когда человек испытывает сильную тревогу, он бессознательно прибегает к менее зрелым образцам поведения. Может быть, у меня как раз такой случай? Регрессия? О господи! – я закрыла лицо руками. – А ведь он прав! Я и правда слишком умная!

Я подняла голову – докторант Оксфорда смотрел на меня таким взглядом, как если бы я была его трёхлетней дочерью и заявила, что немедленно уезжаю жить в Африку, но сначала надо помочь мне надеть штаны.

– Как я уже говорил – всё зависит от инерциальной системы отсчёта. Вот, например. Ты знаешь, что такое дифференцированный паёк?

– Нет, – я воткнула вилку в пирожное с масляным грибочком.

– Ну вот видишь! Не такая уж ты и умная.

Когда мне было лет восемь, мы с мамой пошли на рынок и купили мне розовую футболку с кармашком и надписью «Summer». Дома я сразу кинулась хвастаться обновкой папе. Он посмотрел на меня и спросил: а ты знаешь, как переводится это слово? Я, конечно, не знала – на тот момент мой английский заканчивался где-то на уровне кэт энд дог. Ну так возьми словарь и посмотри, сказал папа. Тебе что, неинтересно? Что, если у тебя на груди написано «дура»?

– Давай я выберу другую категорию вопросов, – предложила я и протянула Юре чайный пакетик. – Выбросишь?

– Ага. Ну, выбирай!

– Эм… Космология, – назвала я наобум.

– Окей. Сейчас. – Он задумался. – У каких планет солнечной системы нет твёрдой поверхности?

Я даже не стала делать вид, что пытаюсь вспомнить:

– Понятия не имею.

– Ну! У Юпитера и Сатурна. Видишь!

– Ладно, убедил. Теперь мне стало гораздо легче, когда я знаю, что я действительно дурочка.

– Ты не дурочка, – серьёзно сказал Юра, – просто очень милая девочка. И гольфы у тебя милые. И сейчас мы напоим тебя чаем, а потом отведём тебя наверх и их с тебя снимем.

– Мы?

– Мы, Николай второй, Император всероссийский, Царь польский, Князь финляндский…

Слава богу – ещё десять минут в этой юбке, и я бы точно потеряла сознание, как закованные в корсеты дамы при императорском дворе.

В Юриной постели мне было гораздо веселей, чем на карусели.

– Ты поедешь домой? Или, может, останешься? – спросил он.

Я тут же почувствовала, насколько не хочу никуда уезжать – глубокой ночью тяжело вылезать даже из одной кровати, а уж если рядом составлены сразу две, то выбраться из них вообще невозможно.

– Я бы уехала утром, – сказала я и тут же добавила, – если тебе нормально.

– Как ни странно, да.

Он помолчал.

– Не в том смысле, что ты меня напрягаешь. А как раз в том, что наоборот нет. А такое бывает очень редко. Обычно уже где-то через секунд тридцать смотришь на женщину и думаешь: вот бы она сейчас провалилась отсюда к чертям.

– Ого! Тяжко тебе, наверное, учитывая количество твоих дам.

– Ну, это же не всегда так. Но вот в последнее время часто, да. Я же говорил, у меня как таковых отношений, чтобы прям отношений, уже лет восемь не было. Или шесть. Я уже сбился. Ну неважно.

– Ну короче, чтобы я провалилась к чертям, ты не хочешь, – уточнила я.

– Нет. Чтобы ты – точно не хочу.

– Тогда я останусь… – Я замешкалась, не веря, что действительно собираюсь это сказать, – А может, споёшь мне что-нибудь? У вас же достаточно толстые стены, чтобы соседи не пришли ругаться?

– Достаточно, достаточно… Что, точно хочешь, чтоб спел?

В те немногочисленные разы, когда мальчики пели мне под гитару, я не чувствовала ничего, кроме невероятной неловкости. И всё же я почему-то сказала:

– Точно. Спой, птичка!

