Текст книги "Посланники Нибиру"

– Меня засекут, – уверенно отозвался Болл, окинув взглядом свой наряд и приготовленное украшение. – И наряд такой…

Влад, собиравший с пола обрезки проволоки, покосился на креонидянина:

– Нормальный наряд бедной нунбийки…

Он сгреб в охапку мусор и сунул его в утилизатор, придирчиво оглядел кают-компанию. Скрестив руки на груди, расслабленно отметил:

– Думаю, никому нет дела до бедных нунбиек… Они мирные, воспитанные в покорности, тихие и нежные. Никому и в голову не взбредет досматривать их всерьез…

Хаско простонал:

– Меня засекут.

Влад похлопал его по плечу:

– Не переживай, я буду рядом. «Жучок» будет транслировать, где ты находишься, и в любой нештатной ситуации я тебя вытащу. Обещаю.

И это «обещаю» прозвучало так тепло, уверенно и по-дружески откровенно, что Хаско Болл невольно поймал себя на мысли, что в предложенном плане что-то точно пойдет не так.

Глава 14. «Надо менять легенду!»

Планета Нунба, федерация свободных планет, приграничный сектор

О том, что надо было отправить креативного землянина к дохлому скварру, Хаско Болл понял сразу, как оказался на площади перед гаремным дворцом Сарнака Ат-Атарнака.

Причина находилась на поверхности, и нет – это касалось не его дешевого одеяния. Как раз наряд с карамельками в качестве украшений, браслет из проволоки смотрелись в толпе нунбиек вполне аутентично. То, что выдавало креонидянина с головой, это цвет его кожи! Ни землянин Влад Чайка, ни сам Хаско Болл, наряжаясь в женское платье, не подумали о том, что нунбийские девушки традиционно имеют смуглую кожу и получают право отбеливать ее специальными мазями только после замужества и рождения первенца. Да и то, никакие средства не отбеливают смуглых от природы нунбиек до сахарно-белого оттенка, которым обладал молодой вор.

Но деваться ему уже было некуда. Где-то он слышал поговорку: не смей останавливаться, п озорься до конца. Именно это он повторял себя снова и снова, мысленно придумывая способы уничтожения мерзкого землянина, втравившего его в неприятности.

«Скварр меня раздери и выплюни», – ругался креонидянин, пробираясь через провонявшую кострами и пережаренным маслом дворцовую площадь, с раздажением понимая, что на него пялятся все – от престарелых матрон, прибывших продать своих дочек замуж, до торговцев шелком и карамелью.

– О, какая красота… – шептались они.

Хаско кивал и натянуто улыбался.

– Надо менять легенду! – сообщил Влад, прорвавшись сквозь помехи в наушник, вмонтированный в серьгу креонидянина. – Прежняя никуда не годится.

«Я тебя убью», – мысленно пообещал Хаско.

Из бедной нунбийской девушки-сироты, он превратился в незаконнорожденную дочь креонидянского промышленника, разорившегося после потери каравана и выплаты налогов.

– Все, вот это точняк легенда, – шептал ему в наушник землянин. – Сейчас, подправлю твое досье в файле местной стражи.

Хаско Болл готов был его придушить, но вынужденно кокетливо улыбался – он подходил к вратам. Его сердце выпрыгивало из груди подобно зараженной фурии, дыхание сбивалось, а крохотные бисеринки пота собиралась по линии роста волос, выдавая его волнение. Дотронувшись до ключицы будто бы в порыве стыдливости, он пропел в закрепленный микрофон.

– Ничего не выйдет, я отказываюсь.

Местные обитатели выбегали из шатров, чтобы пялиться на него, тыкали пальцами и округляли в крайнем удивлении рты. Иногда из них вываливалось недоеденное кушанье и падало под ноги ошалевшего от страха креонидянина. Тогда он приподнимал край тоги – так, чтобы форменные брюки оставались незаметны – и перешагивал через мусор. И непрестанно клянялся подобно заводной кукле.

