Текст книги "Последний Инженер"

Город разрушали быстро и обдуманно: под каждое здание закладывалась взрывчатка, каждое укрытие вскрывалось, людей и бездомных либо убивали на месте, либо выстраивали в охраняемые колонны.

Действия армс-меха были точны и неспешны. Они легко оборонялись от разрозненных нападений армейских и полицейских отрядов, слаженно действовали на каждом участке и обходились с городом, как с большим огородом, каждый метр которого необходимо было прополоть и вскопать.

Эта слаженность навевала неприятные мысли. Ей невозможно было противостоять обычными методами, и Дюк это сознавал. Он досконально изучил каждую доступную в городских условиях операцию и понимал, что поворотливые и немыслимо сильные армсы легко противостоят любой атаке.

Армии негде было развернуться. Она должна была действовать в условиях тяжелых ограничений и стараться не причинять вреда городу и людям, в то время как меха не были связаны ничем и не особо смущались потерями в собственных рядах.

В то время, как Дюк, глядя в окно «Колосса», размышлял о тактиках и стратегиях, пытаясь понять, как можно разом вымести всю эту нечисть, в западных районах, где меньше всего оказалось меха, большой отряд тяжелой пехоты одержал первую победу.

Экипированные в экзоскелеты, под прикрытием четырех «Вулканов», растянувших поперек улиц жутко колыхающееся синее поле, пехотинцы зачистили Варварцы и остановились, обеспечивая эвакуацию мирных жителей.

Победа воодушевила. Быстрыми темпами принялись формироваться аналогичные группы, и вскоре их стало двенадцать, и каждая отправилась на подмогу полиции и «Шершням».

Дюк об этом не знал, но увидел моментальное изменение: меха, будто повинуясь одному голосу, вдруг прекратили возню с бездомными и взрывчаткой и принялись то собираться вместе, то перестраиваться и растягиваться в цепи.

– Шахматная зачистка, – сказал Карага, увидев эту рокировку. – Шахматную доску видел? Вот представь, что на город сверху наложена сетка с этой доски. Где бы ты ни оказался, ты будешь находиться в контролируемой клетке. Тактика без тылов и флангов.

Непонятно было, с восхищением он говорит или с грустью. Его уставшие глаза были почти неподвижны, только зрачок пульсировал, то расширяясь, то сужаясь.

Кенни тоже смотрел в окно. Он собрал свои безделушки обратно в рюкзак и недовольно морщился каждый раз, когда видел разрушенное здание. Очереди из бездомных, вывозимых куда-то в автобусах, ему тоже не понравились.

Он задумался, наклонив голову.

– Эй, Кенни, – негромко сказал Карага, – Кеннет.

– Отвали.

– У меня к тебе вопрос. Лично к тебе.

Кенни не удержался от соблазна проявить себя личностью.

– Давай вопрос, – согласился он. – Если я захочу, то отвечу.

– Хорошо.

– Насколько ты реконструирован?

Дюк, с вниманием ожидавший вопроса, отвернулся и снова уставился в окно.

Вместо ответа Кенни подвернул обрезанный рукав своего свитера так, чтобы показать плечо. Грубо сработанные клепки прикрепляли его руку к телу. Под клепками широкой белой полосой расходился рваный белый шрам.

– Обе?

Кенни кивнул, приподнял голову и показал шею, тоже разделенную шрамом напополам.

– Руки мне оторвали, – с непонятной гордостью ответил он, – хотели и голову тоже.

– Хобби?

– Хобби, – Кенни отвечал нехотя, но не выказывал раздражения. – Это женщина была. Она меня воспитывала. Я ее не слушался. У нее много было таких детей. Все купленные. Дети – очень плохо. Из-за них нормальным людям жить негде. – Он с наслаждением повторял когда-то слышанные фразы. – Дети – плохо, из-за них нормальным людям еды не хватает.

– Зачем она вас тогда покупала? – спросил заинтересовавшийся Дюк.

– Нормальная женщина должна быть матерью, – с радостью отозвался Кенни, – это ее священный долг и обязанность.

