Текст книги "Последний Инженер"

Глава 8

– Ну все! – весело прокричал Карага, с трудом ворочая языком. – Все, капитан! Теперь мое время!

Вертикаль, Спираль и Космина – три близнеца, символы давно ушедшей эпохи. Мятно-зеленое излучение Вертикали погасло, красные всполохи Космины давно перегорели, но синее, сильное поле Спирали бушевало вовсю, и Карага был уверен, что оно сделает с ним то же, что сделала Вертикаль, – наполнит все батареи, обновит и перезапустит все системы и придаст сокрушительной, хоть и кратковременной силы.

Именно на это он надеялся, идя сюда, и поэтому радовался выбранному Ледчеком месту встречи.

Вертикаль пала жертвой силы, которой сама же и одарила. Если Спираль окажется такой же щедрой, то Карага превратит капитана Ледчека в мясной фарш с добавками из гнутого металлолома его же экзоскелета.

Спираль завершала цикл. Нахлебавшись энергии из разрядника, завершала его не тихим ламповым светом, а целой бурей.

Карага даже руки раскинул, как будто встречал на берегу освежающую морскую волну.

Он ожидал поддержки.

Дюк стоял напротив, глаза его блестели, как белое стекло, шлем лопнул, волосы встали дыбом. Он вспыхнул сразу и в нескольких местах, смахивая на елку, обмотанную гирляндой. Кости экзоскелета засверкали серебром. Весь в иглах, весь в паутинах микроразрядов, с пересохшими и лопнувшими губами, он с трудом двинулся вперед, закрываясь от вихревых потоков, одной рукой взялся за плечо Караги, другой – за его ремень и потащил прочь, сгибаясь и пошатываясь.

Эти минуты запомнились Дюку ощущением полной и звенящей пустоты. Чувствовал он себя, как железная кастрюля в микроволновой печи. У кастрюли не бывает ни рук, ни ног, и у Дюка не было, было только ощущение высосанного до дна объемного нутра.

Продвигался вперед он неведомым способом и сам удивлялся – как так получается?

Шел и конца-края не видел с цепи сорвавшемуся полю Спирали и, когда вывалился за его пределы и попал в полнейшую тишину и черноту, испугался, что провалился в небытие и тут обязательно потеряет свою ношу, потому что в небытие каждый должен быть строго один…

Только долгие минуты спустя он снова обрел способность видеть и различил волнистую линию крон затемненного парка, белеющие осколки строений и темную полосу дороги.

Тишина оставалась прежней. Дюк сел на ступеньку и принялся хлопать по ушам ладонями. Руки его оказались вымазаны в крови, и непонятно было, чья это кровь.

– Я оглох, – неуверенно пробормотал он и услышал себя. – А, нет, не оглох.

Ему казалось, что Спираль разнесла все к черту, но вокруг все осталось нетронутым, и не было слышно ни звука.

– Эй, – отдышавшись, позвал он, – эй, меха.

Карага лежал ничком. Спина его дымилась, плечи подергивались.

Дюк на секунду задумался. Что было такого в Инженере, что ради него Карага изуродовал и подставил своего товарища и готов был погибнуть сам?

Неожиданно мысль свернула в сторону: меха обвиняли в гибели посетителей бара «Попугай», но не они были причиной. Может, и теракты свалили на них по каким-то особо ценным внутренним соображениям, а на самом деле не было в них никакого меха-участия?

Мысль неприятная, но Дюк знал, что такое могло случиться. Он видел многое. Видел, как подставляют невиновных, а преступники остаются на свободе и даже процветают, постепенно перебираясь в эшелоны власти, а там принимаются излучать доброту, понимание и всепрощение.

Впрочем, хрен с ними, решил Дюк. Не появилось еще героя, способного распутать этот клубок, и Дюк не собирался им становиться.

Есть в обществе правильное, хоть и жесткое расслоение. Делится общество на дураков и дураков, дорвавшихся до власти. Первым ничего не объяснишь, со вторыми не поспоришь.

Если уж и выбирать из счастливого неведения и смертельно опасного всезнания, то лучше остановиться на первом и оставаться обычным дураком.

– Как бы тебе голову отрезать, – пробормотал Дюк, примериваясь. Нож свой он оставил под Спиралью, и толку от него оказалось мало.