И это было худшее, что я могла предложить.

***

Мама – преподавательница музыки, филигранно исполняющая Рахманинова; папа – директор музыкальной школы, в прошлом солист большого оркестра, до сих пор собирающий целые залы, мультиинструменталист с абсолютным слухом, обладатель наград и званий; у самого Юры – много лет музыкального образования, детство, провёденное на папиных концертах, и богатые гены талантливых родителей, которые и познакомились-то в Гнесинском училище.

Всё это он с успехом использовал, чтобы затащить побольше женщин в постель.

Как легко он сказал это в первый раз: «Захотел учиться играть на гитаре, когда понял, что это нравится девочкам». И это была правда. Девочкам действительно нравилось.

Не знаю, почему музыка так повелевает женскими умами, хотя от ума-то там обычно остаётся мало. Может, когда мужчина тебе поёт, между вами появляется некая доля интимности. Или нам всем нравятся талантливые люди. Да и просто это очень романтично. Есть в этом что-то эволюционное: брачные танцы, брачные песни.

Моя мама тонко подмечала: «Надо ещё, чтобы пели что-то нормальное. Вряд ли тебе понравится, если он вдруг затянет: «Шарик! Я, как и ты, был на цепи».

Разумеется, все песни Юриного репертуара были такими, чтобы очарованные и загипнотизированные девочки, сами не замечая, стаскивали с себя одежду. Хотя нет, не совсем. Ограничиться исключительно томными балладами – было бы слишком явно и в лоб. У девочек бы могла случиться передозировка лирики в крови, они бы настроились на слишком романтическую волну и не готовы были бы пойти дальше. На этот случай у Юры была припасена дюжина песен пободрее и даже парочка абсолютно дурашливых хитов «Руки вверх». От них девочки веселились и начинали смеяться, а все знают, что рассмешить женщину – это половина успеха.

Это был досконально продуманный, годами выверенный концерт, опробованный на самых разных фокус-группах: от девушек, которые приходили на концерты его группы, до финок, которые щедро сыпали евро в чехол от гитары, когда Юра ездил на выходные в Хельсинки и играл там по ночам на улицах.

И любая девочка – если она хоть раз в своей жизни пускала слезу над грустной песней или если у неё всё гулко дрожало внутри от звуков низкого голоса– любая девочка попадалась с первых аккордов.

Сам Юра говорил: главное, не упустить вот этот момент, когда музыка подействовала, потому что завтра девушка уже всё забудет и окошко захлопнется.

Моё окошко, видимо, распахнулось настежь.

Вот плюс дореволюционных домов – ночью можно громко петь песни, но за толстенными кирпичными стенами соседи ничего не услышат и продолжат мирно спать.

– Ого. Круто, – только и смогла сказать я, когда Юра взял последний аккорд. Он положил гитару прямо на пол у кровати, а сам лёг рядом со мной.

– Спасибо, – казалось, он был нисколько не тронут моей оценкой. – Ты очень мила.

– «Ты очень мила» – это как будто я тебе уступила книжку в библиотеке!

– Ну практически, – кивнул Юра, – только наоборот, это я дал тебе две книжки.

– А я так и не начала их читать. И, может, и не начну. И так уже слишком умная. Не буду больше читать, – я замолчала, попытавшись представить такую жизнь. – Буду наращивать ресницы. Качать попу. Ходить в солярий.

– Плясать в «Олд скул баре» и знакомиться там с толстомясыми мужиками, – подсказал Юра.

– Да! Постить полураздетую себя. Хлопать глазами.

– Здорово, – поддержал он, – только ничего не получится.

– Почему это?

– Мозги назад не откручиваются. Но кстати, глазами ты и так хлопаешь отлично. А постить себя – неблагодарное дело. Как будто создаёшь себе ложный образ.

– Ну да, – согласилась я, – например, все знают, что меня возят на озеро, катают на катере, кормят пирожными и ужинами, но никто не понимает, что всё это делают разные мужчины.