– Иди к воротам и проходи внутрь, – скомандовал Влад. – Не отсвечивай там…

Молодой креонидянин затаил дыхание, с опаской посмотрел на стражников – те уже с любопытством изучали его. Нужно было принимать решение – или, подобрав подол неудобной тоги, уносить ноги и возвращаться на катер, а следом за ним – на Калипсо, в распоряжение Сурфа, или рискнуть. Сурф за похищенные компромат на посла Креониды точно с него шкуру спустит и сошьет из нее праздничную тогу, а тут… Креонидянин прищурился… «Может, что и выгорит».

Вздохнув, он шагнул к воротам, пробормотав сквозь зубы:

– Скварр тебя раздери… тебя и всю твою думалку. Меня поймают и изжарят на сковороде… – он продолжал улыбаться любопытным нунбийкам и их родственникам. – Но знай, я не из тех, кто будет молчать под пытками, я расскажу, кто меня подослал и где тебя найти.

Влад тихо хохотнул:

– Допросы с пристрастием не применяются на Нунбе уже лет двести, надо было тебе в школу ходить вместо того, чтобы совершенствовать воровские навыки…

– Иди к скварру!

Влад рассмеялся.

– Эй, красотка, не забудь нейропереводчик активировать!

Хаско Болл не успел ответить – он как раз подошел к стражникам. Нажатием на запястье ввел в действие микрочип и заговорил на нунбийском:

– Ха́та Лис, дочь Саа́ра Лиса, промышленника, – поджав связки тоненько пропел молодой креонидянин и кокетливо повел плечом.

Стражники, собравшись толпой у портативного информера, просматривали только что подправленный Чайков файл. Перешептываясь, они кивали на «дочь» Саара Лиса, показывали на нее пальцами. Хаско Болл решил, что надо бы их поторопить. Склонив голову к плечу, он таким же тоненьким голосом уточнил:

– Могу ли я посетить дворец господина Ат-Атарнака в этом месяце?

Последний вопрос услышал начальник стражи – огромного роста широкоплечий нунбиец, который мог при желании одной рукой прихлопнуть щуплого гостя. Вышедший из своей каморки на шум, он уставился на белокожую незнакомку. Правда отмер быстрее подчиненных, и с подобострастием распахнул перед Хаско Боллом ворота:

– Да-да, господин Ат-Атарнак будет очень рад оказаться вашим благодетелем.

«Надеюсь, это не то, что я подумал», – Хаско настороженно улыбался, но шагнул в прохладу укутанного тенью эвкалиптов и карликовых сиквой двора.

Здесь было безлюдно и, в отличии от зловония площади, пахло пряностями, медом, тихо играла музыка, а в глубине двора мелодично журчали фонтаны. Молодой креонидянин выдохнул с облегчением и торопливо отдалился от ворот, направляясь на звук фонтанов – после жары и волнения сейчас особенно хотелось пить.

Молодой креонидянин двигался осторожно, то и дело оглядываясь по сторонам и вздрагивая из-за редких, но резких вскриков птиц, шелеста кустов – ему то и дело мерещилось, что он раскрыт и за ним уже гонятся. В наушниках прошелестел приглушенный голос Влада:

– Вижу тебя. Иди пока прямо, на второй развилке сверни налево, окажешься в беседке. Там сейчас никого нет.

Хаско Болл не стал спорить – дойдя до нужного места, послушно свернул и, добравшись до беседки, вошел в нее, плюхнулся на мягкие разноцветные подушки и шумно выдохнул, вытянув ноги. На серебряном блюде лежали фрукты, в центре, покрытые ледяной коркой, – вазочка с холодным щербетом и остроносый кувшин с прохладной водой. Креонидянин, оправив подол платья и прикрыв форменные брюки, схватил бокал, наполнил до краев и жадно выпил до последней капли, не переставая при этом вслушиваться в лившиеся из наушника наставления землянина:

– Сейчас встаешь, выходишь из беседки… – Хаско торопливо схватил несколько виноградин и отправил их в рот. – Идешь налево двести метров, у кипариса разворачиваешься на тридцать градусов. Там ниша, прячешься в нее и ждешь до полуночи, когда будет смена караула. Дальше…

Хаско Болл не успел дослушать, что именно по задумке напарника ему следовало сделать дальше: у беседки появился начальник стражи. Громоподобный нунбиец улыбался широко, но как-то не очень доброжелательно. Креонидянин вытер подбородок тыльной стороной ладони и натянуто улыбнулся:

– Ничего, что я тут присела отдохнуть? – захлопал ресницами, надеясь, что начальник охраны не слишком долго за ним наблюдает.

Нунбиец склонился в поклоне, и вместо ответа сообщил:

– Уважаемая Хата Лис. Господин Сарнак Ат-Атарнак, вельможный правитель провинций Шан, Сарнак и Тео́дль, наместник Великого Атта́ша на Нунбе, желает лично познакомиться с дочерью уважаемого промышленника Саара Лиса и поговорить о нуждах ее.

«Скварр».

Хаско Болл икнул. С трудом заставив себя заговорить, пролепетал:

– Это очень великодушно со стороны господина Ат-Атарнака, и я невероятно тронута добротой его и вниманием, но я всем довольна и очень благодарна господину Сарнаку за возможность…

Начальник охраны остановил любезные речи «сиротки» одним взглядом, спустился на несколько ступенек вниз, вежливым, но настойчивым и красноречивым жестом, пригласил ее следовать за собой.

Хаско застонал.

– Что происходит? – донеслось из наушника.

«И как я тебе это должен объяснить?» – мысленно отзывался молодой вор, продолжая при этом смиренно улыбаться начальнику охраны.

* * *

Василий Крыж развалился в кресле: одну ногу перекинул через подлокотник, боком лег на панель управления, подперев кулаком щеку. Щелкая клавишей ввода, он проверял готовность настроенных фильтров. Монитор перед ним то окрашивался синим, то на нем, словно язвы ветрянки, расцветали зеленые огоньки, то монитор затягивало бензиновой пленкой. Ночное дежурство подходило к концу.

Персональный креоник пискнул принятым сообщением. Крыж перевел на него уставший взгляд и подскочил, едва не упав с кресла. Отбил сообщение Теону: «Он на Нунбе».

Сердце отчаянно забилось, сделало опасный кульбит и замерло, будто пригвожденное к позвоночнику: операция началась.

* * *

Гаремный дворец Ат-Атарнака на самом деле состоял из трех дворцов. В первом, самом большом и богато украшенном, обитали любимые жены властителя. Их было три. У каждой – обширные апартаменты с фонтанами, садами и горластыми павлинами, свой штат прислуги. И уверенность, что именно она – жемчужина коллекции немолодого ловеласа.

Хаско Болл помнил каждую из них из досье, предоставленного землянином.

Эмма́х Фариди́, старшая из жен и самая влиятельная. Она родила Сарнаку наследника и по этой причине считала себя равной богине. Она была остра на язык, толста и чрезвычайно необщительна. Во всяком случае, с другими женами Сарнака встречалась лишь на официальных приемах. Да и на них ревниво следила, чтобы никто из ее свиты не общался с «выскочками».

Ффа́я Ам-Ама́к, средняя жена. Она принадлежала к знатному нунбийскому роду и принесла Сарнаку больше, чем наследника – место в парламенте. Поэтому тоже не слишком утруждала себя общением с мужем, отдаваясь балам и светской тусовке.

А вот младшая – Ара́на Тхе-Ма́, была любимицей Сарнака. Юное создание, если верить сплетням и хронике, очаровала пожилого вельможу. Худенькая, миловидная, с нежным голосом и пластикой воробушка – Сарнак опекал ее и проводил в ее покоях больше всего времени, наслаждаясь обществом молодой жены, утомившись придворными интригами и политическим распрями. И именно она была той самой выпускницей архитектурного бюро и любительницей русского классицизма, внушившей Саркаку, что ему нужен новый дворец.