Тащить Карагу целиком Дюку было лень. Для доказательства убийства меха достаточно трофейной головы, и ее-то никак не удавалось отсоединить. Дюк попытался оторвать ее вручную, надеясь на многократное увеличение сил, подаренное ему экзоскелетом, но тот оказался ни к чему не пригоден: расплавились стыки, суставные соединения слиплись в комки.

Как сам жив остался, Дюк не понимал. Экзоскелет превратился в обузу, и его нужно было как можно быстрее демонтировать. Таскать на себе шестьдесят лишних килограммов Дюк не собирался.

Идея уволочь Карагу с собой окончательно потеряла свою прелесть: Дюк бы попросту надорвался.

Аккуратно соединив запястья и лодыжки Караги магнитными наручниками, Дюк наклонился и заорал ему в ухо:

– Вставай!

Карага не отреагировал. Перевернув его, Дюк увидел дыры, покрывающие шею и грудь, маленькие круглые дыры, рассыпанные часто, как капли дождя.

Кожа свисала с надреза на горле. Под ней виднелись и розово-серые мышцы, и стальной блеск биоинженерного металла. Крови стало меньше. Обожженная кожа рук и плеч собралась в тугую гармошку, кое-где лопнула или надорвалась.

Гармоничное соединение живого с неживым завораживало. От всего устройства меха веяло осознанной шизофренией настоящего гения. Биоинженеры переделывали центральные творения природы с цинизмом, недоступным слабым и жалостливым людям.

Они исполняли роль эволюции, а эволюция никогда не была милосердна, и выходили за рамки представлений о том, что такое хорошо или плохо.

Человеческое тело Дюк воспринимал исключительно цельным и не терпел ни малейшего в него вмешательства. В новости о гибели тысяч человек на океанском побережье его могли взволновать лишь детали: неаккуратность смерти, забитые камнями развороченные внутренности, торчащие из посиневших надутых животов доски и смешавшиеся в черепной чаше мозги и соленая вода. Пока люди сетовали на беспощадность природы и обсуждали цунами, Дюк пытался смириться с тем, что при неудачном стечении обстоятельств внутрь него может набиться всякая дрянь.

Смерть тоже страшила его по-особенному. Не пугало небытие, не пугали адские муки, а вот возможное вмешательство патологоанатомов выводило из себя.

Дюк десять раз переписывал документы, разъясняющие, как следует поступить с его телом в случае смерти. Сначала он запрещал себя вскрывать, потом раздавать на органы, потом изготовлять из себя препараты, потом – сливать вместе с грудой чужих тел, и долго мучился, пытаясь придумать, что еще можно запретить с собой делать.

Меха в его глазах были воплощением всех неприятностей сразу: словно в одно и то же тело разом набилось и досок, и песка, и камней, да еще кто-то лапал руками изнутри то, что изначально надежно прикрыто кожей и мышцами.

Религиозный человек сравнил бы такое вмешательство с кощунством, но Дюк в тонкие материи не вдавался. Он просто не любил биоинженерию, как некоторые не любят ощущение, оставляемое на лице липкой паутиной.

Он не был против нее, она была против него.

И все же открытые меха-ткани, залитые кровью, в лохмотьях содранной кожи, притягивали взгляд. Они были выше всего, известного Дюку. Совершенное творение недостижимого природе уровня. Практическое бессмертие, феноменальная регенерация и полный контроль над всеми системами организма: никаких случайностей. Никакого песка в почках, язвы желудка или некстати приключившейся диареи.

Все под контролем разума, сбалансировано и утверждено.

Идеальное творение, нарушающее все запреты и все правила.

Оно не могло не нравиться.

Вспомнив все, что слышал на лекциях по меха-устройству, Дюк решил рискнуть. Он перевел разрядник в режим минимальной мощности, приставил его дуло к затылку Караги и нажал на спуск.

Карагу легонько тряхнуло. Синенькие искры закружились в воздухе.

– Разряд! – громко сказал Дюк и еще раз нажал на спуск.

Большое тело меха чуть приподнялось, под разорванной курткой взбугрились мышцы.

– К черту, – сипло и еле слышно проговорил Карага, открывая глаза.