– И хорошо.

– У моего папы была теория.

– Какая?

– Кажется, я только что назвала его папой. От тебя понахваталась, видимо.

– Ну папа же. Так что за теория?

– Что? А. Ладно. Не важно уже. Потом как-нибудь расскажу. Спой мне ещё раз «My girl, my girl».

– Как пожелаете. Я думал, ты не любительница пост-рока.

– Какой же это пост-рок? – удивилась я.

– Пост-рок – это когда поёшь пронзительную песню, а после неё девушка согласна на всё.

Плюс дореволюционных домов – толстые стены, которые надёжно уберегают слух высокоморальных соседей.

Глава 4

Так вот, у моего папы была теория.

Не помню, сколько мне было лет и с чего мы вообще про это заговорили. Мы, как обычно, сидели в большой комнате: папа, поставив подушку поперёк дивана, чтобы было удобно смотреть телевизор, а я у него за спиной. Из-за того, что в хрущёвке сложно нормально расставить мебель, папа практически всегда смотрел на телевизор, а не на меня.

Наверное, в тот раз я переживала очередную сердечную драму и под звуки криминальной сводки жаловалась на какого-нибудь дурака.

– Вообще, я думаю, – сказал папа, – что в какие-то моменты лучше, когда у тебя не один мужчина, а сразу несколько.

Может быть, эта реплика покажется чересчур откровенной для того, чтобы её действительно мог произнести отец. Но мы говорим о человеке, с которым уже в три года я играла в кукольное агентство девочек по вызову.

– Это ещё зачем? – удивилась я.

– Ну, это же более разумно. У каждого человека есть свои сильные стороны и свои достоинства, и редко получается, чтобы в одном соединилось всё нужное. Так что можно найти сразу нескольких. Чтобы были подходящие для разных случаев.

– Например?

– Ну, например, один пусть будет очень красивый и обаятельный, с ним можно ходить на всякие вечеринки. Второй – чтобы умный, интересный собеседник, обсудить с ним что-нибудь философское. Обеспеченного вот ещё неплохо. Возил бы тебя на отдых.

Что было дальше, я не помню. Наверное, началась какая-то интересная передача, и наша беседа резко оборвалась.

Я не вспоминала об этом разговоре годами, но тем летом всё сложилось так, что эта сцена сама вдруг высветилась на фоне наших старых виниловых обоев в цветочек. И в очередной раз я задумалась: а может, мой папа действительно самый умный человек на земле? Ну, не считая вот этих последних лет, когда его мозг стал органически и невозвратимо поражён браком с другой женщиной.

Я подумала – мне двадцать пять лет, я только-только отхожу от своих неудачных затянувшихся отношений, у меня до ужаса скучная и правильная жизнь. Может, надо уже наконец-то сделать что-то немного безумное? Например, претворить в жизнь концепцию, мимолётно озвученную человеком, который сто раз уже забыл не только о том разговоре, но и о моём существовании в целом.

Была только одна проблема – для реализации схемы явно не хватало мужчин.

Вот почему я забронировала место в маршрутке и поехала в Петербург.

***

Нет, конечно, я не отправилась туда с мыслью «а почему бы не обзавестись ещё одним симпатичным или остроумным знакомым». Я просто абсолютно случайно увидела, что Ася Казанцева устраивает в Петербурге лекцию – в зале «Эрарты». Я никогда не ходила на лекции Аси Казанцевой и никогда не была в «Эрарте», и Татьяне Викторовне это показалось достаточно уважительной причиной, чтобы дать мне отгул. К тому же, за обедом я рассказала о своих неудачах с Сергеем, и только женщина с каменным сердцем не разрешила бы мне развеяться.