Яйцо должно находиться в покоях одной из жен. Эммах могла заполучить его на хранение как мать наследника, Ффая как самая статусная жена, Арана – как любимая. У кого яйцо находилось на самом деле?

Переодетый в женское платье Хаско, по задумке землянина, проникнув в Большой гаремный дворец и включив сканер активных сред – небольшой аппарат, спрятанный в складках просторной тоги – должен был с его помощью найти реликвию по составу нефрита, из которого тот произведен. Хаско следовало зафиксировать локацию и наложить ее на карту дворца. Далее ловкий вор должен был незаметно выкрасть яйцо, а Чайка оперативно вывезти его за пределы Нунбы. В сущности, не самый сложный план, Хаско в одиночку реализовывал похлеще.

Но в этой истории что-то ему не нравилось с самого начала.

На развилке начальник охраны свернул вправо, к Большому гаремному дворцу.

– Ты с ума сошел? – шипел из наушника землянин. – Тебя схватят и изжарят на углях! Я читал, за проникновение мужчины в гарем именно такое наказание!

«Вот раньше надо было предупреждать!», – проворчал про себя креонидянин, мысленно переходя сразу ко второму пункту своей миссии – активировать сканер. Правда, для этого придется дождаться ночи – иначе его могли обнаружить. А что с ним произойдет до этого времени – можно только гадать.

Хаско Болл с тоской посмотрел в спину стражнику – тот свернул на боковую тропинку и вывел к служебному входу. Постучав три раза, дождался, когда дверь приоткроется, с почтением поклонился и попятился в сторону:

– Ха́та Лис, дочь вашего любимого дядюшки Саа́ра Лиса, промышленника, здесь.

Дверь распахнулась шире и на пороге показалась старая нунбийка, такая древняя, что вероятно, помнила первые песни своего народа. У нее было морщинистое, словно шкура слона, лицо, тонкие губы и внимательные глаза-бусинки, черные и живые. При этом одета она была дорого: яркая накидка из плотной ткани украшена золотом и драгоценными камнями, искусно вышита. Белоснежная юбка прикрывала худые ноги. Старуха придирчиво посмотрела на остолбеневшую «сиротку», пошамкала беззубым ртом и хмуро бросила стражнику:

– Хорошо, Мба́о Шарх, иди, выполняй свою службу… – она протянула дрожащую руку к Хаско Боллу, поманила за собой: – А ты, милое дитя, следуй за мной.

Сердце молодого вора подпрыгнуло к гортани, и тут же обрушилось вниз, по пути опалив грудь чем-то горячим и липким. «Да, ла-адно».

В животе тяжело заворочалось, будто наматывая кишки на спрятанный в брюшине кулак: выдуманное имя «отца»-промышленника не могло оказаться реальным, такого совпадения просто не могло быть по определению.

На ватных ногах, покачиваясь, креонидянин сделал шаг вперед. Старуха приняла его неуверенность за смятение молоденькой девушки, улыбнулась ободряюще:

– Не бойся… – проскрипела ласково. – Я знавала твоего батюшку еще в бытность молодой красавицей. Я не дам тебя в обиду.

Хаско Болл надеялся, что Влад Чайка услышал эту часть разговора и уже продумывает варианты спасения. Но дать напарнику время для раздумий тоже не помешало бы. Собрав волю в кулак и снова поджав связки, молодой вор уточнил тоненьким голосом:

– Вы з-знали моего отца?

Старуха кокетливо отмахнулась:

– Знойный был мужчина, такого не забудешь!

«Скварр!», – лоб креонидянина взмок, по позвоночнику сбегали одна за другой струйки ледяного пота, а руки дрожали так, что, когда он взялся за перила, чтобы подняться на невысокое крыльцо, то промахнулся и упал бы, если бы его не успел подхватить стражник. Старуха одобрительно похлопала его по плечу. Замерев, задержала ладонь на бицепсе, с удивлением изогнула бровь:

– О, да у тебя, девочка, крепкое тело, как я погляжу.