Продукт смешения социальных страхов и пропаганды, подумал Карага. Ужас перед размножением, принуждение к нему…

– Еще вопрос?..

– Нет, – отрезал Кенни, вдруг спохватившись, и Караге так и не удалось спросить, кто же вытащил его из-под «родительской» опеки и сумел спасти, реконструировав поврежденные части.

Кенни умолк. Приближались древние Врата, украшавшие вход в заброшенный парк, сработанные из чего-то, похожего на медь, и даже позеленевшие.

Ему не захотелось раскрываться дальше, а дальше, за воспоминаниями о «матери», хранились воспоминания другого порядка, слишком личные для того, чтобы их обсуждать.

Рисунок на Вратах: змеи, раскрывшие пасти над хрупкими чашечками цветов, становился выпуклым, разрастался. Водитель-меха отпустил руль. «Колосс» покатился сам, сам прошел сквозь Врата, и на несколько долгих мгновений все пассажиры перемешались: торс и бедра худого тела Кенни вошли в грудную клетку Караги, пальцы и ноги Дюка соединились с согнутой спиной меха, и каждый увидел воочию сплетение биометаллических тканей, кровавых пузырей, подрагивающих мышц и костных соединений.

Распахнутая змеиная пасть показала розово-желтую изнанку и проглотила их, а выплюнула далеко за городом, под прикрытие скудного хвойного леса. Запахло землей, вывернутым наизнанку мхом и влажным ароматом потревоженной грибницы.

На поляне перед «Колоссом» работали несколько десятков меха. Все они были заняты восстановлением старого здания, от которого остались только отсыревшая бетонная коробка и плоская крыша с заусенцами проржавевшей арматуры.

Здание, давно ушедшее под землю, теперь из нее восставало. Показались и оконные проемы, и двери, и даже наклоненная лестница, неизвестно как попавшая наружу.

Над дверью висела грязная табличка, на которой, благодаря кому-то, кто удосужился пройтись по ней рукавом, можно было разобрать: «Реконструкционная лаборатория-клиника “Брианна”.

Первым из машины вытащили Дюка, и его тут же вывернуло. Жуткое перемещение из центра города на заброшенную окраину отозвалось в нем не только тошнотой. В голове звенела чернота, перед глазами плыли зеленые круги.

Кенни тоже выглядел бледным и то и дело сплевывал жидкую слюну.

– Я к такому привык, – вымученно улыбаясь, сказал он.

Он явно был доволен тем, что держится молодцом, тогда как тренированный капитан валится навзничь в лужу собственной блевотины.

У Караги дрожали руки, тело окончательно ослабло. Его повели к раскопанному входу в клинику. Аварийные батареи окончательно сдали, переход выжал последнее. Карага еле переставлял ноги и, перешагнув ступеньку, рухнул на пол, покрытый слоем свежей земли.

Он пытался подняться или хотя бы перевернуться, и ему удалось. Над ним склонился Эвил, с безупречно выбритым и свежим лицом над выглаженным воротничком. Он со сосредоточенно-профессиональным видом разглядывал Карагу и бесцеремонно ощупывал его, запуская пальцы в пробои и надавливая то на грудь, то на шею.

– Эвил, – выдавил Карага.

– Все нормально, Крэйт, – сказал Эвил, не глядя ему в глаза, – я тебя отключу, и все будет нормально.

Карага попытался возразить, но его вдруг насильно окунуло внутрь себя, отключив от всех внешних систем. Остались только показатели батарей, экран с долгим перечнем повреждений, подсвеченный красным, и полная темнота, сквозь которую глухо пробился отзвук голоса Эвила:

– Этого в лабораторию – быстро. Нужно успеть, пока пластик не остыл.

«Меня?» – подумал Карага и отключился окончательно.

Глава 9

Кенни перешагнул через Карагу, подмигнул Эвилу и ткнул пальцем в Дюка.

– Подходит?

– Посмотрим, – сдержанно ответил Эвил, – не путайся под ногами.

Кенни моментально подобрался и прищурился.

– Ты выполнил свое задание, и выполнил хорошо, – примирительно сказал Эвил, останавливая поток возражений. – Теперь я буду выполнять свое.