– Идти можешь?

Вместо ответа Карага шевельнулся и с трудом перекатился на бок. Он, прищурившись, смотрел на Спираль, снова освещенную мирным лиловым светом. Смотрел так, будто она одна во всем виновата.

– Дай мне пять минут, – сказал он и вдруг улыбнулся уголком сожженных губ. – Смотри, капитан, за костюмчик небось теперь не расплатишься…

Дюк угрюмо осмотрел экзоскелет. Восстановлению не подлежит.

– Ничего ты про Инженера не знаешь, да? – помолчав, спросил Карага.

– Нет.

– Ты же в ноутбуке что-то смотрел, копался…

– Погоду смотрел.

– А зачем шесть часов отсрочки просил?

– В одиночку не получится быстро эту хрень на себе смонтировать.

– В одиночку?

– А кто мне поможет, – со злостью бросил Дюк, – я теперь как дохлый окунь в проруби… болтаюсь. Ни отряда, ни должности. Хорошо хоть не уволили. Так что я тебе не капитан теперь, а так… Ледчек.

Карага прикрыл глаза и попытался рассмеяться.

– Так ты все это спер?

– Можно сказать и так.

– И «Шустрилу»?

– «Шустрилу» я давно спер. На всякий случай. Их все равно списывали. Во избежание неправильного применения. Старье же. Конструкт.

– Оповестил бы начальство или кто там у тебя, – проговорил Карага, заинтересовавшись, – написал бы доклад: мол, вступил в преступный сговор, преследовал исключительно альтруистические цели, готов предоставить информацию, дайте отряд, пойдем и поймаем меха…

Нет?

– Нет, – сухо отрезал Дюк, – понабежали бы идиоты, и все лавры им, а мне пинок под зад за переговоры с террористами. Потом пресс-служба расскажет, как, находясь на летней ночной прогулке, отряд «Шершней» обнаружил и обезвредил преступников, всем медали, премия и отпуск. Спите спокойно, граждане. Так у нас дела и делаются.

– А в одиночку?

– Находясь на летней ночной прогулке, лично обнаружил и обезвредил. Медаль, премия, отпуск.

– И ты ради этого решил жизнью рисковать?

Дюк помедлил.

– Я так привык, – нехотя сказал он. – Пять минут прошло. Поднимайся.

– Сейчас, – сказал Карага и поморщился. – Никогда не пытайся зарядить меха оружием. Ты мне разрядником пару цепей сжег.

И вдруг его осенило.

Цепи. Татуировка на запястьях Кенни, татуировка на шее и груди Шикана Шитаана, ночного гостя Джонни Доу.

– Капитан, – торопливо сказал Карага, боясь упустить эту неожиданную ниточку, – я только что понял: твой террорист и мой Инженер – одно лицо, и у нас одна цель.

Дюк отрицательно качнул головой.

– Хватит с меня сделок.

– Это не сделка, это капитуляция, – не выдержал Карага. – Упустишь его – и не будет этой истории ни конца ни края. Я тебе его дарю, на тарелочке. Отдаю даром. Забирай, и больше никаких меха! Остатки доживут себе спокойно по углам, а новых не будет. Ну зачем тебе премия, если есть возможность спасти мир от меха? Ты же героем станешь, удостоишься статуи на центральной площади, и будь я на месте обычных граждан, я бы стал тебе после этого молиться.

Карага остановился, потому что Дюк в ответ на льстивый сарказм вдруг помрачнел и начал поглядывать на оружие.

Некоторое время они молчали.

– Почему сразу не сказал, когда я тебе фоторобот показывал?

Карага несколько секунд подбирал слова.

– На фотороботе у тебя безобидный, как лягушка, парень, – пояснил он, – не верилось. Поэтому не сказал.

– И ты ради лягушки решил жизнью рисковать? – передразнил Дюк.

– Нас мало, – ответил Карага. – Я так привык.

К оставленной за заколоченным входом в метро машине оба шли, как зомби. Карага еле перебирал сомкнутыми в магнитных кольцах ногами, Дюк с трудом волочился под тяжестью экзоскелета. Обоих шатало. Карага то и дело останавливался подышать. У него в горле свистело и клокотало, а внутри большого тела с гулом дрожали перегруженные системы. У Дюка кружилась голова, горело обожженное лицо, руки и ноги еле сгибались.