«Спасибо, только я не девочка… А еще я не дочь вашего возлюбленного», – хотел признаться Хаско Болл, но в горле пересохло, изо рта вырвался только жалкий вздох, упрочивший представление о «сиротке» как о скромнице. Старуха понимающе усмехнулась, прошептала деловито.

– Пойдем, моя милая. Наверняка ты голодна, я покормлю тебя.

«А может все не так плохо?» – при упоминании об ужине в глазах креонидянина загорелась надежда упредить катастрофу и вырваться из дворца прежде, чем обман вскроется и его изжарят на углях. Кухни находились в том же крыле, где жили жены Сарнака. Молодому вору останется лишь отстать от словоохотливой старух и скрытно развернуть сканер, дождаться результатов и проникнуть в то помещение, в котором обнаружится нефритовое яйцо. Дальше – дело техники и профессионализма его напарника: вместе с реликвией он его вытащит даже с того света.

Старуха что-то болтала, вспоминая свои молодые годы и «батюшку» сиротки. Хаско Болл уловил лишь несколько несвязных фраз. Старуха бросив взгляд через плечо, тихо рассмеялась. Ее смех напоминал шелест песков, от нее пахло горячими пряными травами. Красно-малиновый расшитый золотом балахон волочился по каменным ступеням, оголяя лишь ступни старухи. Маленькая и юркая, она провела «сиротку» узкими и крутыми коридорами, уводя все дальше от входа: Хаско Болл сперва надеялся запомнить дорогу, но на пятом повороте сбился и решил сосредоточиться на приметных знаках, однако на десятом одинаковом подсвечнике оставил и эту затею.

«Скварр», – снова выругался он про себя.

– А что, долго ли вы знали моего отца? – спросил, чтобы поддержать разговор со старушкой.

– Так говорила же только что! – всплеснула руками та и с подозрением уставилась на «сиротку». – Я только сюда приехала, а отец твой, Саа́р, сменил предыдущего поставщика тканей.

– Хм, не знала, что отец когда-то торговал тканями, – Хаско Болл шел ва-банк, проверяя, действительно ли старуха помнит «отца».

Та небрежно отмахнулась:

– Ох, милая, чем только твой отец не торговал, пока не стал тем, кем стал… Я говорила ему: остерегайся больших денег, погубят они тебя… – Старуха продолжала идти по узкому полутемному коридору, спускаясь то вниз, то поднимаясь вверх. Хаско Болл давно перестал понимать, куда они идут и почему до сих пор не пришли, но старался не отставать. – И ведь так и случилось, как предвидела я…

Она смолкла на какое-то время. Молодой креонидянин успел сообразить, что они миновали северное крыло и вышли к главной лестнице, разделявшей покои главных жен Сарнака: просторное помещение без окон, словно пуговица, собирало апартаменты воедино. Здесь старуха остановилась, развернулась резко:

– Ты тоже пришла сюда ради больших денег? Говори!

Хаско Болл отшатнулся:

– Нет, я здесь по другой причине, – и это была почти правда.

Старуха с сомнением покачала головой и прикрыла глаза. Заговорила через мгновение, иным, заупокойным голосом:

– Твой путь усеял шипами, а в голове блуждает ветер. Ты ступаешь на шипы и ранишь свои ноги, но не понимаешь, что однажды среди шипов окажется острие пики, которая пронзит тебя насквозь.

– Это предсказание? – Хаско улыбнулся: в его жизни вора, действительно, все усеяно шипами, а на острие пики он, кажется, уже наступил, украв из-под носа главного контрабандиста сектора важный груз и продав его двойному агенту. «Не везет, так не везет».

Старуха распахнула глаза, посмотрела строго:

– Вакха Снарк не гадалка! Вакха Снарк видит насквозь, – и она больно ткнула ногтем указательного пальца в грудь креонидянина. – Я вижу вот тут ложь!

