Текст книги "Струны черной души"

Глава 3
Там, за горизонтом

Мы провели с Васей ночь, сидя за столом, плечом к плечу.

Мне нужен был именно такой проводник – уверенный, спокойный, безучастный, – чтобы преодолеть земное притяжение и оказаться там. В месте, которое больше не существует. Рядом с теми, к которым не прикоснуться.

Обилие материала – письма, документы, сохраненные ссылки, мелодии, фотографии, строки поиска – меня ошеломило.

Я потерялась и ни за что бы не нашла то, что требуется для ответов на конкретные вопросы.

Дело в том, что для меня важно было все. Какая мелодия больше всего нравилась моей девочке в последние дни. Какие книги читал онлайн мой муж.

От всего, от любого слова, картинки, ноты я проводила параллели к себе, к своей любви, к своим терзаниям.

Мое пронзительное открытие – все существует. Их нет, а их жизнь, радости и страдания есть. Пока жива я.

Вася деликатно помогал мне только в техническом плане, не мешая читать, смотреть, страдать, удивляться, радоваться, ужасаться, замирать в потрясении.

Он обладал невероятной способностью: казался функцией, а не живым человеком. Ни малейших помех и дискомфорта от его присутствия и того факта, что это свидетель всего, что я хочу скрыть от остального света.

Лишь на рассвете он предложил мне прерваться, попить кофе, передохнуть.

За столом на кухне он спросил у меня:

– Маргарита, что дальше? Как вы хотели бы продолжить?

– Понятия не имею, – беспомощно призналась я. – Мне кажется, я могу это читать годами и только теряться в том, с чем не могу справиться.

– Я подумал об этом, – произнес Вася. – И позволил себе перенести в отдельную папку то, что требуется, как мне показалось. Я имею в виду расследование Сергея.

Так я поняла, что Вася не техническая функция, а полноценный помощник в расследованиях опытного детектива. Так мы выплыли.

Отдельная папка в ноутбуке, куда Вася перенес весь материал, называлась «След».

Там были фрагменты переписки, записи в «документах», немного снимков из альбомов.

Какое тяжелое, болезненное узнавание самых близких людей. Какое резкое прозрение: я плохо знала их и не стремилась к настоящей близости, когда она была возможна.

Они не знали и, вероятно, не хотели знать меня, быть ко мне ближе.

Ни за что и никогда не стану цитировать то, что я прочитала. То, что было тайной от меня, то стало тайной во мне.

Так выглядит моя жалкая, последняя преданность. Моя попытка быть достойной прощения за то, что в трудные минуты и в тягостных размышлениях самых родных людей я была рядом даже не как равнодушный свидетель. Просто как мебель.

Из записок Анатолия, которые в своем большинстве были обычными размышлениями педагога, Вася выделил и перенес в папку «След» то, что носило очень личный характер.

Да, Толя думал о том, как сохранить доверительные отношения с ребенком, отцом которого он не является. Как провести их сквозь те сложности и опасности, какие несет в себе превращение ребенка в женщину.

Это я так формально сформулировала то, что в деталях, словах и даже знаках препинания взрывало каждый мой нерв по очереди. Сколько стрел с отравленными наконечниками впились в мое сердце – это даже считать не имело смысла.

Я знала, что не долетевшие в эту ночь стрелы ждут своей очереди.

Скажу лишь по делу нашего расследования.

Да, Анатолий стал жертвой расцветающей прелести моей дочери. Он не устоял. Он справлялся из последних сил. До какой степени справлялся, до какого мига, – ответ на это мы искали в переписке Тани.

О ней я узнала уже не с острой болью, а с чувством обреченности.

У Тани была подруга и советчица, с которой она обсуждала все то, что безопаснее всего было бы обсуждать с матерью. Но она именно меня щадила, считала пострадавшей, не могла ранить своими признаниями.

Таня доверила очень многое чужому человеку.

Вот бейся сейчас головой об стенку. Почему ты не говорила ей сто раз на дню: никому не доверяй, прячь душу от посторонних, слишком любопытных!

Странная, непонятная переписка просто вопила: это западня. Здесь опасность.

Адресат в контактах значился просто «Тома». Так Таня к ней и обращалась. Но многое в тексте указывало на то, что между ними большая разница в возрасте.