– Я потом приду проверить, – сказал Кенни и пошел по коридору.

Покосившееся здание плохо сохранилось снаружи, но внутри явно поддерживались чистота и своеобразный порядок.

Стены и рамы, хоть и растрескавшиеся, выглядели чистыми, кое-где провалившийся пол был подремонтирован, а старинные круглые лампы светили ровным, мощным светом.

Боковые двери сохранили таблички с надписями, но Кенни их не читал. Он и так знал, где что расположено. Впереди выпукло вырисовался бывший сестринский пост, похожий на половинку мыльного пузыря. За ним мигала лампочка лифта, поджидавшего с открытыми дверями.

Кенни заскочил в лифт и старательно привел себя в порядок, глядя в мутноватое отражение покрытой вытертым лаком стены.

Он одернул свитер, выбил пыль из джинсов и пригладил волосы. Успел и перевязать шнурки на ботинках. Лифт опускался долго, трясясь и бренча.

Кенни помнил все уровни. Второй по счету сверху – зала для проведения Черных месс, третий – жилые покои Шикана, четвертый – Склеп, пятый – Обиталище.

В качестве самого верного адепта Кенни прошел все эти уровни по одному. Начал с лабораторий «Брианны», где Шикан лично провел его реконструкцию, не обращая внимания на слезы и крики.

Кенни вспомнил, как висел в толще густого и мутного биопластика и как больно ему было, как просил, чтобы его слили и прекратили делать это ужасное… вспомнил и весело пожал плечами. Боль, как оказалось потом, чудесное ощущение, кровная сестра самой жизни, бесценный дар Бога.

Немного стыдно за свое прошлое поведение, но что поделать.

Потом был второй уровень – Кенни, уже не представляющий себе жизни без Шикана, пытался примкнуть к его пастве, влиться в окровавленный грязный ком людей, истязающих себя, но Шикан остановил его.

Он лично спустился к Кенни, положил руку ему на плечо и шепнул, прижавшись щекой к щеке Кенни:

– Хочешь испортить тело, которое я тебе дал?

Кругом все только тем и занимались, что портили тела, но Кенни был особенным. Его Шикан переделывал сам, собственными руками, а остальные просто плодились.

– А как мне тогда тебе служить? – тоже шепотом, прерывающимся от волнения, спросил Кенни.

Тогда и открылся для него третий уровень.

Кенни получил возможность проводить с Шиканом все то время, которое тот был готов ему уделить.

На третьем уровне собраны были странные и чудесные вещи: статуи, мумифицированные тела; ковры из мягких волос; зеркальные камеры, внутри которых Шикан медитировал, закрыв глаза. Книги, обернутые в плотную кожу, коробки с играми – Кенни много раз пытался разобраться, но так ничего и не понял. Металлические, деревянные, плетеные изделия странных форм и расцветок, головы животных, прикрепленные к стенам, большая прозрачная стена, за которой в мутной воде проживала черепаха, съедавшая за раз по некрупной живой крысе.

Солнечные светильники, посуда с аккуратными отверстиями, альбомы с графиками, похожими на пронумерованные лабиринты. Карандашные наброски змеиных голов, шкафы, откуда тянуло перечной мятой, полки с мазями и притираниями, сверкающими баночками. Бар, где в порядке ожидали своего часа бутылки и бокалы.

Все это разложено было по комнатам без видимой системы. Сами комнаты, слишком большие и всегда темные в углах, плохо обогревались, и запах в них держался неопределенный: одеколона, мокрого цемента и плесени.

К запаху Кенни привык быстро. Из всего букета его и волновал-то только одеколон, а плесени и цемента он и до этого нанюхался в достаточности, чтобы выделять их особо.

Одеколонный холодный аромат беспокоил его больше. Это был запах, определяющий пропасть между бездомным и человеком. Пропасть между бездомным и богом – она ведь еще шире?

Шикан поощрял любые вопросы, и Кенни задал свой вопрос про пропасть.

Шикан выслушал его и спросил:

– Как ты понимаешь мир?