Хаско смутился: кажется, он разозлил старуху, нужно было чем-то ее задобрить и отвлечь:

– Я лгу, – признался он, видя, как отражается в беспокойных темных глазах старухи. – Лгу каждый день, чтобы выторговать себе немного муки для лепешки, теплой одежды и место у очага, чтобы не замерзнуть. Моя жизнь – вечный марафон: или она меня сметет, или я устою́ еще один день. И господин Сарнак Ат-Атарнак – мой счастливый билет на сегодня… Я не упущу его!

Он говорил так проникновенно и уверенно не потому, что испугался, а потому что все сказанное было правдой – жизнь редко радовала его спокойными днями, горячей едой и уютным сном. Его жизнь – это вечная погоня за наживой и от полиции. У него не было друзей, потому что он никому не смог бы доверить свою жизнь, как бы мало она ни стоила.

Выдержав пристально-внимательный взгляд старухи, молодой вор отвернулся.

Когда та заговорила через пару мгновений, ее голос звучал тихо и даже немного убаюкивающе, как колыбельная:

– Хорошо. Я просто хочу от тебя понимания: я знаю, что ты не та, за кого себя выдаешь.

Хаско Болл настороженно обернулся:

– И что? Выдашь меня?

Старуха рассмеялась, от стен отразился и рассыпался ее шелестящий шепот, словно мячик полетел по ступенькам:

– Если бы хотела, давно бы так сделала. Этому солдафону Мбао Шарху, что привел тебя ко мне, только одного слова хватило бы, чтобы бросить в темницу. А уже к утру бы твое тело болталось на виселице.

Креонидянин не сразу нашелся, что ответить.

– Спасибо? – прошептал неуверенно.

Старуха усмехнулась.

– Не благодари… – Тонкие губы Вакхи Снарк растянулись в улыбке, от которой молодому вору стало не по себе. Мысль, что оказаться в руках Мбао Шарха, могло бы стать меньшим из зол, ледяной змеей прокралась за шиворот и сдавила легкие.

Старуха, словно угадав его мысли, отвернулась и поманила за собой.

– Пойдем, ты расскажешь мне, зачем проник в гарем.

«Проник». Сердце юноши остановилось. Заметив смущение креонидянина, старуха захохотала. С неожиданной силой схватила его за рукав и притянула к себе, прошипев в лицо:

– А ты думал, старая управительница Вакха Снарк не отличит девицу от мужчины?.. Знаешь, сколько тут таких «сироток» ошивается?

Хаско Болл ошарашенно уставился на нее:

– Так вы что… Как вы…

– Нет ничего проще, – старуха будто прожигала угольками своих темных, как сама ночь, глаз. – Когда этот бандит Мбао Шарх, сообщил, что прибыла белокожая сиротка необычайной красоты и назвалась дочерью Саара Лиса, я сразу и сообразила. Уж не знаю, что за балбес придумал тебе это имечко, только оно никак не могло принадлежать промышленнику.

Имя придумывал Влад – впопыхах, найдя какие-то упоминания в Сети.

Хаско Болл икнул:

– В самом деле? А-а что оно означает?

– «Дряхлый обманщик», – она зло рассмеялась. – Согласись, не самое лучшее имя для коммерсанта.

Оправдания застряли в горле, а рука старухи, вцепившаяся в ткань самодельной тоги, оказалась слишком крепкой, чтобы вырваться. Хаско запаниковал. Управительница, плотоядно облизывая губы, поглаживала его по плечу, чуть сжала бицепс:

– А это окончательно подтвердило мои догадки: ты слишком силен для бедной сиротки.

Сглотнув колючий комок, Хаско Болл пробормотал:

– И что вы собираетесь делать?

Старуха внезапно отпустила его:

– Все зависит от того, какую историю ты мне поведаешь.

* * *

Фрегат «Тольда», каюта начальника криминальной полиции

Семаль не находила себе места.