Я приехала в Петербург на одной из ранних утренних маршруток и тут же отправилась в «Галерею», чтобы передвигаться там со скоростью примерно три тысячи рублей в час: мне вдруг резко разонравилось всё, что было на мне надето, и в мгновение я просадила щедрую часть аванса на джинсы с интеллигентно рваными коленками и странно скроенную футболку. Почему-то в моём воображении именно так выглядел наряд девушки, которая собирается на лекцию популяризатора науки.

А потом я почти налетела на стенд Demeter и поняла, что мне необходим флакончик этих странных духов.

Совсем недавно в раздевалке зала я услышала, как девушка давала кому-то совет про ароматы. «Все мужчины любят сладкое, – сообщала она, – а значит, если ты хочешь, чтобы они к тебе тянулись, от тебя должно пахнуть чем-то сладким. Как от конфеты».

«Интересно, почему не как от жареной курицы?» – подумала я тогда, но сейчас всё равно вспомнила эту случайную реплику, и во мне вдруг проснулся исследователь. Я взяла «Ванильное мороженое» и «Шоколадный торт».

В следующие несколько часов я успела попасть под дождь, купить несколько книжек, пообедать с Гошей – лапша с кальмарами и облепиховое мороженое, которое я не смогла есть, потому что как раз тогда пользовалась облепиховым бальзамом для волос и никак не могла отделаться от чувства, что ем бальзам. Я успела сесть на трамвай, поплутать по Васильевскому острову, испугаться, что я заблудилась. По пути я увидела, как мужчина ведёт по мокрому тротуару огромного кабанчика на поводке.

Ко входу я подошла одновременно с каким-то парнем в клетчатой рубашке – он тут же открыл дверь и пропустил меня вперёд.

Видимо, я шла в музей современного искусства, а попала на выставку вежливых петербургских хипстеров.

Я так боялась опоздать, что в итоге пришла слишком рано и в зал ещё никого не пускали – можно было только купить билет и ждать в холле. Я, после забега по Васильевскому с пакетом одежды и книжек, тут же уселась на диван напротив стойки ресепшн. Парень в клетчатой рубашке, галантно пропустивший меня на входе, купил билеты, огляделся в поисках свободного места и бросил на меня взгляд.

А я – на тот момент я проработала всего полгода, но уже обрела привычку – непроизвольно ответила «улыбкой Детского фонда». Это когда у тебя не то, чтобы есть настроение на какие-то эмоциональные реакции, но ты знаешь, что надо оставаться вежливым и хорошим человеком, поэтому улыбаешься мило и ненавязчиво.

Он тут же подошёл ко мне.

– Добрый вечер, я сяду? Вы тоже на Асю?

Я утвердительно ответила на оба вопроса, он спросил, как меня зовут, и сказал:

– Очень приятно, а я…

Но кажется, количество новых мужских имён уже достигает критической массы, так что не утруждайтесь и не запоминайте ещё одно. В этой истории он будет просто…

– Переводчик. А ты чем занимаешься?

Я рассказал, что работаю в благотворительном фонде, и он, конечно, спросил, в каком именно. Как бы я ни хотела сделать вид, что я дама из северной столицы, пора было признаваться, что ещё в семь утра я, скрючившись, спала в маршрутке «Псков – Санкт-Петербург».

– Ты такого всё равно не знаешь, я не отсюда. Я работаю в Пскове.

– Ого! И ты проехала столько, просто, чтобы прийти на лекцию?

– Ну да.

– Это же потрясающе! – он посмотрел на меня сияющими глазами, – я не знаю никого, кто стал бы так делать. Я и сам-то до последнего сомневался, идти или нет. Но подумал, вдруг тут я смогу познакомиться с кем-то классным. И вот, встретил тебя!

Как ни странно, это звучало не как вымученный пикап лайн или очередная формула вежливости, а как вполне искреннее признание.

Переводчик логично вписывался в начатый мной ряд кареглазых и тёмноволосых мужчин. У него был вид человека, который зарабатывает утомительным интеллектуальным трудом, а потом тягает лёгонькую штангу по продуманной программе.