– Расцепи ты меня, – попросил Карага, опираясь на капот «Колосса», – сбежать я не смогу, а время дорого. Боюсь, отключусь я, и обоим нам хрен по всей морде…

– Лезь внутрь, – яростно проговорил Дюк, подталкивая его дулом разрядника. – Давай, давай…

Что-то хрустнуло за его спиной, и многосоставной позвоночник экзоскелета вытянулся в прямую линию.

– Черт… – Дюк попытался повернуться, потом закинуть руку назад и расцепить соединившиеся сочленения.

Карага с интересом наблюдал за ним. Он отдыхал, опершись на капот.

– Тебя в машину как – вперед ногами закидывать, или предпочитаешь головой? – спросил он.

Дюк взглянул на него, повернулся боком.

– В поясной сумке монтажный скальпель, – сказал он. – Я расстегну наручники, ты возьмешь скальпель и отцепишь позвоночник. Основное крепление на уровне седьмого позвонка.

– Давай, – согласился Карага, размял запястья и взял скальпель. – Полегче с моими ребрами, капитан, переломаешь… зачем так жать-то.

Дюк отодвинул разрядник.

– Тут три крепления, – сообщил Карага, – что крутить?

– Ты же меха! – не выдержал Дюк, – неужели ничего в технике не соображаешь?

– Я – нет, – отозвался Карага, – если только по мелочи. Нам это запрещено.

– Правда? – спросил Дюк и задумался. – Крути все три по очереди.

– Правда, – ответил Карага, протискивая лезвие скальпеля в узкую щель под полоской обнаженной кожи шеи. – Это метод контроля: мы все зависимы от биоинженеров.

Первое крепление отсоединилось легко. Карага порезался, отряхнул ладонь от крови и взялся за следующее.

– Вот ты задумался, – сказал он, проворачивая скальпель, – но зря. Ты не поймешь, капитан. Мы тебе враги, ты нам никто, ничего общего.

Крепление отскочило с щелчком, и Дюк наконец-то смог расправить плечи. Тускло отливающий серебром позвоночник опрокинулся назад и стал похож на хвост динозавра.

Отобрав у Караги скальпель, Дюк вывернулся и снял его окончательно.

– Не, экзоскелет вещь отличная, – бормотал Карага, забираясь в машину, – отличная, пока не сломается.

– Куда? – спросил Дюк, заводя мотор.

– На Китайскую.

В городе что-то назревало, но это чувствовали лишь бездомные, привыкшие к неожиданным нападениям. Они, бледные, как опарыши, первыми расползлись по норам и сбивались в кучи. Остальные жители вели обычную ночную жизнь: засыпали в кроватях, готовились к завтрашнему дню, а самые отчаянные гуляли по улицам в поисках знакомого торговца или проститутки, с которой можно было провести несколько часов, стесняясь и мучаясь от отвратительного чувства сексуального голода.

Их было мало: Дюк видел несколько почти бесплотных теней, моментально прячущихся от света фар. Карага не смотрел в окно. Он сосредоточенно уставился на приборную панель и затих не шевелясь.

Иногда Дюку казалось, что меха все-таки отключился, и тогда он легонько тыкал в него разрядником.

– Я тут, – раздраженно сказал Карага, когда это случилось в пятый раз, – энергии у меня в обрез…

– Китайская. Куда дальше?

– Вот дом, – кивком указал Карага. – Света нет. Может, спит… Дверь будем ломать.

– Не надо ломать дверь, – не согласился Дюк, остановил «Колосса» и вылез первым, а потом помог выбраться Караге, который потерял всю свою гибкость.

В подъезде тихо мигала лампа охранной сигнализации. Поискав и найдя камеры, Дюк перерезал провода монтажным скальпелем. Ему не хотелось, чтобы по вызову кого-то из жильцов привалил целый отряд и застал его сотрудничество с меха.

Пусть лучше жильцы думают, что камеры сломались, такое случалось часто, особенно в старых районах.

Темный прямоугольник запертой двери подсвечивался умиротворенным светом простого электронного замка.