Кенни поднялся с диванчика, на котором сидел, метнулся к шкафу и вытащил оттуда давно примеченный мешочек с камешками, изрисованными знаками. Шикан с интересом наблюдал за ним.

– Это бездомные, – сказал Кенни, выкладывая первый камешек, – это меха, это люди, а это – ты.

Получилось четыре камешка.

– Весь мир состоит из них, – объяснил Кенни, – а я хочу, чтобы ты выложил их так, чтобы было понятно, кто кого главнее.

И камешек-Шикан он отложил в сторону, вычеркивая его из участия в конкурсе.

– К кому ты себя причисляешь? – спросил Шикан.

– Я теперь меха, – моментально ответил Кенни.

– Меха? Нет. – Шикан нахмурился. – Я не смог сделать из тебя меха.

Кенни застыл. Его радостная иллюзия готова была рассыпаться в прах.

– Думал, мне все подвластно? – спросил Шикан. – Я бог Мертвых, но не Бог живых. Это нормально – бог в конце концов должен создать такой огромный камень, что сам не сможет его поднять, иначе он не всемогущ. Могущество ведь в том, чтобы победить в конце концов самого себя.

– Да, – с готовностью подтвердил Кенни, не особо понимая.

– Я взялся было за этот камень, да не поднял, – продолжил Шикан, – что ж, попытка была неплоха. – И он широкой ладонью провел по волосам Кенни, а потом по его плечу, где слегка бугрились соединительные клепки. – Для того, чтобы создавать меха, мне нужна маленькая помощь. Это тоже нормально – значит, я не подвержен греху гордости.

Кенни задумался.

– Я по-прежнему бездомный? – уточнил он на всякий случай.

– Пока да, – сказал Шикан, с насмешливой лаской глядя на него, – но это временно: я обещаю, что помогу и тебе, и всем остальным. Мир скоро изменится, и не будет ни бездомных, ни людей, ни меха… Многие просят меня об этом, и я не могу отказать им.

– Я тоже прошу, – твердо сказал Кенни, – и если вдруг та маленькая помощь… если я смогу ее дать, то попроси меня. Я все сделаю.

Вскоре после этого разговора Кенни попал на четвертый уровень, в Склеп.

Там было тепло, тихо и сухо. Рассеянный красноватый свет обливал выпуклые бока чудовищных машин, не похожих ни на что из раньше виденного. Они все были собраны на круглых клепках, похожих на те, какими Шикан закрепил руки Кенни. Металлические листы, согнутые, с грубыми сварочными швами, изукрашенными тонкой резьбой, собирались в причудливые формы бочонка, цистерны, ванны и камеры.

Над головой, не шелохнувшись, висели на длинных нитях медные тяжелые шары. Их было много, как капель во время ливня.

Рычаги, темными полосами ремней прикрепленные к шестерням с остроконечными, квадратными и округлыми зубцами, блестели, отполированные множеством прикосновений.

Кенни заглянул в одну из машин и отпрянул. Холодок пробежался по спине и кончикам пальцев. За открытой дверцей, в нутре машины, похожем на барабан, лежал труп Шикана. Он походил на только что вылупившегося птенца, смятого в кулаке. Синеватые волосы налипли на полированные стенки, покрытые мелкими зубцами. Зубы раскрошились в открытом рту, из ободранных локтей виднелись головки костей.

Другой Шикан, живой и гладкий, беззвучно рассмеялся и с грохотом закрыл дверцу.

– Они тебе понравятся, – сказал он. – Главное правило: никогда их не слушай. Они умеют говорить, их логика устарела, но все еще опасна. Впрочем, подрастешь – поймешь.

Кенни понимать не хотел. Он, как и многие бездомные, не тратил сил на размышления о заведомо странном предмете, предпочитая простую определенность.

Из этого посещения Кенни вынес только ту мысль, что Шикан стал ему доверять.

– Нет, – сказал Шикан, – я хочу, чтобы ты привык и не боялся их.

– Кого?

– Мертвых.