– А ещё где-нибудь ты сегодня успела побывать? – спросил он.

– Ну, в «Галерее», конечно же, а потом купила книжек.

– Ничего не говори, я знаю! В «Подписных изданиях», да?

– Поразительно, – я вытянула из сумки свёрток со штампом: «Подписные издания».

Только мы принялись обсуждать книжки, как всех пригласили в лекционный зал. Там на экране уже проецировался первый слайд: видео с крутящейся маской.

– А, я знаю, что это, – сказал переводчик, – это вроде тест на шизофрению. Если человек здоров, то ему вогнутая часть маски всё равно будет казаться выпуклой, потому что сознание достраивает привычную картинку.

– Ну, радостно, что я здорова, – заметила я, безуспешно пытаясь пристроить под стулом пакет с вещами.

– Что у тебя там ещё, помимо книг? – спросил переводчик.

– Да ерунда. Немного одежды и пара скляночек. Кстати. Раз уж ещё есть время. Хочешь эксперимент?

– Конечно! – сразу согласился он.

– Я тут недавно услышала разговор о том, что на мужчин магически влияют сладкие запахи, – я открыла флакон с «Шоколадным тортом» и пшикнула духами на руку. —Интересно, есть ли в этом хоть какая-то правда?

Я подняла запястье, и переводчик тут же придвинулся ближе.

– Ну что, работает?

Он поднял на меня взгляд и с полной серьёзностью сказал:

– Можешь забрать меня и отвести куда угодно.

***

Когда ты приезжаешь в другой город и останавливаешься у друзей, которые успели за эти годы обзавестись просторной квартирой, двумя детьми, кошкой и огромным обеденным столом, то всё, что ты можешь им предложить – это светская беседа за завтраком. Сам завтрак – разнообразие блюд увеличивается пропорционально количеству детей – тоже щедро предоставляет семья, а если вам повезёт, вы ещё и попадёте на такой период, когда дети будут очень любить игрушки из киндер-сюрпризов, но вот к самому шоколадному яйцу будут абсолютно равнодушны, и в доме найдётся специальная баночка с чуть раскрошенными киндер-половинками, которые никому не нужны. «…Прямо как я».

И вот когда все рассядутся, разольют чай по кружкам – мне больше всего нравилась розовая в горошек, с надписью «Ты зайчик» – и когда дети набегаются вокруг стола и унесутся куда-то, схватив по блину, тут и придёт ваш час. Время проводить трансляцию с планеты всё ещё одиноких людей.

Я рассказала, что приехала, в основном, ради научно-популярной лекции по биологии, но познакомилась там с переводчиком и сегодня иду есть с ним пиццу. Да, он попросил мой номер и даже тут же вечером написал и спросил, нормально ли я добралась до дома. Да, он мне понравился.

Я рассказала, что миллионер, который ещё осенью подвозил меня до дома, в итоге прокатил меня на катере, сводил на джаз и позвал в гости, но в итоге признался, что абсолютно не хочет никаких отношений, и теперь совсем куда-то пропал. Да, может, ещё появится. Да, он мне нравится.

Я рассказала – пришлось налить уже вторую чашку – что случайно познакомилась с тридцатилетним историком, который скоро уезжает в Англию, но с ним прекрасно болтать, и у него удивительная квартира, и вообще он классный. Да, надо с ним и переезжать, отличный план, Слава, спасибо. Да, он очень нравится.

Как всегда, сидя за их столом, я почувствовала, как будто настоящая, взрослая жизнь с реальными заботами проходит мимо меня. И я знала, что в этот самый момент они думают – настоящая жизнь, это когда ты вдруг срываешься в поездку и можешь в любой момент пойти есть пиццу с новым взрослым человеком.

Мы с переводчиком договорились встретиться на Восстания, и чтобы было легче найтись, он дал ориентиры – зелёная поло и серый рюкзак.

– Так и знала, что это будет «Herschell», – сообщила я, взглянув на рюкзак.