Таня то и дело сбивалась с «ты» на «вы», ее тон был неуверенным, вопрошающим, как дети говорят со взрослыми.

И наоборот, Тома отвечала убежденно, с примерами из жизни, задавала цепкие вопросы, щедро дарила советы, какие может дать только взрослая женщина.

Дело еще и в том, что в классе Тани не было ни одной Тамары. Была одна классом старше, но я хорошо знала эту тихую, близорукую отличницу, которая постоянно падала от усталости из-за зубрежки. Это точно не она переписывалась с Таней. Что легко проверить. Не было и преподавательницы с таким именем, насколько я помню.

Мы с Васей нашли в документах Анатолия списки всех учеников и педколлектива. Были какие-то Тамары, я вспоминала их, но никого не могла связать с текстами из почты Тани.

Вася уехал поздним утром, а я все оставалась среди завалов разрушенной жизни. Искала там следы жертв и врагов.

Днем позвонил Сергей, спросил, как у меня дела.

– Вася отчитался. Есть материал для нас обоих… И у Анатолия, и у Тани. Мы застряли на переписке дочери с контактом «Тома», я никак не могу понять, кто это. Все списки Анатолия перелопатила… Подожди. Вот прямо сейчас осенило. Записи Анатолия оборвались месяца за два до гибели. Видимо, тяжелое было настроение, не до записей. А переписка Тани началась именно в этот период. И я вспомнила. В колледж пришла новая медсестра в медпункт. Ее зовут Тамара. Фамилия Сотникова. И это, возможно, она. Это такая разбитная, любопытная бабенка. Довольно умелая. Таня могла к ней обратиться с проблемой здоровья, или она сама что-то заметила и предложила помощь.

– Отлично. Скажу Васе, чтобы пробил электронный адрес, дальше я займусь. А тебе совет и почти приказ. Оторвись. У тебя уже язык заплетается. Выпей чего-то и поспи. Как, кстати, политик?

– Работодателю понравилось то, что я для него написала. Даже заплатил.

– Горжусь тобой. Проверка работодателя и его группы поиска в силе.

Часть седьмая
Нашествие открытий

Глава 1
Дело Миронова

Экспертиза пришла к ожидаемому выводу: Борис Миронов был убит.

Поскольку следа взлома не было, не было и борьбы, логично предположить, что он сам открыл дверь убийце. Наверняка знал его, потому что в желудке обнаружили довольно большое количество спиртного и фенобарбитала, какая-то еда.

Он с кем-то выпивал, ужинал, в его бокал кто-то добавил снотворное. Затем полусонного оглушили ударом чего-то тяжелого по голове и повесили на собственном ремне.

Человек, который это сделал, должен был обладать большой силой. Или он был не один. Записку, которую районная полиция решила считать «посмертной», была напечатана на компьютере Бориса и выведена на его принтере.

В ней было четыре слова: «Я больше не могу». Отпечатков пальцев другого человека в квартире не обнаружили. Видимо, преступник был в перчатках. Бутылки от спиртного тоже не нашли. Все бокалы были вымыты.

То есть убийца не особенно надеялся на то, что останется версия самоубийства, и тщательно уничтожил улики. Что и стало одной из главных улик.

Человек, который хочет убить себя, может выпить, допустим, даже вместе со снотворным, чтобы притупить страх. Но он перед этим не станет выносить мусор и тщательно мыть посуду. И вряд ли станет заморачиваться с принтером ради короткой фразы. На столе есть бумага и ручка.

Ну, то, что самоубийца не ударится затылком до серьезной гематомы и, возможно, потери сознания перед тем, как повеситься, даже не обсуждается.

Следователи работали с кругом знакомых Миронова, опрашивали соседей, всех, с кем он был в деловых контактах. Вася колдовал над его компьютером.

А мы с Сергеем и Васей искали подсказки с того света. Изучали папку «След», а в ней все, что было связано с не очень удачливым кавалером моей дочери.

Анатолий упоминал о нем и Тане в качестве примера в своих размышлениях о половом созревании подростков, об опасностях, которые возникнут в жизни взрослеющего человека, когда он встретится с таким мощным взрывом эмоций и физиологии, каким может стать только секс. Разумеется, эти размышления исключительно для основы будущих работ, в которых имен и родственных связей не может быть.