Дюк пробежался пальцами по кнопкам набора, и дверь бесшумно отворилась.

– К этим замкам есть универсальный код, – пояснил он, входя в прихожую и включая свет.

Карага вошел следом и сразу устремился в комнату.

– Здесь живет террорист? – недоверчиво спросил Дюк, остановившись на пороге.

Комната напоминала гравюры с изображениями древних библиотек. Повсюду громоздились настоящие, бумажные, книги в разноцветных обложках и современные трактаты коллекционных серийных изданий. Эти были отпечатаны на полупластике и оснащены электронными закладками.

Запах пыли и клея. Книг не было только на маленьком клетчатом диванчике. Экран телевизора мерцал, на столике рядком высились пустые пивные бутылки.

Карага выдвинул ящики стола и принялся выбрасывать оттуда какие-то конверты, плоские фотоотпечатки и исписанные листы. Дюк подхватил фото, пригляделся.

– Он женщина, что ли?

– Кто женщина? – спросил Карага и круто обернулся. – Какая еще женщина?

Дюк показал фото. Карага долго смотрел на него, потом сказал:

– М-да, – и отвернулся.

Дюк положил фото на стол и распаковал хрустнувший конверт. Пробежал глазами по строчкам и сел на диванчик, решив дочитать до конца. Письмо его заинтересовало.

«Милый Джонни, – говорилось в письме, – мой долг, как матери, дать тебе последние наставления, поскольку обстоятельства вынуждают меня покинуть тебя, и не думаю, что ты сможешь винить меня в этом. Ты должен помнить, что я спасла тебе жизнь, перешагнув через принципы и веру в Бога. Я взяла на себя страшный грех, но не могла поступить иначе, потому что очень тебя люблю. Помни об этом и никогда не вини меня в произошедшем. Всегда думай о том, чего мне это стоило, и будь благодарен.

Я мало рассказывала тебе о твоем отце, потому что стыдно и больно вспоминать об ошибках молодости и о безрассудстве, с которым я относилась к своей жизни и жизни моего будущего ребенка. Я надеялась, что Бог простит, но каждое преступление против него должно быть наказано, и я с радостью принимаю это наказание.

Ты – расплата за мои грехи, и тебе передалась часть моей вины, и за это я прошу прощения.

Неси свой крест достойно, помни, что это справедливое и честное наказание, и гордись им.

Я вышла замуж за ужасного человека, но я любила его и всю себя отдала, чтобы сделать его другим. Я старалась открыть ему красоту и гармонию мира и преуспела в этом, порой казалось, что моя миссия выполнена. Каждый из нас имеет свою миссию в жизни, и моей, проваленной, был он, превращение его в открытое Богу существо, со смирением и радостью принимающее дары нашего Творца. Самый главный дар его – наше тело, человеческое тело, совершенное и наполненное душой.

Я не справилась с ним и не справилась со своей любовью. Он выбрал дьявольский путь превращения в механизм, погубив свою душу, меня и тебя. Твоя болезнь не была случайностью. Это расплата за мою слабость, за то, что я не смогла покинуть его сразу и надеялась.

Мне до сих пор страшно думать о том, что я позволила быть со мной не человеку, а техническому приспособлению.

Как видишь, я с тобой полностью откровенна и говорю вещи, которые мать не должна говорить своему ребенку.

Когда я узнала о твоей болезни, я увидела два пути: смириться и достойно встретить твою смерть; и второй, неправильный, путь. Я могла сохранить тебе жизнь, отняв твою душу, и материнское сердце не смогло противостоять соблазну.

Я не посмела отнять твою жизнь, но поняла, что должна наконец искупить все грехи, поэтому пусть мне и тяжело, и тяжело тебе, но я ухожу, отправляюсь во служение, а тебя прошу не вспоминать меня с обидой и злобой».

– От вас могут рождаться дети? – спросил Дюк, пытаясь снова свернуть конверт.

– Могут, – мрачно ответил Карага.

Он тоже что-то читал, держа развернутый листок в грязных обожженных пальцах.

– Не повезло им.

– После меха-истерии их всех выбили, – сказал Карага, – сатанинские отродья.

– Не всех, – поправил Дюк, – вот тут какая-то истеричка клянется, что оставила ребенку жизнь и поперлась замаливать грехи. Высоким слогом пишет. Сектантская промывка.