– Мертвых я не боюсь, на улицах постоянно кто-то дохлый валяется…

– Хорошо, что не боишься. С ними иногда становится невыносимо скучно, – Шикан задумался, глядя перед собой светлыми пронзительными глазами. В моменты такой задумчивости он начинал скусывать с губ кусочки мяса и подолгу их пережевывать. – Если находиться с ними очень долго, то можно сойти с ума. Обязательно запомни это. Важно поймать момент и выбраться наружу, заняться чем-нибудь отвлекающим и веселым. Например, можно создать секту. Или попытаться стать Последним Биоинженером. В конце концов ты сам найдешь то занятие, которое тебе по душе. Главное, – и он притянул Кенни к себе, внимательно глядя прямо в глаза. Кенни неотрывно смотрел на капельки крови, стекающие по его подбородку. – Главное – сумей поймать момент, чтобы не потерять разум.

После первого посещения Склепа прошло три года. Склеп был изучен вдоль и поперек. Кенни знал назначение каждой машины и знал теперь внутреннее устройство каждой. Его не смущали цели и мораль, Мертвые воспринимались им как еще один мир со своими особенностями и населением, и если существовал мир людей, то почему бы не существовать и другому – с другими правилами и другими законами?

Шикан поначалу внимательно за ним наблюдал, следя за любой реакцией, но уже год спустя понял, что не ошибся: Кенни вжился в Мертвых так же, как когда-то вжился он сам.

За время обучения Кенни изменился: стал жестким и раздражительным, равнодушным и ранимым.

Он взрослел и пытался определить свой статус. Ему стало не хватать доверия Шикана и его покровительства, и начался подростковый бунт, направленный против того, кого Кенни всегда боготворил.

Перелом случился, когда Кенни сам, без помощи и даже не предупредив, настроил на переброску старинные Врата, открывающие скудный парк у выхода метро. Он вернул к жизни механизм, обреченный быть нелепым городским украшением, и явно ожидал признания, но Шикан был занят Джонни Доу.

Шикан упустил момент, но не понимал этого. Ему казалось, что Кенни по-прежнему под его контролем и ничего не может измениться, поэтому рассказ о Вратах отложил на потом, а сам отправился к Доу.

Кенни хоть и считал, что перерос своего наставника, но такого удара не выдержал и спустя три дня явился к Шикану «поговорить» – о чем именно, и сам не знал.

Он выбрал неподходящее время: Шикан отдыхал после мессы, глотая одну за другой маленькие розовые таблетки, от которых у него белели глаза и приятно текла кровь изо рта.

Сквозь блаженный туман он еле разглядел Кенни и отмахнулся.

Кенни подошел к кровати, сжал пальцами его запястье, дернул и стащил на пол. Лежа на полу и глядя на него снизу вверх, Шикан лениво жевал таблетки и думал о том, что дети быстро растут.

– Скоро запустишь его в Склеп? – звенящим от обиды голосом спросил Кенни.

– Запущу, – согласился Шикан, разглядывая протертые на коленях джинсы Кенни и его чудовищные ботинки, высокие, зашнурованные почти под самое колено. Ботинки были покрыты красноватой медной пылью.

– А я тебе зачем? – злобно спросил Кенни. – Не нужен больше? Меняешь бездомного на меха? Всегда мечтал! Из меня меха делал – не получилось. А теперь нашел готовенького?

Шикан вздохнул, привстал и облокотился на кровать. На запястье расползлись черные пятна, и он потер их пальцами.

– Ты обещал мне дом, – прошипел Кенни, – обещал, что изменишь мир. Что не будет разделения.

– Обещал, – согласился Шикан, – у тебя и у Джона одна цель, Кенни, не стоит ревновать.

– Чего? Я…

– Я не впутываю тебя, потому что берегу.

– Нет уж, впутывай, – сказал Кенни, – я хочу впутаться. Я хочу! Иначе… иначе я…

Шикан поймал его руки, покрытые татуировками, и сжал их так, что Кенни, сцепив зубы, повалился на колени.

– Успокойся.

– Да, – сдавленно ответил Кенни, низко опуская голову.

– Хочешь участвовать – участвуй, – шепнул ему Шикан, перекладывая пальцы на его шею. – Только будь спокоен. Всегда будь спокоен.

Кенни поднял на него глаза. Он тяжело дышал, превозмогая удушье, но глаза блестели прежним обожанием.