После недавнего разговора с отцом, его признания и молчаливого согласия матери, девочка почувствовала, что ее обманули: ей обещали яркую жизнь, возможности, знакомство с любимой профессией и реализацию детской мечты стать следователем, а по факту ограничили во всем. Она даже с подругой, Таврой, теперь могла связываться только по специальному выделенному и зашифрованному каналу, а чтобы его получить, его приходилось согласовывать с отцом как начальником криминальной полиции, капитаном корабля и начальником службы связи. Три рапорта и почти пять дней ожиданий.

Пару дней она просидела в своей каюте, отказавшись от уроков и практикумов на «Тольде». Отец не стал настаивать, просто внес изменения в ее расписание. Обнаружив это, девочка вышла в общую гостиную. Решительно пересекла ее, чтобы объявить о своей голодовке.

– Я отказываюсь подчиняться твоим волюнтаристским требованиям! – отрезала она и, развернувшись на каблуках, вернулась в каюту.

Теон нахмурился – лексика была из словарного запаса Духова, но вряд ли старый товарищ стал бы вмешиваться в его семейные дела и науськивать подростка. Вероятно, примечательное словцо девчонка запомнила раньше.

Он позвонил Грете.

– Она объявила голодовку, – сообщил с грустью.

– И что ты от меня хочешь? – поинтересовалась Грета. Она выглядела мрачно.

Теон вздохнул:

– Хотел узнать, есть ли какие-то инструкции на такой случай? Может, надо почесать ей спинку, предложить десерт или купить новое платье…

Грета закатила глаза, но взгляд ее повеселел.

– Боги, Теон, ты не меняешься, да? Какое платье? Ты еще предложи ей денег, чтобы окончательно потерять к себе уважение…

– А что мне делать?

– А что ты планировал? – Грета подалась вперед, ее лицо теперь занимало добрую половину экрана, а Теон мог наблюдать, как искрятся любопытные лучики на дне ее глаз.

Он ничего особенно не планировал, потому что не ожидал встретить такой отчаянный отпор. Грета качнула головой:

– Тиль, я не могу тебе ничего посоветовать, потому что сама готова присоединиться к голодовке дочери. Ты не только ей жизнь портишь, знаешь ли, но и мне…

– Ты прекрасно знаешь, почему так происходит…

– Знаю. И по этой причине еще говорю с тобой. Но девочке не объяснить, и я легко могу понять ее негодование. У нее были мечты, ты ими воспользовался, чтобы запереть ее на «Тольде», вдалеке от привычных дел, развлечений, друзей. Как такое можно принять?

Теон вспылил.

– Я не могу позволить ей шататься по галактике без охраны! – Он ударил ребром ладони по столешнице, заставив интерактивный экран потемнеть. В груди бушевала злость вперемешку с раздражением и разочарованием загнанного в клетку зверя.

– Тогда терпи…

Разговор зашел в тупик.

Тем временем в своей каюте Семаль вела переговоры с Таврой – своей школьной подругой.

– Ты передала? – допрашивала ее та. Речь шла о кристалле Суда́чи, добытом Таврой для землянина Василия Крыжа – уникальная структура кристалла являлась универсальным ключом к любому алгоритму, любого происхождения. Электромагнитное поле, излучаемое кристаллом, могло настроиться на любой источник и подчинить его.

Кристаллы добывались только на горе Судачи на Клирике и были внесены в перечень национального достояния планеты. Вывозить их с Клирика, а тем более передавать другим расам, было строго запрещено.

Каким богам молилась Тавра, кого подкупила или покусала, чтобы добыть осколок размером с ладонь и вывезти его с планеты, Семаль даже не могла представить. Получив кристалл в посылке от подруги, она сперва потеряла дар речи и отказалась участвовать в «этом безумии».

– Нет еще, не было возможности, – соврала. До сегодняшнего дня она не планировала исполнять просьбу подруги, намереваясь вернуть артефакт при первом удобном случае. Сейчас же была менее категорична.