Дальше обычные советы и нравоучения педагога, адресованные главным образом педагогам. Он всегда долго и тщательно готовился к выступлениям и публикациям. Серьезно думал о диссертации, но все времени не было.

А в записках только и очень для себя он писал об отношениях Тани с новым поклонником Борей Мироновым. Так человек, знающий силу слова, пытается объясниться с собственными чувствами, взять хоть что-то под контроль логики. Усмирить целительным видом и звуком слов – детей чистого разума – даже такие неукротимые силы, как ревность и страсть.

Разница в тоне и стиле общих рассуждений и этого конкретного случая была очевидна. Толя писал о Тане самому себе и делился только с собой раздражением и гневом, жаловался себе.

Его падчерица, чьей нежностью и прелестью он восхищался с робостью и тоской взрослого опытного мужчины, который не справляется со своим желанием и боится его выдать, – вот этот идеал безмятежно флиртует с другим. С парнем, который значительно старше ее, знает, чего хочет, и явно обладает мужским опытом.

Это была ревность, разумеется.

Именно она заставила Анатолия, человека с аналитическим умом, выстраивать ряд обстоятельств и характеристик, которые помогли бы сделать верный вывод. Он очень хотел остаться справедливым.

Анатолий писал, что Миронов неглуп, обладает своеобразной внешней привлекательностью. Но это притягательность грубой силы, с какой часто взрослые женщины не могут справиться, поддавшись соблазну.

Для неопытной, ранимой девочки, не очень крепкого здоровья – это опасность, западня. Он приводил такие факты. До знакомства с Таней на одном из школьных вечеров Миронов встречался с ученицей выпускного класса нашего колледжа Надей Павловой. Их отношения не оставляли сомнений. Что и подтвердил плановый медосмотр: Павлова не была девственницей.

Дальше была такая неожиданная мысль: Анатолий точно знал, что Павлова достаточно порочное существо. Из чего делал вывод о том, что Миронову просто надоела партнерша, равная ему по степени порочности. Он выбрал Таню по контрасту. Ему нужна была красивая игрушка, жертва.

– Ты знаешь эту Павлову? – спросил Сергей.

– Да. Сейчас, прочитав откровения мужа, я очень хорошо ее вспомнила. Очень высокая, худая девушка с бледным лицом и действительно странным взглядом. В нем было что-то навязчивое и бесстыдное.

– А что ты думаешь о словах «точно знаю, что это порочное существо»?

– Понятия не имею. Но могу предположить, что эта Павлова, как, впрочем, и многие другие, пыталась кокетничать с Анатолием. Он пользовался успехом и у учительниц, и у учениц.

– У него могли быть какие-то записки, электронные письма от поклонниц?

– Вообще-то да. Телефон Толи и его электронный адрес были на табличке, которая висела на двери кабинета. Он любил подчеркивать, что доступен для каждого коллеги и ученика в любое время суток, если случится что-то серьезное.

– Ты не смотрела почту?

– Все письма, конечно, нет. Только то, что Вася выделил в папку «След».

– Поищи письма от учениц. Вдруг… По крайней мере, возможен второй пристрастный свидетель. Первым был Миронов, если он не был убийцей.

Глава 2
Надя Павлова

Странно: я как будто отодвинула само понятие «смерть» этими поисками.

Мне больше не хотелось оставить, забыть, похоронить события и детали, которые сопровождали переживания ушедших близких. Это все перестало быть только их достоянием и тайной.

Я не произносила мысли вслух, но мне все больше казалось, что многое так или иначе имеет отношение ко мне.

В один из вечеров Сергей Кольцов приехал и, не раздеваясь, остался стоять в прихожей.

– Марго, у меня предложение. Накинь на себя какую-то человеческую одежду, желательно женскую – не халат и не брюки, – и давай поужинаем в нормальном месте. Там люди просто отдыхают, едят, пьют, смеются. И никто не охотится за призраками, и никого не пугают письма с того света. Я к тому, что тебя уже качает, взгляд отсутствующий. А твои котлеты из мерзлых пакетов внушают мне ужас, как притаившиеся гады. Это не питательно. Это не вкусно. Это даже не забавно. Собирайся.

В маленьком ресторанчике было тепло, уютно и красиво.

Сережа заказал хорошее вино и какое-то сложное блюдо, причудливо украшенное.