Он все сделал, как было задумано: попал к Караге, сманил Эвила, нашел и притащил второго армс-меха и заготовку для его будущего зарядного устройства и теперь спускался в Склеп, зная, что вскоре удостоится чести попасть в Обиталище.

Между ним и Шиканом произошло примирение и установились почти прежние отношения: Шикан покровительствовал, Кенни соглашался.

Поклоняться он больше не мог. Шикан давно перестал быть его богом – он действительно был богом Мертвых, их Последним Инженером, а лично к Кенни это обстоятельство никакого отношения не имело.

Он верил Шикану по другой причине: по причине привязанности, уважения и тщательно скрываемой благодарности.

Кенни нашел Шикана восседающим среди своей новой свиты: справа от него бледным грибом, непрестанно улыбаясь жалкой растерянной улыбкой, торчал Джонни Доу в зеленом бархатном пиджаке.

Светлые глаза Джонни посерели, белой бескостной рукой он поглаживал мягкую короткую бороду.

Напротив него за низким восточным столиком, в позе мудреца, сидел Морт и ел из банки серые огурцы. Эру дремал, прислонившись затылком к холодной стене.

Шикан говорил, мерно покачиваясь. Между губ мелькал ядовито-розовый от таблеток язык, капельки крови то и дело срывались с подбородка, и он отирал их ладонью.

Кенни прошел в комнату и остановился слушать, скрестив руки на груди.

– …у каждой эпохи свои недостатки, каждой ошибке свое время. Ты рассказывал мне свою теорию, Джон, я расскажу тебе правду. Первым делом исчезли нефть и газ, и об этом времени вы все наслышаны: время, вынудившее стремительно уменьшавшееся население перейти на технологии Мертвых. Использование низкокачественного сырья, дешевые решения, спешное и бесконечное клонирование. Разве это могло продержаться долго? Нет, не могло, потому что нельзя бесконечно производить потребителей, ничем не обеспечивая их существование. Отчаянные и глупые меры, продиктованные только инстинктами и паникой. Потерявшие рассудок люди схожи с вирусами, они принимаются размножаться и применять различные мутации, спасаясь от быстрого вымирания, и забывают о том, что пригодная к проживанию среда давно перестала существовать.

И все же Мертвые помогли преодолеть кризис, и как только дела наладились, эти технологии поспешили убрать с глаз подальше. Пришло время конструкта. Оно понадобилось для того, чтобы сохранить силу духа и избавиться от множества генетических выбраковок, созданных на конвейерах Мертвых. Их невозможно было прокормить, и не имело смысла их кормить. Должны были остаться лучшие, готовые найти новый путь. Способность испытывать страх превратилась в изъян, ведь именно перестраховщики и испуганные требовали все больше и больше людей. Следом за страхом под запрет попали любовь, сопереживание и прочие эмоции, потому что вели они все к тому же: к неконтролируемому захламлению планеты низкого сорта населением.

Логос победил и навсегда отказался от дешевого клонирования. Люди нового поколения пошли другим путем: сосредоточив все силы на качестве жизни, они принялись искать альтернативные источники энергии, создавать комфортабельные города, системы тотального контроля – идея с микрочипами нынешнего мира зародилась именно в конструкте…

– Как пережила Логос религия? – спросил Морт, слушавший с интересом. – Религия – тоже своего рода эмоция и всегда была на стороне высокой рождаемости, если можно так выразиться.

Шикан кивнул. Он был доволен развитием разговора. Кенни наблюдал за ним, думая о том, что Мертвые – не просто машины для клонирования, но раз умалчивается об их способностях, значит, так надо… И о том, что Шикан замолчал принцип работы Мертвых, – не доверяет.

– Для начала нужно вспомнить о том, что религия и Бог – разные вещи, – начал Шикан, – поэтому религии время Мертвых и конструкта мало помешало. Все происходящее отлично укладывалось в рамки доктрины: был и конец света, пусть условный, но был, следом появилось доказательство наличия Творца.