– Дура, – с чувством сказал Карага.

– Так где он? – спросил Дюк, поднимая глаза.

Карага промолчал. Среди малозначащих писем, записок и написанных от руки статеек околополитического содержания отыскался номер какого-то регистрационного свидетельства, выданного медицинской реконструкционной лабораторией «Брианна», и счет, списанный с кредитной карты Розы Доу. Судя по нему, Роза отдала лаборатории чудовищную сумму.

– Это все очень романтично, – сказал Дюк, – но где чертов террорист?

– Погоди судить, – вдруг ответил Карага и сел на стул.

Во всей его фигуре сказалось чудовищное напряжение. Раны почернели, запах гари и кислоты распространялся волнами, окровавленные руки лежали неподвижно.

Выглядел он так, будто вот-вот перестанет существовать и сосредоточился на секунде ускользавшего сознания.

Помрет, решил Дюк. Все, был меха и кончился. Хорошо, хоть успел помочь часть экипировки демонтировать.

– Не люблю я людей, – вяло сказал Карага, переворачивая еще одно фото, – что ж вам неймется? Ни себе, ни другим… Не понравился тебе, дурище, ребенок, так отдай его тем, у кого мозги в порядке. Знала же, сука, знала, где искать и как связаться… Нет, бросила. Бросила, а мне теперь ему голову отрывать…

Секунду он молчал, а потом вдруг рассмеялся:

– И что за фигня из этого получилась? Из дурищи и меха? Что, что?.. Террорист в пальто… Что и следовало ожидать.

Дюк настороженно молчал.

Карага повернулся к нему, решившись.

– Делать нечего, – решил он, – придется ловить. Я – не ты! Я ныть не буду. Я – армс. Мне приказ дали, и я его выполню. Лови, капитан.

Он пустил в сторону Дюка легкую фотокарточку, бабочкой порхнувшую на диванчик.

– Он?

– Он.

– Пошли, – сказал Карага, поднимаясь, – знаю я еще одно место, где можно концы поискать. Знаешь, что мы ищем? Братство Цепей. Слышал о таком?

– Секта.

– Секта. Блуждающий огонек, на одном месте не задерживаются, но тайное логово у них быть должно, и некоторые предположения у меня теперь есть…

– Подожди, – сказал Дюк, – я никуда не двинусь, пока не демонтирован экзоскелет. Ты его раздолбал, ты и займись. Носить тяжело.

* * *

С городом что-то случилось. Весь он был запружен голубоватыми огнями, словно глубокое море – светящимися рыбами. Огни медленно скользили по улицам, и в отдалении слышался грохот, жалобные крики и треск обрушивающихся зданий.

На Китайской улице все еще было тихо, но окна загорались одно за другим, и обеспокоенные люди высовывались, пытаясь понять, что происходит.

Фонари то включались, то чернели.

Карага и Дюк, наконец-то избавившийся от экипировки, переглянулись. Карага пожал плечами, Дюк коротко вздохнул.

Он уже понял, что ничем хорошим его история не закончится и никакого повышения ему не светит. Маленькое приключение превратилось в большую беду и снесло жизнь с привычных рельсов.

– Что за дерьмо, – сказал Карага, – в Стрелицу, поехали быстрее!

Дюк поднял голову. Над Стрелицей поднималась на фоне стремительно светлеющего неба тусклая пелена пыли.

«Колосс» завелся быстро, покатил по улицам, и навстречу ему то и дело стали попадаться странные кучки людей: все они были ободранные, в красных и черных пятнах. Все спешили куда-то, и их сопровождал протяжный животный стон.

Карага высунулся и выкрикнул:

– Эй! Где теракт?

Ему не ответили.

Дюк разглядел в толпе парня, бережно прижимающего к груди оторванную руку уцелевшей рукой, и прибавил скорости.

Следом за разрозненными группками жителей появились бездомные. Эти катились клубком, суетливые, как обезьяны. Их гнал страх, но не боль – все они были целехоньки, только перепуганы.

– Патруль, – сказал Дюк, увидев в отдалении правильно раскиданную цепочку из хорошо экипированных людей.