Я узнала в нем только креветки, грибы, очень вкусный сыр.

Впервые за последние дни почувствовала голод.

Действительно, какой ужас эти котлеты, которыми я забила морозилку, чтобы иметь возможность не выходить как минимум пару месяцев.

Людей было мало, они все казались нарядными и беспечными.

Я поймала себя на том, что смотрю на них с тоской и завистью.

Я допустила, что для кого-то существует жизнь простая и легкая, запланированная на покой, удовольствия, ожидание лучшего.

Смешно: мы с Сережей сейчас тоже смотримся на все сто. Он, эффектный, голубоглазый блондин, элегантный в простых брюках и свитере. Я – в трикотажном черном, облегающем платье, с подкрашенными ресницами, которые всегда делают мои глаза глубокими, таинственными, как поверхность зеленого озера. Так говорил Анатолий. И в губах под золотистой помадой, наверное, кто-то сейчас видит спрятанную улыбку, превосходство, соблазнительную тайну.

– Каждый раз поражаюсь твоей необычной внешности, – сказал Сергей. – Экзотика и благородство, как говорится, в одном флаконе. Интересные гены.

– Да. Сейчас лень перечислять, сколько всего было в моей прабабке – восток, запад, короли и бродяги, богачи и нищие. Древний род. Никогда не было времени, чтобы его изучить.

Мы пили, ели, даже смеялись над историями частного сыска, который заводит в самые неожиданные и нелепые дебри человеческих проявлений.

Я постоянно ловила на себе чьи-то любопытные взгляды. И в какой-то момент сказала себе: «Господи, Соколовская, да успокойся же ты, наконец. И пойми, что ты на свободе. Сама пришла, сама уйдешь, когда захочешь. Захочешь – напейся вусмерть, твой частный сыщик тебя доставит домой. К тебе домой!»

– Маргарита, – вдруг осторожно, но очень серьезно произнес Сережа. – Ты никогда не чувствовала угрозы, которая была бы адресована именно тебе? Чья-то корысть, зависть, вражда, месть? Настолько сильные, чтобы лишать тебя семьи, свободы, чего-то еще, о чем мы пока можем не знать?

– Я только ее и чувствую с определенных пор, но я вижу немного не так. Не адресована мне, а просто я попала в ее поток. Под шквал опасности, преступлений, и да, они, наверное, не закончились.

– Это мистика. Я о фактах и логике. Понимаешь, иногда человека ненавидят настолько сильно, что его мало просто убить. Преступнику требуются долгие страдания жертвы. Не подходит под твой случай? Или это не месть, а какой-то сложный расчет. Прошу прощения, твой отец – богатый человек? Ты – единственная наследница? Нет претендентов на его недвижимость, состояние, к примеру?

– Папа мог быть таким, но он считал своим долгом сразу тратить все, что зарабатывал. Я тебе рассказывала, откуда взялась сумма, на которую я купила квартиру. Дом у отца нормальный, недорогой. Его коллекции имеют ценность только для него. Родственники по его линии только далекие, я с ними даже не знакома. Они не поддерживали связь. Нет, тут мимо.

– Я бы не был столь категоричен. Недавно один парнишка двадцати пяти лет из нормально обеспеченной семьи заказал убийство всех своих родственников – отца, матери, младших братика и сестрички. Отец почувствовал за собой слежку, подумал, что конкуренты, нанял меня. Короче, мы поставили охрану, устроили засаду, взяли непрофессионального киллера, который и сдал заказчика. Так что уродов много. Но не будем о грустном. Что-то узнала о Наде Павловой?

– Да, не успела сегодня тебе рассказать. В почте Анатолия есть от нее письма. Они провокационные, как будто она его чем-то шантажирует. Требует встреч. Мне показалось, Толя допустил ошибку: у них что-то было.

– Понятно. Мне одному поехать к ней на встречу?

– Я бы, конечно, хотела это слышать. Но, боюсь, при мне она не будет откровенной. Я ведь тоже ее учительница.

– Тогда так. Договариваюсь с ней один, постараюсь все записать на видео, ты посмотришь. И решим, нужна ли ты для усиления эмоций. Если там есть невроз, маниакальность, то вид жены объекта может вызвать нужный эффект.

Ночью я спала крепко, без снов, вырвавшись, наконец, из паутины мыслей, каждая из которых вела в тупик.