Джонни умоляющим взглядом уставился на Кенни, и Кенни стало не по себе. Джон Доу выглядел так, будто вот-вот потеряет сознание. В комнатах Шикана было холодно, дул откуда-то пахнувший мясом ветер, и неприятное, желтое освещение заставляло двоиться в глазах, но к этому можно и должно было привыкнуть.

Несмотря на холод, Шикан был, как обычно, раздет по пояс. Его мощный торс блестел, капли пота то и дело стекали по груди. Аккуратно зачесанные назад синеватые волосы придавали ему сходство с заснеженным седым волком, глаза смотрели насмешливо и жестоко.

Он наслаждался происходящим – ему верили больше, чем могли бы верить бездомные, истязающие себя двумя уровнями выше. Ему верили те, кого он сам до себя возвысил.

– Доказательство существования Творца, – слабым голосом подсказал Доу, и Шикан, задумавшийся было, продолжил:

– Мертвые доказали присутствие в человеке души. Первые попытки создания клонов прямо на это указали. Из камер выползали животные – в них не приходила душа. Психофизическая проблема получила новые данные. Нужно было суметь отыскать источник душ и подключить его к производству. Сами люди не смогли бы этого сделать, и тогда мне пришлось вмешаться.

Морт, засунув руку в банку и убедившись, что огурцы закончились, поднял голову и уточнил:

– Ты – Последний Инженер?

– Можешь называть меня и так, – согласился Шикан, – меня по-разному называли: Первым и Последним Инженером, Гермесом – Проводником душ, Меркурием, Создателем, Трисмегистом, Духовником… но ты спрашивал не об этом. Тебя интересовало, как религия смогла соединиться с конструктом-Логосом.

Во время перечисления имен Джонни покрылся дрожащим румянцем и снова воодушевился. Кенни наблюдал за ним. Что бы несчастный меха ни вообразил себе о Шикане, сейчас его верования подвергались серьезным сомнениям.

– Это просто, – сообщил Шикан, – священные книги можно понять тремястами семьюдесятью шестью способами. Один из них отлично подошел под конструкт. Эта эпоха просуществовала очень долго, но в конце концов здесь были брошены самые неисправимые романтики, а остальные убрались с планеты.

– Куда? – спросил Кенни, вспомнив развалины Космины. – А нам туда можно? Я бы слетал.

Случилась маленькая заминка. Шикан явно не знал, куда убрались люди эпохи Конструкта, и лицо Джонни снова стало мертвенно-бледным.

Ситуацию разрешил Морт.

– Я так и знал, – проговорил он, – что не может бог одновременно следить за всем, кто-нибудь да улизнет.

– Просто дальше не моя территория, – сухо ответил Шикан, – в эти дела не лезьте, политеизма вам сейчас только не хватало…

Кенни снова встретил взгляд Джона и вздохнул.

– Я все сделал, – доложил он, – второй армс-меха уже здесь, он ранен, им занимается Эвил. Я привез человека, из которого получится хорошее зарядное устройство. Он сильный.

– Хорошо, – сказал Шикан, с интересом глядя на Кенни, – ты молодец.

И Кенни стало приятно и жарко.

– Прелесть что за огурцы, – сказал Морт, поднимаясь. – Мы с Эру пойдем в город. Посмотрим, как эти клоны дело ведут.

Эру открыл темные глаза и равнодушно мигнул.

Шикан кивнул и, когда они вышли, повернувшись к Джону, приглушенно сказал:

– Ты доволен?

– Я? – спросил Джон. – Я еще ничего не понимаю, но доволен, конечно, доволен.

– Все это делается ради тебя, – пристально глядя на него, добавил Шикан, – ты смог убедить меня в том, что пришла пора менять мир, и твоя боль дошла до моего сердца, а оно не могло не откликнуться.

– Да, мне не нравились люди, – смущенно ответил Джонни, – хотелось, чтобы их стало… поменьше…

– Поменьше! – фыркнул Кенни, не удержавшись и весь дрожа от бешенства. – Поменьше! Идиот…

Шикан остановил его взглядом:

– Не в количестве дело, – сказал он с укоризной, – а в качестве. Конец биомассе, Джон. Ее больше не будет. Будут те, кто станет работать, развиваться, изобретать и двигать историю вперед, а нам останется только изредка направлять их мысль. Мы уничтожим разделение: никто не посмеет обвинить тебя в том, что ты меха, и никто не вспомнит, что Кенни – бездомный. Пришла пора новой эпохи, переходный период слишком затянулся, деградация и страх перед технологиями заставили их топтаться на одном месте, таких нужно подталкивать в спину.