– Почему? Потому что я типа модный петербургский хипстер?

– Почему «типа»? Так и есть!

– Нет! Кстати, вот даже интересно! Давай, перечисли все «за».

– У тебя рюкзак, – я пригляделась, – рэйбэны, конечно же. На футболке ральф-лоуреновская лошадка. И, насколько я успела узнать, ты любишь редкие книги и культурные мероприятия.

Я помолчала и добавила:

– Это раз.

– Ого, это только раз! Ну смотри, – мы переходили дорогу, и переводчик придержал меня за локоть, – у меня нет макбука и айфона. Я не пью, так что не хожу в бары и не посещаю модные тусовочки. Не люблю артхаус, слушаю всякое старьё, и вообще мой плейлист на удивление vanilla. Я не ношу шапку в помещении, не пилю модные луки! И вообще мой внешний вид очень conventional, хотя про это тоже есть отличная история. Сейчас зайдём, и я расскажу.

Мы заняли маленький столик у окна, заказали малинового лимонада и пиццу.

– Так вот, в Германии у меня была пожилая учительница немецкого, очень бодрая и современная тётка, и она спросила: вот щас говорят про mertosexual, lumbersexual, что это вообще, молодёжь, объясните! И мы такие: эээ, это надо видеть, загуглите картинку, и мы расскажем. На проекторе появляется картинка, и тут я понимаю, что лучше всего это объяснить так: это парни с клетчатой рубашкой, вот как на мне сейчас, в джинсах, как на мне, и с бородой, как у меня сейчас.

– Ну я же говорю!

– Но! Я не делаю из этого культа и не выпендриваюсь. И кстати, – он посмотрел на меня, – ты бы вот тоже запросто прошла хипстерский фейс-контроль. Особенно, если дать тебе в руки модный редкий журнал и надеть очки в чёрной оправе.

– Очки такие у меня есть. И да, когда я была в школе на практике, дети спрашивали: «А вы хипстер?»

– И что ты отвечала?

– Правду. Что я просто близорукая.

Он расхохотался и, снова посмотрев на меня в упор, сказал:

– Это просто прекрасно.

***

Говорят, чтобы у тебя что-то появилось, нужно это расхотеть.

Никогда не понимала, как работает эта схема. Если ты действительно очень-очень чего-то хочешь, как можно в один момент вдруг взять и передумать? Причём не просто действительно передумать, а с таким сознательным расчётом, мол, вот я сейчас расхочу, а потом оно у меня – раз! – и появится.

Но в общем, когда мне было пятнадцать лет, больше всего на свете я мечтала, чтобы у меня появился парень.

И нет, не абы какой. На какого-то непонятного обычного парня чисто для галочки я была не очень согласна. Я хотела классного, замечательного парня. Чтобы он был красивый, милый, умный, заботливый и устраивал для меня всякие романтические сюрпризы.

Знания о том, какой у меня должен быть бойфренд, я черпала с DVD-диска, купленного в павильоне на мини-рынке. Я тогда подрабатывала у мамы в магазине и как-то после зарплаты решила зайти в соседний отдел и купить какой-нибудь фильм. Так ко мне в руки попал сборник «6 романтических фильмов».

Было тогда такое веяние времени – записывать на болванки по полдюжины фильмов сразу и успешно втюхивать их юным девочкам. На моём диске были: «Лиззи Магуайр», «Чумовая пятница», «Принц и я», «Стильная штучка», «Из 13 в 30» и «История Золушки». Все их я до сих пор могу пересказать покадрово.

Поэтому мне нужен был такой мальчик, чтобы ночью качаться с ним на качелях, а потом сказать ему: «Хочешь секрет? Ты самый милый парень на земле».

А у меня не было никакого. Вообще. Поэтому всё своё свободное время – а у меня его было более, чем достаточно – я мечтала о том моменте, когда он появится. И думала об этом постоянно, и на улице чуть ли не вертела головой по сторонам, чтобы не пропустить.