Девочка закусила губу. Тавра придвинулась к экрану еще ближе:

– Ты должна его передать. Ты же знаешь, как это важно для меня…

Семаль знала. Дело в том, что подруга влюбилась в землянина и планировала использовать кристалл как приманку – Крыж, не сообразив, как им воспользоваться, должен был найти возможность с ней связаться. На почве кристалла, по плану Тавры, должна была завязаться дружба, а там Крыж должен был узнать, какая классная и талантливая Тавра, и, дождавшись ее совершеннолетия («всего-то четыре года осталось!»), признаться в любви. Семаль краснела от подобных разговоров, не столько из-за откровенности надежд подруги, сколько из-за их глупости. Сама бы она такого никогда не сделала.

Прислушиваясь к голосу отца, доносившемуся из гостиной, девочка зашипела:

– Тавра, я знаю, я все знаю. Но я не могу расхаживать по кораблю с запрещенными артефактами! Тут кругом камеры, и отец с меня глаз не спускает… Тавра, придумай, как мне отсюда выбраться.

Семаль сложила в мольбе руки, а у подруги округлились глаза:

– Ты с ума сошла? Ты же мечтала оказаться на «Тольде», мечтала учиться и стать, как тетя Грета. Что изменилось?

– Ничего, – буркнула девочка и отвернулась от монитора. – Просто, когда я мечтала обо всем этом, я не думала, что «Тольда» станет для меня тюрьмой.

Подруга недоверчиво прищурилась:

– Ты не шутишь?

– Нет…

– Тогда угони катер и прилетай ко мне. Вместе придумаем, что делать дальше.

В этом предложении была вся Тавра – авантюризм был у нее в крови, решения, даже самые безумные, давались ей легко. У Семаль же от досады свело скулы.

– И как я угоню катер, интересно? Я не знаю ни одной комбинации кодов.

Тавра вздохнула, чуточку обреченно, как показалось Семаль.

– Тебе это и не нужно, у тебя есть кристалл Судачи.

Подруги замолчали. Семаль опустила взгляд, долго не решаясь спросить о главном:

– Если я использую кристалл, я не смогу передать его Крыжу.

– Не сможешь… Но ты ведь и не собиралась, верно? – Тавра улыбнулась. – Поэтому какая разница. Так хотя бы я не зря его утащила.

– То есть ты все-таки его утащила?!

Тавра посмотрела на подругу неожиданно строго:

– Семаль, не будь как ребенок: если ты зажмуришься, проблема сама собой не развеется. Такие артефакты на дороге не валяются, тебе это должно быть известно даже лучше, чем мне.

Тавра была права, кристалл Судачи был одним из запрещенных артефактов, беря под контроль любые электромагнитные колебания, он легко считывал не только настроение человека, но и умел вскрывать любые замки и снимать любые блокировки, если только они имели электро-магнитную природу. По сути, кристалл был отмычкой от всех дверей.

И конечно, Семаль все это знала. Более того, она прекрасно понимала, что присланный Таврой образец – из похищенных. И по идее ей стоило рассказать об утечке кому-то из взрослых – другие похитители кристаллов могли использовать его куда более преступно. Но это означало выдать Тавру, поэтому Семаль предпочла промолчать и стать ее соучастницей.

– Ты используешь кристалл, чтобы проникнуть и активировать катер, проложить курс.

Семаль живо представила, как она держит кристалл в ладони, как подносит его острие к ячейке ключ-пароля, как тот выдает на экран абракадабру и тут же открывает шлюзы. Она юркнет в рубку, активирует искин и скопирует его основные пароли, которые сумеет вызвать на главный монитор. Далее быстро введет авто-курс, а кристалл, упаковав в заранее приготовленную коробку, оставит на пирсе, в ячейке для свежей почты. Крыж получит коробку через пару часов, когда ее катер будет уже далеко.

В темном мороке, что кружил вокруг нее в последние дни, мелькнул светлый проблеск.