– Да, их бы… поменьше… – торопливо согласился Джон.

– Поменьше? – задумчиво спросил Шикан. – Ну, и это тоже. Их станет так мало, что деторождение перестанет быть преступлением, генофонд обновится. Это тоже важно.

Он выглядел разочарованным, но вслух своих сомнений не высказал.

Повалился на подушки и закрыл глаза.

– Пошли оба вон, – отчеканил он, и Джон с готовностью поднялся.

Кенни хотел уйти первым и скрыться где-нибудь в боковых коридорах, но Джон нагнал его и схватил за руку.

– Объясни мне, – сказал он, – объясни.

Его трясло.

Кенни хмуро высвободил руку и пошел к лифту. Джонни не отставал.

– У меня была странная теория, – торопливо говорил он на ходу, – я врач… я делал операции бездомным. Мне показалось, что они, вы – ничем не отличаетесь от людей, только совершенно регрессировали. Знаешь, как было раньше на планете – где-то развитые государства, а где-то племенной строй. Но…

Кенни нажал на кнопку вызова лифта.

– В чем проблема? – спросил он, надеясь закончить поток высказываний и отвязаться.

– Я был на уровне Мертвых, – сказал Джон, – Шикан отправляет бездомных в переработку.

Внутри Кенни что-то дрогнуло, но он мотнул головой.

– Это адепты, – сказал он, – они сами приходят к богу и приносят себя в жертву добровольно.

Джон прикусил губу.

– Да? Ладно, – сказал он и отступил, – я мог бы и сам догадаться… Столько трупов оставалось после каждой мессы…

Его тон и голос раздражили Кенни окончательно.

– Слушай, – сказал он, – хватит пищать и ныть. Все это делается для тебя! Для тебя, сука, это делается! Не для меня, хотя я прожил тут всю жизнь и сотни раз просил помощи, а для тебя, хнычущей меха-девки! Ты стонал, что мир кругом плох, а люди сволочи? Стонал. Так радуйся, что бог внял твоим стонам и принялся за дело! Что тебе не нравится?

Джонни помолчал секунду, слушая громыхание старого лифта, возвращавшегося сверху, и сказал спокойно и рассудительно:

– Мне не нравится, что он действовал моими клонами. Каждый раз, когда я приходил сюда, с меня снималась копия, из мертвых адептов и еще какой-то дряни лепили меня… а я не знал. Но моими руками все это начиналось. Взрывы, пожары, крушения поездов. Я так не хотел.

Двери лифта открылись, Кенни вошел и следом зашел Джон. Кенни молчал, думая о том, что сам когда-то брезгливо относился к подобного рода делам: сама концепция работы Мертвых настораживала. В индивидуальных случаях машины перерабатывали тело, чтобы восстановить его точно таким же. По этому принципу работали и парковые Врата: они убивали на точке входа и возрождали на точке выхода, а не переносили с места на место. В этом было что-то противоестественное, что Кенни считал легким неудобством, но со временем привык, так что негодование Джона он принял по-своему. Меха, видимо, не нравилось, что по его образу и подобию создавались бездушные машины, действующие в рамках приказов, и не более. Так же точно поначалу протестовал Морт, но потом, убедившись, что приказы он будет отдавать сам, успокоился.

Джон обрадовался затишью, надеясь, что Кенни его понял. Он, конечно же, пытался высказать другое: то, что недовольный теоретик никогда не вышел бы на улицы, чтобы претворять в жизнь свои кровожадные планы, что он никогда не требовал переворота и убийств, а теракты переживал так же тяжело, как и люди, чувствуя абсолютное бессилие перед тайной сокрушительной жестокости, с которой они проводились.

– Я не понимаю, зачем это было нужно, – сказал он.