Утром перечитала переписку Нади с Анатолием, рассмотрела фото на ее аватарке, вспомнила эту девицу очень остро.

Кожей вспомнила, если так бывает, исходившую от нее недоброжелательность.

Нет, не именно по отношению ко мне. Есть женщины, которые считают соперницами всех остальных существ женского пола. Таким нужны постоянные подтверждения своей неочевидной привлекательности, победы над собственными комплексами, завоевание чужого.

Она могла ненавидеть мою прелестную Таню, которая стала ее двойной соперницей.

На следующий день Сергей прислал мне видео их встречи.

Надя из странной, неприятной девушки превратилась в демонстративно неприятную женщину без возраста.

Тот же враждебный, немигающий взгляд, отяжелевшее лицо, грубые носогубные складки, как застывшее выражение недоверия и презрения ко всем.

Она отвечала на вопросы четко, холодно, достаточно цинично. Она подтвердила тот факт, что была любовницей Миронова, когда училась в школе. Рассказала, что, когда он ее бросил, она хотела покончить с собой. Приняла большое количество снотворного. И сразу испугалась. А позвонила не в «Скорую», а директору колледжа, телефон которого был у всех. Ее мать постоянно живет в деревне, в московской квартире она одна. Анатолий приехал сразу, был поздний вечер. Вызвал врача, ей помогли. Он посидел с ней. Обещал никому не рассказывать. На следующий день заехал проведать.

– Мы не устояли перед нашей страстью, – сказала эта тварь.

– В таком случае давай уточним, для правдивости картины. Ты продумала весь сценарий? Выпила не очень много снотворного? Ты просто решила поймать этого мужика?

– А если да? В чем преступление? Если бы Анатолий Васильевич так сильно любил свою жену, у меня бы ничего не вышло, так?

– Ты считаешь, он в тебя влюбился?

– Конечно. Женщина всегда знает. А потом он не хотел со мной встречаться, потому что боялся своих баб. Эта Маргарита такая вся самовлюбленная, как будто весь свет ей обязан. А Танька такая же, как мать, была: хватала все, что видит. И Борю моего тоже.

На этом месте я вырубила видео. Чудом не разбила компьютер о пол.

Мне захотелось оказаться с наглой мразью в бараке, где можно подстеречь врага, схватить за горло и бить головой о стену, пока тебя не затащат в изолятор.

Глава 3
Портрет прабабки

Мне хватило ума и осторожности не рваться к Павловой, не требовать признаний, подробностей. Не заставлять ее изливаться в ненависти ко мне и, главное, к Тане. Не давить, не провоцировать, не угрожать, не выбивать силой.

Да, всего этого хотелось. Но лишь для того, чтобы выплеснуть собственный гнев. Для того чтобы получить от этого хитрого, лживого и циничного существа хоть какую-то правду, нужно было отсутствие эмоций. Нужен был опыт Сергея, который умеет видеть в человеке всего лишь дверь с замком разной сложности.

Нет ключа – он использует отмычку. И объект ахнуть не успеет, как он проникнет дальше сказанного, туда, где рождаются замыслы, планы, самые безумные идеи.

Если Сергею понадобится, он устроит нам встречу, точно зная, чего хочет этим добиться. А пока мы решили, что самое время мне вырваться из плена событий прошлого. Он становится слишком горячим, болезненным, почти нестерпимым.

И я поехала к папе. В наш дом, в котором отовсюду смотрит на меня детство. А в теплом воздухе все еще звучат два родных и молодых голоса – мамы и папы, когда смерть их еще не разлучила.

Мама всегда пела мне на ночь, папа часто рассказывал смешные истории собственного авторства.

Мама ушла от нас очень рано, мне не было четырнадцати. А папа с тех пор стал хранителем.

Мне кажется, он жизнь свою посвятил тому, чтобы дом не умер. Чтобы жила его атмосфера полной семьи. Воздух любви. Заколдованное пространство, из которого никто не уходит совсем.

Пару дней я отсыпалась. Сладко тонула в теплом, бездумном забытье ночью и днем. Просыпалась и шла на вкусный запах из кухни.

Папа каждый день готовил завтраки, ужины и полный обед из трех блюд. Как всегда делала мама.