И нет, я не скажу, что потом вдруг прямо напрочь забыла о том, что было бы неплохо целоваться с кем-то под дождём, подпевать вместе одной песне, идти по побережью, держась за руки (да, я действительно очень любила этот DVD). Но это точно перестало быть магистральной задачей и целью всего моего существования – потому что в мире было и так достаточно других интересных вещей, которые всегда так нравятся одиноким женщинам: книжки, йога, встречи с друзьями, путешествия, фильмы по «Русскому роману», социальная ответственность и капкейки.

И вот именно в этот момент, когда я не то чтобы совсем уж расхотела, но стала хотеть гораздо меньше, они все и появились.

Не думаю, что сработал исключительно этот парадокс. Скорее, я просто стала старше на десять лет, научилась рисовать скулы и выщипывать брови, перестала чудовищно стесняться мужчин, а стала гладко болтать и вставлять удачные реплики. Прибавьте к этому джинсы с дырками на коленках, восемь лет сексуального опыта, и задачка решена.

Именно тем летом где-то в мироздании открылся портал. Сложно сказать, как это получилось. Не катайся я постоянно с Сергеем, может, я бы и не рассталась с Евгением 2.0, а значит, и не познакомилась бы с Юрой. Если бы Юра не пристал ко мне так искусно, я бы не заискрила и не запереливалась на встречах с Сергеем, и мы бы и дальше просто разговаривали. Не расстройся я из-за Сергея, я бы, наверное, и не сбежала бы в Петербург и не познакомилась с переводчиком.

Но, конечно, никто не знает, как всё было на самом деле.

Как говорил в таких случаях Юра – это всё просто спекуляция.

Именно переводчик был тем самым мальчиком из моих девичих DVD-грёз. Он был симпатичным, милым и обаятельным, он смешно шутил, много знал, у него был верхний уровень по английскому, немецкому и испанскому. Он читал даже больше, чем я, следил за собой и любил печенье «Орео». Даже песни нам нравились одинаковые – он наизусть знал «Вот и лето прошло» Софии Ротару.

А ещё ему очень нравилась я.

И он это явно и неприкрыто вербализировал. Например, стоило мне пожаловаться, что на следующие выходные у нас назначен корпоративный выезд, а я как-то уже ужасно не хочу никого видеть, переводчик тут же сказал:

– Так давай я спасу тебя!

– Как? – спросила я.

– Давай я к тебе приеду! Наверняка же на чем-то регулярно можно уехать во Псков?

На тот момент мы знали друг друга полтора дня – и это было в точности, как в том фильме.

Мы долго гуляли, дошли до Таврического и сидели прямо на траве, под раскидистым деревом.

– Я давно не встречал таких людей, как ты, – сказал он.

– Каких это – таких?

– Например, тех, которые говорят, что хотели бы иметь возможность писать больше текстов, а не больше кушать или больше смотреть в потолок.

– Мне кажется, нам уже пора.

Переводчик поднялся и помог мне встать, протянув руку, а потом вдруг притянул меня к себе и поцеловал.

Сияло вечернее июльское солнце, и целовались мы не где-то там у подъезда в провинциальной подворотне, а в Таврическом саду.

И я не почувствовала вообще ничего.

Только зарегистрировала это так, где-то внутри. Вот я, в новых джинсах, целуюсь с петербургским хипстером под сияющим солнцем, как всегда и мечтала. И вот он перестал меня целовать, но по-прежнему аккуратно держит моё лицо в своих руках, как это всегда делают главные герои романтических лент.

– Мне просто дико нравится с тобой общаться, – тихо сказал он, – мы как-то так сразу и хорошо совпали. А это, уж поверь мне, происходит совсем не так часто, как тебе кажется.

За последнюю неделю я услышала нечто подобное уже в третий раз.

– Да, – ответила я. – Не так уж и часто.