– Придумай что-нибудь. Скажи – по особому распоряжению…

– Это не «Шершни», – присмотревшись, сказал Дюк, – черт знает, кто такие.

Карага пригляделся.

– Так, – жестко сказал он. – Гони напролом.

– Рехнулся?

– Жми на газ и гони напролом!

Небо начало розоветь. На его фоне вырисовались здания, ставшие почему-то приземистыми и изорванными, как вырезки из черной бумаги. Пыль понеслась потоком. Те, кого Дюк принял за патруль, завидев машину, быстро сомкнули ряды. Рядов было два – и первый составляли неотличимые друг от друга громилы-близнецы, а во втором стояли такие же одинаковые бойцы, плотно прижимая ладони к спинам впереди стоящих.

Карага ногой распахнул дверь и заорал сорванным голосом:

– Разряд!!!

Потекла, волнуясь, синяя река, первый ряд недоуменно качнулся, и только некоторые сообразили и успели вытянуть вперед руки с тугими щитовидными куполами. Остальные замешкались.

«Колосс» с грохотом пронесся по цепи. Раздался металлический скрежет, мелькнуло чье-то сосредоточенное лицо. С правой стороны машину зацепило, взметнулся сноп искр. Дюка слегка тряхнуло, но он только крепче уцепился за руль.

Карага весело присвистнул:

– Привычка, – удовлетворенно сказал он. – Кто первый отдал приказ, тот и победитель.

– Кто это? – спросил Дюк. – Что тут творится?

– Это мои друзья и товарищи по оружию, – гордо заявил Карага. – Морт и Эру, армс-меха и его зарядное устройство. Только почему-то их стало до хрена. Радуйся, капитан! Война началась, дорвался наш Инженер до всего хорошего… Только как? Лабораторию Кали уничтожила. Где он их штампует? И так быстро? Ни черта не понимаю, но весело.

Дюк искоса посмотрел на него и покачал головой.

– Что? – спросил Карага. – Меня для того и делали. Столько лет ждал, ерундой занимался. Вон и Морт сразу же поддался. Мы такие, капитан, нас не перекуешь…

Он вытянулся, посмотрел по сторонам и скомандовал:

– Направо! Машину нам надо переменить, они «Шершней» и полицию зачищают.

Дюк послушался и свернул. «Колосс» запрыгал по дороге, выстланной битым кирпичом, и уткнулся в рядок гаражей, покрытых блестящими крышами с квадратиками солнечных батарей.

Карага быстро выбрался из машины, но к гаражу побежал, подволакивая ноги и шатаясь.

Ожидая его, Дюк занервничал, наконец-то поняв, что война – это не шутка, что действительно случилось что-то важное и страшное.

Он подхватил разрядник, а «Шустрилу» взял в правую руку, держа наготове.

Карага все возился с замком. Он набирал код за кодом, вспоминая все возможные комбинации, но дверь не открывалась.

Наконец, вспомнив, что вместе с Кали погиб весь электронно-регистрационный центр, он сплюнул и повернулся.

Розовое небо пролилось дождем из темных горячих капель. Карага отряхнулся, как пес, облизнул соленые рваные губы.

На «Колосс» напирала целая толпа одинаково серьезных меха, в каждом из которых узнавался Морт. Поодаль держались зарядные устройства, соединенные в треугольник и выдававшие мощность в несколько тысяч мехаватт.

Под их беспрестанным контролем атаку было не отбить. Дюк, забравшись в угол раскачивающейся машины, непрерывно жал на курок, и рассеянный бледный луч «Шустрилы» комкал, срезал и распылял, но из переулка за гаражами подтягивались все новые и новые меха.

– Морт! – крикнул Карага. – Мартин!

Не было там Морта. Был коллективный муравьиный разум, беспечно отправляющий под луч «Шустрилы» новых и новых муравьишек. Главное – цель, когда средств для ее достижения достаточно, их можно не жалеть.

Пятеро отделились, оставив штурм машины, развернулись к Караге. Зарядные устройства послушно перешли за их спины.

Погас, исчерпав себя, молочно-розовый луч. Бесполезным теперь «Шустрилой» Дюк запустил в ближайшую цель, и его моментально вытащили наружу и уложили на землю.