Однажды мы с ним пили чай с пирогами на теплой террасе, смотрели на высокие ели под пухом легкого блестящего снега. И я задала вопрос, который интересовал Сергея:

– Папа, я много лет ничего не слышала о твоих родственниках. У тебя ведь была дальняя тетя с сыном. Помню, ты иногда им что-то посылал к праздникам, они нас поздравляли с Новым годом.

– Да. Антонина с Валерой. Они жили в Магадане. Мы не встречались даже не из-за расстояния. Просто никогда ни в чем не сходились, раздражались, спорили. Знаешь, даже между более близкими людьми бывают и социальная ненависть, и гражданская война. Что-то такое я всегда чувствовал с их стороны. Но все в прошлом. И это тоже. Тетя Тоня умерла лет десять назад, я, наверное, тебе и не сообщил. Не ездил на похороны, только послал Валере деньги. А года два назад – ты как раз была в СИЗО – мне сообщили, что Валера в нетрезвом виде попал в ДТП. Погиб. Так закончилась моя родня.

– Печально. Но я сейчас думаю, чувствую, просто впитываю из воздуха счастливое понимание: как хорошо, что мы есть друг у друга. Как хорошо, что мы близкие люди не по свидетельствам о рождении. По всему. По мыслям, реакциям, вкусам и даже очень похожим тараканам. Ты, как и я, любишь только свою нору. Только тех, кого когда-то выбрал. Веришь только своей совести. И верен лишь своей любви.

– Примерно так. Ты знаешь, я совсем забыл тебе рассказать. Когда ты была в заключении, меня нашел один человек. Представился гражданином Испании Иваном Сердюком, эмигрантом из России. Он – поверенный в делах Изабеллы Ляндрес, тетки твоей матери. Она одна из трех дочерей той самой твоей прабабушки Маргариты, на которую ты так похожа. В живых из троих осталась только она. Может, ты даже ее и запомнила. Она приезжала к нам, когда ты была маленькой, лет пять, кажется. Мы с мамой ее не очень впечатлили, очень высокомерная оказалась дамочка. А от тебя она пришла в восторг. Говорила, что ты самый красивый ребенок, какого она видела, и что ты точно достойная правнучка прекрасной Маргариты. После этого она несколько раз присылала посылки с нарядами для тебя. После смерти твоей мамы связь оборвалась. Я не думал, что она жива. Но этот поверенный сказал, что жива, что ей исполнился сто один год и она собирается упомянуть тебя в завещании. Не сказал, о какой сумме или вещи речь. Он и приехал, чтобы узнать, жива ли ты, где, есть ли у тебя семья и все такое. Он на тебя не выходил?

– Обалдеть, что за история. Нет, вроде не искал. Хотя я вообще-то только на днях зарегистрировалась по новому адресу. А местонахождение заключенных вряд ли открывают иностранцам. Испанскую гостью из детства я запомнила. Она мне обещала подарить красивую золотую булавку с коралловой розочкой. Я тогда долго ждала посылку. Папа, а я только сейчас вспомнила. Ты мне как-то сказал, что достал портрет прабабки Маргариты, купил у коллекционера за сумасшедшие деньги. Но у меня как раз начались проблемы, я даже не посмотрела. Он есть?

– Конечно. Не всем экспертам кажется, что это шедевр живописи. Может, совсем нет. Неизвестный испанский художник, писал по заказу. Но я влюблен в этот портрет. Пойдем, посмотришь – поймешь.

Картина в папиной галерее висела на стене без окон, под красивым бра – черным с золотом. Она была небольшой, в темных тонах, характерных для испанской живописи.

Папа зажег свет – и я замерла.

Я как будто в темное зеркало заглянула. Невероятное впечатление.

Женщина в старинном, закрытом черном платье, с поднятыми в высокий узел волосами смотрела на меня моими глазами. В губах прятала мое выражение, мою тайну, горечь, страсть.

Маргарита…

Заморская тень даже не моего прошлого. Путешественница в веках. Вот и встретились.

Ты, такая гордая и величественная дама, и я, простая и ласковая Ита, независимая и свободная Маргарита, попадающая во все ловушки Марго, которая вот прямо сейчас с острой болью выбирается из кожи Соколовской из барака. И мы все осиротели, все потеряли и обрели вот этот портрет.

Намек на бессмертие.