В рот и нос тут же набилась пыль, Дюк закашлялся и вскрикнул: руки ему заломили за спину в лучших традициях штурмовиков. Еще миллиметр – и перелом.

Лежа на животе и еле дыша от боли, он разглядел, как Карагу облепили со всех сторон и куда-то повели.

К Дюку же подошел и наклонился совсем молодой парень или, скорее, взрослый ребенок с выбритыми висками и злыми зеленоватыми глазами.

Он легонько толкнул Дюка под ребра носком ботинка, показал на него татуированной рукой, грязной и голой под коротко обрезанными рукавами свитера, и приказал:

– Этого тоже возьмите.

Дюка подняли и повели. Меха были выше его, и пришлось позорно болтаться. В вывернутых плечах хрустело.

Разрядник, который Дюк не успел перевести на максимальную мощность, оказался в руках, перевитых татуировками-цепями.

Парень остановился, широко расставив ноги, прицелился и выстрелил в чью-то спину.

Меха споткнулся и повалился на одно колено.

– Класс, – с восхищением сказал парень. – А почему так слабо стреляет? А еще оружие есть? Обыщите машину!

Дюка поставили к стене. Справа от него стоял Карага и, прищурившись, смотрел на то, как развлекается татуированный парень, стреляя то в одного, то в другого, и как опрокинутые разрядом меха послушно поднимаются и снова принимаются бродить, обыскивать машину, взламывать гараж и выстраиваться в цепи.

– Эй, Кенни! – позвал он.

– Кеннет, – поправил тот, направляя на него разрядник. – Кенни – собачья кличка.

– Ах ты какой человечище! – зло процедил Карага. – Из бездомных все равно не выбьешься.

– Это да, – спокойно согласился Кенни, – сейчас не выбьешься. Но мы тут придумали такую штуку: взять всех и перемешать. Чтобы не разобрать, где какие.

Дюк, прижатый к стене гаража, внимательно за ним наблюдал. Он впервые видел бездомного, да еще и ребенка, осмеливающегося прямо разговаривать с тем, у кого есть регистрационный чип.

Какой бы там ни был, но чип у Караги имелся, и между Карагой и Кенни простиралась огромная пропасть, преодолеть которую не пришло бы в голову ни одному бездомному. Так какого же хрена парень болтает?

Кенни повернулся и посмотрел в глаза Дюку.

– Что пялишься? – спросил он. – Не верится? Это все справедливый мир!

Он рассмеялся и отошел в сторону, поигрывая разрядником.

– Приехали, – тихо сказал Карага, – и что будет? Демократия? Равенство? Бред.

Дюк подавленно молчал. Пару часов назад он готов был драться с армс-меха и не испытывал страха, только азарт и напряжение в мышцах, а теперь смотрел на малолетнего бездомного, покрытого шрамами и пылью, и испытывал неприятное чувство зарождающейся паники.

– Да, – сказал Карага, словно прочитав его мысли, – ты прав, капитан. Страшные дела творятся – перемешать! Перемешать, черт…

Кенни обследовал «Колосса», не нашел никакого оружия и расстроился.

– Ладно, – сказал он с разочарованием, – но машину тоже берем с собой!

В салон «Колосса» он втащил туго набитый рюкзак и уселся с ним на переднем сиденье. На заднее под конвоем втолкнули Карагу и Дюка, за руль сел меха, и «Колосс» начал выбираться из переулка.

Кенни расстегнул рюкзак и принялся раскладывать на коленях все, что из него извлекал: красное ожерелье с большим рубином, пару статуэток из белого металла, маленькую картину эпохи конструкта – двумя линиями нарисованный человек, согнувшийся словно в нестерпимой боли, кожаные перчатки, электронные планшеты, ноутбук…

– Мародер, – сказал Карага, глянув вперед.

– Это теперь мое, – похвалился Кенни, не поняв смысла сказанного, – у меня будет дом, все туда принесу.

Дюк посмотрел в окно. Мелькнули друг за другом картины: уничтожение большого жилого комплекса «Фея»; стычки меха с полицейскими, закрывшимися ростовыми пластиковыми щитами; вереница бледных жителей, загружаемых в подогнанные автобусы под присмотром одинаковых меха-бойцов.